Подъѣхавъ къ мосту, генералъ Струковъ увидѣлъ, что на встрѣчу ему, въ сопровожденіи двухъ кавалеристовъ, скачетъ какой-то бѣлокурый офицеръ, съ розовымъ лицомъ и небольшими рыжеватыми усами. Не смотря на красную феску, въ типѣ этого лица сказывалось гораздо болѣе европейскаго, чѣмъ турецкаго начала.
— Тевфикъ-паша, лива́ (бригадный генералъ), исполняющій должность начальника штаба арміи Османа-паши, — рекомендовался онъ на французскомъ языкѣ, изящно приложивъ руку къ фескѣ.
Струковъ отрекомендовался взаимно и спросилъ, имѣетъ ли онъ какія-либо полномочія отъ Османа?
Тевфикъ-паша отвѣчалъ отрицательно.
— Въ такомъ случаѣ, генералъ, чего же вы желаете, приближаясь къ нашей цѣпи?
— Армія сдается, Османъ-паша тоже.
— Это мы знаемъ, но мы не видимъ пока лица, вполнѣ уполномоченнаго для переговоровъ. Намъ нужно лицо, которое вполнѣ замѣняло бы особу вашего главнокомандующаго; объ этомъ уже писано къ вамъ.
Тевфикъ-паша заявилъ, что такъ такъ раненый Османъ положительно лишенъ всякой возможности выѣхать самъ къ генералу Ганецкому, и такъ какъ ему не хотѣлось бы помимо самого себя вручать кому бы то ни было слишкомъ важную и отвѣтственную обязанность переговоровъ о сдачѣ цѣлой арміи, то онъ покорнѣйше проситъ, не будетъ ли генералъ Ганецкій столь любезенъ — пожаловать въ шоссейную караулку, гдѣ пріютился пока турецкій главнокомандующій.
Генералъ Струковъ послалъ ординарца передать это приглашеніе по принадлежности, а Тевфикъ-паша рысью воротился назадъ, къ Осману.
Не задолго предъ этимъ у насъ былъ поданъ сигналъ отбоя стрѣльбы. Турки не стрѣляли тоже. Но тутъ, среди томительнаго ожиданія обѣихъ сторонъ, наступила нравственно очень трудная минута: обѣ стороны были нервно напряжены до послѣдней крайности и каждый человѣкъ чувствовалъ, что если вдругъ сорвется откуда нибудь случайный выстрѣлъ — одинъ только ружейный, совершенно нечаянный выстрѣлъ, — кровопролитный бой, какъ порохъ, снова вспыхнетъ въ то же мгновеніе, еще съ бо̀льшею силою и ожесточеніемъ.
Генералъ Ганецкій, казалось, испытывалъ то же самое опасеніе, а потому, подъѣхавъ къ мосту и указавъ рукой на караульный домикъ, онъ отрывисто сказалъ Струкову одно только: «ступайте!».
Струковъ далъ шпоры и поскакалъ въ гору по шоссе, около котораго валялись мертвые и раненые турки. Массы пока еще вооруженныхъ турецкихъ солдатъ въ нѣмомъ и непріязненномъ молчаніи стояли на мосту, на дорогѣ, на брустверахъ батарей и на горныхъ склонахъ.
Пробравшись сквозь тѣсныя толпы турецкихъ солдатъ и объѣхавъ нѣсколько группъ убитыхъ и раненыхъ, генералъ Струковъ приблизился къ шоссейной караулкѣ, около которой скучилась масса непріятельскихъ фронтовыхъ офицеровъ и нѣсколько пашей, беевъ, докторовъ съ повязкою «Краснаго Полумѣсяца» и личныхъ адъютантовъ Османа. Домикъ этотъ представляетъ изъ себя обыкновениую бѣлую мазанку подъ черепичною кровлей, прислоненную задомъ къ горному склону и укрытую спереди брустверомъ мостоваго укрѣпленія, которое извнутри было изрыто, словно ямами, безпорядочно-расположенными землянками. Бросивъ поводья вѣстовому казаку, Струковъ вошелъ въ сѣни караулки. Направо дверь, налѣво дверь, и прямо впереди тоже дверь, ведущая въ коровникъ, наполненный ранеными. Правая комната биткомъ набита была турецкими офицерами и наполнена облаками табачнаго дыма; на полу валялось нѣсколысо мѣдныхъ, измятыхъ подъ ногами музыкальныхъ трубъ, разсыпанные патроны, разорванные патронташи, исковерканное оружіе. Толпа эта глухо и серьезно разговаривала между собою.
— Гдѣ здѣсь Османъ-паша? — спросилъ по французски Струковъ.
Одинъ изъ ближайшихъ къ выходу офицеровъ, окинувъ его апатически равнодушнымъ взглядомъ, молча кивнулъ головою на лѣвую дверь. Струковъ отворилъ ее и переступилъ порогъ.
Въ убогой, тѣсной горенкѣ, давно уже прокоптѣлой отъ дыма большаго очага, помѣщавшагося направо отъ входа, и едва освѣщаемой двумя маленькими оконцами, откинувшись нѣсколько назадъ, къ стѣнѣ, сидѣлъ Османъ на вбитой въ землю деревянной скамейкѣ. Нравственное и физическое утомленіе сказывалось во всей фигурѣ и отчасти въ лицѣ турецкаго главнокомандующаго. Впрочемъ, лицо его было хотя и блѣдно, но спокойно. Раненая лѣвая нога Османа, освобожденная отъ сапога, лежала на пустой жестяной коробкѣ изъ-подъ патроновъ. Личный врачъ Османа, Хасибъ-бей, пожилой, высокій и широкоплечій ыужчина, склонившись на одно колѣно, заботливо осматривалъ его рану, окруженный бинтами, медикаментами, инструментальнымъ наборомъ, металлическимъ тазомъ и восточнымъ кувшиномъ съ водою. Наружность паши съ перваго же взгляда производитъ довольно пріятное впечатлѣніе. На видъ ему лѣтъ за сорокъ, и если вообразить себѣ вмѣстѣ съ этимъ сильную физически натуру, при среднемъ ростѣ и нѣкоторой дородности стана, характерный погибъ бровей, небольшіе каріе глаза съ очень умнымъ, но тихимъ выраженіемъ, широкое, здоровое лицо съ нѣсколько выдающимися верхними скулами, обрамленное небольшою темною бородою — это приблизительно будетъ портретъ Османа. Одѣтъ онъ былъ въ черный сюртукъ тонкаго сукна, съ расшитыми галуномъ рукавами; ни на шеѣ, ни въ петлицѣ ни одного ордена; съ одной стороны спускалось пальто-сакъ небрежно накинутое на плечи, сбоку висѣла кривая сабля, та самая, что̀ была ему прислана вь подарокъ отъ Султана[1]. Вдоль стѣнъ этой горенки безмолвно стоялъ цѣлый рядъ старшихъ пашей, съ почтительно и грустно потупленными головами. Здѣсь между прочимъ присутствовали ферикъ (дивизьонный генералъ) Адиль-паша, участвовавшій еще въ прошлой Восточной войнѣ — большая, красивая, спокойная и почтенная фигура; Тевфикъ-паша, получившій образованіе въ Парижѣ; Атифъ-паша, Гуссейнъ-паша, Садыкъ-паша, Эдхемъ-паша и многіе другіе. При входѣ Струкова Османъ не безъ усилія поднялся со скамейки, сдѣлалъ по восточному обычный привѣтственный знакъ и первый протянулъ вошедшему руку.
— Вы ранены, прошу васъ сѣсть, генералъ! — предупредительно поспѣшилъ сказать Струковъ, помогая ему опуститься на скамейку, и затѣмъ отрекомендовался.
Османъ пригласилъ его знакомъ садиться, но генералъ Струковъ, въ силу военнаго этикета, продолжалъ объясненіе стоя, отдавая этимъ должную дань почтенія пашѣ, какъ главнокомандующему. Вслѣдъ за генераломъ Струковымъ вошло сюда нѣсколько румынскихъ старшихъ офицеровъ, которые, только что покончивъ боевое дѣло съ турками на Опонецкихъ высотахъ, прошли со своими батальонами чрезъ непріятельскія батареи и спустились къ шоссе, въ долину.
Объясненіе между нашимъ парламентеромъ и Османомъ происходило на французскомъ языкѣ, который хотя и знакомъ отчасти турецкому полководцу, однако не на столько, чтобы можно было обойдтись безъ переводчика.
— Я сюда явился, сказалъ Струковъ, по приказанію генерала Ганецкаго, привѣтствовать ваше высокопревосходительство съ блестящею атакой и вмѣстѣ съ тѣмъ передать вамъ, что генералъ Ганецкій, не имѣя пока никакихъ приказаній отъ Его Высочества Главнокомандующаго, можетъ предложить вамъ только полную, безусловную сдачу, какъ васъ самихъ, такъ и всей вашей арміи.
Османъ выслушалъ внимательно эти слова и глубоко задумался....
Чрезъ минуту онъ тихо поднялъ голову и обращаясь къ своему врачу, съ какимъ-то покорно-фаталистическимъ выраженіемъ въ грустномъ лицѣ, проговорилъ медлительнымъ и ровнымъ тономъ:
— Дни не равны; день за днемъ слѣдуетъ, но нѣтъ двухъ сходныхъ: одинъ — счастливый, другой — несчастливый…
А затѣмъ, поднявъ спокойный взоръ на Струкова, прибавилъ съ подавленнымъ вздохомъ и слегка склоняя голову:
— Я вполнѣ покоряюсь желаніямъ Главнокомандующаго вашей арміи.
Эти тихо произнесенныя слова, очевидно стоившія Осману не малой внутренней борьбы, сопровождались нервнымъ подергиваніемъ его лица, внушавшаго невольное сочувствіе къ злополучному полководцу.
— Паша, на все воля Всевышняго, — столь же тихо проговорилъ ему Струковъ.
По всему было замѣтно, что испытавъ столько удачъ въ теченіи четырехъ мѣсяцевъ, Османъ-паша и на этотъ разъ надѣялся на свое умѣнье, энергію и счастіе. Первыя два качества сопровождали его до послѣдней минуты боя, но послѣднее измѣнило… Не демонстрацію ради оправданія своего военнаго имени предпринималъ сегодня турецкій главнокомандующій; нѣтъ, онъ дѣйствительно вѣровалъ въ свою счастливую звѣзду, дѣйствительно былъ убѣжденъ въ удачѣ прорыва, иначе не зачѣмъ бы ему было отдавать приказаніе офицерамъ забирать весь ихъ багажъ, всѣ военные запасы и тащить съ собою громадные частные обозы плевненскихъ обывателей-турокъ. И притомъ ему ровно ничего не было еще извѣстно объ успѣхахъ генерала Гурко въ Балканахъ, о взятіи Врацы и Этрополя, о занятіи Орханіэ и Врачеша; онъ считалъ путь на Софію, равно какъ и путь на Виддинъ совершенно свободными въ тылу нашей линіи обложенія.
Получивъ отъ Османа изъявленіе полной покорности волѣ Его Высочества, Струковъ тотчасъ же послалъ за генераломъ Ганецкимъ. Хасибъ-бей между тѣмъ принялся доканчивать перевязку. Османъ въ глубокомъ раздумьи сидѣлъ молча и понуро; молча и серьезно продолжалъ стоять вдоль стѣнъ и рядъ почтительныхъ пашей, ловя изъ-подлобья внимательнымъ взглядомъ малѣйшее выраженіе мысли или оттѣнокъ чувства на спокойно-отуманенномъ лицѣ главнокомандующаго.
Черезъ полчаса пріѣхалъ начальникъ нашего завидскаго отряда. Перестуня порогъ, почтенный генералъ, только что вышедшій побѣдителемъ изъ роковаго, рѣшительнаго боя, снялъ со своей сѣдой головы лейбъ-финляндскую фуражку[2] и съ присущею ему простотою стараго солдата, открыто и радушно протянулъ руку вставшему съ мѣста Осману. Оба они крѣпко, какъ друзья, пожали руки другъ другу.
— Поздравляю васъ! — сказалъ Ганецкій, какъ всегда, отрывисто и громко, смотря въ глаза Осману яснымъ и привѣтливымъ взглядомъ. — Поздравляю! Вы чудно вели атаку!... Прикажите класть оружіе.
И проговоривъ это, онъ сѣлъ на широкую скамью рядомъ съ Османомъ. Прошло съ минуту въ полномъ молчаніи, въ теченіи котораго оба недавніе противника время отъ времени только искоса вскидывались другъ на друга пытливыми взглядами, какъ бы изучая одинъ другаго. Напряженное молчаніе становилось наконецъ тягостнымъ. Турецкіе паши хотя и слышали послѣднее приглашеніе генерала Ганецкаго, но никто изъ нихъ не тронулся отдать войскамъ приказаніе о сдачѣ оружія: видимо, никто не рѣшался произнести послѣднее роковое слово.
— Ваше превосходительство, — взглянувъ на карманные часы, обратился Струковъ къ генералу Ганецкому, — уже пятый часъ, будетъ поздно… Не благоволите ли подтвердить ваше приказаніе?
Тогда генералъ Ганецкій поручилъ ему повторить черезъ драгомана свое требованіе.
Османъ тяжело поднялъ руку и обратясь взглядомъ къ Адиль-пашѣ, повелительно махнулъ ему въ направленіи двери.
Адиль-паша почтительно и скорбно поклонился, сложивъ на груди ладони, и въ сопровожденіи генерала Струкова вышелъ изъ караулки для отдачи тягостнаго приказанія.
Затѣмъ Османъ, какъ-то встрепенувшись внутренно, быстрымъ движеніемъ снялъ съ себя саблю, раздумчиво поглядѣлъ на нее, какъ бы прощаясь, тихо вздохнулъ и молча подалъ завѣтное оружіе генералу Ганецкому.
Между тѣмъ Адиль-паша, взобравшись на пригорокъ, будто мулла съ высоты минарета, закричалъ что-то войскамъ и замахалъ руками, показывая жестомъ, чтобы люди снимали съ себя и клали на землю свое оружіе. Тутъ наступила крайне критическая минута нѣмаго протеста и сопротивленія. Толпы непріятельскихъ солдатъ стояли, словно бы на нихъ столбнякъ вдругъ нашелъ. Они ясно слышали крики настойчиваго приказанія сѣдобородаго, почтеннаго Адиля, но никто изъ нихъ и не подумалъ слагать оружіе. Потребовалось энергическое вмѣшательство офицеровъ, изъ которыхъ ближайшіе къ караулкѣ первыми побросали въ общую кучу свои сабли и револьверы и затѣмъ направились къ своимъ таборамъ понукать къ тому же аскеровъ. Съ явною неохотой и медлительными, лѣнивыми шагами стали наконецъ отовсюду сходиться къ шоссе солдаты и сваливать въ безпорядочныя кучи свои прекрасныя скорострѣлки, и въ этомъ рѣзкомъ звукѣ, съ которымъ стукались о камни падающія ружья, явно сказывалась глубокая досада, съ какою эти оборванные, истощенные долгими трудами и голодомъ люди разставались со своимъ вооруженіемъ. Не только скорострѣлки, но и кожанные подсумки, и суконные патронташи, срывая съ себя, швыряли и разметывали они по всему полю и разсыпали цѣлыя массы металлическихъ патроновъ, втаптывая ихъ ногами въ размокшую почву. Множество ружей кидали не разряженными, отъ чего, при паденіи ихъ, нерѣдко раздавались, то тамъ, то сямъ, случайные выстрѣлы. Наши войска въ это время все ближе и ближе подходили со всѣхъ сторонъ и покрывали своими стройными рядами все окружающее пространство рѣчнаго берега, долину и возвышенности. Турки были оцѣплены полнымъ кольцомъ и ни одному изъ нихъ не было уже никакого выхода изъ этого роковаго круга.
Вскорѣ подъѣхали къ караулкѣ генералы Скобелевы — отецъ и сынъ — командированные сюда Великимъ Княземъ, чтобы принять въ свое распоряженіе городъ и сдавшуюся армію. Скобелевъ 2‑й назначенъ былъ военнымъ губернаторомъ Плевны и всего района ея укрѣпленій, а отцу его поручено ближайшее наблюденіе за порядкомъ сдачи войскъ, пріемъ оружія, обозовъ и снаряженія турецкой арміи, и вообще главное начальствованіе надъ всѣмъ пространствомъ поля послѣдней бнтвы. Оба они вошли въ караулку и познакомились съ Османомъ, которому нашъ «бѣлый генералъ» хорошо уже былъ извѣстенъ, если и не лично, то на дѣлѣ. Они разговорились, и М. Д. Скобелевъ между прочимъ высказалъ Осману черезъ переводчика:
— Скажите пашѣ, что каждый человѣкъ, по натурѣ, болѣе илн менѣе завистливъ, и я, какъ военный, завидую Осману въ томъ, что онъ имѣлъ случай оказать своему отечеству важную услугу, задержавъ насъ четыре мѣеяца подъ Плевной.
Османъ поблагодарилъ его величаво-красивымъ турецкимъ жестомъ и отвѣтилъ со скромною улыбкой:
— Генералъ еще такъ молодъ годами и между тѣмъ успѣлъ уже такъ много и хорошо заявить себя на военномъ поприщѣ, что я не сомнѣваюсь — если и не я, то можетъ быть мои дѣти отдадутъ ему почтеніе, какъ фельдмаршалу русской арміи.
Пробывъ около получаса въ караулкѣ, генералы Скобелевы и Ганецкій простились съ Османомъ и, въ ожиданіи прибытія Главнокомандующаго, направились за Видъ, къ войскамъ гренадерскаго корпуса, а генералъ Струковъ предложилъ Осману отправиться въ Плевну, предполагая, что Великій Князь поѣдетъ изъ города къ Виду по шоссе и такимъ образомъ турецкій главнокомандующій встрѣтится Его Высочеству на дорогѣ. Къ караулкѣ подкатила собственная коляска Османа, запряженная парою прекрасныхъ блѣдно-буланыхъ лошадей въ англійскихъ шорахъ, съ чалмоноснымъ, красиво одѣтымъ кучеромъ-арнаутомъ на козлахъ. Любопытныя толпы русскихъ и турокъ, перемѣшиваясь между собою, плотно окружали домикъ и коляску. Турецкіе офицеры на рукахъ вынесли изъ караулки своего раненаго предводителя и заботливо усадили его въ экипажъ. Врачъ Хасибъ-бей почтительно помѣстился противъ паши, на переднемъ сидѣньи. Османъ отдалъ прощальный поклонъ окружавшей его толпѣ соратниковъ, арнаутъ щелкнулъ бичемъ и ретивые кони красиво тронулись съ мѣста. Впереди шелъ конвойный взводъ румынскихъ каларашей, а позади — взводъ нашихъ бугскихъ уланъ, подъ командою корнета Бакунина. Генералъ Струковъ ѣхалъ верхомъ рядомъ съ экипажемъ, турецкая свита Османа, въ составѣ всего его штаба, слѣдовала тоже верхами вокругъ коляски. Здѣсь въ особенности выдавался красивымъ костюмомъ одинъ изъ пашей, гарцовавшій нѣсколько впереди прочихъ на кровномъ сѣромъ арабскомъ жеребцѣ, уборъ котораго разукрашенъ былъ золотыми бляхами, бирюзой и алыми шелковыми кистями. За этимъ пашою, тоже на хорошей лошади, слѣдовалъ мальчикъ-нукеръ, разряженный еще роскошнѣе, чѣмъ его господинъ и привлекавшій на себя общіе взоры своею замѣчательною, чисто женственною красотою, такъ что многіе предполагали — ужь не армянка, или не гречанка ли, переодѣтая въ нукера. Позади многочисленной группы турецкаго штаба потянулись на славныхъ, крѣпкихъ лошакахъ офицерскіе вьючные багажи, негры, феллахи, арнауты, аскеры и всякая прислуга. Всѣмъ этимъ пестрымъ поѣздомъ командовалъ румынскій полковникъ Полизо. Увидя впереди себя конныхъ каларашей, Османъ нѣсколько поморщился и скромно заявилъ Струкову, что такъ какъ онъ сдался русскимъ, то ему было бы гораздо пріятнѣе, еслибы его конвоировали только русскіе.
— Это распоряженіе не отъ меня зависѣло, — отвѣчалъ генералъ Струковъ, — впрочемъ, позади въ конвоѣ слѣдуютъ русскіе уланы.
По видимому, сообщеніе о русскихъ уланахъ помирило нѣсколько знаменитаго плѣнннка съ необходимостію слѣдовать подъ непріятнымъ ему румынскимъ конвоемъ.
Поѣздъ прошелъ по шоссе уже порядочное разстояніе, какъ вдругъ надъ Видомъ орлинымъ кличемъ прокатилось отъ края до края горъ и долины громоносное, побѣдно-радостное «ура» русской арміи. То Великій Князь Главнокомандующій примчался верхомъ изъ-за Вида къ русскимъ колоннамъ и поздравлялъ войска съ побѣдой.
Коляску Османа со всѣмъ его штабомъ повернули назадъ и повели на встрѣчу Великому Князю.
Примѣчанія[править]
- ↑ Осману-пашѣ было разновременно пожаловано за храбрость двѣ сабли; въ настоящую минуту на немъ была надѣта первая; вторая же, осыпанная брилліантами, еще не успѣла дойдти по назначенію и осталась въ Софіи.
- ↑ Генералъ Ганецкій обыкновенно носитъ форму лейбъ-гвардіи Финляндскаго полка, которымъ нѣкогда онъ командовалъ и съ которымъ дѣлалъ кампанію 1863 года.