Божественная комедия (Данте; Мин)/Чистилище/Песнь IX/ДО
| ← Пѣснь VIII | Божественная комедія. Чистилище — Пѣснь IX | Пѣснь X → |
| Оригинал: ит. Divina Commedia. Purgatorio. Canto IX. — Источникъ: Данте Алигьери, Божественная комедия, Чистилище, перевёлъ Дмитрій Минъ, С.-Петербургъ, Изданіе А. С. Суворина, 1902 |
- Википроекты
|
Комментаріи.
1—3. «Данте — говоритъ Бенвенуто да Имола — начинаетъ эту пѣснь тѣмъ, чего не говоритъ, и не могъ представить никто изъ другихъ поэтовъ, именно словами, что аврора (заря) луны есть наложница Тиѳона. По мнѣнію другихъ, поэтъ разумѣетъ аврору солнца, но этого не можетъ быть, если мы тщательно вникнемъ въ текстъ». — Дѣйствительно, это мѣсто поэмы было тщательно и разносторонне разъясняемо различными комментаторами, но тѣмъ не менѣе дѣло до сихъ поръ не вполнѣ разъяснилось. Не вдаваясь въ подробности, большинство толкователей и переводчиковъ Данте принимаютъ здѣсь аврору, или тотъ блѣдный блескъ на небѣ, который предшествуетъ восхожденію луны (См. Филалетъ IX, прим. 1, также переводъ Штрекфусса IX, 1—9). — У миѳологовъ, женою Тиѳона (божества, надѣлённаго безсмертіемъ) собственно считается солнечная аврора, или утренняя заря; но Данте, кромѣ жены, придаётъ ему ещё наложницу, тотъ блѣдный блескъ, который иногда предшествуетъ восхожденію луны. По мнѣнію Каннегиссера, это не вымыселъ поэта, но средневѣковая переработка миѳологическихъ преданій. Что здѣсь разумѣется именно восхожденіе луны, a не утренняя заря, это доказывается, во-первыхъ, самыми выраженіями поэта; во-вторыхъ,— тѣмъ, что утренняя заря поднимается въ это время года въ знакѣ Рыбъ (Чистилища I, 19), и въ-третьихъ,— тѣмъ, что въ стихѣ 52 этой пѣсни Виргилій обозначаетъ другую утреннюю зарю. Слѣдовательно, здѣсь описывается восхожденіе луны. Въ то время года, когда Данте началъ своё замогильное странствіе, было полнолуніе; полная луна восходитъ тотчасъ по захожденіи солнца; но такъ какъ съ тѣхъ поръ прошло почти четыре дня, то луна, озаряемая солнцемъ, должна уже выйти изъ созвѣздія Вѣсовъ и находится теперь въ созвѣздіи Скорпіона (стихъ 5), при чёмъ она восходитъ вскорѣ послѣ 9 часовъ.
3. «Съ восточнаго балкона», т. е. съ восточной окраины неба. Этому подражалъ Tacco: «Освобождённый Іерусалимъ» IX, окт. 74, ст. 1 и 2:
|
4—6. «Созвѣздіе Скорпіона поэтъ называетъ холодной тварью, потому ли, что скорпіонъ принадлежитъ къ гадамъ съ холодной кровью, или потому, что зимой бываетъ въ оцѣпенѣломъ состояніи и оживаетъ лишь отъ теплоты солнца, или потому, что его созвѣздіе господствуетъ въ холодные мѣсяцы года отъ конца октября до конца ноября». Филалетъ. — Вообще древняя астрономія раздѣляла созвѣздія на теплыя и холодныя. «Хвостъ такъ полонъ зла», потому что въ нёмъ заключается ядовитое жало, а также потому, что осенью, именно въ ноябрѣ, когда солнце вступаетъ въ знакъ Скорпіона, наичаще свирѣпствуютъ болѣзни. «Вѣнецъ изъ дорогихъ каменьевъ»,— тѣ звѣзды, изъ коихъ слагается это созвѣздіе.
7—9. «Въ рукописи Monte-Casino есть слѣдующая глосса: Ночь раздѣляется на шесть или семь частей или шаговъ, называемыхъ по-латыни crepusculum, conticinium, gallicinium, intempestum, gallitium, matutinum и diluculum. Число это заимствовано изъ Исидора, a такъ какъ «Origines» Исидора были тогда хорошо извѣстны, то Данте весьма легко могъ заимствовать это дѣленіе. Итакъ, если ночь сдѣлала уже два шага, то, значитъ, время было ещё передъ полночью. Въ такомъ случаѣ «восхожденіе» и «нисхожденіе» (склоняла) ночи означаютъ здѣсь не противоположности; напротивъ, первое выраженіе указываетъ на то, что ночь наступаетъ, подвигается вперёдъ, второе — то, что ночь спускается съ неба, слѣдовательно, съ каждымъ шагомъ склоняется къ землѣ». Каннегиссеръ. — «Ночь, какъ и вездѣ олицетворяется здѣсь поэтомъ, который смотритъ на ходъ ея, какъ на теченіе звѣздъ. Она восходитъ до зенита и отсюда нисходитъ до западнаго горизонта. Во время равноденствія ночь совершаетъ своё теченіе почти ровно въ 12 часовъ: въ теченіе 6 часовъ она подымается, въ слѣдующіе 6 часовъ она опускается. Слѣдовательно, шаги ночи суть обыкновенные часы; шаги, коими восходить ночь, суть первые 6 шаговъ ночи, т. е. отъ 6 часовъ пополудни до полуночи. Итакъ, поэтъ, сказавъ, что ночь совершила уже два шага, которыми она восходитъ («въ стези восходитъ»), и уже готовилась совершить третій шагъ («склоняла — на третьемъ крылья внизъ»), хочетъ этимъ сказать намъ, что на горѣ Чистилища было около 3-хъ часовъ ночи, т. е. около 9 часовъ вечера. Въ первыхъ двухъ терцинахъ онъ рисуетъ намъ великолѣпными красками зрѣлище, представлявшееся глазамъ его съ горы Чистилища въ ту минуту, когда восточное небо посеребрилось отъ блеска восходящей изъ моря луны и на небѣ засверкали нѣкоторыя звѣзды, составляющія созвѣздіе Скорпіона, расположенное змѣевидной линіей. Въ третьей терцинѣ онъ опредѣляетъ часъ, когда онъ заснулъ». Скартаццини.
10—12. Ризы Адама, т. е. тѣло, въ которое заключена душа Данте. Тѣло нуждается во снѣ, почему Данте ложится на землю, тогда какъ другіе четверо: Виргилій, Сорделло, Нино и Куррадо Маласпина, какъ духи, не нуждаются въ отдохновеніи сна.
13—15. См. «Превращенія» Овидія, VI, 423—674. — Терей, царь ѳракійскій, мужъ Прогмы, обезчестилъ сестру ея Филомелу и отрѣзалъ ей языкъ. Узнавъ объ этомъ, Прогна умертвила рождённаго Филомолой отъ Терея маленькаго Итиса и, приготовивъ изъ него блюдо, заставила Терея съѣсть его. Въ наказаніе за это всѣ были превращены: Терей въ удода, Филомела въ соловья, Прогна въ ласточку, Итисъ въ фазана. См. Чистилища XVII, 19—20. — Въ щебетаніи ласточки, впрочемъ, нѣтъ ничего унылаго, почему Данте имѣлъ здѣсь въ виду, какъ кажется, слова пророка Исайи, который говоритъ въ скорби: «Какъ ласточка издавалъ я звуки, тосковалъ какъ голубь», XXXVIII, 14. — «Поэтъ грустною пѣснью ласточки глубокомысленно указываетъ на сознаніе въ грѣшникѣ о своёмъ грѣхѣ и страданіи». Копишъ.
16—18. Передъ утромъ сновидѣнья, по общему мнѣнію (Ада XXVI, 7 примѣч.), принимаютъ пророческій характеръ.
19—20. «Надобно помнить, что Данте идётъ изъ тёмнаго лѣса, который онъ уподобляетъ Египту (Чистилища II, 4—17), и что Господь сказалъ на горѣ Синаѣ: «Вы видѣли, что Я сдѣлалъ египтянамъ и какъ Я носилъ васъ (какъ бы) на орлиныхъ крыльяхъ, и принёсъ васъ къ Себѣ». Исхода XIX, 4. — Этотъ библейскій образъ глубокомысленно связуетъ Данте съ языческимъ миѳомъ похищенія Ганимеда орловъ Зевса». Копишъ. — Орёлъ, по толкованію древнихъ комментаторовъ, означаетъ предупреждающую благость Божію.
22—24. Т. е. на вершинѣ горы Иды, гдѣ Зевсъ, въ образѣ орла, похитилъ красивѣйшаго юношу Ганимеда, сына Троса и прадѣда Дардана, перваго основателя Трои, въ то время, когда онъ охотился съ товарищами на этой горѣ, и, вознеся его на Олимпъ, сдѣлалъ его виночерпіемъ боговъ (небеснаго совѣта — sommo concistoro). Овидія «Превращенія» X, 160—161.
25—27. «Нравственный смыслъ: въ обыкновенной жизни божественная благодать гнушается входить въ душу грѣшника и тѣмъ облегчить ему путь къ покаянію, если онъ самъ не приготовилъ для нея путь въ свою душу, подвигаясь вперёдъ настолько, насколько можетъ вести его одна философія. Благодать начинается лишь тамъ, гдѣ кончаются силы человѣческія». Скартаццини.
30. «Въ міръ огня». Во времена Данте полагали, что позади воздушной оболочки помѣщается четвертая стихія, т. е. кругъ огня, простирающійся до луны и окружающій атмосферу, въ которой мы живёмъ. Брунето Латини, Tresoro, Lib. II, С. XXXVIII; Рая I, 59, 71. Въ эту-то сферу возносится земное пламя (Рая I, 115, 141), и вслѣдствіе возмущеній въ нашей атмосферѣ оттуда вырываются молніи.
33. Весь этотъ образъ напоминаетъ библейскія слова: «Онъ нашёлъ его въ пустынѣ, въ степи печальной и дикой, ограждалъ его, смотрѣлъ за нимъ, хранилъ его, какъ зѣницу ока Своего; какъ орёлъ вызываетъ гнѣздо своё, носится надъ птенцами своими, распростираетъ крылья свои, берётъ ихъ и носитъ ихъ на перьяхъ своихъ». Второз. XXXII, 10, 11.
34. Ахиллъ, сынъ богини Ѳетиды и Пелея, былъ окунутъ въ рѣкѣ Стиксѣ и чрезъ это сталъ неуязвимымъ во всёмъ тѣлѣ, кромѣ пятки, за которую его держала мать при погруженіи въ воду: ей было предсказано, что онъ погибнетъ передъ Троей. Онъ былъ отданъ на воспитаніе мудрому кентавру Хирону (Ада XII, 71), въ Ѳессалію, и, когда онъ возросъ, мать перенесла его соннаго на островъ Скиръ къ царю Ликомеду, гдѣ Ахиллъ, переодѣтый дѣвицей, продолжалъ своё воспитаніе вмѣстѣ съ его дочерьми. Но, несмотря на это, Улиссъ (Ада XXVI, 61 и примѣч.) хитростью увлёкъ его въ войска Ахеянъ. Данте въ картинѣ пробужденія Ахилла намекаетъ на слѣдующее мѣсто Ахиллеиды Стація I, 247—250:
|
43. T. e. Виргиліемъ.
44. «Данте заснулъ (примѣч. къ ст. 7—9) около 9 часовъ вечера; a такъ какъ въ равноденствіе солнце встаётъ въ 6 часовъ и такъ какъ теперь (28-го марта, 8-го или 10-го апрѣля) уже 8 ч. утра, то, значитъ, Данте спалъ 10—11 часовъ, что не покажется слишкомъ долго, если примемъ во вниманіе, что до сихъ поръ въ теченіе полныхъ трёхъ сутокъ онъ не спалъ («на пути про отдыхъ позабывши», Ада XXXIV, 135), проходя трудной адской дорогой». Ноттеръ.
45. Данте обращёнъ лицомъ къ морю, такъ что видитъ лишь воду и небо, что ещё болѣе увеличиваетъ его удивленіе и страхъ.
46. «Какъ безсознательно переправляется Данте черезъ Ахеронъ (Ада III, 136 и начало IV), такъ безсознательно является онъ здѣсь къ вратамъ чистилища, чрезъ непосредственное божественное водительство и озареніе (стихи 55—57). Какъ отдѣльныя личности, такъ и цѣлые народы выдвигаются вперёдъ изъ долго подготовлявшагося въ тишинѣ внутренняго кризиса». Штрекфуссъ. — «Показать ему и Виргилію особенную дорогу къ этимъ вратамъ, какъ надѣялся Виргилій въ пѣсни VI, 69, не могла ни одна душа; это — потому, что очень узкія врата чистилища становятся видимыми лишь тогда, когда къ нимъ совсѣмъ приблизиться (стихи 62, 76), a также потому, какъ указано въ пѣсни VII, 40 и далѣе, что отъ того мѣста, гдѣ находится Сорделло, не подымается вверхъ никакой особенной тропинки, но идущій къ вратамъ долженъ самъ отыскивать её по всему протяженію горной крутизны». Ноттеръ.
49. Всѣ до сихъ поръ пройденныя пространства принадлежали собственно къ предверью чистилища, гдѣ ещё нѣтъ настоящаго очищенія.
52. Здѣсь положительно указывается на различіе утренней Авроры (Dianzi, nell'alba che presede al giorno) отъ отблеска мѣсяца, когда заснулъ Данте (стихи 1—3).
55. «Лючія (Ада II, 94) есть благодать озаряющая. Изъ разсказаннаго въ стихахъ 19—33 сна мы видимъ, что внѣшнимъ образомъ онъ вызывается въ поэтѣ ощущеніемъ переноса изъ тѣнистой долины на озарённую солнцемъ высоту; внутреннимъ же образомъ онъ имѣетъ глубокій символическій смыслъ. Онъ означаетъ именно, что человѣкъ никогда не возносится по собственной волѣ къ высшему свѣту, но всегда не иначе, какъ при содѣйствіи божественной благодати, и весьма глубокомысленно то, что въ томъ состояніи, въ какомъ душа предаётся своему сродству съ божествомъ ещё только поэтично и ещё, такъ сказать, полустихійно, т. е. во снѣ,— всётаки это приближеніе къ царству свѣта носить на себѣ величавый и вмѣстѣ съ тѣмъ грозный характеръ, выражаясь, какъ здѣсь, въ образѣ, заимствованномъ изъ язычества (орлѣ), тогда какъ въ дѣйствительности это приближеніе совершается въ высшей степени кротко и приводитъ къ христіанскому смиренію и покаянію. Впрочемъ нѣкоторые комментаторы видятъ въ этомъ орлѣ символъ императорской власти, такъ какъ мѣстность, гдѣ появился орёлъ, указываетъ на Трою (гора Ида), стихъ 22 и далѣе, откуда родоначальники этой власти вышли подъ водительствомъ орла (Рая VI, 1—3). Въ такомъ случаѣ сонъ этотъ будетъ означать то, что при помощи божественной благости орёлъ, т. е. императорская власть, оторвётъ Данте отъ его прежнихъ гвельфскихъ стремленій къ убѣжденію, какъ необходима эта (императорская) власть для основанія царства Божія на землѣ. Но такое толкованіе очень сомнительно». Ноттеръ.
58. «Средь призраковъ» (въ подлинникѣ: Sordel rimase, e l'altre gentil forme); т. е. Нино, Куррадо и вѣнценосныя души (чистилища VIII, 44).
61—62. Подъ именемъ «входъ» здѣсь разумѣется не самая дверь чистилища, такъ какъ она заперта (стихъ 120), но то углубленіе въ скалѣ, которое вначалѣ представляется въ видѣ щели, подобной той, какая дѣлитъ стѣну. Въ углубленіи этомъ, передъ дверями, гдѣ сидитъ ангелъ, находится площадка, на которой останавливаются входящіе въ самое чистилище. Бути первый указалъ на это обстоятельство и устранилъ мнимое противорѣчіе между «quel entrata aperta» стиха 62 и слѣдующими словами Данте, по смыслу которыхъ она должна была быть «chiusa» (запертою), стихи 111 и 120.
69. «Вступленіе въ чистилище, въ собственномъ смыслѣ, есть, безспорно, главный актъ оправданія, съ помощью котораго грѣшникъ отвращается отъ грѣховъ и рѣшительно устремляется къ Богу. Здѣсь, поэтому, наиболѣе умѣстно изложить ученіе схоластиковъ объ оправданіи. — Хотя нравственное улучшеніе есть дѣло всей жизни и во всѣхъ своихъ стадіяхъ — плодъ взаимодѣйствія благости съ свободной волей, тѣмъ не менѣе настоящее очищеніе отъ грѣховъ дѣло одного лишь момента, въ которомъ прощеніе грѣховъ и оправданіе соединены неразрывно. Этотъ моментъ наступаетъ у нѣкоторыхъ мгновенно, чудеснымъ образомъ, какъ у Павла; у другихъ — и это обыкновенный способъ — ему предшествуетъ неполное обращеніе, или нѣкоторое размышленіе, которое ещё не принадлежитъ къ настоящему оправданію. Самому же оправданію, по Ѳомѣ Аквинскому, принадлежатъ четыре части: прежде всего изліяніе дѣйствующей благодати, затѣмъ двойственное движеніе свободной воли къ Богу и отъ грѣха, и, наконецъ, цѣль — прощеніе грѣховъ. Хотя всѣ эти четыре части по времени нераздѣлимы между собой, однако gratia operane, какъ первичный источникъ оправданія, занимаетъ первое мѣсто, или, говоря словами Ѳомы, она есть первая между ними въ порядкѣ природы. Когда же наступило оправданіе, тогда дальнѣйшіе успѣхи въ добрѣ будутъ дѣйствіемъ содѣйствующей благодати въ соединеніи съ свободной волей. Каждымъ такимъ шагомъ человѣкъ заслуживаетъ новую себѣ милость, и при томъ не какъ награду или плату — понятіе, не согласующееся съ отношеніями Бога къ человѣку, но, выражаясь языкомъ схоластиковъ, по достоинству, такъ какъ оно соотвѣтствуетъ Божественному порядку (Ѳома Акв. Sum. Theol II, 1. quaest 111—114). — Это-то неполное предварительное подготовленіе изображается въ преддверіи чистилища; но и оно не могло совершиться безъ содѣйствія божественной милости. Поэтому-то Беатриче всегда посылаетъ черезъ Виргилія къ Данте Лючію (Ада, 11, 97). Теперь легко объясняется, почему Лючія (здѣсь, очевидно, gratta operane) берётъ спящаго Данте и безъ его собственнаго содѣйствія приноситъ его къ вратамъ чистилища; ибо первый толчокъ къ оправданію приходитъ свыше; но вмѣстѣ съ тѣмъ понятно и то, что для того, чтобы войти въ самыя врата, всётаки необходима собственная рѣшимость со стороны поэта и указаніе Виргилія (разума, свободной воли)». Филалетъ.
61—66. Изображеніе человѣка, рѣшившагося наконецъ обратиться къ лучшему (Чистилища XXI, 61 и далѣе). «Данте заимствуетъ сравненіе изъ самой вещи, которую описываетъ, или, другими словами, самую вещь дѣлаетъ предметомъ сравненія, онъ самъ есть тотъ человѣкъ, который отъ сомнѣнія переходитъ къ увѣренности». Скартаццини.
70—72. «Опять новый намёкъ на аллегорическое значеніе поэмы, какъ и въ предыдущей пѣсни, стихъ 19. Впрочемъ, здѣсь указаніе это почти не нужно, смыслъ ясенъ. Орёлъ и Лючія обозначаютъ, какъ мы видѣли, озаряющую благодать Божію. Поэтъ прославляетъ здѣсь свое искусство, и, дѣйствительно, этотъ сонъ совершенно умѣстенъ; ибо озаряющая благость Божія, или переворотъ въ нашихъ душахъ, твёрдая рѣшимость къ совершенствованію есть нѣчто неизъяснимое, какъ бы нѣкій даръ Божій; но вмѣстѣ съ тѣмъ человѣкъ этимъ рѣшеніемъ подымается въ высь, принадлежитъ уже добродѣтели, становится новымъ человѣкомъ, хотя ещё не совершенно чистымъ и блаженнымъ. Такъ точно и Данте, самъ того не зная и безъ усилія, вознесёнъ здѣсь до самаго порога истиннаго мѣста очищенія; ибо Данте во всёмъ, что онъ видитъ, чувствуетъ и переживаетъ, всегда изображаетъ въ себѣ состояніе, которое должно быть обозначено, или, по крайней мѣрѣ, это намѣреніе поэта очень явственно выступаетъ въ нѣкоторыхъ мѣстахъ его поэмы, и притомъ въ Чистилищѣ и въ Раю гораздо явственнѣе, чѣмъ въ Адѣ». Каннегиссеръ.
73—75. «Путь къ совершенствованію только вначалѣ труденъ и узокъ; но онъ расширяется самъ, когда намѣреніе наше твердо и мы идёмъ неустанно». Каннегиссеръ. — Дверь чистилища, являющаяся какъ щель въ стѣнѣ, представляется совершенно противоположно адскому входу: та обширна (Ада І, 20), эта узка; та всегда раскрыта настежь для идущихъ путёмъ погибели (Ада VIII, 126), эта заперта; та никѣмъ не охраняется, эта охраняется стражемъ. «Входите тѣсными вратами; потому что широки врата и пространенъ путь, ведущія въ погибель, и многіе идутъ ими; потому что тѣсны ворота и узокъ путь, ведущіе въ жизнь, и немногіе находятъ ихъ». Матѳ. VII, 13, 14.
76. «Врата» — именно тѣ святыя врата Петра, о которыхъ сказано въ Ада I, 134, ведущій входящихъ въ нихъ къ блаженствамъ рая. Подъ этими вратами надобно разумѣть самого Христа, согласно съ Іоан. X, 7, «Я дверь овцамъ». — О символическомъ значеніи трёхъ ступеней см. ниже.
78—84. «Привратникъ (вратарь) есть священникъ вообще и въ частности — папа, какъ намѣстникъ Св. Петра. Въ особѣ его олицетворяется религія, потому что ликъ его такъ блестящъ, что даже кающійся грѣшникъ потупляетъ предъ нимъ очи. Въ рукѣ его — мечъ, какъ символъ правосудія и безпристрастія. Онъ молчитъ до тѣхъ поръ, пока не убѣдится, что обратившійся хочетъ приблизится къ нему; но тогда исповѣдуетъ онъ его кратко и не скрываетъ отъ него всю трудность обращенія. Ему достаточно знать, что приходящій къ нему просвѣтлеёнъ озаряющею милостью, и тогда онъ свободно впускаетъ его». Каннегиссеръ. — Таково же мнѣніе о значеніи привратника большей части древнихъ комментаторовъ. Повидимому, Данте имѣлъ здѣсь въ виду слова Св. Павла: «И шлемъ спасенія возьмите, и мечъ духовный, который есть Слово Божіе», Ефес. VI, 17; также слова книги Бытія о пламенномъ мечѣ херувимовъ при дверяхъ рая сладости (III, 24); также пророка Даніила: «Лицо его — какъ видъ молніи», Дан. X, 6.
85. Т. е. съ того мѣста, гдѣ вы находитесь. Почти тѣми же словами встрѣчаетъ поэтовъ кентавръ Нессъ въ аду (Ада XII, 63). «Только тѣ могутъ быть участниками благотворнаго дѣйствія религіи, къ которымъ она дѣйствительно снизошла въ сердце при помощи озаряющей божественной благости — того озаренія, въ которомъ никогда не бываетъ недостатка въ чистомъ сердцѣ, въ стремящемся выше духѣ. Кто же приблизится къ этимъ вратамъ безъ такого призванія, того поразитъ, какъ лицемѣра, сверкающій въ рукѣ привратника мечъ». Штрекфуссъ.
86. «Кто васъ привёлъ?» — По мнѣнію Біаджіоли, «души, коимъ наступилъ часъ очищенія, приходятъ въ чистилище въ сопровожденіи ангела», подобно тому, какъ ангелъ привозитъ души отъ Рима къ берегамъ чистилища, почему и Катонъ, видя поэтовъ, спрашиваетъ ихъ: кто ихъ привёлъ? (Чистилища I, 43). Мнѣнія этого держится большинство комментаторовъ. Слѣдовательно, привратникъ, сдѣлавъ этотъ вопросъ, разумѣетъ здѣсь не Лючію, a ангела.
87. «Подумайте». Сличи Ада V, 20. То же самое говоритъ Христосъ ученикамъ своимъ: Лук. XIV, 28—30. «Чтобъ не было вамъ худа». Сличи Ада XXIII, 13 и далѣе.
88. Т. е. Лючія, знающая законы этихъ мѣстъ (di queste cose accorta).
94. «Входъ въ чистилище есть символъ таинства покаянія. Ангелъ, сидящій у входа, въ силу сказаннаго выше, обозначаетъ символически духовную власть церкви разрѣшать и связывать, т. е. духовника. Сущность таинства покаянія, по ученію церкви, состоитъ изъ трёхъ актовъ со стороны кающагося, соединённыхъ со священническимъ разрѣшеніемъ, придающимъ имъ полноту. Эти акты суть: раскаяніе, исповѣдь, или покаяніе, и удовлетвореніе. Къ первому принадлежитъ сознаніе въ совершенныхъ грѣхахъ, скорбь о нихъ и желаніе исправиться; ко второму — сознаніе въ грѣхахъ передъ посвящённымъ и снабжённымъ духовною юрисдикціею священникомъ; наконецъ, удовлетвореніе есть дѣйствіе благочестиваго покаянія, служащее частію къ уничтоженію временнаго наказанія грѣха, частью — къ улучшенію жизни. Ко всему этому, какъ ключъ въ сводѣ, должно присоединиться пастырское отпущеніе, какое священникъ, въ силу врученной ему власти ключей, можетъ дать или не дать, смотря по тому, насколько раскрылось состояніе духа кающагося». Ѳома Акв. Sum. Theol. III, quaest. 84—90, suppl. quaest. 1—20. «In perfectione autem poenitentiae tria observanda sunt, scilicet compunctio cordis, confessio oris, satisfactio operis». — Пётръ Ломбардскій. Sent. lib. IV, dist. 16, lit. A. «Haec est fructifera poenitentia, ut, sicut tribus modis Deum offendimus, scilicet corde, ore et opere, ita tribus modis satisfaciamus». — «Нѣтъ никакого сомнѣнія, что въ трёхъ ступеняхъ, по которымъ поэтъ входитъ къ ангелу, онъ олицетворяетъ эти три акта покаянія: сокрушеніе сердца, сознаніе устъ и удовлетвореніе дѣйствіемъ». Филалетъ. Скартаццини.
94—103. «Три ступени означаютъ три акта покаянія. Первая выражаетъ раскаяніе, потому она вся изъ бѣлаго мрамора, столь блестящаго, полированнаго (въ подлинникѣ: si pulito e terso), что въ нёмъ весь образъ или тѣнь Данте, такъ, какъ онъ есть (quale i' paio), отражается, какъ въ зеркалѣ, въ знакъ того, что сознаніе въ грѣхахъ должно быть полное и откровенное. Вторая ступень означаетъ раскаянное сокрушеніе сердечное, почему и сложена изъ камня багрово-тёмнаго (perso, цвѣтъ, обозначающій черноту сердца), грубаго, перегорѣлаго и надтреснувшаго, такъ какъ и самое слово con tritio, по Ѳомѣ Аквинскому, происходитъ отъ того, что окаменѣлое сердце грѣшника при этомъ должно быть сокрушено, или раздроблено (Suppl. quaest. 1). — Черезъ эту ступень Данте восходитъ на третью, означающую удовлетвореніе или примиреніе, почему и камень, лёгшій въ эту ступень, красно-огненнаго цвѣта, какъ кровь, брызнувшая изъ вскрытой вены. Этотъ цвѣтъ ея, по однимъ древнимъ комментаторамъ, означаетъ самобичеваніе грѣшника, по другимъ — силу любви человѣка, побуждающую его сознаться въ грѣхахъ своихъ, чтобы снискать удовлетвореніе въ своихъ недостаткахъ; можетъ быть даже пролитую за искупленіе грѣшниковъ кровь Христову. — На ней (ступени), какъ на фундаментѣ, воздвигнуто всё зданіе церкви и, слѣдовательно, лишь на ней зиждется вся духовная власть, сосредоточенная въ священникѣ. — Только тогда, когда кровь Христова составляетъ основу всего духовнаго могущества и когда это могущество ограничивается лишь тѣмъ, что основано на такомъ фундаментѣ, только тогда престолъ этой власти будетъ чистъ, блестящъ и несокрушимъ, какъ адамантовый прагъ, на которомъ возсѣдаетъ вратарь.
104—105. «Прагъ, что блескомъ походилъ на адамантъ» (въ подлинникѣ: la soglia, Che mi sembiava pietra di diamante). Алмазъ или адамантъ — твердѣвшій камень, имѣющій свойство, по древнему сказанію, разгонять страхъ. Уже у Гомера, Гезіода и Виргилія (Aen. VI, 55) онъ, какъ символъ несокрушимости, образуетъ порогъ подземнаго міра; въ святомъ писаніи онъ обозначаетъ также несокрушимость (Іезек. III, 9). Согласно съ этимъ, адамантовый прагъ, на которомъ возсѣдаетъ ангелъ, означаетъ подвигъ искупленія Христова, или, говоря словами Филалета,— «драгоцѣнную заслугу Христа, чрезъ которую получаетъ свою силу обязанность священника отпускать грѣхи».
106. «По доброй волѣ», т. e. по моей собственной. «Виргилій (разумъ) возводитъ Данте, ибо самъ разумъ указываетъ намъ на обращеніе къ религіи, которая одна можетъ снять всѣ затворы съ дверей очищенія». Каннегиссеръ.
100—111. Пройдя по трёмъ ступенямъ, символизирующимъ таинство покаянія, и такимъ образомъ исполнивъ долгъ исповѣди и получивъ надежду на примиреніе, онъ бросается къ ногамъ духовника и ударяетъ себя въ грудь, какъ требуетъ церковный обрядъ покаянія при mea culpa». Ноттеръ. Филалетъ.
112. Р есть начальная буква латинскаго (въ церковномъ языкѣ) слова Peccatum (грѣхъ). Каждое Р обозначаетъ одинъ изъ семи смертныхъ грѣховъ, какъ мы увидимъ въ продолженіи поэмы. Они будутъ исчезать съ чела поэта лишь мало-по-малу, по мѣрѣ того какъ онъ будетъ очищаться отъ грѣха вслѣдъ за грѣхомъ, или, говоря образно, по мѣрѣ того, какъ онъ будетъ проходить по всѣмъ семи отдѣленіямъ чистилища.
115. Одежда на ангелѣ имѣетъ цвѣтъ золы, или земли, вырытой лопатой (въ подлинникѣ: terra che secca si cavi) для обозначенія покаянія и человѣческаго ничтожества (по Каннегиссеру,— человѣческаго тѣла, въ которое самъ Христосъ облёкся и чрезъ то сталъ человѣкомъ). Вмѣстѣ съ тѣмъ одежда эта, далёкая отъ всякой роскоши и мірскихъ украшеній, означаетъ смиреніе, столь приличное священнику при постоянномъ созерцаніи Бога и ничтожества всего того, что составляетъ гордость человѣка». Штрекфуссъ. — «Смиреніе же болѣе всего приличествуетъ священнику: онъ не возносится надъ человѣкомъ, но совершенно равенъ ему (стоить на одной доскѣ съ нимъ) и долженъ скорбѣть при разоблаченіи грѣховъ его». Ноттерь. — «Пепелъ (зола) искони былъ символомъ покаянія, почему кающіяся въ недѣлю покаянія (въ католическихъ церквахъ) посыпаютъ главу свою пепломъ». Филалетъ.
117—126. Серебрянымъ ключомъ отпираетъ священникъ сердце кающагося, чтобы видѣть, что въ нёмъ грѣховно; золотымъ онъ отпираетъ въ этомъ сердцѣ входъ къ небу, давая отпущеніе грѣховъ истинно кающемуся. «Серебряный ключъ, какъ говоритъ Ѳома Аквинскій,— искусство распознавать достойнаго отъ недостойнаго: золотой — основанное на заслугѣ Христа могущество давать отпущеніе или наказывать. Ѳома Акв. Sum. Theol p. II, Suppl. queast. XVII, art. 3 след. Подъ серебрянымъ ключомъ разумѣется, стало быть, первое; этотъ актъ долженъ необходимо предшествовать послѣднему; кромѣ божественной помощи, оно требуетъ ещё и человѣческихъ силъ и способностей и должно понимать, можетъ ли быть вообще рѣчь объ отпущеніи, должно распутать узлы. Зато послѣдній, наоборотъ, драгоцѣннѣе, такъ какъ онъ всецѣло основанъ на заслугѣ Христа; но во всякомъ случаѣ необходимы два ключа для полноты прощенія грѣховъ». Филалетъ. — Слово «замокъ» означаетъ, слѣдовательно, человѣческое сердце.
127. Т. е. ключи вручены мнѣ св. апостоломъ Петромъ, который получилъ ихъ отъ Самого Христа: «И дамъ тебѣ ключи Царства Небеснаго», Матѳ. ХVІ, 19. Ангелу переданы ключи Петромъ потому, что ангелъ здѣсь есть символъ священника.
127—129. Т. е. скорѣе отпусти грѣхи недостойному, чѣмъ откажи въ томъ заслуживающему отпущенія,— намёкъ на библейскія слова: «Не хочу смерти грѣшника, но чтобы грѣшникъ обратился отъ пути своей и живъ былъ». Іезек. XXXIII, 11. Ангелъ ошибиться не можетъ, но здѣсь подъ ангеломъ разумѣется священникъ.
131—132. Ибо нѣтъ ничего опаснѣе, какъ возвратъ на прежнюю дорогу, по слову Спасителя: «Воспоминайте жену Лотову». Лук. XVII, 32, и: «Никто, положившій руку свою на плугъ и озирающійся назадъ, не благонадёженъ для Царствія Божія». Ibid. IX, 62.
133. Двери стариннаго устройства вращались не на петляхъ, а на крючьяхъ.
136—138. «Утёсъ Тарпейскій», или вершина Капитолія. Здѣсь находилось римское казнохранилище. Юлій Цезарь, перешедшій Рубиконъ, вступилъ въ Римъ, послѣ бѣгства Помпея, и хотѣлъ завладѣть казною вѣчнаго города; но трибунъ Метеллъ, изъ рода Цециліевъ, человѣкъ безукоризненной честности, храбро возсталъ противъ побѣдителя Галліи, которому пришлось завладѣть казнохранилищемъ силою, причёмъ двери Тарпейскаго храма растворены были съ громомъ и казна расхищена.
|
Двери Тарпейскія заскрипѣли оттого, что въ теченіе многихъ лѣтъ не отворялись вовсе. Точно такъ и двери чистилища издаютъ трескъ, такъ какъ рѣдко приходятъ къ нимъ съ чистымъ покаяніемъ и онѣ рѣдко отворяются.
138. «И оскудѣвъ расхищенной казной» (въ подлинникѣ: per che poi rimase macra) — «сказано, повидимому, въ противоположность къ неизсякаемымъ небеснымъ сокровищамъ, въ обиліи хранящихся въ предѣлахъ чистилища». Ноттеръ.
139. «Рѣзкіе звуки отворяющихся дверей чистилища переходятъ въ торжественное пѣніе, для обозначенія того, что вначалѣ покаяніе жёстко для нашего естественнаго чувства, но затѣмъ смѣняется, на полученіи отпущенія, ощущеніемъ блаженства». Филалетъ.
140. Внутри раздаются звуки церковнаго гимна, сочинённаго св. Амвросіемъ по случаю обращенія св. Августина, причёмъ первый начиналъ пѣть: «Те Deum laudamus!» (Тебѣ Бога хвалимъ), a другой продолжалъ «Те Dominum confitemur» (Тебѣ Господи исповѣдуемъ), и такимъ образомъ пѣли весь гимнъ поперемѣнно. Гимнъ этотъ благодарственный, воспѣваемый церковью лишь въ торжественныхъ случаяхъ, и потому весьма идущій въ данномъ случаѣ: души внутри чистилища поютъ его въ благодарность Богу, допустившему какъ ихъ самихъ, такъ и поэтовъ въ чистилище.