Длинный ряд кибиток и глинобитных строений без всякой системы раскинулся вдоль течения реки Теджена и по арыкам, от него проведенным, примыкая к самому Серахсу, — это аулы туркмен-салыров, живущих оседло на всем пространстве от Серахса и до поста Дуалет-Абада, около которого находится общая салырская водораздельная плотина, направляющая воду в три магистральных арыка, питающих все окрестности. Плотина эта, возобновленная лет двадцать тому назад, в настоящее время задерживает воду, достаточную для всего русского и персидского пограничного населения в этой местности, причем количество воды по особому соглашению распределяется пропорционально между всем населением таким образом, что русское получает пять шестых а персидское одну шестую. Распределение воды производится небольшой водораздельной плотиною, направляющей лишь одну шестую часть общего количества воды на персидскую территорию. Из трех магистральных арыков, вода отводится целою системою арыков на поля, которые обрабатываются местным населением. Стоящий во главе салыров, ныне служащий помощником Серахсдого пристава майор милиции Теке-Хан является в то же время одним из самых богатых землевладельцев и овцеводов в области. Заботливо поддерживая водяную систему, он в особенности прилагает много стараний к сохранению и к лучшему использованию вод Теджена, дающих жизнь всему населению. Глубокие арыки, густо заросшие камышом, тянутся по обеим сторонам почтовой дороги, ведущей от Серахса до железнодорожной станции Теджен, отстоящей в расстоянии сто двадцать верст. Около кибиток, обсаженных деревьями, снуют туркменские женщины, занятые исполнением различных домашних работ. Сосредоточенно посматривая на проезжающих и степенно поднимаясь, чтобы сделать установленный селям, встают перед нами туркмены. Бахчи с арбузами и дынями окружали каждую кибитку, распространяя вокруг свой ароматический запах, смешивавшийся с запахом лука, чесноку и других огородных растений. Кое-где, всегда оседланные по туркменскому обычаю, стояли лошади, привязанные к приколам, вбитым тут же около кибиток. Высокие статные туркменки своим энергичным видом представляли собою резкую противоположность с остальными женщинами востока, всегда закрытыми покрывалами.
— В отношении условий жизни, они во многом отличаются от женщин остальных национальностей востока, — сказал капитан П., указывая, на группу девушек, смело смотревших на нашу кавалькаду.
У туркмен женщина сравнительно пользуется значительною самостоятельностью. В особенности же до своего замужества. Она во многих случаях даже принимает участие во всех делах семьи и голос ее часто принимается во внимание при решении некоторых дел.
Самое интересное в их жизни, это порядок выхода замуж, который является остатком обычая глубокой старины, когда женщины добывались всеми кочевниками путем похищения. В настоящее же время, когда кто-либо из молодежи высмотрит себе невесту, то посылаются родственники, чтобы испросить согласие и определить размер калыма, уплачиваемого по обычаю женихом отцу невесты и достигающего в этих местах от пятисот до восьмисот рублей. Если соглашение состоялось, тогда назначается день увоза невесты, причем в этом случае жених является в сопровождении целой толпы родственников. Около кибитки невесты также собираются родные и знакомые. Когда при отъезде все уже сели на коней, жених подхватывает свою невесту и скачет с нею, разыгрывая сцену похищения. Родственники девушки бросаются в погоню, а сопровождающие жениха делают вид, что защищаются. Но обыкновенно в этих случаях скачка волнует молодежь и из шуточного похищения дело переходит в настоящую свалку, во время которой сплошь и рядом в результате оказывается несколько человек порядочно избитых, а то и изувеченных. Таким образом, зачастую жених, не ускакавший своевременно от погони, теряет несколько зубов, выбитых ему во время свалки. При этом попадает и невесте. Далее жизнь замужней женщины тяжелая, так как она лишь одна несет все работы по домашнему хозяйству. Разводы зато у туркмен относительно редки, и при этом дело о разводе решается всегда народным судом, разбирающим все дело и основательно взвешивающим его причины. Если развод состоялся по вине мужа, то во многих случаях калым возвращается обратно. По закону каждый туркмен может иметь четырех жен, пользующихся всеми правами своего положения, но кроме этих законных жен правоверным разрешается брать себе неограниченное количество наложниц, не имеющих никаких прав до рождения ребенка, причем с рождением такового наложница приобретает одновременно и некоторые имущественные права.
Немного в стороне от границы, в расстоянии верст двенадцати от Серахса, раскинулся на значительном пространстве поселок Крестовский, населенный немцами-колонистами из Саратовской губернии. Поселок этот считается едва ли не самым богатым в области. Превосходные урожаи хлебов, близость Серахского рынка и значительное количество орошаемой земли дают возможность поселенцам жить здесь припеваючи. Большинство из них принадлежит, по сообщению пристава, к людям очень состоятельным, причем извоз, которым занимается большинство колонистов, перевозя грузы от Серахса до железнодорожной станции Теджен, является также крупною доходною статьею в их хозяйстве. Ряд хороших, светлых домов поселка производит особенно приятное впечатление, указывая на полное довольство и зажиточность поселян. Большое здание школы составляет собою центр поселка, потонувшего в массе зелени. Вокруг на значительное расстояние тянутся обработанные поля, принадлежащие поселенцам. Стада рогатого скота привольно пасутся по берегам Тенджена.
— В этом случае приходится признать, что самые лучшие места для устройства русских поселков около Серахса по реке Теджену, около Кара Кала к Кайне Касыру и по Мургабу и единственно о чем приходится пожалеть, что земли для устройства таковых мало, — заговорил доктор, осматривая окрестность. — Пропасть туркмен живет в этом районе. Можно лишь подосадовать, что в свое время не были вместо них поселены русские переселенцы. Пройдет еще двадцать — тридцать лет, и мусульманское население удвоится, и тогда русский элемент в крае будет песчинкою среди этого многолюдного мусульманского моря. Право, мы сами, охраняя земельную собственность здешних инородцев, тем самым подготовляем в будущем возможность появления в Средней Азии особого мусульманского вопроса, с которым придется потом долго считаться. В сущности, здесь, в Закаспийской области туркмены еще не фанатизированы, то есть, конечно встречаются фанатики, но они, благодаря богу, редки. Во всяком случае в магометанстве в настоящее время уже замечаются новые течения. Идеи сепаратизма высказываются всеми мусульманскими газетами, издающимися в Персии и Турции. Изолировать совершенно наше мусульманское население от их влияния не представляется возможным, поэтому понятно, идеи мусульманского сепаратизма получили широкое развитие и среди наших мусульман.
— Вы рисуете, доктор, во всяком случае мрачную картину, — ответил ему, внимательно прислушивавшийся к разговору, ротмистр N. — Хотя отчасти я все же с вами согласен, так как сам встречал много статей на мусульманских языках крайне боевого характера по отношению всего христианского мира. Европе придется действительно считаться с мусульманством, но, вероятно, не скоро.
— Какое там не скоро, — перебил доктор, сердито посматривая на своего оппонента. — Два-три десятка лет пройдут, как мусульманство у нас в Азии вырастет в грозную силу, с которой бороться будет трудно. Главное, в чем заключается наша слабость в Средней Азии, — это незначительность площади орошаемой земли, которая занята русскими, сравнительно с колоссальным пространством ее, принадлежащим мусульманам. Одна из крупных ошибок, сделанных нашими администраторами, это издание законов, ограничивавших право приобретения земельной собсттвенности русскими у туземцев. Благодаря этому туземное население захватило все земли и в течение тридцати пяти лет со времени завоевания края оно почти удвоилось, между тем как русские, разбросанные по всему Туркестану и Семиречью, не прибывают, — считая жителей городов, их не более двухсот тысяч человек. Давно замечено, что прирост населения находится в прямой зависимости от количества земли. Поверьте, что через двадцать пять — тридцать лет мусульманское население Средней Азии удвоится, а количество русских останется то же самое, потому что свободных земель для поселений почти нет.
От Науруз-Абада начался снова горный хребет, поднимавшийся на русской стороне и переходивший в равнину, расстилавшуюся на персидской территории. Дорога, извиваясь по горным склонам, вышла наконец к самому берегу Теджена. Сзади нас остались пограничный и казачий посты Науруз-Абад, из которых последний поставлен для пересылки служебной корреспонденции из Серахса в Пуль-и-Хатум, где расположена сотня Таманского полка Кубанского казачьего войска.
Река Тежден, называемая также Герируд, берет свое начало в Афганистане среди скал хребта Кух-и-Баба и течет по ущелью, образуемому Джамским хребтом и Парапамизом, а затем около Зюльфагарских гор переходит на русскую территорию и на протяжении свыше двухсот верст составляет собою нашу государственную границу с Персией до Серахса, откуда течение реки поворачивает на северо-запад, пересекая Закаспийскую железную дорогу у станции Теджена, и верстах в двадцати к северу теряется в песках. В Афганистане на Герируде около Герата устроены плотины, отводящие часть его вод в сторону и дающие возможность протекать лишь незначительному количеству воды в русские пределы. Берега Теджена от плотины у горы Кизил-Кая и до Серахса покрыты зарослями. Количество воды в реке различно в зависимости от времени года. Самый высокий уровень воды бывает с 1 марта по 1 июня, самый низкий с 1 сентября по 1 января. Вообще замечено, что количество воды чем больше вниз по течению, тем все больше уменьшается, так как вода расходуется на ирригацию и частью испаряется. В жаркое время Теджен во многих местах почти пересыхает и от него остается лишь ряд глубоких ям наполненных водою. Но вода в этих ямах никогда не загнивает, что служит доказательством просачивания ее через песчаные пласты.
На низменных долинах Теджен широко разливается, и его берега покрыты древесными зарослями и камышами, являющимися местом, где привольно живут целые стада диких свиней и кабанов. Царь здешней пустыни, тигр, скрываясь в этих камышах, частенько тревожит своим мурлыканьем спокойную жизнь всех остальных животных. Огромные стада диких гусей, уток и другой водяной птицы покрывают берега реки, лениво поднимаясь при приближении нашей конной группы. Чайки с резкими криками поднимаются целыми тучами над нашими головами, да стада куликов, издавая свой характерный свист, кружатся в воздухе, низко пролетая над водою и как будто совершенно не обращая внимания на людей. Порою с треском ломая камыши и кустарники, через дорогу пробирается кабан, весь обросший илом. Лошади вздрагивают и пугливо прядут ушами.
— Вот эльдорадо то для охотника, — сокрушенно вздыхал каждый раз наш доктор. — Кажется здесь жить и умирать не надо. Какая масса дичи. Просто нужно лишь удивляться. Что она даже людей не боится.
— Воть еще сказали: здесь людей бояться, — перебил его как будто удивленный этим замечанием казачий есаул К., присоединившийся к нам в Серахсе. — Кто же ее здесь пугать-то будет. Туркмен кабанов не трогает, считая их нечистью, а мои казаки во время стоянки в Пуль-и-Хатуме и в Науруз-Абаде до этих мест не добираются. Значит, пугать дичь здесь некому. Глушь здесь ведь беспросветная. Кого хотите здесь найдете… И тигр попадается довольно часто. Это уже серьезный зверь. Наши молодые офицеры иногда предпринимают на него охоты… Только любителей теперь все меньше и меньше… Покойный генерал Ковалёв порою забирался сюда на охоту.
— Какой это Ковалёв?
— А этот самый, что доктора в Асхабаде посек…
— Хороший человек был покойник, так пропал не за понюх табаку!
— Но все-таки приходилось ли кому-либо убить тигра? — перевел политично разговор доктор, обойдя щекотливую тему.
— А как же, сотник Лисевицкий убил… Сотник Абесалов тоже. Ну этот чуть живым ушел из тигровых лап. Потому горячий человек. Все искали тигра, а он и отстал от всех да и въехал в камыши. Только тигр видно этого и ждал… Как выскочит прыжком этаким да прямо коню Абесаловскому на круп и вскочил… Облапил коня и начал левой лапой рвать левую лопатку у него, а правой вцепился в правую ляжку, в пасть же схватил ногу Абесалова. Хорошо, что вместе со стременем. Товарищи как рев услыхали, подскакали, он тогда опять в камыши, уж после, часа два спустя, тигра прикончить удалось. Абесалову же только ногу помял. Стремя спасло, а то бы прикончил малого, наверное.
Горный хребет между тем постепенно повышался, растительность по реке делалась все меньше и меньше. Проехав версту-другую и завернув за выдавшуюся гору, мы снова увидели перед собою желтую песчаную равнину, на которой лишь кое-где незначительными пятнами виднелись заросли гребенщика. Общий вид местности был безотрадный.
Проехав с десяток верст, мы заметили среди равнины какие-то черные точки, тесно сгруппированные на небольшом пространстве.
— Это кочевка, — удовлетворил наше любопытство есаул К. — В этом пограничном районе сравнительно недавно персидское правительство поселило племя Белуджи, которое и кочует в здешних местах. Племя это в числе тысячи — полутора тысяч человек отличается воинственностью, прямо сказать — разбойники. Поэтому в случае войны на них персы возлагают большие надежды. Это дикари в полном смысле. Управляются они своим особым ханом, который почти независим от местных административных властей и лишь номинально подчиняется хороссанскому генерал-губернатору. В военное время они должны выставить около двух сотен всадников.
Подъехав ближе к кочевке, мы увидели ряд черных шатров, раскинутых тесною кучею на небольшом пространстве. Шатры имели вид низких, но широких палаток, сделанных из грубого сукна черного и темно-бурого цвета. Среди них виднелись люди, овцы и лошади. Кочевка насторожилась и, казалось, замерла, с любопытством рассматривая нашу группу. Видимо, эти дети пустыни никогда не видели такой многочисленной и блестящей группы. Около самого берега Теджена стояло отдельно несколько человек седобородых стариков, одетых в шелковые халаты с богато украшенными кривыми шашками у пояса. Высокий красивый старик особенно представительной наружности при нашем приближении сказал несколько слов на персидском языке и указал рукою на груду дынь, лежавших на земле.
— Так что, он закусить просит, ваше превосходительство, — пояснил непонятную для нас речь один из кубанских казаков, ехавших сзади в нашем конвое. — Очень у них дыни-то душистые, — как бы вскользь добавил он, обращаясь к своему соседу.
Соблазнившись ароматом, распространяемым дынями в горячем воздухе, мы спешились и минуту спустя на разостланном ковре с апатитом уничтожали их, утоляя томившую всех жажду.
— Это их хан, — сообщил есаул, указывая на приветствовавшего нас старика. — Он в отношении управления племенем пользуется, в сущности, полной самостоятельностью, и в их жизнь персидское правительство не вмешивается, предоставляя им жить, как они хотят.
Внимательно смотря на нас своими черными глазами и как будто читая наши мысли, хан что-то сказал вполголоса одному из наших джигитов.
— Что он говорит? — заинтересовался доктор, пытливо всматриваясь в его лицо.
— Бояр, хан желает, чтобы дорога ваша была все время благополучна, и чтобы ни один камень не упал из-под копыт ваших коней, — перевел джигит персидскую витиеватую фразу.
— Скажи хану, что мы благодарим его за пожелания, да, кстати, нельзя ли, чтобы он присел, и тогда мы с ним поговорим.
Переводчик, прикладывая руку к сердцу, долго говорил, передавая нашу благодарность, до того долго, что доктор, наконец, не выдержал, плюнул и выругался.
— Ну и язык у них, — с сердцем сказал он, ведь сказал я всего счетом десять слов, а он их переводит полчаса.
— Никак нельзя, милейший ворчун, — остановил его один из наших спутников. — Это восточный обычай: чем цветистее речь, тем лучше, и тем она имеет больше значения.
Хан между тем также степенно приложил руку к сердцу и опустился на разостланную кошму.
— Однако, что же мы чрез джигита переговоры ведем, когда среди нас есть такой знаток персидского языка, как есаул, — вспомнил доктор.
— Иван Александрович, а ну-ка, спросите его, где лучше живется, в России или в Персии?
Есаул, оказавшийся действительно хорошо знающим персидский язык, быстро вошел в свою новую роль. Хан охотно отвечал на вопросы, видимо, с особым удовольствием говорил о своем положении.
— Султан спрашивает, где лучше жить. Конечно, под защитою могущественного ак-падишаха урусов, под властью которого так хорошо живется всем правоверным, на всем пространстве его огромного царства. Ак-падишах справедлив и мудр, он не позволяет ни одному из хакимов (губернаторов) обижать людей или брать с них зякет (подать) больше положенного. Везде в его владениях царствует благодатная тишина. Жизнь, имущество каждого из его подданных неприкосновенны и охраняются войсками. Нигде не слышно аломанства, и туркмены мирно живут в своих аулах, занимаясь своими делами. А ведь это был народ, который никогда и никем побежден не был, и лишь грозная сила войск ак-падишаха могла покорить этих храбрецов. Под державою щаха, да продлит аллах его царствование, так же могли бы жить люди хорошо, но хакимы (губернаторы) его злы и несправедливы, поэтому и живется им плохо.
— Не правда ли, хорошо говорит? — заметил есаул, окончив свою роль переводчика и обращаясь к нам. — В этом он глубоко прав. Видя, как живется нашим туркменам, он им невольно завидует. Вообще престиж русского имени стоит в этой части Персии высоко, и никакие происки не в состоянии его поколебать. Сила русского оружия признана всеми жителями востока. Они все находят, что русские войска непобедимы. В этом еще районе, благодаря близости в Афганистану, с опаскою иногда говорят про Афганского эмира, считая его все-таки силою, с которою и русскому падишаху приходится считаться. Здесь престиж наш во многом поддерживается нашими казаками. Отсюда верстах в ста — ста пятидесяти вглубь Персии, против афганской границы, в городе Тур-Беште, устроены нашим правительством противочумные санитарные пункты, при которых живут наши русские врачи. Для охраны же их военною силою там же расположены, по одному взводу в каждом ауле, мои казаки. Ничего себе, живут и не жалуются, напротив, про отношения местного к ним населения отзываются хорошо.
Между тем высота горного хребта все увеличивалась, а местность делалась все пустыннее. На вершинах гор в некоторых местах виднелась зелень, выделяясь темными пятнами на фоне горных склонов. Вдали у подошвы хребта показалась среди небольшой площадки группы построек.
— Это Пуль-и-Хатум — моя резиденция, — сообщил есаул, внимательно всматриваясь в открывшийся перед нами поселок. — Большой дом прямо — это квартиры для меня и моих офицеров, три года тому назад инженерное ведомство выстроило. Вот то длинное здание — это казарма, сзади ее конюшня, а там, с другой стороны, это различные хозяйственные постройки.
Поднявшись на незначительную высоту над уровнем Теджена, протекавшего в этих местах среди крутых отвесных берегов, мы двигались по совершенно ровной площадке, в конце которой в трех-четырех верстах от нас виднелся Пуль-и-Хатум. Вся земля положительно была усеяна черепахами величиною около четверти, ползавшими по всем направлениям и попадавшими порою под копыта наших лошадей. Их костяные панцири с громким хрустением раздавливались лошадьми, вызывая у нас какое-то особенно неприятное чувство при сознании, что мы являемся невольно причиной прекращения жизни одного из этих безобидных животных.
— Даром какое богатство пропадает! — недовольным тоном заметил при этом доктор.
Все от того, что мы не иностранцы. Здесь как-то приезжали французы и вывезли несколько вагонов этих черепаховых панцирей. Платили за них туркменам по одному рублю за пуд, а, надо полагать, нажили при этой операции хороший капитал, потому что черепаха здесь с толстой броней, которая годна на всякие поделки. Всё иностранцы, а наши капиталисты не предприимчивы. Недавно, например, сюда приезжали немцы для ознакомления с условиями овцеводства. Собираются разводить у нас в Закаспии благородные породы овец, и, конечно, у них дело пойдет отлично.
За казачьим поселком, около самого моста через Теджен, расположен поселок пограничной стражи. Тут же строится казарма, офицерский дом, лазарет и будет жить врач, а пока офицер и люди поста ютятся в небольшой землянке, устроенной недалеко от моста. Высокий мост через Теджен, состоящий из двух арок, построенный из дикого тесаного камня, поражает своим изяществом и в то же время отличается видимо изумительною прочностью. На противоположном берегу реки, на возвышенности, виднеются освещенные косыми лучами заходящего солнца развалины какого-то замка.
— Эти развалины носят на себе следы глубокой древности, — указал нам на них рукою есаул.
Пожалуй, во всем здешнем районе это единственный замок, построенный из камня. Предание говорит, что крепость была построена еще задолго до похода Александра Македонского в Среднюю Азию и была резиденцией какой-то царицы здешних мест. Теперь рассказывают и песни поют, что она была необыкновенной красоты. Услышав о македонском герое и желая почтить его особенно, она приказала построить через Теджен мост, по которому могли бы переправиться македонские войска. Мост был построен и вдобавок так прочно, что арки его простояли неприкосновенными до 1899 года, когда наше военное ведомство решило восстановить его, и для этого, затратив на работы до двадцати тысяч рублей, сделало новую каменную настилку моста и облицевало тесаным камнем все его наружные стороны.
Название моста Пуль-и-Хатум; это значит мост женщины. Очевидно, в памяти народной исчезло имя этой царственной строительницы, но мост, построенный ею, стал называться мостом женщины.
По историческим данным действительно македонский царь шел здесь со своим войском, направляясь на Старый Мерв, и, надо полагать, в этих местах его отряды стояли довольно долго. Развалины, как я уже раньше говорил, каменные. Все башни, стены, погреба — все было построено из тесаного камня необычайно прочной кладки. Известь превратилась в камень и отбить кусок от стен теперь почти невозможно. Обрушивается кладка лишь благодаря выветриванию камня. Можно предполагать, что замок был построен для значительного гарнизона. Под ним находится целый лабиринт подземелий, частью обвалившихся. Туркмены находят здесь много монет серебряных и медных, причем на них почти всегда изображение Александра Македонского. Из вещей, которые мне приходилось видеть, я помню, раз казаки нашли какой-то молоток в виде грифа. Я хотел его сохранить, да куда-то потом он задевался. Прямо перед нами лежит дорога на персидский город Зурабад, с которым у нас ведется незначительная торговля. Но вот что я забыл сказать вам про этот замок. Ходит между персами предание, что в нем когда-то жили христиане, подчинившие себе все окрестные племена. Мне один старик рассказывал, что это были страшные люди, всегда закованные в железные доспехи. По некоторым персидским источникам можно думать, что это гнездо было захвачено крестоносцами, отряды которых разбрелись впоследствии из Палестины по всей Средней Азии. Предположение это имеет отчасти некоторое основание, так как мне самому пришлось видеть каменные плиты с высеченными на них рыцарскими шлемами, а также и железные щиты с крестами посередине и латинскими или итальянскими надписями.
Осмотрев замок, мы направились в квартиру есаула, радушно предложившего свой дом к нашим услугам. Сидя за столом, уставленным всевозможными яствами, мы совершенно забыли про пустыню, среди которой находимся. Окорока, кабанья голова, кабаньи соленые языки, жареные поросята, гуси, утки указывали, что охота сегодняшнего дня была удачна.
— Всё мои казаки бьют, — снова заговорил есаул. Дичи не перебьешь. О ее количестве судите сами. Два-три стрелка привозят пудов до тридцати различной дичи, убитой ими в течение дня. Тут, конечно, и кабаны, и козы, и птица. Сотня мяса никогда не покупает; довольствуется почти круглый год дичью.
— Ну, а как вообще живется здесь, есаул? — задал кто-то из присутствующих вопрос.
— Да как вам сказать… живем. То ученье, то охота, то кое-какая переписка, — ну, и скучать-то некогда. Почитываем кое-что, да мало, потому что книг доставать очень трудно.
Жара между тем свалила… На дворе перед домом послышалось движение и несколько минут спустя собравшиеся станичники затянули одну из своих чудных старомалоросийских песен, заунывная мелодия которой, разносившаяся среди пустыни Средней Азии, пробудила в каждом из нас много далеких и милых сердцу воспоминаний.