Страница:Аркадий Аверченко - Синее съ золотомъ (Пбг 1917).pdf/50: различия между версиями
| [досмотренная версия] | [досмотренная версия] |
Lordakryl (обсуждение | вклад) |
|||
| Статус страницы | Статус страницы | ||
| - | + | Проверена | |
| Тело страницы (будет включаться): | Тело страницы (будет включаться): | ||
| Строка 1: | Строка 1: | ||
— И я бы… Конечно! Преспокойно подкрался бы сзади къ слугѣ, ткнулъ бы ему ножъ между лопатокъ, взялъ хину, вылѣчилъ дѣтей и на другой день — бодрые, освѣженные сномъ — мы бы двинулись дальше. |
— И я бы… Конечно! Преспокойно подкрался бы сзади къ слугѣ, ткнулъ бы ему ножъ между лопатокъ, взялъ хину, вылѣчилъ дѣтей и на другой день — бодрые, освѣженные сномъ — мы бы двинулись дальше. |
||
| Строка 8: | Строка 7: | ||
— И ничего бы у васъ не дрогнуло, въ то время, какъ вы тыкали бы вашему слугѣ ножемъ въ спину?! |
— И ничего бы у васъ не дрогнуло, въ то время, какъ вы тыкали бы вашему слугѣ ножемъ въ спину?! |
||
— Ну, какъ сказать… Было бы непріятно, чувствовалась бы нѣкоторая неловкость; но это единственно отъ непривычки. |
— Ну, какъ сказать… Было бы непріятно, чувствовалась бы нѣкоторая неловкость; но это — единственно отъ непривычки. |
||
— Хорошое добро!.. Тьфу! |
— Хорошое добро!.. Тьфу! |
||
| Строка 14: | Строка 13: | ||
— Нечего вамъ плеваться, добрый вы человѣкъ! Все дѣло въ томъ, что я умѣю разсуждать, а вы — весь во власти сердца и нервовъ… |
— Нечего вамъ плеваться, добрый вы человѣкъ! Все дѣло въ томъ, что я умѣю разсуждать, а вы — весь во власти сердца и нервовъ… |
||
{{ |
{{3*}} |
||
Марья Михайловна все это время сидѣла, свернувшись калачикомъ на диванѣ, и молчала. |
Марья Михайловна все это время сидѣла, свернувшись калачикомъ на диванѣ, и молчала. |
||
| Строка 20: | Строка 19: | ||
А когда всѣ замолчали, вдругъ заговорила: |
А когда всѣ замолчали, вдругъ заговорила: |
||
— Теперь Рождество. И вспоминается мнѣ золотое дѣтство и вспоминается мнѣ |
— Теперь Рождество. И вспоминается мнѣ золотое дѣтство и вспоминается мнѣ то — самое веселое и милое въ моемъ дѣтствѣ Рождество — когда у папы отнялись ноги и языкъ. |
||
— У кого? — удивленно спросили всѣ. |
— У кого? — удивленно спросили всѣ. |
||
Текущая версия от 06:57, 9 июля 2018
— И я бы… Конечно! Преспокойно подкрался бы сзади къ слугѣ, ткнулъ бы ему ножъ между лопатокъ, взялъ хину, вылѣчилъ дѣтей и на другой день — бодрые, освѣженные сномъ — мы бы двинулись дальше.
— Ну, знаете ли…
— Почему вы возмущаетесь? Потому что вы обыкновенный добрый человѣкъ… А я человѣкъ не добрый — но координирующей всѣ свои поступки съ требованіями добра.
— И ничего бы у васъ не дрогнуло, въ то время, какъ вы тыкали бы вашему слугѣ ножемъ въ спину?!
— Ну, какъ сказать… Было бы непріятно, чувствовалась бы нѣкоторая неловкость; но это — единственно отъ непривычки.
— Хорошое добро!.. Тьфу!
— Нечего вамъ плеваться, добрый вы человѣкъ! Все дѣло въ томъ, что я умѣю разсуждать, а вы — весь во власти сердца и нервовъ…
Марья Михайловна все это время сидѣла, свернувшись калачикомъ на диванѣ, и молчала.
А когда всѣ замолчали, вдругъ заговорила:
— Теперь Рождество. И вспоминается мнѣ золотое дѣтство и вспоминается мнѣ то — самое веселое и милое въ моемъ дѣтствѣ Рождество — когда у папы отнялись ноги и языкъ.
— У кого? — удивленно спросили всѣ.
— У папы.
— У вашего?!!
— Не у римскаго же. Конечно, у моего.
— Ну, это гадость!
— Что?
— Говорить такъ объ отцѣ. Если бы даже онъ былъ