Умирающий (Полонский)/ДО
| ← Старикъ | Полное собраніе стихотвореній — Умирающій | Ночью → |
| Источникъ: Яковъ Петровичъ Полонскій. Полное собраніе стихотвореній. — А. Ф. Марксъ, 1896. — Т. 2. — С. 331—336. |
Любилъ онъ книги, но и грубыми дѣлами
Не брезгая, шагалъ въ одномъ ряду съ дѣльцами.
Враги, которымъ онъ порой лукаво льстилъ,
За злой языкъ его преслѣдовать не смѣли;
Любя какъ эгоистъ, онъ женщинъ не щадилъ,
И женщины предъ нимъ благоговѣли.
Не вѣрилъ я въ его возвышенныя цѣли,
Но въ немъ еще кипѣлъ остатокъ юныхъ силъ
И подкупалъ меня… Какъ вдругъ его сразилъ
Мучительный недугъ.— Заставъ его въ постели,
Я не узналъ его цвѣтущаго лица:
Съ него сбѣжали жизни краски,
Оно, какъ блѣдное подобье маски
Изъ алебастра, снятой съ мертвеца,
Не улыбалось… Долго сидя
Глядѣлъ я и молчалъ, конецъ его предвидя.
— «Прости»,— коснувшись до его руки,
Сказалъ я,— «можетъ быть, тебя я безпокою…
Распоряжайся мной!..» — Все это пустяки!—
Промолвилъ онъ, пошевеливъ рукою.—
Я снова замолчалъ. Такъ иногда молчатъ,
Когда, въ день горестной утраты,
Глядятъ на солнечный закатъ.
Да что́ и говорить, когда не говорится!..
Когда-жъ я всталъ, чтобъ съ нимъ по-дружески проститься,
Онъ на меня глазами покосилъ,
И острый блескъ его загадочнаго взгляда
Остановилъ, смутилъ меня.— «Не надо…
Не уходи… Не будь такъ приторно унылъ»,
Сказалъ онъ.— «Я, братъ, умираю…
Ну, что-жъ!— кому жалѣть!— Не покидаю
Ни славы, ни потомства, ни жены…
Я знаю, что мои минуты сочтены —
И… вѣришь ли?— не то, что апатиченъ,
А тихъ, спокоенъ. Боль моя съ утра
Затихла, и могу я мыслить,— а вчера
До жалости я былъ трусливъ и неприличенъ,—
Какъ малое дитя стоналъ,
Визжалъ, какъ звѣрь въ тискахъ, и корчился отъ боли.
Теперь я размышляю и, хоть слабъ,
Хочу рѣшить вопросъ: свободенъ я иль рабъ?—
И, если рабъ, то у кого въ неволѣ?
Кто былъ вчера моимъ бездушнымъ палачомъ?
Увы! такой вопросъ меня не безпокоилъ
Въ тѣ дни, когда я былъ здоровымъ молодцомъ
И, чтобъ натѣшиться любовью,— куры строилъ;
Теперь онъ сталъ зерномъ моихъ предсмертныхъ думъ,
И вотъ какой отвѣтъ мутитъ мой слабый умъ:
Палачъ, что̀ подвергалъ меня колотью
И жегъ, и рвалъ меня, и мучилъ, какъ злодѣи,
Былъ то, что̀ всѣ мы называемъ плотью,—
Сплетеньемъ мускуловъ, жилъ, мяса и костей,—
И вотъ, та плоть, которую я холилъ
И услаждать себя неволилъ,
И почиталъ единосущнымъ съ «я»,
Началомъ и концомъ земного бытія,—
Та плоть, которую любилъ я,— повалила
Меня, какъ лютый звѣрь, какъ жертву прикрутила
Къ постели и заставила стонать…
Заклятому врагу не дай Богъ испытать
Того, что испыталъ я!— Ужасы сраженья,
Судъ инквизиціи, казнь, пытки, заточенье —
Мнѣ кажется… я могъ бы ихъ назвать
Такими же болѣзнями… Тамъ дѣло
Чужихъ, жестокости послушныхъ рукъ,— а тутъ
Жестокость собственнаго тѣла!
Поймешь ли ты меня, иль нѣтъ,
Но думать такъ невольно учитъ
То, что̀ меня безбожно мучитъ
И повергаетъ въ полубредъ.
Мы всѣ — проточный путь матеріальныхъ
Частицъ, тѣснящихся кругомъ.
Мы заставляемъ ихъ участвовать въ своемъ
Стремленьи созидать міръ мыслей идеальныхъ,
Минутныхъ радостей и думъ всегда печальныхъ…
А имъ не все-ль равно,— я геній иль дуракъ,
Лакей иль властелинъ, богачъ или бѣднякъ,—
Тревожусь, радуюсь, блаженствую иль плачу!—
Для нихъ я ровно ничего не значу;—
Онѣ не я, во мнѣ имъ нужды нѣтъ.
И я, когда придетъ мгновенье расквитаться
Съ земной природою,— не буду въ нихъ нуждаться,
Какъ не нуждается въ движеньи тѣни свѣтъ.—
Прощай!.. Уже враги невѣдомаго духа,
Ничтожные, какъ прахъ, опасные, какъ ядъ,
Проникли въ кровь мою, внѣдряются, спѣшатъ
Хозяйничать… Негодные для слуха,—
Непризванные помогать
Мнѣ звуками природу наполнять,—
Негодные къ тому, чтобъ я,— источникъ зрѣнья,—
Съ ихъ помощью въ цвѣта преображать
Могъ невѣсомаго эѳира сотрясенья,—
Случайные враги пока еще живыхъ
Присущихъ мнѣ частицъ, освобождаютъ ихъ
То медленно, то быстро и всецѣло
Отъ подневольной службы въ пользу тѣла;
И глохнетъ, слѣпнетъ и страдаетъ то,
Что́ для одних — душа, а для другихъ — ничто.
Такъ, собственнаго разложенья
Свидѣтель,— я гляжу на всѣ свои мученья,
Какъ на слѣпое, роковое мщенье
Стихійныхъ, вѣчныхъ силъ,— за то, что я живу
Во времени и жить ихъ заставляю;
За то, что, въ призраки влюбленный,— наяву
Я эти призраки обнять желаю;
За то, что всѣ мы — жалкіе рабы,
Рабы безчувственной природы,
Рабы измѣнчивой судьбы,
Рабы измышленной свободы
И плоти собственной рабы!
За то, что съ дѣтства до порога
Могилы, мы дышать не можемъ безъ оковъ…
Не мнилъ я быть рабомъ у Бога —
И сталъ рабомъ Его рабовъ…
— Не возражай! Мнѣ это напѣваетъ
Та смерть, которая меня освобождаетъ.
Блаженъ, кто вѣритъ до конца,
Кого не тѣшитъ временная слава,
И чья любовь ко всѣмъ даетъ святое право
Сказать:— «Я сынъ Небеснаго Отца»…
Но я не изъ числа блаженныхъ:
Униженныхъ и оскорбленныхъ
Я братьями своими не считалъ;
По-рабски тѣшился, по-рабски и страдалъ…»
.................
Тутъ, приподнявъ свои худыя плечи,
Скрестилъ онъ пальцы рукъ, замолкъ и опустилъ
Рѣсницы. Признаюсь, меня онъ изумилъ:
Не ждалъ я отъ него такой мудреной рѣчи
И странно было мнѣ, что онъ не проронилъ
Ни слова о дѣлахъ, ни слова о несчастной,
Что стала жертвою молвы
По милости его настойчивости страстной,
Ни слова о родныхъ, товарищахъ… Увы!
Смерть, вѣя холодомъ, въ лицо ему глядѣла
И обезцвѣчивала все,
Что грѣетъ, чѣмъ свѣтло земное бытіе.