a. Давно было—странствовалъ по землѣ Христосъ съ двѣнадцатью апостолами. Шли они разъ какъ-бы простые люди, и признать нельзя было, что это Христосъ и апостолы. Вотъ пришли они въ одну деревню и попросились на нос(ч)легъ къ богатому мужику[1]. Богатой мужикъ ихъ не пустилъ: „вонъ тамъ живетъ вдова, она нищихъ пускаетъ; ступайте къ ней“. Попросились они ночевать у вдовы, а вдова была бѣдная, пребѣднѣющая! Ничего-то у ней не было; только была махонькая краюшечка хлѣбца, да съ горсточку мучицы; была у ней еще коровка, да и та безъ молока—не отелилась къ тому сроку. „У меня, батюшки, говоритъ вдова, избенка малая, и лечь-то вамъ негдѣ“!—Ничего, какъ-нибудь упокоимся. Приняла вдова странниковъ и не знаетъ, чѣмъ напитать ихъ. „Чѣмъ же мнѣ покормить васъ, родимыхъ, говоритъ вдова; всего-на-всего есть у меня одна махонькая краюшечка хлѣбца да съ горсточку мучицы, а корова не привела еще теленочка, и молока нѣтуть: все жду—вотъ отелится… Не взыщите на хлѣбѣ на соли!“—И, бабушка! сказалъ Спаситель, не кручинься, всѣ будемъ сыты. Давай что есть, мы и хлѣбушка поѣдимъ: все, бабушка, отъ Бога… Вотъ сѣли они за столъ, стали ужинать, одной краюшечкой хлѣбца всѣ напитались, еще и ломтей эва сколько осталось! „Вотъ, бабушка, ты говорила, что нечѣмъ будетъ накормить, сказалъ Спаситель; гляди-ка, мы всѣ сыты, да и ломти еще остались. Все, бабушка, отъ Бога…“ Переночевали Христосъ и апостолы у бѣдной вдовы. На утро говоритъ вдова своей невѣсткѣ: „подь, поскреби мучицы въ закромѣ, авось наберешь съ горсточку на блины покормить странниковъ“. Невѣстка сходила и несетъ муки таки порядочную махотку[2]. Старуха не надивится, откуда взялось столько; было чуть-чуть, а таперьча и на блины хватило, да еще невѣстка говоритъ: „тамъ въ закромѣ и на другой разъ осталось“. Напекла вдова блинковъ и подчуетъ Спасителя и апостоловъ: „кушайте, родимые, чѣмъ Богъ послалъ…“—Спасибо, бабушка, спасибо![3].
Поѣли они, попрощались съ бѣдною вдовою и пошли себѣ въ путь. Идутъ эдакъ по дорогѣ, а въ сторонѣ отъ нихъ сидитъ на пригоркѣ сѣрый волкъ; поклонился онъ Христу и сталъ просить себѣ ѣды: „Господи, завылъ, я ѣсть хочу! Господи, я ѣсть хочу!“—Пойди, сказалъ ему Спаситель, къ бѣдной вдовѣ, съѣшь у нее корову съ теленкомъ. Апостолы усумнились и сказали: „Господи, за что-же велѣлъ ты зарѣзать у бѣдной вдовы корову? Она такъ ласково приняла и накормила насъ; она такъ радовалась, ожидаючи отъ своей коровы теленочка: было бы у ней молочко—пропитаніе на всю семью.“—Такъ тому быть должно! отвѣчалъ Спаситель, и пошли они дальше. Волкъ побѣжалъ и зарѣзалъ у бѣдной вдовы корову; какъ узнала о томъ старушка, она со смиреньемъ промолвила: „Богъ далъ, Богъ и взялъ; его святая воля!“ Вотъ идутъ Христосъ и апостолы, а на встрѣчу имъ катится по дорогѣ бочка съ деньгами[4]. Спаситель и говоритъ: „катись, бочка, къ богатому мужику[5] во дворъ!“ Апостолы опять усумнилися: „Господи! лучше-бъ велѣлъ ты этой бочкѣ катиться во дворъ къ бѣдной вдовѣ; у богатаго и такъ всего много!“—Такъ тому быть должно! отвѣчалъ имъ Спаситель, и пошли они дальше. А бочка съ деньгами прикатилась прямо къ богатому мужику во дворъ; мужикъ взялъ, припряталъ эти деньги, а самъ все недоволенъ: хоть бы еще столько-же послалъ Господь, думаетъ про себя. Христосъ и апостолы идутъ себѣ да идутъ. Вотъ въ полдень стала большая жара, и захотѣлось апостоламъ испить. „Іисусе! мы пить хочемъ,“ говорятъ они Спасителю. „Ступайте, сказалъ Спаситель, вотъ по этой дорожкѣ, найдете колодезь и напейтеся“.
Апостолы пошли; шли-шли, и видятъ колодезь. Заглянули въ него: тамъ-то срамота, тамъ-то сквернота—жабы, змѣи, лягва… тамъ-то нехорошо! Апостолы, не напившись, скоро воротились назадъ къ Спасителю. „Чтожъ испили водицы?“ спросилъ ихъ Христосъ.—Нѣтъ, Господи! „Отчего?“ Да ты, Господи, указалъ намъ такой колодезь, что и посмотрѣть-то въ него страшно. Ничего не отвѣчалъ имъ Христосъ, и пошли они впередъ своею дорогою. Шли-шли; апостолы опять говорятъ Спасителю: „Іисусе! мы пить хочемъ“. Послалъ ихъ Спаситель въ другую сторону: „вонъ видите колодезь, ступайте и напейтесь“. Апостолы пришли къ другому колодезю: тамъ-то хорошо! тамъ-то прекрасно! растутъ деревья чудесныя, поютъ птицы райскія, такъ-бы и не ушелъ оттудова! Напились апостолы,—а вода такая чистая, студеная да сладкая!—и воротились назадъ. „Что такъ долго не приходили?“ спрашиваетъ ихъ Спаситель.—Мы только напились, отвѣчаютъ апостолы, да побыли тамъ всего три минуточки. „Не три минуточки вы тамъ побыли, а цѣлыхъ три года, сказалъ Господь. Каково въ первомъ колодезѣ—таково худо будетъ на томъ свѣтѣ богатому мужику, а каково у другого колодезя—таково хорошо будетъ на томъ свѣтѣ бѣдной вдовѣ!“[6] (Всѣ три легенды записаны издателемъ въ Воронежской губерніи, Бобровскомъ уѣздѣ).
b. Въ давніи времена ходывъ по земли Богъ и зъ святымъ Мыколаемъ и святымъ Петромъ, и уже святый Петро совсимъ обдерся[7], такъ, що й не стало на јому ныякого шматя[8]. А Господь каже ему: „пиды, Петре, та украды соби шматя дѣ-ныбудь на тыну, тай прислухайся—чы буде за те лаяты тебе хозяйка, чы ни?“ Отъ св. Петро пишовъ и покравъ повишане на тынови людьскее шматя, и убрався пишовъ до Бога, тай каже: „я вже укравъ шматя, алы-жъ хозяйка мене за тее не лаяла, а тильки оглядывшысь сказала: нехай јому Богъ звыдыть и избачить!“ А Богъ, выслухавъ цее, тай каже: „ну добре, колы такъ!“—Отъ Богъ, св. Петро и св. Мыколай вси зашлы въ обидранную хату до одной найбиднищой вдовы-мужычки, упросылысь въ ней на ничь и сталы спрошуваты: „чы ныма чого у тебе поисты?“ А хозяйка одвичае: „ныма въ мене ничого. Я бидная, хлибъ соби заробляю, и тильки маю хлиба—що одынъ окрайчыкъ на полыци“. А Богъ до нея каже: „дай же намъ хоть борщу“. Вона зновъ одвичае: „та ныма у мене ни якой стравы[9], и ничогисынько не варыла“. Отъ Богъ зновъ сказавъ: „погляды лышъ, молодыце, добре въ пичи, може чы не найдешъ тамъ чого-ныбудь“. Вона все таки не хоче того слухаты, а дали Богъ якъ причыпывся добре до неи: „таки погляды въ пичь, та погляды“.—Отъ вона, абы витчыпытьця, иде до печи; колы заглянула туда въ пичь, ажъ тамъ богацько всякой всячыны—понаварывано разной хорошой стравы и варынухи. Тай каже вона: „що це такее на свити значытъ, я не топыла, ажъ богацько есть понаварывано всякой всячыны?“ Отъ вона повынмала все съ печи, и вси воны понајидалысь, тай полягалы спаты; а хозяйка все не знала, що то Богъ прійшовъ до неи. На другый день вранци Богъ, св. Петро и св. Мыколай повставалы, подяковалы гарно[10] хозяйци, тай пишлы дальше, и почулы воны высильне гранье[11]: ажъ надходять воны туда, колы дывятця, а тамъ высилья у одного богатаго мужыка. Отъ св. Мыколай каже: „Господы мылостывый! ходимъ же и мы на те высилья, чы не дадутъ и намъ по чарци горилки та чого појисты?“ А Богъ каже: „добре, ходымъ“. Отъ воны пишлы туда замисть старцивъ, буцимъ[12] просыты мылостыни, а богатый хозяинъ теи хаты оглянувшысь до ныхъ, тай зновъ ставъ частуваты за столомъ своихъ высильныхъ гостей, богатыхъ хозяинивъ, а дали ставъ гукаты на свою жинку: „а дай лышъ тамъ старцямъ мылостыни“. А жинка јого—така въ убраньи, щой куды!—закрычала сердыто: „ты гляды своихъ людей, що частуешъ[13], и не оглядайся до старцивъ; бо якъ ты принадышъ сыхъ дидивъ[14], то й не будутъ черезъ ныхъ двери зачынятьця!“[15] Дали погодывши, той хозяинъ якъ оглянувшись побачывъ, що довго старци стоять въ хати, та нагумонивъ[16] добре на свою жинку,—ажъ тоди вона дала тымъ старцямъ по маленькій чароци горилки и по шматочку хлиба, тай выпроводыла ихъ за двери. Отъ Богъ зъ св. Петромъ и Мыколаемъ идучи звиттыля,[17] тай каже Богъ: „ну тай богатый же цей чоловикъ, що мы булы въ него на высильи, алы-жъ и крѣпко винъ скупый, a јого жинка ище гирше скупища и дуже велыка злоѣдныця, та и обое воны не вмиють въ счастьи шануватысь[18] и не хотять помогаты другымъ биднымъ людямъ“. Отъ Богъ зъ св. Петромъ и Мыколаемъ пишлы щляхомъ[19] и на поли полягалы спочываты, ажъ прибигъ до ныхъ вовкъ, тай просыть Бога: „дай мини, Господы, що појисты; бо я цилые сутки нычого не јивъ и дуже охлявъ[20] зъ голоду“. Богъ выслухавъ цее, тай говорыть: „пиды, вовче, въ село; тамъ есть найбиднища вдова-мужычка, що мы въ неи ночувалы; у неи есть одна тильки ряба корова, то визьмы ту корову тай изъјижъ“. А св. Мыколай начавъ просыть Бога: „Господы милостивый! нащо-жъ обиждаты бидную вдову, нехай вовкъ не бере въ неи послидней коровы, бо вона буде гирько плакать и мучытьця; а лучше нехай вовкъ возме яку-ныбудь скотыну у того богатыря[21], дѣ мы булы на высильи, бо винъ богатый чоловикъ та ще й дуже скупый“. А Богъ каже: „не можно такъ! нехай возме корову у самой теи бидной вдовы; нехай вона до время плаче та гирько бидуе[22], бо вона на симъ свити талану не мае“. Отъ вовкъ побигъ до неи, а воны полягалы спаты. Св. Мыколай и ставъ жаловаты бидной вдовы, тай начавъ винъ придумуваты, якъ-бы ухытрытьця и помогты для неи, а дали надумавъ и подывывся, що Богъ уже спыть (а Богъ все знае, та навмысне буцимъ[23] спыть), отъ св. Мыколай взявъ та мерщій[24] побигъ на впереймы[25] вовка другою стороною, щобъ вмазаты вдовыну корову болотомъ[26], щобъ та корова була чорна, а не ряба, щобъ не зъјивъ јіи вовкъ. И якъ прибигъ туды св. Мыколай, отъ скорійще болотомъ и обмазавъ ту корову, такъ що вона зробылась чорна, тай заразъ вернувся назадъ до Бога. А Богъ скоро вставъ буцимъ ничого не знае, и каже до св. Петра и Мыколая: „а що вставайте уже, та ходымъ“. И тильки що хотилы воны идты дальше, ажъ зновъ прибигъ до ныхъ той самый вовкъ и каже: „ныма, Господы, у теи бидной вдовы рябой коровы, а тильки есть у неи одна чорна“. Отъ Богъ все уже знае, тай каже: „ну такъ изъјижъ ту чорну корову“. А св. Мыколай бачить, що ничого не вдіе[27], тай замовчавъ. Отъ вовкъ побигъ до чорной коровы, а Богъ зъ Петромъ и Мыколаемъ началы идты шляхомъ. Отъ идуть воны та идуть, ажъ катытьця противъ ныхъ бочка, а св. Мыколай пытае: „що це таке, Господы, катытьця и куды?“ Господь одвичае: „це катытьця бочка съ сребромъ и златомъ до того богатыря, що мы булы у него на высильи, бо такій јого таланъ и така јого доля; алы все јого счастя буде на симъ свити!“ А св. Мыколай давай просить, каже: „Господы мылостывый, удилы-жъ съ цей бочки або зъ макитерку[28] для теи бидной вдовы, дѣ мы ночувалы; въ неи-жъ вовкъ и послиднюю корову зъјивъ“. А Богъ одвичае: „ни, того не можно! бо цей таланъ данъ одному тильки тому богатырови“. Отъ св. Мыколай вже замовчавъ, и началы идты дальше; ишли та ишли, ажъ св. Мыколай захотивъ дуже пыты воды тай каже: „ахъ, якъ мыни хочетця пыть!“ А Богъ говорыть јому: „колысь я проходывъ чрезъ оцей яръ, що недалеко видъ насъ выдно, тамъ я бачывъ крыныцю[29]. Иды туда, тай напьешься воды“. Колы пишовъ св. Мыколай туда въ яръ, ажъ тамъ коло крыныци побачывъ такого богацько темнаго та сираго страшеннаго гаду, такого сердытаго, що ажъ кышыть; отъ винъ злякався[30] дуже тай насылу звиттыля утикъ[31]. А Богъ пытае: „чого ты, Мыколаю, такъ ныначе злякався, ажъ поблиднивъ съ переполоху[32], и мабудь[33] не пывъ воды?“ А св. Мыколай одвичае: „не могъ я напытьця, та ще й якъ побачывъ, що тамъ есть такого богацько страшеннаго гаду, то насылу я звиттыля утикъ“. Отъ Богъ выслухавъ цее тай сказавъ: „ну, ходымъ же дали!“ И прошлы воны дальше зъ пятыро гинъ[34], або бильше, тай Богъ зновъ каже до св. Мыколая: „иды у цей другый ярокъ, тамъ повная буде крыныця; то вже тамъ напьесся воды“. Отъ св. Мыколай пишовъ туда: колы надходыть въ той яръ, яжъ тамъ побачывъ такій ще гиршый гадъ, та такого-жъ јого превелыкая сыла и дуже богацько, та ще й далеко злищій, якъ попереду бачывъ, такъ що ныначе горыть трава. И св. Мыколай завсимъ перелякався та побиливъ, и насылу велыку звиттыль утикъ, такъ ныначе на јому волосья и одежа загорилася! И прійшовъ до Бога тай съ переляху[35] насылу разсказавъ, що не можно тамъ напытысь воды, бо ще й гиршей тамъ есть гадъ и далеко злищій отъ першого гаду, що винъ бачывъ попереду. А Богъ каже: „ну колы такъ, то ходымъ же дальше“. Отъ воны пошлы дальше и довго ишлы, ажъ побачылы вдали третій ярокъ ныначе съ садкомъ; тай Богъ каже: „ну иды-жъ, Мыколаю, въ той ярокъ, дѣ бачышъ—садокъ выдно, а вже тамъ певне[36] напьесся воды“. Колы св. Мыколай пишовъ туда, ажъ тамъ такая прихорошая крыныця зъ пригожою водою, а надъ тею крыныцею и скризь тамъ такіи разніи, прихорошіи, пахнючіи цвиткы та ягоды, яблуки, хвыги, мындалы, розынкы[37] и всякая овощь, а птыци такъ хороше спивають та щебечуть разными голосами, и таке все тамъ занымательне, що й сказаты и пропысаты не можно. Отъ св. Мыколай не знавъ, що й робыты, чы воду пыты, чы любоватыся та прыглядуватысь; напьетця трохы пахнючой воды, тай оставыть пыты, та все разглядае. И винъ трычи такъ потрохы пывъ тую воду, та все разглядувавъ, и не щувся[38]—що винъ не въ примиту пробувъ тамъ цилыхъ тры рокы[39], якъ ныначе одну мынуту тамъ бувъ. Ажъ прыходыть туды Господь Богъ тай каже јому: „що це ты, Мыколаю, такъ довго тутъ сыдышъ, що прошло тому тры рокы, якъ ты пишовъ сюды пыть воды?“ И каже Богъ: „а я тебе не дождався тай покынувъ, и далеко уже я выходывъ съ пивъ-свита, покы зновъ до тебе вернувся“. Отъ св. Мыколай выслухавши цее, тай одвичае: „Господы мылостывый! що це таке значыть, що коло переднищыхъ двохъ крыныць, куды я попереду ходывъ пыть воды, есть тамъ богацько страшеннаго гаду, що й прыступить страшно; а тутынька въ третимъ яру такъ дуже прихорошая крыныця зъ водою и все тутынька росте дуже гарная пахнючая всякая всячина, що й не можно налюбоватысь и наслухатьця птычаго щебетаня, що й любуйся, прислухайся тай ще того хочитця?“—А Богъ одвичае јому: „оце-же знай, що переднищый яръ, дѣ ты бачывъ богацько злого страшнаго гаду, то тее мисто называитця пекломъ и воно опредиляно для того богатыря, що мы булы у него на высильи, а другій яръ, дѣ есть еще гиршій пристрашенный гадъ, то также приготовано пекло для жинки того-же богача, бо јого жинка ище гирша видъ свого чоловика[40]; а якъ воны не вмилы въ счастія жыты, добре шановатысь, и не хотилы помогаты биднымъ людямъ, то за тее по смерти будутъ вично мучытьця въ тыхъ пеклахъ. А оце третій яръ, дѣ ты, Мыколаю, пывъ воду, тай довго такъ тутъ забарывся[41] черезъ тее, що тутынька дуже хороше, называетця рай, опредиляный для теи бидной вдовы, що мы въ неи ночувалы, бо вона на симъ свити цилый викъ гирько бидовала, терпила та плакала, но була добрая жинка и честна́я,—то за тее по смерти буде маты въ симъ раю вичное прибогатое счастье. Отъ бачь, якъ то робытця; будь добрый чоловиче, не вповай на земнее счастье, та любы бидныхъ и старайся, небоже,—то, якъ кажуть, Богъ въ симъ и будущимъ вику поможе!“
(Записана въ Васильковскомъ уѣздѣ, Кіевской губерніи. Изъ собранія В. И. Даля).
