Виночерпій.[править]
Когда на пиршество боговъ,
Стыдливо очи потупляя.
Являлась Геба молодая,
При звукахъ дѣвственныхъ шаговъ
Рѣчь олимпійская стихала
И дѣвѣ чашу безъ вина
Давали боги — и она
Въ ту чашу нектаръ наливала.
Не такъ ли мы, какъ озаритъ
Намъ юность жизнь земную нашу,
Къ ней, въ жаждѣ, простираемъ чашу,
И сердце намъ восторгъ живитъ,
И, къ краю жадными устами
Прильнувъ, спѣшимъ испить до дна
Мы чашу пѣннаго вина
Съ его чарующими снами?
Но, подаривъ улыбкой насъ
Восторженной и сладострастной,
Уходитъ юность — и напрасно
Слѣдитъ за нею томный глазъ;
Напрасенъ вопль нашъ непокорный,
Напрасенъ плачъ, напрасенъ зовъ:
Увы, ужъ не вернется вновь
Къ намъ виночерпій животворный…
Николай Позняковъ
Два сердца.[править]
Не новымъ-ли сердцемъ природа даритъ
Того, кто, душой цѣпенѣя,
Безропотно вѣкъ свой тяжелый влачитъ?
Но новое сердце огнемъ не горитъ,
Страдать и любить не умѣя.
Не правда ль, какъ мало походитъ оно
На юное сердце былое?
То было и жизни и страсти полно,
И билось въ груди, какъ трепещетъ зерно
Подъ почвой весенней порою…
Николай Позняковъ.
Луиза Аккерман[править]
Лира Орфея
Когда погиб Орфей, вакханками сраженный,
Когда великого певца не стало вдруг, —
То долго на волнах реки окровавленной
Волшебных полон чар сменялся звуком звук:
Там лира плавала — божественная лира,
С которой дружен так при жизни был Орфей.
И смолкло все кругом, и все внимало ей:
Над струнами ея лобзания зефира
Заботливо неслись, любви и ласк полны,
И лире подпевал стыдливо плеск волны,
Прохладной влагою ее обнявший нежно.
И вот, при звуках тех, в пустыне прибережной
Веселой зеленью подернулся песок,
Все расцвело кругом, все счастьем засияло,
В роскошную листву оделся островок,
И дикие на нем зазеленели скалы.
И с грустью поняла бесплодная страна,
Что с гибелью певца ея весна настала…
Но те чудесные исчезли времена!
А ныне и скала, и ветер, и волна —
Все слуха лишено, ничто не даст ответа,
Когда из уст людских не слышно слов привета, —
И, смолкнув навсегда, священная струна
Уже не призовет весеннего расцвета…