Трудная работа была совершена. Мы умылись и закусили въ нашей маленькой комнаткѣ, послѣ чего принялись серьезно обсуждать наше тяжелое положеніе. Была полночь. Монгомери съ чрезвычайно разстроеннымъ лицомъ сидѣлъ въ раздумьѣ. Онъ постоянно чувствовалъ влеченіе къ Моро и, навѣрное, никогда не предполагалъ, чтобы тотъ могъ умереть. Это неожиданное несчастье должно было разрушить всѣ привычки, усвоенныя его натурой въ продолженіе десяти однообразныхъ лѣтъ жизни на островѣ. На мои серьезные вопросы онъ отвѣчалъ или невпопадъ, или отдѣлывался пустяшными отвѣтами.
— Что жизнь? — сказалъ онъ. — Какая глупая и плохая шутка! Какая кутерьма! Я никогда не жилъ, какъ слѣдуетъ, и спрашиваю себя, можетъ ли настоящая жизнъ еше начаться? Шестнадцать лѣтъ тираніи кормилицъ и гувернеровъ; пять лѣтъ въ Лондонѣ за усерднымъ изученіемъ медицины, пять лѣтъ скверной пищи, мерзкой квартиры, мерзкой одежды, мерзкихъ пороковъ… Я никогда лучшаго не зналъ! И вотъ, я совершилъ глупость, отправившись на этотъ проклятый островъ! Десять лѣтъ здѣсь! И зачѣмъ все это, Прендикъ? Какая насмѣшка судьбы!
Его тяжело было склонить на какой-нибудь рѣшлтельный шагъ.
— Надо покннуть этотъ островъ! — предложилъ я ему.
— Къ чему послужитъ отъѣздъ? — живо перебилъ онъ меня. — Куда мнѣ голову преклонить, я изгнанникъ, отвергнутый и проклятый всѣми! Все это хорошо только для васъ, Прендикъ. Бѣдный старый Моро! Могу ли я покинуть его здѣсь, чтобы животныя глодали его кости, а потомъ… Что будетъ съ тѣми созданіями, которыя созданы, болѣе или менѣе, удачно?
— Мы поговоримъ обо всемъ завтра! — отьѣчалъ я. — Утро вечера мудренѣе. Мы можемъ сдѣлать костеръ изъ кучи хвороста и сжечь тѣло Моро. Что касаетоя до чудовищъ, то я ничего еще не знаю. Но предполагаю, что тѣ, которыя были созданы изъ дикихъ звѣрей, рано или поздно погибнутъ, измѣнятся также и всѣ остальныя, когда надъ ннми не будетъ гнета внушеній и законовъ!
Однако, мы еще долго говорили и не пришли ни къ какому заключенію. У меня уже истощился запасъ терпѣнія, видя безплодность всѣхъ переговоровъ.
— Тысяча чертей! — воскликнулъ Монгомери въ отвѣтъ на одно нѣсколько рѣзкое съ моей стороны замѣчаніе. — Развѣ вы не видите, что мое положеніе куда хуже вашего?
Онъ всталъ и пошелъ за коньякомъ.
— Буду пить, пить, пить! — говорилъ Монгомери, возвратясь съ коньякомъ. — Вы безбожникъ, краснобай, нарушитель доказательствъ, трусъ, выпейте глотокъ также!
— Нѣтъ! — сказалъ я, наблюдая строгимъ взглядомъ его фигуру при желтоватомъ свѣтѣ керосиновой лампы.
По мѣрѣ того, какъ онъ пилъ, онъ все больше пьянѣлъ, впадая въ излишнюю болтливость. Онъ разсыпался въ похвалахъ къ очеловѣченнымъ животнымъ и въ особенности хвалилъ Млинга, который, по его словамъ, было единственнымъ существомъ, оказывающимъ ему привязанность.
Вдругъ ему взбрела въ голову новая мысль.
— И потомъ… хоть къ чорту! — проговорилъ онъ, вставая и пошатываясь.
Потомъ взялъ бутылку съ коньякомъ и направился къ двери.
Я сразу угадалъ, что онъ хочетъ сдѣлать, и, загородивъ ему проходъ, заговорилъ:
— Вы не дадите пить этому животному!
— Этому животному? Это вы животное… Онъ можетъ держать свой стаканъ, какъ истый человѣкъ… Дайте мнѣ возможность пройти, Прендикъ!
— Ради Бога! — умолялъ я.
— Убирайтесь прочь отсюда! — заревѣлъ онъ, выхвативъ свой револьверъ.
— Хорошо! — сказалъ я. — Вы дошли до уровня животныхъ, и потому съ ними ваше мѣсто!
Монгомери широко раскрылъ дверь и, повернувшись ко мнѣ на мгновеніе, остановился между желтоватымъ свѣтомъ лампы съ одной сгороны и блѣднымъ свѣтомъ луны съ другой. Въ этотъ моментъ глаза его были похожи на черные гнойные прыщи въ впадинахъ подъ густыми и жесткими бровями.
— Вы глупый бездѣльникъ, Прендикъ, вьючный оселъ, наполняющій свое воображеніе фантастическими страхами. Мы на краю пропасти. Мнѣ остается завтра перерѣзать горло… Но сегодня… этотъ вечеръ я проведу хорошо!
Сказавъ это, онъ вышелъ и сталъ звать Млинга:
— Млингъ, мой старый товарищъ, гдѣ ты?
Вдругъ на опушкѣ лѣса показались три неопредѣленныхъ существа. При блѣдномъ свѣтѣ луны одно существо выдѣлилось бѣлымъ пятномъ и шло впереди, а два другихъ въ видѣ темныхъ пятенъ слѣдовали сзади. Дойдя до Монгомери, они остановились.
— Пейте, — вскричалъ Монгомери, — пейте! Пейте и будьте людьми!
Размахивая бутылкой, Монгомери побѣжалъ къ западу, три существа послѣдовали за нимъ.
Я стоялъ на порогѣ, провожая ихъ глазамп. Я видѣлъ какъ Монгомери налилъ Млингу порцію коньяку, и тотъ выпилъ. Нѣсколько мннутъ спустя, всѣ исчезли во мракѣ ночи.
Внезапно тшнина была нарушена голосомъ Монгомери, который кричалъ:
— Пойте! Будемъ всѣ вмѣстѣ пѣть. «Презирайте Прендика, презирайте Прендика»!
Силуэты опять появились близъ ограды на берегу моря. Черная куча разбилась на пять отдѣльныхъ тѣней и двигалась медленно, причемъ каждый изъ этихъ несчастныхъ вылъ по своему, браня меня въ угоду ему.
— Направо! — скомандовалъ голосъ Монгомери.
Тогда всѣ вновь соединились и начали углубляться въ темноту лѣса. Стояла тихая великолѣпная ночь. Луна, направляясь къ западу, плыла въ полномъ блескѣ по лазоревому небу. На востокѣ пасмурное море какъ бы замерло въ таинственномъ покоѣ. Сѣрые пески, происходящіе отъ вулканической кристаллизаціи, блестѣли безчисленными алмазами. Черная тѣнь оть стѣны, шириною въ одинъ метръ, ложилась къ моимъ ногамъ. Подъ вліяніемъ величія и красоты природы и на мою душу снизошелъ миръ. Въ настежь отворенную дверь комнаты проходила струя воздуха, заставившая горѣть керосиновую лампу сильнымъ красноватымъ пламенемъ.
Я подошелъ къ двери и заперъ ее на ключъ, потомъ отправился во дворъ, гдѣ трупъ Моро покоился рядомъ съ его послѣдними жертвами — собаками, ламою и нѣкоторыми другими несчастными животнымн; его грубое лицо, спокойное даже послѣ этой ужасной смерти, его суровые, широко открытые глаза, казалось, созерцали на небѣ блѣдную и мертвую луну. Я сѣлъ на бортъ колодца, устремивъ взглядъ на все это, посеребренное луною, и сталъ раздумывать о какомъ-либо спсобѣ къ побѣгу.
Днемъ я приготовлю немного провизіи, положу въ шлюпку и еще разъ попробую испытать прискорбное положеніе [?]нія[1]. Что касается Монгомери, то ему не оставалось болѣе ничего дѣлать, какъ присоединиться къ этимъ укрощеннымъ животнымъ, потому что онъ былъ, по правдѣ сказать, почти одинаковъ, по склонностямъ съ ними и не приспособленъ ни къ какому человѣческому обществу.
Подбросивъ сухого хвороста въ костеръ, находящійся передо мною, я еще часъ иди два провелъ въ размышленіяхъ. Размышленія мои были прерваны возвращеніомъ Монгомери съ толпою двуногихъ. Послышалось хриплое вытье, суматоха ликующихъ возгласовъ, которые пронеслись вдоль берега, вопли, пронзительные крики, казалось, прекращавшіеся по мѣрѣ приближенія къ волнамъ. Шумъ то увеличивался, то уменьшался; гдѣ-то послышались глухіе удары, трескъ лѣса, но я не безпокоился. Началось нѣчто вродѣ разноголосаго пѣнія.
Тогда я всталъ, вошелъ въ комнату, взялъ лампу и съ нею отправился въ сарай осмотрѣть нѣсколько маленькихъ боченковъ, которые я уже раньше намѣтилъ для себя. Тутъ же было нѣсколько ящиковъ съ сухарями, и однимъ изъ нихъ мнѣ хотѣлось также воспользоватъся.
Въ эту минуту я замѣтилъ красноватый отблескъ и быстро обернулся. Сзади меня тянулся дворъ, ясно пересѣченный тѣнью и свѣтомъ, съ кучею дровъ и хвороста, на которой покоился Моро и его жертвы; Они казались сцѣпившимися въ послѣднемъ мстительномъ объятіи. Раны Моро были открыты и черны, какъ окружающая ночь, а кровь, вытекшая изъ нихъ, разлилась по песку, образовавъ черноватую лужу. Тогда-то я и увидѣлъ красноватый отблескъ, танцовавшій, уходившій и приходившій, отражаясь на противоположной стѣнѣ. Вѣроятно, это ничто иное, какъ забавное отраженіе моей лампы, думалось мнѣ, и я спокойно прошелъ въ сарай за провизіей. Я рылся повсюду только одной правой рукой, ибо лѣвая была на перевязи и болѣла, откладывая въ сторону все то, что находилъ для себя полезнымъ, дабы завтра нагрузить шлюпку. Мои движенія были медленны и неловки, а время шло быстро; за этимъ дѣломъ меня засталъ разсвѣтъ.
Разногласное пѣніе съ перемежающимися воплями замолкло, смѣнившись вдругъ шумомъ ссоры, ужаснымъ ударомъ и криками:
— Еще, еще!
Звукъ этихъ различныхъ криковъ мѣнялся такъ быстро, что привлекъ мое вниманіе. Внезапно раздался выстрѣлъ изъ револьвера. Я быстро вышелъ на дворь и сталъ прислушиваться. Въ эту минуту сзади меня нѣкоторые ящики и коробки съ провизіей покатились и свалились на землю, раздался трескъ разбитаго стекла. Не обращая на это ни малѣйшаго вниманія, я направился къ морскому берегу.
На плоскомъ песчаномъ берегу, возлѣ навѣса для шлюпки, горѣлъ потѣшный огонъ, разбрасывая искры въ полусвѣтѣ утренней зари: вокругъ боролась куча черныхъ фигуръ. Голосъ Монгомери звалъ меня по имени. Съ револьверомъ въ рукѣ бросился я на помощь. Въ этотъ-же самый моментъ выстрѣлилъ Монгомери и тотчасъ-же упалъ на землю. Оглашая воздухъ криками и выстрѣлами, я этимъ разогналъ нѣкоторыхъ чудовищъ, убѣгавшихъ отъ меня въ паническомъ страхѣ.
Огонь вспыхнулъ и погасъ. Я подошелъ къ черной кучѣ, находившейся на землѣ: Монгомери лежалъ, растянувшись на спинѣ, а сѣрое чудовище сидѣло на немъ и давило его всею своею тяжестью. Животное было мертво, но еще держало въ своихъ загнутыхъ когтяхъ горло Монгомери. Здѣсь-же, подлѣ Монгомери, уткнувъ морду въ землю, съ открытой шеей и держа горлышко разбитой бутылки коньяку, лежалъ неподвижно Млингъ. Два другихъ существа покоились около огня, одно безъ движенія, другое безпрерывно стонало, поднимая время отъ времени свою голову.
Я схватилъ сѣрое чудовище и сорвалъ его съ тѣла Монгомери; когти чудовища превратили его одежду въ лохмотья. Лицо Монгомери только почернѣло. Я зачерпнулъ воды и окатилъ его ею, подложивъ ему подъ голову свой свернутый матросскій китель. Млингъ умеръ. Раненное созданіе, — которое стонало около огня — было одно изъ Людей-Волковъ съ лицомъ, украшеннымъ сѣроватой шерстью, лежало на горящихъ угольяхъ верхнею своей частью. Несчастное жпвотное было въ такомъ жалкомъ состояніи, что я изъ состраданія раскроилъ ему черепъ. Другое чудовище, уже умершее, было однимъ изъ Людей-Быковъ, одѣтыхъ въ бѣлое. Остальные двуногіе исчезли въ лѣсу. Вернувшись снова къ Монгомери, я всталъ на колѣни, проклиная мое невѣжество въ медицинѣ.
На моей сторонѣ огонь погасъ, осталось лишь нѣсколько обуглившихся головней, въ серединѣ которыхъ догорали трупы сѣрыхъ звѣрей. Сперва меня сильно поразило, откуда Монгомери могъ набрать столько дровъ. Но когда восходящее солнце освѣтило мѣстность, я понялъ все, что случилось.
На берегу всегда хранилось два гребныхъ судна, но теперь ихъ тамъ не было. На пескѣ валялись два топора, осколки дровъ и щепки были разбросаны всюду. Зола дымилась и чернѣла при свѣтѣ зари. Чтобы отомстить мяѣ и отрѣзать всякую возможность возвращенія къ цивилизованному міру, Монгомери изрубилъ и сжегъ судна. Внезапный приступъ бѣшенства овладѣлъ мною, и я готовъ былъ разбить его безумный черепъ. Онъ-же лежалъ, безащитный и безпомощный, у моихъ ногъ и въ этотъ самый моментъ пошевелилъ своей рукой такъ слабо, такъ жалостно, что бѣшенство мое исчезло. Онъ простоналъ и поднялъ на минуту вѣки.
Опустившись на колѣни подлѣ него, я приподнялъ ему голову. Онъ еще разъ открылъ глаза, безмолвно разсматривая утреннюю зарю, потомъ взоръ его встрѣтился съ моимъ; отяжелѣвшія вѣки закрылись снова.
— Сердитъ! — ясно произнесъ онъ съ усиліемъ. Казалось, онъ что-то раздумывалъ.
— Это конецъ, — прошепталъ онъ, — конецъ этой глупой жизни! Ужасный конецъ…
Я молча слушалъ его. Голова его безжизненно опустилась, и тѣло какъ будто вытянулось. Можетъ быть, какой-нибудь напитокъ могъ-бы возбудить въ немъ жизнь, но у меня не было подъ рукою ни питья, нп сосуда, чтобы дать ему напиться.
Снопъ бѣлыхъ жгучихъ лучей солнца освѣтилъ фигуру Монгомери. Я нагнулся къ его лицу и положилъ мою руку на его грудь около разорваннаго мѣста его блузы. Монгомери былъ мертвъ.
Тихонько опустилъ я его голову на жесткую подушку, которую самъ приготовилъ, и всталъ.
Въ эту минуту я услышалъ сзади себя глухой шумъ, сопровождаемый трескомъ и свистомъ. Повернувшись къ оградѣ, я закричалъ отъ ужаса. На фонѣ голубого неба вверху надъ оградой извивались и шипѣли дрожащіе, кровавокрасные языки пламени. Тростниковыя крыши горѣли. Пламя доходило почти до навѣса. Пожаръ произошелъ, по всей вѣроятности, отъ моей неосторожности, въ то время, когда я, спѣша на помощь къ Монгомери, должно быть, опрокинулъ лампу въ сараѣ. Очевидно, все сгорѣло и спасти что-либо не было никакой возможности. Передо мною было сверкающее безнадежное море и ужасное одиночество, отъ котораго я уже такъ много выстрадалъ; позади меня островъ, населенный чудовищами.
Ограда съ ея запасами медленно горѣла и время отъ времени съ трескомъ обрушивалась. Густой и ѣдкій дымъ стлался по низкому песчаному берегу и окутывалъ вершины деревьевъ какъ-бы туманомъ.
Примѣчанія[править]
- ↑ Начало слова неразборчиво. — Примѣчаніе редактора Викитеки.