РАЗСКАЗЪ СКВАЙРА.
[править]Въ 1769 году, маленькій городокъ Барфордъ приведенъ былъ въ сильное волненіе распространившимся говоромъ, что какой то джентльменъ («т. е. настоящій джентльменъ», какъ говорилъ содержатель гостинницы «Джорджъ») осматривалъ старый домъ мистера Клэверина. Домъ этотъ находился не то, что въ городѣ, да и нельзя сказать, что за-городомъ. Онъ стоялъ на самомъ краю Барфорда, по дорогѣ, ведущей въ Дерби. Послѣднимъ владѣльцемъ этого дома былъ нѣкто мистеръ Клэверинъ, — нортумберлендскій джентльменъ хорошей фамиліи, который, будучи младшимъ сыномъ въ семействѣ, пріѣхалъ въ Барфордъ на постоянное житье; но когда старшіе братья переселились въ вѣчность, его ввели во владѣніе фамильнымъ помѣстьемъ. Домъ, о которомъ идетъ рѣчь, назывался «Бѣлымъ Домомъ» на томъ основаніи, что онъ былъ окрашенъ бѣловатой известью. При немъ находился хорошенькій садикъ и обширный дворъ, на которомъ мистеръ Клэверинъ устроилъ превосходныя конюшни, со всѣми, извѣстными въ то время, улучшеніями. Постройкой конюшень онъ надѣялся привлечь въ свой домъ хорошихъ постояльцевъ, потому что округъ славился отъѣзжими полями; въ другихъ отношеніяхъ ему нечѣмъ похвалиться. Въ домѣ было множество отдѣльныхъ спаленъ; изъ нихъ нѣкоторыя соединялись одна съ другою, составляя такимъ образомъ квартиры въ три и даже въ пятъ комнатъ; были отдѣльныя гостиныя, небольшія и удобныя, но мрачныя и даже страшныя, съ деревянными панелями, покрытыми тяжелой аспиднаго цвѣта краской; большая столовая и надъ ней большая зала, съ крытыми балконами, выходили окнами въ садъ.
Таковы были удобства Бѣлаго Дома. Какъ кажется, въ немъ для чужеземцовъ ничего не было привлекательнаго, но добрые граждане Барфорда гордились имъ, какъ огромнѣйшимъ домомъ въ городѣ, и какъ домомъ, въ которомъ «столичные жители» и барфордская «знать» часто встрѣчались за дружескими обѣдами мистера Клэверина. Чтобъ вполнѣ оцѣнить это обстоятельство, это пріятное воспоминаніе, нужно прожить нѣсколько лѣтъ въ маленькомъ провинціальномъ городкѣ, окруженномъ помѣстьями джентльменовъ. Вы тогда поймете, до какой степени поклонъ или привѣтъ со стороны титулованнаго джентльмена возвышаетъ гражданъ, въ ихъ собственныхъ глазахъ: для нихъ это то же, что получить голубыя подвязки, съ серебрянымъ галуномъ, какія получилъ въ подарокъ швейцаръ мистера Биккерстаффа. Получивъ поклонъ или привѣтъ, имъ становится и легче и веселѣе на душѣ втеченіе цѣлаго дня. Съ отъѣздомъ мистера Клэверина, миновалась и возможность.встрѣчаться съ столичными и знатными людьми.
Я упоминаю объ этихъ вещахъ съ тою цѣлью, чтобъ вы могли составить идею о желаніи жителей Барфорда видѣть Бѣлый Домъ обитаемымъ. Для полноты этой идеи, вы должны прибавить ко всему сказанному и суетню, и таинственность, и многозначительное выраженіе въ лицахъ, производимыя въ небольшомъ городкѣ какимъ нибудь маленькимъ событіемъ; поэтому, быть можетъ, вамъ не покажется удивительнымъ, что десятка-два оборванныхъ ребятишекъ провожали новоприбывшаго джентльмена до дверей Бѣлаго Дома, и что, въ небольшой промежутокъ времени, пока джентльменъ осматривалъ домъ подъ руководствомъ мистера Джонса, конторщика городскаго нотаріуса, къ удивляющейся толпѣ мальчиковъ присоединилось еще человѣкъ тридцать, надѣявшихся собрать какія нибудь свѣдѣнія, прежде, чѣмъ угрозы и бичъ отгонятъ ихъ на благородную дистанцію. Но вотъ показались джентльменъ и писецъ нотаріуса. Послѣдній что-то доказывалъ съ весьма убѣдительными жестами. Джентльменъ былъ высокаго роста, хорошо одѣтъ, недуренъ собой; но въ его орлиномъ взглядѣ и въ его голубыхъ глазахъ проглядывало что-то лукавое, холодное, въ крайней степени непріятное для проницательнаго наблюдателя. Разумѣется, между ребятишками не было проницательныхъ наблюдателей; но они стояли слишкомъ близко, — близко даже до неудобства, такъ что джентльменъ, приподнявъ правую руку, въ которой держалъ хлыстикъ небольшаго размѣра, отпустилъ ближайшимъ зрителямъ два-три удара, любуясь съ звѣрскимъ наслажденіемъ ропотомъ и крикомъ отхлынувшей толпы. Спустя нѣсколько секундъ, выраженіе его лица измѣнилось.
— Ловите! вскричалъ онъ, вынувъ изъ кармана горсть мелкихъ денегъ, частію серебряныхъ и частію мѣдныхъ, и бросивъ ихъ въ толпу ребятишекъ: — Ловите! хватайте! берите!… Въ три часа приходите къ гостинницѣ «Джорджъ», я швырну вамъ еще столько.
И ребятишки, когда онъ проходилъ мимо ихъ съ конторщикомъ нотаріуса, прокричали ему громкое «ура!»
— Я съиграю съ ними штуку, сказалъ онъ про себя; ему какъ будто блеснула свѣтлая и пріятная мысль: — я ихъ отучу бѣгать и присматривать за мной. Знаете ли, что я сдѣлаю? Я брошу имъ горсть раскаленныхъ монетъ, такъ что они непремѣнно ожгутъ себѣ пальцы. Приходите посмотрѣть ихъ кривлянья и послушать визгъ. Мнѣ пріятно будетъ отобѣдать съ вами въ два часа, и тогда, быть можетъ, я окончательно порѣшу съ вами относительно этого дома.
Мистеръ Джонсъ согласился прійти въ гостинницу «Джорджъ»; но очевидно было, что это приглашеніе ему не нравилось. Мисгеру Джонсу не хотѣлось бы сказать, даже самому себѣ, что человѣкъ, у котораго кошелекъ набитъ деньгами, который держалъ множество лошадей, который такъ непринужденно говорилъ о нобльменахъ, и тѣмъ болѣе, который намѣревался нанять Бѣлый Домъ, — вовсе не былъ похожъ на джентльмена; тревожное любопытство узнать, кто такой этотъ мистеръ Робинзонъ Гиггинсъ, занимало умъ конторщика долгое время даже послѣ того, какъ мистеръ Гиггинсъ, прислуга мистера Гиггинса и лошади мистера Гиггниса заняли Бѣлый Домъ въ качествѣ законныхъ постояльцевъ.
Бѣлый Домъ былъ перекрашенъ (на этотъ разъ въ свѣтложелтый цвѣтъ) и вообще приведенъ снаружи въ порядокъ услужливымъ и обрадованнымъ хозяиномъ дома; между-тѣмъ, какъ его постоялецъ, повидимому, имѣлъ расположеніе сорить деньгами на внутреннія украшенія, которыя до такой степени были блестящи и эффектны, что доставили удивленію добрыхъ гражданъ Барфорда девятидневную пищу. Панели темно-аспиднаго цвѣта превратились въ розовыя съ золотыми блестками; старинныя дубовыя балюстрады замѣнились новыми, золочеными; но, что всего достойнѣе было замѣчанія, такъ это конюшни. Со временъ римскихъ императоровъ никогда еще не прилагалось такого вниманія и попеченія къ комфорту, спокойствію и здоровью лошадей. Зато никто въ Барфордѣ не удивлялся красотѣ этихъ лошадей, когда ихъ водили по улицамъ, покрытыхъ попонами, красиво и граціозно изгибающихъ шеи, прыгающихъ и сдерживаемыхъ въ ихъ горячности. Ихъ сначала провожалъ только одинъ грумъ, тогда какъ по силѣ своей онѣ требовали, по крайней мѣрѣ, трехъ человѣкъ. Мистеръ Гиггинсъ поэтому почелъ нужнымъ выбрать изъ Барфорда двухъ молодцовъ; и Барфордъ въ высшей степени одобрялъ этотъ выборъ. Дать двумъ молодымъ людямъ занятіе, со стороны джентльмена не только было благосклонно и благоразумно, но, въ добавокъ, имъ предстояло пріобрѣсть въ конюшняхъ мистера Гигтиса такой навыкъ обходиться съ лошадьми, какой могъ бы доставить имъ выгоды въ Донкастерѣ и Ньюмаркетѣ, на этихъ двухъ главныхъ лошадиныхъ рынкахъ Британіи. Округъ Дерби, въ которомъ расположенъ былъ Барфордъ, находился въ слишкомъ близкомъ разстояніи отъ Лэйстера, чтобъ не поддерживать псовую охоту и гончихъ собакъ. Извѣстнѣйшимъ охотникомъ въ округѣ былъ нѣкто сэръ Гарри Манли. Онъ судилъ о человѣкѣ не по выраженію лица и не по складу ума, но онъ, какъ выражался самъ сэръ Гарри, измѣрялъ его «длиной рогатины». Опредѣлительнѣе всего сэръ Гарри судилъ о человѣкѣ, увидѣвъ его верхомъ на лошади: и если посадка его была правильна и непринужденна, если онъ свободно управлялъ бойкой лошадью, и если его неустрашимость была неоспорима, сэръ Гарри привѣтствовалъ его, какъ брата.
Мистеръ Гиггинсъ участвовалъ въ первомъ собраніи охотниковъ не какъ членъ, но какъ аматеръ. Барфордскіе охотники гордились отвагой и смѣлымъ наѣздничествомъ; они знали мѣстность, какъ свои пять пальцевъ; несмотря на то, этотъ новый, совершенно чужой человѣкъ, скача черезъ незнакомые рвы и изгороди, сидѣлъ на лошади, какъ прикованный, хладнокровно подавая совѣты старому охотнику и въ то же время разглаживая хвостъ убитой лисицы, а онъ, то есть старый охотникъ, любившій поворчать даже при самыхъ незначительныхъ выговорахъ сэра Гарри и накинуться на всякаго другаго охотника, который бы дерзнулъ произнесть слово противъ его шестидесятилѣтней опытности на поприщѣ жокея, грума, истребителя дичи въ чужихъ владѣніяхъ и пр. и пр., — онъ, старый Исакъ Вормли, смиренно выслушивалъ умные совѣты этого незнакомца, и только изрѣдка бросалъ на него быстрые, выразительные, лукавые взгляды, имѣвшіе сходство съ острыми и лукавыми взглядами лисицы, вокругъ которой завывали своры гончихъ, несмотря на увѣщанія коротенькаго хлыстика, торчавшаго изъ изношеннаго кармана Вормли. Въ то время, когда сэръ Гарри, сопровождаемый множествомъ охотниковъ, въѣхалъ въ мелкій и поросшій дикою травой кустарникъ, мистеръ Гиггинсъ снялъ шляпу, поклонился полу почтительно, полуравнодушно и потомъ насмѣшливо улыбнулся двумъ-тремъ охотникамъ съ недовольными лицами.
— Поздравляю васъ, сказалъ сэръ Гарри: — вы отличный наѣздникъ. Надѣюсь, мы будемъ часто видѣться съ вами.
— Я надѣюсь сдѣлаться членомъ вашего общества, сэръ, сказалъ мистеръ Гиггинсъ.
— Мы почтемъ за особенное удовольствіе, за особенное счастіе принять въ нашъ кружокъ такого отважнаго наѣздника. Вы вихремъ неслись за звѣремъ, тогда какъ нѣкоторые изъ нашихъ друзей….
И сэръ Гарри окончилъ свою мысль сердитымъ взглядомъ, брошеннымъ на двухъ трксовъ.
— Позвольте мнѣ отрекомендоваться: я егермейстеръ здѣшняго округа.
И съ этимъ вмѣстѣ сэръ Гарри вынулъ изъ кармана визитную карточку, на которой красовался его титулъ со всѣми подробностями.
— Надѣюсь, господа, сегодня вы обѣдаете у меня: могу ли я просить и васъ удостоить меня этой честью?
— Мое имя — Гиггинсъ, отвѣчалъ незнакомецъ, кланяясь низко: — я только вчера пріѣхалъ въ Барфордъ, занялъ Бѣлый Домъ, и не успѣлъ еще передать сосѣдямъ рекомендательныхъ инеемъ.
— Вздоръ! вскричалъ сэръ Гарри: — человѣкъ, съ вашей посадкой и съ этой лисицей въ рукѣ, имѣетъ полное право входить во всѣ дома нашего округа безъ рекомендацій и вездѣ будетъ пріятнымъ гостемъ. Мистеръ Гиггинсъ! мнѣ пріятно будетъ покороче познакомиться съ вами за моимъ обѣдомъ.
Мистеръ Гиггинсъ зналъ очень хорошо, какимъ образомъ упрочить знакомство, начало котораго сдѣлано было въ отъѣзжемъ полѣ. Онъ умѣлъ спѣть хорошую пѣсню, умѣлъ разсказать хорошій анекдотъ, имѣлъ отличный запасъ острыхъ словъ и шутокъ. Онъ обладалъ тою свѣтскостью, тѣмъ остроуміемъ, — которое въ иныхъ людяхъ кажется инстинктомъ, — руководившимъ его, указывавшимъ ему употреблять свои шутки безнаказанно или вызывать похвалы и рукоплесканія со стороны болѣе шумныхъ, пылкихъ или богатыхъ людей. Къ концу перваго года, мистеръ Робинзонъ Гиггинсъ былъ любимѣйшимъ членомъ общества охотниковъ, ускакалъ далеко впередъ отъ своихъ товарищей, какъ замѣтилъ сэръ Гарри, главный его покровитель, однажды вечеромъ, когда охотники только что вышли изъ-за стола сосѣдняго сквайра.
— Вы говорите такъ, потому что вамъ извѣстно, сказалъ сквайръ Гэрнъ, держа сэра Гарри за пуговку: — я хочу сказать, что вы замѣтили, что этотъ молодой повѣса умильно поглядываетъ на Катерэйнъ; — а у меня Катерэйнъ дѣвушка добрая, и въ день свадьбы получитъ, по духовному завѣщанію матери, десять тысячъ фунтовъ стерлинговъ; но, вы ужъ извините меня, сэръ Гарри, я не хочу въ такомъ важномъ случаѣ поступить опрометчиво.
Хотя старому егермейстеру предстояла довольно дальняя дорога; хотя новый мѣсяцъ появлялся на небѣ довольно рано и скрывался весьма скоро послѣ появленія, но, не смотря на то, его доброе сердце до такой степени было тронуто отеческимъ безпокойствомъ за участь дочери, что онъ остановился и вернулся въ гостиную, чтобъ высказать свои убѣжденія въ достоинствахъ молодаго человѣка еще торжественнѣе и выразительнѣе:
— Мой добрый сквайръ, позвольте мнѣ увѣрить васъ, что теперь я знаю этого человѣка отлично хорошо; — я могу утвердительно сказать, что превосходнѣе этого человѣка не существовало въ мірѣ. Имѣй я двадцать дочерей, я предоставилъ бы ему на выборъ любую.
Сквайру Гэрну и въ голову никогда не проходило спросить стараго друга, на чемъ основывается его мнѣніе о мистерѣ Гиггинсѣ; — мнѣніе это высказывалось съ слишкомъ большою горячностью, устранявшею всякую возможность сомнѣваться; къ тому же, допустить неосновательность этого мнѣнія, значило огорчить и прогнѣвить добраго старика. Мистеръ Гэрнъ отъ природы не умѣлъ сомнѣваться, размышлять или задумываться. Если при этомъ случаѣ онъ и безпокоился, такъ это собственно изъ любви къ Катерэйнъ, своей единственной дочери. Послѣ же словъ сэра Гарри, старикъ, хотя и не весьма твердымъ, шагомъ, за то съ весьма спокойнымъ духомъ, вошелъ въ гостиную, гдѣ его милая дочь Катерэйнъ, во всемъ блескѣ красоты, стояла подлѣ мистера Гиггинса на небольшомъ коврѣ у камина, — при чемъ мистеръ Гиггинсъ что-то шепталъ, а Катерэйнъ слушала его, потупивъ взоры. Она казалась такою счастливою, имѣла такое удивительное сходство съ покойной матерью (когда еще сквайръ былъ молодымъ человѣкомъ), что всѣ мысли отца сосредоточились въ одно желаніе угождать ей. Его сынъ и наслѣдникъ долженъ былъ жениться и привести свою жену на житье съ сквайромъ; Барфордъ и Бѣлый Домъ находились отъ его помѣстья на часъ ѣзды; и въ то время, когда эти мысли пробѣгали въ его головѣ, онъ спросилъ мистера Гиггинса: не угодно ли ему переночевать, — молодой мѣсяцъ уже скрылся, возвращаться домой и поздно и темно. — Катерэйнъ смотрѣла на мистера Гиггинса съ такимъ очаровательнымъ, тревожнымъ ожиданіемъ, что мистеру Гиггинсу оставалось только согласиться.
При такихъ поощреніяхъ со стороны стараго сквайра, жителямъ Барфорда показалось въ одно прекрасное утро въ высшей степени страннымъ и изумительнымъ, что миссъ Катерэйнъ Гэрнъ убѣжала изъ дому; и когда, согласно принятому въ подобныхъ случаяхъ обыкновенію, отыскалась записка, говорившая, что миссъ Катерэйнъ «убѣжала въ Гретна-Гринъ съ другомъ ея сердца», чтобъ обвѣнчаться тамъ, — никто не могъ объяснить себѣ, почему бы ей не остаться дома и спокойно не обвѣнчаться въ приходской церкви. Она всегда была романтичная и сантиментальная дѣвушка; очень недурная лицомъ, съ весьма нѣжнымъ и любящимъ сердцемъ, весьма избалованная и съ весьма замѣтнымъ недостаткомъ здраваго разсудка. Ея снисходительный отецъ былъ сильно огорченъ такимъ очевиднымъ недовѣріемъ къ его неизмѣнной родительской любви; но когда пріѣхалъ его сынъ, полный сильнаго негодованія, сквайръ Гэрнъ защищалъ молодую чету всею силою своего краснорѣчія, приписывалъ этотъ поступокъ характеру дочери, которымъ онъ всегда восхищался и гордился. Какъ бы то ни было, дѣло кончилось объявленіемъ мистера Натаніеля, что онъ и его жена отказываются отъ всякихъ сношеній съ сестрой, и ея мужемъ.
— Перестань, Натъ! Ты только повидайся съ этимъ человѣкомъ, говорилъ старый сквайръ, дрожа отъ страха за горестныя предположенія относительно семейной вражды. — Я увѣренъ, ты его полюбишь. Ты только спроси сэра Гарри, какого онъ мнѣнія о немъ.
— Чортъ возьми вашего сэра Гарри! Сэръ Гарри ни о чемъ не заботится; для него тотъ и отличный человѣкъ, который хорошо сидитъ на конѣ, а въ остальномъ — хоть трава не рости. Кто этотъ человѣкъ? Что онъ такое? Откуда онъ пріѣхалъ? Какія его средства? Какой онъ фамиліи?
— Онъ пріѣхалъ изъ южныхъ провинцій — изъ Сюрри или Соммерсетшэра, — право, не припомню; средства имѣетъ отличныя, потому что за все платитъ щедро. Въ Барфордѣ нѣтъ ни одного торговца, который бы не сказалъ, что деньги у мистера Гиггинса льются, какъ вода, и какъ вода онѣ для него ровно ничего не значатъ; онъ тратитъ ихъ, какъ какой нибудь принцъ. Не знаю какой онъ фамиліи; — но на его печати есть гербъ, по которому ты можешь узнать, если хочешь, что онъ долженъ быть изъ старинной фамиліи; — къ тому же онъ постоянно ѣздитъ на югъ собирать арендныя деньги съ своихъ помѣстій. О, Натъ! еслибъ ты только былъ добрѣе; я бы радовался замужству моей Китти, какъ радуется всякій отецъ счастливому замужству дочери.
Мистеръ Натаніель Гэрнъ нахмурился и произнесъ про себя два — три проклятія. Бѣдный старикъ пожиналъ плоды своей слабости къ двумъ дѣтямъ. Мистеръ и мистриссъ Натаніель Гэрнъ рѣшительно отказались отъ всякихъ сношеній съ Катерэйнъ и ея мужемъ. — Сквайръ Гэрнъ не смѣлъ даже пригласить новобрачныхъ погостить въ его собственномъ домѣ. Каждый разъ, отправляясь съ визитомъ въ Бѣлый Домъ, онъ отправлялся тайкомъ, какъ преступникъ; и если случалось ему ночевать тамъ, то, возвращаясь на другой день домой, онъ страшился упрековъ, въ которыхъ бездушный Натаніель былъ до извѣстной степени правъ. Впрочемъ, мистеръ и мистриссъ Гэрнъ были единственными людьми, которые не посѣщали Бѣлаго Дома. Мистеръ и мистриссъ Гиггинсъ пользовались гораздо большимъ расположеніемъ, чѣмъ ихъ невѣстка съ мужемъ. Изъ Катерэйнъ вышла премиленькая и прерадушная хозяйка дома; воспитаніе, которое она получила, давало ей возможность переносить недостатки свѣтскаго образованія въ пріятеляхъ, окружавшихъ ея мужа. Она одинаково надѣляла улыбками и барфордскихъ обывателей и сосѣднихъ помѣщиковъ; — короче, она безсознательно разыгрывала роль очаровательной помощницы желанію мужа пріобрѣлъ всеобщее расположеніе.
Но, надобно и то сказать, вездѣ вы найдете существо, готовое дѣлать злобныя замѣчанія и извлекать злобныя заключенія изъ вещей самыхъ обыкновенныхъ: — въ Барфордѣ этою зловѣщею птицею была нѣкто миссъ Праттъ. Она не принадлежала къ обществу охотниковъ, — слѣдовательно, наѣздничество мистера Гиггинса не пробуждало въ ней особенныхъ восторговъ. Она не участвовала въ шумныхъ попойкахъ, — слѣдовательно, ее не могли смягчить отличныя вина, такъ щедро разливаемыя между его гостями. Она терпѣть не могла, ни комическихъ арій, ни забавныхъ анекдотовъ, слѣдовательно, въ этомъ отношеніи ея одобреніе оставалось неприступнымъ. Эти три секрета пріобрѣтать расположеніе составляли величайшую прелесть въ мистерѣ Гиггинсѣ. Миссъ Праттъ только сидѣла и наблюдала. При концѣ каждаго изъ лучшихъ анекдотовъ мистера Гиггинса, ея лицо казалось неподвижно серьезнымъ, — между тѣмъ какъ взглядъ ея маленькихъ, никогда не мигающихъ глазъ, былъ остръ какъ конецъ тонкой иглы, — взглядъ, который мистеръ Гиггинсъ скорѣе ощущалъ, нежели видѣлъ, и который, падая на него, производилъ въ немъ лихорадочную дрожь, даже среди самого знойнаго дня. Миссъ Праттъ была диссидентка, и, чтобы смягчить ее, мистеръ Гиггинсъ приглашалъ къ обѣду ея духовника, и въ подобныхъ случаяхъ держалъ себя и свое общество благоприлично; кромѣ того дѣлалъ хорошія пожертвованія въ пользу бѣдныхъ, находившихся подъ покровительствомъ диссидентовъ. И все напрасно…. Въ лицѣ миссъ Праттъ не шевельнулся ни одинъ мускулъ, чтобы показать наклонность къ снисходительности. Мистеръ Гиггинсъ сознавалъ въ душѣ своей, что на перекоръ всѣмъ его усиліямъ очаровать миссъ Праттъ и ея приверженцевъ, на ея сторонѣ существовало какое-то тайное вліяніе, производившее сомнѣніе, подозрѣніе и злобное расположеніе перетолковывать всѣ его слова и поступки въ дурную сторону. Миссъ Праттъ, маленькая, дурнолицая, старая дѣва, жившая на восемьдесятъ фунтовъ стерлинговъ въ годъ, была колючимъ терніемъ въ популярномъ вѣнцѣ мистера Гиггинса, хотя она ни разу не сказала ему грубаго слова; напротивъ, всегда обращалась къ нему съ натянутой и изысканной вѣжливостью.
Колючимъ терніемъ и источникомъ горести была миссъ Праттъ и для мистриссъ Гиггинсъ! — Дѣтей у нихъ не было. Бывало, съ какимъ наслажденіемъ и вмѣстѣ съ завистью останавливалась мистриссъ Гиггинсъ передъ безпечною и шумною группою игравшихъ дѣтей; и потомъ, замѣченная, отходила отъ нихъ съ глубокимъ и тяжелымъ вздохомъ.
Замѣчали, что мистеръ Гиггинсъ прилагалъ особенное стараніе къ сохраненію своего здоровья. Онъ ѣлъ, пилъ, дѣлилъ моціонъ по какимъ-то секретнымъ, ему одному извѣстнымъ, правиламъ; — иногда, правда, онъ позволялъ себѣ и излишества, но весьма рѣдко, — только при тѣхъ случаяхъ, когда возвращался изъ своихъ помѣстій на югѣ. Необыкновенный подвигъ и усталость, — тѣмъ болѣе, что милъ на сорокъ въ окружности отъ Барфорда не было ни дилижансовъ, ни почтовыхъ каретъ, и мистеръ Гиггинсъ, какъ и большая часть провинціальныхъ джентльменовъ того времени, предпочиталъ верховую ѣзду, — эта необычайная усталость, повидимому, требовала нѣкотораго излишества въ видѣ вознагражденія за долгое воздержаніе. По городу носилась молва, что, по возвращеніи домой, онъ запирался въ своемъ кабинетѣ и втеченіе нѣсколькихъ дней пилъ мертвую чашу. На эти оргіи никто не допускался.
Однажды, — день этотъ долго былъ памятенъ жителямъ Барфорда, — гончія напали на слѣдъ звѣря недалеко отъ города, и отъискали лисицу въ дикомъ кустарникѣ, въ которомъ начинали показываться зданія зажиточнѣйшихъ гражданъ, предпочитавшихъ загородную жизнь — жизни городской. Въ числѣ этихъ лицъ, главнымъ былъ мистеръ Доджонъ, присяжный стряпчій Барфорда и агентъ всѣхъ сосѣднихъ помѣщиковъ. Фирма Доджонъ составляла контракты, брачныя условія и духовныя завѣщанія по всѣмъ окрестностямъ для нѣсколькихъ поколѣній. На отвѣтственности отца мистера Доджона лежала обязанность собирать арендныя деньги въ различныхъ помѣстьяхъ; — лежала эта обязанность на отвѣтственности мистера Доджона и въ то время, о которомъ идетъ рѣчь, — какъ лежала она и въ послѣдствіи на его сынѣ, внукѣ, правнукѣ и т. д. и т. д. Ихъ ремесло, или, вѣрнѣе, ихъ занятіе, было для нихъ родовымъ наслѣдствомъ, переходившимъ изъ рода въ родъ. Къ сознанію своего долга и своихъ обязанностей примѣшивалось какое-то старинное феодальное чувство, родъ горделивой покорности, проистекавшей изъ ихъ отношеній къ сквайрамъ, у которыхъ они были блюстителями семейныхъ тайнъ, и которымъ доходы съ собственныхъ помѣстій и даже самыя помѣстья были менѣе извѣстны, чѣмъ фирмѣ Доджонъ.
Мистеръ Джонъ Доджонъ построилъ себѣ домикъ въ вайльдбирійскомъ кустарникѣ. Это былъ ни болѣе ни менѣе какъ сельскій коттеджъ, такъ, по крайней мѣрѣ, именовалъ его владѣлецъ. Въ вышину коттеджъ имѣлъ только два этажа, зато размѣры его въ длину и ширину были значительны. Изъ Дерби нарочно были выписаны мастеровые всякаго рода, чтобъ сдѣлать его вполнѣ комфортабельнымъ. Передъ коттеджемъ разстилался садъ, — небольшой, это правда, — зато отдѣланный съ величайшимъ вкусомъ и содержавшій въ себѣ цвѣты самыхъ рѣдкихъ сортовъ. Весьма вѣроятно, владѣтелю этого миленькаго мѣстечка въ высшей степени было прискорбно, когда, въ тотъ день, о которомъ я говорю, лисица, послѣ долгаго преслѣдованія, втеченіе котораго она обѣжала нѣсколько миль, — скрылась въ саду мистера Доджона. Мистеръ Доджонъ принялъ, однакоже, спокойный видъ, когда джентльменъ-охотникъ, съ безпечною наглостью, свойственною сквайрамъ того времени и того мѣста, переѣхалъ черезъ бархатистый лугъ, и, постучавъ въ окно рукояткой бича, попросилъ позволеніе — нѣтъ, извините, онъ вовсе этого не сдѣлалъ, — онъ только объявилъ мистеру Доджону намѣреніе охотниковъ войти въ садъ и выгнать лисицу. Мистеръ Доджонъ принудилъ себя изъявить согласіе съ улыбками и граціей Гризельды мужескаго пола, и потомъ поспѣшно отдалъ приказаніе приготовить завтракъ, весьма справедливо догадываясь, что шесть часовъ охоты придадутъ даже самому обыкновенному блюду превосходнѣйшій вкусъ. Онъ терпѣливо смотрѣлъ, какъ грязные сапоги охотниковъ отпечатывали слѣды на чистыхъ полахъ, — и чувствовалъ признательность за осторожность, съ которою мистеръ Гиттинсъ, безъ шуму и на цыпочкахъ, ходилъ по комнатамъ и съ особеннымъ любопытствомъ ихъ осматривалъ.
— Я тоже намѣренъ выстроить домъ, и, клянусь честью, такого прекраснаго образца, какъ вашъ домъ, нигдѣ не встрѣтишь.
— О! мой коттеджъ слишкомъ малъ, чтобъ принять его за образецъ дома, который вы желали бы построить, отвѣчалъ мистеръ Доджонъ, принимая комплиментъ съ удовольствіемъ, выражавшимся потираніемъ ладони о ладонь.
— Нѣтъ! не совсѣмъ малъ! не совсѣмъ! Позвольте. У васъ есть столовая, гостиная…
Мистеръ Доджонъ дополнилъ недоконченную фразу:
— Четыре чистыхъ комнаты и спальни. Впрочемъ, позвольте показать вамъ весь домъ. Признаюсь, мнѣ стоило нѣкотораго труда устроить его, и хотя размѣры его далеко менѣе тѣхъ, какіе потребны для вашего дома, несмотря на то, можетъ статься, вамъ понравится расположеніе комнатъ.
Оставивъ завтракающихъ джентльменовъ, съ полными ртами и полными тарелками, они внимательно осмотрѣли комнаты нижняго этажа. Послѣ этого мистеръ Доджонъ сказалъ:
— Если вы устали, мистеръ Гиггинсъ, то безъ церемоніи остановите меня, вѣдь это мой любимый конекъ; — а если не устали, то пойдемте на верхъ и я покажу вамъ мой кабинетъ.
Кабинетъ мистера Доджона находился въ срединѣ верхняго этажа, надъ портикомъ, образовавшимъ балконъ, который былъ тщательно убранъ цвѣтами. Внутри кабинета находились всякаго рода изящныя украшенія, скрывавшія присутствіе массивныхъ и прочныхъ ящиковъ и сундуковъ, составляющихъ неизбѣжную принадлежность профессіи мистера Доджона; потому что, хотя его контора была въ Барфордѣ, но (какъ говорилъ онъ мистеру Гиггинсу) самыя драгоцѣнныя вещи и большіе капиталы хранилъ онъ здѣсь, какъ въ мѣстѣ болѣе безопасномъ, чѣмъ контора, которая запиралась на ночь и оставалась безъ всякаго присмотра.
Но, при слѣдующей встрѣчѣ, мистеръ Гиггинсъ, потрепавъ Доджона по плечу, замѣтилъ ему, что домъ его оказался весьма небезопаснымъ. Дѣло въ томъ, что недѣли двѣ спустя послѣ того, какъ джентльмены-охотники завтракали въ этомъ домѣ, самый крѣпкій сундукъ мистера Доджона, въ его кабинетѣ на верху, сундукъ съ потайнымъ замкомъ, который онъ самъ изобрѣлъ и секретъ котораго извѣстенъ былъ только одному изобрѣтателю и весьма немногомъ изъ его задушевныхъ друзей, которымъ онъ съ гордостію показывалъ свои изобрѣтенія, — этотъ крѣпкій сундукъ, содержавшій въ себѣ полугодичный сборъ аренды нѣсколькихъ помѣщиковъ, былъ взломанъ и опустошенъ, и богатый мистеръ Доджонъ долженъ былъ пріостановить своего агента въ покупкѣ фламандскихъ картинъ, потому что его собственныя деньги требовались на пополненіе похищенныхъ суммъ.
Полицейскіе сыщики того времени не могли напасть даже на слѣды грабителей; — правда, они схватили двухъ-трехъ бродягъ и представили ихъ мистеру Донаверу и мистеру Гиггинсу — мирнымъ судьямъ въ Барфордскомъ судѣ, но къ обвиненію ихъ не представлялось ни малѣйшаго повода, и, послѣ двухдневнаго заточенія, ихъ освободили. Между тѣмъ, мистеръ Гиггинсъ принялъ за правило подшучивать надъ мистеромъ Доджономъ, спрашивая его отъ времени до времени, станетъ ли онъ впередъ рекомендовать свой домъ, какъ самое безопасное мѣсто, или, не изобрѣлъ ли онъ новыхъ средствъ и орудій къ охраненію домовъ отъ разбойниковъ?
Спустя два года послѣ этого событія, — или около семи лѣтъ послѣ женитьбы мистера Гиггинса, — однажды, во вторникъ вечеромъ, мистеръ Дэвисъ, барфордскій врачъ, читалъ газеты въ кофейной комнатѣ гостинницы «Джорджъ». Онъ принадлежалъ къ клубу джентльменовъ, которые иногда собирались въ этой комнатѣ поиграть въ карты, почитать газеты, потолковать о ярмаркѣ въ Дерби и о цѣнахъ сельскихъ произведеній. Въ этотъ вечеръ былъ жестокій морозъ, и въ клубъ пришли весьма немногіе. Мистеръ Дэвисъ непремѣнно хотѣлъ кончить статью въ «Gentleman’s Magasine», дѣлая изъ нея выписки, въ намѣреніи написать на нее возраженіе. При ограниченныхъ средствахъ, онъ не имѣлъ возможности купить экземпляръ и читать его дома. Поэтому, онъ засидѣлся до поздней поры. Былъ уже десятый часъ, а въ десять комната запиралась. Въ то время, когда онъ занимался выписками, вошелъ мистеръ Гиггинсъ. Отъ холода онъ былъ блѣденъ и не въ духѣ. Мистеръ Дэвисъ, исключительно пользовавшійся до его прихода теплотою камина, весьма вѣжливо подвинулся къ сторонѣ и вручилъ новому пришельцу единственную лондонскую газету. Мистеръ Гиггинсъ взялъ ее и сдѣлалъ нѣкоторыя замѣчанія на жестокую стужу; но мистеръ Дэвисъ былъ слишкомъ углубленъ въ статью и предполагаемыя возраженія, чтобъ вступить въ разговоръ охотно. Мастеръ Гиггинсъ придвинулся къ камину, поставилъ ногу на рѣшетку, положилъ газету на конецъ ближайшаго стола, и въ этомъ положеніи сидѣлъ, всматриваясь въ горячую золу и склоняясь къ ней всѣмъ тѣломъ, какъ будто въ немъ замерзли не только кости, но и самый мозгъ въ костяхъ. Наконецъ, онъ сказалъ:
— Въ вашей газетѣ нѣтъ ли описанія убійства въ Батѣ?
Мистеръ Дэвисъ, окончившій свои выписки, приготовился уже уйти; но при этомъ вопросѣ остановился и спросилъ:
— А развѣ въ Батѣ было убійство? — Нѣтъ, объ этомъ я ни чего не прочиталъ…. Кого же тамъ убили?
— О! это было ужасное, чудовищное убійство! — сказалъ мистеръ Гиггинсъ, не отрывая своихъ взоровъ отъ камина, и глядѣлъ на огонь, до такой степени расширивъ глаза, что зрачки совершенно окружились бѣлками. — Страшное, ужасное убійство! Не знаю, что будетъ съ убійцею?… Я смотрю на красный, яркій центръ этого огня…. посмотрите, какъ безпредѣльно отдаленнымъ онъ кажется, и какъ отдаленіе это увеличиваетъ его и превращаетъ во что-то грозное и неугасимое!
— Мой добрый сэръ, вы простудились: вы дрожите, у васъ лихорадочный жаръ!
Мистеръ Дэвисъ такъ и думалъ, что въ его собесѣдникѣ развиваются симптомы горячки и бредъ.
— О, нѣтъ! сказалъ мистеръ Гиггинсъ. — Я не простудился. Я только дрожу отъ того, что ночь ужасно холодна,
И на нѣсколько минутъ онъ пустился въ разговоръ съ мистеромъ Дэвисомъ о статьѣ въ «Gentleman’s Magazine», потому что самъ былъ большой охотникъ до чтенія, и могъ цѣнитъ дарованія мистера Дэвиса лучше всѣхъ жителей Барфорда. Время приближалось къ десяти и мистеръ Дэвисъ всталъ, чтобъ отправиться домой.
— Не уходите, Дэвисъ, посидите. Мнѣ хочется, чтобъ вы остались здѣсь. Мы выпьемъ бутылочку портвейну и это развеселитъ стараго Саундерса. Я хочу разсказать вамъ объ этомъ убійствѣ, продолжалъ онъ, понизивъ свой голосъ. Жертвою убійства была старушка, и злодѣй убилъ ее въ то время, когда она сидѣла у камина и читала библію!
При этихъ словахъ онъ бросилъ на мистера Дэвиса странный, испытующій взглядъ, какъ будто ему хотѣлось увидѣть въ своемъ собесѣдникѣ сочувствіе къ ужасу, который внушила ему мысль объ убійствѣ.
— Кого же вы подозрѣваете, мой добрый сэръ? Кто же этотъ убійца, которымъ вы такъ заинтересованы? — Вѣдь здѣсь, въ Барфордѣ, никого не убили?
— Разумѣется, нѣтъ! Вы, вѣрно, меня не понимаете. Кажется, я вамъ ясно говорю, что это было въ Батѣ! сказалъ мистеръ Гиггинсъ, съ нѣкоторымъ гнѣвомъ, и потомъ, успокоившись, положилъ руку на колѣно мистера Дэвиса и, слегка удерживая его, началъ разсказъ объ убійствѣ, которое его такъ сильно занимало. Впрочемъ, его голосъ и манера были натянуты до холодности, до какого-то окаменѣнія, — онъ ни разу не взглянулъ въ лицо мистера Дэвиса, и отъ времени до времени, какъ вспоминалъ впослѣдствіи мистеръ Дэвисъ, сжималъ его ногу, какъ въ тискахъ.
— Старушка эта жила въ небольшомъ домикѣ, въ спокойной, старой улицѣ. При ней находилась служанка. Носилась общая молва, что она была добрая старушка: одинъ только замѣчали въ ней недостатокъ — это страсть копить деньги и никогда не помогать бѣднымъ. Согласитесь, мистеръ Дэвисъ, — вѣдь грѣшно не помочь бѣдному, не подать нищему гроша — грѣшно, грѣшно…. не правда ли? Вотъ я такъ всегда подамъ нищему; — я когда-то читалъ въ библіи, что «милостыня искупаетъ множество грѣховъ». — Нечестивая старушка никогда не подавала нищимъ, но копила и копила деньги. Кто-то прослышалъ про это: она сама бросила искушеніе на свою дорогу. Самому Богу угодно было наказать ее. Убійца — мужчина, а можетъ быть и женщина — почему знать? — словомъ сказать — убійца тоже прослышалъ, что она ходила въ церковь утромъ, а служанка ея вечеромъ; и въ то время, когда служанка была въ церкви, когда въ улицѣ и въ домѣ водворилось безмолвіе, вмѣстѣ съ наступленіемъ вечерняго мрака, она садилась за библію, — а это, замѣтьте! — величайшій грѣхъ, — грѣхъ, за который Богъ накажетъ рано или поздно. И, дѣйствительно, съ наступленіемъ сумерекъ, на лѣстницѣ послышались чьи-то шаги, и въ комнатѣ старушки очутился убійца. — Сначала онъ…. ахъ нѣтъ!…. Сначала…. вѣдь это одно предположеніе…. понимаете… это одна только догадка…. онъ довольно учтиво попросилъ ее отдать ему деньги или, по крайней мѣрѣ, сказать, гдѣ онѣ находятся; но старая скряга отказала ему; ни за что въ свѣтѣ, несмотря на всѣ его угрозы, она не хотѣла разстаться съ ключами; она такъ спокойно смотрѣла ему въ лицо, какъ будто передъ ней стоялъ ребенокъ. О Боже! — мистеръ Дэвисъ! — будучи еще ребенкомъ, я видѣлъ во снѣ, что совершаю точно такое же преступленіе, и проснулся съ горькими слезами; — моя мать старалась успокоить меня…. вотъ причина, почему я дрожу всѣмъ тѣломъ… да прибавьте къ этому холодъ сегодня холодно, ужасно холодно!
— И что же, онъ убилъ старую лэди? — спросилъ мистеръ Дэвисъ. — Извините сэръ, но меня интересуетъ вашъ разсказъ.
— Да, убилъ; онъ перерѣзалъ ей горло; и я какъ теперь вижу ее: лежитъ въ своей маленькой, безмолвной комнаткѣ, съ лицомъ мертвенно-блѣднымъ и обращеннымъ кверху, въ лужѣ крови. — Мистеръ Дэвисъ, это вино не лучше воды: мнѣ хочется выпить чего нибудь по-крѣпче.
Мистеръ Дэвисъ до такой степени изумленъ былъ этомъ разсказомъ, что готовъ былъ тогда же сказать, что преступленіе совершено его собесѣдникомъ.
— Напали ли, по крайней мѣрѣ, на слѣды убійцы? спросилъ онъ.
Прежде чѣмъ отвѣчать, мистеръ Гиггинсъ выпилъ полстакана рому.
— Нѣтъ! никакихъ слѣдовъ не найдено… никогда и не найдутъ ихъ для меня нисколько не удивительно, мистеръ Дэвисъ, — я рѣшительно не стану удивляться, если убійца не признается въ своемъ преступленіи; — а если такъ, то скажите, будетъ ли ему помилованіе въ день Страшнаго Суда?
— Это Богу одному извѣстно! — сказалъ мистеръ Дэвисъ торжественно. — Это такая страшная исторія, — продолжалъ онъ, вставая: — что мнѣ бы крайне не хотѣлось оставить эту теплую и свѣтлую комнату и выйти на холодъ и мракъ. Но — дѣлать нечего: надобно итти. — Одно только могу вамъ сказать, что я надѣюсь и вѣрю, что убійца будетъ найденъ и повѣшенъ. — Я бы вамъ совѣтовалъ, мистеръ Гиггинсъ, если только вамъ угодно будетъ принять мой совѣтъ, лечь въ теплую постель и выпить липоваго чаю; и если позволите, я пришлю на ваше разсмотрѣніе мои возраженія на статью въ журналѣ «Gentleman’s Magazine».
На другое утро мистеръ Дэвисъ отправился навѣстить больную миссъ Праттъ, и по своей любезности разсказалъ ей все, что слышалъ наканунѣ объ убійствѣ въ Батѣ. Изъ его разсказа составилась весьма хорошенькая исторія. Миссъ Праттъ принимала живое участіе въ судьбѣ старой лэди, — частію потому, что ея положеніе имѣло сходство съ положеніемъ старушки: она точно также копила деньги, держала при себѣ одну служанку и въ воскресные вечера оставалась дома одна, отпуская служанку свою въ церковь.
— Когда же все это случилось? спросила она.
— Мистеръ Гиггинсъ не назвалъ дня; но, несмотря на то, надобно думать, что это случилось въ прошлое воскресенье.
— А сегодня среда. Впрочемъ, дурныя вѣсти разносятся быстро.
— Да: мистеръ Гиггинсъ думалъ, что объ этомъ напечатано уже въ лондонскихъ газетахъ.
— Это невозможная вещь. Откуда же мистеръ Гиггинсъ узналъ объ этомъ?
— Не знаю; я не спросилъ. Мнѣ кажется, онъ вчера только пріѣхалъ; говорятъ, онъ ѣздилъ въ южныя провинціи собирать доходы съ своихъ имѣній.
Миссъ Праттъ вздохнула. — Каждый разъ, когда упоминалось имя мистера Гиггинса, она, по обыкновенію, выражала свое нерасположеніе къ нему и свои подозрѣнія вздохами.
— Мистеръ Дэвисъ, я не увижусь съ вами втеченіе нѣсколькихъ дней. Годфри Мертонъ пригласилъ меня погостить у него и у его сестры, и я полагаю, это принесетъ пользу моему здоровью. Къ тому же, прибавила она: — при этихъ зимнихъ вечерахъ, при этомъ размноженіи разбойниковъ въ нашемъ государствѣ, — признаюсь, не безопасно жить одной, и въ случаѣ опасности имѣть при себѣ одну только Пегги.
Миссъ Праттъ отправилась погостить къ кузену, мистеру Мертону. Онъ былъ дѣятельнымъ мирнымъ судьею, и заслужилъ эту репутацію по всей справедливости. Однажды, онъ пришелъ домой съ пачкою только что полученныхъ писемъ.
— Дурныя вѣсти о нравственности вашего маленькаго городка, Джесси! — сказалъ онъ, дотрогиваясь до одного изъ писемъ. — Между вами живетъ или убійца или другъ убійцы. Въ прошлое воскресенье зарѣзали въ Батѣ бѣдную старушку, по этому случаю я получилъ изъ министерства предложеніе «оказать дѣятельное участіе» въ отъисканіи убійцы. Этотъ негодяй должно быть одержимъ былъ жаждой и имѣлъ спокойный и веселый нравъ, потому что передъ приступомъ къ ужасному злодѣйству онъ выдернулъ кранъ въ боченкѣ съ имбирнымъ пивомъ, завареннымъ старушкой, и, потомъ, вѣроятно, чтобъ крѣпче заткнуть, обвернулъ его клочкомъ письма, которое, какъ надобно полагать, вынулъ у себя изъ кармана. На одной сторонѣ этого клочка можно было разобрать отрывки словъ: «нсъ, эсквайръ…. арфордъ…..»; — послѣднія два слова, по замѣчанію догадливаго слѣдственнаго чиновника, означаютъ: Барфордъ, близъ Кегворта. На другой сторонѣ, какъ я догадываюсь, значится названіе лошади, приготовленной къ состязанію на конской скачкѣ; — названіе довольно странное: Church-and-King-and-down-with-the-Rump.
Миссъ Праттъ немедленно припомнила это названіе.
— Позвольте; мнѣ помнится, что мистеръ Натаніель Гэрнъ имѣетъ, или имѣлъ (согласитесь сами, вѣдь я должна быть осторожна въ моихъ показаніяхъ), скаковую лошадь съ этимъ забавнымъ названіемъ.
— Мистеръ Натаніель Гэрнъ, повторилъ мистеръ Мертонъ, принимая къ свѣдѣнію это извѣстіе, и потомъ снова обращаясь къ предложенію министерства. — Въ комнатѣ убитой нашли также небольшой кусокъ ключа, отломанный въ тщетномъ усиліи отпереть комодъ…. прекрасно, прекрасно. — Данныя опредѣлительны. Съ такимъ отчетливымъ предложеніемъ можно, кажется, что нибудь сдѣлать.
— Мистеръ Дэвисъ говорилъ, что ему разсказывалъ мистеръ Гиггинсъ…..
— Гиггинсъ! воскликнулъ мистеръ Мертонъ: — нсъ. Это не тотъ ли Гиггинсъ, страшный головорѣзъ, который убѣжалъ съ сестрой Натаніеля Гэрна?
— Хотъ самый! отвѣчала миссъ Праттъ. — Впрочемъ, хотя онъ никогда не пользовался моимъ расположеніемъ….
— нсъ, повторилъ мистеръ Мертонъ. — Страшно подумать на него…. членъ Общества охотниковъ…. Зять добрѣйшаго старика сквайра Гэрна. Нѣтъ ли въ Барфордѣ другихъ лицъ, имена которыхъ оканчиваются на нсъ?
— Тамъ есть Джэксонъ, Гиггинсонъ, Бленкинсонъ, Дэвисъ и Джонсъ. Кузенъ! меня поражаетъ одна вещь: какимъ образомъ мистеръ Гиггинсъ зналъ объ этомъ и разсказалъ мистеру Дэвису во вторникъ, тогда какъ убійство совершилось въ воскресенье?
Не считаю за нужное распространяться о послѣдующемъ. Любопытные могутъ заглянуть въ «Жизнеописанія знаменитыхъ разбойниковъ», гдѣ увидятъ, что имя Гиггинса занимаетъ между этими лицами почетнѣйшее мѣсто, какъ имя Клодъ-Дюваля. Мужъ Кэтти Гэрнъ собиралъ свои доходы на большой дорогѣ, — но, встрѣтивъ неудачу въ двухъ-трехъ предпріятіяхъ, и, услышавъ преувеличенные разсказы о несмѣтныхъ богатствахъ старушки въ Батѣ, онъ перешелъ отъ грабежа къ убійству, и за послѣднее преступленіе былъ повѣшенъ въ Дерби, въ 1775 году.
Надобно сказать, однакожъ, что онъ былъ добрымъ мужемъ. Его жена наняла квартиру въ Дерби, чтобъ быть при немъ въ послѣднія, самыя страшныя минуты его жизни. Ея старый отецъ ходилъ съ ней повсюду, кромѣ тюрьмы ея мужа, и сокрушалъ ея сердце постояннымъ раскаяніемъ, что способствовалъ ей выйти замужъ за человѣка, котораго вовсе не зналъ. Онъ отказался отъ правь и преимуществъ сквайра въ пользу своего сына Натаніеля. Натаніель благоденствовалъ; безпомощный, безразсудный отецъ былъ для него лишнимъ существомъ; но, для овдовѣвшей дочери, полоумный и любящій отецъ былъ всѣмъ: онъ былъ ея покровителемъ, ея другомъ, — вѣрнымъ и преданнымъ спутникомъ въ жизни. Только отъ одного онъ отклонялся: отъ принятія обязанности быть ея совѣтникомъ. — Печально покачивая головой, онъ говорилъ:
— Ахъ, Кетти, Кетти! еслибъ и имѣлъ настолько ума, чтобъ присовѣтовать тебѣ что нибудь доброе, ты бы не жила въ Брюсселѣ изгнанницей, нескрывалась-бы отъ взглядовъ каждаго англичанина, воображая, что всѣмъ извѣстна твоя исторія.
Мѣсяцъ тому назадъ, я видѣлъ Бѣлый Домъ; онъ отдается въ наемъ, можетъ статься, въ двадцатый разъ послѣ того, какъ его занималъ мистеръ Гиггинсъ; но все еще, въ Барфордѣ идетъ преданіе, что въ этомъ домѣ жилъ разбойникъ, и что награбленныя имъ богатства спрятаны въ какой-то потаенной комнатѣ, а въ какой именно части дома — никому неизвѣстно.
Не желаете ли вы занять этотъ домъ и отъискатъ таинственную комнату? Я могу дать точныя указанія всякому, кто только пожелаетъ.