Дни тихо шли за днями, месяцы за месяцами. Петька проживал у господина Габриэль уже второй год. Учитель с строгою последовательностью, называемою госпожою Габриэль упрямством, не позволял больше Петьке появляться на сцене. Сам Петька получил от своего бывшего учителя пения, который ежемесячно платил за его учение и содержание, строгий наказ не думать о сцене, пока находится в школе. Петька не желал ослушаться, но мысли его сами собою обращались к театру в столице. Там, ведь, он надеялся когда-нибудь выступить уже знаменитым певцом. Но увы! голос его всё ещё не возвращался, и это сильно огорчало Петьку. Кто мог утешить его? Ни господин Габриэль и ни его супруга; один Господь Бог. Он ниспосылает людям утешение по-разному; Петьке оно было ниспослано во сне; недаром же он был счастливцем!
Однажды ночью ему приснилось, что настала Троица и что он гуляет в чудесном зелёном лесу; сквозь листву деревьев светит солнышко; на земле ковёр из анемонов и скороспелок. Вот закуковала кукушка. «Сколько лет мне жить?» — спросил Петька. Это всегда спрашивают, когда в первый раз услышат кукушку весною. «Ку-ку!» — прокуковала птичка и смолкла. «Что же это, мне осталось жить один год?» — сказал Петька. — «Маловато! Не угодно ли начать снова?» И кукушка принялась куковать без счёта! Кончилось тем, что закуковал с нею и Петька, да так хорошо, словно и впрямь был кукушкой, только его «ку-ку» звучали ещё громче, ещё чище. Запели птички; Петька стал подражать и птичкам, и перещеголял и их. Его звонкий детский голосок вернулся к нему, и он ликовал. Проснувшись, Петька себя не вспомнил от радости: теперь он был уверен, что голос его не пропал, что в одно прекрасное весеннее утро он вернётся к нему такой же свежий, чистый, как и прежде! И Петька, убаюканный этою радостною надеждою, заснул опять. Голос, однако, не вернулся к нему ни на следующий день, ни через неделю, ни через месяц. В ожидании, Петька жил весточками о театре родного города. Они были для него манной небесной, духовным хлебом; «крошки, ведь, тот же хлеб», и Петька рад был и крошкам — самым пустяшным известиям.
У господина Габриэля был сосед — мелочной торговец. Жена его, почтенная, живая и весёлая женщина, но полнейшая невежда в искусстве, побывала в первый раз в столице и вернулась оттуда в полном восторге от всего виденного, даже от людей. Они, по её рассказам, смеялись каждому её слову; в этом, впрочем, не было ничего невероятного.
— А были ли вы в театре? — спросил её Петька.
— Как же! — ответила она. — И упарилась же я там! Поглядели бы вы на меня! Пот лил градом!
— А что же вы видели? Какую пьесу?
— Сейчас расскажу всё! Я была там два раза. В первый раз представление было с разговорами. Сначала пришла принцесса и давай тараторить: «та-та-та! та-та-та!» Потом явился мужчина, и оба затараторили наперебой: «та-та-та! та-та-та!» После того барыня шлёпнулась! Она в этот вечер целых пять раз шлёпалась. В другой раз я попала на пение. Ну, пропели: «тра-ла-ла, тра-ла-ла!» и барыня тоже шлёпнулась. Рядом со мной сидела приличная женщина, провинциалка. Она сроду не бывала в театре и думала, что тут и конец всему, ну а я-то уж знала, в чём дело, и объяснила ей, что в последний раз, как я была в театре, барыня шлёпалась целых пять раз. В этот вечер она, впрочем, шлёпнулась всего три раза. Да, так вот что я видела!
Что же это за пьесы видела лавочница? Не попала ли она в трагедию, что барыня всё шлёпалась? И вдруг Петьку осенило: на театральном занавесе была изображена большая женская фигура — муза с двумя масками, трагической и комической. Занавес, разумеется, падал в антрактах, вот вам и барыня, которая всё шлёпалась! И это-то шлёпанье больше всего и занимало почтенную лавочницу, всё же, что говорили и пели артисты, было для неё только «та-та-та, тра-ла-ла!» Тем не менее она осталась вполне довольна, да и Петька с госпожою Габриэль были довольны не меньше её. Госпожа Габриэль слушала её повествование с выражением изумления и умственного превосходства на лице; ещё бы! она, ведь, по словам аптекаря, вынесла, в роли кормилицы, на своих плечах всю Шекспировскую трагедию! Выражение «барыня шлепнулась», объяснённое Петькой, скоро сделалось в доме Габриэль ходячею остротою: стоило упасть ребёнку, полоскательной чашке, или какой-нибудь мебели, сейчас раздавалось: «барыня шлепнулась!» «Так-то создаются пословицы и поговорки!» — сказал господин Габриэль, который на всё смотрел с научной точки зрения. В вечер под Новый Год вся семья Габриэль стояла со стаканами пунша в руках; это был единственный стакан, выпиваемый в году господином Габриэлем, — пунш был вреден для его желудка. Вот часы начали бить, все выпили в честь наступающего Нового Года, сосчитали удары часов и после двенадцатого весело прокричали: «барыня шлепнулась!» Затем опять пошли дни за днями. На Троице Петькиному пребыванию в доме Габриэль должно было исполниться два года.