Анна Каренина (Толстой)/Часть I/Глава XXX/ДО
| ← Часть I, глава XXIX | Анна Каренина — Часть I, глава XXX | Часть I, глава XXXI → |
| Источникъ: Левъ Толстой. Анна Каренина. — Москва: Типо-литографія Т-ва И. Н. Кушнеровъ и К°, 1903. — Т. I. — С. 133—136. |
Страшная буря рвалась и свистѣла между колесами вагоновъ по столбамъ изъ-за угла станціи. Вагоны, столбы, люди, все, что было видно, было занесено съ одной стороны снѣгомъ и заносилось все больше и больше. На мгновеніе буря затихла, но потомъ опять налетала такими порывами, что, казалось, нельзя было противостоять ей. Между тѣмъ какіе-то люди бѣгали, весело переговариваясь, скрипя по доскамъ платформы и безпрестанно отворяя и затворяя большія двери. Согнутая тѣнь человѣка проскользнула подъ ея ногами, и послышались звуки молотка по желѣзу. „Депешу дай!“ раздался сердитый голосъ съ другой стороны изъ бурнаго мрака. „Сюда пожалуйте! № 28!“ кричали еще разные голоса, и занесенные снѣгомъ пробѣгали обвязанные люди. Какіе-то два господина, съ огнемъ папиросъ во рту, прошли мимо нея. Она вдохнула еще разъ, чтобы надышаться, и уже вынула руку изъ муфты, чтобы взяться за столбикъ и войти въ вагонъ, какъ еще человѣкъ въ военномъ пальто подлѣ нея самой заслонилъ ей колеблющійся свѣтъ фонаря. Она оглянулась и въ ту же минуту узнала лицо Вронскаго. Приложивъ руку къ козырьку, онъ наклонился передъ ней и спросилъ, не нужно ли ей чего-нибудь, не можетъ ли онъ служить ей. Она довольно долго, ничего не отвѣчая, вглядывалась въ него и, несмотря на тѣнь, въ которой онъ стоялъ, видѣла, или ей казалось, что видѣла, и выраженіе его лица и глазъ. Это было опять то выраженіе почтительнаго восхищенія, которое такъ подѣйствовало на нее вчера. Не разъ говорила она себѣ эти послѣдніе дни и сейчасъ только, что Вронскій для нея одинъ изъ сотенъ вѣчно однихъ и тѣхъ же, повсюду встрѣчаемыхъ молодыхъ людей, что она никогда не позволитъ себѣ и думать о немъ; но теперь, въ первое мгновеніе встрѣчи съ нимъ, ее охватило чувство радостной гордости. Ей не нужно было спрашивать, зачѣмъ онъ тутъ. Она знала это такъ же вѣрно, какъ если бы онъ сказалъ ей, что онъ тутъ для того, чтобы быть тамъ, гдѣ она.
— Я не знала, что вы ѣдете. Зачѣмъ вы ѣдете? — сказала она, опустивъ руку, которою взялась было за столбикъ. И неудержимая радость и оживленіе сіяли на ея лицѣ.
— Зачѣмъ я ѣду? — повторилъ онъ, глядя ей прямо въ глаза. — Вы знаете, я ѣду для того, чтобы быть тамъ, гдѣ вы, — сказалъ онъ, — я не могу иначе.
И въ это же время, какъ бы одолѣвъ препятствія, вѣтеръ посыпалъ снѣгъ съ крышъ вагоновъ, затрепалъ какимъ-то желѣзнымъ оторваннымъ листомъ, и впереди плачевно и мрачно заревѣлъ густой свистокъ паровоза. Весь ужасъ метели показался ей еще болѣе прекрасенъ теперь. Онъ сказалъ то самое, чего желала ея душа, но чего она боялась разсудкомъ. Она ничего не отвѣчала, и на лицѣ ея онъ видѣлъ борьбу.
— Простите меня, если вамъ непріятно то, что я сказалъ, — заговорилъ онъ покорно.
Онъ говорилъ учтиво, почтительно, но такъ твердо и упорно, что она долго не могла ничего отвѣтить.
— Это дурно, что вы говорите, и я прошу васъ, если вы хорошій человѣкъ, забудьте, что́ вы сказали, какъ и я забуду, — сказала она наконецъ.
— Ни одного слова вашего, ни одного движенія вашего я не забуду никогда и не могу…
— Довольно, довольно! — вскрикнула она, тщетно стараясь придать строгое выраженіе своему лицу, въ которое онъ жадно всматривался. Взявшись рукой за холодный столбикъ, она поднялось на ступеньки и быстро вошла въ сѣни вагона. Но въ этихъ маленькихъ сѣняхъ она остановилась, обдумывая въ своемъ воображеніи то, что было. Не вспоминая ни своихъ, ни его словъ, она чувствомъ поняла, что этотъ минутный разговоръ страшно сблизилъ ихъ; и она была испугана и счастлива этимъ. Постоявъ нѣсколько секундъ, она вошла въ вагонъ и сѣла на свое мѣсто. То напряженное состояніе, которое ее мучило сначала, не только возобновилось, но усилилось и дошло до того, что она боялась, что всякую минуту порвется въ ней что-то слишкомъ натянутое. Она не спала всю ночь. Но въ томъ напряженіи и тѣхъ грезахъ, которыя наполняли ея воображеніе, не было ничего непріятнаго и мрачнаго; напротивъ, было что-то радостное, жгучее и возбуждающее. Къ утру Анна задремала, сидя въ креслѣ, и когда проснулась, то уже было свѣтло, и поѣздъ подходилъ къ Петербургу. Тотчасъ же мысли о домѣ, о мужѣ, о сынѣ и заботы предстоящаго дня и слѣдующихъ обступили ее.
Въ Петербургѣ, только что остановился поѣздъ и она вышла, первое лицо, обратившее ея вниманіе, было лицо мужа. „Ахъ, Боже мой! отчего у него стали такія уши?“ подумала она, глядя на его холодную и представительную фигуру и особенно на поразившіе ее теперь хрящи ушей, подпиравшіе поля круглой шляпы. Увидавъ ее, онъ пошелъ къ ней навстрѣчу, сложивъ губы въ привычную ему, насмѣшливую улыбку и прямо глядя на нее большими усталыми глазами. Какое-то непріятное чувство щемило ей сердце, когда она встрѣтила его упорный и усталый взглядъ, какъ будто она ожидала увидѣть его другимъ. Въ особенности поразило ее чувство недовольства собой, которое она испытала при встрѣчѣ съ нимъ. Чувство то было домашнее, знакомое чувство, похожее на состояніе притворства, которое она испытывала въ отношеніяхъ къ мужу; но прежде она не замѣчала этого чувства, теперь она ясно и больно сознала его.
— Да, какъ видишь, нѣжный мужъ, нѣжный, какъ на другой годъ женитьбы, сгоралъ желаніемъ увидѣть тебя, — сказалъ онъ своимъ медлительнымъ тонкимъ голосомъ и тѣмъ тономъ, который онъ всегда почти употреблялъ съ ней, — тономъ насмѣшки надъ тѣмъ, кто бы въ самомъ дѣлѣ такъ говорилъ.
— Сережа здоровъ? — спросила она.
— И это вся награда, — сказалъ онъ, — за мою пылкость? Здоровъ, здоровъ…