Около четырехъ часовъ пополудни. Дѣйствіе происходитъ по ту сторону лондонскихъ стѣнъ. Прохладный чудный день, озаряемый блестящимъ солнцемъ; такой день заставлялъ желать жить, а не умирать. Собралась громадная толпа и покрыла обширное пространство, но у насъ, несчастныхъ пятнадцати человѣкъ, не было ни одного друга въ этой толпѣ, въ этой громадной массѣ человѣческихъ существъ. Тутъ было что-то горестное въ этихъ чувствахъ, смотрите на это, какъ хотите. И вотъ мы сидѣли на нашемъ высокомъ эшафотѣ, служа мишенью ненависти и насмѣшекъ всѣхъ этихъ враговъ. Мы представляли изъ себя какое-то праздничное зрѣлище. Были устроены эстрады для знати и именитыхъ людей, которые присутствовали здѣсь съ своими дамами; многихъ изъ нихъ мы узнали.
Толпа болѣе всего забавлялась надъ королемъ; когда насъ освободили отъ оковъ, то король внѣ себя отъ гнѣва вскочилъ съ своего мѣста съ обезображеннымъ синяками лицомъ, провозгласилъ себя Артуромъ, королемъ Британіи и заявилъ, что всякаго ожидаетъ смертная казнь, если только одинъ волосъ упадетъ съ его священной главы. Но король былъ крайне удивленъ и пораженъ, когда въ толпѣ раздался громкій хохотъ на его слова. Это оскорбило его достоинство и онъ опустился молча на свое мѣсто; но толпа старалась раздразнить его и заставить опять подняться: тутъ раздавались и свистки, и мяуканья, и грубыя шутки:
— Пусть онъ говоритъ! Король! Король! Его смиренные подданные жаждутъ и алчутъ услышать слова мудрости изъ устъ ихъ властелина, его свѣтлѣйшаго и священнаго лохмотничества!
Но это не повело ни къ чему. Онъ облекся во все свое величіе и неподвижно сидѣлъ подъ этимъ градомъ насмѣшекъ и оскорбленій. Онъ былъ дѣйствительно великъ въ это время. Я снялъ съ головы бѣлую повязку и обвязалъ ею правую руку. Лишь только толпа замѣтила это, какъ стала смѣяться и надо мною:
— Безъ всякаго сомнѣнія, этотъ матросъ первый министръ у короля; посмотрите, онъ носитъ особый знакъ отличія, занимаемаго имъ поста.
Я оставилъ ихъ болтать, что имъ было угодно, пока они не утомились и, наконецъ, сказалъ:
— Да, я его первый министръ, Патронъ, завтра вы объ этомъ услышите изъ Камелота…
Но я не продолжалъ далѣе. Въ толпѣ раздались радостныя рукоплесканія. Но скоро водворилась мертвая тишина: явились шерифы въ своихъ оффиціальныхъ одѣяніяхъ и съ своими помощниками; это означало, что скоро приступятъ къ самому дѣлу. Прочитали намъ обвинительный акта, въ которомъ объяснялось наше преступленіе, затѣмъ — смертный приговоръ; потомъ всѣ обнажили головы и патеръ прочиталъ молитву.
Одному изъ рабовъ завязали глаза и палачъ приготовилъ веревку. Намъ была видна дорога, съ одной ея стороны тѣснилась толпа народа, а съ другой сидѣли мы; эту дорогу полиція очистила отъ народа и проѣздъ по ней былъ совершенно свободенъ. Какъ хорошо было бы, если по ней показались мои пятьсотъ всадниковъ, но это было невозможно; я сталъ всматриваться, но дорога вилась широкою полосою и на ней не было видно ни одного всадника.
Но тутъ уже успѣли вздернуть повѣшеннаго и его члены корчились въ судорогахъ, онъ барахтался, такъ какъ ноги не были у него связаны.
Вздернули и вторую веревку и еще одинъ рабъ заболтался въ воздухѣ.
Минуту спустя и третій рабъ заболтался въ воздухѣ. Это было ужасно. Я повернулъ голову и не нашелъ короля на его мѣстѣ. Ему уже завязывали глаза. Я положительно былъ парализованъ; я не могъ двигаться, а языкъ прилипъ у меня къ гортани. Наконецъ, королю завязали глаза и накинули веревку. Я положительно не имѣлъ силы взглянуть на висѣлицу. Но, когда я увидѣлъ, что дѣлаютъ узелъ на веревкѣ, то положительно не удержался и сдѣлалъ прыжокъ, чтобы освободить короля; сдѣлавъ прыжокъ, я бросилъ взглядъ на дорогу, и — о счастье! — всадники мчались по дорогѣ! — пятьсотъ всадниковъ, закованныхъ въ желѣзо и на коняхъ!
Это было великолѣпное зрѣлище, какое когда-либо можно было видѣть. Ихъ перья развѣвались по вѣтру, а лучи солнца отражались на блестящемъ вооруженіи.
Когда Лаунсело нѣсколько приблизился, я махнулъ ему рукой, онъ узналъ меня по повязкѣ; затѣмъ я развязалъ узелъ веревки, снялъ повязку съ глазъ короля и громко воскликнулъ:
— На колѣни, негодяи, и привѣтствуйте короля! Кто осмѣлится ослушаться, тотъ сегодня же вечеромъ будетъ ужинать въ аду!
Я всегда употреблялъ такія выраженія, когда хотѣлъ произвести эффектъ. Лаунсело и всѣ рыцари спѣшились, взошли на эшафотъ и окружили короля. А эта изумленная толпа стояла на колѣняхъ и умоляла короля даровать ей жизнь; да, того самаго короля, надъ которымъ они еще такъ недавно смѣялись и котораго такъ жестоко оскорбляли. И когда король, стоя въ сторонѣ, принималъ всѣ воздаваемыя ему почести, одѣтый въ рубище, то я подумалъ, что дѣйствительно есть что-то особенно великое въ каждомъ королѣ.
Я былъ вполнѣ удовлетворенъ. Да, если собрать всѣ обстоятельства, то въ этомъ дѣлѣ я достигъ наибольшого эффекта.
Тутъ пришелъ и Кларенсъ своею собственною особою! Онъ говорилъ теперь совершенно современно:
— Боже, какой сюрпризъ, неправда-ли? Но я зналъ, что это такъ будетъ. Все это время я тайно заставлялъ практиковаться молодыхъ людей и теперь все только ждалъ случая, чтобы показать вамъ это.