Осенью 18**, путешествуя по южной Франціи, я очутился въ нѣсколькихъ миляхъ отъ Maison de Santé или частной лечебницы для душевно больныхъ, о которой много наслышался въ Парижѣ отъ моихъ друзей медиковъ. Я ни разу еще не посѣщалъ подобныхъ заведеній, почему, не желая упустить удобный случай, предложилъ моему дорожному товарищу (господину, съ которымъ познакомился за нѣсколько дней передъ тѣмъ) завернуть на часокъ въ лечебницу. На это онъ возразилъ, что, во-первыхъ — торопится, во-вторыхъ — боится помѣшанныхъ. Впрочемъ, онъ уговаривалъ меня не стѣсняться, и удовлетворить мое любопытство, прибавивъ, что поѣдетъ потихоньку, такъ что я успѣю догнать его сегодня же, или, самое позднее, на другой день. Прощаясь съ нимъ, я подумалъ, что меня, чего добраго, не пустятъ въ лечебницу, и выразилъ свои опасенія вслухъ. Онъ отвѣчалъ, что если я не знакомъ лично съ директоромъ, г. Мальяромъ, и не имѣю рекомендательнаго письма, то меня, пожалуй, въ самомъ дѣлѣ не пустятъ, такъ какъ правила въ частныхъ лечебницахъ гораздо строже, чѣмъ въ казенныхъ. Онъ прибавилъ, что нѣсколько лѣтъ тому назадъ познакомился съ г. Мальяромъ и готовъ заѣхать со мной къ нему и познакомить меня, хотя самъ не пойдетъ въ больницу, такъ какъ не выноситъ сумасшедшихъ.
Я поблагодарилъ его и мы свернули съ большой дороги на проселочную, которая черезъ полчаса привела насъ къ дремучему лѣсу у подошвы горы. Мы проѣхали двѣ мили въ его сырой мглѣ, и наконецъ увидѣли Maison de Santé. Это былъ фантастическій chateau, очень ветхій и съ виду почти необитаемый. Онъ произвелъ на меня такое тяжелое впечатлѣніе, что я задержалъ лошадь и хотѣлъ было вернуться. Однако, устыдился своего малодушія и поѣхалъ дальше.
Когда мы подъѣхали къ воротамъ, я замѣтилъ, что изъ-за нихъ выглядываетъ какой-то господинъ. Минуту спустя онъ вышелъ къ намъ на встрѣчу, назвалъ моего спутника по имени, привѣтливо пожалъ ему руку и предложилъ сойти съ коня. Это былъ самъ г. Мальяръ: статный, видный, старосвѣтскій господинъ, съ любезными манерами и весьма внушительнымъ видомъ важности, достоинства и авторитета.
Мой другъ представилъ меня, сообщилъ о моемъ желаніи, а когда г. Мальяръ выразилъ готовность оказать мнѣ всяческое содѣйствіе, распростился съ нами и больше я его не видѣлъ.
Когда онъ уѣхалъ, директоръ провелъ меня въ маленькую и очень опрятную гостиную, гдѣ въ числѣ прочихъ предметовъ, свидѣтельствовавшихъ объ утонченномъ вкусѣ, находились книги, картины, цвѣты и музыкальные инструменты. Въ каминѣ весело трещали дрова. За піанино сидѣла, напѣвая арію Беллини, молодая и очень красивая женщина, которая при моемъ появленіи перестала пѣть и привѣтствовала меня граціознымъ поклономъ. У ней былъ низкій голосъ и тихія, сдержанныя манеры. Лицо ея показалось мнѣ печальнымъ и крайне блѣднымъ, что, впрочемъ, вовсе не портило его, на мой вкусъ. Она была въ глубокомъ траурѣ и возбудила во мнѣ смѣшанное чувство уваженія, любопытства и восхищенія.
Я слышалъ въ Парижѣ, что въ заведеніи г. Мальяра господствовала такъ называемая «система поблажки», что никакихъ наказаній не примѣнялось, даже къ лишенію свободы прибѣгали очень рѣдко. За паціентами слѣдили очень внимательно, но они пользовались полной свободой; и большинству позволялось гулять по всему дому и имѣнію въ обыкновенныхъ костюмахъ, какіе носятъ здоровые люди.
Имѣя въ виду это обстоятельство, я рѣшилъ поостеречься въ разговорахъ съ дамой, такъ какъ не зналъ навѣрное, здорова-ли она; а безпокойный блескъ ея глазъ даже заставлялъ меня подозрѣвать противное. Итакъ, я ограничился замѣчаніями самаго общаго характера, которыя, но моему разсчету, не могли раздражить или обидѣть даже сумасшедшаго. Она отвѣчала совершенно разумно, обнаруживъ, повидимому, вполнѣ здравый умъ; но я былъ слишкомъ хорошо знакомъ съ литературой по части mania, чтобы положиться на эти внѣшніе признаки здоровья, и продолжалъ соблюдать осторожность въ разговорѣ.
Вскорѣ бойкій лакей въ ливреѣ принесъ фрукты, вино и закуску, а немного погодя дама ушла. Какъ только она удалилась, я вопросительно взглянулъ на хозяина.
— Нѣтъ, — сказалъ онъ, — о, нѣтъ — это моя родственница, — моя племянница, превосходная женщина.
— Простите мои подозрѣнія, — отвѣчалъ я, — впрочемъ, вы, скорѣе чѣмъ кто-либо, найдете извиненіе для меня. Вашъ превосходный методъ хорошо извѣстенъ въ Парижѣ, и я считалъ возможнымъ, вы понимаете…
— Да, да, понимаю, это мнѣ слѣдуетъ благодарить васъ за вашу осторожность. Такая предусмотрительность рѣдко встрѣчается у молодыхъ людей, и у насъ бывали непріятные contretemps, вслѣдствіе безпечности посѣтителей! При моей прежней системѣ, когда паціенты свободно гуляли всюду, ихъ часто доводили до бѣшенства неосторожныя замѣчанія господъ, являвшихся осматривать лечебницу. Въ виду этого мнѣ пришлось принять мѣры предосторожности и допускать въ лечебнпцу только такихъ лицъ, на которыхъ я могу положиться.
— При вашей прежней системѣ? — сказалъ я, повторяя его слова, — значитъ «система поблажки», о которой я столько наслышался, оставлена вами.
— Нѣсколько недѣль тому назадъ, — отвѣчалъ онъ, — намъ пришлось навсегда отказаться отъ нея.
— Въ самомъ дѣлѣ? вы удивляете меня!
— Мы нашли безусловно необходимымъ, милостивый государь, — отвѣчалъ онъ со вздохомъ, — вернуться къ стариннымъ порядкамъ. Опасность «системы поблажки» всегда была громадна, а преимущества ея сильно преувеличены. Я думаю, что если былъ гдѣ-нибудь убѣдительный опытъ въ этомъ отношеніи, такъ именно у насъ. Мы дѣлали все, что могла внушить гуманность. Я жалѣю, милостивый государь, что вамъ не случилось побывать здѣсь раньше, — вы бы могли судить сами. Впрочемъ, вы, вѣроятно, знакомы съ системой поблажки, съ ея деталями.
— Не вполнѣ. Слышалъ о ней только изъ третьихъ и четвертыхъ рукъ.
— Основа этой системы — потакать желаніямъ паціентовъ. Мы не противорѣчимъ никакимъ причудамъ, зародившимся въ ихъ мозгу. Напротивъ, мы даже поощряемъ ихъ; и такимъ путемъ удавалось достигнуть самаго надежнаго исцѣленія. Никакой аргументъ не дѣйствуетъ на сумасшедшаго сильнѣе reductio ad absurdum. Напримѣръ, у насъ были паціенты, воображавшіе себя цыплятами. Леченіе: соглашаться съ этимъ фактомъ, настаивать на томъ, что это фактъ, укорять паціента въ непослѣдовательности, если онъ не сообразуется съ этимъ фактомъ — напримѣръ, не хочетъ питаться исключительно цыплячьимъ кормомъ. Немножко крупы и песка дѣлали чудеса въ этомъ отношеніи.
— Въ этомъ и заключалось все леченіе?
— Никоимъ образомъ. Большое значеніе имѣли развлеченія всякаго рода — музыка, танцы, гимнастическія упражненія вообще, карты, книги и т. п. Мы дѣлали видъ, что лечимъ паціента отъ какого-нибудь физическаго недуга, и самое слово «помѣшательство» никогда не произносилось. Главное было заставить каждаго помѣшаннаго наблюдать за товарищами. Если сумасшедшій увидитъ, что вы полагаетесь на его умъ и порядочность, онъ будетъ вашъ тѣломъ и душой. Такимъ путемъ намъ удалось довести до минимума число смотрителей.
— И вы не примѣняли никакихъ наказаній?
— Никакихъ.
— И никогда не запирали вашихъ паціентовъ?
— Очень рѣдко. Случалось иногда, что въ болѣзни наступалъ кризисъ или она виезапно принимала буйный характеръ, — въ такихъ случаяхъ приходилось запирать паціента въ отдѣльную камеру, чтобы не заразить другихъ, и держать его въ одиночномъ заключеніи до возвращенія родственникамъ; потому что съ буйнымъ помѣшательствомъ намъ нечего дѣлать. Такіе паціенты помѣщаются обыкновенно въ общественные госпитали.
— А теперь все это измѣнилось, — и, вы думаете, къ лучшему?
— Несомнѣнно. Наша система имѣла свои невыгодныя, даже опасныя стороны. Теперь она, къ счастью, отвергнута во всѣхъ Maison de Santé Франціи.
— Ваши слова крайне удивляютъ меня, — отвѣчалъ я, — я былъ увѣренъ, что въ настоящее время только эта система и примѣняется по всей Франціи.
— Вы еще молоды, другъ мой, — возразилъ хозяинъ, — но время научитъ васъ полагаться только на собственное сужденіе, не довѣряя розсказнямъ другихъ. Не вѣрьте ничему, что вы слышите, и только на половину вѣрьте тому, что увидите. Очевидно, какіе-нибудь невѣжды ввели васъ въ заблужденіе насчетъ Maisons de Santé. Послѣ обѣда, когда вы отдохнете, я охотно покажу вамъ лечебницу и ознакомлю васъ съ системой, которая, по моему мнѣнію и по мнѣнію всѣхъ, кто имѣлъ случай наблюдать ея дѣйствіе, далеко превосходитъ всѣ остальныя.
— Это ваша система? — спросилъ я, — вами изобрѣтенная?
— Я горжусь тѣмъ, что могу признать ее своею, — отвѣчалъ онъ, — по крайней мѣрѣ, до нѣкоторой степени. Въ такой бесѣдѣ мы провели часъ или два съ г. Мальяромъ. Онъ показалъ мнѣ садъ и оранжереи, имѣвшіеся при лечебницѣ.
— Я погожу знакомить васъ съ моими паціентами, — замѣтилъ онъ. — Ихъ выходки всегда болѣе или менѣе разстраиваютъ нервнаго человѣка. Я не хочу отбивать у васъ аппетитъ. Сначала мы пообѣдаемъ. Я угощу васъ телятиной à la Sainte Ménehould, цвѣтной капустой sance veloutè, стаканчикомъ Clos Vougeot — для укрѣпленія нервовъ.
Въ шесть часовъ слуга объявилъ, что кушать подано, и мы отправились въ обширную salle à manger, гдѣ уже собралось многочисленное общество — человѣкъ двадцать пять или тридцать. Все это былъ съ виду народъ порядочный, хорошаго воспитанія, хотя ихъ костюмы показались мнѣ слишкомъ нарядными, отзывались показной пышностью de vieille cour. Дамы составляли добрыхъ двѣ трети всѣхъ присутствующихъ, и туалеты многихъ далеко не удовлетворяли понятіямъ современнаго парижанина о хорошемъ вкусѣ. Напримѣръ, нѣкоторыя изъ дамъ, которымъ нельзя было дать менѣе семидесяти лѣтъ, были увѣшаны драгоцѣнностями — браслетами, кольцами, серьгами — и декольтированы до неприличія. Я замѣтилъ также, что лишь немногіе костюмы были хорошо сшиты, по крайней мѣрѣ, лишь немногіе хорошо сидѣли на своихъ владѣльцахъ. Въ числѣ дамъ я увидѣлъ и дѣвушку, съ которой г. Мальяръ познакомилъ меня утромъ; но, къ моему удивленію, на ней оказались фижмы, ботинки съ высокими каблуками и заношенный чепчикъ изъ брюссельскихъ кружевъ, слишкомъ большой для ея головы и придававшій ея лицу какое-то смѣшное выраженіе, миніатюрности. Когда я въ первый разъ увидѣлъ ее, она была въ глубокомъ траурѣ, который очень шелъ къ ней. Словомъ, костюмы всего общества отличались странностью, которая напомнила, мнѣ о «системѣ поблажки». Я даже подумалъ, что г. Мальяръ рѣшился обманывать меня, пока не кончится обѣдъ, опасаясь, что мнѣ будетъ непріятно обѣдать въ обществѣ сумасшедшихъ. Но я вспомнилъ, что обитатели южныхъ провинцій, какъ мнѣ говорили еще въ Парижѣ, народъ крайне эксцентричный, съ устарѣлыми понятіями; а когда я поговорилъ съ двумя-тремя изъ присутствующихъ, мои сомнѣнія окончательно разсѣялись.
Столовая, хотя, быть можетъ, достаточно удобная и просторная, не отличалась изящнымъ убранствомъ. Напримѣръ, на полу не было ковровъ; впрочемъ, это весьма обычное явленіе во Франціи. Окна были безъ занавѣсей; закрытыя ставни укрѣплялись желѣзными полосами крестъ на крестъ, какъ въ нашихъ лавкахъ. Комната составляла пристройку château, такиъ образомъ окна находились на трехъ сторонахъ параллелограмма, а дверь съ четвертой. Всѣхъ оконъ было не менѣе десяти.
Обѣдъ отличался пышностью. Столъ былъ загроможденъ блюдами со всевозможными кушаньями, — въ изобиліи по истинѣ варварскомъ. Я никогда въ жизни не видалъ такой расточительности по части съѣстныхъ припасовъ. Повидимому, впрочемъ, они были приготовлены довольно безвкусно; а мои глаза, привыкшіе къ мягкому освѣщенію, жестоко страдали отъ чудовищнаго блеска безчисленныхъ восковыхъ свѣчей въ серебряныхъ candelabra, разставленныхъ на столѣ и по всей комнатѣ, гдѣ только можно было ихъ помѣстить. Нѣсколько лакеевъ прислуживали за обѣдомъ, а на большомъ столѣ въ углу сидѣли семь или восемь человѣкъ съ флейтами, скрипками, тромбонами и барабаномъ. Они жестоко надоѣдали мнѣ во время обѣда оглушительнымъ шумомъ, который долженъ былъ изображать музыку и, повидимому, доставлялъ большое удовольствіе всѣмъ, кромѣ меня.
Въ общемъ я не могъ не замѣтить во всемъ этомъ много bizarre. Но вѣдь на свѣтѣ немало разнаго народа со всевозможными взглядами и привычками. Я столько путешествовалъ, что не могъ не сдѣлаться поклонникомъ правила nil admirari. Итакъ, я спокойно усѣлся рядомъ съ хозяиномъ и, чувствуя волчій аппетитъ, принялся уписывать предлагаемыя мнѣ блюда.
Вскорѣ разговоръ оживился. Дамы, какъ водится, принимали въ немъ большое участіе. Я скоро убѣдился, что вся компанія состоитъ изъ образованныхъ людей, а самъ хозяинъ неистощимъ до части забавныхъ анекдотовъ. Онъ охотно говорилъ о своемъ директорствѣ въ Maison de Santé; да и вообще, къ моему удивленію, помѣшательство служило главной темой разговоровъ. Множество забавныхъ исторій было разсказано о различныхъ пунктахъ помѣшательства.
— Былъ у насъ одинъ субъектъ, — сказалъ маленькій толстый джентльменъ, сидѣвшій рядомъ со мною, — который воображалъ себя чайникомъ. Между прочимъ, замѣчательно часто эта химера заходитъ въ головы помѣшанныхъ. Врядъ-ли найдется сумасшедшій домъ во Франціи, въ которомъ бы не оказалось человѣка-чайника. Нашъ паціентъ воображалъ себя чайникомъ изъ британскаго металла и каждый день чистился мѣломъ и уксусомъ.
— А то еще, — замѣтилъ рослый джентльменъ, сидѣвшій напротивъ, — былъ у насъ господинъ, считавшій себя осломъ, что, впрочемъ, было совершенно вѣрно, если говорить аллегорически. Пребезпокойный былъ паціентъ, и намъ пришлось таки съ нимъ повозиться. Не хотѣлъ ничего ѣсть кромѣ сѣна, но отъ этого мы его отучили, настаивая, чтобы онъ не ѣлъ ничего другого. А главное, онъ постоянно лягался… вотъ такъ… такъ.
— Господинъ Кокъ! пожалуйста, угомонитесь, — перебила его старая лэди, сидѣвшая рядомъ, — Не дрыгайте ногами! Вы оборвали мнѣ платье! Какая надобность, скажите пожалуйста, пояснять свой разсказъ на дѣлѣ? Нашъ другъ, безъ сомнѣнія, и такъ понимаетъ васъ. Честное слово, вы почти такой же оселъ, какъ тотъ несчастный, о которомъ вы разсказывали. Вы лягаетесь удивительно натурально.
— Mille pardons! Ma’mzelle! — возразилъ г. Кокъ, — тысячу извиненій! Я не имѣлъ намѣренія оскорбить васъ. Ma’mzelle Лапласъ, соблаговолите оказать мнѣ честь чокнуться со мною.
Тутъ г. Кокъ низко поклонился, церемонно поцѣловалъ кончики своихъ пальцевъ и чокнулся съ Ma’mzelle Лапласъ.
— Позвольте мнѣ, mon ami, — сказалъ г. Мальяръ, обращаясь во мнѣ, — позвольте мнѣ предложить вамъ кусочекъ этой телятины à la S-te Ménéhould, я увѣренъ, что она вамъ очень понравится.
Въ эту минуту трое здоровыхъ лакеевъ благополучно водрузили на столѣ огромное блюдо съ какой-то массой, показавшейся мнѣ съ перваго взгляда «monstrum horrendum, informe, ingens, cui lumen ademptum». Вглядѣвшись повнимательнѣе, я убѣдился, однако, что это просто теленокъ, зажаренный цѣликомъ, съ яблокомъ во рту, какъ приготовляютъ въ Англіи зайцевъ.
— Нѣтъ, благодарствуйте, — отвѣчалъ я, — сказать правду, я не особенный охотникъ до телятины à la S-te… какъ это? — она вредна для моего желудка. Я вотъ лучше попробую кролика.
На столѣ было нѣсколько блюдъ съ обыкновеннымъ французскимъ кроликомъ, какъ мнѣ показалось. Это превосходный morceau, который я могу рекомендовать всякому.
— Пьеръ, — крикнулъ хозяинъ, — перемѣните приборъ господина и предложите ему кролика au chat.
— Кролика… какъ?
— Кролика au chat.
— Благодарю васъ, я передумалъ. Я лучше отрѣжу себѣ ветчины.
Богъ знаетъ, что подаютъ за столомъ, — подумалъ я, — у этихъ провинціаловъ. Не хочу ихъ кролика au chat, или ихъ кошку au-кроликъ.
— А то еще, — замѣтилъ какой-то господинъ съ наружностью трупа, возобновляя прерванную нить разговора, — а то еще былъ у насъ паціентъ, вообразившій себя кордовскимъ сыромъ. Онъ вѣчно ходилъ съ ножомъ и предлагалъ всѣмъ и каждому отрѣзать ломтикъ отъ его ноги.
— Онъ, безъ сомнѣнія, былъ большой чудакъ, — замѣтилъ другой, — но еще чуднѣе субъектъ, извѣстный всѣмъ намъ, за исключеніемъ этого незнакомаго господина. Я говорю о томъ паціентѣ, что воображалъ себя бутылкой шампанскаго и вѣчно щелкалъ и шипѣлъ… вотъ такъ…
Тутъ онъ неожиданно засунулъ большой палецъ правой руки за лѣвую щеку и, выдернувъ его со звукомъ, напоминавшимъ хлопанье пробки, зашипѣлъ и засвистѣлъ, очень искусно подражая звуку пѣнящагося шампанскаго. Повидимому, эта выходка не понравилась г. Мальяру, однако, онъ ничего не сказалъ, и разговоръ продолжался въ прежнемъ духѣ.
— А помните вы чудака, — сказалъ маленькій худенькій господинъ въ огромномъ парикѣ, — который воображалъ себя лягушкой. Жаль, что вы не видали его, сударь, — продолжалъ онъ, обращаясь ко мнѣ, — онъ замѣчательно вѣрно подражалъ лягушкѣ. Я могу только пожалѣть, милостивый государь, что этотъ человѣкъ не былъ на самомъ дѣлѣ лягушкой. Его кваканье, вотъ такъ: о-о-о-о-кх! о-о-о-о-кх! — была прекраснѣйшая нота въ мірѣ — si- бемоль; а если бы вы посмотрѣли, какъ онъ клалъ локти на столъ… вотъ такъ… выпивъ два-три стаканчика… и разѣвалъ ротъ… такимъ манеромъ… и выкатывалъ глаза… вотъ этакъ… и моргалъ съ поразительной быстротой, вы бы подивились, милостивый государь, да, увѣряю васъ, вы бы подивились геніальности этого человѣка.
— Я совершило увѣренъ въ этомъ, — сказалъ я.
— А Пти Гальяръ, — подхватилъ одинъ изъ собесѣдниковъ, — помните, онъ считалъ себя щепоткой нюхательнаго табаку и все огорчался, что не можеть умѣститься между своими же большимъ и указательнымъ пальцами.
— А Дюль Дезульеръ, — тоже геній своего рода, — помѣшался на томъ, будто онъ тыква. Вѣчно приставалъ къ повару съ просьбой сделать изъ него кашу, но тотъ съ негодованіемъ отказывался. А мнѣ кажется, тыквенная каша à la Desoulieres могла бы оказаться превосходнымъ блюдомъ.
— Вы изумляете меня! — сказалъ я и вопросительно взглянулъ на г. Мальяра.
— Ха! ха! ха! — разразился онъ, — хе! хе! хе! хи! хи! хи! хо! хо! хо! хорошо сказано, очень хорошо. Не изумляйтесь, mon ami; этотъ господинъ большой шутникъ, drôle, вы не должны принимать его слова буквально.
— А Буффонъ Ле-Гранъ, — замѣтилъ другой собесѣдникъ, — тоже былъ курьезный субъектъ. Онъ рехнулся отъ любви и вообразилъ, что у него двѣ головы: одна — голова Цицерона, а другая — двойная: верхняя половина до рта — Демосфена, нижняя — лорда Брума. Возможно, что онъ ошибался, но вы бы, пожалуй, повѣрили ему: такъ онъ былъ краснорѣчивъ. У него была непреодолимая страсть произносить рѣчи. Напримѣръ, онъ вскакивалъ на столъ, вотъ такъ…
Но тутъ сосѣдъ положилъ ему руку да плечо и что-то прошепталъ на ухо, послѣ чего говорившій сразу умолкъ и откинулся на спинку стула.
— А Булларъ, волчекъ, — сказалъ его сосѣдъ, — я называю его волчкомъ, потому что его дѣйствительно преслѣдовала странная, но не лишенная основанія мысль, будто онъ превратился въ волчекъ. Вы бы померли со смѣха, глядя, какъ онъ вертѣлся. Онъ могъ вертѣться на каблукѣ цѣлый часъ, вотъ такимъ образомъ…
Но тутъ его пріятель, котораго онъ остановилъ за минуту передъ тѣмъ, оказалъ ему такую же услугу.
— Вашъ г. Булларъ, — взвизгнула старая леди, — просто сумасшедшій, и очень глупый сумасшедшій. Кто же, позвольте васъ спросить, слыхалъ когда-нибудь о человѣкѣ-волчкѣ. Какой вздоръ. Мадамъ Жуаёзъ гораздо разсудительнѣе. У ней тоже была манія, но манія, подсказанная здравымъ смысломъ и доставлявшая много удовольствія всѣмъ, кто пользовался честью ея знакомства. Она убѣдилась послѣ долгихъ размышленій, что какая-то случайность превратила ее въ пѣтуха, и вела себя сообразно съ этимъ убѣжденіемъ. Она хлопала крыльями съ изумительнымъ эффектомъ… такъ… такъ… такъ… а ея пѣніе было восхитительно! Кукуреку! ку-ку-ре-ку! ку-ку-ре-е-ку-у-у-у-у-ѵ-у!.
— Мадамъ Жуаёзъ, прошу васъ вести себя прилично! — перебилъ хозяекъ очень сердито. — Или держите себя, какъ подобаетъ дамѣ, или ступайте вонъ изъ-за стола, — одно изъ двухъ.
Дама (я очень удивился, услышавъ ея фамилію послѣ того, какъ она только что описала мадамъ Жуаёзъ) вспыхнула и, повидимому, крайне смутилась. Она понурида голову и не отвѣчала ни слова. Но другая помоложе вмѣшалась въ разговоръ. Это была моя красавица-дѣвушка изъ маленькой гостиной.
— О, мадамъ Жуаёзъ была сумасшедшая! — воскликнула она, — но Евгенія Сальсефетть… вотъ у кого было много здраваго смысла. Эта прекрасная, скромная дѣвушка находила неприличнымъ обыкновенный способъ одѣваться. По ея мнѣнію, слѣдовало одѣваться такъ, чтобы быть снаружи, а не внутри платья. Въ концѣ концовъ это очень просто. Нужно сдѣлать такъ… и вотъ такъ… такъ… такъ… а затѣмъ вотъ такъ… такъ… такъ… а затѣмъ…
— Mon Dieu! Ma’mzelle Сальсефеттъ! — крикнула разомъ дюжина голосовъ. — Что вы дѣлаете?.. невозможно!.. перестаньте!.. мы знаемъ, какъ это дѣлается!.. довольно!.. довольно!.. — Нѣсколько человѣкъ вскочили съ мѣстъ, чтобы помѣшать ma’mzelle Сальсефеттъ превратиться въ Венеру Медицейскую, какъ вдругъ изъ отдаленной части зданія раздались отчаянные крики или вопли, разомъ остановившіе дѣвушку.
Эти крики сильно подѣйствовали на мои нервы, но на остальную компанію жалко было смотрѣть. Я никогда не думалъ, что разумныя существа могутъ такъ перепугаться. Они всѣ поблѣднѣли, какъ трупы и, скорчившись на своихъ стульяхъ, сидѣли, дрожа отъ страха и прислушиваясь къ крикамъ. Крики снова раздались громче и, повидимому, ближе, потомъ въ третій разъ очень громко, и въ четвертый гораздо тише. Когда шумъ затихъ, присутствіе духа вернулось къ собесѣдникамъ и снова посыпались анекдоты. Я рѣшился спросить о причинѣ шума.
— Чистые пустяки, — сказалъ г. Мальяръ. — Мы привыкли къ подобнымъ происшествіямъ и не придаемъ имъ значенія. Время отъ времени сумасшедшіе подымаютъ крикъ всѣ сообща, какъ это случается съ стаей собакъ ночью. Бываетъ иногда, что за этимъ concerto слѣдуетъ попытка освободиться, которая, конечно, угрожаегь нѣкоторой опасностью.
— А много у васъ сумасшедшихъ?
— Въ настоящую минуту всего десять человѣкъ.
— Преимущественно женщинъ, я полагаю?
— О, нѣтъ, всѣ до единаго мужчины, и здоровые молодцы, доложу вамъ.
— Въ самомъ дѣлѣ! А я всегда слышалъ, будто большинство помѣшанныхъ принадлежитъ къ слабому полу.
— Вообще да, но не всегда. Нѣсколько времени тому назадъ здѣсь было около двадцати семи паціентовъ, и въ томъ числѣ не менѣе восемнадцати женщинъ; но въ послѣднее время обстоятельства существенно измѣнились, какъ вы сами видите.
— Да, существенно измѣнились, какъ вы сами видите, — подтвердилъ господинъ, оборвавшій платье ma’mzelle Лапласъ.
— Да, существенно измѣнились, какъ вы сами видите, — подхватила хоромъ вся компанія.
— Придержите ваши языки! — крикнулъ хозяинъ съ бѣшенствомъ. Послѣдовало гробовое молчаніе, длившееся съ минуту. Одна изъ дамъ буквально исполнила приказаніе г. Мальяра, высунувъ языкъ, оказавшійся необычайно длиннымъ, и покорно схватившись за него обѣими руками.
— А эта милая дама, — шепнулъ я г. Мальяру, — эта почтенная лэди, что сейчасъ говорила и пѣла по пѣтушиному, она совершенно безопасна — а, совершенно безопасна?
— Безопасна? — произнесъ онъ съ непритворнымъ изумленіемъ, — что… что вы хотите сказать?
— Немножко того? — сказалъ я, дотронувшись до своего лба. — Но, разумѣется, чуть-чуть… ничего опаснаго, да?
— Mon Dieu! что это вамъ пришло въ голову? Эта дама, моя давнишняя пріятельница, мадамъ Жуаёзъ, такъ же здорова, какъ я самъ. Она немножко эксцентрична, но, знаете, всѣ старушки, всѣ очень старыя старушки болѣе или менѣе эксцентричны.
— Конечно, — сказалъ я, — конечно, — а остальныя лэди и джентльмены…
— Мои друзья и смотрители дома, — перебилъ г. Мальяръ, выпрямлясь съ нѣкоторой hauteur, — мои добрые друзья и помощники.
— Какъ? всѣ они? — спросилъ я, — и дамы?
— Разумѣется, — отвѣчалъ онъ, — безъ дамъ мы бы ничего не могли подѣлать; это лучшія няньки для сумасшедшихъ. Знаете, онѣ справляются съ ними на свой ладъ; ихъ блестящіе глаза производятъ чудесное дѣйствіе — чаруютъ, какъ глаза змѣи, знаете.
— Конечно, — сказалъ я, — конечно! Онѣ держатъ себя немножко странно, не правда-ли? — немножко чудачки, а? — вы не находите?
— Странно?.. чудачки? — вы въ самомъ дѣлѣ такъ думаете? Правда, мы, южане, не охотники до церемоній, — живемъ въ свое удовольствіе, пользуемся жизнью и всякаго рода увеселеніями.
— Конечно, — повторилъ я, — конечно!
— Кажется, это Clos de Vougeot немножко того, немножко крѣпко… а, правда?
— Конечно, — сказалъ я, — конечно. Кстати, monsieur, система, которую вы примѣняете нынѣ вмѣсто знаменитой системы поблажки, очень строга?
— Ничуть. Строгое заключеніе необходимо, но пользованіе, собственно медицинское пользованіе, скорѣе пріятно для больныхъ.
— Эта новая система ваше изобрѣтеніе?
— Не совсѣмъ. Частью профессора Деготь, о которомъ вы, конечно, слышали; а нѣкоторыя измѣненія предложены знаменитымъ Перье, съ которымъ, если не ошибаюсь, вы связаны тѣсной дружбой.
— Со стыдомъ долженъ признаться, — возразилъ я, — что въ первый разъ слышу имена этихъ господъ.
— Праведное Небо! — воскликнулъ мой хозяинъ, откидываясь на спинку кресла и всплеснувъ руками. — Такъ-ли я васъ понялъ? Неужели вы никогда не слыхали объ ученомъ докторѣ Деготь и знаменитомъ профессорѣ Перье?
— Долженъ сознаться въ моемъ невѣжествѣ, — отвѣчалъ я, — но правда прежде всего. Какъ бы то ни было мнѣ крайне совѣстно, что я до сихъ поръ не ознакомился съ сочиненіями этихъ, безъ сомнѣнія, замѣчательныхъ людей. Я непремѣнно прочту ихъ. Monsieur Мальяръ, признаюсь, вы не на шутку, не на шутку, сконфузили меня.
Такъ и было на дѣлѣ:
— Полноте, мой юный другъ, — сказалъ онъ ласково, пожимая мнѣ руку, — выпьемъ-ка лучше по стаканчику Сотерна.
Мы выпили. Компанія послѣдовала нашему примѣру. Снова посыпались шутки, остроты, раздался смѣхъ, собесѣдники продѣлывали тысячи забавныхъ выходокъ, скрипки визжали, барабанъ грохоталъ, тромбоны ревѣли точно мѣдные быки Фалариса — и по мѣрѣ того какъ вино брало верхъ, сцена становилась все безобразнѣе и безобразнѣе, превратившись, наконецъ, въ настоящій Пандемоніумъ in petto. Тѣмъ временемъ, г. Мальяръ и я передъ баттареей Сотерна и Кло-де-Вужо продолжали разговаривать, крича во всю глотку. Слово, сказанное обыкновеннымъ тономъ, было бы такъ же слышно среди этого гвалта, какъ голосъ рыбы со дна Ніагарскаго водопада.
— Передъ обѣдомъ вы упоминали, — крикнулъ я ему въ ухо, — объ опасностяхъ, связанныхъ съ системой поблажки. Въ чемъ же собственно опасность?
— Да, — отвѣчалъ онъ, — опасность есть и весьма серьезная. Нельзя предвидѣть капризы сумасшедшихъ; и, по моему мнѣнію, такъ же какъ по мнѣнію доктора Деготь и профессора Перье, никогда не слѣдуетъ предоставлять имъ свободу. Кротость дѣйствуетъ извѣстное время, но въ концѣ концовъ только придаетъ сумасшедшему наглости. Прибавьте сюда изумительную, баснословную хитрость помѣшаннаго. Онъ скрываетъ свои планы съ удивительнымъ благоразуміемъ, а искусство, съ какимъ онъ притворяется здоровымъ, представляетъ въ глазахъ философа одну изъ любопытнѣйшихъ психологическихъ проблемъ. Да, когда сумасшедшій кажется совершенно здоровымъ, тогда-то и слѣдуетъ надѣтъ на него смирительную рубашку.
— Но опасность, о которой вы упоминали, вамъ лично пришлось испытать ее въ теченіе вашего управленія этой лечебницей? есть у васъ фактическое основаніе считать прежнюю систему рискованной?
— Лично? — пришлось-ли мнѣ испытать? да, я могу отвѣчать утвердительно. Напримѣръ: не такъ давно въ этомъ самомъ домѣ случилось странное происшествіе. Вы знаете, здѣсь примѣнялась «система поблажки» и паціенты разгуливали на свободѣ. Вели себя замѣчательно хорошо, примѣрно; сколько-нибудь сообразительный человѣкъ могъ бы уже по этому одному догадаться, что у нихъ назрѣваетъ какой-нибудь адскій замыселъ. И вотъ, въ одно прекрасное утро смотрители были связаны по рукамъ и по ногамъ, посажены въ подвалъ и помѣшанные превратились въ смотрителей за ними.
— Что вы говорите? Я въ жизнь свою не слыхивалъ о такомъ нелѣпомъ происшествіи!
— А между тѣмъ это фактъ. И все это случилось по милости одного олуха, помѣшаннаго, который забралъ въ голову, будто ему удалось изобрѣсть наилучшую систему теченія сумасшедшихъ. Кажется, онъ хотѣлъ испытать свое изобрѣтеніе на практикѣ и для того подговорилъ остальныхъ паціентовъ свергнуть существующее правленіе.
— И ему удалось?
— Вполнѣ. Смотрители и паціенты помѣнялись мѣстами. Но уже не на прежній ладъ, потому что паціенты очутились на волѣ, а смотрители въ подвалѣ, гдѣ съ ними обращались очень любезно.
— Но, разумѣется, контръ-революція не заставила себя ждать. Такое положеніе вещей не могло тянуться долго. Сосѣди — посѣтители подняли бы тревогу.
— Вы ошибаетесь. Предводитель мятежниковъ былъ слишкомъ хитеръ для этого. Онъ вовсе не принималъ посѣтителей, только однажды сдѣлалъ исключеніе для глупенькаго юнаго джентльмена, котораго нечего было опасаться. Онъ пригласилъ его осмотрѣть лечебницу такъ, шутки ради, чтобы позабавиться надъ нимъ. Потомъ, подурачившись, отпустилъ его на всѣ четыре стороны.
— И долго длилось это правленіе сумасшедшихъ?
— О, очень долго, мѣсяцъ навѣрное, можетъ быть, и дольше, не знаю. И могу васъ увѣрить, помѣшанные какъ нельзя лучше воспользовались своей властью. Они сбросили свои рваные халаты и нарядились въ фамильныя платья и драгоцѣнности. Въ погребахъ château оказался изрядный запасъ винъ; и сумасшедшіе доказали, что знаютъ въ нихъ толкъ. Они превесело жили, увѣряю васъ.
— А система, что это за система, изобрѣтенная предводителемъ?
— Да, въ этомъ отношеніи я долженъ замѣтить, что сумасшедшій не обязательно дуракъ; и, по моему скромному мнѣнію, его система была гораздо лучше прежней. Въ самомъ дѣлѣ, это была превосходная система, простая, удобная, не связанная ни съ какими затрудненіями, словомъ, восхитительная именно…
Тутъ рѣчь моего хозяина была прервана новымъ взрывомъ воплей, такихъ же какъ тѣ, что смутили насъ ранѣе. Но на этотъ разъ крики быстро приближались.
— Святители! — воскликнулъ я, — сумасшедшіе освободились.
— Боюсь, что да, — отвѣчалъ г. Мальяръ, страшно поблѣднѣвъ. Не успѣлъ онъ выговорить эти слова, какъ громкіе крики и ругательства раздались подъ самыми окнами; и стало очевидно, что толпа людей пытается ворваться въ комнату. Слышались удары въ дверь, ставки тряслись и трещали.
Послѣдовала сцена ужаснѣйшаго смятенія. Г. Мальяръ, къ моему крайнему изумленію, залѣзъ подъ столъ. Я ожидалъ отъ него большей рѣшимости. Члены оркестра, у которыхъ въ послѣднія четверть часа хмѣль повидимому отбилъ способность пополнять свою обязанность, вскочили какъ встрепанные, схватились за инструменты, забрались на столъ и принялись наяривать «Янки Дудль», не совсѣмъ стройно, за то съ нечеловѣческой энергіей.
Тѣмъ временемъ на столѣ, среди бутылокъ и стакановъ, очутился господинъ, которому раньше помѣшали вскочить на него. Онъ немедленно началъ рѣчь, которая, безъ сомнѣнія, оказалась бы очень краснорѣчивой, если бы ее можно было разслышать. Въ ту же минуту господинъ, разсказывавшій о паціентѣ-волчкѣ, пустился, кружась, по комнатѣ, разставивъ руки подъ прямымъ угломъ къ тѣлу и сбивая съ ногъ всякаго встрѣчнаго. Вмѣстѣ съ тѣмъ я услышалъ громкое хлопанье пробки и шипѣніе шампанскаго и, обернувшись, увидѣлъ джентльмена, который уже изображалъ бутылку съ этимъ деликатнымъ напиткомъ во время обѣда. Въ свою очередь человѣкъ-лягушка заквакалъ съ такимъ усердіемъ, точно отъ этого зависѣло спасеніе его жизни. Среди этой суматохи отчаянно лягался оселъ. Мой старый другъ, Мадамъ Жуаёзъ, смутилась такъ, что я пожалѣлъ ее отъ души. Она убѣжала въ уголокъ подлѣ камина и во всю глотку орала: Ку-ку-ре-куууууу!
И вотъ разразилась катастрофа! Такъ какъ никакого сопротивленія осаждающимъ не было оказано, то всѣ десять рамъ вылетѣли очень быстро и почти разомъ. Но я никогда не забуду ужаса и изумленія, овладѣвшихъ мною, когда въ открытыя окна ворвалась и ринулась въ нашъ pêle-mêle съ крикомъ, визгомъ, разсыпая удары и тумаки, цѣлая армія чудовищъ, которыхъ я принялъ за Шимпанзе иди Орангь-Утанговъ, или большихъ черныхъ павіановъ съ мыса Доброй Надежды.
Я получилъ страшный ударъ, покатился подъ диванъ и спрятался тамъ. Однако, пролежавъ четверть часа, и прислушиваясь къ тому, что происходило въ комнатѣ, я уразумѣлъ довольно ясно denouement этой трагедіи. Повидимому, г. Мальяръ, разсказывая мнѣ о сумасшедшемъ, который подговорилъ своихъ товарищей къ возмущенію, сообщалъ о своихъ собственныхъ подвигахъ. Дѣло въ томъ, что этотъ господинъ дѣйствительно былъ директоромъ лечебницы два-три года тому назадъ, но въ концѣ концовъ помѣшался самъ и превратился въ паціента. Этотъ фактъ остался неизвѣстнымъ моему дорожному товарищу. Смотрители, всего десять человѣкъ, были захвачены врасплохъ, вымазаны дегтемъ, тщательно облѣплены перьями и заперты въ подвалъ. Тутъ просидѣли они цѣлый мѣеяцъ, причемъ г. Мальяръ великодушно доставлялъ имъ кромѣ дегтя и перьевъ (въ чемъ и заключалась его «система») пищу и воду. Послѣдняя накачивалась къ нимъ ежедневно. Наконецъ, одному изъ нихъ удалось выбраться на волю черезъ водосточную трубу и освободить остальныхъ.
«Система поблажки» съ важными измѣненіями, впрочемъ, была возстановлена въ château; но я не могу не согласиться съ г. Мальяромъ, что его способъ «пользованія» въ своемъ родѣ очень хорошъ. Какъ справедливо замѣтилъ самъ изобрѣтатель, онъ «простъ, удобенъ и не связанъ ни съ какими затрудненіями».
Прибавлю въ заключеніе, что хотя я и розыскивалъ по всѣмъ европейскимъ библіотекамъ произведенія доктора Деготъ и профессора Перье, но до сихъ поръ мои поиски не увѣнчались успѣхомъ.
