Под Красным Крестом (Полонский)/ДО
| ← У окна | Полное собраніе стихотвореній — Подъ краснымъ крестомъ | Какъ скорлупу топчетъ птица… → |
| Источникъ: Яковъ Петровичъ Полонскій. Полное собраніе стихотвореній. — А. Ф. Марксъ, 1896. — Т. 2. — С. 222—226. |
Семь дней, семь ночей я дрался на Балканахъ,
Безъ памяти поднятъ былъ съ мерзлой земли,
И долго, въ шинели изорванной, въ ранахъ,
Меня на скрипучей телѣгѣ везли;
Надъ нами кружились орлы,— вѣтеръ стонамъ
Внималъ, да въ ту ночь, какъ по мокрымъ понтонамъ
Стучали копыта измученныхъ клячъ,
Въ плесканьяхъ Дуная мнѣ слышался плачъ.
И, съ этимъ Дунаемъ прощаясь навѣки,
Я думалъ: едва-ль меня родина ждетъ!..
И врядъ ли она будетъ въ жалкомъ калѣкѣ
Нуждаться, когда всѣхъ на битву пошлетъ…
Теперь ли, когда и любовь мнѣ измѣнитъ,
Жалѣть, что могила постель мнѣ замѣнитъ!..
— И я ужъ не помню, какъ дальше везли
Меня по ухабамъ румынской земли…
Въ какомъ-то баракѣ очнулся я, снятый
Съ телѣги, и понялъ, что это — баракъ;
День ярко сквозилъ въ щели кровли досчатой,
Но день безотраденъ былъ,— хуже чѣмъ мракъ…
Прикрытый лишь тряпкой, пропитанной кровью,
Въ грязи весь, лежалъ я, прильнувъ къ изголовью,
И, самъ искалѣченный, тупо глядѣлъ
На лица и члены истерзанныхъ тѣлъ.
И пыльный баракъ нашъ весь день растворялся:
Вносили однихъ, чтобъ другихъ выносить;
Съ носилками блѣдныхъ гостей тамъ встрѣчался
Завернутый трупъ, что̀ несли хоронить…
То слышалось ржанье обозныхъ лошадокъ,
То стоны, то жалобы на распорядокъ…
То рѣзкая брань, то смѣшныя слова…
И врачъ нашъ острилъ, засучивъ рукава…
А вотъ, подошла и сестра милосердья!—
Волнистой косы ея свѣсилась прядь…
Я дрогнулъ… «Къ чему молодое усердье?
«Безъ крика и плача могу я страдать…
Оставь ты меня умереть, ради Бога!»
Она-жъ поглядѣла такъ кротко и строго,
Что далъ я ей волю и раны промыть,—
И раны промыть, и бинты наложить.
И вотъ, надъ собой слышу голосъ я нѣжный:
«Подайте рубашку!» и слышу отвѣтъ,—
Отвѣтъ нерѣшительный, но безнадежный:
«Всѣ вышли, и тряпки нестиранной нѣтъ!»
И мыслю я: Боже! какое терпѣнье!.—
Я, дышащій трупъ,— я одно отвращенье
Внушаю; но — нѣтъ его въ этихъ чертахъ
Прелестныхъ, и нѣтъ его въ этихъ глазахъ!
Не долго я былъ терпѣливъ и послушенъ:
Настала унылая ночь,— громъ гремѣлъ,
И трупами пахло, и воздухъ былъ душенъ…
На грязномъ полу кто то сонный храпѣлъ…
Кой-гдѣ ночники, догорая, чадились,
И умиравшіе тихо молились
И бредили,— даже кричали «ура!»
И, молча, покойники ждали утра…
То грезилъ я, то у меня дыбомъ волосъ
Вставалъ; то, въ холодномъ поту, я кричалъ:
«Рубашку — рубашку!..» и долго мой голосъ
Въ ту ночь истомленныхъ покой нарушалъ…
Въ туманномъ мозгу у меня разгорался
Какой-то злой умыселъ, и порывался
Бѣжать я,— какъ вдругъ, слышу, катится громъ,
И вѣтеръ къ намъ въ щели бьетъ крупнымъ дождемъ…
Притихъ я, смотрю,— среди призраковъ ночи
Сидитъ, въ красноватомъ мерцаньѣ огня,
Знакомая тѣнь, и безсонныя очи,
Какъ звѣзды, сквозь сумракъ, глядятъ на меня.
Вотъ встала, идетъ и лицо наклоняетъ
Къ огню, и одну изъ лампадъ задуваетъ…
И чудится, будто одежда шуршитъ,
По бѣлому темное что̀-то скользитъ…
И странно, въ тотъ мигъ, какъ она замелькала
Какъ духъ, надъ которымъ два бѣлыхъ крыла
Взвились,— я подумалъ: бѣдняжка устала,
И еслибъ не крикъ мой, давно бы легла!..
Но вотъ, снова шорохъ, и — снова въ одеждѣ
Простой (въ той, въ которой ходила и прежде),
Она изъ укромнаго вышла угла
И свѣтлымъ видѣньемъ ко мнѣ подошла,—
И съ дрожью стыдливой любви мнѣ сказала:
«Привстань! Я рубашку тебѣ принесла»…
Я понялъ: она на меня надѣвала
Бѣлье, что съ себя потихоньку сняла…
И плакалъ я.— Дѣтское что̀-то, родное
Проснулось въ душѣ, и мое ретивое
Такъ билось въ груди, что пророчило мнѣ
Надежду на счастье въ родной сторонѣ…
..............
И вотъ, я на родинѣ!— Тѣ же невзгоды,
Тщеславіе бѣдности, праздный застой,
И старыя сплетни, и новыя моды…
Но нѣтъ! не забыть мнѣ сестрицы святой!
Рубашку ея сохраню я до гроба…
И пусть нашихъ недруговъ тѣшится злоба!—
Я вѣрю, что зло отзовется добромъ:—
Любовь мнѣ сказалась подъ Краснымъ Крестомъ.