Падающие звёзды (Мамин-Сибиряк)/XXIX/ДО
Бургардту страстно хотѣлось уѣхать изъ Петербурга съ Анитой куда нибудь подальше, но когда пріѣхала новая миссъ Гудъ — это желаніе какъ-то отпало. Началось съ того, что миссъ Гудъ должна была отдохнуть послѣ дороги, потомъ Анита непремѣнно захотѣла показать ей острова, Петергофъ, Стрѣльну, Павловскъ. Миссъ Гудъ пришла въ восторгъ главнымъ образомъ отъ Невы, такой холодной, быстрой и глубокой.
— Это просто какая-то сказочная рѣка, — удивлялась она. — Я не ожидала ничего подобнаго… И вообще, Петербургъ — удивительный городъ. Я не могу понять, зачѣмъ лѣтомъ уѣзжать изъ него на дачи.
Только разъ впечатлѣніе отъ Петербурга было для миссъ Гудъ омрачено. Она съ Анитой ѣздила на Елагинъ, чтобы посмотрѣть со стрѣлки на закатъ солнца, и здѣсь встрѣтила Шуру и миссъ Мортонъ, которыя ѣхали въ одной коляскѣ. Анита имѣла неосторожность раскланяться съ ними и потомъ должна была объяснить миссъ Гудъ, что это за дамы. Она еще не успѣла докончить свою характеристику, какъ уже поняла непоправимую ошибку. Лицо миссъ Гудъ точно окаменѣло, и она не отвѣтила Анитѣ ни однимъ звукомъ.
— Вѣдь папа — художникъ, и у него бываютъ всѣ, — старалась выпутаться Анита. — Шура была его натурщицей "для всего"… Есть натурщицы только для головы или для рукъ, потомъ натурщицы въ костюмахъ. Миссъ Гудъ очень ее любила и миссъ Мортонъ тоже…
Миссъ Гудъ продолжала сохранять свое замороженное состояніе, въ какомъ вернулась и домой. Она раньше не рѣшалась войти въ мастерскую, а тутъ сама попросила Аниту показать ей работы отца. Бургардта и Гаврюши не было дома, и миссъ Гудъ долго и внимательно разсматривала барельефы и статуи, точно дѣлала имъ экзаменъ. Она узнала Шуру въ Маринѣ и особенно долго разсматривала ее.
— А гдѣ же другая? — спросила она, не находя миссъ Мортонъ.
— Она не натурщица, а просто знакомая…
Мастерская произвела на миссъ Гудъ довольно грустное впечатлѣніе, и у нея явилась даже мысль вернуться въ свою добрую старую Англію. Что она могла ожидать здѣсь, въ этомъ царствѣ голыхъ мраморныхъ женщинъ? Но старая миссъ Гудъ переносила все это, значитъ, нужно оставаться на своемъ посту. Это былъ критическій моментъ въ жизни миссъ Гудъ, и она даже краснѣла при одной мысли, что Бургардтъ могъ смотрѣть на нее сквозь платье. Вѣдь для этихъ художниковъ существуетъ только одно тѣло… Съ другой стороны, ей въ первый разъ сдѣлалось жаль Аниту, и она поняла, почему покойная тетка оставалась на своемъ посту до самой смерти.
Въ нѣсколько дней миссъ Гудъ совершенно освоилась въ новой обстановкѣ и внесла новую струю въ жизнь дома. Она по англійски не обращала никакого вниманія на прислугу и только требовала строгаго исполненія обязанностей. Въ ея англійскихъ глазахъ это были не люди, а живыя машины. Развѣ можно сердиться на машину или разговаривать съ ней? Человѣкъ Андрей сразу понялъ англійскую политику новой барышни и пожаловался барину.
— Что же это такое, баринъ? Этакъ и житья не будетъ. Все молчитъ новая барышня и за людей насъ не считаетъ..
— Она просто не умѣетъ говорить по русски, — объяснялъ Бургардтъ.
Послѣднему человѣкъ Андрей никакъ не могъ повѣрить, тѣмъ болѣе, что старая барышня тоже была англичанка, а между тѣмъ говорила и даже очень обидно иногда говорила. Анита тоже не понимала въ этомъ отношеніи новой гувернантки. Она была на сторонѣ прислуги, хотя и ссорилась съ ней въ качествѣ отвѣтственной хозяйки.
— Эти англичане, папа, страшные эгоисты, — жаловалась она. — Для нихъ прислуга что-то вродѣ низшихъ животныхъ…
— А развѣ хорошо ругаться съ прислугой, какъ дѣлаютъ наши русскія барыни? Даже есть такія, которыя дерутся…
— Ольга Спиридоновна бьетъ свою горничную по щекамъ, а все-таки она добрая, и ее любятъ.
— Дѣло вкуса… Лучше всего не ссориться съ прислугой, какъ миссъ Гудъ, и относиться къ ней гуманно.
Проявленная новой гувернанткой сухость не нравилась Бургардту, но онъ разсчитывалъ на то, что время сдѣлаетъ свое дѣло, и англійская жестокость постепенно стушуется.
Послѣ смерти миссъ Гудъ прошло уже около двухъ недѣль, и Бургардтъ совершенно забылъ о статьѣ Саханова, пока онъ въ одно прекрасное утро не заявился самъ съ рукописью въ рукахъ.
— Я думалъ, что вы куда нибудь уѣхали, — говорилъ Сахановъ съ дѣловымъ видомъ: — и совершенно случайно узнаю, что вы дома…
— Очень радъ васъ видѣть, и сегодня мы можемъ заняться вашей статьей.
Въ сущности Бургардтъ совсѣмъ не желалъ слушать статьи Саханова, чтобы не сдѣлаться этимъ косвеннымъ путемъ ея участникомъ, а затѣмъ онъ отлично понималъ, что Сахановъ именно и добивается послѣдняго, чтобы потомъ имѣть право сказать, что читалъ ее Бургардту и получилъ его одобреніе. Бываютъ такія непріятныя положенія, когда ваши друзья насилуютъ вашу волю самымъ безцеремоннымъ образомъ, и когда вы, при всемъ желаніи, не можете высказать имъ откровенно свои настоящія мысли и чувства. Бургардтъ только покосился, когда Сахановъ развернулъ довольно объемистую тетрадь, испещренную помарками и вставками, чѣмъ онъ гордился, какъ относившійся строго къ своей работѣ авторъ.
— Статья въ сущности общаго характера, — предупреждалъ Сахановъ, усаживаясь поудобнѣе въ кресло. — Я знаю, что вы врагъ всякихъ предисловій и поэтому могу выпустить нѣкоторыя общія соображенія объ искусствѣ… Тѣмъ болѣе, что мы по нѣкоторымъ пунктамъ съ вами расходимся.
— Нѣтъ, ужъ читайте все, — упрямо заявлялъ Бургардтъ, начинавшій впередъ испытывать смутное озлобленіе.
— Основная тема во всякомъ случаѣ является новостью въ нашей художественной литературѣ…
— Развѣ такая есть?
— Въ собственномъ смыслѣ слова, конечно, нѣтъ, но есть статьи по отдѣльнымъ вопросамъ и художественная отсебятина. Не скрою, что я немножко горжусь своей темой, потому что другіе все-таки до нея не додумались. Какъ хотите, а въ искусствѣ меценатъ всегда являлся своего рода маховымъ колесомъ, и я самъ удивился, когда пришлось подводить итоги, какую страшную силу онъ представляетъ изъ себя.
Общая часть, не смотря на массу цитатъ изъ всевозможныхъ авторовъ, начиная съ древнѣйшихъ временъ, и на массу подстрочныхъ примѣчаній, ничего новаго и оригинальнаго изъ себя не представляла, а носила эклэктическій характеръ. Это былъ только подсчетъ существующимъ формуламъ и легкая характеристика новыхъ теченій въ искусствѣ. Надлежащее мѣсто было отведено и приподнятому цвѣтистому стилю, когда Сахановъ опредѣлялъ искусство шумливыми фразами, какъ "глубочайшее откровеніе жизни и единственный языкъ народовъ, поколѣній, всего человѣчества". Были пущены въ ходъ довольно избитыя остроты по адресу декадентовъ, символистовъ, плейнеристовъ и, вообще, всѣхъ новшествъ, которыя не признавали единой и непогрѣшимой, академической школы, поскольку она движется впередъ. Гораздо интереснѣе было дальнѣйшее, когда на сцену появился меценатъ, сначала въ лицѣ древнихъ азіятскихъ деспотовъ, египетскихъ фараоновъ, всесильныхъ языческихъ жрецовъ, античной уличной толпы и народныхъ героевъ. Искусство являлось только одной изъ формъ рабства, какъ это ни странно сказать, и многіе художники были настоящими рабами, почему имена ихъ и не сохранены исторіей для благодарнаго потомства. Это рабство продолжалось и дальше, замаскировавшись въ тогу меценатства. Художникъ творилъ свободнымъ только по имени, а по существу дѣла онъ служилъ только прихоти какого нибудь знатнаго и богатаго человѣка, причемъ еще вопросъ, что лучше — физическій ли рабъ, служившій государству, своей религіи и своему народу, или свободный рабъ, служившій отдѣльнымъ лицамъ.
— Мнѣ кажется, что у васъ здѣсь противорѣчіе уже въ самомъ словѣ: свободный рабъ, — замѣтилъ Бургардтъ.
— Я хочу только выяснить разницу между физическимъ рабствомъ и рабствомъ культурнымъ. Мы всѣ рабы чего нибудь…
— Это уже слишкомъ широкое обобщеніе, въ которомъ расплывается совершенно основное понятіе, и получается что-то вродѣ гомеопатіи. Я не могу согласиться съ этой основной формулой, что искусство только одна изъ формъ рабства, а даже наоборотъ — вѣрю въ его освободительную миссію.
— Ахъ, вы не хотите меня понять, Егоръ Захарычъ! Правда, что мысль совершенно новая и можетъ быть немножко смѣлая… Наконецъ, можетъ быть я не съумѣлъ формулировать ее достаточно убѣдительно, но въ своемъ основаніи она глубоко вѣрна, въ чемъ вы убѣдитесь дальше.
Дальнѣйшее заключалось въ перечисленіи историческихъ фактовъ, какъ меценатами явились ограбившіе весь міръ римскіе магнаты, обезумѣвшіе отъ власти римскіе цезари, византійскіе императоры, римскіе папы, христіаннѣйшіе средневѣковые короли, а въ послѣднее время выступалъ на сцену капиталистическій феодализмъ. Въ послѣднемъ кроется основная причина упадка новѣйшаго искусства, по сравненію съ античнымъ, т. е. временемъ античныхъ республикъ, когда художникъ творилъ для государства, воплощая въ своихъ произведеніяхъ свою миѳологію и религіозныя представленія. Мертвый камень дѣйствительно оживалъ, превращался въ чудные образы античнаго творчества, въ которомъ горячее и живое участіе принималъ весь народъ. Античная статуя являлась предметомъ религіознаго культа и на нее молились, какъ на святыню.
Бургардтъ слушалъ внимательно, но не хотѣлъ спорить съ авторомъ, ожидая настоящаго, — все предшествовавшее, очевидно, было только вступленіемъ. Дѣйствительно, все "настоящее" было припрятано авторомъ подъ конецъ, гдѣ онъ разбиралъ исторію спеціально русскаго шального меценатства, до нашихъ дней включительно. Здѣсь Сахановъ былъ въ курсѣ дѣла и, не называя именъ, наговорилъ цѣлую массу самихъ горькихъ истинъ, причемъ оказалось, что наше меценатство принесло страшный вредъ русскому искусству, внесло въ него разлагающіе элементы и систематически развращаетъ художниковъ, которые вынуждены поддѣлываться подъ вкусы своихъ заказчиковъ и вѣроятныхъ покупателей. Можетъ, въ послѣднемъ кроется простая причина и того грустнаго явленія, что русская публика относится совершенно равнодушно къ своему родному искусству, какъ къ прихоти ничтожной кучки богатыхъ людей. Главнымъ страдающимъ лицомъ во всей этой грустной исторіи является художникъ, незамѣтно для самого себя размѣнивающій свое дарованіе на гроши и копѣйки.
— А третьяковская галлерея въ Москвѣ? — спросилъ Бургардтъ.
— Это — исключеніе… Притомъ, на всю Россію одна галлерея — это слишкомъ немного. Я смотрю на русскихъ художниковъ, какъ на мучениковъ въ своемъ дѣлѣ, потому что имъ приходится разрабатывать не тѣ сюжеты и темы, которые близки всему складу ихъ характера, а сюжеты и темы, заданные какимъ нибудь шалымъ меценатомъ.
— Ну, послѣднее уже слишкомъ огульно сказано, Павелъ Васильичъ, и я опять не могу согласиться съ вами. Потомъ, въ концѣ концовъ, говоря между нами, ваша статья написана прямо противъ Красавина и… противъ меня, между прочимъ.
— Противъ васъ?!..
Сахановъ вскочилъ и забѣгалъ по кабинету.
— Да, и противъ меня, — твердо повторилъ Бургардтъ. — И, какъ видите, я нисколько не сержусь на васъ… Въ вашихъ словахъ есть много горькой правды, въ чемъ я и расписываюсь.
— Позвольте, конечно, вы можете многое принять на свой счетъ, какъ художникъ, но именно васъ я и не имѣлъ въ виду. Скажу больше: продолженіемъ этой статьи будетъ статья о роли женщины въ искусствѣ… да. Вѣдь намъ подайте именно голую женщину, чтобы меценатъ заржалъ отъ удовольствія, а вы, кажется, въ этомъ не грѣшны. Да… Глубоко растлѣвающее вліяніе меценатовъ именно и выразилось въ этомъ стремленіи художниковъ рисовать и лѣпить именно голую женщину. Всѣ эти якобы богини, якобы вакханки, якобы римскія оргіи — все это дань ожирѣвшему меценатскому вкусу. Вотъ на тебѣ такую вакханку, чтобы у тебя духъ заперло… Въ нашемъ искусствѣ для порядочной женщины даже и мѣста не осталось. а такъ, иногда напишутъ какую нибудь дѣвушку съ кувшиномъ, покинутую, утопленницу…