Предисловіе переводчика.
[править]Предлагая читателямъ переводъ съ гётева переложенія старинной германской поэмы «Рейнеке-Фуксъ», нелишнимъ считаемъ вкратцѣ изложить исторію ея появленія въ Германіи.
До самаго 1709 года, т. е. въ-продолженіе двухъ столѣтій, какъ поэма эта пользовалась народностію въ Германіи, была множество разъ издаваема, переводима не только съ нижне-германскаго нарѣчія на верхне-германское, но почти на всѣ европейскіе языки — истинный авторъ ея оставался неизвѣстенъ, не смотря на всѣ разъисканія германскихъ ученыхъ. Всѣ изданія этой поэмы, явившіяся съ 1522 до половины восьмнадцатаго столѣтія въ Германіи, Голландіи, Англіи, Даніи и Швеціи, не исключая и французскихъ, не носятъ на себѣ имени автора. Такъ-какъ содержаніе этой поэмы сатирическое, и сатира ея, устремленная на всѣ сословія, въ-особенности нападаетъ на пороки сильныхъ, то сначала въ упорномъ умалчиваніи имени поэта видѣли благоразумную осторожность съ его стороны, боязнь навлечь на себя гоненія. И это мнѣніе продолжалось до Ролленгагена, который, въ 1596 году, въ-предисловіи къ своимъ Froschmäussler, называетъ авторомъ поэмы «Рейнеке-Фуксъ» Саксонца Николая Баумана. По словамъ его, Бауманъ служилъ совѣтникомъ и секретаремъ въ Юлихѣ, въ герцогской канцеляріи, но, оклеветанный въ-послѣдствіи и впавшій въ немилость, принужденъ былъ съ опасностію жизни бѣжать къ мекленбургскому двору, гдѣ и вступилъ въ должность секретаря у герцога Магнуса и сталъ его любимцемъ. Тамъ-то, въ Юлихѣ, онъ и написалъ свою поэмы, «въ-слѣдствіе собственнаго опыта», какъ говоритъ Ролленгагенъ. Мнѣніе это было подкрѣплено ростокскимъ книгопечатникомъ Лудвигомъ Дицомъ, издавшимъ эту поэму въ 1522, и знаменитымъ въ то время полигисторомъ и библіофиломъ Моргофомъ, и такимъ-образомъ сдѣлалось общимъ до 1709 года, когда впервые произнесено было имя настоящаго ея автора. Счастіе этого открытія принадлежитъ Фридриху-Августу Гакманну, учителю въ Гельмштедтѣ. Ему посчастливилось какъ-то достать чрезвычайно-рѣдкій и, можетъ-быть, единственный экземпляръ самаго перваго изданія поэмы. Онъ объявилъ объ этомъ ученому міру въ академической нотѣ, въ которой, распространившись о достоинствѣ поэмы, опровергаетъ мнѣніе Гольдстадта и Моргофа тѣмъ, что по доставшемуся ему экземпляру перваго изданія видно, что настоящій авторъ ея есть Гейнрихъ фон-Алькмаеръ, что она впервые явилась въ Любекѣ, въ 1498, а не въ 1522 году, на нижне-германскомъ нарѣчіи, и что Бауманъ только перепечаталъ это неизвѣстное и, вѣроятно, въ самомъ маломъ числѣ экземпляровъ отпечатанное изданіе, снабдивъ его отъ себя политическими и моральными примѣчаніями.
Предисловіе къ своему изданію, Гейнрихъ фон-Алькмаеръ начинаетъ слѣдующимъ образомъ:
«Встарину, прежде, нежели Богъ искупилъ родъ человѣческій, прежде, нежели Господь нашъ Спаситель, истинный Богъ и человѣкъ, въ человѣчествѣ своемъ страшную смерть претерпѣлъ, изъ мертвыхъ воскресъ и превыше всѣхъ небесъ вознесся, откуда онъ снова снидетъ судитъ живыхъ и мертвыхъ — встарину, повторяю, было много естественно-мудрыхъ мужей, любившихъ по собственному выбору мудрость и искусства, и называемыхъ философами, что на нашемъ языкѣ то же означаетъ, что любитель мудрости и искусства. Нѣкоторые изъ нихъ назывались также поэтами, т. е. стихотворцами и сочинителями исторій и приключеній, или примѣровъ и басень. Нѣкоторые изъ нихъ поучали народъ добродѣтели и мудрости и излагали свое ученіе въ книгахъ и писаніяхъ. Были и другіе, переложившіе для насъ ученіе свое въ стихи и оставившіе его намъ въ примѣрахъ и басняхъ, съ тѣмъ, чтобъ ихъ ученіе и трудъ лучше оставались въ памяти. Между этими послѣдними нашелся одинъ, написавшій на пользу и въ назиданіе людямъ исторію и басню о Рейнеке-Лисѣ, весьма-занимательную въ чтеніи и въ слушаніи и исполненную мудрости, добрыхъ примѣровъ и назидательности. Читать же ученіе такихъ поэтовъ и не понимать его — значитъ не пріобрѣсть ни пользы, ни выгоды.»
Далѣе, въ предисловіи своемъ, онъ говоритъ, что онъ, Гейнрихъ фон-Алькмаеръ, учитель и гофмейстеръ при дворѣ герцога лотарингскаго, перевелъ эту поэму съ французскаго «во славу Божію и въ спасительную пользу тѣхъ, которые прочтутъ ее». Для яснѣйшаго же уразумѣнія своей книги, онъ замѣчаетъ, что человѣческій родъ раздѣленъ на четыре сословія:
Первое сословіе состоитъ изъ людей, трудящихся въ потѣ лица своего и трудомъ хлѣбъ свой добывающихъ, какъ, напр., крестьяне, служащіе, мастеровые и проч. Это сословіе находитъ у автора представителей въ звѣряхъ трудящихся, какъ-то: лошади, ослы, лошаки, волы и проч.
Изъ этого сословія, продолжаетъ авторъ, происходятъ остальныя три, изъ которыхъ:
Первое, составляютъ мѣщане и купцы, кормящіеся сбытомъ товара и живущіе барышомъ. Съ ними авторъ сравниваетъ такихъ звѣрей, которые живутъ на всемъ готовомъ, пріобрѣтаемомъ ими частію изъ земли, частію съ деревьевъ и проч., какъ, напр., бѣлка, заяцъ, кроликъ и такъ далѣе.
Второе сословіе — то, которое живетъ другими сословіями… Хотя о духовенствѣ онъ говоритъ только вскользь, однако не пропускаетъ случая разными обиняками кольнуть его за скупость и нецѣломудріе — грѣхи весьма-обыкновенные въ то время въ католическомъ духовенствѣ; авторитетъ папской власти начиналъ уже падать, въ общемъ мнѣніи росли сѣмена реформы, и католическое духовенство перестало подавать мірянамъ примѣры христіанскихъ добродѣтелей.
Третье и четвертое сословіе составляютъ независимые владѣльцы и сильные міра сего. Авторъ представляетъ ихъ въ образѣ волка, медвѣдя, леопарда и проч. Господъ, стоящихъ на нѣсколько нисшей степени по сану, какъ на-примѣръ, ленныхъ владѣльцевъ и вообще васалловъ, поэтъ сравниваетъ съ лисицей, обезьяной, собакой и проч.; слугъ же ихъ, рейтаровъ и щитоносцевъ — съ маленькими кусающимися звѣрками, съ куницей, горностаемъ и такъ далѣе.
Королю и всѣмъ его приспѣшникамъ, также нѣкоторымъ лицамъ изъ простаго народа, даны въ поэмѣ еще особыя придаточныя названія «ради ритма и для вящшаго удовольствія читателей и слушателей», какъ выражается авторъ. Такъ льва-короля называетъ онъ Нобелемъ; ближайшаго къ нему по сану герцога, князя или барона-медвѣдя — Брауномъ; волка Изегримомъ; ли’са, леннаго владѣльца — Рейнеке, лисицу — госпожею Армелиною, барсука Гримбартомъ, дикую кошку Альзою, кота Гинце, обезьяну Мартыномъ, козла Германомъ, козу Метке, барана Беллиномъ, зайца Лампе, осла Больдевиномъ, собаку крупной породы Риномъ, маленькую собачку Вакерлосомъ (трусикомъ), бобра Бокертомъ и т. д., и т. д.
Заимствовалъ ли авторъ точно содержаніе своей поэмы съ французскаго, какъ самъ признается? — достовѣрно неизвѣстно. Вердье въ своей французской библіотекѣ утвердительно говоритъ, что существуетъ книга подъ заглавіемъ: «Reynіer le renard, hіstoіre très joyeuse et récréatіve, и прибавляетъ: contenant 70 Chapіtres, іmprіmée en deux langages, françaіs et bas allemand á Anvers (8) par Chrіstophle Plantіn 1566.» Но по самому уже году можно предполагать навѣрно, что эта книга не могла служить оригиналомъ, а скорѣе была сама переведена съ нѣмецкаго. Кромѣ того, въ сочиненіи аббата Масьё, Hіstoіre de la poësіe françaіse, говорится объ одномъ Жокмарѣ Желе, который въ царствованіе Филиппа-Прекраснаго написалъ романъ Du nouveau renard въ 1290 году. Но такъ-какъ книга эта вовсе неизвѣстна, то и нельзя сдѣлать никакого положительнаго заключенія, до какой степени Гейнрихъ фон-Алькмаеръ воспользовался ею, да и точно ли еще ею воспользовался. Не говоря уже о народности, которою проникнута вся его поэма, мѣстный колоритъ служитъ порукою того, что она скорѣе созданіе самостоятельное, чѣмъ переводное. Дѣйствіе въ ней происходитъ частію во Фландріи, частію въ смежной съ нею Германіи. Изъ Ахена, Гента, Люттиха и всей Фландріи читатель переносится въ Юлихъ, въ Арденнскій-Лѣсъ. Коронованіе королей происходитъ въ Ахенѣ, а не въ Парижѣ, или Реймсѣ. Все это позволяетъ заключать, что авторъ уроженецъ нидерландскій; что если есть на французскомъ языкѣ сказка «О Лисицѣ», то это можетъ служить доказательствомъ развѣ того только, что преданіе объ одномъ и томъ же лицѣ существуетъ иногда у разныхъ народовъ и каждый воспроизводитъ его по-свРему, сообразно съ своею дѣйствительностью.
КАкъ бы то ни было, но поэма эта съ 1522 года начала пользоваться въ Германіи необыкновенною народностью. Первое изданіе, какъ мы уже упомянули, явилось въ стихахъ на нижне-германскомъ (plattdeutsch), или нижне-саксонскомъ языкѣ, и на фризскомъ нарѣчіи, подъ заглавіемъ Rynke de Vos. За этимъ изданіемъ слѣдовало множество другихъ изданій и переводовъ. Замѣчательнѣйшими между ними считаютъ изданіе Готшеда въ Лейпцигѣ и Амстердамѣ 1752, съ гравюрами, и Сольтау въ шуточныхъ стихахъ (Knіttelversen) 1803 года. Въ 1794 году, Гёте перевелъ эту поэму на нѣмецкій языкъ [Кромѣ того, она переведена почти на всѣ европейскіе языки и даже на еврейскій].
Алькмаеръ говоритъ въ своемъ предисловіи, со всѣмъ простодушіемъ и наивностію того времени, что онъ написалъ свою поэму «во славу Божію и въ спасительную пользу тѣхъ, которые прочтутъ ее». Очень-вѣроятно, что онъ написалъ ее безъ всякой другой цѣли и другаго побужденія, кромѣ внутренней потребности. Но съ какимъ бы намѣреніемъ ни прикоснулся къ чему-нибудь своимъ художественнымъ смысломъ человѣкъ геніальный — все выходитъ у него вѣчно и необходимо. Что онъ написалъ эту поэму спроста, доказывается истинно-античною объективностью его созданія. Автора въ немъ какъ-будто и не видно; не замѣтишь ни одного мѣста, ни одной сцены, обработанной имъ съ большею любовью передъ прочими: все у него ровно, стройно, все вытекаетъ само изъ себя, какъ-будто безъ его вѣдома и воли, но въ-слѣдствіе строгой необходимости разъ-завязанныхъ имъ происшествій. Въ его созданіи, какъ въ зеркалѣ, отразились тогдашніе нравы, обычаи, тогдашняя мораль. Всѣ сословія нашли у него своихъ представителей и выразились въ полныхъ, человѣчныхъ характерахъ. Въ нихъ наряду съ смѣшною стороною, подмѣченною поэтомъ съ поразительною вѣрностью и высказанною имъ такъ добродушно-зло, въ каждомъ лицѣ является и искупительный образъ человѣческаго величія, безъ котораго не можетъ быть полонъ ни одинъ характеръ. Ибо нѣтъ въ дѣйствительности человѣка, въ которомъ съ какой-нибудь стороны не проявилось бы человѣческое достоинство. Въ этой поэмѣ характеры общечеловѣческіе, и потому самому вѣчные. Нѣкоторыя его лица до того типичны, что ихъ встрѣчаешь и въ нашей дѣйствительности, хотя уже подъ другимъ лоскомъ, руководимыхъ другими побужденіями. И кАкъ бы ни измѣнилось общество, какими бы началами ни управлялось оно, подобные характеры никогда не переведутся. Время измѣняетъ только, облагороживаетъ иногда ихъ страсти, даетъ имъ новую пищу — кажется, и измѣнился человѣкъ и все въ немъ какъ-то стало иначе, а въ сущности онъ тотъ же Рейнеке-Лисъ, надувавшій людъ въ пятнадцатомъ столѣтіи, тотъ же Браунъ-медвѣдь, тотъ же волкъ-Изегримъ. Этимъ объясняется народность и то уваженіе, которымъ до-сихъ-поръ пользуется эта поэма въ Германіи.
На первомъ планѣ поэмы поставленъ герой ея, Рейнеке-Лисъ. Положеніе его самое затруднительное и щекотливое. Король объявилъ общій миръ и свободный пропускъ всѣмъ звѣрямъ безъ различія, и большимъ и малымъ. Ни одного звѣрка нельзя тронуть, ни одной птички съѣсть, а между-тѣмъ, Рейнеке по натурѣ своей не можетъ питаться ни травою, ни плодами — ему надо мяса. Медвѣдь, волкъ и другіе, кто посильнѣе, безнаказанно грабятъ и рѣжутъ — на нихъ никто и жаловаться не смѣетъ, потому-что они сильны, знатны и могучи. Рейнеке — владѣлецъ второстепенный; онъ не взялъ ни огромнымъ ростомъ, ни силою мышцъ. Онъ не можетъ стащить цыпленка безъ того, чтобъ на него отвсюду не посыпались жалобы и крики негодованія. Но за то природа одарила его страшнымъ умомъ и сангвиническимъ темпераментомъ. Очевидно, что при такихъ обстоятельствахъ, при такой вопіюще-несправедливой обстановкѣ его жизни, этотъ умъ долженъ измѣниться въ пронырливость, лукавство, пройдошество, этотъ темпераментъ сдѣлаться основаніемъ и средствомъ изобрѣтательной подлости, двуличія и ханжества. Рейнеке понялъ, что иначе онъ жить не можетъ, что его задавитъ первымъ сосѣдъ посильнѣе, и вотъ онъ съ полнымъ сознаніемъ, въ-слѣдствіе необезпеченности своего положенія, дѣлается страшнымъ подлецомъ. Вступивъ, такимъ-образомъ, въ борьбу, онъ болѣе-и-болѣе ожесточается, озлобливается противъ всѣхъ, потому-что и конца ей не видитъ и наконецъ подличать становится уже для него потребностію. Сверхъ-того, сангвиническій темпераментъ безпрестанно побуждаетъ его къ удали, къ проказамъ, и онъ часто безъ всякой пользы для себя, даже по-большой-части во вредъ себѣ дѣлаетъ разныя низости изъ одного только удовольствія дѣлать зло. Трусить онъ начинаетъ только тогда, когда опасность виситъ у него на носу; до тѣхъ же поръ, онъ храбръ до хвастовства, считаетъ весь дворъ за ничто, говоритъ, что онъ всѣхъ ихъ тамъ одурачитъ, въ дугу согнетъ, что ему стРитъ только явиться и пр. Вообще, блеснуть, пустить пыль въ глаза, рисоваться — его страсть. Онъ иногда рисуется и передъ женою. Но когда опасность близка, онъ упадаетъ духомъ, имъ тогда вполнѣ овладѣваетъ религіозное чувство, и онъ спѣшитъ поскорѣе покаяться въ грѣхахъ, исповѣдаться. Но это съ нимъ бываетъ только передъ опасностью. Не успѣетъ онъ сойдтись съ ней лицомъ-къ-лицу, какъ уже воскресаетъ духомъ, умъ его сильно работаетъ и искусная рѣчь льется у него въ собственную защиту. Онъ не затрудняется въ средствахъ: очернить память отца, оклеветать друзей для него ничего не значитъ. Но вотъ еще черта въ его характерѣ: онъ любитъ лгать и лжетъ на каждомъ шагу; но если ему приходится лгать по нуждѣ, ex offіcіo, имъ овладѣваетъ непріятное чувство, похожее на укоръ собственнаго сознанія. Такъ, передъ самою казнію, увидѣвъ возможность избавиться отъ петли, онъ говоритъ самъ себѣ:
Дѣло въ томъ, что онъ любитъ лгать, но по вдохновенію, и во лжи своей становится истиннымъ художникомъ. Его сказка о кладѣ короля Эммериха до того художественна, до того богата самыми мельчайшими подробностями, что ей труднѣе не повѣрить, чѣмъ повѣрить. Онъ художникъ по своей натурѣ, и этотъ артистическій элементъ проявляется во всѣхъ его проказахъ и плутняхъ. Онъ съ самаго начала такъ ведетъ свои проказы, что непремѣнно къ концу разъиграетъ въ каждой изъ нихъ маленькую драму съ заранѣе-задуманной развязкой и непремѣнно съ эффектомъ. Всѣ его похожденія съ волкомъ, съ медвѣдемъ, съ котомъ носятъ на себѣ этотъ характеръ. Даже собравшись умертвить зайца въ то время, какъ заманилъ его къ себѣ въ гости съ проводовъ своихъ въ пиллигримство, онъ не могъ сдѣлать этого просто: ему непремѣнно нужно было среди разговора съ женою, такъ, будто мимоходомъ, покоситься на зайца и сказать, что вотъ де-скать король мнѣ далъ его на расправу, такъ я съ нимъ сейчасъ раздѣлаюсь, и потомъ уже, когда заяцъ смутился, растерялся, напасть на него и перекуситъ ему горло. Чувствуя свое превосходство надъ всѣми со стороны ума и характера, онъ очень-хорошо знаетъ, что онъ подлецъ и почему онъ подлецъ; но отъ частыхъ увѣреній въ своей честности и любви къ правдѣ, ему случается иногда самому умилиться и повѣрить себѣ, что онъ честнѣйшій человѣкъ въ мірѣ, и за правду готовъ на смерть идти. Когда король не повѣрилъ-было сначала его сказкѣ о кладѣ, онъ, только-что избавившійся отъ казни, съ петлею еще на шеѣ, обидѣлся и дерзостью отвѣтилъ королю на его сомнѣніе.
Но за то въ домашней своей жизни, въ своемъ углу, единственномъ мѣстѣ, гдѣ ему дозволили обстоятельства принимать человѣческій образъ, какимъ нѣжнымъ супругомъ, какимъ чадолюбивымъ отцомъ является этотъ отъявленный мошенникъ, этотъ всюду безчинствующій плутъ и мерзавецъ! Такъ, въ третьей главѣ онъ прощается съ женою; такъ, въ седьмой, угощая у себя барсука, съ отеческимъ самолюбіемъ хвастается онъ своими дѣтками, разсказываетъ ихъ ранніе подвиги и потомъ ночью, томимый страхомъ, неизвѣстностью и безсонницей, приходитъ къ женѣ, проситъ ее, чтобъ она не пугалась, говоритъ, что ему необходимо снова идти къ королю: если она въ его отсутствіе услышитъ что про него, то пусть обращаетъ въ хорошую сторону и не вѣритъ злымъ слухамъ. Наконецъ, Рейнеке глубокій сердцевѣдецъ, и — что всего болѣе поражаетъ своею художественностью въ поэмѣ — говоритъ съ каждымъ лицомъ его же понятіями, его же языкомъ. Съ медвѣдемъ, съ волкомъ, съ бараномъ, съ барсукомъ особенно — у него своя рѣчь, характеръ которой вытекаетъ именно изъ полнаго сознанія, съ кѣмъ имѣетъ онъ дѣло. Съ королемъ онъ говоритъ нѣсколько торжественно, убѣдительно и сильно. Съ королевой онъ настоящій придворный, какъ-будто весь свой вѣкъ жилъ при дворѣ, осмѣливается даже на любезность, шуточки и потому очень ей нравится.
Вотъ въ немногихъ словахъ очеркъ характера Рейнека-Ли’са. Прочія лица носятъ на себѣ также полные человѣческіе образы и каждое изъ нихъ представляетъ въ себѣ полное, законченное цѣлое. Всѣ они чрезвычайно-искусно сгруппированы около главнаго лица поэмы. Король великодушенъ и добръ, въ-слѣдствіе сознанія своего могущества и силы; но по высотѣ, недоступности своего положенія, онъ въ то же время совершенно не знаетъ людей, весьма-легковѣренъ и безпрестанно вдается въ обманъ. Королева вполнѣ женщина и во всемъ вѣрна своей женской натурѣ. Такъ, на-примѣръ, разъ заступившись за Рейнеке, она, не взирая на его измѣну, не перестаетъ за него заступаться. Характеры медвѣдя, волка, кота, барсука, обезьяны, зайца и прочихъ звѣрей всѣ до одного глубоко концепированы и поразительно вѣрны.
Переводъ сдѣланъ мною по возможности подстрочно. Собственныя имена я оставилъ тѣ же, кромѣ двухъ-трехъ именъ, которыя вполнѣ переводятся на русскій; такъ, на-примѣръ, Wackerlos (Трусикъ), Hennіng (Курогонъ), и др.
ПЕРВАЯ ПѢСНЬ.
[править]Троицынъ день наступилъ, праздникъ веселый; одѣлись
Въ новую зелень лѣса, поля запестрѣли цвѣтами;
На холмахъ и въ долинахъ, въ рощахъ, лѣсахъ и кусточкахъ
Зачали бойкую пѣснь вновь-ободренныя пташки;
Каждая нива дышала сладкимъ цвѣтовъ ароматомъ.
Празднично, весело небо и пестро земля красовались.
Нобель, король, дворъ созываетъ; и вотъ всѣ васаллы
Шумно идутъ на кличъ; много особъ знаменитыхъ
Съ разныхъ сторонъ и концовъ идутъ по разнымъ дорогамъ:
Лютке, журавль, и сойка Маркартъ, народъ все почтенный.
Дѣло въ томъ, что король съ баронами всѣми своими
Дворъ на славу задумалъ держать, и вотъ ихъ сзываетъ
Всѣхъ до единаго вдругъ отъ мало и до велика.
Всѣмъ налицо быть велѣлъ! и все же одинъ не явился —
Рейнеке-Лисъ шельмецъ! Въ-слѣдствіе разныхъ продѣлокъ,
Разныхъ буянствъ и безчинствъ, онъ отъ двора отстранялся.
Какъ нечистая совѣсть свѣта дневнаго боится,
Такъ боялся и Лисъ собранья особъ знаменитыхъ.
Всѣ-то съ жалобой шли, всѣхъ-то обидѣлъ разбойникъ,
Гримбарда, лишь, барсука братнина сына не трогалъ.
Первый волкъ, Изегримъ, жалобу подалъ; съ роднею
Всею своей и друзьями, со всѣмъ кумовствомъ и знакомствомъ
Онъ къ королю подступилъ и молвилъ правдивое слово:
Мудрый король-государь! васъ утруждать я рѣшился.
Мудры вы и велики, даруете каждому право,
Каждому милость: такъ сжальтесь надъ бѣднымъ васалломъ, который
Терпитъ отъ Рейнеке-Ли’са всякій срамъ и безчестье.
Пуще жь всего вы сжальтесь надъ тѣмъ, что безстыдникъ позоритъ
Часто супругу мою и всѣхъ дѣтей перепортилъ.
Ахъ! онъ ихъ кАломъ обмазалъ, острою нечистью облилъ,
Такъ-что трое малютокъ дома больны слѣпотою.
Правда, объ этихъ злодѣйствахъ давно уже мы совѣщались,
Даже и день былъ назначенъ для разсмотрѣнья всѣхъ жалобъ,
Онъ и къ присягѣ готовъ былъ идти, да вдругъ и раздумалъ,
И въ свою крѣпость скорѣе убрался. Это извѣстно
Всѣмъ почтеннымъ мужамъ, которые здѣсь собралися.
О! государь нашъ, всѣхъ притѣсненій, что плутъ мнѣ готовитъ,
Не перечислить въ словахъ многіе дни и недѣли.
Еслибъ все полотно, сколько ни дѣлаютъ въ Гентѣ,
Обратилось въ пергаментъ, на немъ и тогда не упишешь
Всѣхъ его дѣлъ и проказъ, да о нихъ и молчу я.
Только безчестье жены сильно гложетъ мнѣ сердце;
И отомщу жь за него я — будь ужь тамъ послѣ что будетъ.
Только-что Изегримъ съ видомъ унылымъ и мрачнымъ окончилъ,
Подбѣжала собачка, по имени Трусикъ, и стала
Съ королемъ по-французски бойко, красно изъясняться —
Какъ все бѣдняла она и какъ у ней только остался
Ломтикъ одинъ колбасы, запрятанный гдѣ-то далеко;
Да и тотъ Лисъ укралъ! Тутъ разсердившись воспрянулъ
Гинце, котъ, и сказалъ: мудрый король-повелитель,
Кто жь здѣсь болѣе васъ пенять на разбойника въ правѣ,
Я говорю вамъ, кто жь въ этомъ собраньи, молодъ ли, старъ ли,
Шельмеца не страшится больше, чѣмъ васъ, государя?
Трусикъ же вздоръ говоритъ все, просто не стоитъ вниманья,
Много ужь лѣтъ протекло съ-тѣхъ-поръ, какъ это случилось:
Мнѣ, не ему колбаса-то принадлежала; тогда же
Съ жалобой мнѣ должно было бъ явиться. Я на охоту,
Помню, пошелъ разъ; да на дорогѣ разсматривать началъ
Мельницу ночью, а мельникъ-то спалъ; вотъ я и подтибрилъ
Колбасу у него, ужь лучше признАюсь, и если
Трусикъ ею владѣлъ, то мнѣ онъ будь благодаренъ.
Тутъ всталъ барсъ и сказалъ: Что толку въ словахъ всѣхъ и пеняхъ!
Намъ они не помогутъ: довольно, что зло хоть открыто.
Онъ убійца и воръ! Смѣло я то подтверждаю;
Знаютъ всѣ здѣсь, что онъ способенъ на всякую пакость.
Все равно для него, еслибъ наше дворянство,
Да и самъ нашъ король добра и чести лишились;
Былъ бы радъ тому даже, когда бъ черезъ это достался
Какъ-нибудь подлецу ломтикъ жирной индѣйки.
Нѣтъ, ужь вамъ разскажу я, какъ вчера онъ жестоко
Съ зайцемъ Косымъ поступилъ; вотъ самъ онъ стоитъ передъ вами,
Смирный, святой человѣкъ! Рейнеке-Лисъ притворился
Кроткимъ и набожнымъ вдругъ, и сталъ его разнымъ обрядамъ,
Ну, и всему, поучать, что нужно знать капеллану;
Вотъ и усѣлись другъ противъ друга и начали Credo.
Только и тутъ не оставилъ старыхъ проказъ нечестивецъ;
Не взирая на миръ и всюду пропускъ свободный,
Онъ Косаго схватилъ въ острые когти и началъ
Мужа святаго таскать. По улицѣ тутъ проходилъ я;
Слышу — пѣснь началась, да вдругъ и окончилась тутъ же.
Диво взяло меня; когда жь подошелъ я поближе,
Ли’са тотчасъ узналъ; за воротъ зайца держалъ онъ
И умертвилъ бы, конечно, еслибъ, къ-счастью, дорогой
Не проходилъ я. Онъ самъ вотъ здѣсь на лицо. Посмотрите
Язвы какія на бѣдномъ, богобоязливомъ мужѣ,
Мужѣ, котораго, право, грѣшно обижать понапрасну.
И не-уже-ль, государь, и вы, господа, перенесете,
Что надъ міромъ такъ дерзко сталъ издѣваться разбойникъ?
О, тогда вы, государь, и ваше потомство упреки
Будете слышать отъ всѣхъ, кто сколько-нибудь любитъ правду.
Изегримъ также тутъ началъ: Все это весьма справедливо;
Намъ не дождаться пути отъ Рейнеке! О, еслибъ умеръ
Онъ ужь давно. Лучшебъ то было для всѣхъ мирныхъ гражданъ;
Если же даромъ все это пройдетъ ему, то онъ скоро
Многихъ съ ума посведетъ, слово мое помяните!
Гримбартъ, ли’совъ племянникъ, слово повелъ тутъ и жарко
Дядю сталъ защищать противъ всѣхъ обвиненій.
ДЮ, господинъ Изегримъ! пословица вѣдь справедлива:
Вражій языкъ не на пользу. Такъ дядѣ рѣчь бранная ваша
Въ прокъ не послужитъ, мы знаемъ. Но это пустое. Когда-бы
Онъ былъ здѣсь при дворѣ, да если бы милостью царской
Такъ же, какъ вы, наслаждался, то скаяться вамъ бы пришлося
Какъ за бранныя рѣчи, такъ и за старыя сказки.
Сами-то сколько вреда вы дядѣ надѣлали, вотъ что
Лучше скажите вы намъ; вѣдь многимъ здѣсь лицамъ извѣстно,
КЮкъ въ союзъ-то вошли вы другъ съ другомъ и клятву-то дали
Жить, какъ товарищамъ вмѣстѣ. Это стоитъ разсказа:
Дядя зимою за васъ не мало бѣды натерпѣлся.
ѣхалъ по улицѣ съ возомъ, рыбой набитымъ, крестьянинъ;
Это вы и пронюхай; страшно вамъ захотѣлось
Съ воза товару отвѣдать; а денегъ-то не было съ вами.
Вотъ и начни вы умаливать дядю; послушался дядя,
Легъ на дорогѣ и мертвымъ прикинулся. Смѣлую штуку
Дядя съигралъ, передъ Богомъ! Чуть не до рыбъ ему стало.
Вотъ подъѣхалъ крестьянинъ, видитъ въ рытвинѣ дядю,
Мигомъ мечъ вынимаетъ, хочетъ рубнуть онъ по дядѣ;
Но хитрецъ хоть бы глазомъ, лежитъ-себѣ, будто мертвый;
Поднялъ крестьянинъ его, бросилъ на возъ и заранѣ
Мысленно сталъ веселиться, что штука такая попалась.
Вотъ что для васъ, Изегримъ, дядя мой сдѣлалъ. Крестьянинъ
Дальше поѣхалъ, а Рейнеке съ воза сбросилъ всю рыбу.
Волкъ же за ними все крался, рыбу путемъ пожирая,
ѣхать наскучило дядѣ; онъ приподнялся и спрыгнулъ
Съ воза тихонько и рыбки тоже задумалъ покушать.
Но Изегримъ всю рыбу пожралъ — и налопался срашно,
Треснуть пришлося съ натуги. И рыбы ужь не было больше;
Косточки только валялись и другу онъ ихъ предлагаетъ.
Вотъ и другая продѣлка! такъ, какъ была, разскажу вамъ.
Рейнеке гдѣ-то провѣдалъ, что есть у крестьянина туша
Свѣжая, жирная; вотъ онъ волку о томъ и промолвись;
Вмѣстѣ пошли они, дружно условясь добычу и горе
Честно дѣлить пополамъ. Но на дядину долю
Только опасность досталась; самъ и въ окошко-то лазилъ,
Самъ съ натугой большою волку онъ сбросилъ добычу;
Тутъ, къ-несчастью, собаки со всѣхъ сторонъ налетѣли,
Дядю пронюхали какъ-то и зло ему шкурку порвали.
Весь израненный онъ отъ нихъ убѣжалъ и съискавши
Волка, плакаться началъ на лютую, горькую участь,
И попросилъ своей доли. Тотъ и скажи ему: славный,
Братъ-куманёкъ, я кусочикъ оставилъ тебѣ, ужь спасибо
Скажешь мнѣ за него; кушай себѣ на здоровье,
Да хорошенько гложи; а жиру-то сколько, дружище!
Ну, и принесъ онъ кусочикъ — распорку изъ дерева, вотъ-что!
Туша висѣла на ней въ избѣ у крестьянина; самъ же
Волкъ все жаркое пожралъ, такой ненасытный и алчный.
Рейнеке въ гнѣвѣ и словъ не нашелъ, но что думалъ
Сами представьте себѣ. ДЮ, государь, штукъ подобныхъ
Будетъ слишкомъ за сотню, чтС волкъ смастерилъ съ моимъ дядей!
Но объ нихъ я молчу. Потребуютъ дядю, такъ дядя
Самъ защититъ себя лучше. Но, государь-повелитель,
Я объ одномъ лишь замѣчу. Все вы слышали вмѣстѣ,
Вы, государь, и вы, господа, кЮкъ волкъ своей рѣчью
Женнину честь неразумно самъ поносилъ и позорилъ,
Между-тѣмъ, какъ горою стать за нее былъ бы долженъ.
Правда, семь лѣтъ и побольше, будетъ тому, какъ мой дядя
Сердце свое положилъ къ стопамъ Гиремунды прекрасной;
Ночью то было, средь танцевъ; волка не было дома.
Я говорю, кЮкъ все было и мнѣ потомъ стало извѣстно.
Ласково, вѣжливо, нѣжно всегда съ нимъ она обходилась;
Что же въ этомъ худаго? Она на него не пеняетъ,
По добру, по здорову живетъ — такъ что же онъ тАкъ расходился?
Будь онъ умнѣе, смолчалъ бы объ этомъ и сраму не дѣлалъ.
Дальше барсукъ говорилъ: и вотъ, хотьбы сказка о зайцѣ —
Только пустыя слова! Какъ-будто учитель не властенъ
Ученика наказать, если и глупъ и лѣнивъ онъ?
Если мальчишекъ не сѣчь и шалости даромъ пройдутъ имъ,
Глупость, лѣнь и пороки, такъ на что жь воспитанье?
Трусикъ туда же кричитъ, что вотъ, у него, за заборомъ,
Ломтикъ колбаски пропалъ; ужь лучше бъ молчалъ онъ объ этомъ:
Краденый былъ вѣдь кусокъ, слышали всѣ мы про это;
КЮкъ привалило, такъ и ушло; и кЮкъ же тутъ станешь
Дядѣ пенять, что у вора онъ отнялъ добычу? Должны же
Люди высшаго круга быть и строги и страшны
Всѣмъ ворамъ и воришкамъ. Даже, еслибъ повѣсилъ
Трусика онъ, и тогда бы правъ кругомъ онъ остался.
Но его отпустилъ онъ, пусть славитъ царя-государя;
Такъ-какъ смертью казнить довлѣетъ однимъ государямъ.
Только, какъ онъ ни бился, сколько заслугъ онъ ни дѣлалъ,
А благодарности дядя ни отъ кого здѣсь не видѣлъ.
Съ самыхъ тѣхъ поръ, какъ намъ возвѣстили миръ королевскій,
Онъ его и блюдетъ лишь. Жизнь свою измѣнилъ онъ,
ѣстъ только по-разу въ день, живетъ одиноко, какъ схимникъ,
Плоть распинаетъ свою, бичуетъ себя ежедневно,
Молится, носитъ на тѣлѣ голомъ своемъ власяницу
И ужь давно отъ дичины и пищи мясной отказался,
Какъ лишь вчера говорилъ мнѣ знакомый, его посѣтившій.
ЗЮмокъ свой Малепартусъ онъ покинулъ и строитъ
Гдѣ-то пещеру себѣ. А какъ похудѣлъ-то онъ, бѣдный,
Какъ поблѣднѣлъ отъ поста и другихъ воздержаній,
Въ томъ вы сами, конечно, взглянувъ на него, убѣдитесь.
КЮкъ же ему повредятъ навѣты враговъ его лютыхъ?
Только прійдетъ онъ сюда и всѣхъ ихъ срамомъ покроетъ.
Только-что Гримбардъ окончилъ — къ общему всѣхъ удивленью,
Съ родомъ своимъ появился пѣтухъ Курогонъ. На носилкахъ
Безъ головы и безъ шеи насѣдку несли за нимъ слѣдомъ,
Звали ее Скороножкой; была она лучшей насѣдкой.
Ахъ! и текла ея кровь, пролитая Лисомъ безпутнымъ!
Пусть же король все улышитъ! Вотъ, къ королю подступаетъ
Храбрый пѣтухъ Курогонъ съ лицомъ, омраченнымъ печалью;
Два пѣтуха за нимъ слѣдомъ также печальные идутъ.
Звался Ораломъ одинъ, и лучше его не нашли бы
Между Парижемъ и Гентомъ; другой былъ немного поменьше,
Именемъ былъ Запѣвало, тоже гладкій парнище;
Оба несли по зажженной свѣчѣ, и братьями были
Умерщвленной жены, и звали они на убійцу
Всѣ проклятія Неба! Несли же носилки другіе
Два пѣтуха помоложе, и вопли ихъ слышались всюду.
И Курогонъ тутъ промолвилъ: съ жалобой къ вамъ, государь, мы.
Сжальтесь надъ нами, взгляните, какое намъ всѣмъ поруганье!
Все отъ Рейнеке-Ли’са, король-государь нашъ, мы терпимъ.
Только зима миновала и рощи, цвѣты и лужайки
Насъ къ веселью позвали, сталъ и я любоваться
Рѣзвымъ потомствомъ своимъ, что вдругъ меня окружило.
Десять надежныхъ сынковъ, да дочекъ съ четырнадцать были
Мнѣ утѣшеньемъ; жена, насѣдка чудесная, въ лѣто
Вывела всѣхъ ихъ одна и всѣхъ возрастила на славу.
Гладкіе были такіе всѣ и довольные; пищу
Въ безопасныхъ мѣстахъ себѣ они находили.
Дворъ нашъ былъ монастырскій, съ высокой и крѣпкой оградой,
Шесть огромныхъ собакъ жили въ дому вмѣстѣ съ нами,
Нашихъ дѣтей полюбили и бдѣли надъ ними. Но Ли’са,
Видно, досада схватила, что мы живемъ понемножку,
Счастливы всѣ и его сѣтей и проказъ избѣгаемъ.
Все, бывало, онъ бродитъ ночью у стѣнъ, да въ вороты
Въ тихомолку глядитъ; но, къ-счатью, собаки узнали,
Онъ на утёку, но какъ-то онѣ его изловили
И, если правду сказать, его потрепали маленько;
Но таки-спасся, шельмецъ, и насъ оставилъ въ покоѣ.
Слушайте жь дальше! не много спустя, онъ монахомъ приходитъ,
Мнѣ письмо и печать отдаетъ. И узналъ я
Вашу печать на письмѣ; а въ письмѣ я читаю,
Что миръ прочный звѣрямъ и птицамъ вы объявили.
И говорить онъ мнѣ началъ: будто онъ въ схиму постригся,
Будто далъ онъ обѣтъ отъ всѣхъ грѣховъ отмолиться,
Будто онъ кается въ нихъ. Такъ нХ за чѣмъ больше бояться
Всѣмъ намъ его. Онъ поклялся отъ мяса совсѣмъ отказаться.
Мнѣ и клобукъ показалъ онъ, далъ посмотрѣть и нарАмникъ.
Даже свидѣтельство вынулъ отъ одного онъ пріора,
И, чтобъ совсѣмъ убѣдить, показывалъ мнѣ власяницу,
Всталъ потомъ и промолвилъ: Богъ да хранитъ васъ, сердечныхъ!
Мнѣ еще много сегодня дѣлъ предстоитъ! Да прочесть мнѣ
Нужно ныньче еще и септы и ноны и весперъ.
И, уходя, онъ молитвы читалъ, а самъ уже думалъ,
КЮкъ бы ввести насъ въ погибель и насъ доканать беззащитныхъ.
Я же съ радости сталъ своимъ говорить о счастливой
Вѣсти въ вашемъ письмѣ, и были всѣ тому рады.
Рейнеке схимникомъ сталъ, такъ, стало-быть, нИчего больше
Намъ бояться за жизнь. Я вышелъ со всѣми своими
За монастырскія стѣны, и рады мы были свободѣ.
Но мы раскаялись вскорѣ. Онъ въ кустахъ притаился;
Прыгнулъ, разбойникъ, и, двери намъ собой заслоняя,
Лучшаго сына схватилъ и съ нимъ поминайте какъ звали.
Все погибло для насъ съ-тѣхъ-поръ, какъ насъ онъ отвѣдалъ —
Началъ за нами гоняться и ни собаки, ни люди
Насъ не могли защитить отъ козней его богомерзкихъ.
Такъ потаскалъ у меня почти всѣхъ дѣтей онъ, разбойникъ;
Изъ двадцати только пять всего у меня и осталось,
Прочихъ онъ всѣхъ задушилъ. Сжальтесь надъ горемъ несчастныхъ!
Онъ зарѣзалъ вчера лишь дочь мою, только собаки
Тѣло одно и спасли. Вотъ оно передъ вами!
Онъ, кровопійца, то сдѣлалъ… О! будьте къ намъ милосерды!
Тутъ промолвилъ король: ну, что жь ты, Гримбартъ, намъ скажешь,
Такъ-то постится твой схимникъ, такъ-то онъ плоть распинаетъ!
Только бы годъ мнѣ прожить, а онъ меня не забудетъ!
Но къ-чему тутъ слова! Внемли, Курогонъ удрученный:
Бѣдной дщери твоей отдастся вся честь, что усопшимъ
Здѣсь подобаетъ. По ней виргильи пѣть закажу я,
Тѣло съ честью землѣ мы всѣ предадимъ, и ужь послѣ
На совѣтѣ положимъ казнь за убійство такое.
И король приказалъ виргильи пѣть по усопшей.
Domіno placebo хоръ затянулъ; литанію запѣли.
Могъ бы я вамъ разсказать, кто у нихъ лекцію пѣлъ тамъ,
Кто респонзы тянулъ, да долго разсказывать будетъ.
Тѣло зарыли въ могилу; на ней же поставили славный
Мраморный камень, чудесно отполированный; былъ онъ
Въ видѣ плиты обтесанъ и сверху надпись блестѣла:
«Дочь пѣтуха Курогона, Скороножка-насѣдка,
Снесшая много яицъ и доброй хозяйкой быть тщившись,
Здѣсь подъ симъ камнемъ лежитъ, убитая Рейнеке-Ли’сомъ!
Свѣтъ да узнаетъ, какъ съ нею онъ поступилъ, душегубецъ,
И да оплачетъ ее». Вотъ какъ надпись гласила.
Послѣ того самъ король всѣхъ мудрецовъ созываетъ,
Держитъ съ ними совѣтъ, какъ наказать за убійство,
О которомъ и онъ и всѣ лишь сейчасъ услыхали.
И на совѣтѣ рѣшили: отправить посла къ лиходѣю,
Чтобы онъ волей-неволей предсталъ предъ царскія очи
Въ первый же день засѣданья, когда всѣ чины соберутся.
Браунъ-медвѣдь былъ избранъ посломъ. Къ нему обращаясь,
Молвилъ Нобель-король: смотрите жь, Браунъ, старайтесь
Мнѣ привести душегубца! Промаха только не дайте:
Рейнеке золъ и коваренъ; разныя сѣти онъ будетъ
Вамъ разставлять, не поддайтесь; будетъ льстить вамъ безбожно,
Будетъ обманывать, лгать. «Ужь не заботьтесь», отвѣтилъ
Самонадѣянный Браунъ: «ужь будьте покойны! а если
Онъ хоть разъ меня на смѣхъ подниметъ, вотъ, передъ Богомъ!
Пусть провалюся сквозь землю, тАкъ ему отплачу я,
ТЮкъ его скрючу, сломаю, что онъ и своихъ не узнаетъ.»
ВТОРАЯ ПѢСНЬ.
[править]Гордо шествовалъ Браунъ, путь къ горамъ направляя.
Шествовалъ онъ по степи пространной, песчаной и длинной.
Вотъ ужь прошелъ онъ ее и сталъ подходить мѣрнымъ шагомъ
Къ тѣмъ горамъ, средь которыхъ охотился Рейнеке лѣтомъ;
За день предъ симъ, какъ онъ слышалъ, онъ еще въ нихъ забавлялся.
Браунъ, однако, прошелъ въ Малепартусъ; тамъ были
Чудныя зданья у Ли’са. Изъ всѣхъ его зЮмковъ и бурговъ
Былъ Малепартусъ важнѣйшимъ и лучшимъ. Туда укрывался
Всякій разъ Рейнеке, если задумывалъ пакость какую.
Браунъ, къ зАмку пришедши, увидѣлъ, что зЮмокъ былъ крѣпко
НА-крѣпко запертъ. Такъ онъ, постоявъ и подумавъ въ воротахъ,
Рѣчь завесть съ Лисомъ рѣшился: «дома ль вы, дядюшка, ныньче?
Браунъ-медвѣдь къ вамъ пришелъ, чрезвычайнымъ посломъ королевскимъ.
Хочетъ король непремѣнно, чтобы явились на судъ вы,
И чтобы вмѣстѣ со мной ко двору вы отправились ныньче —
Каждому тамъ по заслугамъ возмездье воздастся; инЮче
Съ жизнью своею проститесь; если останетесь здѣсь вы,
Пытки и плахи вамъ мало. Вы подумайте, дядя,
Да и ступайте со мною, не то вамъ солоно будетъ.»
Лисъ же лежалъ въ-тихомолку, слушая Брауна рѣчи;
Самъ же раздумывалъ думу: кЮкъ бы, право, устроить,
Чтобъ деревенщинѣ этой отмстить за грубое слово?
Ну-тка, обдумаемъ дѣльцо. И вотъ онъ идетъ въ глубь жилища,
Шаритъ въ разныхъ углахъ — искусно былъ выстроенъ зЮмокъ:
Дырки и норки вездѣ, ходы различные всюду
Длинные, узкіе — съ дверью иной, а другой и безъ двери,
Все смотря по нуждѣ и по времени. Только узнаетъ,
Что его ищутъ, бывало, за плутни, иль дѣльцо какое,
Вотъ ему тутъ и защита. Также частенько въ ловушки
Эти его попадался съ-дуру звѣрокъ какой бѣдный:
Все было нЮ-руку Ли’су, всѣмъ былъ доволенъ разбойникъ.
Рейнеке выслушалъ рѣчь; только онъ мудро боялся,
Нѣтъ ли въ засадѣ другихъ, вмѣстѣ съ посломъ прибѣжавшихъ.
Но, увѣрившись лично, что Браунъ одинъ его ждетъ тамъ,
Вышелъ, хитрецъ, за ворота и молвилъ: «милости просимъ,
Дядюшка! вы извините, что ждать я васъ долго заставилъ!
Весперъ читалъ все. Спасибо, что сами меня посѣтили;
Вы при дворѣ мнѣ полезны и крѣпко на васъ я надѣюсь.
Милости просимъ! Будьте какъ дома! Право, не грѣхъ ли
Васъ идти заставлять въ жарынь такую далеко?
Боже мой! какъ вы вспотѣли! волосы ваши всѣ мокры!
Еле дышете сами. Иль никого ужь другаго
У короля не нашлось для посылокъ, и васъ онъ,
Рѣдкаго мужа, избралъ мнѣ возвѣстить свою волю?
Но для меня жь это лучше; вы не откажетесь вѣрно
Предъ королемъ за меня доброе слово замолвить.
Завтра я ужь рѣшился, хоть плохъ я очень здоровьемъ,
Съ вами идти ко двору; туда ужь давно я сбираюсь;
Только сегодня не въ мочь мнѣ въ путь отправляться далекій;
Кушанья вотъ одного я ныньче поѣлъ по несчастью,
А теперь и болѣю; что-то все рѣжетъ въ желудкѣ.»
Браунъ на то возразилъ: — А что жь это было такое? —
«Проку мало вамъ будетъ», Лись тутъ медвѣдю отвѣтилъ,
«Если про это скажу вамъ. Бѣдно теперь я питаюсь;
Но терпѣливо сношу; не графъ, человѣкъ неимущій!
И коль для нашего брата лучше чего не найдется,
ѣшь, пожалуй, и соты, такого добра здѣсь довольно.
Ихъ изъ нужды лишь я ѣмъ; съ нихъ-то меня и раздуло.
Противъ воли ихъ жрешь — какое тутъ будетъ здоровье?
Было-бъ другое здѣсь что, я сотъ и за деньги бъ не тронулъ.»
— Ай! что я слышу! воскликнулъ медвѣдь: ай! какой привередникъ!
Соты чудная вещь, ѣстъ ихъ, повѣрьте, не всякій!
Соты, я вамъ скажу, лучше всѣхъ кушаній рѣдкихъ,
Соты люблю я; достаньте, дядя, мнѣ сотъ; вы въ убыткѣ,
Право, не будете, дядя; ужь вамъ за нихъ заслужу я. —
«Вы не смѣетесь?» Лись возразилъ. — Какое! ей Богу! —
Тутъ побожился медвѣдь — я говорю вамъ серьёзно.
«Если такъ» отвѣчалъ ему Ли’съ: «радъ служить вамъ;
Сила-мужикъ не далеко, живетъ вонъ тамъ за горою,
Пропасть сотъ у него! Вы отродясь не видали
Кучи такой.» Обуяла сильная похоть медвѣдя,
Слюнки съ губъ потекли, сотъ ему захотѣлось.
«О, сведите меня!» тутъ онъ воскликнулъ: «скорѣе!
Дядюшка, вамъ услужу я, только вы сотъ мнѣ достаньте.
Право, отвѣдаю только, дРсыта ѣсть ихъ не стану».
«Ну, такъ пойдемъ» отвѣчалъ ему Лисъ: «соты вамъ будутъ.
Ныньче я на ноги плохъ, но, дядюшка, къ вамъ моя дружба
Слабый мой шагъ подкрѣпитъ. Нѣтъ никого въ цѣломъ мірѣ,
Даже изъ цѣлой родни, кого бы какъ васъ уважалъ я!
Но пойдемъ-те! за то вы мнѣ при дворѣ пригодитесь
Въ день засѣданья; враговъ ужь вмѣстѣ тамъ посрамимъ мы.
Медомъ васъ угощу я, еле двинетесь съ мѣста!»
Самъ же думалъ, хитрецъ, о палкахъ крестьянина-Силы.
Лисъ впередъ забѣжалъ, Браунъ шелъ за нимъ слѣпо.
Если удастся, Рейнеке думалъ, ныньче жь тебѣ я
Меду такого отвѣшу, что до зимы не забудешь.
Вотъ, пришли они къ Силѣ на дворъ; веселился заранѣ
Браунъ, какъ тѣ дураки, что слѣпо вѣрятъ надеждѣ.
Вечеръ давно наступилъ, и Рейнеке зналъ, что ужь Сила,
Плотникъ и мастеръ отмѣнный, давно залегъ на постелю.
А на дворѣ у него валялся дубовый обрубокъ,
Толстый, огромный: два клина загналъ въ него Сила-крестьянинъ,
И начинала широко ужь щель отъ комля разверзаться.
Рейнеке это замѣтилъ, и, обращаясь къ медвѣдю,
«Дядюшка» молвилъ ему онъ: «въ этомъ пнѣ столько меду,
Что и представить нельзя; воткните лишь морду поглубже,
Сколько-возможно поглубже. Только, смотрите, немного
Кушайте меду; не то, какъ я, заболѣете, грѣшный.»
— Что жь вы, отвѣтилъ медвѣдь, я развѣ обжора? «Позвольте!
Мѣру вездѣ наблюдай, во всѣхъ дѣлахъ и поступкахъ!»
Такъ обмануть себя далъ медвѣдь и голову всунулъ
Въ щель по самыя уши и также переднія лапы.
Только и ждалъ того Лисъ; съ большимъ трудомъ и усильемъ
Клинья онъ вынулъ, и Браунъ завязъ въ щели съ головою,
Съ лапами… и не помогутъ ему ни моленья, ни крики.
Задалъ Лисъ Брауну дѣла, хоть силой и смѣлостью взялъ онъ;
Такъ-то племянничекъ дядю въ полонъ къ себѣ хитростью прибралъ.
Взвылъ и забился медвѣдь и задними лапами страшно
Сталъ онъ работать и столько шумѣлъ, что Сила проснулся.
Что бъ это было? плотникъ подумалъ, взявши топоръ свой,
На всякій случай, когда бы воры теперь къ нему лѣзли.
Браунъ, межь-тѣмъ, пребывалъ въ страхѣ великомъ. Щемила
Сильно голову щель, отъ боли онъ вылъ и метался.
Но какъ ни бился, а пользы было немного. Онъ думалъ,
Что ужь тутъ ему смерть; на это и Лисъ полагался,
И, завидя вдали крестьянина-Силу, воскликнулъ:
«Браунъ, какъ можется вамъ? немного вы кушайте только!
Вкусно ль вамъ, дядюшка? Сила самъ идетъ угощать васъ;
Послѣ обѣда винца онъ вамъ поднесетъ; на здоровье!»
И безъ оглядки шельмецъ къ себѣ побѣжалъ въ Малепартусъ.
Сила пришелъ наконецъ и, Бурку увидѣвъ, звать началъ
Всѣхъ мужиковъ, что въ корчмѣ сидѣли, вино распивая.
«Эй вы! бѣгите сюда! медвѣдь на мой дворъ затесался,
Право слово, не лгу.» И встали они и гурьбою
Всѣ за нимъ побѣжали, чтС ни попало взявъ въ руки.
Кто въ торопяхъ схватилъ вилы, кто отъискалъ гдѣ-то грабли,
Молотъ одинъ пріобрѣлъ, другіе бѣжали съ рогаткой,
Съ разнымъ дубьемъ и дрекольемъ. Даже дьячокъ и священникъ
Бить медвѣдя бѣжали. Даже попова кухарка
(Юттой звалася она, и кашу умѣла готовить,
Какъ никто не готовилъ) и та назади не осталась:
Съ прялкой туда же бѣжала драть шкуру съ несчастнаго звѣря.
Слышалъ онъ гвалтъ и весь шумъ, и страхомъ и болью томимый,
Съ силою вырвалъ изъ щели голову, всю ободравши
Морду свою до ушей и въ трещинѣ кожу оставивъ…
Нѣтъ! злополучнѣе звѣря никто не видалъ! И струилась
Кровь у него съ головы… А проку все было немного!
Лапы въ щели оставались; и сталъ порываться онъ, бѣдный,
Съ ревомъ выдернулъ ихъ, но когти и кожа остались
Въ трещинѣ съ кровью и съ мясомъ. Дорого соты пришлися
Бѣдному Брауну, въ горлѣ коломъ они ему сѣли,
Въ путь онъ не въ добрый часъ вышелъ. Морда и лапы въ крови всѣ,
На ноги встать онъ не можетъ, не можетъ онъ тронуться съ мѣста,
Ни ползти, ни идти. А Сила бѣжитъ къ нему прямо,
Всѣ бѣгутъ на него и всѣ на него нападаютъ.
Всѣ ему гибель несутъ. Вотъ, патеръ длинной дубиной
Издали бросилъ въ него и ловко въ спину потрафилъ.
Браунъ туда и сюда, но тутъ его окружили,
Вилой кололи одни, другіе били дрекольемъ.
Молотъ съ щипцами кузнецъ принесъ, набѣжали еще
Кто съ лопатой, кто съ ломомъ, и били, кричали и били
Такъ-что въ предсмертной тоскѣ онъ въ собственномъ калѣ валялся.
Всѣ на него напустились, никто прійдти не замедлилъ;
Широконосый Людольфъ, да Шлёппе съ нимъ кривоногій
Били сильнѣй всѣхъ, а Герольдъ цепомъ молотилъ, что есть силы;
Возлѣ него топоталъ кумъ его Кюкерлей толстый,
И всѣхъ больше они на Брауна злились и лѣзли.
Также и Квакъ вмѣстѣ съ Юттой отъ нихъ ни въ чемъ не отстали;
Талька Лорденъ хватила бѣднаго звѣря ушатомъ.
И не одни только эти, а всѣ мужики и всѣ бабы,
Сколько ихъ ни было тутъ, смерти желали медвѣдю.
Больше всѣхъ расшумѣлся Кюкельрей — важничалъ тѣмъ онъ
Что Вильгетруда, съ посада (всѣ про то знали въ селеньи),
Сыномъ его называла, отецъ же былъ всѣмъ неизвѣстенъ.
Думали, правда, въ селѣ, что Зандеръ, батракъ черномазый,
Былъ въ этомъ дѣлѣ замѣшанъ, парень отмѣнный и храбрый,
Если одинъ оставался. — Вотъ полетѣли и камни
Градомъ на Брауна; плохо въ то время ему приходилось.
Силинъ братъ подскочилъ и началъ медвѣдя дубиной
По головѣ колотить; не взвидѣлъ тотъ Божьяго свѣта,
Разомъ съ удара рванулся и бросился прямо на женщинъ;
Взвыли, шарахнулись бабы; однѣ разбѣжались, другія
Въ воду попадали. Патеръ тутъ завопилъ: «поглядите!
Тамъ внизу Ютта-кухарка плыветъ и прялка за нею!
О, помогите, міряне! Выкачу пива двѣ бочки
Вамъ въ награду за это и дамъ во грѣхахъ отпущенье».
Замертво бросивъ медвѣдя, всѣ къ водѣ побѣжали
Женщинъ тонувшихъ спасать. — Тою порой, какъ мужчины
Къ берегу всѣ удалились, Бурка къ водѣ дотащился,
Изнемогая отъ боли и кровью весь истекая.
Онъ утопиться лучше хотѣлъ, чѣмъ эти побои
Съ срамомъ такимъ перенести. Плавать онъ не учился,
Такъ и надѣялся жизнь окончить въ волнахъ быстротечныхъ.
Но противъ чаянья вовсе онъ поплылъ, счастливо несомый
Внизъ теченьемъ рѣки; крестьяне его увидали,
Крикнули разомъ: «Намъ это въ вѣчный стыдъ обратится!»
Всѣ запечалились крѣпко и съ бабами стали ругаться:
«Лучше бъ вамъ дома сидѣть! сами смотрите, плыветъ онъ!»
Тутъ подступили гурьбой къ бревну и его осмотрѣли,
Въ трещинѣ кожу нашли и волосы съ морды, и смѣхомъ
Всѣ залились и вскричали: «Къ намъ ты еще попадешься
Въ руки, дружокъ, ишь, оставилъ намъ подъ закладъ свои уши!»
Такъ поносили они несчастнаго звѣря; но радъ был
Онъ, что хоть смерти избѣгнулъ. Самъ проклиналъ мужиковъ онъ,
Бившихъ его, и стоналъ отъ боли въ ушахъ, въ поясницѣ;
Также и Рейнеке клялъ за измѣну. Съ такими мыслями
Плылъ онъ все дальше и дальше; несомый бурнымъ потокомъ,
Съ милю почти онъ проплылъ въ очень-короткое время,
И истомленный на берегъ выползъ, стѣная отъ боли.
Звѣря несчастнѣе солнце еще никогда не видало!
Онъ и до утра не думалъ дожить, помереть собрался ужь
И воскликнулъ: «О Рейнеке, лживый, коварный измѣнникъ;
Злобная тварь!» тутъ на память пришли ему Сила, крестьяне,
Толстый дубовый обрубокъ, и Рейнеке проклялъ онъ снова.
Между-тѣмъ, Рейнеке-Лисъ, употчивавъ дядюшку мёдомъ,
Вспомнилъ, что зналъ онъ мѣстечко, гдѣ куры водились, и мигомъ,
Цапнувъ одну, побѣжалъ съ добычей къ рѣкѣ наслаждаться.
Скушавши курицу, тотчасъ опять по дѣламъ онъ пустился
Внизъ по рѣкѣ, постоялъ, водицы испилъ и подумалъ:
«О, какъ я радъ, что медвѣдя такъ удалось мнѣ отдѣлать!
Бьюсь объ закладъ, что крестьяне его топоромъ угостили!
Браунъ всегда былъ врагомъ мнѣ, теперь мы съ нимъ квиты. А дядей
Я еще звалъ все его, но что же? теперь онъ ужь умеръ;
Этимъ я буду гордиться, доколѣ самъ существую!
Сплетничать онъ и вредить мнѣ больше не будетъ!» — И вотъ, онъ
Видитъ вдругъ у рѣки, лежитъ, въ предсмертныхъ страданьяхъ,
Браунъ-медвѣдь. Такъ ему и ударило въ сердце. «О, Сила!»
Вскрикнулъ Рейнеке-Лисъ: «болванъ неотесанный, грубый!
Пищей побрезгалъ прекрасной, вкусной и сочной, которой
Брезгать никто бы не сталъ, которая, просто, бросалась
Въ руки тебѣ. Хорошо, что залогъ хоть признательный Браунъ,
За угощенье тебѣ оставилъ!» Такъ думалъ коварный,
Брауна видя въ крови, безъ силъ, безъ чувствъ, безъ дыханья.
«Дядюшка, васъ ли я вижу!» Рейнеке крикнулъ медвѣдю,
«Иль что забыли у Силы? Скажите, ему я сей часъ же
Знать дамъ о васъ. Иль не надо? Навѣрно, ужь, множество мёду
Вы у него потаскали; иль, расплатились съ нимъ честно?
КЮкъ все было, скажите? Да кЮкъ вы росписаны славно!
Что это съ вами случилось? Вкусенъ ли, полно, былъ мёдъ-то?
Впрочемъ, по этой цѣнѣ много его продается!
Дядя! скажите, въ какой вы орденъ попали внезапно,
Что такой красный баретъ надѣли на голову? Право,
Вы не аббатомъ ли стали? Вѣрно, цирюльникъ, какъ брилъ вамъ
Вашу почтенную плѣшь, за-уши вамъ задѣвалъ все;
Вы хохолъ потеряли, какъ вижу, со щекъ своихъ кожу,
Да и перчатки вдобавокъ. Вы не развѣсили ль гдѣ ихъ?»
Такъ бѣдный Браунъ внималъ разнымъ колкимъ насмѣшкамъ,
Самъ отъ боли и мукъ не могши вымолвить слова,
КЮкъ себѣ въ горѣ помочь, не зная. И, чтобъ ужь не слушать
Долѣе бранныхъ рѣчей, къ рѣкѣ коё-какъ дотащился,
Бросился въ воду и поплылъ, несомый быстрымъ теченьемъ,
И ужь подальше на берегъ выплылъ несчастный. И тамъ онъ
Въ мукахъ лежалъ и стоналъ, самъ съ собой разсуждая:
«Хоть бы ужь смерть поскорѣе! Ходить я больше не въ силахъ;
Нужно бъ идти ко двору, отдать отчетъ о посольствѣ,
А тутъ, срамомъ покрытый, лежишь по милости Ли’са.
Дай-ка мнѣ только ожить, ужь я отплачу тебѣ, лживый!»
И онъ, съ силой собравшись, четверо сутокъ тащился,
И, наконецъ, къ королю пришелъ, изнывая отъ боли.
Только король увидалъ медвѣдя въ такомъ положеньи,
Такъ и воскликнулъ: «Богъ милосердый! Браунъ ли это?
Что это съ нимъ приключилось?» И Браунъ ему отвѣчалъ тутъ:
«ТЮкъ, государь, безпримѣрно, ужасно мое положенье!
Рейнеке-Лисъ, душегубецъ, мнѣ измѣнилъ такъ постыдно!»
Тутъ король, разсердившись, воскликнулъ: «За это злодѣйство
Я отмщу безпощадно! Такого барона, какъ Браунъ,
Рейнеке-Ли’су позволить на смѣхъ подымать и безчестить?
ДЮ, клянусь честью и царствомъ! клянусь королевской короной!
Лисъ за все мнѣ отвѣтитъ, что Брауну злаго надѣлалъ,
Пусть не коснусь я къ мечу, когда не сдержу своей клятвы!»
И король повелѣлъ совѣту сейчасъ же собраться,
Засѣданье начать и казнь за злодѣйство назначить.
Всѣ рѣшили, если монарху то будетъ угодно,
Снова потребовать Ли’са — пусть самъ себя защититъ онъ
Противъ всѣхъ жалобъ, какъ знаетъ. Котъ-Гинце можетъ посольство
Взять на себя, за тѣмъ, что уменъ онъ, ловокъ и смѣтливъ.
Такъ, на совѣтѣ, рѣшили всѣ мудрецы государства.
И король, соизволивъ на то, обращается къ Гинце:
«Оправдайте же выборъ совѣта, онъ молвилъ, и если
Лисъ за собой посылать въ третій разъ насъ заставитъ,
То и себя и свой родъ на вѣки только погубитъ;
Если уменъ, приходи онъ заранѣ. Ему вы объ этомъ
Скажете лично; другихъ онъ всѣхъ презираетъ, но вашимъ
Мнѣньемъ онъ дорожитъ.» И котъ отвѣчалъ государю:
«Если бъ изъ этого только путное вышло! Но кАкъ же
Къ Рейнеке-Ли’су пойду я, и что я стану тамъ дѣлать?
Воля ваша на все; но я, государь полагаю,
Лучше бъ другаго кого къ нему отправить съ посольствомъ;
Малъ я, невзраченъ и слабъ. Вотъ, Браунъ силёнъ и огроменъ,
А не могъ же привесть Рейнеке-Ли’са; такъ кАкъ же
Я-то за дѣло возьмусь? За слово съ меня не взъищите!»
«Ты меня не упросишь», король возразилъ: "мы встрѣчаемъ
Много малыхъ людей, да умныхъ, хитрыхъ и ловкихъ,
Много большихъ, да глупцовъ. Не великаномъ ты смотришь,
Правда, да взялъ ты умомъ. "Послушался котъ и отвѣтилъ:
«Ваша воля законъ мнѣ! и если мнѣ знаменье будетъ
Съ правой руки, на дорогѣ, то путь совершу я удачно.»
ТРЕТЬЯ ПѢСНЬ.
[править]Гинце-Котъ ужь довольно пути отложилъ за собою,
Какъ вдругъ Мартынову-Птичку увидѣлъ вдали, и воскликнулъ:
«Добрая птица! счастье сулишь мнѣ! Сверни-ка съ дороги,
И лети все правѣе!» Птица вспорхнула и сѣла
Съ пѣснью на дерево слѣва отъ Гинца-Кота. И взгрустнулось
Сильно ему, и пророчилъ себѣ онъ бѣду и несчастье;
Но, какъ бываетъ со всѣми, сталъ ободрять себя тутъ же.
Шелъ онъ, шелъ и пришелъ въ Малепартусъ, и видитъ,
Лисъ сидитъ на крыльцѣ; ему поклонившись, онъ молвилъ:
«Богъ милосердый да дастъ вамъ вечеръ счастливый! На вашу
Жизнь король умышляетъ за то, что вы не хотите
Стать на судъ передъ нимъ; и дальше велѣлъ онъ сказать вамъ,
Чтобы къ нему вы явились, не то будетъ плохо всѣмъ вашимъ.»
Лисъ ему отвѣчалъ: «Милости просимъ, племянникъ!
Богъ да услышитъ меня, и васъ никогда не оставитъ.»
Но, не того онъ желалъ въ своемъ предательскомъ сердцѣ;
Новыя козни готовилъ, только и думалъ о средствахъ,
КЮкъ бы посланника снова назадъ спровадить съ безчестьемъ.
Все продолжая кота племянникомъ звать, онъ промолвилъ:
«Ну, племянничекъ, чѣмъ же мнѣ васъ попотчивать ныньче?
Спится лучше ужь какъ-то на сытый желудокъ; сегодня
Я вашъ хозяинъ, а завтра, съ утра, ко двору ужь пойдемъ мы;
Право, лучше такъ будетъ. Изъ цѣлой родни моей только
Васъ одного и люблю я, васъ одного уважаю.
А прожорливый Браунъ грубо со мной обращался.
Страшно онъ силенъ и золъ, и я ни за что бы въ дорогу
Съ нимъ пойдти не рѣшился. Съ вами же дѣло другое,
Съ вами иду я охотно. Завтра, вмѣстѣ съ разсвѣтомъ,
Мы и отправимся въ путь: ладно такъ, кажется, будетъ.»
Гинце ему отвѣчалъ: «Ужь, право, лучше бы было,
Намъ, какъ стоимъ и какъ есть, пойдти къ королю. На полянѣ
Свѣтятъ мѣсяцъ и звѣзды; дороги гладки и сухи.»
«Ночью дороги опасны», на то ему Ли’съ отвѣчаетъ:
"Днемъ дружелюбно со всѣми встрѣчаемся мы, ну… а ночью;
Право, не всякая встрѣча сходитъ съ рукъ безопасно.
Котъ ему возразилъ: «такъ вы скажите, племянникъ,
Если ужь мы остаёмся, чтС у васъ ужинать станемъ?»
«Бѣдно я здѣсь пробавляюсь» отвѣтствовалъ Рейнеке хитрый:
«Если жь останетесь вы, свѣжихъ сотъ принесу я,
Выберу самъ ужь для васъ, что ни есть наилучшихъ.»
«Я никогда ихъ не ѣмъ» отвѣтилъ котъ ему съ сердцемъ:
«Если въ домѣ у васъ ужь нѣтъ ничего повкуснѣе,
Мышь мнѣ подайте! до ней я страстный охотникъ, а соты
Вы про другихъ сберегите.» — «Какъ? до мышей вы охотникъ?»
Лисъ съ удивленьемъ спросилъ: «только скажите — мышами
Я угостить васъ готовъ. Тамъ у попа по сосѣдству
Есть амбаръ на дворѣ, и столько мышей развелось въ немъ,
Что не свезешь и возами; самъ я, могу васъ увѣрить,
Слышалъ, какъ плакался попъ, что нѣтъ отъ мышей тамъ отбою.»
Котъ, подумавши молвилъ: «Сдѣлайте милость, племянникъ,
Мѣсто мнѣ укажите! Всякой дичи вкуснѣе
Мыши, повѣрьте; я страстный охотникъ до нихъ.» — «Ну, племянникъ»
Лисъ отвѣчалъ: «когда такъ, вамъ ужинъ будетъ прекрасный.
НХчего медлить, пойдемте; знаю, чѣмъ угостить васъ.»
Котъ и повѣрилъ, пошелъ; пришли къ попову амбару,
Стали у глиняной стѣнки. Рейнеке только вчера лишь
Въ ней лазейку продѣлалъ и ночью, когда всѣ уснули
Лучшую курицу снялъ съ нашести. Мартынка-поповичъ
Вздумалъ за то отомстить; къ лазейкѣ хитрР прикрѣпилъ онъ
Петлю живую съ шнуркомъ, въ надеждѣ, что если въ другой разъ
Прійдутъ къ нему воровать, отмститъ онъ за курицу вору.
Рейнеке все это зналъ и, рѣчь къ коту обращая,
«Милый племянникъ» сказалъ: «вотъ полѣзайте въ лазейку;
Я жь караулить здѣсь буду, пока вы охотитесь; пропасть
Тамъ вы найдете мышей. Чу! какой свистъ поднимаютъ!
Кушайте вволю, а послѣ назадъ приходите, я буду
Здѣсь дожидаться. Мы съ вами вмѣстѣ всю ночь проведемъ ужь,
Такъ-какъ завтра съ зарею въ путь отправляемся долгій;
Но сокращать его станемъ другъ другу веселой бесѣдой.»
«Да безопасно ли лѣзть въ эту лазейку?» спросилъ котъ:
«Эти попы иногда себѣ-на-умѣ вѣдь бываютъ.»
Хитрый Лисъ отвѣчалъ: «Ну, кто жь это можетъ предвидѣть!
Если вы трусите, мы возвратимся; жена моя дома
Съ честью васъ прійметъ и вамъ предложитъ вкусную пищу.
Правда, не будетъ мышей, но все-таки будемъ мы сыты.<»>
Но Котъ-Гинце въ лазейку ужь прыгнулъ, стыдясь подозрѣнья
Въ трусости низкой, и въ петлю поповича прямо попался.
Такъ-то гостей угощалъ Рейнеке-Лисъ въ своемъ зАмкѣ.
Гинце-Котъ, ощутивши петлю живую на шеѣ,
Такъ и обмеръ со страху; прыгнулъ онъ сильно въ лазейку,
Такъ-что петля какъ разъ ему обвилась вокругъ горла.
Жалобно тутъ онъ воззвалъ къ Рейнеке-Ли’су, который
Стоя у самой лазейки, съ радости зубы лишь скалилъ
И, ухмыляясь коту, такъ говорилъ сквозь лазейку:
«ВкЩсны ли мыши вамъ, Гинце? Жирны, должно быть, не такъ ли?
Только бъ Мартынка провѣдалъ, что дичью его вы живитесь,
Онъ бы горчицы принесъ вамъ: вѣжливый мальчикъ Мартынка!
Это у васъ при дворѣ, чтС ль такъ поютъ за обѣдомъ?
Что-то не вѣрится, право. Еслибы Изегримъ также
Въ эту ловушку, какъ вы, съ своей головою попался,
Вдругъ бы за всѣ свои козни онъ мнѣ поплатился, разбойникъ!»
И, сказавъ рѣчь такую, Рейнеке-Лисъ удалился.
Но теперь убѣжалъ онъ не на одно воровство лишь.
Волокитство, убійство, разбой и измѣну считалъ онъ
Дѣломъ вовсе-негрѣшнымъ. Вотъ и теперь онъ задумалъ
Нѣчто свершить въ такомъ родѣ. Зазнобу свою Гиремунду
Шелъ навѣстить онъ съ двоякою цѣлью: во-первыхъ, въ надеждѣ
Вызнать отъ ней, въ чемъ его супругъ ея обвиняетъ;
А, во-вторыхъ, и хотѣлось старый грѣшокъ ему вспомнить.
Волкъ же былъ при дворѣ, такъ случай былъ самый удобный.
Склонность волчицы къ нему, безстыдному Ли’су, давно ужь
Сердце ревнивое волка мучила праведнымъ гнѣвомъ.
Къ женщинамъ въ комнату Лисъ вошелъ и увидѣлъ, что дома
Не было ихъ. «Богъ на помощь, сводныя дѣтки!» сказалъ онъ,
Ласково дѣткамъ кивнулъ, а самъ побѣжалъ-себѣ дальше.
Утромъ съ зарей Гиремунда, домой пришедши, спросила:
«Не приходилъ ли ко мнѣ кто?» Рейнеке-Лисъ заходилъ къ намъ, —
Съ вами хотѣлъ говорить и всѣхъ насъ, сколько тутъ было
Сводными дѣтками назвалъ. Тутъ Гиремунда вспылила:
«Онъ мнѣ за это заплатитъ!» и тутъ же со всѣхъ ногъ пустилась
Мстить за обидное слово. Знала она, гдѣ бывалъ онъ,
И нагнавъ его скоро, съ сердцемъ къ нему обратилась:
«Это что за названья? и что за бранное слово
Вы предъ моими дѣтьми, безсовѣстный варваръ, сказали?
О! вы раскаетесь въ этомъ!» сказала, оскаливши гнѣвно
Бѣлые зубы на Ли’са, и въ бороду Ли’су вцѣпившись;
Больно стало ему и бросился-было отъ ней онъ,
Да нагнала его снова она. Тутъ чего ни случилось! —
Былъ по близости зАмокъ весь развалившійся; прямо
Оба къ нему побѣжали; тамъ растреснулись стѣны
Башни одной и сквозь щель Лисъ проскользнулъ, хоть и трудно
Было ему, потому-что щель оказалася узкой.
Вслѣдъ за нимъ и волчица, грузная, сильная съ лету
Голову въ щель запустила, терлась, билась, ломала,
Думая тоже пролѣзть и глубже только входила,
Глубже вязла въ щели и вылѣзть изъ ней могла ужь.
Рейнеке, это замѣтивъ, къ ней забѣжалъ стороною
…………………………………………………….
Ужь и ругалась она: «вотъ такъ-то ты поступаешь?
Какъ разбойникъ, какъ воръ!» А Лисъ на то отвѣчалъ ей:
«Коль никогда не бывало, такъ пусть же теперь это будетъ.»
………………………………………………………..
………………………………………………………..
……Но для Ли’са все это было пустое.
Кой-какъ волчица, однако, изъ трещины вылѣзла. Ли’съ же,
Злой и увертливый плутъ, былъ отъ нея ужь далеко.
…………………………………………………….
…………………………………………………….
Но обратимся къ коту и взглянемъ, что дѣлаетъ бѣдный.
Видя, что въ петлю попался, сталъ онъ по образу кошекъ
Немилосердно вопить: услышалъ это Мартынка,
И съ постели вскочилъ. — "Слава Богу! не даромъ
Петлю живую къ лазейкѣ я прикрѣпилъ; воръ попался!
Я научу его красть! "Такъ разсуждая, Мартынка
Свѣчку вздулъ, въ попыхахъ (въ домѣ всѣ спали давно ужь),
Мать и отца разбудилъ со всею домашней прислугой
Крикомъ: «лисица попалась! пойдемте къ ней и убьемте!»
Вотъ и пошли всѣ гурьбою, большіе и малые; даже
Патеръ, поднявшись съ постели, надѣлъ на себя епанечку.
Всѣ побѣжали съ свѣчами; впередъ всѣхъ летѣла кухарка.
Палку схвативши; Мартынка напалъ на несчастнаго Гинце
И давай его дуть по головѣ и по тѣлу.
Глазъ ему бѣдному вышибъ. Тутъ всѣ на него налетѣли:
Патеръ съ острою вилой самъ подоспѣлъ, какъ нарочно,
Словно разбойниковъ шайка въ амбаръ къ нему ночью залѣзла.
Котъ умирать собрался ужь и, въ бѣшенствѣ страшномъ воспрянувъ,
Въ ляжки поповы впился, кусалъ и царапалъ нещадно;
Страшно его опозорилъ и тѣмъ за глазъ отомстилъ свой.
Вскрикнулъ патеръ отъ боли, и обморокъ съ нимъ приключился.
Съ-дуру кухарка завыла, что дьяволъ тутъ, видно, вмѣшался,
НАзло ей женщинѣ бѣдной; клялась она и божилась,
Что готова отдать хоть все добро нажитое,
Только бъ такого несчастья не было съ бариномъ. Даже
Еслибъ кладъ ей достался, она и кладъ отдала бы,
Только бы баринъ ея здоровымъ остался, какъ прежде.
Такъ горевала она о барскомъ несчастьѣ и срамѣ
И объ увѣчьи его, столь для нея непріятномъ.
Тутъ его въ домъ понесли, напутствуя воемъ и плачемъ,
Бросивъ все въ торопяхъ и въ петлѣ Гинце оставивъ.
Гинце-котъ злополучный, оставшись одинъ, весь избитый,
Еле-живой и готовый духъ испустить въ ту жь минуту,
Тотчасъ взялся за шнуръ и сталъ его грызть что есть мочи.
Ужь не спастись мнѣ отъ этой бѣды! онъ, бѣдный, подумалъ.
Но удалося ему шнурокъ перегрызть. О! какъ счастливъ
Былъ онъ, когда убѣгалъ отъ мѣста, гдѣ выстрадалъ столько.
Мигомъ шмыгнулъ изъ лазейки и быстро бѣжалъ по дорогѣ,
Прямо бѣжалъ ко двору и прибылъ туда рано утромъ.
Все на себя онъ ругался: чортъ тебя сунулъ поддаться
Хитростямъ Рейнеке-Ли’са, сѣтямъ обманщика злаго!
Вотъ и съ срамомъ приходишь назадъ и съ выбитымъ глазомъ,
И съ синяками на тѣлѣ. Ну, что взялъ? вѣдь стыдно, признайся!
Гнѣвомъ король распалился, узнавши объ этомъ; онъ смертью
Страшною Ли’су грозится. И началъ опять собирать онъ
Всѣхъ старѣйшинъ своихъ; сошлись къ королю всѣ бароны,
Всѣ мудрецы, и спросилъ онъ: кЮкъ усмирить намъ злодѣя?
Только всѣ обвиненья обрушились снова на Ли’са,
Гримбартъ, барсукъ, отвѣчалъ: «На этомъ судилищѣ могутъ
Много господъ находиться, добра не желающихъ Ли’су,
Но едва ль кто захочетъ на право дворянъ посягнуть здѣсь.
Пусть въ третій разъ пригласятъ въ судилище Рейнеке-Ли’са;
Если жь онъ и тогда не явится, судъ будетъ въ правѣ
Громко его обвинить.» Король ему отвѣчаетъ:
«Я увѣренъ, что здѣсь никто не рѣшится къ злодѣю
Справить третье посольство. Кто о двухъ головахъ здѣсь?
Кто отважится жизнью еще разъ рискнуть для злодѣя,
Можетъ-быть, погубить себя и здоровье, а Лиса
Все сюда не представить? Боюсь, что никто не рѣшится.»
Громко барсукъ возразилъ: "Великій король-повелитель!
Вы позволите мнѣ, готовъ я сейчасъ на посольство,
Будь, что будетъ, потомъ. Оффиціально ль угодно
Вамъ отправить меня, иль къ Рейнеке-Ли’су явлюсь я
Будто самъ отъ себя, на все я заранѣ согласенъ.
И король разрѣшилъ: «Такъ съ Богомъ, ступай же! Ты слышалъ
Всѣ обвиненья теперь, смотри же, будь остороженъ:
Онъ человѣкъ преопасный.» И Гримбартъ отвѣтилъ на это:
«Ну, ужь рискну и закаюсь, авось его къ вамъ я поставлю.
Такъ онъ пустился въ дорогу, прямо въ дворецъ Малепартусъ;
Тамъ съ женой и дѣтьми онъ Ли’са засталъ и промолвилъ:
„Здравствуйте, Рейнеке-дядя! Мужъ вы ученый и мудрый
Мы удивляемся всѣ, кЮкъ вы королевскую волю
Презираете, прямо скажу, насмѣялись надъ нею.
Но не пора ль перестать? Только и слышишь отвсюду,
Что обвиненья на васъ. Какъ родственникъ вамъ говорю я,
Вмѣстѣ пойдемъ ко двору; вѣдь дольше ждать — не поможетъ.
Много жалобъ на васъ у нихъ при дворѣ накопилось;
Ныньче король въ третій разъ къ себѣ приглашаетъ васъ, дядя.
Если жь не явитесь вы, васъ нА-смерть осудятъ. Подступитъ
Къ вашему зЮмку король, съ огромнымъ войскомъ васалловъ
И осадитъ васъ здѣсь; и даромъ погибнете только
Вмѣстѣ съ женой и дѣтьми, и всякимъ добромъ. Не уйдти вамъ
Отъ короля и, повѣрьте, лучше будетъ, когда вы
Вмѣстѣ со мной ко двору отправитесь! Тамъ какъ-нибудь ужь
Хитростью, рѣчью искусной, поправите дѣльцо свое вы
И спасете себя: и не изъ такихъ вы напастей
Въ судные дни сухимъ выходили, враговъ посрамивши.“
Гримбартъ окончилъ, и Лисъ ему отвѣчаетъ: „Вы добрый
Мне подаете совѣтъ идти ко двору и за дѣло
Взяться свое самому. Надѣюсь я крѣпко на милость
Короля; онъ вѣдь знаетъ, сколько ему я полезенъ;
Знаетъ онъ также, что этимъ я прочимъ сталъ ненавистенъ.
Дворъ безъ меня обойдтися не можетъ. И будь я преступнѣй
Въ десять кратъ, я ужь знаю, что если мнѣ только удастся
Въ очи къ монарху взглянуть и съ нимъ перемолвить два слова,
Гнѣвъ его тотчасъ затихнетъ. Правда, его окружаютъ
Много слугъ и васалловъ, много въ совѣтъ его входятъ,
Но никто къ его сердцу не близокъ; и всѣ-то они тамъ
Такъ-себѣ только, совѣта подать не умѣютъ. За мною жь,
Гдѣ бы я ни былъ, всегда остается послѣднее слово.
И когда бы король и всѣ мудрецы ни сошлися
Спорный ли пунктъ порѣшить, вопросъ обсудить щекотливый,
Рейнеке тутъ имъ и нуженъ, безъ Рейнеке все не клеится.
Многихъ зависть тревожитъ. Ихъ-то вотъ и боюсь я.
Въ смерти моей поклялись они, и что ни есть злые —
Всѣ теперь при дворѣ — вотъ это меня безпокоитъ.
Больше десятка ихъ тамъ набралось, и самыхъ могучихъ;
КЮкъ же одинъ-то я стану съ ними со всѣми бороться?
Вотъ отъ-чего я до-сихъ-поръ туда идти не рѣшался.
Да ужь, видно, что лучше на судъ мнѣ отправиться съ вами
И защитить себя; этакъ и чести больше мнѣ будетъ,
Чѣмъ, когда третьимъ отказомъ жену и дѣтей я повергну
Въ страшную гибель, и всѣ мы можемъ погибнуть. Король же
Слишкомъ могучъ для меня, и все, что онъ ни прикажетъ —
Дѣлать я долженъ. Увижу, нельзя ли съ врагами мнѣ будетъ
Какъ-нибудь помириться, иль сдѣлку сдѣлать какую.“
Лисъ послѣ этого молвилъ: „Смотри же, жена, Эрмелина,
Зорко смотри за дѣтьми, а пуще за младшимъ, милашкой.
Зубки такъ и бѣлѣютъ въ ротишкѣ его; я надѣюсь,
Будетъ весь онъ въ отца! а вотъ и другой забіяка,
Столько же мнѣ дорогой. О, будь ты ласкова съ ними
Все это время, пока я въ отсутствіи буду! Припомню
Это добромъ я тебѣ, если счастливо вернусь къ вамъ.“
Такъ отправлялся въ дорогу Рейнеке чадолюбивый,
Такъ оставлялъ онъ жену и двухъ сыновей малолѣтныхъ.
Домъ оставлялъ безъ призрѣнья — и сильно взгрустнулось лисицѣ.
Часа еще не прошли они вдвоемъ по дорогѣ,
Какъ барсуку Лисъ промолвилъ: „Милый, дражайшій мой дядя,
Лучшій мой другъ, признаюсь, я трепетать начинаю,
Я отогнать не могу ужасной мысли, что смерти
Я на встрѣчу иду. И всѣ-то мои преступленья,
Сколько я ихъ ни свершилъ, всѣ-то встаютъ предо мною.
Ахъ, не повѣрите вы, кЮкъ я безпокоюсь и мучусь;
Вамъ исповѣдаюсь я! грѣшному мнѣ вы внемлите!
Патера нѣтъ здѣсь другаго по близости; легче на сердцѣ
Будетъ отъ этого мнѣ, и легче мнѣ съ совѣстью чистой
Будетъ предстать предъ судомъ.“ Гримбартъ ему отвѣчаетъ:
„Прежде всего отрекитесь отъ грабежа и отъ кражи,
Отъ лукавства, измѣны и прочихъ подобныхъ пороковъ;
Иначе исповѣдь, право, вамъ ни къ чему не послужитъ.“
— Знаю, Лисъ отвѣчалъ; такъ я начинаю, внимайте!
Confіteor tіbі Pater et Mater, что я медвѣдю,
Выдрѣ и многимъ звѣрямъ много надѣлалъ обиды,
Въ томъ сознаюсь и охотно за то понесу наказанье!»
«Вы по-нѣмецки со мною» барсукъ возразилъ: «объясняйтесь;
Иначе я не пойму васъ.» Далѣе сталъ говорить Лисъ:
"Правда, предъ всѣми звѣрями, сколько ни есть ихъ на свѣтѣ,
Я провинился жестоко — нельзя мнѣ въ томъ не сознаться,
Дядю-медвѣдя въ бревнѣ я защемилъ, и несчастный
Кровью едва не истекъ, и много стерпѣлъ онъ побоевъ.
Я на ловлю мышей повелъ кота, но онъ въ петлю
Тамъ попался и много выстрадалъ, глазъ потерялъ свой.
У пѣтуха Курогона также дѣтей потаскалъ я,
Не смотря ни ихъ возрастъ; сладки они мнѣ казались.
………………………………………………………
……………………………………………………..
………………Также и волкъ Изегримъ былъ
Мною безбожно поруганъ. Но вѣдь всего не разскажешь,
Да и времени столько не хватитъ. Такъ, часто, въ насмѣшку
Дядей его называлъ я, хоть вовсе съ нимъ не родствѣ мы.
Разъ, тому уже будетъ скоро шесть лѣтъ, онъ приходитъ
Въ Элькмаръ ко мнѣ, въ монастырь — тогда вѣдь тамъ проживалъ я —
Помощи проситъ; въ монахи онъ, дескать, задумалъ постричься.
Это, какъ говорилъ онъ, было его назначеньемъ.
Вотъ и сталъ онъ трезвонить въ колокола, восхищаясь
Звономъ, какъ малый ребенокъ. А я переднія лапы
Взялъ и связалъ ему крѣпко канатомъ, и вотъ забавляться
Сталъ онъ, звоня и трезвоня, разнымъ штукамъ учиться,
Стоя на заднихъ ногахъ. Звонитъ-себѣ, да и только!
Ну, и задали жь звону ему! Набѣжало народу
Тьмущая тьма со всѣхъ улицъ — на всѣхъ лицЮ нѣтъ со страху,
Смотрятъ, откуда несчастье всѣмъ угрожаетъ такое?
И находитъ его, и прежде, чѣмъ онъ объяснилъ имъ,
Что монашескій санъ принять онъ, дескать, желаетъ,
До полусмерти народъ его изувѣчилъ. Но это
Не вразумило глупца, и снова просить меня сталъ онъ,
Сдѣлать тонзуру ему; а я и спали' ему темя,
Такъ-что сморщилась кожа и пузыри повскакали.
Много ему я ударовъ, пиньковъ и побоевъ сготовилъ.
Рыбу ловить научалъ, да горька пришлась ему рыба.
Разъ, пошелъ онъ со мною — тамъ же все, въ Юлихѣ было —
Мы и подкрались къ попову жилью, а попъ былъ богатый;
Полный амбаръ съ ветчиною былъ у него; тамъ же сала
Цѣлыя лопасти рдѣли и много рыбы соленой
Было въ глубокомъ корытѣ. Послѣ долгихъ усилій,
Изегримъ въ каменной стѣнкѣ себѣ продѣлалъ лазейку;
Я его понукалъ, жадность его подстрекая.
Онъ и пролѣзъ чрезъ отверстье какъ-будто легко и свободно,
Тамъ же не могъ удержаться, наѣлся всего черезъ мѣру;
И не могъ ужь назадъ пролѣзть, съ раздувшимся брюхомъ.
Ахъ, какъ ругалъ онъ лазейку: впустила голоднаго волка,
Сытому жь, злая, не хочетъ пропускъ дозволить обратный!
Я жь, между-тѣмъ, по деревнѣ поднялъ гвальтъ и тревогу,
Всѣхъ всполошилъ и навелъ на слѣдъ полоненнаго волка.
Вотъ какъ я это устроилъ: прямо къ попу побѣжалъ я;
Онъ сидѣлъ за обѣдомъ: жирный каплунъ чуть дымился
У него передъ носомъ, чудно изжаренный. Мигомъ
Я схватилъ каплуна и съ нимъ побѣжалъ что есть мочи.
Попъ, разсердившись, за мною-было пустился, да какъ-то
Столъ въ попыхахъ опрокинулъ съ кушаньемъ всѣмъ и посудой.
«Бейте, колите, бѣгите, ловите!» вскричалъ разсерженный
Патеръ, споткнувшись о лужу (онъ ея не замѣтилъ)
И на полу растянулся. Всѣ сбѣжались, кричали:
«Бейте!» Я побѣжалъ и всѣ повалили за мною,
Алча крови моей. И громче всѣхъ попъ заливался:
«Что за безнравственный воръ! унесъ каплуна изъ-подъ носа!»
Такъ отъ нихъ утекалъ я, путь направляя къ амбару;
Тамъ противъ воли добычу свою я оставилъ; мнѣ стало
Съ ней тяжело, къ-сожалѣнью. Толпа меня потеряла.
Но каплунъ отъискался, и патеръ, его поднимая,
Волка въ анбарѣ замѣтилъ, народъ его также увидѣлъ.
Всѣмъ тутъ патеръ кричалъ: «бѣгите сюда и ловите!
Вора другаго нашелъ я, волкъ къ намъ въ руки попался!
Если уйдетъ онъ, позоръ намъ; онъ насъ засмѣетъ, одурачитъ,
Въ цѣломъ Юлихѣ сказкой сдѣлаетъ насъ онъ, пожалуй.»
Что ужь думалъ тутъ волкъ, не знаю. Но только удары
Справа и слѣва, спереди, сзади вдругъ полетѣли
Прямо на бѣднаго волка, раны ему причиняя.
Всѣ горланили страшно; еще мужики набѣжали
И наконецъ одолѣли; замертво палъ онъ предъ ними.
Больше битъ не бывалъ онъ съ-тѣхъ-поръ, какъ родился. Когда бы
На полотнѣ написать, кЮкъ попу за ветчинку
Онъ тогда заплатилъ, вышла бъ курьёзная штука.
Вотъ, потащили его по улицѣ топкой и грязной
По каменьямъ и ямамъ; не было искры въ немъ жизни.
Весь обмарался онъ, бѣдный, и бросили всѣ съ отвращеньемъ
За околицу волка, въ ровъ, наполненный грязью;
Всѣ его мертвымъ считали. Долго ли онъ обрѣтался
Въ этомъ безпамятствѣ срамномъ, покуда въ себя не пришелъ онъ,
КЮкъ онъ спасся потомъ — про это ужь я и не знаю,
Даже и послѣ того не могъ хорошенько развѣдать.
Но не взирая на все, потомъ онъ мнѣ все-таки клялся
(Года не будетъ тому) въ дружбѣ и вѣрности; только
Дружба-то длилась не долго. Знаю, зачѣмъ онъ и клялся:
Сильно ему захотѣлось дР-сыта курицъ покушать.
Я, чтобъ надъ нимъ подтрунить, описывать сталъ ему съ важнымъ
Видомъ балку одну, прибавивъ, что на ночь садятся
Жирныхъ семь куръ на нее съ однимъ пѣтухомъ откормленнымъ.
Вотъ и повелъ я его разъ ночью; полночь пробило,
Но опускное окно, подпертое легкой подпоркой,
Было открыто еще (я это заранѣ провѣдалъ).
Я показалъ видъ, что первый прыгнуть желаю въ окошко;
Да и замялся и дядѣ первый шагъ предоставилъ.
Смѣло ступайте туда, сказалъ я, и если хотите
Что-нибудь путное сдѣлать, будьте проворнѣй; клянусь вамъ
Много кормлённыхъ насѣдокъ тамъ вы найдете. И влѣзъ онъ
Робко въ окно и тихонько и ощупью сталъ искать балку,
И сказалъ наконецъ мнѣ съ видомъ упрека: куда вы
Это меня завели? какія тутъ куры? не вижу
Я и перышка здѣсь. Я отвѣчалъ: что сидѣли
Спереди, самъ я ихъ съѣлъ, другія сидятъ теперь сзади.
Все идите впередъ, да тише только ступайте.
Правда, узка была балка; его впередъ пропустилъ я,
Самъ же шелъ позади и все назадъ подвигался,
Все къ окну подходилъ и тронулъ подпорку; окошко
Съ шумомъ закрылось и страхомъ обдало волка и съ балки
На земь грохнулся онъ. Люди проснулись въ испугѣ;
Спали они у огня. Что за окошко свалилось?
Всѣ другъ друга спросили, нЮ-скоро встали и, свѣчку
Мигомъ затепливши, волка они въ углу увидали,
Вмѣстѣ бить принялись, и ужь лущили, лущили
Толстую кожу его; мнѣ чудно, кЮкъ живъ онъ остался.
"Далѣе вамъ признаюсь я, что я тайкомъ и открыто
Часто ходилъ къ Гиремундѣ. Конечно, дурно то было…
Еслибъ того не бывало! ПятнЮ никогда ужь не смыть ей!
Цѣлой жизнью своей такого стыда не загладишь.
«Все я вамъ исповѣдалъ, все, что только припомнить
Могъ, и чтС мою душу такъ тяжело угнетало.
Дайте въ грѣхахъ отпущенье! съ покорностью все я исполню,
Что на меня за грѣхи вы ни положите въ пеню.»
Гримбартъ зналъ, какъ въ подобныхъ случаяхъ дѣйствовать нужно.
Вѣтку дорогой сломилъ и молвилъ: «Дядя, ударьте
Три раза этою вѣткой себя по плечу и на землю,
Такъ-какъ я вамъ укажу, ее положите и трижды
Черезъ нее перепрыгнувъ, къ ней приложитесь смиренно.
Пеню такую на васъ я, возложивъ, отпущаю
Всѣ вамъ грѣхи и проступки и прощаю за все васъ,
Что бы ни сдѣлали вы, во имя данной мнѣ власти!»
И когда добровольно Рейнеке-Лисъ совершилъ все,
Гримбартъ сказалъ: "Проявите жь въ добрыхъ дѣлахъ исправленье,
………………………………………………………….
…………………………………………………………..
Кто васъ спроситъ, того на истинный путь наведите,
Нищей братьи подайте, и поклянитесь оставить
Жизнь беззаботную, кражу, грабежъ и разбой и измѣну —
И навѣрное этимъ достигнете вы благодати.
Лисъ отвѣчалъ: «хорошо, клятву готовъ произнесть я!»
Такъ исповѣдался Лисъ. Потомъ пошли они дальше,
Путь ко двору направляя, и Лисъ и набожный Гримбартъ
Вышли на лЩгъ наконецъ, тучной травою поросшій;
Справа отъ нихъ монастырь съ зубчатой оградой виднѣлся.
Тамъ монахини денно и нощно Богу служили,
И на подворьи держали много хохлатыхъ насѣдокъ,
Матерыхъ пѣтуховъ и каплуновъ откормленныхъ,
За монастырскія стѣны корму искать выходившихъ.
Рейнеке часто ихъ посѣщалъ, и Гримбарту молвилъ:
Путь сократимъ мы, когда пойдемъ мимо стѣнъ монастырскихъ…
Самъ же думалъ о курахъ, гулявшихъ безъ присмотра въ полѣ.
И пошли они оба прямо къ птицѣ безпечной:
Тутъ похотливые глазки совсѣмъ разбѣжались у плута.
Страшно ему приглядѣлся одинъ пѣтушокъ откормленный,
Гордо гулявшій съ другими; онъ, въ него глазомъ нацѣлясь,
Быстро къ нему подскочилъ — перья одни полетѣли.
Тутъ всполошившійся Гримбартъ сталъ укорять его: "Такъ-то
Вы поступаете, дядя погибшій? и курицы ради,
Чуть исповѣдавшись, снова въ смертный грѣхъ впасть хотите?
Хорошо покаянье! И Лисъ отвѣчалъ ему: …………
……………………………………………….
………………………………………………
«О! я не буду впередъ и закаюсь!» Тутъ вышли,
Обогнувъ монастырь, они на большую дорогу.
Имъ приходилось на мостикъ узкій всходить, и на курицъ
Лисъ взглянуть обернулся снова; онъ тщетно крѣпился.
Еслибъ кто голову снесъ ему — она полетѣла бъ
Прямо къ гуляющимъ курамъ: такъ сильно было желанье.
Гримбартъ это замѣтилъ и вскрикнулъ: «Куда же, племянникъ,
Вы глаза распустили? Да вы ужасный обжора!»
Лисъ на то отвѣчалъ: «Вы ошибаетесь, дядя,
Не торопитесь судить и мнѣ не мѣшайте молиться.»
………………………………………………..
………………………………………………..
………………………………………………..
Гримбартъ молчалъ, а Рейнеке-Лисъ не могъ оторваться
Взоромъ отъ куръ доколѣ ихъ видѣлъ. Но, къ-счастію, вскорѣ
Вышли они на дорогу; пути оставалось немного.
И, завидѣвъ въ дали бургъ королевскій, Лисъ началъ
Сильно тревожиться: зналъ онъ, что много грѣховъ за нимъ было!
ЧЕТВЕРТАЯ ПѢСНЬ.
[править]Только вѣсть при дворѣ промчалась, что Лисъ въ-самомъ-дѣлѣ
Самъ идетъ къ нимъ, какъ всѣ большіе и малые звѣри
Вышли смотрѣть на него; немного нашлось между ними
Доброхотовъ, но много враговъ его лютыхъ тѣснилось.
Впрочемъ, Рейнеке это казалось не слишкомъ-то важнымъ;
Иль ужь онъ такъ притворился, только свободно и смѣло
Главною улицей шелъ онъ съ племянникомъ Гримбартомъ. Бодро
Онъ выступалъ, какъ-будто-бы сыномъ сталъ королевскимъ,
Будто ни въ чемъ не бывало, и чистъ онъ отъ всѣхъ прегрѣшеній.
Такъ къ королю онъ явился и сталъ во дворцѣ королевскомъ
Всѣмъ дворомъ окруженный… умѣлъ же казаться спокойнымъ!
«Благородный король, великій нашъ повелитель!»
Началъ онъ говорить: «вы благородны, и мощны,
Вы первѣйшій изъ всѣхъ по храбрости, сану и чести;
И потому васъ прошу меня удостоить вниманьемъ.
Ваша царская милость слуги не видала вѣрнѣй
И безкорыстнѣй меня — могу утверждать я то смѣло.
Многіе здѣсь при дворѣ за то на меня нападаютъ;
Еслибъ враговъ моихъ ложь казалась вамъ вѣроятной,
Могъ бы я милости вашей лишиться, чего всѣ желаютъ
Здѣсь при дворѣ; но по-счастью вы вѣсите каждое слово,
ВнХмлете жалобамъ такъ же, какъ и защитѣ; и если
Я оклеветанъ предъ вами, все я спокоенъ и мыслю:
Вѣрность моя вамъ извѣстна; за преданность къ вамъ я страдаю…»
— Замолчите! промолвилъ король: вамъ лесть не поможетъ;
Ваши злодѣйства велики, и казни ждите за нихъ вы.
Вы соблюдали ли миръ, звѣрямъ дарованный мною,
Клятвой скрѣпленный моей? Смотрите: пѣтухъ передъ вами!
Вы дѣтей у него, коварный разбойникъ, поѣли
Одного за другимъ. А преданность мнѣ вы хотите,
Должно-быть, тѣмъ доказать, что оскорбляете санъ мой
И шельмуете слугъ моихъ? Котъ-Гинце здоровье
Все потерялъ, и едва-ли въ живыхъ останется Браунъ!
Но замолчу я покамѣстъ. Здѣсь обвинителей много,
Много уликъ налицо. Едва ли вы выйдете чисты.
«Развѣ я, государь» Лисъ отвѣчалъ тутъ: «виновенъ,
Тѣмъ, что Браунъ въ крови и въ ранахъ къ вамъ возвратился?
Самъ же онъ вздумалъ залѣзть къ крестьянину Силѣ красть соты:
Тамъ на него мужики напали съ дубьемъ и дрекольемъ —
Что же? онъ вѣдь силенъ; онъ самъ могъ помѣряться съ ними.
Ужь не избили бъ его, пока до воды не дошелъ онъ,
Еслибъ, какъ храбрый мужчина, грудью сталъ за себя онъ.
Развѣ я виноватъ, что, принятый мною почетно
И угощенный по средствамъ, котъ не могъ удержаться
Отъ воровства и къ попу, презрѣвъ мои увѣщанья,
Ночью прокрался въ жилище и тамъ получилъ непріятность?
Развѣ я виноватъ, что глупо они поступили?
Нѣтъ! то могло бъ помрачить блескъ вашей царской короны!
Хоть и ясно все дѣло теперь предстаетъ передъ вами,
Вы съ слугою своимъ вольны поступить какъ угодно,
Въ пользу ль мою, иль во вредъ — во всемъ ваша царская воля;
Жилы ль тянуть изъ меня, испечь, ослѣпить иль повѣсить,
Или голову снять съ меня вамъ будетъ угодно,
Я готовъ хоть сейчасъ! Всѣ мы ходимъ подъ вами,
Всѣхъ вы насъ держите въ руцѣ. Мощны вы и велики,
Что же будетъ, коль слабый вздумаетъ съ вами бороться?
Если меня и казните, немногаго, право, добьетесь.
Но пусть будетъ что будетъ; готовъ умереть я за правду.»
Тутъ вмѣшался баранъ, Беллинъ по прозванью, и молвилъ:
«Время настало; съ жалобой всѣ мы къ вамъ, государь нашъ!»
Изегримъ также пришелъ вмѣстѣ съ родными своими,
Гинце-котъ, Браунъ-медвѣдь и разные звѣри стадами.
Также оселъ Больдевинъ съ зайцемъ Лампе явился,
Трусикъ-кобель прибѣжалъ съ Риномъ-бульдогомъ, примкнула
Метке-коза къ нимъ, Герменъ-козелъ; явились и векша,
Ласточка и горностай. Съ лошадью волъ не замедлилъ
Также прійдти; а подальше виднѣлись и звѣри пустыни,
Какъ-то: лань и олень, и бобръ, и куница, и кроликъ —
Всѣ гурьбами вошли, тѣснясь и толкая другъ друга.
Цапля-Бартольдъ и сойка-Маркартъ, и Лютке, высокій
Долговязый журавль также туда прилетѣли;
Селезень-Тибке и гусь-Альгайдъ о себѣ приказали
Тутъ доложить королю, и много другихъ еще было.
Скорбный пѣтухъ-Курогонъ съ своей небольшою семьею
Жалобно пѣлъ; и слетѣлось столько птицъ и сошлося
Столько разныхъ звѣрей, что и назвать невозможно!
Къ Рейнеке всѣ приступили, надѣясь, что выйдутъ наружу
Всѣ злодѣянья его, и прійметъ за нихъ онъ возмездье.
И къ королю подошли съ вольной, задорливой рѣчью;
Жалобы страшно росли и слышались всюду разсказы
О давнишнихъ и новыхъ злодѣйствахъ его. Столько жалобъ,
Столько скопившихся винъ, столько такихъ обвиненій,
Еще никто не слыхалъ въ судный день передъ трономъ.
Рейнеке-Лисъ былъ покоенъ и ловко отдѣлывалъ всѣхъ ихъ.
Только возьмется за слово, текутъ витьеватыя рѣчи
Въ оправданье его и истиной всѣхъ поражаютъ.
Все умѣлъ отклонить онъ, все въ другомъ свѣтѣ представить.
Право, послушать его, такъ правъ онъ, правъ, да и только,
Даже самъ еще можетъ ихъ всѣхъ обвинять и позорить.
Но, наконецъ, поднялись истинно-честные люди
И уличили злодѣя и всѣ его преступленья
Ясно вышли наружу. Все теперь совершилось!
Ибо въ-голосъ одинъ всѣ вдругъ порѣшили въ совѣтѣ:
Рейнеке-Лисъ смерти достоинъ! въ силу указа
Взять и связать его крѣпко и такъ за шею повѣсить!
Да свои прегрѣшенья онъ срамною смертью искупитъ.
Тутъ ужь и Рейнеке самъ увидѣлъ, что кончено дѣло;
Рѣчи его помогли немного. Поднявшись съ престола
Самъ король произнесъ надъ нимъ приговоръ. Предъ глазами
Хищника вдругъ промелькнулъ конецъ его жалкій и срамный,
Между-тѣмъ, какъ хватали его и крѣпко вязали.
Той порою, какъ Лисъ связанный молча стоялъ тамъ,
И торопились враги на казнь его весть поскорѣе,
Грустно стояли друзья съ печалью на сумрачныхъ лицахъ,
Гримбартъ, Мартынъ-обезьяна и много другихъ съ родни Лису.
Всѣ они съ ропотомъ явнымъ вняли рѣшенью совѣта
И опечалились больше, чѣмъ ожидать было можно.
Рейнеке, нужно сказать, однимъ былъ изъ первыхъ бароновъ,
И всего вдругъ лишился — сана, чести, дворянства
И осужденъ былъ нЮ смерть постыдную. КЮкъ же роднымъ всѣмъ
Тутъ не смутиться? и взяли они отъ службы отставку
И сколько ни было ихъ, всѣ отъ двора удалились.
Но королю непріятно было, что рыцарей столько
Вдругъ его оставляло. Онъ увидалъ, что довольно
Было у Ли’са родни, и всѣ-то теперь удалялись,
Смертью Рейнеке-Ли’са весьма-огорченные. Кликнувъ
Одного изъ своихъ придворныхъ, ему онъ замѣтилъ:
«Правда, Рейнеке золъ; однако, если подумать,
Дворъ обойдтися не можетъ безъ многихъ его доброхотовъ.»
Но Изегримъ, Гинце-котъ и Браунъ-медвѣдь хлопотали
Около узника съ жаромъ; старались они наказанье
Поскорѣй надъ врагомъ привесть въ исполненье и дружно
Въ поле его выводили, гдѣ эшафотъ подымался.
Тутъ озлобленный Гинце къ волку рѣчь устремляетъ:
«Ну, господинъ Изегримъ, прошу васъ припомнить искусство,
Ненависть, злобу и козни, съ какими тогда постарался
Рейнеке вашего брата повѣсить. КАкъ весело шелъ онъ
Вмѣстѣ съ нимъ къ эшафоту! Теперь вы ему отплатите.
И подумайте, Браунъ, кАкъ васъ-то онъ обезчестилъ,
КЮкъ на дворѣ онъ у Силы васъ деревенщинѣ всякой,
Бабамъ и мужикамъ предательски въ руки поставилъ,
Предалъ побоямъ и сраму; объ этомъ вездѣ уже толки.
Глазъ не спускайте съ него и крѣпче держите! Вѣдь, если
Онъ отъ насъ увернется, если онъ кознями, хитростью ныньче
Какъ-нибудь отъ веревки освободится, то, право,
Мы никогда не дождемся минуты сладостной мести.»
Изегримъ молвилъ коту: «Что тратить слова-то напрасно?
Дайте скорѣе мнѣ крѣпкій канатъ; сократимъ ему мЩки.»
Такъ они говорили, Ли’са ведя къ мѣсту казни.
Рейнеке слушалъ ихъ молча, но, наконецъ, имъ промолвилъ:
«Странно, что вы, ненавидя меня и местью пылая,
Къ дѣлу не знаете какъ приступить! Пріятель вашъ, Гинце,
Могъ бы добыть вамъ хорошій канатъ. Онъ его испыталъ ужь,
Какъ ходилъ за мышами ночью въ попово жилище.
Вы же, Браунъ, и вы, Изегримъ, черезъ-чуръ ужь
Дядю повѣсить спѣшите; смотрите, удастся ли, полно!»
И король поднялся со всѣмъ своимъ штатомъ придворнымъ
И отправился съ нимъ на лобное мѣсто. Примкнула
Къ нимъ потомъ королева вмѣстѣ со свитой своею;
Сзади ихъ волновалась толпа бѣдняковъ и богатыхъ:
Всѣмъ хотѣлось взглянуть на казнь разбойника Лиса.
Между-тѣмъ волкъ толковалъ съ своею родней и друзьями,
И уговаривалъ ихъ ближе другъ къ другу сомкнуться
И не спускать своихъ глазъ съ коварнаго Рейнеке-Ли’са;
Такъ всѣ боялись они, что онъ отъ нихъ увернется.
А особливо женѣ волкъ толковалъ безпрестанно:
«Слышишь! смотри же, жена, держи его крѣпче, злодѣя,
Если отъ насъ онъ уйдетъ, погибнемъ мы просто отъ срама.»
Даже медвѣдю сказалъ онъ: «КЮкъ васъ-то всегда онъ позорилъ;
Можно бъ за все вамъ сегодня съ лихвою съ нимъ расплатиться.
Котъ ужь полѣзъ и веревку тамъ наверху закрѣпляетъ;
Вы же мнѣ помогите; мнѣ лѣстницу нужно приставить,
Нѣсколько только минутъ, и кончимъ мы все со злодѣемъ!»
Браунъ отвѣтилъ: «Лѣстницу только приставьте, а я ужь
Вамъ ее подержу.» На это Рейнеке молвилъ:
«КЮкъ хлопочете всѣ вы, чтобъ дядю скорѣе повѣсить!
Нѣтъ, чтобъ его защитить, стать за дядю горою,
И облегчить его участь своимъ состраданьемъ. Пожалуй,
Я попросилъ бы пощады, да что изъ этого будетъ?
Изегримъ золъ на меня, онъ даже жену подстрекаетъ
Глазъ съ меня не сводить, а то убѣгу я, пожалуй.
Только припомни она былое, вредить мнѣ не стала бъ…
Если ужь мнѣ умереть, я бы желалъ, чтобъ скорѣе
Все было кончено. Также вотъ и отцу приходилось
Круто, да живо все шло. Конечно, меньше народу
Смертью его любовалось. Но что же? если вы дальше
Будете медлить со мной, не оберетесь вы срама.»
— Слышите! молвилъ медвѣдь: какъ дерзко злодѣй говоритъ намъ.
Поспѣшимте жь, друзья, конецъ его наступаетъ!
Лисъ же думалъ въ предсмертной тоскѣ: о, еслибъ теперь мнѣ
Выдумать что поновѣе, получше, и жизнь даровалъ бы
Мнѣ король умиленный, и трое враговъ моихъ лютыхъ
Ни при чемъ бы остались, вредъ и позоръ потерпѣвши.
Дай-ка, обдумаю все я, авось и поможетъ! Вѣдь этакъ
Жизнь какъ разъ потеряешь; опасность близка! КЮкъ спастись тутъ?
Всѣ бѣды на меня вдругъ напали. Король разсердился,
Всѣ друзья удалились; враги же сильны и свирѣпы;
Мало добра я надѣлалъ; власть королевскую, разумъ
Всѣхъ его мудрецовъ всегда уважалъ я немного.
Много грѣховъ я надѣлалъ, и все-таки думалъ бѣду я
Отвратить отъ себя. Если бы мнѣ удалося
Только взяться за слово — тогда ужь меня не повѣсятъ;
Я не теряю надежды; авось какъ-нибудь и удастся.
И вотъ съ лѣстницы онъ къ народу взываетъ: «Я вижу
Смерть свою предъ глазами, отъ ней ужь я не избавлюсь.
Я объ одномъ лишь прошу васъ всѣхъ, кто слышитъ меня здѣсь:
Прежде чѣмъ землю оставлю, мнѣ бы хотѣлось предъ вами
Всѣми открыто сказать послѣднюю исповѣдь; всѣмъ вамъ
Чистосердечно признаться во всѣхъ своихъ прегрѣшеньяхъ,
Чтобы другой кто-нибудь не былъ обвиняемъ напрасно
Въ томъ иль другомъ преступленьи, мной въ тихомолку свершенномъ.
Я скрывалъ подъ-конецъ много злодѣйствъ и надѣюсь
На милосердіе…………………………………………»
Многіе сжалились. Говоръ въ тѣсной толпѣ расходился;
Просьба не такъ велика, а жить осталось немного!
И короля попросили. Король наконецъ соизволилъ.
Тутъ почувствовалъ Лисъ въ сердцѣ своемъ облегченье
И надѣяться сталъ. Оправившись, такъ говорилъ онъ:
…………………………… «Я въ этомъ собраньи
Ни одного не встрѣчаю, кого бы я не обидѣлъ.
Бывши ребенкомъ еще, едва отучившись отъ груди,
Я ужь волненія страсти сталъ ощущать и водиться
Съ обществомъ малыхъ овечекъ и рѣзвыхъ козлятъ, вокругъ стада
Прытко на волѣ скакавшихъ; меня восхищало блѣянье
Дѣтскаго голоса; вдругъ я пРзывъ на лучшую пищу
Неодолимо обрѣлъ и спозналъ ее скоро.
Разъ укусилъ я ягненка до смерти и крови напился.
Вкусна мнѣ кровь показалась! еще умертвилъ четверыхъ я
Младшихъ козлятъ и ихъ съѣлъ, и далѣе сталъ упражняться —
Не щадилъ ни гусей, ни куръ, ни птицъ и ни утокъ,
Гдѣ бы мнѣ ни попались, и многихъ въ песокъ зарывалъ я,
Коль аппетитъ проходилъ, иль мнѣ ихъ ѣсть не хотѣлось.
„Вотъ еще что приключилось: разъ, зимою, на Рейнѣ
Я познакомился съ волкомъ; добычу онъ караулилъ.
Тотчасъ меня увѣрять сталъ, что въ родствѣ онъ со мною,
Даже и степень родства умѣлъ перечислить по пальцамъ.
Я согласился, и мы другъ съ дрСгомъ союзъ заключили,
И поклялися тогда же всюду быть вмѣстѣ, какъ братья;
Но, къ-сожалѣнію, дружба эта мнѣ вредъ принесла лишь.
Вмѣстѣ окрестность мы всю обошли. Онъ кралъ все помногу,
Я помалу. Что добывалось, тР общимъ должно бы
Быть по условью, но общимъ у насъ ничто не бывало:
Все онъ дѣлилъ произвольно; никогда половины
Я не имѣлъ отъ него. Да то ли еще испыталъ я!
Если теленка онъ кралъ, вола добывалъ на дорогѣ,
Если его заставалъ я среди изобилья и козу
Только убитую жралъ онъ, козёлъ у него подъ когтями
Недорѣзанный бился, онъ на меня огрызался,
Злился и гналъ меня прочь: ему моя часть приходилась.
И всегда-то со мною такъ поступалъ онъ, большая ль,
Малая ль намъ доставалась добыча. И если случалось
Намъ сообща одолѣть быка, иль корову зарѣзать,
Тотчасъ являлись жена и семь дѣтей его жадныхъ
И на добычу бросались, меня отгоняя отъ пищи.
Хоть бы косточка мнѣ когда доставалась; ужь развѣ
Голая вся, да и то ее обгрызутъ и обгложутъ.
Все сносить я былъ долженъ съ терпѣньемъ! Но, слава Богу,
Голода я не терпѣлъ; тихонько кормился я кладомъ,
Золотомъ и серебромъ, зарытыми мной въ одномъ мѣстѣ;
Тамъ довольно съ меня. Его не свезешь цѣлымъ возомъ,
Если бы даже семь разъ онъ за нимъ возвращался.“
И услышалъ король тутъ, что говорилъ онъ о кладѣ,
Наклонился къ нему и молвилъ: „Откуда у васъ онъ?
Кладъ-то? о немъ говорю я.“ И Лисъ королю отвѣчаетъ:
„Этой тайны не скрою отъ васъ я, и что мнѣ теперь въ ней?
Вѣдь не унесть же съ собою мнѣ всѣхъ вещей драгоцѣнныхъ.
И когда повелите, я все разскажу вамъ по правдѣ;
Пусть же все выйдетъ наружу; за всѣ сокровища міра,
Право, я бъ не рѣшился дольше скрывать эту тайну,
Ибо кладъ былъ украденъ. Много лицъ сговорилось,
Васъ, государь, умертвить, и еслибъ въ то самое время
Кладъ этотъ не былъ хитро похищенъ, то васъ бы не стало.
Этотъ пунктъ, государь, замѣтьте! Жизнь ваша, корона,
Счастье отъ этого клада зависѣли. А что украденъ
Былъ у отца моего онъ, то въ крайнія нужды повергло
Бѣднаго старца, повергло въ раннюю смерть и, быть-можетъ,
Въ вѣчныя муки; но въ вашу пользу все сдѣлано было.“
И королева въ испугѣ слушала странныя рѣчи,
Темную тайну объ умерщвленьи супруга, о кладѣ,
Объ измѣнѣ, и всемъ, о чемъ говорилъ осужденный.
„Рейнеке, васъ поняла я“ вскричала она: „разсудите!
Длинный путь вамъ предстоитъ, очистите душу признаньемъ
Искреннимъ, чистосердечнымъ; скажите намъ сущую правду
И разскажите подробнѣй объ этомъ ужасномъ убійствѣ.“
Тутъ король перебилъ: „Молчите всѣ и внимайте!
Рейнеке съ лѣстницы можетъ сойдти и стать ко мнѣ ближе;
Долженъ все я узнать — меня касается это.“
Рейнеке, слышавшій все, утѣшился снова и началъ
Съ лѣстницы тихо сходить къ досадѣ враговъ ненавистныхъ;
И подошелъ къ королю и къ супругѣ его мягкосердой,
Ставшихъ тотчасъ же его допрашивать, кАкъ все случилось.
Тутъ-то готовиться началъ къ новымъ онъ небылицамъ.
Только бы снова мнѣ въ милость къ особамъ царскимъ втереться,
Думалъ онъ такъ: и только бы хитростью мнѣ удалося
Злыхъ враговъ погубить, на казнь меня радостно ведшихъ,
И я спасенъ — и нѣтъ никакихъ ужь опасностей больше.
ДЮ, не шутя, это можетъ мнѣ быть неожиданнымъ счастьемъ;
Только ужь лгать мнѣ прійдется, какъ я не лгалъ еще сроду.
И королева снова допрашивать Рейнеке стала:
„Вы разскажите подробнѣй, кЮкъ все это дѣло велося?
Правду скажите, признаньемъ очистите душу и совѣсть!“
Рейнеке ей отвѣчалъ: „Съ охотой все разскажу вамъ.
Долженъ же я умереть; спасти меня невозможно.
Такъ зачѣмъ же мнѣ душу обременять понапрасну,
Снискивать вѣчныя муки? то было бъ по-истинѣ глупо.
Лучше во всемъ ужь признаться, даже когда бы, къ-несчастью,
Милыхъ родныхъ и друзей мнѣ обвинять приходилось.
Боже мой! чтС же мнѣ дѣлать! ужасны адскія муки!“
И королю при этихъ словахъ становилось на сердцѣ
Все тяжелѣй и грустнѣе. Онъ молвилъ: „но правда ли это?“
Рейнеке сталъ отвѣчать съ искусно-притворною миной:
„Правда, я грѣшникъ великій: но истину вамъ говорю я.
Что же мнѣ пользы вамъ лгать? душу губить понапрасну?
Сами знаете вы, что къ казни меня присудили;
Смерть предъ глазами я вижу и лгать не стану — затѣмъ, что
Ложь ни зломъ ни добромъ теперь уже мнѣ не поможетъ.“
Съ трепетомъ Лисъ это молвилъ и, мнилось, сталъ колебаться.
И королева сказала: „Мнѣ жалко его положенье;
Сжальтесь надъ нимъ, государь, помыслите, сколько несчастій
Послѣ признанья его мы отвратить въ состояньи.
Будемъ же слушать скорѣе разсказъ объ этихъ событьяхъ.
Пусть всѣ замолкнутъ, и онъ публично изложитъ все дѣло.“
Тутъ король повелѣлъ — и все собранье замолкло;
Рейнеке началъ: „Если все дѣло желаете знать вы,
Слушайте, что разскажу вамъ. Правда, разсказъ мой безъ всякихъ
Документовъ и грамматъ, но онъ тѣмъ не менѣе вѣренъ;
Я заговоръ обличу вамъ и никого не покрою.“
ПЯТАЯ ПѢСНЬ.
[править]Хитрости Ли’са внемлите теперь и кЮкъ удалося
Лису прикрыть свои шашни и повредить многимъ лицамъ!
КЮкъ безпримѣрно онъ лгалъ, отца обезчестилъ за гробомъ,
Очернилъ барсука неслыханно-злой клеветою,
Лучшаго друга, который ему служилъ постоянно!
Такъ себѣ все онъ позволилъ, чтобы разсказъ вѣроятнѣй
Всѣмъ показался и чтобъ отмстить врагамъ своимъ сильнымъ.
„Разъ отцу моему“ онъ такъ разсказывать началъ,
Какъ-то найдти удалось кладъ короля Эммериха;
Только эта находка ему послужила не въ пользу.
Онъ съ богатства зазнался совсѣмъ и равнымъ себѣ ужь
Никого не считалъ, и презрѣлъ прежнихъ знакомыхъ;
Сталъ искать онъ повыше друзей. Кота онъ отправилъ
Въ лѣсъ Арденнскій за Брауномъ мощнымъ съ инструкціей тайной
Помощь ему обѣщать, въ почтеньи и дружбѣ увѣрить —
Только бъ во Фландрію шелъ онъ и сѣлъ на престолъ королевскій.
Браунъ, посланье прочтя, радость почувствовалъ въ сердцѣ;
Смѣло, не думая много, во Фландрію тотчасъ пустился:
То-то и есть, что давно ужь думать объ этомъ онъ началъ.
Тамъ отца онъ нашелъ и, послѣ радостной встрѣчи,
Тотчасъ за волкомъ послалъ и также за Гримбартомъ мудрымъ;
Вотъ они вчетверомъ обдумывать начали дѣло;
Пятый, забылъ вамъ сказать, былъ Гинце — посланникъ. Селенье
Есть тамъ одно, Ильта прозваньемъ, и именно тамъ-то
Между Ильтой и Гентомъ и были у нихъ засѣданья.
Длинная, темная ночь скрывала ихъ грѣшныя лица;
Нѣтъ, не Богъ, но самъ дьяволъ и честолюбецъ отецъ мой
Съ золотомъ жалкимъ своимъ ихъ планами начали править.
И они положили смерть королю, поклялися
Въ вѣчномъ, крѣпкомъ союзѣ и всѣ впятеромъ дали клятву
Надъ головой Изегрима: избрать въ государи медвѣдя
И на ахенскомъ тронѣ, вмѣстѣ съ златою короной,
Царство ему передать и въ вѣрности всѣмъ дать присягу.
Если же кто изъ родни или слугъ династіи сверженной
Сталъ бы тѣмъ недоволенъ, того былъ обязанъ отецъ мой
Уговорить, подкупить, а если ничто не поможетъ,
Тотчасъ изгнать за границу. Объ этомъ я и провѣдалъ:
Гримбартъ утромъ однажды съ пьяныхъ глазъ разболтался;
Всѣ эти тайны женѣ своей, глупый, повѣрилъ,
Но подъ секретомъ; онъ думалъ, что этимъ поправилъ все дѣло.
Та, повстрѣчавшись съ моею женою, все ей открыла
Также подъ страшною тайной, заставивъ ее побожиться
Всѣми святыми и честнымъ словомъ своимъ ей поклясться —
Ни за какія блаженства никому въ цѣломъ свѣтѣ
Слова объ этомъ не пикнуть. Такъ и жена поступила:
Тотчасъ за мною пустилась и мнѣ обо всемъ разсказала,
Даже примѣты, чтобъ легче я могъ въ этомъ самъ убѣдиться,
Всѣ объяснила; вѣсть эта меня разстроила сильно.
Вспомнилъ я тутъ о лягушкахъ…» (*)
(*) Просимъ читателей вспомнить басню Крылова: Лягушки, просящія Царя.
……………………………………………..
……………………………………………..
……………………………………………..
……………………………………………..
……………………………………………..
……………………………………………..
Лисъ говорилъ громогласно, все обращаясь къ народу,
Рѣчь его слушали всѣ въ собраньи, и такъ продолжалъ онъ:
"ДА, за всѣхъ я боялся того же. И это бъ случилось.
Но, государь, я надъ вами бодрствовалъ, лучшей награды
Ожидая отъ васъ. Я происки Брауна знаю,
Знаю его вѣроломство, и знаю его образъ мыслей.
Я опасался за всѣхъ. Пусти на престолъ его только,
И мы всѣ бы погибли; всѣ, сколько ни есть насъ на свѣтѣ.
Нашъ король благороденъ, и силенъ, и милостивъ, думалъ
Я про себя: мы погубимъ только себя и все царство,
Если медвѣдя-глупца на тронъ возведемъ королевскій.
Много недѣль я объ этомъ думалъ и строилъ проекты.
"Прежде всего я созналъ, что если бъ деньги остались
У отца на рукахъ, къ себѣ привлекъ бы онъ многихъ,
Все побѣдилъ бы, и мы только бы васъ потеряли.
И потому я стараться началъ открыть это мѣсто,
Гдѣ онъ припряталъ свой кладъ, и тайно кладъ этотъ похитить.
Въ поле ль отецъ, старикашка хитрый, пускался, бѣжалъ ли
Въ лѣсь онъ, ночью иль днемъ, въ жары, ненастье иль холодъ,
Въ слякоть иль зЮсуху, слѣдомъ за нимъ такъ и шнырялъ я.
"Разъ, притаясь, я лежалъ въ землѣ и только и думалъ
КЮкъ бы открыть этотъ кладъ, узнать, гдѣ отецъ его держитъ.
Вдругъ я увидѣлъ, кЮкъ онъ изъ щели лѣзъ, озираясь,
Между каменьевъ мелькнулъ и вышелъ какъ-будто изъ ямы.
Я притаился какъ могъ; отецъ кругомъ осмотрѣлся,
И, никого не примѣтивъ въ окрестности, началъ чудесить,
Дѣлать разныя штуки — сейчасъ разскажу вамъ какія.
Снова пескомъ онъ яму засыпалъ, искусно съ землёю
Прочей ее заравнявъ. Незнавшій объ ямѣ, не могъ бы
Въ жизнь замѣтить ее. И прежде, чѣмъ прочь побѣжалъ онъ,
Тщательно бурымъ хвостомъ слѣдки' своихъ ногъ онъ загладилъ,
Весь же слѣдъ рыльцомъ изрылъ. Штукамъ такимъ я впервые
Тутъ у отца научился, который въ проказахъ и плутняхъ
Былъ чрезвычайно-искусенъ. Потомъ, побѣжалъ онъ оттуда
Прочь по разнымъ дѣламъ. И тутъ-то пришла мнѣ идея:
Не зарылъ ли гдѣ клада онъ здѣсь, вблизи, по сосѣдству?
Быстро я къ мѣсту скакнулъ и тотчасъ взялся за дѣло —
Яму раскапывать началъ, и, скоро ее раскопавши,
Влѣзъ съ нетерпѣньемъ въ нее. И много вещей драгоцѣнныхъ,
Золота и серебра я нашелъ въ ней! Никто, увѣряю,
Здѣсь въ собраніи и самый старѣйшій такого богатства
Не видалъ. Вотъ съ женою мы стали работать; таскали
Днемъ, таскали ночью; телегъ у насъ не случилось:
Много трудовъ мы убили на то и много усилій.
Но, наконецъ, перенесли мы эти сокровища въ мѣсто
Самое скрытое. Хитрый отецъ, между-тѣмъ, ежедневно
Все совѣщанья держалъ съ друзьями, и что порѣшили
Вмѣстѣ они, то васъ страха исполнитъ, когда разскажу вамъ.
"Браунъ и Изегримъ письма по областямъ всѣмъ разослали;
Въ нихъ наемниковъ звали: идите, де-скать, толпами,
Браунъ работы вамъ дастъ, въ службу свою васъ запишетъ,
Даже плату впередъ вамъ звонкой монетою выдастъ.
И отецъ мой по разнымъ землямъ скитался и письма
Всюду казалъ въ той надеждѣ, что кладъ у него въ подземельи.
Но старый хрѣнъ ошибался: пусть бы сунулся только
Онъ поискать тамъ съ друзьями своими, грошЮ не нашли бы.
"Онъ не щадилъ ни трудовъ, ни ревности къ дѣлу: поспѣшно
ЗИмли всѣ обѣжалъ между Эльбой и Рейномъ;
Много наемниковъ тамъ нашелъ и много ихъ нанялъ.
Деньги жь должны были послѣ скрѣпить его обѣщанья.
"Лѣто пришло наконецъ; къ товарищамъ онъ возвратился,
Имъ разсказывать сталъ о всѣхъ хлопотахъ и заботахъ,
О приключеніяхъ разныхъ, опасностяхъ, кЮкъ онъ однажды
Около бурговъ въ Саксоньи чуть жизни своей не лишился:
Тамъ его ежедневно охотники съ сворами гончихъ
Такъ безпощадно травили, что самъ ужь не знаетъ, кЮкъ съ цѣлой
Шубой онъ къ нимъ возвратился. Радостно онъ показалъ имъ
Списокъ наемниковъ храбрыхъ, имъ нанятыхъ въ разныхъ странахъ.
Браунъ остался доволенъ; они впятеромъ прочитали
Списокъ; тысячу-двѣсти отважныхъ родныхъ Изегрима,
Было въ немъ сказано, прійдутъ всѣ съ отверстою пастью.
Съ востро-обточеннымъ зубомъ; всѣ коты и медвѣди
Были преданы Брауну; каждый барсукъ, россомаха
Изъ саксонскихъ земель и лѣсовъ тюрингенскихъ
Явится также на помощь. Но всѣ включили въ условіе,
Чтобы за мѣсяцъ впередъ имъ роздали деньги; за это
Обязались они на первый же зовъ всѣ явиться.
Вѣчная слава Творцу, что я ихъ планы разрушилъ!
"Да, отецъ мой тотчасъ же пустился въ далекое поле
Съ тѣмъ, чтобы кладъ драгоцѣнный провѣдать. Пошла переборка!
Рылся, рылся, искалъ, и сколько ни рылся, ни шарилъ,
Ничего не нашелъ. Напрасны труды его были,
Тщетно отчаянье: сгинулъ кладъ его да и только!
И со стыда и печали — совѣсть и денно и нощно
Меня съ-тѣхъ-поръ укоряетъ — мой бѣдный отецъ удавился.
«Все это сдѣлалъ я съ тѣмъ, чтобъ ихъ заговоръ уничтожить.
Плохо пришлось мнѣ теперь; но я о томъ не жалѣю.
Браунъ и Изегримъ вмѣстѣ теперь засѣдаютъ въ совѣтѣ,
Въ милости у короля. А Рейнеке? кЮкъ тебя ныньче,
Бѣдный, благодарятъ за то, что роднаго отца ты,
Чтобы спасти короля — до смерти довелъ? Кто способенъ
Жизнь свою загубить съ тѣмъ, чтобъ спасти жизнь чужую?»
Между-тѣмъ и король и королева желаньемъ
Кладъ присвоить себѣ возгорѣлись; оба къ сторонкѣ
Вдругъ отошли и позвали Ли’са къ себѣ и спросили
Оба его въ одинъ голосъ: "Скажите, гдѣ кладъ вашъ хранится?
«Намъ бы знать это очень хотѣлось». Лисъ отвѣчалъ имъ:
"Что жь мнѣ за прибыль свой кладъ показывать вамъ, когда вами
Я на смерть осужденъ, когда вы вѣрите больше
Лютымъ злодѣямъ моимъ, разбойникамъ и душегубцамъ,
Лгущимъ вамъ безпощадно, чтобъ только лишить меня жизни?
«Нѣтъ» королева сказала: «нѣтъ! ужь того имъ не будетъ!
Жизнь вамъ даруетъ король и прошлое все забываетъ.
Онъ себя ужь скрѣпитъ и гнѣваться дольше не станетъ.
Только и вы становитесь умнѣе впередъ и служите
Вѣрой и правдой ему». На это Рейнеке молвилъ:
«О, королева! когда вы уговорите супруга,
Мнѣ передъ вами дать слово, что онъ меня снова прощаетъ,
Что предаетъ онъ забвенью всѣ мои тяжкія вины,
Всѣ преступленья, коварство и противъ него мою грубость,
То въ наше время навѣрно никто изъ славнѣйшихъ монарховъ
Не обладаетъ подобнымъ богатствомъ, которымъ онъ скоро
Будетъ владѣть черезъ Ли’са; кладъ мой огроменъ; я мѣсто
Вамъ покажу, и вы сами, увидя его, изумитесь.»
«О! не вѣрьте ему» король возразилъ: «развѣ станетъ
Онъ о разбоѣ, и кражѣ, и лжи вамъ разсказывать, вѣрьте?
Нѣтъ, другаго лгуна, такого какъ онъ — не бывало!»
И королева сказала: «правда, онъ жизнью своею
Мало довѣрія могъ себѣ заслужить; но замѣтьте,
Онъ теперь не щадилъ ни Гримбарта, хитраго дядю,
Ни отца за могилой — все про нихъ разсказалъ намъ.
Еслибъ хотѣлъ онъ, то могъ бы ихъ пощадить и скорѣе
Прочихъ звѣрей обвинилъ бы; такъ глупо лгать онъ не станетъ».
«Если вы этого мнѣнья», король ей отвѣтилъ: «и точно
Вы опасаетесь, чтобы не вышло бРльшихъ несчастій,
Я, извольте, снимаю съ Рейнеке всѣ злодѣянья,
Всѣ ихъ беру на себя. Разъ еще, но въ послѣдній
Разъ, ему вѣрю! пусть помнитъ онъ это! Я же клянуся
Трономъ своимъ и короной, что если онъ далѣе будетъ
Лгать, плутовать и буянить, то каяться станетъ въ томъ вѣчно;
Всѣ, кто даже сродни ему и въ десятомъ колѣнѣ,
Кто бъ они ни были, всѣ тогда за него мнѣ отвѣтятъ,
И ни одинъ не уйдетъ, но всѣ подвергнутся штрафамъ,
Тяжкому сраму и горю и разнымъ тяжелымъ процессамъ.»
Только Лисъ увидалъ, что гнѣвъ короля уменьшился,
Тотчасъ, съ духомъ собравшись, онъ молвилъ: «Уже-ли жь такъ глупо,
Могъ бы я поступить, что вамъ разсказывать началъ
Столько событій, которыхъ правдивости вы не могли бы
Въ нѣсколько сутокъ повѣрить на дѣлѣ, и въ ней убѣдиться?»
И король его рѣчи хитро-льстивой повѣрилъ,
И простилъ ему все: во-первыхъ, отцову измѣну,
А потомъ и злодѣйства и плутни Рейнеке-Ли’са.
Рейнеке радъ былъ чрезмѣрно: въ добрый часъ увернулся
Онъ отъ власти враговъ, отъ смерти позорной и страшной!
«Царь мой» началъ такъ Лисъ: "Богъ единый воздастъ вамъ,
Вмѣстѣ съ супругой, за все, что мнѣ, недостойному Лису,
Вы теперь оказали; буду вѣчно васъ помнить
И останусь всегда за это вамъ благодаренъ.
Нѣтъ никого здѣсь подъ солнцемъ, во всѣхъ владѣньяхъ и царствахъ,
Нѣтъ никого, кому кладъ бы я съ бРльшей охотой доставилъ,
Кромѣ васъ обоихъ. Ужь столько благодѣяній,
Столько милостей оба вы мнѣ оказали! За это
Вамъ отдаю добровольно кладъ короля Эммериха,
Такъ-какъ онъ обладалъ имъ. Гдѣ онъ лежитъ, опишу вамъ,
Только мнѣ хорошенько внимайте; услышите правду.
«Слушайте! есть на востокѣ отъ Фландріи страшная пЩстынь;
Въ ней одинокій лѣсокъ, по прозвищу Гистерло, — имя
Вы не забудьте, смотрите! Также есть тамъ колодезь,
Крекельборномъ зовется, близко они другъ отъ друга,
Вы ужь отъищите вѣрно. Никто въ эти дикія страны,
Не приходитъ по цѣлымъ годамъ. И живутъ-то тамъ только
Филинъ вмѣстѣ съ совою; вотъ тамъ-то кладъ свой зарылъ я.
Крекельборномъ зовется то мѣсто, замѣтьте вы это.
Сами вы и ступайте туда съ супругой; нельзя тутъ
Ни на кого положиться; былъ бы страшный убытокъ;
Нѣтъ, посылать за себя я вамъ не совѣтую; лучше
Сами туда отправляйтесь. Когда Крекельборнъ вы пройдете,
Тотчасъ увидите двѣ березки — еще недалеко
Отъ колодца одна, такая кудрявая; къ нимъ-то
Такъ-таки вы и идите; подъ ними же будетъ и кладъ вашъ.
Ройте только прилежнѣй; прежде мохъ на кореньяхъ
Подъ руку вамъ попадется, а тамъ ужь увидите тотчасъ,
Кучи вещей драгоцѣнныхъ, искусно отдѣланныхъ, вмѣстѣ
Съ царской короной Эмриха… Исполнись желанье медвѣдя,
Онъ носилъ бы ее теперь на главѣ своей глупой…
Много на этой коронѣ найдете вы цѣнныхъ каменьевъ
И искусной рѣзьбы изъ разныхъ рѣдкихъ металловъ;
Нынѣ подобныхъ вещей не дѣлаютъ; кто ихъ и купитъ?
Да, государь, я увѣренъ, при взглядѣ на эти богатства,
Вы добрРмъ помянете меня и помыслите вѣрно:
Честный Рейнеке-Лисъ! Ты, мудро подъ мохомъ зарывшій
Кладъ драгоцѣнный, о, будь благословенъ ты во вѣки,
Счастливъ будь, гдѣбъ ты ни былъ!» Такъ говорилъ лицемѣръ имъ.
Но король возразилъ: «Вы съ нами вмѣстѣ пойдете;
Какъ же иначе мѣсто найду я? Конечно, слыхалъ я
Много объ Ахенѣ, Кёльнѣ, Любекѣ, также Парижѣ,
Но, чтобъ Гистерло было на свѣтѣ, объ этомъ я, право,
Въ жизнь не слыхалъ, да и твой Крекельборнъ звучитъ какъ-то странно.
Ты ужь не лжешь ли, смотри? не сочинилъ ли названья?»
И не понравилась Лису рѣчь королевская. «Я васъ»
Молвилъ «не къ Iордану за кладомъ шлю; недалеко,
Онъ отсюда лежитъ. Вы мнѣ не вѣрите точно?
Близко, опять подтверждаю, во Фландріи все и лежит-то.
Спросимъ кого-нибудь лучше; тамъ многіе, вѣрно, бывали.
Крекельборнъ, Гистерло! дЮ, такъ точно они и зовутся.»
Зайца онъ позвалъ потомъ; но тотъ, трепеща, колебался.
Рейнеке крикнулъ ему: «Иди же скорѣй и не бойся,
Васъ король призываетъ, хочетъ, чтобъ вы, подъ присягой,
Вами данной недавно, ему отвѣчали правдиво;
Такъ вотъ, скажите-ка намъ, когда вамъ только извѣстно,
Гдѣ лежитъ Крекельборнъ и Гистерло? ну-ка, скажите!»
Заяцъ имъ отвѣчалъ: «Какъ же! мнѣ это извѣстно.
Гистерло рядомъ лежитъ съ Крекельборномъ въ пустынѣ.
Есть тамъ лѣсочекъ; его-то и прозвали Гистерло; тамъ-то
Долго хромой Симонетъ съ шайкой своей пробивался,
Тайно фальшивыя деньги чеканя. Много и я тамъ
Горя терпѣлъ, голодая или дрожа на морозѣ,
Какъ отъ Рина бульдога тамъ укрывался, бывало.»
Рейнеке прервалъ его: «Теперь вы можете снова
Стать съ другими въ ряды — довольно вы намъ ужь сказали.»
И король Ли’су молвилъ: «Вы на меня не пеняйте,
Если я съ-горяча въ вашихъ словахъ усомнился;
Только ужь вы постарайтесь меня довести прямо къ мѣсту.»
Лисъ королю отвѣчалъ: «Я былъ бы счастливѣйшимъ смертнымъ,
Еслибъ только былъ властенъ во Фландрію съ вами сегодня
Вмѣстѣ идти; но, къ-несчастью, вы грѣхъ лишь возьмете на душу.
КЮкъ ни стыжусь я, но долженъ во всемъ вамъ признаться, хотябы
До-поры' помолчать хотѣлось объ этомъ. Недавно
Изегримъ вздумалъ въ монахи постричься — не на служенье
Господу Богу, конечно; все дѣло тутъ шло о желудкѣ;
Весь почти монастырь онъ объѣлъ; шесть полныхъ порцій
Тамъ давали ему, и все было мало; на голодъ,
Горе и нужду онъ началъ плакаться мнѣ; какъ увидѣлъ
Я голоднаго волка, худаго и блѣднаго, стало
Жаль мнѣ, помогъ я ему — онъ же мнѣ родственникъ близкій.
И вотъ за это отъ церкви папа меня отлучаетъ,
Мнѣ велитъ непремѣнно съ вѣдома вашего тотчасъ,
Съ духомъ собравшись, съ восходомъ солнечнымъ завтра пуститься
На покаяніе въ Римъ, молить грѣхамъ отпущенья,
А изъ Рима ужь моремъ отплыть. ТЮкъ только и можно
Мнѣ грѣхи искупить, и если домой я вернуся,
Буду тогда въ состояньи съ честью ходить вмѣстѣ съ вами.
А пойди я теперь, повѣрьте, всякій замѣтитъ:
Нашъ король-то опять связался съ Рейнеке-Ли’сомъ,
Даромъ, что самъ осудилъ на-дняхъ его къ смерти позорной!
И отлученъ сверхъ того отъ церкви онъ папою римскимъ!
Ваше величество сами усмотрите правъ иль неправъ я.»
«Правда» король отвѣчалъ: «не зналъ я твоихъ обстоятельствъ.
Если ты отлученъ, съ тобой мнѣ идти неприлично.
Заяцъ, или другой кто, туда проводить меня можетъ.
А желанье твое себя покаяньемъ очистить
И отъ церковной опалы избавиться, я одобряю,
Рейнеке. И потому дарую тебѣ позволенье
Завтра отправиться въ путь; въ этомъ тебѣ не мѣшаю.
Вижу, что обратиться къ добру ты истинно хочешь.
Богъ да поможетъ тебѣ свершить твое предпріятье!»
ШЕСТАЯ ПѢСНЬ.
[править]Такъ-то Рейнеке снова попалъ въ королевскую милость.
И величаво король, ставъ на высокое мѣсто,
Съ камня началъ держать рѣчь; всему же собранью животныхъ
Слушать смирно велѣлъ; и всѣ по чинамъ и по роду
Вкругъ усѣлись на травкѣ. Лисъ же по правую руку
Сталъ королевы; и началъ король свое мудрое слово:
«Смирно стойте и мнѣ внимайте, вы, птицы и звѣри,
Слабые, сильные всѣ, внимайте! богатые точно
Такъ же, какъ бѣдные — вы, бароны мои и васаллы,
Вѣрные слуги мои и друзья, внимайте мнѣ всѣ вы!
Вотъ стоитъ Рейнеке здѣсь; недавно еще порѣшили
Смерти предать его, но онъ много тайнъ намъ повѣдалъ;
И я вѣрю ему и снова дарую прощенье.
Вотъ и супруга моя, королева, также за Ли’са
Проситъ меня, и я снова какъ прежде къ нему благосклоненъ.
Все прощаю ему; и жизнь, и свободу, и земли,
Все ему возвращаю. Миръ, всѣмъ дарованный мною,
Впредь его будетъ хранить. А вамъ всѣмъ подъ смертною казнью
Повелѣваю: вездѣ чтить Рейнеке вмѣстѣ съ семействомъ,
Гдѣ бы ни былъ онъ съ нимъ, ночью ли, днемъ ли то будетъ.
Далѣе я не хочу и слышать на Рейнеке жалобъ;
Если и дѣлалъ онъ зло, про старое нХчего помнить;
Онъ исправится; въ этомъ я за него вамъ ручаюсь.
Завтра чѣмъ свѣтъ онъ беретъ котомку и посохъ и хочетъ
Въ Римъ молиться идти; изъ Рима онъ моремъ прибудетъ;
И не прійдетъ онъ до-тѣхъ-поръ, пока не получитъ отъ папы
Отпущенья въ грѣхахъ и въ вѣрѣ святой не окрѣпнетъ.»
Котъ не могъ утерпѣть и съ Брауномъ началъ шептаться:
«Все погибло теперь!» воскликнулъ онъ: «если бы могъ я
Быть отсюда подальше! Дайте войдти только въ милость
Рейнеке снова, и онъ насъ троихъ погубитъ, разбойникъ.
ГлЮза и то не хватаетъ, а тутъ за другой еще бойся!»
«Вечера утро мудрѣе» не думая Браунъ отвѣтилъ.
Изегримъ тоже промолвилъ: «Странно! пойдемте-ка всѣ мы
Такъ-таки прямо къ монарху». И вотъ они дружно вскочили
И подошли къ королю и противъ Рейнеке-Лиса
Начали много и сильно ему говорить; но король имъ
Молвилъ обоимъ: «Развѣ не слышали вы, что опять я
Милость ему даровалъ?» Король это гнѣвно промолвилъ
И въ ту жь минуту обоихъ велѣлъ схватить и въ желѣзо
Заковать и въ темницу отвесть непослушныхъ: онъ помнилъ
Ли’совъ разсказъ объ ихъ козняхъ и злобномъ ихъ заговорѣ.
Такъ въ одинъ часъ измѣнилась участь Рейнеке-Ли’са.
Самъ-то онъ отвертѣлся, враги же его осрамились;
Даже такъ ловко успѣлъ онъ дѣло повесть, что съ медвѣдя
Кожи содрали цѣлый кусокъ почти въ футъ квадратный,
Чтобъ ему ранецъ хорошій сшить изъ него на дорогу;
Такъ себя сняряжалъ онъ въ путь отдаленный. Да то ли!
Сталъ онъ еще сапоги просить себѣ на дорогу
У королевы и такъ ей промолвилъ: «Вы, королева,
Меня считайте теперь своимъ пилигримомъ, и долгій
Путь мнѣ свершить помогите. Есть у волка двѣ пары
Славныхъ сапогъ; такъ не худо бъ ему уступить одну пару
Мнѣ на дорогу — доставьте мнѣ вы ее, королева.
Также вотъ Гиремунда могла бы мнѣ дать свою пару.
Ей же, какъ доброй хозяйкѣ, приходится дома сидѣть все.»
Просьбу его королева нашла основательной. «Точно,
Каждый изъ нихъ обойдтись вѣдь можетъ безъ пары» сказала
Благосклонно она. И Рейнеке тутъ изъявилъ ей
Всю благодарность свою, и, ловко расшаркнувшись, молвилъ:
«Если двѣ пары сапогъ ужь я получаю, такъ медлить
НХчего мнѣ. Во всѣхъ добрыхъ дѣлахъ, какія свершу я,
Какъ пилигримъ, участницей будете вы, королева,
Вы и супругъ вашъ великій: на богомольи должны мы
Богу молиться за всѣхъ, кто въ чемъ-либо намъ помогаетъ,
Праведный Богъ награди васъ за милосердіе ваше!»
Такъ-то пары сапогъ лишился Изегримъ бѣдный.
Точно также съ женою его поступили; волчица
Съ заднихъ ногъ своихъ пару должна была снять со слезами.
Такъ они съ ногъ своихъ оба когтей лишились и кожи,
Съ Брауномъ вмѣстѣ лежали и охая чаяли смерти;
Лисъ же, надѣвъ сапоги и ранецъ вскинувъ на плечи,
Къ нимъ подошелъ и еще смѣяться сталъ надъ волчицей:
«Милая» онъ ей сказалъ: «смотрите, какъ славно пришлася
Мнѣ по ногѣ ваша пара; надѣюсь, проносится долго.
Много трудовъ вы убили мнѣ на погибель, однако,
Видите, я не погибъ; покуда мнѣ все удается.
Былъ у васъ праздникъ на улицѣ, ну, и довольно;
Очередь ныньче за мною. Такъ-то и все вѣдь на свѣтѣ;
Нужно терпѣнью учиться, не все принимать близко къ сердцу.
Я же теперь всю дорогу все вспоминать о васъ, милыхъ,
Добрыхъ родныхъ моихъ, буду за вашъ драгоцѣнный подарокъ;
И за него подѣлюсь я индульгенціей съ вами,
Какъ изъ Рима вернуся моремъ на родину нашу.»
Но Гиремунда лежала въ мукахъ большихъ и отъ боли
Слова сказать не могла; однако, съ духомъ собравшись,
Съ вздохомъ глубокимъ сказала: «Видно, насъ Богъ наказуетъ
За прегрѣшенія наши, что вамъ посылаетъ удачу.»
Волкъ же, вмѣстѣ съ медвѣдемъ, молчали и охали только:
Оба отъ ранъ изнывали, ёжась въ тяжелыхъ оковахъ
Отъ насмѣшекъ врага. Кота только не было съ ними, —
Какъ ни старался злодѣй ему удружить тѣмъ же самымъ.
Вотъ, на другой день, онъ началъ въ путь снаряжаться и чистить
Сталъ свои сапоги; потомъ къ королю представляться
Онъ еще побѣжалъ и молвилъ ему лицемѣрно:
"Рабъ вашъ готовъ стопы по священной дорогѣ направить;
Милости только прошу — священнику вы прикажите
Благословить меня въ путь, и этимъ дать увѣренье
Мнѣ, что отбытье мое пріятно Творцу. "Такъ сказалъ онъ.
У короля капелланомъ баранъ был; онъ требы святыя
Всѣ до одной исполнялъ, и, сверхъ-того, числился въ званьи
Секретаря королевскаго; звался Беллиномъ-премудрымъ.
И, позвавъ его, молвилъ король: «Служите молебенъ
Здѣсь для Рейнеке-Ли’са и благословите въ дорогу;
Въ Римъ идетъ онъ молиться, оттуда же моремъ прибудетъ.
Ранецъ ему подвяжите и посохъ ему передайте.»
И Беллинъ отвѣчалъ: «Вы знаете, я полагаю,
Царь-государь, что онъ папой проклятію преданъ.
Я непріятностей много могу получить, если бишофъ
Какъ-нибудь это узнаетъ; онъ штрафовать меня властенъ.
Самъ же я здѣсь сторона и Ли’су добра лишь желаю.
Но, конечно, когда бы дѣльцо обдѣлать, да еслибъ
Знать, что не будетъ упрековъ отъ бишофа, да не разсердитъ
Это нашего пробста, останется этимъ доволенъ
Соборный нашъ деканъ — молебенъ я отслужилъ бы.»
И король возразилъ: «Что значатъ всѣ эти рѣчи?
Много словъ вы сказали, да мало въ нихъ толку……….
…………………………………………………
Бишофъ, деканы дались вамъ! а что же вашъ бишофъ такое?
Рейнеке въ Римъ собрался, ему запретите вы, что ли?»
Мудрый Беллинъ испугался и голову въ страхѣ повѣсилъ;
Онъ королевскаго гнѣва страшился и тотчасъ изъ книги
Началъ надъ Лисомъ читать, а Лисъ повелъ хоть бы ухомъ.
Можно представить, что пользы немного отъ чтенія было.
Вотъ, прочтены и молитвы, даны ему ранецъ и посохъ,
И пилигримъ былъ готовъ; но лгалъ онъ всѣмъ, нечестивецъ!
Лживыя слезы текли изъ глазъ его льстиво-коварныхъ
По бородѣ, какъ-будто и впрямь онъ раскаялся. Правда,
Много скорбѣлъ онъ о томъ, что нельзя было разомъ
Всѣхъ ему погубить, и что только трое попались.
Но онъ всталъ и просилъ, чтобъ всѣ объ немъ помолились
По состоянью и силамъ, началъ сбираться въ дорогу,
Чувствовалъ, что виноватъ онъ, что страшиться онъ долженъ.
«Рейнеке» молвилъ король: «вы что-то ужь слишкомъ спѣшите!»
— «Кто задумалъ добро, тотъ медлить не долженъ» отвѣтилъ
Рейнеке кротко: «прошу васъ меня отпустить, уже время,
Часъ мой насталъ, государь, пора мнѣ пуститься въ дорогу.»
«Если такъ, то ступайте» король отвѣчалъ и велѣлъ тутъ
Всѣмъ придворнымъ своимъ слѣдовать за пилигримомъ
И проводить до заставы. А между-тѣмъ, въ мрачной темницѣ
Бѣдные волкъ и медвѣдь въ слезахъ и оковахъ томились.
Такъ-то Рейнеке снова любви королевской добился
И съ почетомъ теперь дворецъ оставлялъ и, казалось,
Шелъ опираясь на посохъ прямо къ Риму, хоть, право,
Самъ онъ не зналъ хорошенько, что дѣлать тамъ сталъ бы. Другое
У него на умѣ таилось. Ему удалося
Носъ восковой и льняную бороду предъ государемъ
Скорчить своимъ; всѣ враги за нимъ теперь шли и съ почетомъ
Въ путь его провожали. И тутъ онъ не могъ удержаться
Отъ лукавства и козней и, разставаясь, промолвилъ:
«Вы, государь, позаботьтесь, чтобъ оба измѣнника ваши
Какъ-нибудь не бѣжали — пусть крѣпче ихъ запираютъ.
Дайте имъ только спастись, за зло они снова возьмутся.
Жизни вашей опасность грозитъ; берегитесь смотрите!»
И пошелъ онъ своею дорогой съ набожной миной,
Съ видомъ смиреннымъ и кроткимъ, какъ-будто всегда былъ такимъ онъ.
Съ нимъ простившись, король назадъ во дворецъ воротился,
Звѣри за нимъ всѣ пошли; они, какъ приказано было,
Проводили пильгрима до самой заставы; и столько
Онъ передъ ними канючилъ, такимъ притворился печальнымъ,
Что и точно иной добрякъ ощутилъ состраданье.
Заяцъ косой, напримѣръ, глубоко былъ тронутъ. «О, милый
Добрый мой другъ» сказалъ ему Лисъ: «такъ мы разстаёмся?
Еслибъ вамъ и Беллину было угодно со мною
Дальше немного пройдти, своимъ разговоромъ вы много
Мнѣ бы добра оказали. Вы оба честные люди;
Съ вами пріятно подъ-часъ о томъ, о семъ покалякать;
Всѣ васъ добромъ поминаютъ, вы честь бы мнѣ оказали;
Богобоязливы вы и нравственны. Жили до-сихъ-поръ
Такъ же, какъ въ схимникахъ я. Коренья вашъ столъ составляютъ,
Зеленью, травкой свой голодъ давно утолять вы привыкли,
И никогда аппетита къ мясу иль хлѣбу не знали.»
Такъ похвалой удалось ему обольстить простодушныхъ.
Оба пошли вмѣстѣ съ нимъ къ жилищу его; показался
Имъ вдалекѣ Малепартусъ, и Рейнеке молвилъ Беллину:
«Вы на дворѣ оставайтесь и спуску травѣ не давайте,
Кушайте сколько угодно; въ нашихъ горахъ вы найдете
Много кустовъ и растеній здоровыхъ, сочныхъ и вкусныхъ.
Зайца жь возьму я съ собою; только просить его буду,
Чтобъ онъ утѣшилъ жену; она безъ того ужь горюетъ;
Если жь узнаетъ, что въ Римъ сбираюсь идти, то ужь, право,
Я не знаю какъ быть, отчаянье ей овладѣетъ».
Сладкой рѣчью умѣлъ же онъ обмануть ихъ обоихъ!
Зайца въ домъ онъ повелъ; тамъ лежала лисица,
Вмѣстѣ съ своими дѣтьми, въ горѣ большомъ и заботахъ:
Ужь не думала больше она, чтобъ мужь возвратился.
И вотъ теперь увидала его въ сапогахъ и съ котомкой,
Съ посохомъ въ лапкѣ, и диво взяло ее, и спросила
Мужа она: «скажи жь мнѣ, мой милый, какъ ты поживалъ тамъ?
Что испыталъ и узналъ?» А онъ ей на это отвѣтилъ:
"Къ смерти былъ я присужденъ, схватили меня и связали;
Но смягчился король и далъ мнѣ снова свободу,
И пилигримомъ оттуда я вышелъ; въ залогѣ остались
Волкъ съ медвѣдемъ. Король же далъ на расправу мнѣ зайца;
Все, что ни вздумаемъ мы, можемъ съ нимъ сдѣлать, за тѣмъ, что
Самъ король мнѣ сказалъ по зрѣломъ соображеньи:
Заяцъ предалъ тебя. За это онъ будетъ примѣрно
Мною наказанъ сейчасъ же и мнѣ за все ужь заплатитъ.
Заяцъ въ испугѣ внималъ угрозамъ подобнымъ, смутился,
Вздумалъ-было спастись и быстро ударился въ бѣгство.
Но быстрѣе ворРта Лисъ заслонилъ тутъ собою,
Зайца за шею схватил, и бѣдный о помощи страшно
Началъ вопить: «караулъ, Беллинъ, помогите! погибъ я!
Рѣжетъ меня пилигримъ!» Но только не долго кричалъ онъ:
Скоро ему перегрызъ убійца тонкое горло.
Такъ онъ уподчивалъ гостя. «Ну, подходите» сказалъ онъ:
«Станемъ скорѣе обѣдать, заяцъ жиренъ и вкусенъ.
Право, онъ въ первый разъ въ жизни теперь на что-нибудь годенъ,
Глупая тварь; давно до него уже я добираюсь.
Вотъ и добрался; пускай идетъ теперь съ жалобой!» Дружно
Рейнеке вмѣстѣ съ семьей напали на мертваго зайца,
Кожу слупили съ него и начали въ-сласть его кушать.
Вкусенъ онъ показался лисицѣ; съ каждымъ глоткомъ то-и-дѣло,
«Слава царю-государю съ супругой!» она восклицала:
«Славный обѣдъ намъ дали они, Господь ихъ помилуй!»
«Кушайте» имъ говорилъ тутъ Рейнеке: «станетъ на всѣхъ насъ;
Будетъ всего у насъ вдоволь; то ли еще припасу вамъ.
Всѣ, наконецъ, мнѣ заплатятъ за свои шашни и козни,
Всѣ, кто яму копали на гибель Рейнеке-Ли’су.»
Тутъ Эрмелина сказала: «тебя все спросить я хотѣла,
Какъ ты отъ нихъ отвертѣлся?» — "Разсказывать долго бы было,
Онъ отвѣчалъ ей: — "кЮкъ тонко короля обманулъ я,
КАкъ обманулъ королеву и весь совѣтъ обморочилъ.
Правда, за то и тонка съ королемъ наша дружба,
Такъ и смотри, что порвется. Если всю правду узнаетъ,
Страшно разсердится онъ и быть бѣдѣ неминучей.
Попадись ему снова я въ руки, все золото въ мірѣ
Не спасетъ меня больше; за мной и теперь ужь погоню,
Шлетъ онъ навѣрно и станетъ искать меня всюду. На милость
Я ужь теперь не надѣюсь, мнѣ хорошо то извѣстно;
Онъ повѣситъ меня, — намъ должно скорѣе спасаться.
"Отъ-чего бъ не бѣжать намъ въ Швабію? Тамъ насъ не знаютъ;
Жить сообразно обычьямъ страны мы бы стали. И, Богъ мой!
Сколько тамъ кушаньевъ сладкихъ, сколько добра и богатства!
Курицы, гуси и зайцы, кролики, сахаръ и фиги,
Виноградъ и изюмъ и всякая живность и птица;
Тамъ и хлѣбъ-то пекутъ на маслѣ и яицахъ свѣжихъ.
Ясна, прохладна вода, воздухъ прозраченъ и веселъ.
Рыбы всякой довольно; одна зовется галлиной,
Водятся пуллусъ, и галлусъ, и Юнасъ… названій не вспомнишь!
Вотъ ужь рыбы такъ рыбы! И нХчего тамъ мнѣ глубоко
Въ воду за ними ходить; какъ въ схимникахъ я укрывался,
Ихъ все, бывало, я ѣлъ. ДЮ, жонка, если хотимъ мы
Мирно съ тобою зажить, туда убѣжимъ поскорѣе.
«Только пойми ты меня: король возвратилъ мнѣ свободу
Лишь потому, что я ловко налгалъ ему разнаго вздора.
Кладъ короля Эммериха доставить ему обѣщалъ я;
Описалъ, гдѣ зарытъ онъ и мѣсто назвалъ Крекельборномъ.
А пойди онъ туда искать этотъ кладъ, то, вѣдь, право,
Ничего не найдетъ, лишь землю всю перероетъ;
А какъ увидитъ обманъ, такъ страшно станетъ сердиться.
Можешь представить себѣ, сколько лгать мнѣ тамъ приходилось,
Чтобъ отъ нихъ ускользнуть; дѣло-то шло вѣдь о шеѣ!
Въ страхѣ такомъ не бывалъ я еще никогда, и не дай Богъ
Вновь въ такую опасность попасться ни зЮ-что ни прР-что.
Нѣтъ! ужь что бъ ни случилось, меня не заманишь въ другой разъ
Ко двору добровольно; живой королю не отдамся.
Много искусства убилъ я, чтобъ выдернуть шею изъ петли.»
И огорчилась лисица и мужу сказала: «Погибли
Всѣ мы теперь! на чужбинѣ мы будемъ и сиры и бѣдны:
Здѣсь живемъ какъ хотимъ мы. Здѣсь ты зЮмкомъ владѣешь,
Есть у тебя здѣсь крестьяне: такъ нужно ль тебѣ рисковать такъ?
Право, пойдти за невѣрнымъ, чтобъ вѣрнаго вовсе лишиться,
Глупо и срамно. И развѣ ужь вовсе мы здѣсь безъ защиты?
Развѣ бургъ нашъ не крѣпокъ? Положимъ, прійдетъ король съ войскомъ,
Улицы даже обложитъ; воротъ боковыхъ у насъ много,
Много выходовъ тайныхъ, спастись всегда намъ есть средства.
Все это знаешь ты лучше меня; не легко ему будетъ
Насъ въ полонъ захватить. Объ этомъ я мало забочусь.
Но что меня огорчаетъ, такъ это то, что поклялся
Ты за море идти. И вспомнить о томъ не могу я!»
«Милая, ты не печалься!» Рейнеке ей отвѣчаетъ:
…………………………………………………….
…………………………………………………….
…………………………………………………….
…………………………………………………….
«Пусть по словамъ твоимъ будетъ. Дома я остаюся.
Что я въ Римѣ забылъ? и хоть бы десять обѣтовъ,
Все не хотѣлъ бы я видѣть Iерусалимъ. Я останусь
Дома у васъ и, конечно, этакъ мнѣ будетъ спокойнѣй;
Я не найду на чужбинѣ жизни привольнѣе здѣшней.
А что осадитъ король насъ, такъ это впередъ намъ извѣстно.
Правда, могучъ онъ и силенъ, но очень можетъ случиться,
Что обману я его………………………………………………….
………………………………. Только бъ въ живыхъ мнѣ остаться.»
…………………………………………………………….
Тутъ Беллинъ у воротъ блѣять съ нетерпѣнія началъ:
— «Что же вы, Лампе, не йдете? Пойдемте, пора намъ до дому!»
Рейнеке это услышалъ, выбѣжалъ вонъ и промолвилъ:
«Милый мой кумъ, Косой извинить себя проситъ; онъ съ тёткой
Занятъ теперь, говоритъ, чтобъ вы на него не сердились.
Ужь ступайте одни. Тётка его Эрмелина
Скоро его не отпуститъ; ужь дайте имъ наболтаться.»
Тутъ Беллинъ возразилъ: «Я слышалъ крики у васъ тамъ.
Зайцевъ голосъ я слышалъ; кричалъ: караулъ! помогите!
Не оскорбили ль его вы?» На это отвѣтилъ разумный
Рейнеке: «Слушайте, другъ мой! я о своемъ пилигримствѣ
Заговорилъ при женѣ; ее отчаянье взяло,
Страхи такіе нашли, что обморокъ сдѣлался съ бѣдной.
Заяцъ, увидя такое, такъ и ахнулъ и въ страхѣ
Крикнулъ: Беллинъ, помогите! Беллинъ! скорѣе ступайте,
Тётка моя умираетъ, я тётки любезной лишаюсь!»
«Сколько я слышалъ» отвѣтилъ Беллинъ: «кричалъ онъ ужасно.»
«Всѣ волоски на немъ цѣлы!» ему побожился коварный:
«Я бы скорѣй согласился, чтобъ лучше со мною, чѣмъ съ Зайцемъ
Приключилось несчастье. Послушайте» такъ продолжалъ онъ:
«Проситъ король меня, еслибъ зашелъ я домой, такъ, чтобъ въ письмахъ
Мысли свои изложилъ о разныхъ важныхъ предметахъ.
Милый племянникъ, возьмите вы ихъ съ собой — ужь готовы.
Славная мысль въ нихъ развита и много премудрыхъ совѣтовъ.
Заяцъ же очень-доволенъ; я съ истинной радостью слушалъ,
КЮкъ говорилъ съ своей тёткой онъ о былыхъ похожденьяхъ.
И ужь какъ разболтались! тЮкъ другъ на друга и смотрятъ!
Вмѣстѣ все ѣли и пили; а я, между-тѣмъ, писалъ письма.»
«Милый Рейнеке» молвилъ Беллинъ: «вамъ, видно, прійдется
Письма держать у себя; кармана нѣту ихъ спрятать.
Если сломаешь печать, вѣдь худо можетъ случиться.»
Рейнеке молвилъ: «Я это устрою. На это мой ранецъ
Намъ пригодится изъ кожи медвѣжьей; толстъ онъ и крѣпокъ,
Письма въ него уложу я. А вамъ король скажетъ спасибо;
Онъ наградитъ васъ за нихъ, и будетъ всегда уважать васъ.»
Всѣмъ этимъ сказкамъ повѣрилъ Беллинъ. А Рейнеке бѣгомъ,
Въ домъ опять побѣжалъ, свой ранецъ схватилъ и поспѣшно
Зайцеву голову всунулъ въ него, межъ-тѣмъ, размышляя,
Какъ бы принудить Беллина не развязывать ранца.
Вышедъ снова на дворъ, сказалъ онъ Беллину: "Вотъ ранецъ;
Вы повѣсьте на шею его себѣ, да смотрите —
Писемъ моихъ не читать; это опасныя письма;
Такъ, какъ ихъ уложилъ я, такъ вы ихъ и оставьте.
Даже и ранца не открывайте! Я узелъ искусно
На ремешкахъ завязалъ; и такъ всегда поступаю
Если о важныхъ дѣлахъ веду съ королемъ переписку.
Вамъ же въ пользу послужитъ, когда къ королю поднесете
Ранецъ съ обычнымъ узломъ; онъ милостью царской васъ взъищетъ,
Онъ надаетъ вамъ подарковъ за то, что вы вѣрный посланецъ.
«Даже когда къ королю вы явитесь и захотите
Выиграть въ мнѣньи его, то тонко дайте замѣтить,
Что какъ-будто и вамъ эти письма нечужды,
Даже, что автору ихъ вы въ разныхъ мѣстахъ помогали;
Честь и значенье, повѣрьте, себѣ вы заслужите этимъ.»
И Беллинъ восхитился; съ мѣста, гдѣ былъ, такъ и прыгнулъ
И отъ радости сталъ скакать и вправо и влѣво,
И промолвилъ потомъ: «Рейнеке! милый племянникъ!
Ну, теперь вижу и самъ, что любите въ правду меня вы.
Чести желаете мнѣ. Теперь передъ всѣми чинами
При дворѣ я прославлюсь тѣмъ, что прекрасныя мысли
Слогомъ высокимъ и сильнымъ такимъ выражаю. Конечно,
Не написать самому мнѣ, какъ пишете вы; да они-то
Пусть только этому вѣрятъ. О, какъ я вамъ благодаренъ!
Счастье, право, что я и пошелъ-то за вами. Скажите,
Какъ же вамъ съ Зайцемъ-то быть? Пойдетъ онъ вмѣстѣ со мною?»
«Нѣтъ! поймите меня!» сказалъ ему плутъ: «невозможно!
Вы потихоньку ступайте, онъ васъ догонитъ, какъ-только
Я ему сообщу кой-о-чемъ весьма важномъ.»
«Ну, такъ прощайте!» молвилъ Беллинъ: «ужь я поплетуся»
И отправился въ путь, и въ полдень пришелъ ко двору онъ.
Только увидѣлъ король его съ котомкой на шеѣ,
Тотчасъ спросилъ: «Скажите, Беллинъ, откуда вы это?
Гдѣ теперь Лись? вы котомку несете, что это значитъ?»
Тутъ Беллинъ отвѣчалъ: «Онъ, государь, поручилъ мнѣ
Вамъ отдать два письма, мы оба ихъ сочиняли.
Въ нихъ вы найдете субтильный трактатъ о дѣлахъ весьма-важныхъ;
Все, что содержатъ они, выдумалъ я большей частью;
Здѣсь они въ ранцѣ лежатъ; онъ самъ завязывалъ узелъ.»
И не медля ни мало король бобра призываетъ;
Въ званьи нотарьуса онъ и писца служилъ въ канцелярьи
У короля; его звали Бокертомъ. Вся его служба
Въ чтеньи важныхъ депешей предъ королемъ состояла,
Ибо на многихъ языкахъ онъ легко изъяснялся.
Также за Гинце-Котомъ гонецъ королемъ былъ отправленъ.
Началъ Бокертъ съ Котомъ искусный развязывать узелъ,
И, развязавъ его, вынулъ голову бѣднаго Зайца,
И съ удивленьемъ воскликнулъ: "Такъ вотъ они, письма какія!
Кто жь это ихъ написалъ? Кто объяснитъ это дѣло?
Голова это Зайца-Косаго, всякій узнаетъ.
И содрогнулись король съ королевой. Долу склонивши
Взоры, молвилъ король: «О, Рейнеке! еслибъ ты былъ здѣсь!»
И запечалились оба король съ королевой чрезмѣрно.
«Лисъ меня обманулъ!» воскликнулъ король. «О, зачѣмъ я
Лжи его грубой, безбожной повѣрилъ!» такъ восклицалъ онъ
Въ страшномъ смущеньи, и вмѣстѣ съ нимъ смутились всѣ звѣри.
Тутъ Леопардъ подошелъ къ нимъ, родичъ семьѣ королевской,
И промолвилъ: «Я, право, не вижу, чѣмъ тутъ огорчаться
Вамъ, государь, съ королевой. Отбросьте черныя мысли;
Съ духомъ сберитесь! не то, всѣ вашу слабость замѣтятъ.
Развѣ вы не король ужь? Всѣ повинуются здѣсь вамъ.»
«Вотъ потому-то» отвѣтилъ король: «и не удивляйтесь,
Что я такъ духомъ упалъ. Къ-несчастію, самъ виноватъ я.
Ахъ, онъ принудилъ меня, измѣнникъ, постыдною ложью
Вѣрныхъ слугъ наказать! Вотъ оба томятся въ темницѣ,
Волкъ съ Медвѣдемъ теперь: такъ кАкъ же мнѣ не скорбѣть-то?
Мало чести мнѣ въ томъ, что я поступилъ такъ жестоко
Съ лучшими изъ бароновъ своихъ, и лжецу столько вѣры
НЮ слово далъ и обдумать дѣла не могъ хорошенько.
Все жена виновата. Въ обманъ она вѣдь далася,
И просить начала за него… О, еслибъ остался
Я непреклоненъ, мольбамъ и просьбамъ ея не внималъ бы!
НИчего каяться, поздно! дѣла ничѣмъ не поправишь.»
И Леопардъ отвѣчалъ: «Государь, умоляю,
Не печальтесь вы дольше! Все это можно поправить.
Дайте Медвѣдю, Волчицѣ и Волку, въ знакъ примиренья
На расправу барана; онъ же такъ дерзко, безчинно
Вамъ признался, что самъ учавствовалъ въ смерти Косаго:
Долженъ же быть онъ наказанъ! А послѣ всѣ мы возстанемъ,
Съ войскомъ на Рейнеке прямо пойдемъ и, коль будетъ возможность,
Хищника схватимъ въ полонъ и поскорѣе повѣсимъ;
Слова сказать не дадимъ, а то опять увернется.
ЧтС же до узниковъ нашихъ, они помирятся, я знаю.»
И королю то понравилось; онъ отвѣчалъ Леопарду:
«Мнѣ по нраву совѣтъ вашъ; такъ ступайте жь скорѣе
И приведите ко мнѣ обоихъ бароновъ; пусть снова
Возлѣ меня засѣдаютъ въ совѣтѣ они. Созовите
Также и прочихъ звѣрей, что ко двору въѣздъ имѣютъ;
Пусть всѣ узнаютъ, кЮкъ подло Рейнеке-Лисъ обманулъ насъ,
КЮкъ отъ казни ушелъ и зайца потомъ умертвилъ онъ
Вмѣстѣ съ Беллиномъ коварнымъ. Пускай всѣ съ почестью встрѣтятъ
Вѣрнаго волка съ медвѣдемъ; я же этимъ баронамъ
Въ знакъ примиренья дарую, слѣдуя вашимъ совѣтамъ,
Злаго Беллина со всѣмъ его потомствомъ на вѣки.»
И Леопардъ побѣжалъ къ узникамъ прямо въ темницу,
Ихъ обоихъ нашелъ тамъ и, снявши съ нихъ цѣпи, сказалъ имъ:
«Добрыя вѣсти несу вамъ! Несу вамъ миръ и свободу.
Слушайте только меня: король чрезвычайно жалѣетъ,
Что опрометчиво съ вами онъ поступилъ, и велитъ мнѣ
Это сказать вамъ, и хочетъ, чтобъ вы остались довольны;
А въ примиренье даетъ вамъ Беллина со всѣмъ его родомъ,
Всею семьей и родными въ вѣковое владѣнье.
Безъ околичностей ихъ такъ и хватайте, въ лѣсу ли,
Въ полѣ ль ихъ встрѣтите вы — всѣ они ваши отнынѣ;
Далѣе вамъ позволяетъ король разбойнику-Ли’су
Всякое зло учинять, вредить какъ только возможно;
Ли’са съ женой и дѣтьми, со всей ихъ огромной роднею
Можете, гдѣ бъ ни нашли, преслѣдовать, гнать безопасно.
Вотъ что король повелѣлъ мнѣ возвѣстить вамъ обоимъ;
Онъ же съ потомствомъ своимъ держать будетъ свято обѣтъ свой.
Такъ позабудьте жь и вы обиды и всѣ притѣсненья,
Дайте присягу на вѣрность ему, и васъ никогда онъ
Впредь не обидитъ; пріймите, вамъ говорю, предложенье.»
Такъ былъ миръ заключенъ. Баранъ цѣной своей крови
За него заплатилъ, и съ-этихъ-поръ и по-нынѣ,
Родъ его страждетъ отъ мести мощной родни Изегрима.
Такъ вражда началась. И вотъ, свирѣпые волки
Безъ стыда и безъ страха съ-тѣхъ-поръ продолжаютъ
Рѣзать бѣдныхъ овечекъ, душить беззащитныхъ барановъ!
Право на ихъ сторонѣ, они разсуждаютъ — и гнѣвъ ихъ
Не щадитъ никого, ни даже ягнятъ малолѣтныхъ.
И чтобъ почтить Изегрима съ Медвѣдемъ, король на двѣнадцать
Дней при себѣ удержалъ дворъ: ему всенародно хотѣлось
Выказать искренность чувствъ, съ которой онъ съ ними мирился.
СЕДЬМАЯ ПѢСНЬ.
[править]Все при дворѣ ликовало: за праздникомъ слѣдовалъ празникъ.
Рыцарей много явилось; сошлись туда разные звѣри,
Множество птицъ налетѣло и дружно всѣ прославляли
Волка съ медвѣдемъ, забывшихъ недавній плѣнъ и страданье.
Тамъ въ празднествахъ забавлялось лучшее общество въ мірѣ.
Трубы, литавры гремѣли и чинно шелъ танецъ придворный.
Вдоволь было всего, чего ни попросишь. Курьеры
За курьерами быстро по царству скакали и всюду
Только гостей приглашали; и птицы и звѣри поднялись;
Всѣ повалили попарно, ѣхали денно и нощно,
Такъ и спѣшили, чтобъ только не опоздать имъ на праздникъ.
Между-тѣмъ, Рейнеке-Ли’съ, сидѣлъ запершись въ своемъ зЮмкѣ
И ко двору не рѣшался идти: онъ зналъ, что спасиба
Тамъ не услышитъ — такъ плуту больше пришлися по сердцу
Старыя шашни и плутни. А при дворѣ веселились,
Пѣлись тамъ чудныя пѣсни; напитковъ и кушаній разныхъ
Множество было и часто ими гостей обносили;
Былъ турниръ тамъ и игры. На партіи всѣ раздѣлились —
Тамъ танцовали и пѣли, звучали гобои и флейты.
Весело, ясно король смотрѣлъ на пиръ съ возвышенья;
Нравился шумъ ему этотъ, толпа его восхищала.
Такъ протекло восемь дней (король съ королевой садились
За обѣденный столъ съ своими баронами чинно);
Вдругъ окровавленный кроликъ внезапно предсталъ передъ ними,
Подошелъ къ королю и съ миной печальной промолвилъ:
«О, государь! и вы всѣ! надъ бѣднымъ рабомъ вашимъ сжальтесь!
Рѣдко вамъ слышать случалосъ о подобной измѣнѣ,
О подобномъ поступкѣ — Ли’съ меня притѣсняетъ.
Утромъ вчера, часу ужь въ шестомъ, идти привелось мнѣ
Улицой мимо ли’сова зЮмка. Сидѣлъ на крыльцѣ онъ;
Былъ одѣтъ пилигримомъ и какъ-будто молился.
Мирно я думалъ пройдти и даже шагу прибавилъ,
Чтобъ поскорѣй ко двору явиться. Меня онъ увидѣлъ,
Тотчасъ всталъ и на встрѣчу прямо пошелъ ко мнѣ. Думалъ
Я сначала, что онъ со мной поздороваться хочетъ;
Но онъ схватилъ меня вдругъ своею предательской лапой,
И почувствовалъ я между ушей его когти,
Такъ-что ужь думалъ совсѣмъ съ своей головою проститься:
Длинные, право, такіе и острые… прямо на землю
Такъ вотъ и валитъ меня. Да, къ-счастью, я увернулся
И убѣжалъ отъ него; за мной онъ пустился и клялся,
Что отъищетъ меня; но я ни гугу и все дальше
Такъ и бѣгу отъ него; но ухо одно, къ-сожалѣнью,
Онъ у меня оторвалъ, и я съ окровавленной шеей
Къ вамъ прихожу; посмотрите: на ней четыре вѣдь раны!
Можете тутъ вы представить себѣ, какъ меня теребилъ онъ!
Съ жизнью я было-простился. Сжальтесь вы надо мною!
Вспомните, что вѣдь вы сами пропускъ свободный намъ дали!
КАкъ путешествовать тутъ? и кто рѣшится пойдти къ вамъ,
Если разбойникъ дороги обложитъ и всѣхъ будетъ рѣзать?»
Не успѣлъ онъ окончить, какъ воронъ болтливый явился
И говорить сталъ: "Великій король, государь всемогущій!
Вѣсти печальныя вамъ приношу я; не въ состояньи
Я отъ страха и ужаса даже и вымолвить слова;
Сердце порвется, боюсь: такое несчастье случилось!
Мы съ женою сегодня вышли поутру и видимъ,
Рейнеке мертвый лежитъ на полѣ; глаза закатились,
Изъ отверстаго рта виситъ языкъ его длинный.
Такъ я и вскрикнулъ отъ страха. А онъ хоть бы самъ шевельнулся.
Громче сталъ я кричать и тѣмъ изъявлять состраданье:
Горе мнѣ! ахъ, помогите! ахъ, онъ, бѣдный, скончался!
КЮкъ я жалѣю объ немъ! Теперь совсѣмъ я разстроенъ!
Тутъ и жена огорчилась; и оба мы начали плакать.
И ощупывать сталъ я его, и жена подступила
Также поближе къ нему, подъ самый его подбородокъ,
И прислушивать стала, не будетъ ли признака жизни
Въ немъ какого-нибудь; но тщетно она ожидала;
Умеръ онъ да и только. Теперь же слушайте дальше.
«Только печально она и вовсе безъ всякаго страха
Ко рту его подошла и носомъ дотронулась, быстро
Онъ наскочилъ на нее и съ бѣдной голову сРрвалъ.
КЮкъ испугался тогда я — можете сами представить.
Господи! Господи! я восклицалъ. За мною онъ также
Было-погнался, да я успѣлъ улетѣть. Но промедли
Я хоть секунду одну — со мною онъ то же бы сдѣлалъ;
Самъ ужь, право, не знаю, кЮкъ въ когти ему не попался.
Сѣлъ я на дерево въ горѣ… О, зачѣмъ не погибъ я!
Видѣлъ жену свою я въ когтяхъ у злодѣя и скоро
Онъ у меня на глазахъ несчастную съѣлъ. Онъ казался
Жаднымъ, голоднымъ такимъ, такъ, кажется, все онъ и съѣлъ бы (*);
(*) Сколько зависти проглядываетъ въ этихъ словахъ ворона! Онъ съ удовольствіемъ, кажется, пообѣдалъ бы самъ, вмѣстѣ съ Ли¢сомъ, трупомъ несчастной жены своей, которую такъ оплакиваетъ. Прим. перев.
Ножки одной не оставилъ, косточки всѣ обглодалъ онъ.
Все-то это я видѣлъ своими глазами! Разбойникъ
Вскорѣ домой побѣжалъ, но я утерпѣть былъ не въ силахъ,
Къ мѣсту тотчасъ подлетѣлъ съ печалью въ истерзанномъ сердцѣ.
Женнина кровь тамъ струилась, да перушки кой-гдѣ пестрѣли.
Вотъ они! Пусть они служатъ словамъ моимъ въ подтвержденье!
Сжальтесь надъ мной, государь! Когда и теперь пощадите
Вы разбойника-Ли?са, будете праведной местью
Долѣе медлить и мира и безопасности гражданъ
Не оградите примѣрной строгостью, много на это
Ропота всякаго будетъ — чтС вамъ не по нраву прійдется.»
……………………………………………………………………..
……………………………………………………………………..
……………………………………………………………………..
Такъ-то кроликъ и воронъ горе свое изложили
Передъ цѣлымъ дворомъ. И гнѣваться Нобель-король сталъ,
И воскликнулъ: «Клянусь же, коль такъ, своей вѣрностью брачной,
Что за эти злодѣйства взъищу я примѣрно и строго!
Миръ мой и пропускъ такъ осмѣять! И это стерплю я?
Я легкомысленно, правда, тогда поступилъ съ этимъ Ли?сомъ,
Самъ еще снаряжалъ въ пилигримство его и видѣлъ,
КЮкъ уходилъ онъ будто-бы въ Римъ. Чего ужь не лгалъ онъ,
Низкій лжецъ, намъ тогда! КЮкъ искусно умѣлъ онъ
Къ королевѣ подбиться! Она вѣдь меня упросила…
Вотъ и ушелъ онъ отъ насъ: мы сами его упустили.
Горько каюсь теперь, что слушался бабьихъ совѣтовъ.
Срамъ на головы наши, если мы долѣе станемъ
Безнаказанно вору спускать такія злодѣйства!
Плутомъ былъ онъ всегда и будетъ всегда имъ. Такъ нужно
Мѣры принять, господа, чтобъ Ли?са поймать поскорѣе.
Пріймемся дружно за дѣло, такъ все и удастся, повѣрьте.»
Изегриму съ медвѣдемъ понравились рѣчи такія.
«Мы отомстимъ, наконецъ!» они подумали оба,
Но говорить не посмѣли, затѣмъ, что король былъ не въ духѣ,
Необычайно сердился, такъ-что къ нему приступиться
Было совсѣмъ ужь нельзя. Одна королева сказала:
«Вы напрасно, супругъ мой, разгнѣвались такъ, и божились;
Такъ лишь себѣ вы вредите напрасно и вашему сану.
Право, еще мы не видимъ во всемъ этомъ истины. Нужно
Выслушать также и Рейнеке-Ли?са. Будь онъ у насъ здѣсь,
Многіе вдругъ онѣмѣютъ и громко кричать перестанутъ.
Обѣ стороны нужно всегда выслушивать. Часто
Жалобой ищутъ прикрыть лишь только свои преступленья.
Ли?са всегда я считала умнымъ и сметливымъ, злаго
Въ немъ ничего не видала и ваши же пользы имѣла
Я постоянно въ виду… Что жь дѣлать? случилось иначе!
Точно разумны совѣты его, хоть, правда, по жизни
Онъ не совсѣмъ безупрёченъ. Къ-тому же, въ соображенье
Нужно взять его связи, родство. Поспѣшить вѣдь не долго,
Да улучшишь ли дѣло? а чтР, наконецъ, вы рѣшите,
То и исполните вѣрно.»
И Леопардъ тутъ промолвилъ: «Къ каждому вы справедливы,
Будьте жь и къ Ли?су. Пусть онъ къ вамъ явится тотчасъ, и что вы
Съ нимъ порѣшите тогда, тР пусть и свершится. И вѣрно
Всѣ господа раздѣляютъ мнѣнье вашей супруги.»
Изегримъ сталъ говорить тутъ: «Пусть всѣ даютъ здѣсь совѣты!
Слушайте вы, Леопардъ. И еслибъ онъ даже теперь былъ
Здѣсь и очистилъ себя отъ этихъ новыхъ двухъ жалобъ,
Все бы было не трудно мнѣ доказать, что онъ жизнью,
Что головой онъ рискуетъ. Но буду молчать я до-тѣхъ-поръ,
Какъ мы его поймаемъ. И развѣ ужь вы позабыли,
Какъ короля оболгалъ онъ кладомъ своимъ? Увѣрялъ вѣдь,
Что онъ зарытъ въ Крекельборнѣ иль Гистерло — этакъ вѣдь лгалъ онъ.
Всѣхъ обманулъ онъ тогда, медвѣдя жь со мной обезчестилъ.
Я головою ручаюсь, что онъ-себѣ по полю скачетъ,
Лживый плутъ, что прохожихъ грабитъ и рѣжетъ на волѣ.
Пусть когда королю и всѣмъ господамъ то угодно,
Пусть поступить такъ рѣшатся. Только, еслибъ хотѣлъ онъ
Быть при дворѣ, ужь давно бы сюда онъ явился. Не даромъ
Столько курьеровъ скакало, повсюдно гостей приглашая;
Между-тѣмъ не пришелъ сюда онъ и дома остался.»
И король говорить сталъ: «Что же мы ждать его будемъ?
Снаряжайтесь вы всѣ — приказъ отдаю поголовный;
Черезъ недѣлю въ походъ мы всѣ выступаемъ. Рѣшился
Я ужь конецъ положить всѣмъ жалобамъ и безпорядкамъ.
ЧтР, господа, вы на это мнѣ скажете? Я ли не властенъ
Все государство поднять и цѣли добиться?
Будьте жь готовы, какъ-только вы можете, и приходите
Въ латахъ желѣзныхъ и съ полнымъ запасомъ разныхъ оружій,
Съ луками, стрѣлами; будьте храбры и доблестны! Всякій
Честное имя съ собою мнѣ приноси, потому-что
На полѣ битвы хочу я жаловать въ рыцари. Зaмокъ
Малепартусъ осадимъ мы дружно; и что въ немъ хранится —
Скоро увидимъ.» И всѣ тутъ вскричали: «мы будемъ готовы!»
Такъ король положилъ съ своими васаллами зЮмокъ
Малепартусъ взять штурмомъ и тамъ ужь расправиться съ Ли?сомъ.
Между-тѣмъ Гримбартъ, бывшій въ совѣтѣ, вышелъ тихонько
И побѣжалъ прямо къ Ли?су ему передать эти вѣсти.
Грустно шелъ онъ къ нему и самъ про себя говорилъ такъ:
«Ахъ, что изъ этого будетъ, дядя несчастный! Весь родъ твой
Плачетъ теперь по тебѣ, глава ты нашъ мудрый! Въ день судный
Ты отступился отъ насъ, но мы въ безопасности были:
Всѣ мы падаемъ ницъ передъ умомъ твоимъ мощнымъ.»
Такъ онъ зАмка достигъ и Ли?са нашелъ на лужайкѣ;
Двухъ молодыхъ голубей Ли?съ поймалъ; изъ гнѣздушка-было
Юныя крылья расправить бѣдняжки слетѣли, но перья
Были еще коротки; и нА земь усталые сѣли,
И не могли ужь подняться, а Рейнеке ихъ и царапнулъ.
Часто въ окрестности онъ охотился. Тутъ онъ увидѣлъ
Гримбарта, сталъ поджидать его — поклонился и молвилъ:
«Милости просимъ, племянникъ; вы мнѣ пріятнѣе, право,
Всей родни! Но зачѣмъ же вы такъ проворно бѣжали?
Вы задыхаетесь! или важную вѣсть мнѣ несете?»
Гримбартъ ему отвѣчаетъ: «Вѣсти мои непріятны,
Сами вы можете видѣть, въ страхѣ какомъ прихожу къ вамъ.
Жизнь и добро — все погибло! Я видѣлъ гнѣвъ королевскій;
Онъ покля?лся въ полонъ васъ взять и казнить непремѣнно.
Всѣмъ повелѣлъ чрезъ недѣлю сбираться съ полнымъ снарядомъ
Луковъ, пищалей и стрѣлъ. На васъ все это нагрянетъ;
Заблаговременно вамъ подумать о томъ не мѣшаетъ!
Браунъ и Изегримъ въ милость вошли къ королю и тѣснѣе
Нашей съ вами ихъ дружба, и все по ихъ волѣ творится.
Васъ кровожаднымъ убійцей, разбойникомъ Изегримъ громко,
Дерзко поноситъ предъ всѣми и короля подстрекаетъ.
Онъ фельд-маршаломъ будетъ, слово мое помяните.
Кроликъ явился, воронъ пришелъ — вдвоемъ они много
Жалобъ на васъ насказали. И если король полонитъ васъ,
Жить вамъ осталось немного! Вотъ, чего я опасаюсь.»
«Только-то!» Ли?съ возразилъ. «Все это не стоитъ вниманья.
……………………………………………………………………..
………………………………………………….Стoитъ явиться
Только въ совѣтъ мнѣ — и я надъ ними властвовать буду.
Только совѣты давать они и умѣютъ, а дѣла
Вовсе не смыслятъ. Оставимъ все это покуда, племянникъ,
Въ зЮмокъ пойдемъ и посмотримъ, нѣтъ ли чего закусить тамъ.
Вотъ я поймалъ голубей — славные, жирные. Право,
Мнѣ это блюдо вкуснѣе всѣхъ прочихъ лакомствъ, за тѣмъ, что
Только-что съѣшь ихъ, въ желудкѣ легко и свободно варятся;
Косточки сладки и вкусны — такъ во рту и растаютъ;
Кровь съ молокомъ да и только. Мнѣ легкая пища полезна;
Вотъ и жена у меня ихъ также любитъ. Пойдемъ-те,
Ласково прійметъ она насъ; только предъ нею о нашемъ
Разговорѣ ни слова! Всякая малость на сердце
Ей ложится и мучитъ бѣдную. Завтра я съ вами
Въ путь ко двору отправляюсь; тамъ, я надѣюсь, племянникъ,
Вы, какъ добрый родной, мнѣ поможете словомъ и дѣломъ.»
«Жизнью и всѣмъ состояньемъ пожертвую вамъ я охотно»,
Гримбартъ ему отвѣчалъ, и Рейнеке молвилъ: «Я помнить
Буду объ этомъ и только бъ дали пожить мнѣ на свѣтѣ,
Вамъ отплачу я!» Барсукъ ему на это отвѣтилъ:
«Смѣло предстаньте предъ ними и себя защищайте,
Слушать васъ будутъ они; Леопардъ ужь голосъ свой подалъ,
Чтобъ не дѣлать вреда вамъ, не выслушавъ вашей защиты;
То же сама королева въ совѣтѣ при всѣхъ говорила.
Это себѣ вы замѣтьте!» На это Рейнеке молвилъ:
«Будьте покойны, я ужь найдусь. Король раздраженный
Только услышитъ меня, рѣшенье свое перемѣнитъ.
Можетъ случиться, что это на пользу мнѣ даже послужитъ.»
Въ зЮмокъ вошли они оба и ласково были хозяйкой
Приняты; имъ предложила она все, что дома случилось.
Голубей раздѣлили и всѣмъ они были по вкусу;
Каждый часть свою скушалъ, и все они не были сыты,
Хоть и полдюжины вѣрно, сколько достать могли, съѣли.
Рейнеке Гримбарту молвилъ: «А что? сознайтесь-ка, дядя,
Вѣдь хороши мои дѣти — понравиться всякому могутъ.
Какъ вамъ кажется старшій, скажите? а младшій-то, младшій?
Родъ нашъ умножатъ они со временемъ; ужь начинаютъ
Формироваться на радость и счастье отцовскому сердцу.
Курицу стащитъ одинъ, другой поймаетъ цыпленка;
Въ воду ныряютъ на славу, случится ли вытащить утку,
Иль кулика. Но я чаще охотиться ихъ посылаю;
Пуще жь всего ихъ уму стараюсь учить, изворотамъ,
Какъ отъ сѣтей и собакъ охотничьихъ имъ укрываться.
Если жь всему научу ихъ, и будутъ они поискуснѣй,
Поумнѣй и побольше, то станутъ тогда ежедневно
Всякую пищу носить къ намъ и въ домѣ довольство настанетъ.
Оба пошли по-отцу; играютъ въ ужасныя игры.
Только начнутъ — такъ другіе звѣри бѣгутъ безъ оглядки.
Прямо впиваются въ горло и долго не мучатъ — метода
Рейнеке-Ли?са! Скачокъ ихъ вѣренъ и быстръ; нападаютъ
Храбро, отважно они; а это по мнѣ очень-важно!»
Гримбартъ сказалъ: «Это честь имъ дѣлаетъ; дЮ, если дѣти
Такъ удаются, что скоро къ ремеслу привыкаютъ
Ради родительской пользы, то точно счастливъ отецъ ихъ.
Я, съ своей стороны, душевно желаю имъ счастья
И восхищенъ, что могу назвать ихъ своими родными.» —
«Ну, на сегодня довольно» Рейнеке молвилъ: «пора ужь
Спать ложиться; мы всѣ устали, а Гримбартъ подавно.»
И легли они всѣ въ гостиной, устланной сѣномъ,
Мхомъ и мягкой травой, и скоро всѣ крѣпко заснули.
Только-лишь Ли?су со страху не спЮлось; дѣло-то было
Не легковато, и утро его въ размышленьи застало
Вотъ съ постели встаетъ онъ и такъ говоритъ Эрмелинѣ:
«Ты не бойся; меня барсукъ ко двору приглашаетъ.
Вы же всѣ дома сидите. А если услышишь ты толки
Обо мнѣ, не пугайся, злымъ толкамъ не вѣрь — вѣрь хорошимъ.
Да береги ты мой зЮмокъ, и все намъ удастся, повѣрь мнѣ.»
Но Эрмелина сказала: «Что это, право? Опять ты
Хочешь идти ко двору, гдѣ всѣ на тебя поднялися?
Развѣ тебя принуждаютъ? Нужды никакой я не вижу;
Вспомни прошедшее только!» — «Конечно» сказалъ на то Ли?съ ей:
«Тамъ со мной не шутили; многіе зла мнѣ желали,
Былъ я въ страшной бѣдѣ — чего жь не бываетъ подъ солнцемъ?
И не чаешь, какъ вдругъ не то, такъ другое случится;
Кто и имѣетъ здѣсь что, теряетъ частенько все разомъ.
Такъ ужь пусти меня въ путь, мнѣ кое-что сдѣлать тамъ нужно.
Будь покойна, тебя объ этомъ прошу я; заранѣ бояться
НИчего вамъ. Обождите! Меня ты, душка, увидишь,
Только лишь будетъ возможность, дней черезъ семь или восемь.»
И на разсвѣтѣ въ дорогу пустился онъ съ Гримбартомъ мудрымъ.
ВОСЬМАЯ ПѢСНЬ.
[править]Гримбартъ и Рейнеке вмѣстѣ шли по широкому полю,
Путь къ королевскому зАмку прямо держали. И молвилъ
Рейнеке Гримбарту: "Ну, судьба, вывози! но на сей разъ
Мнѣ сдается, что путь мой будетъ благополученъ.
Милый племянникъ, ужь снова духовнымъ отцомъ моимъ будьте!
Много съ-тѣхъ-поръ, какъ предъ вами я исповѣдался, много
Новыхъ грѣховъ накопилось на мнѣ многогрѣшномъ; услышьте
Исповѣдь всѣхъ великихъ и малыхъ, новыхъ и старыхъ.
"У медвѣдя изъ шкуры былъ вырѣзанъ мнѣ на котомку
Кожи добрый кусокъ: должны были волкъ и волчица
Мнѣ уступить по парѣ сапогъ; все это изъ мести
Я учинилъ. Я грубою ложью гнѣвъ королевскій
Не устыдился разжечь и низко царя обманулъ я:
Сплелъ ему цѣлую басню о заговорѣ и кладѣ.
Мало того, я Зайца-Косаго безщадно зарѣзалъ,
Я Беллину всучилъ главу мертвеца; и ужасно
Принялъ король это къ сердцу, и бѣдный Беллинъ поплатился.
Также и кролика я схватилъ такъ сильно за шею,
Что чуть-чуть онъ не умеръ, и злился я, что ушелъ онъ.
Долженъ я тоже признаться, что правъ въ своей жалобѣ воронъ:
Съѣлъ я жену у него. Вотъ все, въ чемъ я грѣшенъ съ-тѣхъ-поръ, какъ
Исповѣдался вамъ; но плутню одну позабылъ я
Вамъ тогда сообщить; теперь ужь ее разскажу вамъ;
Долженъ ее вамъ повѣдать за тѣмъ, что я не желалъ бы
Грѣхъ подобный на сердцѣ дольше носить; все тогда я
На спину волку взвалилъ. Ну, слушайте: шли мы разъ вмѣстѣ
Черезъ Какисъ и Эльвердингенъ, и тамъ увидали
Съ жеребенкомъ кобылу и тотъ и другая, какъ воронъ,
Были черны. Жеребенку вѣрныхъ пять мѣсяцевъ было;
Голодъ томилъ Изегрима и сталъ ко мнѣ приставать онъ:
Дядя, спросите кобылу, не продастъ ли она намъ
Своего жеребенка? и сколько онъ стРитъ? И вотъ я
Къ ней подошелъ: "Госпожа кобыла, ей говорю я:
«Вашъ жеребенокъ, смѣю спросить? не угодноль вамъ будетъ
Намъ жеребенка продать? а мы бы купили.» — «А если
Не поскупитесь» кобыла сказала: «продамъ я, пожалуй;
Крайнюю цѣну сказать вамъ? — извольте! ее вы прочтете;
Вотъ на заднемъ копытѣ она и написана.» Понялъ
Тотчасъ я штуку и молвилъ: «Долгомъ считаю сознаться,
Грамота мнѣ не далася, сколько я ей ни учился.
Да и сына торгую у васъ не для собственной нужды:
Вотъ Изегриму угодно знать этР; меня и послалъ онъ.»
«Пусть и прійдетъ самъ» сказала она: «тогда и узнаетъ».
Я подошелъ къ Изегриму и такъ ему говорить сталъ:
«Если свой голодъ хотите вы утолить, такъ ступайте;
Жеребенка кобыла готова продать вамъ; цѣна же
У нея на копытѣ, сказала, написана, заднемъ.
Мнѣ и прочесть предлагала, да я, къ-сожалѣнью, теряю
Много тѣмъ, что не знаю грамотѣ. Ужь потрудитесь
Сами прочесть о цѣнѣ, авось кое-что разберете».
«КЮкъ не прочесть!» отвѣтилъ мнѣ волкъ: «великая мудрость!
Я по-латинѣ, я по-нѣмецки, по-итальянски
И по-французски умѣю: не даромъ я въ эрфуртской школѣ
У мудрецовъ и ученыхъ лекціи слушалъ, не даромъ
Диспуты съ профессорами держалъ тамъ; лиценціи также
Всѣ получилъ я формально, и всѣ скриптуры читаю
Также легко, какъ фамилью свою. Отъ-чего не прочесть мнѣ?
Ждите жь меня здѣсь, а я схожу и у ней почитаю.»
И подошелъ онъ къ кобылѣ и молвилъ: «Что просишь за сына?
Мнѣ ты уступишь!» Она ему отвѣчала: «Вы цѣну
Можете сами прочесть: написана вотъ на копытѣ».
— «А покажи-ка!» волкъ возразилъ. — «Гляди, коли хочешь»,
Молвила съ сердцемъ она, поднявъ изъ травы свою ногу;
Шесть гвоздей на подковѣ желѣзной при солнцѣ блистали;
Метко и быстро она лягнула ногою и волку
Въ лобъ потрафила прямо; онъ такъ и грохнулся нЮ-земь
И какъ убитый лежалъ. Она же со всѣхъ ногъ пустилась
Дальше отъ насъ и исчезла. И долго безъ чувствъ пролежалъ онъ,
Будетъ съ часъ коль не больше; очнувшись же, взвылъ, какъ собака.
Я сторонкой къ нему зашелъ и промолвилъ: «Ну, дядя,
Гдѣ же кобыла? Вкусенъ ли былъ жеребенокъ? Вы сами
Славно поѣли, не бось, — зачѣмъ же меня позабыли?
Несправедливы вы, дядя; вѣдь я торговалъ жеребенка!
Послѣ обѣда соснули часочекъ? А ну-ка, скажите,
Что подъ ногой у ней было написано, мужъ вы ученый?»
«Охъ!» отвѣчалъ онъ: «не смѣйтесь! Въ какой просакъ черезъ васъ я
Ныньче попался! Вы просто, Богъ съ вами, безчувственнѣй камня;
Длинноногая лошадь! Чортъ побери ея душу!
Вѣдь съ подковой нога-то была — какого тутъ дьявола надпись!
Новые гвозди! шесть ранъ на лбу у меня, посмотрите!»
«Чуть въ живыхъ онъ остался. Вотъ все, любезный племянникъ,
Я теперь исповѣдалъ предъ вами! Простите меня вы!
Плохо прійдется, я знаю, мнѣ при дворѣ, за то совѣсть,
Будетъ чиста у меня и грѣхъ меня гнесть перестанетъ.
Молвите жь мнѣ, что мнѣ дѣлать, чтобъ получить отпущенье?»
Гримбартъ ему отвѣчалъ: «Опять грѣховъ у васъ много.
Но мертвецы не воскреснутъ; конечно, лучше бы было,
Еслибъ они еще жили. И потому въ уваженье
Страшной минуты и близкой смерти, надъ вами висящей,
Я, какъ церкви служитель, грѣхи отпустить вамъ рѣшаюсь:
ДЮ, при дворѣ на васъ страшно озлоблены всѣ; и за васъ я
Сильно боюсь; особливо за голову зайца съ васъ взъищутъ!
Дерзко тогда съ королемъ вы поступили, признайтесь,
Вамъ повредитъ это больше, повѣрьте, чѣмъ вы полагали.»
«Ни на волосъ!» отвѣтилъ шельмецъ: "и сказать ли вамъ, дядя,
Въ свѣтѣ пробиться умѣть чего-нибудь стРитъ; нельзя же,
Сами вы знаете, святость въ немъ соблюдать, будто въ келльѣ.
Медомъ торгуешь, такъ пальцы себѣ кой-когда и оближешь.
Заяцъ меня раздражилъ, сталъ у меня предъ глазами
Прыгать туда и сюда; понравилось жирное тѣло
Мнѣ его очень, и я любовь отложилъ по неволѣ.
Вотъ и Беллину надѣлалъ я непріятностей. Если
Вредъ на ихъ сторонѣ, то грѣхъ на моей точно также.
Да и они-то такіе грубые, право; въ поступкахъ
Неотесаны, глупы. Еще церемониться съ ними?
Многаго вы захотѣли. Я съ опасностью жизни
Кой-какъ отъ смерти ушелъ и ихъ то тому, то другому
Началъ еще поучать, да въ прокъ не пошло имъ ученье.
Правда, ближняго всякій обязанъ любить, я согласенъ;
Только ихъ уважать я не могъ; да что толковать тутъ,
Не воскресить мертвецовъ намъ, сами вы это сказали…
Поговоримъ о другомъ; трудное время настало!
Выше-то какъ поступаютъ? Только нельзя говорить-то;
Видѣть всѣ мы здѣсь видимъ, да въ-тихомолку смекаемъ (*).
(*) Въ этой длинной тирадѣ видно страшное озлобленіе Ли¢са на несправедливости того вѣка; въ особенности негодуетъ онъ на католическое духовенство, которое въ то время, какъ извѣстно изъ исторіи, открыто предавалось всевозможнымъ порокамъ.
……………………………………………………………………..
……………………………………………………………………..
……………………………………………………………………..
……………………………………………………………………..
……………………………………………………………………..
……………………………………………………………………..
Сунься-ка съ жалобой тутъ! Да лучше начать ловить воздухъ!
Время даромъ уйдетъ, подумаешь, да и займешься
Чѣмъ-нибудь прибыльнымъ, новымъ. Что было, того не воротишь,
Что у тебя возьметъ сильный — тР и пиши ужь пропало.
Жалобъ и слушать не станутъ, только, какъ хрѣнъ, надоѣшь имъ.
……………………………………………………………………..
……………………………………………………………………..
……………………………………………………………………..
……………………………………………………………………..
……………………………………………………………………..
……………………………………………………………………..
Многимъ сядетъ на шею, что Изегримъ вмѣстѣ съ медвѣдемъ
Снова въ совѣтъ затесались. Крадутъ они безпощадно;
Любитъ левъ ихъ, и всякій смотритъ на это безмолвно:
Думаетъ, самъ попадетъ когда-нибудь въ очередь. Больше
Четырехъ ихъ сидитъ тамъ по правую царскую руку,
Милостью взъисканныхъ, знатныхъ, великихъ по чину и званью.
А промысли цыпленка какой-нибудь Рейнеке бѣдный,
Всѣ на него такъ и лѣзутъ гурьбою, гонятъ и ловятъ
И на казнь громогласно въ голосъ одинъ осуждаютъ.
Такъ-то мелкихъ воришекъ и вѣшаютъ, чтобы у сильныхъ
Было побольше добра, побольше и зЮмковъ и бурговъ.
Видите, дядя, какъ станешь думать объ этомъ и въ жизнь-то
Всмотришься ближе, такъ самъ туда же за ними полѣзешь,
Да разсуждать еще станешь: стало, такъ быть тому должно;
Всѣ вѣдь такъ дѣлаютъ! Правда, и совѣсть тогда шевелится,
Кажетъ мнѣ вдалекѣ и Божій гнѣвъ и судъ страшный,
И о смерти напомнитъ. Добро, добытое корыстью,
КАкъ бы ни было мало, должно возвратиться по праву.
Тутъ и раскаянье въ сердцѣ почувствуешь, да не надолго.
И что проку быть лучшимъ, когда въ наше трудное время
Лучшіе вмѣстѣ со всѣми на зубъ попадаютъ народу.
Всѣхъ-то толпа пересудитъ, никто отъ нея не уходитъ,
Каждаго рядитъ она, на всѣхъ небывальщину взводитъ.
Мало въ народѣ добра, и только немногіе стоютъ
Добрыхъ, правдивыхъ господъ. А въ пѣсняхъ и толкахъ народныхъ
Только и слышишь про злое, хоть знаютъ въ народѣ про многихъ
Знатныхъ и мелкихъ господъ довольно и добраго — только
О добрѣ-то молчатъ и рѣдко о немъ вспоминаютъ.
Что жь всего хуже по мнѣ, такъ это та вредная похоть
Мелкой, заблудшейся страсти, что всѣми теперь овладѣла:
Каждый подъ чарами воли нетрезвой только и мыслитъ,
КАкъ бы свѣтъ въ свои руки загресть, судить и рядить въ немъ.
Нѣтъ — чтобъ жену и дѣтей въ порядкѣ держать, свою челядь
Грубую, злую обуздать; нѣтъ — чтобъ себѣ въ тихомолку,
Коль мотаютъ глупцы, вкушать плодъ умѣренной жизни.
КЮкъ же послѣ того улучшиться міру? Вѣдь каждый
Все позволяетъ себѣ, насильно хочетъ быть первымъ.
Такъ-то глубже и глубже въ тяжкое зло мы впадаемъ.
Ложь, обманъ, и измѣна, и кража, и лживыя клятвы.
Низость, грабежъ и разбой — объ этомъ только и слышишь.
Лже-пророки и плуты жестоко людей надуваютъ.
Всѣ живутъ какъ попало! а станешь по дружбѣ пенять имъ,
Слушаютъ съ полу-улыбкой и отвѣчаютъ: эхъ, еслибъ
Грѣхъ былъ великъ и тяжелъ, какъ намъ проповѣдуютъ часто,
Первые патеры стали бъ его избѣгать и страшиться.
Такъ вотъ примѣромъ дурнымъ они себя извиняютъ,
Какъ обезьяны живутъ, но тѣ ужь такими родились
И потому лишь страдаютъ, что размышлять не умѣютъ.
"Правда, особамъ духовнымъ должно бы вести себя лучше!
Многое было бъ не худо имъ дѣлать и скрытно и тайно:
Но они не щадятъ насъ свѣтскихъ, у насъ предъ глазами
Дѣлаютъ что захотятъ, какъ будто мы всѣ ужь ослѣпли…
Нѣтъ, не ослѣпли и видимъ, что имъ, какъ и грѣшникамъ свѣтскимъ
Не по нраву ужь больше обѣты, посты и молитвы.
"Вотъ хоть за Альпами, каждый патеръ любовницу держитъ:
Также и въ нашихъ мѣстахъ такихъ найдется не мало.
Какъ у прочихъ женатыхъ людей, у нихъ дѣти родятся;
Ихъ обезпечить они, конечно, желаютъ и часто
Ихъ на высокую степень богатства и власти возводятъ.
Что жь? они помнятъ о томъ, откуда и какъ они вышли?
Нѣтъ! они всѣмъ дорогу перебиваютъ и гордо
И съ-высока на всѣхъ смотрятъ, какъ-будто они и Богъ-знаетъ
Роду какого, и мыслятъ, что правы они да и только.
Прежде выскочекъ этихъ не такъ уважали; теперь же
Въ бары попали они. Конечно, все дѣлаютъ деньги.
Рѣдко земли встрѣчаешь, гдѣ бы процентовъ и пошлинъ
Не возвышали аббаты, и селъ не брали на откупъ.
Свѣтъ вверхъ дномъ они ставятъ, и учится злу прихожанинъ:
Всякій, на патера глядя, грѣха и самъ не боится,
И слѣпецъ отъ добра другаго слѣпца лишь отводитъ.
Да и кто бы замѣтилъ теперь добродѣтели мирныхъ,
Благочестивыхъ отцовъ и то, какъ добрымъ примѣромъ
Зиждутъ церковь святую они? Кто живетъ по писанью?
Только въ порокахъ и злѣ коснѣютъ всѣ больше и больше.
Вотъ каковъ нашъ народъ, такъ кАкъ же тутъ исправляться?
"Слушайте дальше. Еще бѣды никакой я не вижу,
Если кто незаконно родился — чѣмъ виноватъ онъ?
Я это такъ говорю, меня вы поймите. И если
Онъ смиряется только, гордымъ своимъ обращеньемъ
Не раздражаетъ другихъ, то это ему пропускаютъ.
Было бы даже грѣшно надъ этимъ глумиться. Рожденье
Намъ не даетъ благородства и насъ позорить не можетъ.
Лишь добродѣтель съ порокомъ людей отличать въ состояньи.
Мудрыхъ и истинно-добрыхъ священниковъ всѣ почитаютъ,
Злые, однако, всегда дурной примѣръ подаютъ всѣмъ.
Сколько съ каsедры онъ о жизни святой ни толкуй намъ,
А прихожане все скажутъ: онъ о добрѣ говоритъ намъ,
Самъ же злое творитъ, чему же тутъ слѣдовать станешь?
Да и для церкви онъ пользы почти никакой не приноситъ,
Даромъ-что всѣмъ говоритъ: жертвуйте, зиждите церковь,
Если желаете внити въ царство небесное! Такъ онъ
Рѣчь заключаетъ свою; а самъ хоть бы что-нибудь подалъ,
Право, скорѣе онъ церкви дастъ развалиться! Живетъ онъ
Пышно, богато, одѣтъ всегда въ драгоцѣнныя ткани,
Любитъ попить и поѣсть; а если въ мірскія веселья
Пустится разъ человѣкъ, такъ станетъ ли пѣтъ и молиться?
Добрые пастыри денно и нощно должны быть на службѣ
Господу Богу и дѣлать добро; тАкъ только и могутъ
Быть они церкви полезны; должны они добрымъ примѣромъ
Паству стезею спасенья ввести во врата благодати.
"Знаю ихъ, стриженыхъ, я! трещать и болтать лишь для вида
Только и знаютъ, и ищутъ всегда что ни есть богатѣйшихъ;
Любятъ польстить человѣку, да по гостямъ только ходятъ.
Прошенъ одинъ — глядишь, и другой за нимъ слѣдомъ тащится.
А за другимъ ужь и двое и трое. Кто лучше у нихъ тамъ
Въ монастырѣ говоритъ, того и въ чины производятъ,
Дѣлаютъ стражемъ, чтецомъ, пріоромъ. А кто посмирнѣе,
Тотъ въ сторонкѣ держись. Работа тоже не равно
Раздѣлена у нихъ тамъ. Одни и ночью на хорахъ
Пѣть должны и читать, дозоромъ ходить по кладбищу,
Между-тѣмъ, какъ другіе живутъ во всякомъ довольствѣ,
Въ нѣгѣ, покоѣ, и лучшій кусокъ имъ всегда достается.
«А легаты? а пробсты? аббаты, прелаты, бѣлицы
И монахини? много бъ объ нихъ разсказать было можно!
Только и слышишь вездѣ: давай мнѣ побольше, съ меня же
Ничего не бери. И, право, мало найдется
Между ними ведущихъ святую жизнь по закону.
ТАкъ духовенство теперь съ пути совратилось, ослабло.»
«Дядя!» отвѣтилъ барсукъ: «вы, вижу, въ чужихъ прегрѣшеньяхъ
Начали каяться мнѣ. Вамъ это едва-ли поможетъ?
Я полагаю, что будетъ довольно и собственныхъ вашихъ.
Да, и вправду, скажите, что вамъ-то, дядя, за дѣло
До духовенства и прочихъ сословій? Пусть всякій по силамъ
НСшу носитъ свою и самъ за то отвѣчаетъ,
КЮкъ въ своемъ состояньи долгъ свой исполнить стремится;
И отъ такого отвѣта никто не избавится, старъ ли,
Молодъ ли, въ свѣтѣ ль живетъ, иль молится въ сумрачной келльѣ.
Вы жь далеконько зашли и слишкомъ-много сказали;
Этакъ, пожалуй, введете вы и меня въ искушенье.
Вы въ-совершенствѣ узнали, кАкъ все на свѣтѣ творится;
Вамъ бы только постричься скорѣе. Я самъ съ своей паствой
Къ вамъ бы нА-духъ явился, вашихъ ученій послушалъ,
И поучился бъ уму; оно, конечно, и правда,
Много изъ нашихъ найдется грубыхъ, тупыхъ и развратныхъ..»
«ТЮкъ подходили они къ дворцу короля. И промолвилъ
Рейнеке-Лисъ: „рѣшено!“ и съ духомъ сталъ собираться.
Тутъ имъ на встрѣчу попался Мартынъ-обезьяна: онъ только
Было собрался въ дорогу и въ Римъ отправлялся, обоимъ
Имъ поклонился и Лису молвилъ: „дядя, надѣйтесь!“
Сталъ о томъ и о семъ разспрашивать Ли?са, хоть дѣло
Было ему все извѣстно. — „Ахъ, кАкъ фортуна-то стала
Въ эти дни меня гнать!“ Рейнеке-Лисъ ему молвилъ:
„Вотъ, какіе-то воры снова меня оболгали,
Снова меня обвиняютъ, особенно кроликъ и воронъ;
Ухо одинъ потерялъ, другой жены не отъищетъ.
Мнѣ-то до этого что? И если бы только съ монархомъ
Мнѣ удалось перемолвить, ужь имъ бы порядкомъ досталось.
Но подъѣло меня совсѣмъ отлученье отъ церкви.
Дѣло объ этомъ теперь въ рукахъ у пробста, а онъ, вѣдь,
Съ вѣсомъ большимъ при дворѣ. А подъ проклятьемъ за волка
Я нахожусь…………………………………………………………
……………………………………………………………………….
……………………………………………………………………….
………………………………………………………………………
Я и помогъ ему въ бѣгствѣ. Самъ сожалѣю; клевещетъ
Онъ на меня ежечасно и яму мнѣ роетъ. Такъ кАкъ же
Въ Римъ я отправлюсь? КАкъ дома, безъ помощи всякой, семейство
Я покину? Вѣдь, волкъ въ покоѣ его не оставитъ,
Всячески будетъ вредить, я ужь знаю. Также найдется
Много другихъ, кромѣ волка, ко мнѣ питающихъ злобу.
Еслибъ не Рима проклятье, я бы нашелся что дѣлать,
Могъ бы опять при дворѣ спокойно попробовать счастья.“
Ли?су Мартынъ отвѣчалъ: „помочь я могу вамъ; какъ кстати!
Самъ я въ Римъ отправляюсь и тамъ вамъ буду полезенъ.
Васъ угнетать не позволю! Какъ бишофскій писарь, я въ этомъ
Дѣлѣ имѣю понятье. Я устрою, чтобъ пробста
Вызвали въ Римъ, а ужь тамъ со мною онъ вѣдаться будетъ.
Дядюшка, будьте покойны, я ужь обдѣлаю дѣльцо;
Я аппелировать стану, о! у меня ужь, навѣрно,
Васъ абсольвируютъ тотчасъ — я самъ принесу вамъ извѣстье;
Всплачутся ваши враги, и деньги и трудъ потеряютъ:
Знаю, какъ въ Римѣ ведутся дѣла-то, знаю, чтС нужно
Сдѣлать, что пропустить. Тамъ мой дядюшка Симонъ
Въ силѣ большой и въ почетѣ; радъ помогать онъ за деньги.
Плутня, вотъ господинъ! и докторъ Взятка почтенный,
И Вертушка, и Безпріютный — со всѣми знакомъ я!
Деньги впередъ я послалъ; такъ, знаете, лучше со всѣми
Тамъ познакомиться. Любятъ они волочить человѣка:
Денегъ хотятъ, вотъ и все тутъ. И будь ваше дѣло тЮкъ криво,
Что и поправить нельзя, его я ужь выпрямлю деньгой.
Дашь имъ грошъ, такъ милость найдешь; не дашь, такъ и двери
Всѣ предъ тобою запрутся. Вамъ лучше здѣсь оставаться;
Я ужь займусь вашимъ дѣльцомъ и распутаю узелъ.
Вы жь ко двору отправляйтесь; тамъ навѣрно найдете
Госпожу Рюкенау, жену мою вѣрную; любятъ
Царь и царица ее — умна и находчива страшно.
Вы перемолвите съ нею, она чрезвычайно-охотно
Добрымъ друзьямъ помогаетъ. Много родныхъ тамъ найдете.
Правымъ быть не всегда безопасно. Съ нею теперь тамъ
Двѣ сестрицы живутъ, да трое собственныхъ дѣтокъ,
Сверхъ-того много другихъ изъ вашего рода, готовыхъ
Вамъ за всегда услужить, какъ только вамъ будетъ угодно.
Еслижь вамъ все-таки въ правѣ откажутъ, увидите сами
Сколько я вѣсу имѣю. А станутъ васъ притѣснять тамъ,
Тотчасъ пишите ко мнѣ! и мигомъ я все государство
Отлучаю отъ церкви, короля съ королевой,
Жонъ, мужей и дѣтей. Я интердиктъ посылаю —
Нѣтъ больше пѣнія въ церкви, нѣтъ обѣдень, молебновъ,
Ни похоронъ, ни крестинъ и такъ дальше! Такъ ли, племянникъ?
Папа и боленъ и старъ, въ дѣла никакія не входитъ,
Тамъ на него и не смотрятъ. Всѣми теперь помыкаетъ
Кардиналъ Ненасытный — всю себѣ власть онъ загребъ тамъ,
Видный и пылкій мужчина такой, и скоръ на рѣшенья.
Любитъ дѣвицу одну, я съ нею знакомъ, и она-то
Просьбу ему поднесетъ, а ей захотѣть только стРитъ,
Все вверхъ дномъ повернется; а Партія — писарь? тотъ знаетъ
Толкъ въ монетахъ и древнихъ и новыхъ; при немъ проживаетъ
Многослышка — помощникъ, вСтъ такъ придворный! Нотарьусъ
Венденъ есть тамъ, баккалавръ обоихъ правъ, и когда он
Годъ лишь прослужитъ на мѣстѣ, то лихо въ письмѣ наторѣетъ.
Есть тамъ двое судей — одинъ Монетой зовется,
А Донарьемъ другой; что скажутъ, тР и случится.
Такъ-то дѣется въ Римѣ много проказъ и продѣлокъ;
Папа о нихъ и не знаетъ: было бъ друзей только больше!
Вѣдь они и прощаютъ грѣхи и съ народовъ проклятья
Церкви снимаютъ. Будьте жь покойны, дядюшка милый!
Знаетъ король ужь давно, что я не дамъ васъ въ обиду;
Выведу васъ на дорогу, ужь вы на меня положитесь.
Пусть онъ подумаетъ только, кАкъ много есть лицъ, состоящихъ
Съ нами въ тѣсномъ родствѣ и ему на совѣтѣ полезныхъ.
Это вамъ много поможетъ, какъ ни пойди ваше дѣло.“
Лисъ ему отвѣчалъ: „Вы много меня ободрили;
Этого я не забуду, лишь-бы спастись удалось мнѣ.“
Тутъ они оба простились. Рейнеке съ Гримбартомъ мудрымъ
Прямо пошелъ ко двору, гдѣ зло на него умышляли.
ДЕВЯТАЯ ПѢСНЬ.
[править]Рейнеке-Лисъ наконецъ двора достигъ, полагая
Отстранить отъ себя обвиненья. Но только увидѣлъ
Всѣхъ враговъ своихъ лютыхъ, кАкъ всѣ они собрались тамъ,
Какъ всѣ жаждали мести и казни его только ждали,
Духомъ онъ палъ; сомнѣваться началъ; однако же смѣло
Мимо бароновъ прошелъ онъ; Гримбартъ бѣжалъ за нимъ слѣдомъ.
Вотъ къ королевскому трону они подступили, и Гримбартъ
На ухо Лису шепнулъ: ради Бога, не трусьте!
Вспомните, Рейнеке, трусу счастье въ удѣлъ не дается;
Храбрый самъ ищетъ опасность и весело съ нею играетъ;
Изъ напастей и бѣдъ она же его и выводитъ.» —
«Правду вы мнѣ говорите» Рейнеке молвилъ: "спасибо
Вамъ за прекрасный совѣтъ; и если свободы добьюсь я,
Я его не забуду. — И вотъ онъ кругомъ оглядѣлся,
Много родныхъ увидалъ въ толпѣ, да только немного
Было межъ нихъ доброхотовъ: многимъ умѣлъ насолить онъ.
Всякой выдрѣ, бобру послѣднему спуску, разбойникъ,
Онъ не давалъ: безчинствовалъ страшно съ ними со всѣми.
Но за то и друзей довольно онъ въ залѣ увидѣлъ.
Лисъ передъ трономъ колѣно преклонилъ и промолвилъ
Съ важнымъ, задумчивымъ видомъ: «Богъ, кому все извѣстно,
Кто на вѣки вѣковъ всеблагъ, всесвятъ и всесиленъ,
Васъ да хранитъ, государь, и васъ, мою королеву;
Мудрость и мысли благія вамъ да подастъ Онъ, чтобъ правду
Отъ неправды умѣли вы отличать; потому-что
Много лжи межъ людей теперь ходитъ. Наружностью только,
Постнымъ лицомъ взять хотятъ. О, еслибъ на лбу своемъ каждый
Роспись мыслей носилъ, и могъ бы король это видѣть —
Стало бы ясно тогда, что лгать я не мастеръ, что трону
Честью и правдой служить, служить необлыжно готовъ я.
Пусть обвиняютъ меня враги мои лютые; имъ бы
Очень хотѣлось мнѣ повредить и милостей вашихъ,
Какъ недостойнаго ихъ, лишить меня безвозвратно.
Но давно мнѣ извѣстна справедливость монарха
Нашего и государя, его же никто съ пути правды
Не совращалъ никогда — такъ и теперь это будетъ.»
Всѣ сошлись и столпились теперь, и каждому видѣть
Рейнеке-Ли?са хотѣлось и каждый хотѣлъ его слышать;
Онъ уличенъ въ преступленьяхъ, такъ кЮкъ защищаться онъ станетъ?
«Рейнеке, дерзкій злодей!» промолвилъ король: «твои рѣчи
Нынѣ тебя не спасутъ; нынѣ тебѣ не помогутъ
Ложь и обманъ и пронырство! Твой смертный часъ наступаетъ.
Вѣрность свою ты прекрасно на кроликѣ и на вРронѣ
Мнѣ доказалъ! Конечно, и этого было бъ довольно;
Но ты измѣну творишь по всѣмъ концамъ государства;
Лживы и скоры проказы твои, да недолго продлятся.
Мѣра терпѣнья полна, журить тебя больше нестану.»
Рейнеке тутъ ужь подумалъ: что теперь будетъ со мною?
О когда-бъ удалось мнѣ опять побывать въ моемъ зЮмкѣ!
Гдѣ мнѣ выдумать средства? Ну ужъ пусть будетъ, что будетъ!
Нужно же вылѣзть изъ петли; попробуемъ все безъ разбора.
«Славный король, государь нашъ великій!» такъ Рейнеке началъ:
«Если угодно вамъ думать, что казни я срамной достоинъ,
То обсудили вы дѣло не съ истинной точки; извольте
Внять моимъ оправданьямъ. Вѣдь прежде я былъ вамъ полезенъ;
Въ горѣ, всегда оставался вамъ вѣренъ, когда удалялись
Многіе, что между нами стали теперь мнѣ на гибель,
Ловятъ случай вредить мнѣ, когда я въ отсутствіи. Я васъ,
Государь, умоляю судить меня безпристрастно;
Ну, окажусь виноватымъ, такъ казнь понесу я конечно.
Вы и не вспомнили вѣрно обо мнѣ, государь, кЮкъ на стражѣ,
Самой бдительной былъ я во многихъ концахъ государства.
И не-уже-ль ко двору пришелъ бы я, еслибъ за мною
Были грѣхи иль проступки? Напротивъ, скорѣе я сталъ бы
Вашихъ очей избѣгать, отъ лютыхъ враговъ укрываться.
Нѣтъ, тогда ужь, конечно, я бы не вышелъ изъ зАмка
Ни за какія сокровища въ мірѣ; тамъ я свободенъ
Былъ средь владѣній своихъ, на собственной почвѣ. И такъ-какъ
Я за собой преступленій не вѣдалъ, то и пришелъ къ вамъ.
Только сбирался идти я на стражу, какъ повелѣнье
Гримбартъ принесъ мнѣ — идти ко двору. И снова я началъ
Средства выдумывать, кАкъ бы съ церковью мнѣ помириться;
Много объ этомъ съ Мартыномъ я говорилъ и увѣрилъ
Онъ меня клятвой священной, что отъ проклятія папы
Въ Римѣ избавитъ меня. — Я въ Римъ, говоритъ, отправляюсь:
Я, говоритъ, это дѣло теперь на себя принимаю,
Вы жь, говоритъ, ко двору отправляйтесь; будьте покойны,
Снимется съ васъ отлученье отъ церкви. Вотъ что сказалъ мнѣ,
Самъ Мартынъ-обезьяна, а онъ ужь дѣла эти знаетъ:
Съ нимъ господинъ Онегрундъ, прекраснѣйшій бишофъ въ знакомствѣ;
Вотъ ужь пять лѣтъ какъ при немъ Мартынъ съ судахъ безотлучно.
Я и пришелъ къ вамъ, и что же? снова меня обвиняютъ,
Снова жалобы есть, про жалобы только и слышишь.
Кроликъ косой на меня клевещетъ; но Рейнеке самъ вѣдь
Не за горами теперь: пусть же теперь онъ выходитъ,
Станетъ со мною глазъ нЮ глазъ! Извѣстно, легко за глаза-то
Всѣхъ поносить и позорить, но должно выслушать также
И противную сторону, прежде, чѣмъ судъ произносить.
Эки вѣдь лживыя твари эти кроликъ и воронъ!
Вотъ за добро благодарность! Третьяго дня рано утромъ
Кроликъ со мной повстрѣчался и вѣжливо мнѣ поклонился;
Я передъ зЮмкомъ стою и псалмы прилежно читаю.
Я, говоритъ, ко двору отправляюсь; — „Съ Богомъ!“ отвѣтилъ
Путнику я; потомъ онъ прибавилъ: „голоденъ страшно
Я и усталъ!“ — „Не хотите ль покушать чего?“ я промолвилъ
Ласково кролику. — „Очень вамъ былъ бы за то благодаренъ“;
Онъ мнѣ отвѣтилъ, а я ему возразилъ: „на здоровье,
Радъ чѣмъ могу вамъ служить“. И вотъ мы отправились въ зЮмокъ.
Я предложилъ ему вишень и масла: — по пятницамъ мяса
Я вѣдь не ѣмъ. Вотъ онъ хлѣбъ, плоды и маcло сталъ кушать.
Тутъ подошелъ мой сыночекъ младшій къ столу — ну, ребенокъ!
Вздумалъ видно взглянуть, не будетъ ли скушать чего тамъ:
Любитъ лакомства дѣти — мальчикъ за что-то и взялся.
Какъ его съѣздитъ по рыльцу мой гость ни съ того ни съ другаго —
Кровь потекла изъ зубовъ вѣдь. Рейнхартъ, мой старшій, увидѣвъ
Это, прямёшенько въ горло обидчику зубомъ вцѣпился,
Чуть-чуть его потаскалъ и тѣмъ отомстилъ за братишку.
Я, не думая долго, тотчасъ же сталъ разнимать ихъ
И наказалъ еще сына. Такъ если слѣды и остались,
Кроликъ въ томъ самъ виноватъ; того ль озорникъ еще стРилъ?
Еслибъ я зло умышлялъ, такъ съ нимъ бы управились дѣти.
Вотъ его благодарность! Я, говоритъ, ему ухо
Откусилъ: онъ за честь себѣ это долженъ поставить.
Тамъ еще воронъ приходитъ ко мнѣ, говоритъ, что супруги
Онъ лишился своей: она обожралася, будто —
Рыбу, будто, большую съ костями она проглотила.
Гдѣ это было — онъ знаетъ то лучше, теперь же изволитъ
Сваливать все на меня, меня обвинять въ душегубствѣ;
Самъ ее умертвилъ онъ, и еслибъ я только былъ властенъ
Строже его допросить, запѣлъ бы онъ новую пѣсню.
Эти вРроны летаютъ, до нихъ прыжкомъ не допрыгнешь.
„Если въ подобныхъ дѣлахъ меня обвинить ужь взялися,
Пусть достовѣрныхъ и честныхъ свидѣтелей ставятъ; тАкъ должно
Поступать съ благороднымъ, прямымъ человѣкомъ; я въ-правѣ
Требовать этого. Если жь свидѣтелей нХгдѣ съискать имъ,
Есть еще новое средство: на поединокъ готовъ я!
Пусть назначутъ намъ мѣсто и время; достойный противникъ
Выступитъ пусть изъ рядовъ, мнѣ ровный по роду и званью,
И тогда каждый изъ насъ самъ защититъ свое дѣло.
Кто себѣ честь завоюетъ, за тѣмъ пусть она остается.
Искони право такъ признавалось — я требую битвы.“
Всѣ столпились въ кружокъ и слушали дерзкія рѣчи
Рейнеке-Ли?са съ нѣмымъ удивленьемъ. И испугались
Страшно кроликъ и воронъ, покинули дворъ и ни слова
Молвить въ отвѣтъ не посмѣли; только дорогой ужь стали
Разговаривать между собою: невыгодно будетъ
Съ Ли?сомъ дольше тягаться. КАкъ ни возьмемся за дѣло,
Все его проиграемъ. Видано ль это? Мы были
Съ Ли?сомъ одинъ-на-одинъ; свидѣтелей не было: мы же
Будемъ, пожалуй, еще виноваты. Чтобъ его черти
Взяли, дерзкаго плута, за всѣ его преступленья!
Съ нами сражаться онъ вздумалъ? А намъ вѣдь бы плохо пришлося.
Нѣтъ, слуга вашъ покорный! Мы знаемъ, кЮкъ скоръ и лукавъ онъ,
Ловокъ, золъ и хитеръ. Насъ пятерыхъ ему будетъ
Мало, повѣрьте; все это стало бы намъ дорогонько.»
Изегримъ тоже съ медвѣдемъ были не въ духѣ; имъ сильно
Не по нраву пришлось, что оба истца удалялись.
Тутъ промолвилъ король: «Если еще кто имѣетъ
Жалобу мнѣ принести, пусть тотъ выходитъ скорѣе!
Слышать все мы готовы. Вчера угрозъ было много…
Здѣсь стоитъ обвиненный! Гдѣ жь обвинители дѣлись?»
Рейнеке молвилъ въ отвѣтъ: «Вотъ такъ-то всегда и бываетъ;
Только жалобы слышишь: то тотъ, то другой виноваты;
А предстанетъ виновный, всѣ по домамъ разбредутся.
Вотъ хоть и эти злодѣи, кроликъ и воронъ, они бы
Вовсе не прочь наказанью меня и безчестью подвергнуть;
Но они повинились, и я имъ прощаю; тѣмъ больше,
Что съ моимъ появленьемъ они раскаялись оба
И отъ двора удалились. Какъ я пристыдилъ ихъ обоихъ!
Сами вы видите нынѣ, кЮкъ за глаза-то опасно
Вѣрить злымъ клеветамъ на слугъ испытанныхъ, вѣрныхъ;
Бѣлое дѣлаютъ чернымъ и ненависть къ добрымъ питаютъ.
Прочіе жалки мнѣ, право, да о себѣ я молчу ужь.»
«Слушай» король ему молвилъ: «слушай, коварный измѣнникъ,
Что тебя побудило, скажи мнѣ, вѣрнаго Лампе,
Письма носившаго мнѣ, такъ убить безпощадно и злобно?
Развѣ тебѣ не простилъ онъ всего, что ты съ нимъ ни проказилъ?
Посохъ съ котомкой тебѣ подарилъ я; всѣмъ былъ снабженъ ты,
Въ Римъ отправиться моремъ ты совсѣмъ собрался ужь;
Сдѣлалъ я все для тебя и ждалъ отъ тебя исправленья.
Что же вижу теперь? ты зайца убилъ для почину.
Съ вѣстью ко мнѣ Беллина прислалъ; онъ голову зайца
Мнѣ въ котомкѣ принесъ и всѣмъ намъ сказалъ громогласно,
Что приноситъ мнѣ письма, тобой сочиненныя вмѣстѣ
Съ нимъ, Беллиномъ, и онъ въ нихъ высказалъ лучшія мысли.
А въ котомкѣ лежала глава умерщвленнаго зайца.
Мнѣ въ насмѣшку вдвоемъ вы сдѣлали это. Беллина
Тутъ же въ заложники взялъ я, и жизни своей онъ лишился,
Какъ душегубецъ и лжецъ; теперь за свою берегись ты.»
Рейнеке молвилъ въ отвѣтъ: «Что слышу я? зайца въ живыхъ нѣтъ?
Да и Беллина мнѣ не видать ужь? что со мной будетъ?
О, я несчастный! О, еслибъ я могъ умереть вмѣстѣ съ ними!
Ахъ, вѣдь съ обоими съ ними гибнетъ мой кладъ драгоцѣнный!
Вѣдь я съ обоими съ ними отправилъ къ вамъ кучу сокровищъ,
Лучше которыхъ не съищешь на всемъ бѣломъ свѣтѣ. Кто могъ бы
Предполагать, что Беллинъ убьетъ несчастнаго зайца,
Кладъ похититъ у васъ? Нѣтъ! видно, что должно беречься
Тѣхъ, въ комъ лукавства не видишь, въ комъ злости вовсе не чаешь.»
Дальше слушать не могъ отъ гнѣва король раздраженный;
Онъ удалился въ покои свои, недослушавши Ли?са,
Даже не ясно понявъ смыслъ его рѣчи; онъ казни
Ли?са подвергнуть рѣшился. Въ покояхъ своихъ королеву
Онъ съ супругой Мартына засталъ, госпожей Рюкенау.
Очень любили ее король съ королевою. Ли?су
Въ пользу это пошло. Она воспитаньемъ блистала,
Знала много наукъ и ловко вела разговоры;
Гдѣ бы она ни явилась, каждый къ ней обращался,
Каждый ее уважалъ. Она замѣтила тотчасъ,
Что король былъ разгнѣванъ и молвила мудрое слово:
«Васъ, государь, никогда не брало раскаянье, если
Просьбамъ моимъ иногда вы внимали, и даже въ минуты
Сильнаго гнѣва прощали мнѣ слово о милости царской.
Будьте жь и нынѣ ко мнѣ благосклонны: дѣло идетъ вѣдь
О моемъ собственномъ родѣ! Кто же своихъ покидаетъ?
Рейнеке, чѣмъ бы онъ ни былъ, съ родни мнѣ; его поведенье,
Если позволено будетъ мнѣ это замѣтить, похвально.
Такъ-какъ самъ онъ явился на судъ, то я полагаю
Дѣло его справедливо; вотъ тоже отецъ его, бывшій
И въ почетѣ и въ силѣ при вашемъ родителѣ славномъ, —
Сколько терпѣлъ вѣдь отъ злыхъ языковъ и доносчиковъ лживыхъ!
Что жь? всегда пристыжалъ ихъ. СтРило въ дѣло лишь вникнуть,
Все разъяснялось сейчасъ же: завистники низкіе даже
Часто заслуги умѣли ему обращать въ преступленья.
Такъ всегда оставался онъ въ бРльшемъ почетѣ, чѣмъ Браунъ.
Съ волкомъ теперь, а имъ также не худо бы было подумать,
Чтобы поменьше на нихъ отвсюду слышалось жалобъ;
Много и ихъ обвиняютъ; только они-то о правѣ
Мало смыслятъ, что видно изъ ихъ совѣтовъ и жизни.»
Тутъ король возразилъ ей: «КАкъ можете вы удивляться,
Что на Рейнеке золъ я, на вора, который недавно
Зайца еще умертвилъ, Беллина ввелъ въ искушенье
И съ такимъ наглымъ безстыдствомъ во всемъ запирается ныньче
И себя называетъ и честнымъ и вѣрнымъ слугою,
Между-тѣмъ, какъ отвсюду ростутъ однѣ жалобы только,
И доказательства съ ними какъ онъ надъ миромъ смѣется,
Какъ онъ разбоемъ, убійствомъ и кражей все государство,
Всѣхъ моихъ подданныхъ вѣрныхъ въ разоръ разоряетъ, разбойникъ?
Нѣтъ! чего тутъ терпѣть?» Но тутъ обезьяна сказала:
«Правда, немногіе могутъ разумно дѣйствовать въ жизни,
Дать при случаѣ мудрый совѣтъ, и кто это можетъ,
Слава тому и почетъ; но сколько завистниковъ тайно
Славу ту подрываетъ, а соберется ихъ много,
Дѣйствуютъ прямо, открыто. Вотъ хоть бы съ Рейнеке ныньче!
Но они не изгладятъ воспоминанья, кАкъ часто
Мудро совѣтывалъ вамъ онъ, когда всѣ другіе молчали.
Вотъ и недавно еще — вы помните вѣрно — крестьянинъ
Вмѣстѣ съ змѣею пришли къ вамъ; никто не умѣлъ разсудить ихъ;
Лисъ же тотчасъ нашелся, его вы тогда похвалили.»
И, немного подумавъ, король ей на это отвѣтилъ:
"Помню еще я объ этомъ дѣлѣ, да только забылъ я,
КАкъ оно вышло тогда; запутано, кажется, было.
Если еще не забыли, напомните, сдѣлайте милость,
«Ваше желанье законъ мнѣ», она королю отвѣчала.
"Года два тому будетъ, — къ вамъ однажды приходитъ
Съ жалобой змѣй, что крестьянинъ, дѣло свое проигравшій
Уже два раза, не хочетъ рѣшенью суда покориться.
И потому мужика онъ къ вамъ представить рѣшился,
И разсказывать началъ, шипя отъ волненья и злости.
Гдѣ-то въ щель на заборѣ змѣю пролѣсть захотѣлось,
Но попался онъ въ петлю живую, которую кто-то
Прикрѣпилъ передъ щелью; горло ему затянуло…
ТЮкъ бы и умеръ онъ тамъ, еслибы, къ-счастію, путникъ
Не проходилъ той дорогой. Въ бѣдѣ ему онъ взмолился:
«Сжалься надъ мною несчастнымъ, спаси меня отъ напасти!»
Змѣю отвѣтилъ крестьянинъ: "Пожалуй, спасти тебя можно;
"Жалко мнѣ, право, тебя; но только сперва поклянись мнѣ,
«Въ томъ, что не сдѣлаешь зла мнѣ». Змѣй согласился на это,
Клятвой страшной поклялся, что зла ему дѣлать не станетъ,
Что бы потомъ ни случилось, и спасъ его добрый крестьянинъ.
"И пошли они вмѣстѣ дорогой, и чувствовать голодъ
Началъ змѣй и, нацѣлясь, хотѣлъ мужика онъ ужалить;
Въ страхѣ отъ змѣя едва успѣлъ отскочить злополучный.
«Это твоя благодарность? То ль заслужилъ я?» вскричалъ онъ,
«Развѣ не клялся ты страшною клятвой?» И змѣй ему молвилъ:
"Голодъ меня принуждаетъ, я съ нимъ не знаю чтС дѣлать;
«Клятва ничто предъ нуждою; такъ видишь, стало-быть, правъ я».
Тутъ крестьянинъ промолвилъ: "Ну, подожди хоть немного!
«Вотъ мы встрѣтимъ людей, они насъ по правдѣ разсудятъ».
«НХчего дѣлать, изволь» змѣя? ему отвѣчала.
Такъ пошли они дальше и надъ рѣкой повстрѣчали
Стараго вРрона съ сыномъ. Змѣй подозвалъ ихъ обоихъ,
И подозвавши сказалъ имъ: «Слушайте вы и судите!»
Выслушалъ воронъ все дѣло, подумалъ и такъ разсудилъ ихъ:
Змѣю крестьянина съѣесть… Онъ самъ быть надѣялся въ долѣ.
И отъ радости змѣй на кольцахъ своихъ закачался:
«Ну, побѣда моя! теперь для меня нѣтъ попреку».
«Нѣтъ» крестьянинъ отвѣтилъ: "еще не проиграно дѣло;
"Развѣ можетъ разбойникъ приговаривать къ смерти?
"Развѣ довольно судьи одного? Нѣтъ, я по закону
"Требую новыхъ судей; пусть пять, пусть десять обсудятъ
«Дѣло мое, и тогда послушаемъ, что они скажутъ».
«Такъ пойдемъ же!» змѣй молвилъ. И пошли они дальше,
И повстрѣчался имъ волкъ съ медвѣдемъ и въ кучку сошлись всѣ.
Тутъ всего опасаться началъ крестьяни — затѣмъ что
Средь пятерыхъ такихъ парней жутко ему приходилось;
ВРроны, змѣй и медвѣдь съ волкомъ его окружили.
Началъ онъ трусить жестоко; и точно, стакнувшись съ другими,
Волкъ произнесъ приговоръ: змѣй можетъ пожрать человѣка;
Голодъ не знаетъ закона, нужда разрѣшаетъ отъ клятвы.
ПРтомъ холоднымъ прошибло крестьянина; всѣ они вмѣстѣ
Жаждали смерти его. И вспрянулъ съ ужаснымъ шипѣньемъ
Змѣй и облилъ слюною его, но Тотъ увернулся.
«Несправедливо» воскликнулъ онъ: "ты поступаешь. Кто право
«Далъ тебѣ надъ мною?» Змѣй отвѣчалъ: "Ты вѣдь слышалъ;
«Два раза судьи судили, и ты проигралъ въ оба раза.»
«Сами они и рѣжутъ и грабятъ» отвѣтилъ крестьянинъ:
"Я не хочу ихъ и знать, пойдемъ къ королю мы судиться.
"Что онъ ни скажетъ, готовъ я суду его покориться,
"И когда проиграю, хоть горя еще мнѣ прибудетъ,
«Нужды нѣтъ, все снесу я». Тутъ волкъ съ медвѣдемъ сказали
Съ злою насмѣшкой: "Попробуй, пожалуй, но только
«Все-таки змѣй побѣдитъ, онъ этого только и хочетъ.»
Дѣло въ томъ, что они надѣялись всѣ на придворныхъ
И полагали, что такъ же, какъ и они, тѣ разсудятъ,
И спокойно пошли къ вамъ и путника взяли съ собою;
И передъ вами предстали два ворона, змѣй, волкъ съ медвѣдемъ.
Волкъ-отъ даже самъ-трётъ къ вамъ явился; за нимъ уцѣпились
Двое дѣтей его; звали старшаго сына Прожорой.
Младшій звался Ненасытнымъ, и отъ нихъ отъ обоихъ
Больше, нежли отъ всѣхъ, бѣдный мужикъ натерпѣлся.
Доли своей прогулять боялись они — вѣдь такіе,
Право, всегда ненасытные: выли тогда передъ вами
Неприлично и грубо — вы еще вывесть изъ залы
Ихъ тогда повелѣли. И сталъ крестьянинъ просить васъ,
Сталъ говорить, кЮкъ змѣя его умертвить собиралась,
Благодѣянье забывши и клятву свою нарушая!
Жарко онъ васъ умолялъ о спасеньи. Змѣй согласился,
Что разсказалъ онъ всю правду. «Меня» онъ сказалъ: вынуждаетъ
«Голодъ смертельный къ тому — онъ правъ и законовъ не знаетъ».
"Въ думу вы, государь, тогда погрузились. Забота
Ваше чело омрачила; рѣшить это дѣло казалось
Трудно вамъ по закону, согласно уставамъ и правдѣ.
Вамъ жестокимъ казалось крестьянина бѣднаго, помощь
Змѣю подавшаго въ нуждѣ, осудить на съѣденье;
Но, съ другой стороны, и голодъ вамъ правымъ казался.
Вы созвЮли совѣтъ. И судъ большинства, по-несчастью,
Смерть произнесъ человѣку — всѣмъ пообѣдать хотѣлось,
Всѣ пособить полагали змѣѣ. Но вотъ вы за Ли?сомъ
Въ Малепартусъ послали: толковъ разныхъ въ совѣтѣ
Было объ этомъ довольно, да проку изъ нихъ было мало.
Рейнеке тотчасъ явился, выслушалъ все со вниманьемъ.
Судъ ему предоставили вы: что скажетъ, тР будетъ.
Рейнеке молвилъ, подумавъ: "Прежде, чѣмъ судъ свой скажу я,
"Нужно мнѣ видѣть то мѣсто, гдѣ все это было, и если
"Змѣй по-прежнему будетъ въ петлѣ висѣть, какъ крестьянинъ
«Въ первый разъ его видѣлъ, то дѣло само разрѣшится.»
И привязанъ былъ змѣй къ тому же самому мѣсту,
Точно такъ, какъ крестьянинъ его у забора увидѣлъ.
Рейнеке молвилъ потомъ: "Каждый изъ нихъ теперь снова
"Въ прежнемъ своемъ положеньи — процессъ никѣмъ не проигранъ
"И не выигранъ также; вопросъ теперь, кажется, ясенъ.
"Хочетъ крестьянинъ, такъ можетъ змѣю еще разъ изъ петли
"Вынуть, а нѣтъ, такъ не надо — пусть его въ петлѣ оставитъ.
"Съ честью и волей онъ можетъ идти своею дорогой.
"Такъ-какъ услугу принявши, змѣй измѣнилъ своей клятвѣ,
"То по всей справедливости данъ крестьянину выборъ.
"Тутъ, какъ я думаю, виденъ смыслъ непреложный закона;
«Кто здѣсь иначе его понимаетъ, пусть голосъ подастъ свой».
«Вамъ и совѣтникамъ вашимъ судъ Ли?са пришелся по нраву;
Рейнеке былъ прославляемъ, крестьянинъ благодарилъ васъ,
Каждый славилъ премудрость Рейнеке-Ли?са и даже
Королева сама объ немъ съ похвалой отзывалась.
Много толковъ пошло: волкъ съ медвѣдемъ скорѣе
Годны къ войнѣ, говорили въ народѣ, ихъ всякій боится,
Такъ и были бъ у мѣста, гдѣ кровь народная льется.
Сильны, огромны и храбры они — что правда, тР правда,
Только въ совѣтѣ у нихъ замѣтенъ ума недостатокъ:
Что-то ужь слишкомъ они начали силой хвалиться.
А на полѣ сраженья, — посмотришь, похрамывать стали.
Но до неистовства храбры за то у себя они дома;
Въ полѣ же любятъ въ засадѣ они полежать. А вышла гдѣ схватка,
Тамъ, какъ грѣшные всѣ, они побои глотаютъ.
Эти медвѣди и волки всюду лишь гибель приносятъ:
Все равно имъ въ чьемъ домѣ случился пожаръ — имъ бы только
Къ угольямъ ближе, погрѣться; только бы зобъ имъ набить свой —
Все по нихъ трынъ-трава. Яйца сами глотаютъ,
Бѣднымъ скорлупку даютъ и думаютъ, дѣлятся честно.
Рейнеке-Лисъ со всѣмъ своимъ родомъ, напротивъ, искусенъ
Въ многихъ полезныхъ дѣлахъ, онъ мудръ, онъ хорошій совѣтникъ.
Если онъ проступился предъ вами, мой царь, то не камень
Онъ, человѣкъ. Вѣдь никто его не замѣнитъ въ совѣтѣ,
Лучше совѣта не дастъ. Прошу васъ, простите вы Ли?са!»
Тутъ король возразилъ ей: "Увидимъ. Тогда все случилось
Такъ, какъ вы намъ разсказали; змѣй былъ въ петлѣ оставленъ.
Но, не взирая на то, вашъ Ли?съ озорникъ и мерзавецъ;
Онъ не исправится въ жизнь! Съ нимъ всякое дѣло опасно,
Того и смотри, что обманетъ; умѣетъ всегда увернуться.
Кто ему по плечу здѣсь? Волкъ, и медвѣдь, и ворона
Котъ и кроликъ всѣ не по немъ, онъ всѣхъ ихъ позоритъ,
Всѣмъ имъ вредитъ. Одному онъ ухо отгрызъ, у драгаго
Глазъ подбилъ или вышибъ, а третьяго жизни лишилъ онъ!
Не понимаю я, право, кЮкъ вы за злодѣя вступаться
Можете, мнѣ за него замолвливать доброе слово?
«О, государь!» обезъяна сказала: «скрывать не хочу я;
Родъ-то его благороденъ, великъ и могучъ, не забудьте!»
И поднялся король и вышелъ въ собранье. Стояли
Всѣ тамъ, его ожидая; и много тамъ увидалъ онъ
Ли?совыхъ близкихъ родныхъ: пришли они всѣ заступиться
За главу своего, и было бы трудно назвать ихъ.
И увидѣлъ король тутъ всѣхъ его доброхотовъ,
Всѣхъ враговъ его лютыхъ: казалось, весь дворъ раздѣлился.
Сталъ король говорить: «Слушай же, Рейнеке! Можно ль
Мнѣ извинить твою дерзость, Можно ль простить, что съ Беллиномъ
Вмѣстѣ, вы кроткаго Лампе убили? можно ль простить мнѣ,
ЧтР, дерзновенные, вы всунули голову зайца.
Вмѣсто писемъ, въ котомку и мнѣ такъ ее передали?
Вамъ надо мной посмѣяться хотѣлось; одинъ ужь наказанъ,
Палъ кровавою жертвой Беллинъ; ожидай ты того же!»
«Горе мнѣ!» Рейнеке молвилъ: «О еслибъ я умеръ, несчатный!
Дайте мнѣ все разсказать вамъ, слушайте и разсудите:
Если виновнымъ найдете, сейчасъ же меня умертвите;
Все равно не спасусь я, ужь все равно я погибну.
Вѣдь измѣнникъ Беллинъ похитилъ столько сокровищъ,
Сколько изъ смертныхъ никто не видывалъ въ жизни! За нихъ-то
Бѣднаго Лампе убилъ онъ! Я ихъ поручилъ имъ обоимъ,
И Беллинъ, какъ нарочно, ихъ у меня похищаетъ.
Еслибъ они отъискались! Но я начинаю бояться,
Что ужь никто ихъ не съищетъ, и что навсегда они сгибли.»
Но обезьяна на то возразила: «надѣяться будемъ!
Если они на землѣ, то можно еще отъискать ихъ.
Съ ранняго утра до ночи мы будемъ на поискахъ, будемъ
Спрашивать встрѣчныхъ о нихъ, всѣхъ и мірянъ и духовныхъ;
Но разскажите-ка намъ, что это были за вещи!»
Рейнеке молвилъ: «То были драгоцѣнныя вещи;
Трудно подобныхъ найти; кто ими теперь обладаетъ,
Тотъ бережетъ ихъ навѣрно. КАкъ жена Эрмелина
Будетъ о нихъ горевать! Она никогда не проститъ мнѣ:
Сколько она убѣждала меня имъ обоимъ не вѣрить.
Вотъ напраслину взводятъ теперь на меня и желаютъ
Всѣми силами мнѣ повредить въ вашемъ мнѣньи;
Но я за правду стою, суда ожидаю, и если
Буду признанъ невиннымъ — стану по всѣмъ государствамъ,
Стану съ опасностью жизни искать похищенныхъ сокровищъ.»
ДЕСЯТАЯ ПѢСНЬ.
[править]«О, мой король!» разсказывать началъ хитрый ораторъ:
«Благоволите позволить мнѣ здѣсь предъ друзьями своими
Вамъ повѣдать о томъ, сколько вещей драгоцѣнныхъ
Было назначено мною для васъ. И хоть вамъ не достались
Эти сокровища, все же желанье было похвально.»
— "Къ дѣлу, " король перебилъ, «и, если можешь, будь кратокъ.»
«Честь и счастье погибли! Все вы узнаете тотчасъ»
Рейнеке молвилъ печально. "Первою вещью былъ перстень,
Я его отдалъ Беллину — онъ вамъ, государь, былъ назначенъ.
Былъ онъ чудесно составленъ, мой удивительный перстень,
Былъ онъ изъ чистаго золота выкованъ тонко и нѣжно;
Въ казнохранилищѣ царскомъ блистать былъ ужь точно достоинъ!
Въ немъ извнутри, на сторонкѣ кругло къ персту обращенной,
Были врѣзаны буквы; то были еврейскія буквы,
И изъ нихъ составлялись три еврейскія слова
Съ страннымъ, волшебнымъ значеньемъ. Въ нашемъ царствѣ никто бы
Не изъяснилъ этихъ словъ. Одинъ только Абріонъ Трирскій
Былъ способенъ прочесть ихъ. Онъ родомъ Еврей и ученый,
Знаетъ не только языки, но даже нарѣчья, какими
Отъ Пуату говорятъ до самыхъ границъ Люнебурга.
Что жь до каменьевъ и травъ, Еврей въ совершенствѣ ихъ знаетъ.
Я показалъ ему перстень однажды и онъ мнѣ промолвилъ:
Чудныя вещи въ перстнѣ таятся………………………………
………………………………………………………………………
………………………………И кто этотъ перстень на пальцѣ,
Станетъ носить, тотъ отъ всѣхъ опасностей будетъ избавленъ,
И ни громы, ни молньи, ни чары его не погубятъ.
Далѣе жидъ говорилъ: носящій вашъ перстень на пальцѣ,
Въ стужѣ самой жестокой замерзнуть не можетъ; онъ будетъ
Долголѣтенъ, и крѣпокъ и дряхлость его не коснется.
Камень рѣдкій снаружи былъ вдѣланъ, свѣтлый карбункулъ;
Ночью онъ ярко блестѣлъ и ясно показывалъ вещи.
Много силъ въ немъ таилось: больныхъ исцѣлялъ онъ внезапно;
Кто прикасался къ нему, терялъ тотъ мгновенно недуги,
Здравъ становился. Одной лишь смерти не могъ побѣдить онъ.
Далѣе жидъ открывать сталъ карбункула чудныя силы:
Счастливо съ нимъ обладатель всѣ земли обходитъ, объѣздитъ
И ни огонь, ни вода ему повредить не посмѣютъ;
НХчего плѣна ему и всякой измѣны страшиться,
Отъ насилья враговъ его каждый разъ онъ избавитъ.
Съ нимъ онъ въ битвѣ съ врагами цѣлую сотню поборетъ.
Силой своей этотъ камень у ядовъ и травъ вредоносныхъ
Свойство вредить отнимаетъ. Также и ненависть можетъ
Онъ уничтожить: кто сильно не жаловалъ прежде владѣльца,
Тотъ почувствуетъ скоро въ чувствахъ своихъ перемѣну…
"Кто бы могъ перечислить всѣ силы чудеснаго перстня,
Мною найденнаго въ кладѣ отцовскомъ? Его государю
Я положилъ подарить, затѣмъ, что подобною вещью
Я обладать не достоинъ; я знаю свое положенье.
Только одинъ, думалъ я, мудрѣйшій изъ мудрыхъ подъ солнцемъ
Можетъ владѣть имъ: наше блаженство, имущество наше
Только на немъ и почіетъ, онъ нашъ государь и владыко,
И я надѣюсь, что жизнь его охраню отъ напастей.
"Далѣе было Беллину поручено королевѣ
Зеркало съ гребнемъ вручить, на память отъ вѣрнаго Ли?са.
Вещи эти однажды я взялъ изъ отцовскаго клада —
Нравились мнѣ; въ цѣломъ мірѣ не было лучшихъ издѣлій.
О, какъ часто жена желаньемъ имѣть ихъ терзалась!
Всѣ богатства для ней были ничто передъ ними,
И мы ссорились часто; но я непреклоненъ остался.
Нынѣ же зеркало съ гребнемъ послалъ я къ вамъ, королева!
Вы завсегда были къ Ли?су благодѣтельно-добры
И отъ напастей меня словомъ своимъ ограждали;
Часто моей милосердой заступницей вы появлялись;
Вы благородны, породы высокой, васъ украшаетъ
Добродѣтель, и родъ вашъ въ словахъ и дѣяньяхъ блистаетъ:
Зеркала съ гребнемъ вы были достойны! но ихъ, къ-сожалѣнью,
Вы и видРмъ не видали, и навсегда они сгибли.
"Вотъ хоть бы гребень сначала. Кость пантера избралъ художникъ.
Этотъ звѣрь благородный живетъ между Индьей и раемъ.
Разными красками кожа на немъ и пестрѣетъ и блещетъ.
И куда ни пойдетъ онъ, чувствуешь запахъ чудесный;
Вотъ почему и всѣ звѣри любятъ ходить за нимъ слѣдомъ.
Запахъ его имъ здоровъ и знаютъ они это свойство.
Вотъ изъ его-то костей былъ выточенъ тщательно гребень,
Свѣтлый какъ серебро и бѣлый до изумленья,
А ужь запахомъ былъ лучше гвоздикъ и фіалокъ.
Съ смертью этого звѣря запахъ вселяется въ кости.
Въ нихъ навсегда остается — его ужь ничѣмъ не прогонишь;
Лечитъ онъ всякій недугъ и даже отъ всякой отравы.
"И на спинкѣ у гребня рѣзьба чудесно сплеталась
Съ золотою каемкой и красной и синей лазурью.
А на полѣ среднемъ вырѣзалъ чудно художникъ,
Какъ троянскій Парисъ сидѣлъ у колодца однажды
И трехъ божественныхъ женщинъ вдругъ предъ собою увидѣлъ.
Звали Палладой одну, Юноной другую, а третья
Имя Венеры носила. И долго онѣ враждовали…
Спорили долго объ общемъ яблокѣ; каждой хотѣлось
Плодомъ владѣть нераздѣльно; онѣ, наконецъ, согласились:
Пусть ихъ разсудитъ Парисъ и яблоко дастъ во владѣнье
Той, чья грація лучше и красота совершеннѣй.
"Долго смотрѣлъ на нихъ юноша съ страстнымъ вниманьемъ.
Вотъ въ разговоръ съ нимъ вступила Юнона: когда ты признаешь
Лучшей меня и прійму я изъ рукъ твоихъ плодъ драгоцѣнный,
То по богатству ты первымъ будешь изъ смертныхъ. Паллада
Также сказала ему: мнѣ отдай яблоко лучше,
Будешь могучъ ты и силенъ, и други и нХ други будутъ
Трепетать и блѣднѣть предъ тобою. Венера сказала:
Что въ богатствѣ и силѣ? Развѣ отецъ твой не царь ужь?
Развѣ Гекторъ и прочіе братья твои не могучи?
Развѣ Троя безъ войска? и вы недовольно народовъ,
Недовольно земель власти своей покорили?
Если яблоко мнѣ ты, какъ лучшей изъ трехъ насъ, присудишь,
Будешь кладомъ владѣть, прекраснѣйшимъ въ цѣлой вселенной.
Кладъ этотъ будетъ женою — красавицей, ласковой, скромной,
Благородной и кроткой, — какой не бывало на свѣтѣ!
Дашь мнѣ яблоко, будешь супругой царя Менелая,
Кладомъ изъ кладовъ, владѣть, прекрасной царицей Еленой.
"Юноша яблоко отдалъ Венерѣ, какъ лучшей изъ женщинъ,
И она помогла ему Елену похитить.
Менелая супругу: онъ обладалъ ею въ Троѣ.
Выпукло эта исторья на полѣ середнемъ виднѣлась,
И щиты окружали ее съ объясненьемъ приличнымъ;
СтРило только прочесть, и басни смыслъ былъ понятенъ.
"Слушайте дальше о зеркалѣ! тамъ бериллъ превосходный
Вмѣсто стекла красовался, блистая своей чистотою;
Въ немъ отражалося все, что даже за милю случалось,
Было ли днемъ то, иль ночью. И если въ лицѣ недостатокъ
Былъ у кого, иль въ глазу бѣльмо, на-примѣръ, появлялось —
Въ зеркало стРило только взглянуть и мгновенно сходили
Всѣ недостатки съ лица, увѣчье и даже уродство.
Такъ и не диво, что такъ мнѣ чуднаго зеркала жалко!
Изъ драгоцѣннаго древа была составлена рама,
СИsимъ зовется оно и крѣпость его чрезвычайна;
Черви не точатъ его, и вотъ почему его цѣнятъ
Выше золота, только эбенъ къ нему близко подходитъ.
Разъ отличный художникъ, въ правленье царя Коромпарда,
Выточилъ лошадь изъ чернаго дерева, чуднаго свойства:
Въ часъ на ней пролеталъ всадникъ сто миль и поболѣ.
Я теперь не могу вамъ подробно объ этомъ повѣдать,
Только увѣренъ, что въ мірѣ такого коня не бывало.
"Въ полтора фута кругомъ та рама была шириною,
И искусной рѣзьбой была разукрашена чудно;
Золотыя слова подъ каждою сценой сверкали,
Смыслъ рѣзьбы объясняя. Всѣ эти исторіи вкратцѣ
Я разсказать вамъ хочу. Во-первыхъ, съ лошадью сцена:
Звистью лошадь пылала, и однажды съ оленемъ
Объ закладъ стала биться, что перегонитъ оленя;
Вотъ и пустились они, но только лошадь отстала.
И огорчилась она, и стала тогда съ человѣкомъ
Разговаривать: «Счастье», сказала, «найдешь ты со мною,
Если слушаться станешь меня. Садись мнѣ на спину,
Мы съ тобою догонимъ оленя — въ лѣсу онъ укрылся;
Будетъ онъ твой, коль поймаемъ; продашь ты мясо и кожу,
Славныя деньги получишь за нихъ; садись и поскачемъ!»
— «Ладно», пастухъ отвѣчалъ, вскочилъ на нее и пришпорилъ.
Вскорѣ олень показался; они за нимъ поскакали,
Только онъ снова исчезъ въ чащѣ дремучей деревьевъ.
И усталая лошадь тутъ человѣку сказала:
«Слезь-ка, послушай, съ меня, я, право, страшно устала.»
«Шутишь», пастухъ возразилъ: «теперь ты ужь мнѣ повинуйся,
Востры шпоры мои, сама мнѣ подставила спину.»
Такъ ее всадникъ осилилъ, и такъ награждается злоба,
Такъ награждаются тѣ, которые въ зависти ближнихъ
Думаютъ зломъ поразить, но злу подвергаются сами.
"Я продолжаю разсказъ свой о томъ, что было на рамѣ;
КЮкъ оселъ и собака разъ состояли на службѣ
У одного богача; только у барина стала
Не оселъ, а собака любимицей, ѣла съ нимъ вмѣстѣ
Рыбу и мясо и дичь, спала у него на колѣняхъ;
Лучшій кусокъ ей всегда доставался; за это собака
Часто виляла хвостомъ и барину руки лизала.
"Больдевинъ, видя блаженство собаки, грустилъ втихомолку
И разсуждалъ самъ съ собою: что это съ бариномъ сталось,
Что онъ лѣнивую тварь такъ любитъ и жалуетъ. Даже
Скачетъ она на него и лижетъ ему подбородокъ!
Я же весь день на работѣ кули вожу и таскаю;
Пусть-ка попробуетъ онъ съ десяткомъ собакъ наработать
Въ цѣлый годъ, сколько я одинъ наработаю въ мѣсяцъ!
И, не взирая на это, ей лучшій кусокъ достается,
Мнѣ же солому бросаютъ; мнѣ спать неудобно и жостко,
И куда ни погонятъ меня, надо мною насмѣшки
Сверхъ того сыплются. Право, не въ мочь мнѣ терпѣть это дольше,
Самъ я хочу, наконецъ къ барину въ милость попасться.
"Только онъ это промолвилъ, явился на улицѣ баринъ;
ЗАдралъ хвостъ тутъ оселъ и прыгая началъ брыкаться,
Прямо на барина лѣзъ, лягая его безпощадно,
Все это съ крикомъ и ревомъ, съ визгомъ и звонкимъ блеяньемъ.
Сталъ, наконецъ, у него лизать подбородокъ и щеки,
Такъ-что шишки на лбу и синяки повскакали.
Баринъ пятился въ страхѣ, крича, что есть мочи: ловите!
Ради Бога, ловите осла! Убѣйте, пожалуй!
Слуги на крикъ прибѣжали, посыпались градомъ удары,
И въ хлѣву онъ былъ запертъ: тамъ онъ осломъ и остался.
"Много найдется такихъ же ословъ, которые счастью
Ближнихъ завидуютъ вѣчно безъ пользы себѣ и безъ проку.
А добьются они хорошаго мѣста, богатства —
Ну, ни дать ни взять свиньи сидятъ за столомъ и хлебаютъ
Ложками супъ ароматный. Оселъ пусть кули и таскаетъ,
Спитъ на жосткой соломѣ и жретъ труху на конюшнѣ.
Станешь съ нимъ обращаться иначе — зазнАется тотчасъ.
Гдѣ оселъ власти достигнетъ, тамъ проку мало выходитъ.
Выгодъ себѣ только ищутъ, а тамъ хоть трава не рости имъ!
"Далѣе вамъ, государь, повѣдаю я, и за слово
Не взъищите съ меня вы — изображалось на рамѣ
Въ тщательной, ясной рѣзьбѣ, кАкъ отецъ мой однажды
Съ Гинце-котомъ союзъ заключилъ — искать приключеній
И поклялись они оба храбро стоять другъ за друга,
Другъ противъ друга не йдти и честно дѣлиться добычей.
Такъ и отправились въ путь и вскорѣ нашли на охоту,
На егерей и на гончихъ, стоявшихъ вблизи отъ дороги.
Гинце-котъ тутъ примолвилъ: «Что теперь станемъ мы дѣлать?»
Мой же старикъ отвѣчалъ: «Выходитъ курьёзная штука;
Къ-счастію, я постарался мѣшокъ свой наполнить водою,
Также и клятву мы помнимъ — храбро стоять другъ за друга;
Это важнѣе всего.» На это котъ ему молвилъ:
«Будь что будетъ, а мнѣ одно остается къ спасенью.»
И поспѣшно вспрыгнЩлъ онъ на дерево, чтобы укрыться
Отъ насилья собакъ — такъ предалъ онъ дядю роднаго!
Въ страхѣ великомъ остался отецъ; собаки бѣжали.
Котъ же ему говорилъ: «Ну, какъ же вы, дядя? скорѣе
Свой мѣшокъ открывайте! Что же вы медлите? Время!»
Между-тѣмъ егеря трубили въ рога и скликались.
Съ мѣста рванулся отецъ, собаки за нимъ полетѣли
Съ лаемъ и визгомъ ужаснымъ; отъ ужаса сильно потѣлъ онъ,
Но разрѣшаяся часто, онъ наконецъ облегчился
И не помнилъ ужь самъ, кЮкъ отъ погони ушелъ онъ.
"Слышали всѣ вы, кАкъ срамно близкій родной его предалъ,
Не взирая на всю любовь и довѣрье. Вѣдь дѣло
Шло о жизни отца! Собаки его нагоняли
И нагнали бъ, конечно, когда бы не вспомнилъ онъ, къ-счастью,
Объ ущельи одномъ; туда-то юркнулъ онъ съ разбѣга,
И борзы?я изъ вида его наконецъ потеряли.
Есть довольно такихъ же мерзавцевъ, какимъ оказался
Гинце въ то время: такъ кЮкъ же любить мнѣ его, посудите?
Хоть и простилъ я ему, да все какъ-то зло остается.
Все это врѣзано было на рамѣ, въ словахъ и картинахъ.
"Далѣе тамъ красовалось одно приключеньице съ волкомъ,
КАкъ за добро и услуги бываетъ онъ благодаренъ.
На живодёрнѣ однажды нашелъ онъ дохлую лошадь,
Кости однѣ оставались; но такъ-какъ онъ долго постился,
То и началъ глодать съ жадностью кости и какъ-то
Кость одна поперегъ ему горла застрѣла, и сталъ онъ
Страшно вопить и кричать, что онъ умираетъ отъ боли.
Шлетъ посла за посломъ просить къ себѣ доктора; только
Ни за какія богатства ему помочь не рѣшались
Всѣ доктора въ околодкѣ — видно, смыслили мало!
Тутъ журавль наконецъ на сцену явился съ баретомъ
Краснымъ на маковкѣ. Съ просьбой больной къ нему обратился:
«Докторъ, спасите меня отъ смерти! Возьмите за это
Сколько хотите съ меня — кость только выньте изъ горла.»
"И повѣрилъ журавль словамъ его лживымъ и всунулъ
Въ волкову пасть свой носъ съ головою и вынулъ занозу.
«Больно!» волкъ завопилъ: «ты только мнѣ боли прибавилъ!
Ты у меня берегись! Теперь же тебя я прощаю.
Сдѣлай это другой, я такъ терпѣливо не снесъ бы.»
«Будьте покойны», отвѣтилъ журавль: «теперь вы здоровы;
Дайте же мнѣ награжденье, его заслужилъ я, надѣюсь.»
«Вотъ еще новости!» молвилъ больной: «я чуть-чуть не умеръ,
А онъ хочетъ награды, а самъ позабылъ мою милость:
Развѣ отгрызъ я тебѣ глупую голову съ носомъ?
Иль ты изъ пасти моей ее не въ цѣлости вынулъ?
Развѣ твой длинный носище не мало мнѣ боли надѣлалъ?
Если ужь о наградѣ зашла у насъ рѣчь, то по-правдѣ,
Я скорѣй былъ бы долженъ требовать платы.» Такъ часто
Иной господинъ со слугою своимъ обращается бѣднымъ.
"Эти исторіи всѣ кругомъ по рамѣ тянулись,
Чудной рѣзьбой отличаясь, и много тамъ надписей было,
Много выпуклыхъ сценъ. Считалъ я себя недостойнымъ
Зеркаломъ чуднымъ владѣть — я знаю свое положенье;
А потому и послалъ его я своей королевѣ.
Ей и супругу ея я думалъ угодное сдѣлать.
Такъ и всплакались дѣти мои, мальчуганы лихіе,
Какъ отправлять его сталъ я. Они передъ нимъ все играли —
Нравилось зеркало имъ, въ него то-и-дѣло смотрѣлись;
Хвостикъ ли вскинутъ на спинку, зубки ль оскалятъ въ улыбкѣ,
Въ зеркалѣ все имъ и видно. Жаль, что не могъ я предвидѣть
Смерти честнаго Лампе, когда ему и Беллину
Я поручалъ эти вещи, надѣясь на ихъ безкорыстность;
Я считалъ ихъ обоихъ людьми честнѣйшими въ мірѣ,
Лучшихъ друзей никогда мнѣ на умъ имѣть не входило.
Проклятъ да будетъ убійца! Ужь я же узнаю, кто держитъ
Вещи мои въ заперти, отъищется подлый убійца!
Если бы здѣсь кто вѣдалъ, да зналъ и намъ сообщилъ бы
Гдѣ запрятанъ мой кладъ и кто убилъ бѣднаго Лампе!
"ДЮ, государь, передъ вами проходитъ столько дѣлъ важныхъ,
Столько заботъ ежедневно на умъ вашъ высокій ложится,
Что не припомнить всего вамъ; впрочемъ, вы не забыли
Той услуги, быть-можетъ, какую отецъ мой покойный
Вашему въ этихъ мѣстахъ оказалъ. Родитель вашъ славный
Сдѣлался при смерти боленъ; отецъ мой его не оставилъ,
Просто жизнь ему спасъ, и все говорить вамъ угодно,
Что ни я, ни отецъ мой полезны вамъ не были вовсе.
Благоволите, монархъ мой, меня вы выслушать дальше.
Съ позволенія вашего я доложу вамъ, что въ силѣ,
Славѣ, чинахъ и почетѣ, при родителѣ вашемъ
Мой отецъ состоялъ въ качествѣ медика. Зналъ онъ,
КАкъ разсматривать воду больнаго; природѣ съ разсчетомъ
Онъ помогать разумѣлъ; глаза ли болѣли, иль въ члены
Злой недугъ забирался, все онъ излечивалъ мигомъ;
Зналъ эметическихъ силъ вліянье и вмѣстѣ зубныя
Боли лечилъ въ совершенствѣ: играя, выдергивалъ зубы.
Вѣрю охотно, что вы про то позабыли; не диво:
Только по третьему году вы были тогда. Вашъ родитель
Разъ зимой заболѣлъ и слегъ не на шутку въ постелю,
Даже и встать онъ не могъ — все на рукахъ и носили.
Тутъ повелѣлъ онъ собрать, отсюда до самаго Рима,
Всѣхъ докторовъ знаменитыхъ, и всѣ обрекли его на смерть;
Вотъ за моимъ старикомъ онъ наконецъ посылаетъ;
Выслушалъ все мой отецъ и понялъ недугъ тотъ опасный.
"И омрачился печалью отецъ мой и молвилъ: «Великій,
Добрый мой государь, я отдалъ бы — о! какъ охотно! —
Жизнь свою, если бы могъ спасти васъ этимъ отъ смерти!
Впрочемъ, дайте взглянуть мнѣ въ стекло на вашу урину.»
Тотчасъ отцовскому слову внялъ вашъ родитель, но только
Чувствовалъ страшную боль — ему становилось все хуже.
Вотъ на зеркальной рамѣ все это въ лицахъ стояло,
КЮкъ вашъ славный родитель внезапно тогда излечился.
Но отецъ мой промолвилъ: «Хотите вы излечиться,
Тотчасъ, немедля, рѣшитесь скушать волчью печенку;
Только волкъ этотъ семи лѣтъ быть долженъ, ни меньше, ни больше.
НХчего тутъ ужь скупиться, не то вамъ смерть угрожаетъ.
Кровью окрашена ваша вода, рѣшайтесь скорѣе!»
"Волкъ стоялъ средь придворныхъ и съ трепетомъ слушалъ все это.
Вашь родитель волку промолвилъ: «Вы поняли, сударь?
Я надѣюсь, что вы охотно мнѣ печень даете.
Для моего исцѣленья.» Волкъ же на это отвѣтилъ:
«Я по пятому году! вамъ она не поможетъ!»
«Полно-те вздоръ говорить!» отецъ мой промолвилъ: «Не вижу
Въ этомъ помѣхи я, право; впрочемъ, по печени вашей
Я тотчасъ же увижу, годится ль она намъ.» И въ кухню
Волка позвали, и печень его оказалася годной.
Вашъ родитель глотнулъ ее цѣликомъ, и тотчасъ же
Боль его уменьшилась и онъ совсѣмъ исцѣлился.
Онъ въ благодарность отцу дипломъ на ученую степень
Далъ и велѣлъ его числить придворнымъ врачомъ и хирургомъ.
"Съ-этихъ-поръ мой отецъ былъ неразлученъ съ монархомъ.
Вашъ родитель потомъ ему подарилъ — мнѣ извѣстно
Это навѣрно — чудесный браслетъ золотой и богатый,
Красный баретъ, чтобъ носить его при дворѣ передъ всѣми;
ДА, онъ въ чести' и почетѣ тогда при дворѣ находился!
Съ сыномъ его ужь не то; теперь отъ него отвернулись,
И объ отцовскихъ заслугахъ ужь болѣе вовсе не помнятъ…
Алчныхъ плутовъ теперь въ чины возводятъ и только
О корысти хлопочутъ они, а право и мудрость
Могутъ въ тѣни оставаться. Лакеи въ барство полѣзли
И плечами своими за нихъ отдувается бѣдный.
Выйдетъ пройдоха въ чины и смотришь ужь бьетъ, притѣсняетъ
Всѣхъ, кого ни попало, забывши, откуда самъ вышелъ;
Выгоду лишь норовитъ онъ выжать изъ всѣхъ обстоятельствъ.
Много найдется здѣсь знатныхъ такого покроя. Не внемлютъ
Ни моленьямъ, ни просьбамъ они, когда имъ подарковъ
Не несутъ вмѣстѣ съ ними; только всѣмъ и толкуютъ:
Денегъ, денегъ несите! въ первoй, другой разъ и въ третій. (*)
(*) Какъ на аукціонахъ.
«Эти жадные волки себѣ загребать лишь умѣютъ
Лучшій кусокъ, а когда прійдется имъ малость какую
Дать для спасенья монарху, они на попятный дворъ идутъ.
…………………………………………………………………………
…………………………………………………………………………
…………………………………………………………………………
…………………………………………………………………………
…………………………………………………………………………
Что въ вашемъ дѣтствѣ случилось, про то вы конечно забыли;
Я жь хорошо это помню, какъ-будто вчера все и было.
Это по волѣ отца все врѣзано было на раму.
Драгоцѣнные камни ее украшали чудесно.
Все бы имѣнье я отдалъ, еслибъ нашлись эти вещи!»
«Рейнеке»! молвилъ король: «я понялъ смыслъ твоей рѣчи,
Выслушалъ все со вниманьемъ, что ты теперь расказалъ намъ.
Если отецъ твой и былъ при нашемъ дворѣ въ такой славѣ,
Столько услугъ оказалъ намъ, то это давнымъ-давно было.
Я ничего не запомню, даже объ этомъ никто мнѣ,
Не говорилъ никогда. О вашихъ проказахъ, напротивъ,
Уши мнѣ прожужжали, вездѣ вы замѣшаны вѣчно,
Такъ говорятъ мнѣ, по-крайней-мѣрѣ; и если клевещутъ
Всѣ на васъ, Рейнеке, если все это прошлыя сказки,
То почемужь никогда про васъ и добра я не слышу?»
«Мудрый монархъ мой!» отвѣтилъ хитрецъ: "позвольте же съ вами
Мнѣ теперь объясниться, такъ какъ я въ дѣлѣ замѣшанъ.
Самъ я вамъ много услугъ оказалъ… Не думаю во все
Этимъ я васъ попрекать; избави Боже! я знаю,
Долгъ мнѣ велитъ вамъ служить по силѣ и средствамъ. Вы вѣрно
Сами еще не забыли, кЮкъ мнѣ удалось съ Изегримомъ
Разъ свинью затравить; вдвоемъ мы ее одолѣли.
Грустный, пришли вы тогда къ намъ и намъ сказали обоимъ,
Что королева за вами слѣдомъ идетъ и что еслибъ
Съ вами кто подѣлился кускомъ хорошаго мяса,
Вамъ бы въ нуждѣ тотъ помогъ. Подѣлитесь со мною добычей,
Молвили намъ вы тогда. Изегримъ, правда, отвѣтилъ
«Да» вамъ, да только сквозь зубы и съ сердцемъ онъ что-то ворчалъ все —
Что нибудь злое должно быть. Я же, напротивъ, сказалъ вамъ:
Милости просимъ, за честь себѣ мы это поставимъ.
Кто же къ раздѣлу добычи приступитъ? — Волкъ, вы сказали.
Изегримъ тутъ просіялъ и тотчасъ дѣлить сталъ добычу,
Такъ, какъ привыкъ онъ дѣлиться, безъ стыда и зазора,
Четверть вамъ оторвалъ онъ, четверть вашей супругѣ,
Самъ завладѣлъ половиной и сталъ пожирать ее жадно;
Мнѣ же, кромѣ ушей, далъ носъ, да еще половинку
Легкихъ; все жь остальное — вы видѣли сами — себѣ онъ
ЗЮбралъ. Немного онъ намъ тогда показалъ безкорыстья.
Сами тогда вы узнали! Свою часть вы скушали скоро,
Но, какъ замѣтилъ я, вовсе вы не насытились; волкъ же
Будто того и не видитъ, жретъ-себѣ, чавкаетъ страшно,
А на васъ и не смотритъ……………………………………
…………………………………………………………………………
…………………………………………………………………………
…………………………………………………………………………
…………………………………………………………………………
…………………………………………………………………………
…………………………………………………………………………
…………………………………………………………………………
…………………………………………………………………………
Тутъ я промолвилъ: «позвольте пойдти мнѣ; я навѣрно добуду
Съ нимъ кое-что, государь.» Вы мною остались довольны.
Изегримъ велъ себя глупо тогда………………………………..
…………………………………….Но я понукалъ его къ ловлѣ,
И затравили вдвоемъ мы телёнка! вы любите, знаю,
Кушанье сочное это. И точно былъ жиренъ теленокъ;
Съ видомъ довольнымъ, съ улыбкой вы много лестныхъ похвалъ мнѣ
Тутъ насказали; что я въ часъ нужды хорошій поставщикъ,
Что на посылки гожусь я, и тутъ же прибавили: «Ну-ка,
Начинай же дѣлить телёнка», и вотъ я отвѣтилъ:
«Вамъ половина, король мой, королевѣ другая;
Внутренность, какъ то: печенка, легкія, сердце даю я
По справедливости вашимъ дѣткамъ; себѣ назначаю
Ноги, ихъ страстно люблю я сосать, а голову волку
Я отдаю на съѣденье; надѣюсь, онъ будетъ доволенъ.»
Рѣчь мою услыхавъ, вы возразили: «Скажи мнѣ,
Кто научилъ тебя такъ умно и вѣрно дѣлиться?
Иль при дворѣ ты служилъ? Хотѣлось бы право знать это.»
Тутъ я отвѣтилъ……………………………………………………
…………………………………………………………………………
…………………………………………………………………………
…………………………………………………………………………
…………………………………………………………………………
…………………………………………………………………………
…………………………………………………………………………
…………………………………………………………………………
…………………………………………………………………………
Видите ль, царь мой, я часто полезенъ былъ вамъ и услужливъ.
Все чѣмъ я обладаю и что добыть мнѣ удастся,
Все посвящаю я вамъ съ королевой; и многоли, мало ль,
Все вамъ бСльшую часть отдамъ я, повѣрьте. Когда же
Вспомните вы о свиньѣ, о теленкѣ, увидите сами
На какой сторонѣ была настоящая вѣрность.
Да и возможно ли волка въ уровень ставить со мною?
Но, къ-сожалѣнію, высшимъ фохтомъ онъ вами поставленъ
И притѣсняетъ онъ всѣхъ. Не очень и выгоды ваши
Онъ наблюдаетъ; скорѣе своимъ услужить норовитъ онъ.
Только его да медвѣдя и слушаютъ всѣ боязливо,
Между-тѣмъ всякій глумится надъ рѣчью Рейнеке-Ли’са.
«Правда, меня обвиняютъ, и я готовъ стать къ отвѣту,
Мнѣ оправдать себя должно, и потому говорю я:
Если здѣсь кто на меня показывать хочетъ, то смѣло
Пусть выходитъ теперь, свидѣтелей честныхъ представитъ,
Пусть говоритъ всенародно, и въ слѣдствіе грамматы судной,
Пусть оставляетъ въ залогъ ухо, жизнь и имѣнье;
То же ставлю и я, когда проиграть мнѣ случится.
Искони судъ такъ велся — такъ пусть и теперь тАкъ ведется.
Пусть все дѣло въ судѣ рѣшится по совѣсти, правдѣ;
Будетъ ли за или противъ тамъ говориться — пусть въ книгу
Судную такъ и заносятъ; я требовать этого въ правѣ!»
«Будь что будетъ!» промолвилъ король: «что касается права,
Я на него посягать не намѣренъ, все будетъ по правдѣ.
ДА, велико подозрѣнье, что былъ ты участникомъ въ смерти
Бѣднаго, честнаго Лампе; любилъ я этого зайца:
Мнѣ онъ вѣрно служилъ, и былъ я смущенъ опечаленъ,
Какъ его голову вдругъ въ котомкѣ твоей принесли мнѣ:
Но ты будешь судиться, и правда выйдетъ наружу.
Я же съ своей стороны прощаю все Рейнеке-Ли’су:
Онъ мнѣ вѣрой и правдой служилъ въ тяжелое время.
Если жалобы кто на Ли’са имѣетъ, пусть выйдетъ;
Пусть свидѣтелей вѣрныхъ поставитъ и будетъ судиться.
Съ Ли’сомъ честнымъ порядкомъ: онъ здѣсь на лицо передъ всѣми.»
«Благодарю васъ, монархъ мой! растроганный Рейнеке молвилъ.
Каждый у васъ обрѣтаетъ право и благо закона.
Только позвольте увѣрить мнѣ васъ, съ какою печалью
Въ сердцѣ я Лампе съ Беллиномъ къ вамъ отпускалъ; я какъ-будто
Что-то предчувствовал; право, я нѣжно любилъ ихъ обоихъ».
Такъ нанизывалъ ловко Ли’съ слова и разсказы.
Каждый вѣрилъ ему; такъ превосходно умѣлъ онъ
Описать передъ всѣми свои драгоцѣнныя вещи;
Такъ онъ разсказывалъ важно, что всѣмъ показалось то правдой.
Даже начали всѣ его утѣшать. И вотъ такъ-то
Онъ короля обманулъ. Король о кладѣ лишь думалъ…
Имъ овладѣть онъ желалъ и Ли’су примолвилъ съ улыбкой:
«Успокойтесь, мой другъ, ужь мы васъ отправимъ за кладомъ,
Будете ѣздить вездѣ — мы сдѣлаемъ все, что возможно;
Если вамъ помощь нужна, скажите, мы къ вашимъ услугамъ.»
«Я съ благодарностью» молвилъ Рейнеке-Лисъ «принимаю
Милость вашу, король мой; ваши слова воскрешаютъ
Мой подавленный духъ — я снова питаю надежду.
Кражу, убійство карать есть высшее ваше призванье.
Дѣло мнѣ кажется темнымъ, но правда выйдетъ наружу,
Сильно надѣюсь на это, ночи и дни буду ѣздить,
Буду спрашивать всѣхъ — и вещи, надѣюсь, найдутся.
Если узнЮю дорогой, гдѣ онѣ кроются, если
Мнѣ не подъ силу прійдется добыть самому ихъ, то помощь
Вы мнѣ тогда подадите, и намъ навѣрно удастся.
И когда вамъ доставлю свои драгоцѣнныя вещи,
Можетъ-быть, будетъ и мнѣ за трудъ и почетъ и награда,
И убѣдитесь на дѣлѣ, что Лисъ измѣнникомъ не былъ.»
И королю было это слушать пріятно и даже
Онъ поддакивалъ Ли’су: такъ рѣчь свою сплелъ тотъ искусно.
Всѣ сочувствовать стали, и вѣрить ему; и онъ снова
Могъ идти куда хочетъ безъ всякаго вѣдома, спроса.
Тутъ Изегримъ не могъ удержаться и съ скрежетомъ страшнымъ
Молвилъ: «Великій король! Такъ снова вы вѣрите вору,
Что васъ обманывалъ дважды и трижды. Всѣ мы дивимся!
Или не видите вы, что плутъ обманулъ васъ, а намъ всѣмъ
Просто вредить только хочетъ? Въ жизнь онъ правды не скажетъ,
Только на то онъ и мастеръ, что лгать, и лжетъ въ совершенствѣ.
Но отъ меня увернуться не такъ-то легко ему будетъ!
Я докажу вамъ, что онъ естественный плутъ и мерзавецъ.
Знаю я три преступленья за нимъ; не уйдетъ онъ, и еслибъ
Даже сразиться пришлось намъ обоимъ. Свидѣтелей честныхъ
Хочетъ отъ насъ онъ теперь, да чтС отъ этого пользы?
Станутъ, положимъ, они въ судѣ говорить, да что проку
Выйдетъ изъ этого? Все онъ повернетъ, какъ захочетъ.
Если жь нельзя ихъ съискать, то также нельзя душегубцу,
Я на всѣхъ здѣсь сошлюсь, разбойничать, грабить позволить?
Да и кто согласится свидѣтелемъ быть? онъ наскажетъ
Самъ на всякаго съ гору, каждый боится послѣдствій.
Сами вы то испытали и всѣ хорошо это знаютъ.
Но теперь у меня онъ въ рукахъ, увернуться не можетъ,
Долженъ со мной онъ судиться, пусть держится только покрѣпче.»
ОДИННАДЦАТАЯ ПѢСНЬ.
[править]Изегримъ волкъ говорить сталъ: «Слушайте всѣ, со вниманьемъ!
Рейнеке, мудрый король нашъ, былъ и останется плутомъ;
Онъ и теперь насказалъ вамъ тьму небывальщины всякой,
Чтобъ мой родъ и меня посрамить. Со мною всегда онъ
Такъ поступалъ, а жену мою еще больше позорилъ.
Такъ однажды склонилъ онъ ее пойдти бродомъ по пруду,
Ей обѣщая, что много въ день она рыбы наловитъ;
Стоитъ въ воду ей только хвостъ опустить ненадолго:
И на космы насядетъ столько разнаго сорта
Рыбы, что ей вчетверомъ не съѣсть въ-теченіе сутокъ.
И пошла она въ бродъ и дошла до самой плотины;
Глубже вода тамъ была и тутъ-то совѣтовать началъ
Ей онъ хвостъ опустить. Но къ вечеру стало морозить,
Сдѣлалась стужа такая, что ей не въ мочь приходилось.
Скоро хвостъ ея вовсе примерзъ: шевельнуть не могла имъ,
Думала, рыба насѣла и ей удалась ея ловля.
Рейнеке это замѣтилъ, безсовѣстный воръ, и что дальше
Съ нею онъ сдѣлалъ… о томъ мнѣ совѣстно вамъ и повѣдать:
Было легко ему, плуту, несчастную скоро осилить.
Онъ не уйдетъ отъ меня! Ныньче же это злодѣйство
Будетъ намъ стРить обоимъ, какъ вы насъ видите, жизни.
Онъ отолгаться не можетъ; засталъ его самъ я на дѣлѣ —
Тою дорогой случайно шелъ я тогда и вдругъ слышу,
Бѣдная громко взываетъ о помощи; крѣпко примерзши,
Тамъ на плотинѣ стояла она безъ всякой защиты.
И все это своими глазами я видѣть былъ долженъ!
Самъ я дивлюсь, какъ тогда во мнѣ не лопнуло сердце.
Рейнеке! крикнулъ ему я: что ты здѣсь дѣлаешь? Только
Онъ услышалъ мой голосъ, какъ прыснулъ по улицѣ бѣгомъ.
Я же съ растерзаннымъ сердцемъ, въ водѣ студеной по поясъ,
Зубомъ о зубъ колотя, былъ ледъ обламывать долженъ,
Чтобъ спасти Гиремунду. И тутъ насъ постигло несчастье!
Сильно она порывалась и хвостъ на цѣлую четверть
Оборвала во льду. И вскрикнула, бѣдная, громко,
Стала и выть и вопить; крестьяне ее услыхали,
Всѣ сбѣжались гурьбой и насъ, несчастныхъ, завидя,
Стали скликать всю деревню. Бѣгомъ они по плотинѣ,
Прямо бѣжали съ дрекольемъ, цѣпами и прочимъ оружьемъ,
Съ прялками бабы летѣли съ крикомъ и визгомъ ужаснымъ.
Бейте ихъ! бейте! ловите! другъ другу они всѣ кричали.
Страху такого я въ жизни еще не испытывалъ; то же
И Гиремунда вамъ скажетъ. Съ трудомъ мы ужь какъ-то спаслися
И такъ шибко бѣжали, что шкура на насъ вся дымилась.
Тутъ увязался за нами, махая толстой дубиной,
Долговязый парнище какой-то, на ногу легкій;
Сталъ въ насъ дубиной кидать и чуть-было насъ не нагналъ онъ.
Еслибъ вдругъ не стемнѣло, мы жизни своей бы лишились.
Тутъ еще вскрикнули бабы, старыя вѣдьмы, что будто
Мы ихъ овецъ потаскали. Имъ страшно хотѣлось поймать насъ.
Брань и ругательства слѣдомъ неслися за нами. Но быстро
Мы къ водѣ повернули и за шлюзами скрылись.
Дальше бѣжать не посмѣли за нами крестьяне: ужь очень
Стало темно на дворѣ, домой они возвратились.
Мы едва убѣжали. Вы видите сами, монархъ нашъ,
Дѣло идетъ о насильи, объ убійствѣ, измѣнѣ —
Все о такихъ преступленьяхъ, за которыя строго
Взыщете вы, я надѣюсь, съ разбойника Рейнеке-Ли?са.»
Выслушавъ жалобу, тотчасъ Нобель-король говорить сталъ:
«Пусть разсудятъ въ судѣ васъ, но пусть же и Рейнеке скажетъ
Что-нибудь въ оправданье свое». И Рейнеке молвилъ:
«Если бы дѣло такъ было, то сталъ бы безчестнымъ я плутомъ;
И сохрани меня небо, когда это все справедливо!
Но не хочу отрекаться, я точно училъ ее рыбной
Ловлѣ, и ей показалъ къ водѣ путь удобнѣйшій, лучшій.
Но не успѣла она услышать о легкой добычи,
Какъ куды-зря побѣжала, забывъ мои поученья.
Если примерзъ ея хвостъ, то, видно, въ водѣ она слишкомъ
Долго сидѣла: встань она раньше, много бы рыбы
Вѣрно она наловила, и съ чуднымъ обѣдомъ была бы.
Жадность излишняя вѣчно вредна. Когда привыкаемъ
Къ невоздержности мы, ничѣмъ не бываемъ довольны.
Кто духомъ алчности занятъ, тотъ въ безпрестанныхъ заботахъ
Жизнь проводитъ свою — никто его не насытитъ.
Вотъ, напримѣръ, Гиремунда — позарилась, да и замерзла.
Гдѣ жь благодарность за всѣ мои труды и заботы?
Я ли ей не помогъ? И вотъ мнѣ плата какая!
Я ее вытащить думалъ, всѣ силы свои напрягалъ я,
Но для меня она слишкомъ ужь тяжела, и за этой
Трудной работою насъ засталъ Изегримъ, проходившій
Вдоль по плотинѣ; увидѣвъ насъ вмѣстѣ обоихъ, онъ тотчасъ
Остановился и сталъ кричать на меня и ругаться.
ДЮ, признаюсь вамъ, тогда я былъ не на шутку испуганъ
Вѣжливымъ тономъ его. Брань изрыгалъ онъ за бранью
На меня и кричалъ въ припадкѣ ужаснаго гнѣва.
Тутъ я подумалъ, не лучше ль, братъ, намъ съ тобой убираться;
Лучше бѣжать….. И умно я сдѣлалъ, затѣмъ, что
Онъ бы меня разорвалъ непремѣнно. Если грызутся
Двѣ собаки за кость — одна бываетъ побита.
Мнѣ самому показалось тогда, что лучше избѣгнуть
Съ волкомъ ссоры и драки и отъ грѣха удалиться.
Былъ онъ всегда кровожаденъ, онъ отпереться не можетъ!
Лучше спросите волчицу; а съ нимъ, со лжецомъ, не хочу я
И говорить понапрасну! Онъ все ругался и злился,
И помогалъ-то женѣ, крича на весь міръ и ругаясь.
А что крестьяне напали, такъ это къ лучшему было:
Кровь разогрѣлась у нихъ и мерзнуть они перестали.
Что разсуждать по пустому? Не хорошо поступаетъ
Тотъ, кто подобною ложью жену срамитъ не стыдится.
Сами спросите ее, когда бы сказалъ онъ вамъ правду,
Ужь давно бы она сама къ вамъ съ просьбой явилась.
Между-тѣмъ я прошу васъ дать на недѣлю мнѣ сроку,
Чтобъ сговориться съ друзьями, какой мнѣ отвѣтъ приготовить
На показанія волка, честь сохранивъ и приличье.»
Тутъ Гиремунда сказала: «Въ васъ и въ вашихъ поступкахъ
Видны лишь плутни однѣ, буянство, развратъ и безчинство,
Ложь, обманъ и продерзость. Кто вашимъ хитрымъ разсказамъ,
Станетъ вѣрить, навѣрно тотъ вредъ понесетъ иль убытокъ.
Только и знаете вы, что сплетать витьеватыя фразы.
Ихъ я сама испытала недавно еще у колодца.
Двѣ бадьи тамъ висѣли; не знаю, зачѣмъ захотѣлось
Сѣсть вамъ въ одну изъ бадей; ко дну вы тотчасъ опустились
И не могли ужь подняться назадъ и струсили сильно.
Я на ту пору къ колодцу по утру пришла и спросила:
„Какъ вы попали сюда?“ И вы мнѣ отвѣтили: „Радъ васъ,
Милая кумушка, видѣть! Пришли вы въ самое время;
Я угостить васъ сбираюсь; влѣзьте въ ведро наверху тамъ:
Вы опуститесь тотчасъ и рыбы въ сласть наѣдитесь.“
Дура была я тогда, что тотчасъ на то согласилась;
Вы еще мнѣ побожились, что тамъ обкушались рыбой
И животомъ заболѣли. Повѣрила вамъ я и влѣзла
Кой-какъ въ пустую бадью, и стала я въ ней опускаться,
Вы же въ другой поднимались и мы повстрѣчались другъ съ другомъ.
Чудно мнѣ то показалось и я, дивуясь, спросила:
„Какъ же это, скажите, все происходитъ?“ И вы мнѣ
Такъ тогда отвѣчали: „Да такъ, какъ и все здѣсь на свѣтѣ:
Внизъ и вверхъ какъ и съ нами теперь, кума, происходитъ.
Станутъ низко одни, другіе высоко, по праву
И добродѣтели каждаго.“ Такъ вы сказали и вышли
Изъ бадьи и пустились что было въ васъ мРчи по полю.
Я же въ колодцѣ осталась и въ горѣ и ужасѣ страшномъ,
Въ немъ весь день просидѣла; а сколько побоевъ пришлось мнѣ
Ввечеру испытать, пока я оттуда не вышла!
Тутъ къ колодцу крестьяне пришли и меня увидали.
Грустная, въ немъ я сидѣла и голодъ томить меня началъ.
А мужики говорили: смотрите, въ ведро тамъ забрался
Злѣйшій нашъ врагъ, что овецъ таскаетъ у насъ безпощадно.
„Ну-ка“ одинъ возразилъ: „тащи его поскорѣе,
Я его въ палки прійму, поплатится намъ за овецъ онъ!“
И ужь точно что принялъ меня! Ударъ за ударомъ
Сыпался на спину мнѣ; я отродясь не видала
Дня чернѣй и несчастнѣй — не знаю ужь, кАкъ и спаслась я.»
Лисъ отвѣтилъ на это: «Послѣдствія вы обсудите,
И сознАетесь сами, что были полезны вамъ палки.
Я съ своей стороны, конечно, ихъ избѣгаю;
Дѣло же было такое, что вы ли, я ли, но только
Обойдтись безъ ударовъ мы оба никакъ не могли ужь.
Если вы вникните въ дѣло, то пользу отъищете — вѣрно
Впредь вы не будете такъ легковѣрны. Міръ полонъ коварства.»
«ДЮ» промолвилъ тутъ волкъ: «нужны ли еще подтвержденья?
Кто оскорблялъ меня больше, чѣмъ этотъ гнусный измѣнникъ?
Я и забылъ разсказать вамъ, какъ онъ въ долинахъ саксонскихъ
Съ племенемъ злыхъ обезьянъ стравить меня вздумалъ однажды.
Влѣзть въ пещеру меня онъ тамъ убѣдилъ, хоть заранѣ
Зналъ, что бѣды натерпѣться въ пещерѣ мнѣ вдоволь прійдется.
И не ударься я въ бѣгство, глазъ и ушей я бъ лишился.
Онъ сначала сказалъ мнѣ ласково, будто найду я
Тамъ его милую тётку, жену обезьяны-Мартына;
Но ему стало досадно, что я его козней избѣгнулъ.
Онъ въ такое гнѣздо тогда заманилъ меня злобно,
Что я подумалъ не адъ ли вдругъ подо мною разверзся.»
Лисъ въ присутствіи всѣхъ придворныхъ на это отвѣтилъ:
«Волкъ не въ полномъ умѣ, онъ путаться ужь начинаетъ.
Сталъ говорить онъ о тёткѣ, такъ пусть о ней и доскажетъ.
Два съ половиною года тому, какъ въ саксонскія земли
Онъ вошелъ съ торжествомъ; при немъ я тогда находился,
Вотъ это правда, прочее ложь. То дикія кошки
Были, не обезьяны, какъ онъ разсказалъ вамъ, а кошки
Тётками мнѣ никогда не бывали. Мартынъ-обезьяна
Съ милой супругой своею сродни мнѣ. Ее своей тёткой,
Дядей его я считаю. Онъ нотарьусъ искусный,
Знаетъ законы и право. О тѣхъ же тваряхъ презрѣнныхъ
Мнѣ въ насмѣшку и въ пику волкъ разсказывать началъ;
Съ ними связей не имѣю и имъ родней не бывалъ я;
Ибо на чорта скорѣе похожи они, чѣмъ на звѣря.
Что жь до того, что старуху предъ нимъ своей тёткой я назвалъ,
То это сдѣлано было мною съ намѣреньемъ добрымъ,
И отъ этого, право, языкъ мой не сдѣлался меньше:
Лишь бы меня угостила она, а тамъ хоть издохни!»
"Вотъ какъ было все дѣло! Съ дороги большой своротивши,
Мы пошли по горамъ и вдругъ набрели на пещеру
Темную, длинную. Волкъ въ то время сдѣлался боленъ,
Какъ и всегда съ нимъ бываетъ, голодомъ. Кто изъ васъ видѣлъ,
Чтобъ когда-нибудь онъ признался, что сытъ и доволенъ?
Я и сказалъ Изегриму: «въ этой пещерѣ довольно
Пищи различной; надѣюсь, что жители намъ не откажутъ
Въ гостепріимствѣ, и съ нами подѣлятся всѣмъ, чѣмъ богаты.»
Изегримъ мнѣ отвѣтилъ: «Я здѣсь подъ деревомъ, дядя,
Васъ обожду; вы искуснѣй, чѣмъ я, познакомитесь съ ними.
Если же кушанье будетъ вамъ подано, знакъ мнѣ подайте!»
Такъ-то думалъ хитрецъ на мнѣ сперва убѣдиться,
Нѣтъ ли опасности тамъ. Подумавъ немного, пошелъ я
Прямо въ пещеру; скажу откровенно, я не безъ страха
Въ длинный и сумрачный ходъ сталъ спускаться: онъ мнѣ безконечнымъ,
Право, тогда показался. А что я въ пещерѣ увидѣлъ —
Нѣтъ! подобнаго страха ни за какія богатства
Я бъ не хотѣлъ испытать въ жизни своей во второй разъ!
Что за гнѣздо отвратительныхъ харь, огромныхъ и малыхъ!
А какъ на матку взглянулъ, такъ вспомнилъ невольно о чортѣ.
Страшная морда и пасть и бѣлые, длинные зубы,
Острые когти на лапахъ, а сзади предлинный хвостище!
Въ жизнь свою не видалъ я такихъ ужасныхъ созданій!
Черныя дѣти престранно глядѣли, на корточкахъ сидя.
Какъ чертенята какіе. Злобно матка взглянула
Прямо въ глаза мнѣ. Жалѣлъ я, что къ нимъ такъ попался, да поздно!
Ростомъ крупнѣй Изегрима матка была, а ребята,
Право, будутъ съ него. И всѣ они съ маткой сидѣли
На полусгнившей соломѣ, и были по самыя уши
Грязью присохшей покрыты и запахъ смердящій и острый,
Хуже адской смолы, ихъ окружалъ постоянно.
Правду сказать вамъ, такъ я струхнулъ не на шутку: ихъ было
Цѣлая куча, а я стоялъ одинокій предъ ними.
Начали страшныя хари строить они. Я подумалъ,
Да и рѣшился съ ужасной хозяйкой вступить въ разговоры:
Вѣжливо ей поклонился — противъ воли, конечно —
И любезничать сталъ со старухой. Тётенькой милой
Началъ ее величать, дѣтей же братцами звалъ я,
И вообще не скупился я на слова и на ласки:
«Тётенька, долгія лѣта судьба ниспошли вамъ въ сей жизни!
Это ваши малютки? И нХчего спрашивать; видно
Это по сходству! какіе живые, веселые, право!
Ишь милашки какіе! подумаешь, царскія дѣтки.
О, да будете вы благословенны, что родъ нашъ
Вамъ довелося умножить такимъ знаменитымъ потомствомъ.
Я за счастье считаю имѣть такихъ милыхъ, прекрасныхъ
Братьевъ; въ случаѣ нужды родня великое дѣло!»
"Много почету тогда я ей оказалъ, хотя въ мысляхъ
Думалъ совсѣмъ о противномъ; матка на это мнѣ тѣмъ же
Отвѣчала, звалЮ меня дядей и видъ показала,
Будто не только знакома со мною, но даже сродни мнѣ.
Дура лгала: никогда она мнѣ родной не бывала,
Хоть тогда я и радъ былъ ея величать своей тёткой.
Между-тѣмъ я потѣлъ со страха и ужаса; впрочемъ
Кротко она мнѣ сказала: «Рейнеке, добрый родной нашъ,
Милости просимъ; вамъ рада сердечно! КЮкъ ваше здоровье?
Много меня обязали, насъ посѣтивъ. Вы малютокъ
Будете впредь у меня учить благороднымъ манерамъ,
Чтобы могли они въ свѣтѣ современемъ вѣсу добиться.»
Вотъ что сказала она, и это мнѣ стоило, право,
Очень-немногаго: тёткой назвать ее, нѣсколько правды
Поурѣзать предъ нею. И все мнѣ хотѣлось на волю.
Но она не пускала меня и такъ мнѣ сказала:
«Нѣтъ, ужь позвольте мнѣ васъ поподчивать чѣмъ-нибудь, дядя!
Подождите немножко, откушайте хлѣба и соли.»
И нанесла она мнѣ довольно кушеньевъ разныхъ;
Ихъ и назвать не съумѣю; я былъ удивленъ, признаюсь вамъ,
Тѣмъ, что умѣла дойдти она до всего. Разной рыбы,
Чудно сготовленной дичи было довольно, и ѣлъ я
Тогда съ большимъ аппетитомъ: все вкусно такъ мнѣ показалось.
А когда я наѣлся, она мнѣ еще на дорогу
Много дичи всучила, чтобъ снесъ я въ гостинецъ домашнимъ.
Я же прощаться съ ней сталъ и вѣжливо ей поклонился.
«Рейнеке», матка сказала: «прошу навѣщать меня чаще.»
Радъ былъ я все обѣщать ей, только бъ уйдти поскорѣе.
Тамъ для носа и глазъ было совсѣмъ-нестерпимо,
Я чуть не умеръ отъ смраду: скорѣе уйдти постарался,
Мигомъ ходъ пробѣжалъ и къ дереву быстро пустился.
Изегримъ лежа тамъ охалъ. — «Ну, кЮкъ вамъ можется, дядя?»
Я спросилъ у него. «Плохо» мнѣ онъ отвѣтилъ:
«Съ голоду я умираю». И сжалился я надъ несчастнымъ,
Далъ ему дичи кусокъ. Онъ съѣлъ его съ жадностью страшной,
Много былъ мнѣ благодаренъ, — не бойсь, и это забылъ онъ!
Кончивъ обѣдъ свой, онъ молвилъ: «Скажите, кто же живетъ тамъ,
Въ этой пещерѣ? КЮкъ вы тамъ приняты были, племянникъ?
Хорошо, или дурно?» — Я всю разсказалъ ему правду,
Что это злое гнѣздо, что кушаній разныхъ тамъ много —
Ну, и все попорядку; что если поѣсть онъ желаетъ,
Пусть идетъ смѣло туда, но только онъ долженъ стараться
Правду держать за зубами: она тамъ совсѣмъ не у мѣста.
«Если хотите успѣха, скупитесь только на правду!»
Вслѣдъ ему крикнулъ еще я: у кого постоянно
Правда вертится во рту, тотъ терпитъ одно лишь гоненье,
Всюду обходятъ его, другихъ же вездѣ приглашаютъ.
Такъ его научалъ я: что бы тамъ ни нашелъ онъ,
Долженъ лишь тР говорить, чтС всякому слушать пріятно —
Только тогда онъ и будетъ ласково принятъ хозяйкой.
Вотъ, государь, что ему сказалъ я, его отпуская.
Онъ меня не послушалъ, и если имѣлъ непріятность,
Самъ на себя пусть пѣняетъ — была его добрая воля.
Волосъ-то сѣдъ у него на затылкѣ, да мудрости только
Видно немного подъ нимъ. Подобный народецъ не знаетъ
Толка ни въ рѣчи пріятной, ни въ хитрости тонкой. Для этихъ
Грубыхъ натуръ непонятна цѣна всей мудрости въ жизни.
Я не даромъ ему наказывалъ правды беречься;
«Знаю я самъ всѣ приличья!» онъ грубо на то отвѣчалъ мнѣ,
Самъ направляясь къ пещерѣ. Впередъ ему же наука!
Тамъ въ глубинѣ возсѣдала старая матка; онъ думалъ,
Дьявола встрѣтилъ! а тутъ еще дѣтки! И ну онъ горланить:
«Что за страшные звѣри! что за уроды такіе!
ЧтС, это ваше отродье? Да это чортово племя!
Лучше ужь вы утопите его поскорѣе, чтобъ только
Не плодить на землѣ такой нестерпимой породы!
Будь мои это дѣти, я бы сейчасъ удавилъ ихъ.
СтРитъ только въ болото ихъ снесть, отвратительныхъ тварей,
За молодыхъ дьяволятъ ихъ пріймутъ всѣ звѣри навѣрно!»
"Скороговоркой и гнѣвно матка ему возразила:
«Лѣшіе что ль занесли васъ? Кто васъ просилъ приходить къ намъ,
Насъ ругать и позорить? И чтС до дѣтей вамъ за дѣло?
Ну, и дурны, да не ваши! Сейчасъ только съ нами простился
Рейнеке-Ли?съ, мужь разумный; онъ лучше толкъ въ этомъ знаетъ.
Дѣти мои, увѣрялъ онъ, всѣ умны и прекрасны,
И благонравны и смирны; за честь онъ себѣ поставляетъ
Ихъ родными считать. Все это онъ съ часъ тому только
Всѣмъ намъ здѣсь говорилъ. Если же вамъ мои дѣти
Не по нраву пришлись, никто сюда не просилъ васъ.
И зачѣмъ вы пришли? Что здѣсь вы забыли такое?»
Онъ же не медля ни мало ѣсть попросилъ и примолвилъ:
«Ну, выноси мнѣ скорѣе, иль самъ помогать тебѣ стану!
ЧтС тутъ болтать попустому?» сказалъ и началъ самъ шарить,
И насильно хотѣлъ въ ея кладовыя забраться;
Но поплатился за это! Она на него наскочила,
Стала кусать и царапать и рвать его шкуру когтями,
И отдѣлала страшно, все тѣло ему искусала.
Дѣти отъ ней не отстали и тоже его теребили.
Тутъ онъ съ кровавою мордой началъ выть что есть мСчи,
Пересталъ защищаться и въ бѣгство отъ нихъ обратился.
Весь искусанный, прямо бѣжалъ онъ ко мнѣ и висѣла
Шкура кусками на немъ, ухо разгрызено было,
Кровью носъ истекалъ и раны на тѣлѣ зіяли.
Я его спрашивать началъ: «вы вѣрно ей рѣзали правду?»
Онъ же мнѣ отвѣчалъ: «Какъ видѣлъ, такъ и сказалъ ей.
Старая вѣдьма всего меня изувѣчила; право,
Мнѣ бы хотѣлось сойдтись съ ней на мѣстѣ открытомъ, она бы
Дорого мнѣ поплатилась! КАкъ вамъ это кажется, дядя?
Вы видали ль когда такихъ ужасныхъ уродовъ,
КАкъ ея гадкія дѣти? Только сказалъ я ей это,
Какъ и пошла переборка. Мнѣ плохо у ней приходилось.»
«Что вы? въ умѣ ли?» ему я отвѣтилъ: «такіе ль совѣты
Вамъ я давалъ передъ этимъ? Здравствуйте, тётенька (вамъ бы
Должно было сказать ей), все ли вы въ добромъ здоровьѣ?
Ваши милыя дѣтки здоровы ль? Несказанно радъ я,
Что племянниковъ милыхъ мнѣ удалося увидѣть.»
Но Изегримъ мнѣ на это промолвилъ: «Чтобъ старую вѣдьму
Тёткой я назвалъ? ея отродье считать сталъ роднею?
Чортъ бы ихъ побралъ совсѣмъ! Страшна мнѣ такая роденька!
Экія хари какія! я больше ужь ихъ не увижу.»
Вотъ почему онъ и принятъ былъ ими такъ дурно. Теперь же
Вы, государь, разсудите: правъ ли онъ, утверждая,
Будто ему измѣнилъ я! Пусть самъ онъ признается, такъ ли
Было все дѣло, какъ вамъ теперь о немъ разсказалъ я.
Волкъ рѣшительнымъ тономъ на это отвѣтилъ: «Словами
Намъ никогда не окончить нашего спора. И что тутъ
Дольше напрасно браниться? Право останется правомъ!
И за кѣмъ оно будетъ, конецъ это лучше покажетъ,
А до-тѣхъ-поръ, пожалуй, пусть будетъ оно хоть за вами!
Лучше сразимся другъ съ другомъ, тогда все выйдетъ наружу.
Мастеръ вы говорить, вы живо теперь описали,
Какъ я тогда голодалъ и какъ вы меня накормили
Передъ пещерой. Я что-то, право, объ этомъ не помню!
Кость одну вы тогда ко мнѣ принесли; вѣроятно,
Мясо вы скушали сами. Вы, что ни слово, смѣетесь
Надо мною нахально и честь мою съ дерзостью явной
Стали теперь задѣвать. Вы отвратительной ложью
Оклеветали меня, что будто я въ зломъ заговорѣ
Былъ противъ царскаго дома замѣшанъ, что будто хотѣлъ я
Жизни лишить короля. А вы, между-тѣмъ, насказали
Всякаго вздора ему о кладѣ какомъ-то: трудненько
Будетъ вамъ кладъ отъискать! Съ женой моей срамно, безчестно
Вы поступили, и мнѣ за это отвѣтите жизнью.
Вотъ въ какихъ преступленьяхъ я васъ обвиняю предъ всѣми!
Я сражаться хочу за нихъ и еще повторю вамъ:
Вы убійца, измѣнникъ и воръ; и мы будемъ сражаться
Съ вами на смерть, а теперь пусть кончатся брань и всѣ споры.
Я вамъ перчатку бросаю, какъ всякій истецъ благородный;
Пусть остается она у васъ подъ залогомъ; увидимся скоро.
Самъ король мнѣ внимаетъ и всѣ чины королевства!
Я надѣюсь, они всѣ присутствовать будутъ при нашей
Праведной битвѣ. А вы не въ правѣ теперь отлучаться
До окончанія дѣла: скоро все выйдетъ наружу!»
Рейнеке сталъ размышлять: дѣло идетъ тутъ о жизни!
Онъ великъ, а я малъ и если мнѣ не удастся,
Вся моя хитрость и ложь немного мнѣ сдѣлали пользы.
Но подождемъ, да посмотримъ. Выгода, право, едва-ли
Не на моей сторонѣ; когтей-то на лапахъ переднихъ
Нѣтъ у него! и когда дуракъ не измѣнитъ рѣшенья,
Пусть въ дуракахъ остается, коль хочетъ, во что бы ни стало.
Волку Рейнеке молвилъ: «Не вы ли сами ужь полно,
Изегримъ, воръ и измѣнникъ? все, что вы ни сказали,
Всѣ преступленья, въ какія меня вы запутать хотѣли,
Все это сущая ложь. Вы биться хотите со мною?
Пусть по вашему будетъ, въ борьбу вступить съ вами рискну я.
Я давно ужь желаю того! Вотъ моя вамъ перчатка.»
И король принялъ залоги; смѣло ему они оба
Подали ихъ. И онъ имъ промолвилъ: «Вы мнѣ представьте
Оба заложниковъ вѣрныхъ, что завтра вы явитесь къ битвѣ;
Я нахожу ваше дѣло страшно запутаннымъ, сложнымъ;
Кто васъ пойметъ? кто васъ знаетъ, чего вы оба хотите?»
Волкъ кота и медвѣдя въ заложники тотчасъ поставилъ,
Брауна съ Гинце; за Ли’са также собой поручились
Монке, двоюродный братъ, сынъ Мартына, да Гримбартъ.
«Рейнеке», тихо сказала Ли’су супруга Мартына,
«Будьте спокойны, смотрите, и бодрости вы не теряйте!
Мужъ мой, вашъ дядя почтенный, что въ Римѣ теперь проживаетъ,
Разъ одному заговору меня научилъ; заговоръ же
Этотъ найденъ былъ аббатомъ Глотаемъ и мужу имъ отданъ,
За одно одолженье; онъ на бумажкѣ написанъ
И, какъ аббатъ увѣряетъ, въ сраженьяхъ полезенъ мужчинамъ.
Только его на-тощакъ по утру прочитывать должно
И на весь день отъ нужды и бѣдствій будешь избавленъ,
Будешь отъ смерти и боли и всякихъ ранъ охраняемъ.
Такъ успокойтесь, племянникъ; чѣмъ-свѣтъ его завтра поутру
Я надъ вами прочту и бодро вы выйдете въ битву.»
— "Милая тётушка, « ей Лисъ отвѣтилъ: „отъ чистаго сердца
Я вамъ за то благодаренъ и вашихъ услугъ не забуду.
Но всего больше помочь мнѣ можетъ мой искъ справедливый
Въ этомъ дѣлѣ, во-первыхъ, а тамъ ужь умѣнье и ловкость.“ —
Ли’са друзья провели съ нимъ всю ночь и его веселили
Какъ могли разговоромъ веселымъ. Но Рюкенау
Пуще всѣхъ суетилась и на-скоро Ли’су велѣла
Межъ головой и хвостомъ, желудкомъ и грудью обриться,
И всего его жиромъ и масломъ умащивать стала.
Рейнеке послѣ того въ себѣ почувствовалъ легкость,
Крѣпость и силу въ ногахъ и всѣмъ молодцомъ показался.
Сверхъ-того, стала она ему говорить: „Хорошенько
Вы обсудите теперь, что вамъ предстоитъ, и совѣтамъ
Умныхъ друзей вы внемлите; вамъ это, повѣрьте, поможетъ.
Пейте больше воды, а завтра, когда въ кругъ войдете,
Вы изловчитесь и хвостъ своею водой помочите,
И врага постарайтесь имъ хорошенько потрафить;
Еслибъ вамъ удалось попасть ему въ самыя очи,
Было бы лучше всего — тотчасъ бы ослѣпъ онъ, проклятый.
Вамъ это на руку будетъ, ему же ужасной помѣхой.
Также съ начала не худо бъ прикинуться вамъ боязливымъ
И отъ него противъ вѣтра искусно удариться въ бѣгство.
Онъ рванется за вами, а вы ему пыли побольше!
Такъ-таки прямо въ глаза ему и пылите и острой
Нечистью вмѣстѣ съ пескомъ его ослѣпить постарайтесь.
Прыгните тутъ къ сторонѣ и зорко за нимъ примѣчайте:
Станетъ глаза вытирать онъ — вы снова острой водою
Прысните въ очи ему, чтобъ онъ ослѣпъ совершенно,
Чтобъ ничего ужь не видѣлъ, и будетъ побѣда за вами.
А теперь вы усните, племянникъ; мы васъ ужь разбудимъ,
Какъ настанетъ пора. Но, впрочемъ, сейчасъ же надъ вами
Я прочту заговоръ свой, чтобъ онъ подкрѣпилъ васъ заранѣ.“
И на голову руки ему положивши, сказала:
„Некрестъ негибуаль гейдъ сумъ намтефликъ днудка мой тедаусъ!
Ну, вы теперь спасены, теперь совсѣмъ успокойтесь!“
То же за ней повторилъ и Гримбартъ благоразумный.
И потомъ уложили Рейнеке спать, и проспалъ онъ
Очень-спокойно до утра. Солнце давно ужь всходило…
Гримбартъ и выдра пришли будить проспавшаго дядю.
Поздоровались съ нимъ и сказали: „ну, приготовьтесь!“
Выдра гдѣ-то утенка добыла ему и сказала:
„Кушайте; много прыжковъ утёнокъ мнѣ стоитъ: его я
У плотины поймала; кушайте, милый мой братецъ.“
„О, это славный задатокъ!“ Рейнеке весело молвилъ:
„Этимъ не брезгаю я. Богъ да воздастъ вамъ, племянникъ,
Что вы меня не забыли!“ Онъ кушалъ съ большимъ аппетитомъ,
Въ мѣру водицы испилъ и гордо съ своими родными
Въ кругъ вошелъ на песчаной равнинѣ, гдѣ долженъ былъ биться.
ДВѢНАДЦАТАЯ ПѢСНЬ.
[править]Только Ли’са увидѣлъ король, какъ тотъ на арену
Гладко выбритый весь и скользкимъ масломъ и жиромъ
Вытертый, бодро явился — сталъ хохотать черезъ мѣру.
„Рейнеке! кто научилъ тебя этимъ штукамъ?“ воскликнулъ
Нобель-король: „справедливо прозванъ ты Рейнеке-Ли’сомъ,
Вѣчный проказникъ и плутъ! Во всякомъ-то мѣстѣ лазейку
Ты для себя припасешь и сухъ сквозь воду пролѣзешь.“
Рейнеке низко царю и низко-пренизко царицѣ
Тутъ поклонился и въ бодрыхъ, отважныхъ скачкахъ на средину
Ровной арены влетѣлъ. Тамъ ужь съ своими родными
Волкъ его дожидался: всѣ они Ли’су постыдной
Смерти желали; и много угрозъ и много словъ гнѣвныхъ
Онъ тамъ услышалъ отъ нихъ. Но стражи-хранители круга,
Рысь съ Леопардомъ въ арену вошли, и тотчасъ же
Тотъ и другой ратоборецъ, Изегримъ съ Рейнеке-Лисомъ,
Дали торжественно клатву въ правдѣ своихъ убѣжденій.
Изегримъ въ жаркихъ словахъ и съ взглядомъ нахмуреннымъ клялся,
Въ томъ, что Рейнеке-Лисъ убійца и воръ и измѣнникъ,
Что онъ виновенъ во всемъ, что былъ уличенъ онъ въ насильи,
И въ прочихъ смертныхъ грѣхахъ, что коваренъ
Онъ на каждомъ шагу и смерти постыдной достоинъ!
Рейнеке тоже поклялся, что онъ себя не считаетъ
Въ этихъ злодѣйствахъ виновнымъ, что Изегримъ лжетъ и клевещетъ,
Какъ и всегда, что клянется онъ ложно, но лжи своей въ правду
Претворить не удастся ему никогда, а тѣмъ меньше
Нынѣ, въ день битвы смертельной». Тутъ стражи арены сказали:
«Каждый пусть такъ поступаетъ, какъ поступать онъ обязанъ!
Истина выйдетъ наружу, и правый славу стяжаетъ».
Всѣ тогда вышли изъ круга, большіе и малые звѣри,
Съ тѣмъ, чтобъ обоихъ бойцовъ однихъ оставить въ аренѣ.
Только одна обезьяна нАскоро Ли’су шептала:
«Вспомните, Лисъ, мой совѣтъ, объ этомъ я васъ умоляю!»
Весело Лисъ ей отвѣтилъ: «Добрый совѣтъ ободряетъ,
Силу я чувствую въ мышцахъ. Ужь будьте покойны, на помощь,
Я и теперь призову ту смѣлость и хитрость, съ какими
Я выходилъ съ торжествомъ изъ бРльшихъ напастей, когда мнѣ
Все добывать приходилось съ явной опасностью жизни.
Такъ ужь теперь и подавно не струшу я передъ злодѣемъ.
Я навѣрно надѣюсь его осрамить со всѣмъ родомъ,
А себѣ и своимъ стяжать безсмертную славу.
Пусть, какъ хочетъ, онъ лжетъ, за все отплачу ему съ лихвой.»
Всѣ ихъ оставили въ кругѣ и всѣ смотрѣть на нихъ стали.
Волкъ былъ ужасенъ и дикъ; онъ лапы свои растопырилъ,
И съ отверстою пастью быстро съ мѣста сорвался.
Рейнеке легко и ловко скакнулъ къ сторонѣ, и поспѣшно
Хвостъ свой пушистый смочилъ острой и ѣдкой водою
И въ пескѣ обвалялъ, чтобъ пылью онъ мелкой покрылся.
Изегримъ-было ужь думалъ, что тутъ-то онъ Лиса и хватитъ,
Какъ проказникъ его въ глаза хвостомъ своимъ мокрымъ
Вдругъ ударилъ, и зрѣнье у волка тотчасъ помутилось.
На продѣлку такую Лисъ часто и прежде пускался,
И уже много звѣрей, много невинныхъ созданій,
Вредоносную силу воды его испытали.
Такъ онъ дѣтей Изегрима испортилъ, какъ значится выше,
И теперь батюшку думалъ отметить. Итакъ, Изегриму
Брызнувъ водою въ глаза, онъ мигомъ въ сторону прянулъ,
Сталъ подъ вѣтромъ и началъ задними лапками волку
Страшно пылить подъ глазами; сталъ-было волкъ вытирать ихъ,
Но въ торопяхъ поспѣшилъ и только лишь боль увеличилъ.
Лисъ же хвостомъ своимъ снова взмахнулъ и, метко нацѣлясь,
Прямо въ очи потрафилъ врагу, чтобъ совсѣмъ онъ ослѣпнулъ.
Волку плохо пришлось! а Лисъ продолжалъ свое дѣло.
Только увидѣлъ, что стали глаза у волка слезиться.
Началъ онъ въ сильныхъ прыжкахъ врагу ударъ за ударомъ
Наносить, и царапать его и кусать, продолжая
Брызгать въ глаза ему ѣдкой, вредоносной водою.
Внѣ себя волкъ затопалъ, а Рейнеке началъ смѣлѣе
Насмѣхаться надъ нимъ и молвилъ: «Вы, сударь, довольно
Въ жизни овецъ потаскали, довольно звѣрковъ неповинныхъ
На вѣку своемъ съѣли; отнынѣ они, я надѣюсь,
Жизнью вполнѣ насладятся; вамъ будетъ отнынѣ угодно
Ихъ въ покоѣ оставить — за это вы ихъ благодарность
Вѣчно будете слышать; къ тому же очистите душу,
Долгимъ постомъ, особливо, если постъ этотъ съ терпѣньемъ
Вы переможете, другъ мой. На этотъ разъ не удастся
Вамъ ускользнуть отъ меня, ужь развѣ мольбой и слезами
Вы смягчите мой гнѣвъ, и жизнь подарить вамъ рѣшусь я.»
Рейнеке это промолвивъ, зубами противнику въ горло
Быстро впился и подумалъ, что вотъ онъ его одолѣетъ.
Волкъ же его былъ сильнѣе, рванулся съ ужасною силой
И отбросилъ его. Но Лисъ ему въ морду вцѣпился,
Сильно ранилъ его и глазъ еще вырвалъ въ добавокъ.
Кровь у волка изъ носа вдоль по лицу заструилась.
Рейнеке вскрикнулъ: «Вотъ до чего я всегда добирался!
И добрался наконецъ!» Волкъ началъ-было слабѣть ужь,
Но за вырванный глазъ ужасно озлился и прыгнулъ,
Раны и боль позабывъ, на Рейнеке снова и какъ-то
Лапой его захватилъ и сильнымъ ударомъ низвергнулъ.
Плохо и Ли’су пришлось, тутъ умъ его значилъ немного.
Скоро переднюю лапку, что Лису рукою служила,
Волку поймать удалось и стиснулъ ее онъ зубами.
Рейнеке грустно лежалъ на землѣ; ему не хотѣлось
Лапки лишиться и мысли роями въ умѣ его зрѣли.
Тутъ Изегримъ говорить сталъ сквозь зубы Рейнеке-Ли’су:
«Часъ твой, злодѣй, наступилъ! Сдавайся на мѣстѣ, сейчасъ же,
Или тебя умерщвлю я за всѣ твои злодѣянья!
Я же тебѣ отплачу! Что взялъ своимъ ты искусствомъ?
Сталъ туда же въ глаза мнѣ пылить и брызгать водою,
Весь обрился и жиромъ намазалъ себя, такъ умри же!
Много ты зла мнѣ надѣлалъ, лгалъ на меня безпрестанно,
ГлЮза лишилъ, но ты мой! сдавайся, иль я закусаю!»
Рейнеке думал: «Ну, плохо теперь мнѣ пришлося; что дѣлать?
Если не сдамся, убьетъ онъ меня, а сдамся, поруганъ
Я на вѣки вѣковъ. ДА, наказанья я стою;
Нехорошо обходился я съ нимъ, оскорблялъ поминутно».
И попробовалъ онъ смягчить противника просьбой.
«Драгоцѣннѣйшій дядя!» сказалъ онъ ему: «я охотно
Леннымъ слугой вашимъ стану со всѣмъ своимъ состояньемъ;
Съ радостью въ Iерусалимъ пойду я за васъ пиллигримомъ,
Всѣ святыя мѣста за васъ обойду и оттуда
Вамъ принесу отпущенье въ грѣхахъ. Они вашему духу
Благо доставятъ и вашимъ родителямъ, въ гробѣ почившимъ,
Батюшкѣ съ матушкой также дадутъ нетлѣнное благо,
Миръ и чистую совѣсть; кто въ нихъ не нуждается въ жизни?
Буду, какъ папу, я васъ всегда уважать и клянуся
Страшною клятвой, отнынѣ и до скончанія жизни,
Быть у васъ въ услуженьи со всѣми своими родными.
Всѣ мы будемъ служить вамъ во всякое время. Клянусь вамъ,
Что для царя самого я сдѣлать никакъ не рѣшился бъ,
Сдѣлать рѣшусь то для васъ. Если меня пощадите,
Будете нѣкогда сами владѣть нашимъ царствомъ великимъ.
Все, чтС ловить я умѣю, все вамъ доставлять обязуюсь:
Утокъ, куръ и гусей и рыбы всякой не трону
Прежде, чѣмъ ихъ не представлю на выборъ вашей супругѣ,
Вамъ и вашимъ малюткамъ. Къ-тому же буду стараться
Васъ покоить, какъ сынъ, и васъ охранять отъ недуговъ.
Хитрымъ зовутъ меня всѣ, вы силой своей знамениты,
Такъ вдвоемъ мы могли бы нѣчто великое сдѣлать.
Вмѣстѣ должны бы мы жить, одинъ съ своей силой великой,
Съ умной мыслью другой — кто могъ бы тогда насъ осилить?
Если же будемъ въ раздорѣ, то, право, себѣ повредимъ лишь.
Я бы съ вами въ борьбу никакъ ужь не вышелъ, когда бы
Только зналъ, кЮкъ прилично отъ ней отказаться; вы первый
Вызовъ мнѣ бросили; долженъ я былъ ради чести сражаться.
Но я вѣжливо съ вами теперь обошелся и въ битвѣ
Всей не выказывалъ силы; „ты долженъ“ такъ думалъ всегда я,
„Ради чести своей щадить любезнаго дядю“.
Еслибъ я васъ ненавидѣлъ, вышло бъ, повѣрьте, иначе.
Вы потерпѣли немного, и если нечаянно глазъ вамъ
Я повредилъ въ торопяхъ, то я отъ души сожалѣю,
Но утѣшаюсь я тѣмъ, что знаю, васъ вылечить, средство;
Мнѣ за него вы спасибо скажете послѣ, и даже
Если немножко вы кривы останетесь — это пустое!
Вамъ же будетъ удобнѣй: положимъ, захочется спать вамъ:
Вы одно лишь окошко запрете — мы возимся съ парой!
Чтобы васъ умолить, тотчасъ же мои всѣ родные
Ницъ падутъ передъ вами, жена и малыя дѣти,
Всѣ возлѣ царскаго трона, въ виду всѣхъ чиновъ государства,
Будутъ васъ умолять, чтобъ вы меня пощадили,
Чтобы мнѣ жизнь даровали. Потомъ я открыто признЮюсь,
Что на васъ я налгалъ, что я клеветалъ безпощадно,
Что обманывалъ васъ. Я вамъ обѣщаю поклясться,
Что ничего я худаго за вами не зналъ и не знаю,
И что отнынѣ закаюсь васъ обижать и позорить.
Кажется, ужь невозможно хотѣть покорности бСльшей?
И что пользы вамъ будетъ, когда вы меня умертвите?
Все же у васъ на плечахъ родные мои остаются;
Если жь, напротивъ того, меня пощадите, то съ честью
Выйдете вы изъ арены, и всѣ благороднымъ и мудрымъ
Васъ назовутъ: только тотъ всѣхъ выше становится въ мнѣньи,
Кто прощаетъ. Не скоро, вамъ говорю, повторится
Случай удобный такой — воспользуйтесь имъ поскорѣе.
Впрочемъ, теперь все равно мнѣ — жизнь, или смерть, что хотите!»
«Лисъ коварный!» промолвилъ ему Изегримъ: «ты желалъ бы,
Знаю, теперь быть на волѣ! Но будь хоть изъ золота міръ нашъ,
И предложи мнѣ его ты — тебя я не выпущу, лживый!
Столько ужь разъ ты меня обманывалъ, дерзкій измѣнникъ!
Знаю твои обѣщанья! пустаго яйца мнѣ не будетъ,
Если пущу я тебя. Твоихъ же родныхъ не боюсь я;
Я готовъ на ихъ месть, и ихъ вражду я надѣюсь
Перемочь по немножку. О, злорадный мошенникъ!
КЮкъ надо мною смѣяться ты сталъ бы, когда бы свободу
Я тебѣ даровалъ, повѣривъ твоимъ обѣщаньямъ!
Съ кѣмъ ни сойдешься ты только, обманешь того. Ты сказалъ мнѣ,
Будто ты ныньче меня щадилъ, о лгунъ непотребный!
Но посмотри, развѣ глазъ мой не самъ же ты вырвалъ, измѣнникъ?
Развѣ кожу мою не самъ ты кругомъ всю изранилъ?
Развѣ далъ ты хоть разъ вздохнуть мнѣ, когда удалися
Плутни твои и глаза ты мнѣ ослѣплялъ безпощадно?
Я не такой ужь глупецъ, чтобъ за срамъ и убытки
Сталъ платить состраданьемъ. Ты насъ обоихъ съ женою
Только и зналъ, что срамилъ — за это простись съ своей жизнью.»
Такъ Изегримъ говорилъ. А Лисъ, между-тѣмъ, въ тихомолку
Лапку другую свою между ногъ врага запуская,
Волка за нѣжное мѣсто схватилъ и рвать сталъ и дергать…
Но замолчу я объ этомъ. Всею отверзтою пастью
Страшно взвылъ Изегримъ и началъ стонать, что есть мРчи.
Рейнеке, вынувъ поспѣшно лапку изъ пасти зубастой
Разъяреннаго волка, теперь обѣими началъ
Безпощадно работать, и крѣпче и крѣпче сжимая,
Началъ рвать и тянуть — и жалобно взвылъ тутъ несчастный,
Сталъ такъ сильно кричать, что кровь изо рта полилася,
И отъ боли жестокой сквозь косматую шкуру
Потъ проступилъ у него, и онъ ……… со страха.
Съ радости Лисъ чуть не вспрыгнулъ, онъ былъ увѣренъ въ побѣдѣ.
И руками и зубомъ крѣпче еще уцѣпился…
Волкъ заметался въ тоскѣ, кончина его наступала.
Кровь лилась у него изъ пасти, изъ глазъ, и упалъ онъ
Обезсилѣвъ на землю. Лисъ подобной минуты
За все золото въ мірѣ не промѣнялъ бы, казалось,
Такъ все крѣпче и крѣпче онъ стискивалъ лапками волка
И волочилъ по землѣ, кусалъ и щипалъ безпощадно.
Съ глупымъ крикомъ въ пыли, въ мокромъ пескѣ, — и въ припадкахъ
Судорогъ страшныхъ валялся волкъ на песчаной аренѣ.
Вскрикнули громко друзья Изегрима и начали слезно
Всѣ короля умолять, борьбу прекратить поскорѣе.
И король отвѣчалъ имъ: «пожалуй, если хотите».
Тутъ король повелѣлъ обоимъ стражамъ арены
Леопарду и рыси рознять поскорѣй ратоборцевъ.
И вошли они въ кругъ и такъ побѣдителю Ли’су
Стали тогда говорить: «Довольно; король соизволилъ
На прекращеніе битвы и васъ покорнѣйше проситъ
Волку жизнь даровать и волка ему предоставить.
Еслибы кто изъ васъ въ битвѣ жестокой палъ мертвымъ,
Было бы жаль королю. Побѣда за вами осталась!
Всѣ это видѣли здѣсь. И много мужей благородныхъ
Вашу сторону держатъ теперь — вы всѣхъ убѣдили.»
Рейнеке молвилъ въ отвѣтъ: «Я буду за то благодаренъ!
Очень-охотно готовъ я царю угодное сдѣлать.
Я побѣдилъ и доволенъ; мнѣ лучшей минуты не надо!
Но да позволитъ король мнѣ объ этомъ съ друзьями моими
Перемолвить словечко.» Тутъ всѣ друзья въ одинъ голосъ
Крикнули Рейнеке-Ли’су: «Да будетъ царская воля
Тотчасъ исполнена, мы на это согласны.» И мигомъ
Цѣлой гурьбою родные къ Ли’су въ арену бѣжали,
Обезьяна, барсукъ и выдра и бобръ. Между ними
Были и ли’совы други, ласточка, бѣлка, куница,
Горностай, и такіе, которые съ нимъ враждовали,
Слышать имени даже его не могли хладнокровно,
А теперь со всѣхъ ногъ къ нему съ поздравленьемъ бѣжали.
Были тамъ и такіе, которые прежде на Ли’са
Просьбы, да жалобы только царю подавали, теперь же
Прямо въ родные къ нему, Богъ вѣсть какими судьбами
Вдругъ попали; и съ ними толпами валили ихъ жены,
Дѣти, внучата, весь домъ со чады и домочадцы;
Взрослые, отроки, дѣти и даже грудные младенцы,
Всѣ-то ему улыбались и всѣ такъ привѣтливо льстили.
Такъ и все вѣдь на свѣтѣ. Всегда говорится счастливцу:
«Долгіе лѣта вамъ въ жизни!» Друзей онъ толпами находитъ.
А кому не везетъ, тотъ только терпи въ тихомолку!
Вотъ хоть бы съ Ли’сомъ теперь. Почваниться всѣмъ имъ хотѣлось
Возлѣ него. Одни засвистали, другіе запѣли,
Въ бубны ударили третьи и въ трубы ужасно трубили.
Ли’са друзья подскочили къ нему и сказали: «О, дядя!
Радуйтесь! въ эту минуту вы возвеличили родъ свой!
Мы опечалились-было, увидя, что васъ побѣждаютъ,
Но вы поправились скоро — вы сдѣлали славную штуку.»
Рейнеке молвилъ въ отвѣтъ имъ: «мнѣ посчастливилось только!»
И въ изъисканныхъ фразахъ выразилъ имъ благодарность,
И пошли они тутъ съ большимъ торжествомъ. Передъ всѣми
Шествовалъ Лисъ-побѣдитель вмѣстѣ со стражами круга.
Такъ дошли наконецъ они до львинаго трона.
Рейнеке сталъ на колѣни предъ нимъ, но король его поднялъ
И сказалъ громогласно въ присутствіи всѣхъ царедворцевъ:
«Вы одержали побѣду, вы съ честью себя и процессъ свой
Защищали теперь — я васъ объявляю невиннымъ;
Жалобы всѣ съ васъ снимаю; объ этомъ съ баронами всѣми
Мы потолкуемъ въ совѣтѣ, какъ волку станетъ полегче.
Ныньче жь о дѣлѣ ни слова, кончить пора засѣданье.»
«Вашимъ велѣньемъ, король мой», скромно ему Лисъ отвѣтилъ,
"Повиноваться легко. И вамъ это лучше извѣстно.
Только къ вамъ я явился, всѣ на меня напустили,
Съ жалобой всѣ къ вамъ пришли — и все, чтобъ польстить Изегриму.
Онъ меня свергнуть хотѣлъ; ему ужь почти удавалось;
И они еще больше кричали, меня обвиняя,
И въ угоду ему, они бы меня доканали.
Всѣ они видѣли ясно, что у васъ онъ на лучшемъ
Былъ счету, нежели я; никто-то изъ нихъ не подумалъ,
Что вѣдь можетъ же выйдти иначе, что можетъ же выйдти
Голая правда наружу, и близка ужь развязка.
Я ни съ чѣмъ не могу ихъ сравнить, какъ съ собаками злыми,
Что гурьбою у кухни любятъ стоять, ожидая,
Вотъ-вотъ имъ выкинетъ кость радушный, услужливый поваръ.
Жадно и пристально смотрятъ, и если увидятъ, кЮкъ ихъ же,
Собственный ихъ же товарищъ мяса кусочикъ подтибритъ,
Но не успѣетъ изъ кухни сбѣжать незамѣтно, и поваръ
Сзади его кипяткомъ, озлившись, жестоко обваритъ,
Но добычу у вора отнять въ попыхахъ не успѣетъ —
То въ одинъ голосъ кричатъ всѣ: «Смотрите, смотрите, кЮкъ любитъ
Поваръ его! смотрите, какой кусокъ ему далъ онъ!»
Онъ же имъ отвѣчаетъ: "Вы толку не знаете, братцы!
Спереди видите точно кусокъ вы и славный и жирный,
А посмотрите-ка сзади вы на меня, и потомъ ужь
Мнѣ позавидуйте, если вы не измѣните мнѣнья.
И увидали они, что онъ былъ ужасно обваренъ;
Волосы лѣзли изъ кожи и съёжилась кожа на тѣлѣ.
Ужасъ ихъ обуялъ, на кухню никто не смотрѣлъ ужь;
И, товарища бросивъ, они куды-зря убѣжали.
Жадные всѣ вѣдь такого покроя: доколь они въ силѣ,
Каждый и видитъ и спитъ кЮкъ бы ихъ сдѣлаться другомъ.
То-и-дѣло они во рту своемъ мясо таскаютъ.
Кто не понравится имъ, поплатится кожей за это;
Всѣмъ должно восхвалять ихъ, сколько грѣховъ ни творили бъ,
Всѣ похвалой поощряютъ ихъ только на грѣхъ и дурное
Всякій-то такъ поступаетъ, когда о концѣ позабудетъ.
Но за то часто они бываютъ наказаны страшно,
И могущество ихъ печальный видъ принимаетъ.
Всѣ ихъ тогда ненавидятъ; волосы справа и слѣва
Вылѣзаютъ изъ тѣла у нихъ: это ихъ прежніе други
Отпадаютъ отъ нихъ и голыми ихъ оставляютъ,
Точно такъ, какъ собаки друга покинули въ горѣ,
Какъ увидали паденье его и раны на тѣлѣ.
«О, государь! вы поймете, что о Рейнеке-Ли’сѣ
Толковъ подобныхъ не будетъ; моимъ друзьямъ не прійдется
За меня покраснѣть. Я вамъ за все благодаренъ,
И когда бъ только могъ всегда узнавать вашу волю,
Я бъ добросовѣстно сталъ ее исполнять, государь нашъ.»
«Тутъ слова не помогутъ» король такъ Ли’су отвѣтилъ:
«Я васъ, Рейнеке, слушалъ и понялъ смыслъ вашей рѣчи.
Васъ, какъ барона, я снова надѣюсь увидѣть въ совѣтѣ,
И вмѣняю вамъ въ долгъ почаще въ судилищѣ тайномъ
Вмѣстѣ со мной засѣдать. Такъ доведу я васъ снова
До высокаго занья, богатства, силы и славы,
И надѣюсь, что Ли’съ благъ этихъ будетъ достоинъ.
Вы же старайтесь о томъ, чтобъ къ лучшему все обратилось.
Я при дворѣ обойдтись безъ васъ не могу, и когда вы
Мудрость съ благими дѣлами соедините, никто васъ
Выше въ совѣтѣ не будетъ, никто умнѣй и искуснѣй
Намъ совѣта не дастъ. Я впредь не желаю и слышать
Жалобъ на васъ. И отнынѣ, какъ канцлеръ всего королевства,
Будете дѣйствовать вы во имя мое. Передастся
Наша печать въ ваши руки, и все, что ни станете дѣлать,
Что ни напишете вы, останется ненарушимо.»
Такъ-то Рейнеке-Ли’съ достигъ высокаго чина,
Славы, богатства и силы, и всѣ его повелѣнья,
Всѣ совѣты, ко злу ли, къ добру ль, исполняются свято.
Рейнеке такъ королю отвѣтствовалъ: «Царь всемогущій!
Много чести вы мнѣ оказали, я буду то помнить,
Васъ никогда не забуду. Увидите это на дѣлѣ.»
Что между-тѣмъ было съ волкомъ, мы вкратцѣ о томъ упомянемъ.
Онъ бездыханенъ лежалъ на аренѣ, весь кровью покрытый.
Тутъ жена и друзья къ нему подошли — Медвѣдь-Браунъ,
Гинце-Котъ и другіе со чады и домочадцы,
И на носилки его они положили; ихъ сѣномъ,
Чтобы теплѣй ему было, подбили, и съ оханьемъ, съ плачемъ
Стали его уносить. Раны его осмотрѣли:
Двадцать-шесть насчитали. Хирурги отвсюду стеклися
И перевязывать стали раны его, омочивъ ихъ
Чуднаго свойства примочкой. Всѣ члены его онѣмѣли.
Также и травами часто хирурги его вытирали,
И отъ втиранья чихалъ до слезъ и судорогъ, бѣдный.
И, наконецъ, порѣшили тереть его ежедневно
И купать ежечасно, этимъ родню утѣшая.
Осторожно потомъ его въ постель положили,
И уснулъ тогда волкъ, но спалъ онъ только недолго,
Скоро проснулся въ бреду; стыдъ его мучилъ жестоко;
Боль увеличилась вдругъ; въ отчаяньи громко онъ вскрикнулъ.
Грусто за нимъ Гиремунда во время болѣзни ходила,
Помня о страшной потерѣ. Часто въ припадкахъ страданій
Съ ложа вставала она, сама надъ собой горевала,
Надъ дѣтьми и друзьями, смотрѣла на мужа больнаго,
КЮкъ средь ужасныхъ мученій, въ неисцѣлимой болѣзни
Онъ приходилъ въ изступленье. Послѣдствія были ужасны.
Ли’су, однакожь, то было очень-пріятно; съ улыбкой
Онъ объ этомъ съ друзьями болталъ и лесть отъ нихъ слышалъ.
Гордо онъ дворъ покидалъ. Король ему далъ провожатыхъ
И на прощаньи съ улыбкой, дружескимъ тономъ промолвилъ:
«Только скорѣй возвратитесь!» Тогда передъ трономъ колѣно
Ли’съ преклонилъ и отвѣтилъ: «Всѣмъ вамъ я здѣсь благодаренъ,
Вамъ, государь, и вамъ, королева, и всѣмъ царедворцамъ.
Богъ да хранитъ вашу жизнь, король мой, на долгія лѣта!
Все я по силамъ исполню, чего бы вамъ ни хотѣлось;
Васъ я сердечно люблю, любить васъ даже обязанъ.
А теперь, съ позволенья вашего я отправляюсь
Въ зЮмокъ свой Малепартусъ, жену и малютокъ провѣдать;
Бѣдныя, ждутъ меня, чай, и въ страхѣ великомъ томятся.»
«Такъ отправляйтесь» король отвѣтилъ ему: «и не бойтесь
Впредь ничего.» И пустился въ путь Рейнеке, всѣми хвалимый.
Много изъ племени Ли’са знаютъ подобныя штуки……………
…………………………………………………………………………
Рейнеке съ родомъ своимъ, съ толпою родныхъ и знакомыхъ
Изъ королевскаго бурга гордо и радостно вышелъ.
Всѣ почтены они были, ихъ ли’ца сіяли блаженствомъ.
Рейнеке шелъ впереди всѣхъ, прочіе шли за нимъ слѣдомъ.
Онъ былъ веселъ и счастливъ; хвостъ его черный, пушистый —
Сталъ пушистѣй еще; въ монаршую милость попалъ онъ,
Снова въ совѣтѣ засѣлъ и сталъ уже думать дорогой,
КЮкъ бы совѣтъ-то ему прибрать къ рукамъ поскорѣе.
Если кого полюблю, тому повезетъ непремѣнно,
Такъ онъ думалъ: дороже чѣмъ золото смётка и мудрость.
Такъ подвигался впередъ онъ со всею своею роднею,
Путь держа въ Малепартусъ, свой бургъ превосходный и крѣпкій.
Тамъ изъявилъ благодарность всѣмъ, кто къ нему благосклонны
Были въ тяжелое время и за него заступались.
Онъ предложилъ имъ за это свои услуги. Разстались
Всѣ съ нимъ друзьями, и, каждый къ своимъ примыкая,
Всѣ отъ него удалились, а онъ, въ свой зЮмокъ вступивши,
Тамъ жену Эрмелину нашелъ въ превосходномъ здоровьи.
Очень была ему рада она, обо всемъ разспросила,
Также о томъ, какъ изъ бѣдъ ему удалось увернуться.
Рейнеке ей отвѣчалъ: «А вотъ увернулся, какъ видишь!
Снова въ царскую милость попалъ я; я буду, какъ прежде,
Засѣдать въ королевскомъ совѣтѣ, и нашему роду
Будетъ слава большая. Король меня въ канцлеры громко
Передъ всѣми возвелъ и далъ мнѣ печать королевства.
Все, что ни сдѣлаетъ Лисъ, и что ни напишетъ, тР будетъ
Ненарушимо; пусть каждый то помнитъ теперь хорошенько!»
«Волка въ одну я минуту тамъ побѣдилъ, и онъ больше
Козней мнѣ строить не будетъ. Онъ ослѣпленъ и израненъ;
Съ нимъ весь родъ его алчный поруганъ; я волка отмѣтилъ!
Мало для свѣта онъ будетъ отселѣ полезенъ. Мы нА смерть
Съ волкомъ сражались, и я его побѣдилъ. Онъ едва ли
Встанетъ съ постели. Что мнѣ за дѣло? Волка теперь я
Выше стою', да и всѣхъ его покровителей сильныхъ.»
Рада была чрезвычайно тому Эрмелина, и дѣти
Стали какъ-то бодрѣе, услышавъ о славѣ отцовской.
Весело между собою они въ-четверомъ говорили:
Славно мы всѣ заживемъ, въ почетѣ, богатствѣ и будемъ
ЗЮмокъ нашъ укрѣплять и дни проводить беззаботно.
Рейнеке въ славѣ теперь!……………………………………
………………………………………………………………………
Тутъ и конецъ всей поэмы, въ которой истину съ басней
Стихотворецъ смѣшалъ, чтобъ вы различать научились
Зло отъ добра и узнали цѣну ума, и чтобъ также
Книжку эту купившій могъ изъ нея видѣть ясно,
КАкъ и какія дѣла на бѣломъ свѣтѣ творятся.
Искони такъ ужь ведется и такъ останется вѣчно;
Такъ вотъ и мы свою быль о ли’совой жизни окончимъ.
Богъ да воздастъ намъ блаженство въ будущей жизни! Аминь.
Список опечаток, исправленных в тексте первой публикации
[править]"Отечественные записки", 1848 ., т. 56 (стр. 1-49) и т. 57 (стр. 265-313).}}
Стр. 269. «Очевидно, что при такихъ обстоятельствахъ, при такой вопіюще-несправедливой обстановкѣ его жизни, этотъ умъ долженъ измѣниться» вместо: «Очевидно, что при такихъ обстоятельствахъ, при такой вопіюще-несправедливой обстановки его жизни, этотъ умъ долженъ измѣниться»
Стр. 273 «И не-уже-ль, государь, и вы, господа, перенесете, Что надъ міромъ такъ дерзко сталъ издѣваться разбойникъ?» вместо: «И не-уже-ль, государь, и вы, господа, пернесете, Что надъ міромъ такъ дерзко сталъ издѣваться разбойникъ?»
Стр. 279. «тутъ онъ воскликнулъ: „скорѣе! Дядюшка, вамъ услужу я, только вы сотъ мнѣ достаньте. Право, отвѣдаю только, дРсыта ѣсть ихъ не стану“». вместо: "тутъ онъ воскликнулъ: «скорѣе! Дядюшка, вамъ услужу я, только вы сотъ мнѣ достаньте. Право, отвѣдаю только, дРсыта ѣсть ихъ не стану».
Стр. 280. «Взвыли, шарахнулись бабы; однѣ разбѣжались, другія Въ воду попадали.» вместо: «Взвыли, шарахнулись бабы; однѣ разбѣжались, другія Въ водупопадали.»
Стр. 281. «Онъ утопиться лучше хотѣлъ, чѣмъ эти побои Съ срамомъ такимъ перенести.» вместо: «Онъ утопиться лучше хотѣлъ, чѣмъ эти побои Съ срамомъ такимъ пернести.»
Стр. 282. «уменъ онъ, ловокъ и смѣтливъ.» вместо: «уменъ онъ, ловокъ и сметливъ.»
Стр. 284. «Хитрый Лисъ отвѣчалъ: „Ну, кто жь это можетъ предвидѣть! Если вы трусите, мы возвратимся; жена моя дома Съ честью васъ прійметъ и вамъ предложитъ вкусную пищу. Правда, не будетъ мышей, но все-таки будемъ мы сыты.“» вместо: «Хитрый Лисъ отвѣчалъ: „Ну, кто жь это можетъ предвидѣть! Если вы трусите, мы возвратимся; жена моя дома Съ честью васъ прійметъ и вамъ предложитъ вкусную пищу. Правда, не будетъ мышей, но все-таки будемъ мы сыты.“
Стр. 285. „Склонность волчицы къ нему, безстыдному Ли’су, давно ужь Сердце ревнивое волка мучила праведнымъ гнѣвомъ.“ вместо: „Склонность волчицы къ нему, безстыдному Ли’су, давно ужь Сердце ревнивое волка мучило праведнымъ гнѣвомъ.“
Стр. 286. „Бросивъ все въ торопяхъ и въ петлѣ Гинце оставивъ.“ вместо: „Бросивъ все къ торопяхъ и въ петлѣ Гинце оставивъ.“
„Если жь онъ и тогда не явится, судъ будетъ въ правѣ Громко его обвинить.“ Король ему отвѣчаетъ: „Я увѣренъ, что здѣсь никто не рѣшится къ злодѣю Справить третье посольство.“ вместо: „Если жь онъ и тогда не явится, судъ будетъ въ правѣ Громко его обвинить. “Король ему отвѣчаетъ: „Я увѣренъ, что здѣсь никто не рѣшится къ злодѣю Справить третье посольство.“
Стр. 306. „Вотъ, на другой день, онъ началъ въ путь снаряжаться и чистить Сталъ свои сапоги“ вместо: „Вотъ, на другой день, онъ началъ въ путь снаряжаться и чиститъ Сталъ свои сапоги“
„Съ вздохомъ глубокимъ сказала: “Видно, насъ Богъ наказуетъ За прегрѣшенія наши, что вамъ посылаетъ удачу.» вместо: «Съ вздохомъ глубокимъ сказала: Видно, насъ Богъ наказуетъ За прегрѣшенія наши, что вамъ посылаетъ удачу.»
Стр. 7. «Много съ-тѣхъ-поръ, какъ предъ вами я исповѣдался, много Новыхъ грѣховъ накопилось на мнѣ многогрѣшномъ» вместо: «Много съ-тѣхъ-поръ, какъ предъ вами я исповѣдалса, много Новыхъ грѣховъ накопилось на мнѣ многогрѣшномъ».
Стр. 25. "И огорчилась она, и стала тогда съ человѣкомъ Разговаривать: «Счастье», сказала, «найдешь ты со мною» вместо: "И огорчилась она, и стала тогда съ человѣкомъ Разговаривать: «Счастье, сказала», «найдешь ты со мною».
Стр. 44. «Я готовъ на ихъ месть, и ихъ вражду я надѣюсь Перемочь по немножку.» вместо: «Я готовъ на ихъ месть, и ихъ вражду я надѣюсь Перемочь по нежножку.»