Божественная комедия (Данте; Мин)/Ад/Песнь IX/ДО

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
Божественная комедія. Адъ — Пѣснь IX
авторъ Данте Алигіери (1265—1321), пер. Дмитрій Егоровичъ Минъ (1818—1885)
Оригинал: ит. Divina Commedia. Inferno. Canto IX. — Источникъ: Адъ Данта Алигіери. Съ приложеніемъ комментарія, матеріаловъ пояснительныхъ, портрета и двухъ рисунковъ. / Перевёлъ съ италіянскаго размѣромъ подлинника Дмитрій Минъ — Москва: Изданіе М. П. Погодина. Въ Университетской Типографіи, 1855. — С. 68—76.

Божественная комедія. Адъ.


Пѣснь IX.


[68]

Содержаніе. Виргилій, тщетно ожидая небесной помощи, въ недоумѣніи говоритъ самъ съ собою. Устрашенный очевиднымъ колебаніемъ учителя, Данте спрашиваетъ: случалось ли кому нибудь изъ обитателей Лимба спускаться на дно ада, и узнаетъ, что Виргилій уже и прежде сходилъ въ самый послѣдній кругъ адской бездны. Между тѣмъ на вершинѣ башни являются три адскія Фуріи: Мегера, Алекто и Тизифона. Онѣ съ крикомъ раздираютъ себѣ грудь когтями и, глядя на Данта, зовутъ Медузу, чтобы превратить его въ камень. Тогда Виргилій оборачиваетъ Данта къ нимъ спиною и самъ закрываетъ ему очи руками. Тутъ страшный громъ потрясаетъ волны Стикса и Данте, открывъ очи, видитъ приближающагося Ангела, который, съ жезломъ въ рукѣ, идетъ по волнамъ Стикса какъ по сушѣ. Тѣни гнѣвныхъ и демоны убѣгаютъ отъ него въ ужасѣ, а врата адскаго города разверзаются сами собою. Укротивъ ярость демоновъ напоминовеніемъ безполезности сопротивленія, Ангелъ отходитъ обратно. Безпрепятственно входятъ тогда поэты въ городъ и взору Данта представляется необозримое поле, изрытое могилами, въ которыхъ и между которыми пылаетъ пламя. Это шестой кругъ ада, гдѣ, скрытые въ могилахъ, наказуются еретики, особенно основатели еретическихъ сектъ. Поэты продолжаютъ шествіе и, повернувъ направо, идутъ между стѣною крѣпости и могилами.



1 Едва мой вождь замѣтилъ цвѣтъ боязни
Въ моемъ лицѣ, онъ тотчасъ сумракъ свой
Прогналъ съ чела улыбкою пріязни.

4 Какъ внемлющій, стоялъ онъ предо мной,
За тѣмъ что въ даль не могъ вперить онъ взоры
Сквозь воздухъ черный и туманъ густой.

7 «Мы сокрушимъ ихъ адскіе затворы…
А если… нѣтъ… вѣдь тотъ мнѣ обѣщалъ…
Какъ медлитъ онъ, помощникъ нашъ нескорый!»

[69]

10 Я видѣлъ ясно, какъ онъ прикрывалъ
Послѣднимъ то, что высказалъ сначала,
И рѣчи первой смыслъ иной давалъ.

13 Тѣмъ большій страхъ мнѣ рѣчь его внушала,
Что тайный смыслъ отыскивалъ я въ ней,
Быть можетъ, худшій, чѣмъ она скрывала.

16 «На дно печальной раковины сей
Сходили ль прежде души съ той ступени,
Гдѣ безъ надеждъ вздыхаетъ сонмъ тѣней?» —

19 Такъ я спросилъ; а онъ: «Изъ нашей сѣни
Въ глубокій адъ, въ который ты вступилъ,
Не многія досель сходили тѣни.

22 Но я въ сей градъ однажды призванъ былъ
Волшебницей, что силу чаръ имѣла
Въ плоть облекать отшедшихъ въ мракъ могилъ.

25 Едва сложилъ съ себя я узы тѣла,
Какъ тѣнь извлечь она велѣла мнѣ
Изъ темнаго Іудина предѣла.

[70]

28 Сей мрачный кругъ лежитъ на самомъ днѣ,
Всѣхъ далѣе отъ высочайшей сферы;
И такъ смѣлѣй! я знаю путь вполнѣ.

31 Обвитъ болотомъ, въ смрадномъ дымѣ сѣры,
Сей градъ скорбей, куда безъ гнѣва намъ
Нельзя войти въ подземныя пещеры.» —

34 Что рекъ еще, теперь не вспомню самъ:
Мой взоръ, мой умъ тогда манили стѣны
Высокой башни къ огненнымъ зубцамъ,

37 Гдѣ вознеслись три Фуріи геенны,
Имѣвшія свирѣпыхъ женщинъ видъ
И кровію обрызганные члены.

40 Ихъ поясъ былъ изъ гидръ зеленыхъ свитъ;
Не волосы имъ обвивали лицы,
Но аспиды, керасты Эвменидъ.

[71]

43 И онъ, узнавъ служительницъ царицы
Рыданій вѣчныхъ, тихо молвилъ мнѣ:
«Вотъ Фуріи, три стража сей темницы.

46 Мегера тамъ на лѣвой сторонѣ,
Алекто справа плачетъ въ горѣ дикомъ,
А Тизифона между нихъ!» — Онѣ

49 Когтями перси раздирали съ крикомъ,
Стуча въ ладони съ бѣшенствомъ такимъ,
Что, въ ужасѣ, къ пѣвцу припалъ я ликомъ.

52 «Медуза, къ намъ! ихъ въ камень превратимъ!»
Такъ, внизъ глядя; изъ всей взывали мочи:
«Позоръ, когда Тезею не отмстимъ!»

55 — «О, отвратись! закрой руками очи!
Когда узришь Горгону предъ собой,
Ужъ не придешь назадъ изъ вѣчной ночи.» —

58 Такъ вождь сказалъ и къ нимъ меня спиной
Самъ обратилъ и, къ моему спасенью,
Закрылъ мнѣ очи собственной рукой. —

[72]

61 О вы, чей умъ способенъ къ размышленью,
Подъ покрываломъ странныхъ сихъ стиховъ
Сокрытому дивитеся ученью! —

64 И вотъ по гребнямъ вспѣненныхъ валовъ
Пронесся трескъ со звукомъ, полнымъ страха,
Потрясшій высь обоихъ береговъ.

67 Такъ вихрь, рожденъ борьбой жаровъ изъ праха,
Неистовый несется прямо въ лѣсъ
И, на него обрушившись, съ размаха

70 Ломаетъ вѣтви, валитъ пни древесъ
И, пастуховъ гоня съ полей со стадомъ,
Уходитъ, гордъ, пыль взвивши до небесъ.

[73]

73 Тогда мой вождь: «Проникни смѣлымъ взглядомъ
Надъ пѣной древнихъ волнъ до рубежа,
Гдѣ дымъ съ болотъ встаетъ острѣйшимъ чадомъ.»

76 Какъ мечутся лягушки отъ ужа,
Ихъ недруга, и кучей въ тинѣ лужи
Лежатъ на днѣ: такъ, воя и дрожа

79 Отъ ужаса — я видѣлъ — мчались души,
Смущенныя явленіемъ того,
Что проходилъ по Стиксу какъ по сушѣ.

82 Онъ шуйцей гналъ отъ лика своего
Густой туманъ, мглу черную какъ смо́лу,
И мракъ, казалось, утомлялъ его.

85 Я понялъ вмигъ, что онъ смиритъ крамолу,
И на вождя взглянулъ: онъ далъ мнѣ знакъ,
Чтобъ я молчалъ и взоръ потупилъ долу.

88 О какъ разгнѣванъ былъ горящій зракъ!
Достигнувъ вратъ, онъ жезлъ подъялъ желѣзный
И вмигъ предъ нимъ разверзъ ихъ лютый врагъ.

91 «О подлый родъ, изгнанный съ тверди звѣздной!»
На страшномъ прагѣ рекъ онъ имъ въ отвѣтъ:
«Кто въ васъ возжогъ духъ злобы безполезной?

94 Что попирать ту волю, тотъ завѣтъ,
Что предъ собой всѣ сокрушаетъ грани?
Колико кратъ то было вамъ во вредъ?

97 За чѣмъ рога уставили для брани?
Не вашъ ли песъ — о вспомни, дерзкій родъ! —
Несетъ на выѣ слѣдъ могучей длани?»

[74]

100 Онъ вспять отшелъ путемъ нечистыхъ водъ,
Не обмѣнясь въ тотъ мигъ ни словомъ съ нами,
Какъ человѣкъ, подъ бременемъ заботъ,

103 Не зритъ того, что предъ его очами. —
И въ крѣпость мы направили стопы,
Подкрѣплены святыми словесами.

106 Тутъ намъ никто не возбранялъ тропы,
И я, вступивъ въ предѣлы стѣнъ высокихъ,
Чтобъ видѣть казнь томящейся толпы,

109 Окинулъ взоромъ край пучинъ глубокихъ
И зрѣлъ со всѣхъ сторонъ просторъ полянъ,
Исполненныхъ скорбей и мукъ жестокихъ.

112 Какъ близко Арля, гдѣ не быстръ Роданъ,
Иль какъ у Полы, гдѣ заливъ Кварнары
Грань омываетъ италійскихъ странъ,—

[75]

115 Могилами изрыты крутояры:
Такую здѣсь увидѣлъ я страну,
Но видъ ея былъ полонъ горшей кары.

118 Огонь, змѣясь между могилъ по дну,
Ихъ раскалялъ съ такой ужасной силой,
Какъ никогда не плавятъ сталь въ горну.

121 Покровъ висѣлъ надъ каждою могилой
И вопль глухой къ намъ несся изъ могилъ,
И этотъ вопль былъ плачь толпы унылой.

124 «Учитель мой, кто это,» я спросилъ:
«Казнится здѣсь подъ сводами такъ строго?
И почему ихъ голосъ такъ унылъ?»

127 И онъ: «Здѣсь казнь еретикамъ отъ Бога!
Здѣсь секты всѣхъ родовъ подъемлютъ стонъ!
Ты не повѣришь мнѣ, какъ здѣсь ихъ много!

[76]

130 Съ подобнымъ здѣсь подобный заключенъ
И разный жаръ вмѣщаютъ ихъ гробницы.»
И, повернувъ на право, вышелъ онъ

133 Межъ полемъ мукъ и крѣпкихъ стѣнъ бойницы.




Комментаріи.

[68] 7—9. Въ этихъ недосказанныхъ фразахъ выражено волненіе Виргилія. Сперва онъ старается успокоить себя и Данта, потомъ, въ прерванномъ предложеніи, выражаетъ сомнѣніе на счетъ прибытія обѣщанной помощи, наконецъ, опять вспоминая о обѣщаніи имъ покровительства, заключаетъ рѣчь свою нетерпѣніемъ по причинѣ медленнаго явленія желанной помощи.

[69] 16—18. Данте, видя колебаніе Виргилія, начинаетъ сомнѣваться, въ состояніи ли его учитель вести его далѣе. По этому онъ желаетъ знать: знакома ла самому Виргилію дорога въ адъ; но вопросъ свой предлагаетъ онъ съ той нѣжностію, которую требуетъ его отношеніе къ Виргилію какъ ученика къ учителю. (См. Ад. III, прим. къ ст. 79).

16. Печальная раковина (въ подлин. la trista conca). Такъ называетъ Данте воронкообразную бездну ада, которой концентрическіе уступы дѣйствительно имѣютъ сходство съ изворотами раковины (см. Ада IV, прим. къ 7—8). Изъ переводчиковъ Данта одинъ только Ратисбоннъ, недавно издавшій свой переводъ Ада на французскій языкъ, удержалъ эту метафору:

— «Jamais,» lui demandai-je, «en cette triste conque
A-t-on vu pénétrer, maître, un esprit quelconque
Condamné seulement à languir sans espoir? »

22—27. Волшебница, о которой здѣсь говорится, есть Эрихто изъ Ѳессали, которая въ поэмѣ Лукана (Pharsal. VI, 727 et. s.) вызываетъ изъ могилы, по просьбѣ Помпея младшаго, душу одного умершаго, чтобы узнать отъ него окончательный исходъ гражданской войны. Это случилось спустя 30 лѣтъ послѣ смерти Виргилія; но Эрихто, его современница, могла пережить поэта и своими [70]заклинаніями заставитъ его сойдти въ адъ за душею, о которой говоритъ Луканъ. По мнѣнію Каннегиссера, весь этотъ поэтическій вымыселъ имѣетъ значеніе чисто-аллегорическое, именно Виргилій хочетъ сказать, что онъ уже сдѣлалъ опытъ сошествія въ адъ въ своей Энеидѣ, такъ, что подъ именемъ его перваго схожденія въ адъ должно разумѣть изображеніе подземнаго міра въ VI пѣснѣ Энеиды, къ чему онъ былъ подвигнутъ и одушевленъ Эрихто, волшебницею, т. е. поэзіею, и притомъ въ молодости, при первомъ пробужденіи въ немъ мыслительной силы, при первой побѣдѣ его духа надъ матеріею, ибо Энеида принадлежитъ къ его раннимъ твореніямъ. Даже указаніе Виргилія, что онъ сходилъ въ самый нижній кругъ, въ кругъ Іуды, въ четвертое отдѣленіе девятаго круга, есть, по мнѣнію Каннегиссера, намекъ на то, что Сивилла, описывающая Энею тартаръ и его муки, заканчиваетъ свое изображеніе ада казнію измѣнниковъ (Aen. VI, 608—624). — Съ большею вѣроятностю однакожъ полагаетъ Копишъ, что Данте воспользовался здѣсь какою нибудь средневѣковою, теперь утраченною, легендою изъ цикла сказаній о чародѣйствѣ Виргилія (Ада I, прим. къ 70—72).

29. Въ подлин.: più lontan dal ciel, che tutto gira. Здѣсь должно разумѣть или небо вообще, или высшее небо, эмпирей въ особенности (Ад. I, прим. къ 127).

32. Безъ гнѣва, т. е. безъ справедливаго, благороднаго негодованія (Ад. VIII, 44—45).

42. Керасты, особый родъ ядовитыхъ змѣй съ рогами (coluber cerastes).

[71] 43. Царица вѣчныхъ рыданій — Геката или Прозерпина, на Олимпѣ чтимая какъ Луна или Діана (Ада X, 79 и примѣч.).

45. Фуріи или Эриніи, по однимъ, символъ отчаянія, по другимъ — поколебавшейся вѣры въ Бога. — Данте удержалъ ихъ тройственное число, опредѣленное уже и въ миѳологіи, во первыхъ потому, что три есть число таинственное, во вторыхъ потому, что оно напоминаетъ тройственное число животныхъ въ первой пѣсни, наконецъ потому, что соотвѣтствуетъ тремъ родамъ грѣховъ, наказуемыхъ за стѣнами адскаго города: ереси, насилію и обману. Каннегиссеръ.

52. Медуза, одна изъ прекрасныхъ Горгонъ (почему и названа она въ ст. 56 Горгоною), была обольщена Нептуномъ въ храмѣ Паллады, богини мудрости; за то богиня превратила въ змѣй ея прекрасные волосы, такъ плѣнившіе Нептуна, а голову, отсѣченную по ея же повелѣнію Персеемъ, помѣстила на своемъ щитѣ, давъ ей силу превращать въ камень каждаго, кто на нее взглянетъ. — О значеніи головы Медузы см. ниже.

54. Тезей содѣйствовалъ другу своему Перитою въ его отчаянномъ предпріятіи — похитить Прозерпину. Оба они были закованы въ цѣпи Фуріями, но Тезей былъ избавленъ впослѣдствіи Геркулесомъ. Фуріи теперь сожалѣютъ, что онѣ не удержали и не наказали Тезея, ибо этотъ примѣръ ихъ слабости возродилъ еще въ другомъ изъ живущихъ на землѣ — въ Дантѣ — дерзкую мысль сойдти въ адъ.

[72] 61—63. Здѣсь въ первый разъ Данте указываетъ читателю на глубокій смыслъ, таящійся подъ внешнею оболочкою своихъ стиховъ: во всей поэмѣ онъ неоднократно напоминаетъ объ этомъ. Какой именно смыслъ скрывается въ особенности въ этой пѣснѣ, комментаторы объясняютъ различно. По мнѣнію Штрекфусса, Фуріи, какъ стражи шестаго круга, гдѣ наказуются еретики, суть символы того фанатизма и ожесточенія, которыми во всѣ времена отличались послѣдователи сектъ, особенно недавно возникшихъ; въ томъ же смыслѣ и голова Медузы есть олицетворенная ересь, которая, какъ доказываетъ быстрое распространеніе всѣхъ новыхъ сектъ, каждаго, обращающаго на нее взоры, готова вовлечь въ свое заблужденіе и тѣмъ лишить духовной свободы. — Копишъ въ змѣиновласой головѣ и окаменяющемъ взглядѣ Медузы, прекрасной поругательницы храма мудрости, видитъ символъ могущества духовнаго грѣха, который отчуждаетъ душу отъ божественной жизни и Бога, превращая ее какъ бы въ мертвый, нѣмой камень. За стѣнами, предъ которыми стоятъ теперь поэты, въ глубокомъ истинномъ адѣ, нѣтъ ни одной души, грѣхи которой проистекали бы изъ естественныхъ побужденій; напротивъ, всѣ здѣсь наказуемые грѣшники опозорили силу духа, давъ ему превратное, неестествевное направленіе. По этому человѣкъ, всею силою ума и разума долженъ уклоняться отъ грѣховъ духа, отъ этой головы Медузы съ окаменяющимъ взоромъ. Этимъ объясняется ревность Виргилія (разума), съ которою онъ укрываетъ своего ученика отъ страшнаго видѣнія.

67. Отъ сліянія холоднаго вѣтра съ теплымъ возникаетъ вѣтеръ. Данте вѣроятно имѣлъ въ виду слова Цицерона: «Placet Stoicis eos anhelitus terrae, qui frigidi sint, cum fluere coeperint, ventos esse: cum autem se in nubem induerint, ejusque tenuissimam quamque partem coeperint dividere, atque disrumpere, idque crebrius facere, et vehementius, tum et fulgura et tonitrua exsistere.» Cic. De divinat. Lib. II, 44. Ломбарди.

[73] 98. Согласно съ древнимъ миѳомъ, Геркулесъ, низойдя въ адъ, наложилъ цѣпь на выю Цербера и извлекъ его изъ ада: намекъ на безполезность сопротивленія высшей волѣ и силѣ. — Церберъ тутъ есть только символъ строптивости, или самаго Люцифера, а слова: о вспомни и пр., указываютъ или на паденіе Сатаны, или на спасеніе человѣка. Каннегиссеръ.

[74] 101. По замѣчанію одного стариннаго комментатора, Ангелы начинаютъ говорить съ Дантомъ только въ Чистилищѣ: это потому, что Данте въ странствованіи своемъ по аду еще не очищенъ отъ грѣховъ, но созерцаетъ и дѣйствуетъ, еще покрытый ими, или, лучше сказать, есть представитель грѣха другихъ. — «Не трудно отгадать, кто этотъ Ангелъ, являющійся теперь на помощь Данту, руководимому Виргиліемъ. Не ту же ли божественную силу мы видимъ вездѣ въ исторіи человечества, въ тѣ времена, когда люди въ ослѣпленіи начинаютъ борьбу противъ воли провидѣнія. Значеніе этой воли: человѣкъ, цѣль твоя стремленіе впередъ! Среди разгрома бури свершается эта воля тамъ, гдѣ встрѣчаетъ себѣ сопротивленіе. А когда Господь яростію гнѣва своего наказуетъ сопротивляющихся, тогда отдѣльныя личности важны предъ судомъ Его, во сколько онѣ нужны какъ часть неизмѣримаго цѣлаго.» Штрекфуссъ.

112—113. Арль, городъ Прованса на рѣкѣ Ронѣ, гдѣ она умеряетъ быстроту теченія, образуя по берегамъ своимъ топкія болота. Пола, городъ въ Истріи, при заливѣ Кварнаро или Кварнеро (Sinus fanaticus древнихъ, названный такъ по причинѣ опаснаго въ немъ мореплаванія). Въ окрестностяхъ этихъ городовъ находится множество могильныхъ кургановъ, о происхожденіи которыхъ существуютъ различныя преданія; между прочимъ архіепископъ Тюрпинъ, упоминая въ своей «Исторіи Карла Великаго,» о курганахъ близъ Арля, называетъ ихъ кладбищемъ семи святыхъ епископовъ.

[75] 127. Еретики, особенно учители ереси (eresiarche), воспріемлющіе казнь въ шестомъ кругу ада, заключены въ могилахъ, раскаляемыхъ пламенемъ. Крыши съ могилъ, или собственно съ гробницъ, приподняты (sospesi, т. е. стоятъ въ полунаклоненномъ положеніи такъ, что готовы упасть каждую минуту); но въ день страшнаго суда онѣ упадутъ и закроютъ могилы на вѣки (Ада X, 10). Всякое поколебаніе вѣры въ Бога, всякое отрицаніе жизни божественной, а, стало быть, и безсмертія души, по ученію Данта, есть уже ересь. По этому въ шестомъ кругу содержатся невѣрующіе вольнодумцы, атеисты, матеріалисты, эпикурейцы, еретики всякаго рода, а не сектаторы, основатели ложныхъ религій и расколовъ, произведшіе раздѣлъ и тревоги между людьми: послѣдніе помѣщены ниже (Ад XXVIII). Ривароль. «Отвергнувъ существованіе вѣчной жизни, еретики и ихъ лжеучители заключены теперь въ тѣсные предѣлы раскаленныхъ гробовъ; только теперь сознаютъ они всю узкость своего мудрованія и это сознаніе объемлетъ ихъ въ образѣ тѣснаго гроба, раскаляемаго, но не освѣщаемаго, тѣмъ самымъ свѣтомъ вѣчной истины, который они отвергали, тѣмъ пламенемъ, который не вредилъ Беатриче (Ад. II, 93), въ которомъ души очищающихся живутъ надеждою (Ада I, 118) и который для праведныхъ составляетъ источникъ ихъ блаженства (Ада VIII, прим. къ 73). Еретики запрутся въ судный день съ тѣлами въ могилѣ: это значитъ, что они останутся навсегда неспособными, какъ бы умершими для блаженства вѣчной жизни: отвергнувъ [76]ея существованіе, они совершали надъ собою какъ бы духовное самоубійство. Какъ самоубійцы настоящіе (Ада XIII, 103—106) навсегда будутъ лишены своего тѣла, такъ и духовные никогда уже не увидятъ радостей божественной жизни. Тѣсные предѣлы ихъ гробовъ, пылающихъ свѣтомъ божественной истины, есть сущая противоположность свободному круговращанію блаженныхъ въ самой крайней сферѣ небеснаго свѣта. Узкое поле ихъ воззрѣнія есть ихъ собственная мука.» Копишъ.

129. Другими словами: еретиковъ гораздо болѣе, нежели сколько ты думаешь. Кажется, это намекъ на великое множество сектъ, распространившихся по Италіи во времена Дантовы Филалетесъ.