„Злая жена подобна непогодѣ“, гласитъ Талмудъ; „только послѣдняя гонитъ мужа домой, первая же — изъ дому“.
Какъ разъ это испытывалъ на себѣ злополучный Гиршъ Бикелесъ, когда онъ, загнанный домой сквернѣйшей декабрьской погодой, въ которую ему пришлось прогуляться по одному торговому дѣлу съ господиномъ Лопуцкимъ, снова долженъ былъ удрать изъ дому, спасаясь отъ безконечной ругани своей дрожайшей половины,
Что было Гиршу Бикелесу до того, что онъ уважаемый человѣкъ въ своемъ городѣ, что многіе завидуютъ ему, что торговля его идетъ отлично? Что ему было до того, что онъ обладаетъ красавицей женой? Какое могъ онъ найдти во всемъ этомъ утѣшеніе, если эта самая красавица жена его, Шифра, была вѣчно до того зла, что онъ готовъ былъ-бы кажется замуроваться въ стѣны отъ всего Божьяго міра, еслибъ только имѣлъ хоть малѣйшее понятіе о томъ, какъ это надо устроить. И нельзя вѣдь даже сказать, чтобъ Шифра злилась, напр., въ тѣхъ, пли иныхъ случаяхъ! Нѣтъ! Она злилась постоянно. Едва успѣвала она утромъ всунуть свою ножку въ изящную, шитую золотомъ туфлю, какъ она начинала злиться; кончалось это лишь тогда, когда Гиршъ, улегшійся спать, начиналъ такъ всхрапывать, какъ только можетъ храпѣть порядочный человѣкъ довалившійся до постели.
До сего времени Гиршъ Бикелесъ несъ возложенное на него провидѣніемъ бремя съ подобающимъ терпѣніемъ, но на сей разъ даже его терпѣнія нехватило, такъ какъ рѣшительно ничто не оказывалось въ состояніи хоть сколько-нибудь успокоить расходившуюся Шифру. Онъ давно уже пріучилъ себя не возражать женѣ, когда та ругалась, но дѣло въ томъ, что Шифра, чуть-ли не еще болѣе злилась, если онъ молчалъ, чѣмъ еслибъ онъ считался съ нею зубъ за зубъ. Что тутъ было дѣлать?…
Дѣлать было рѣшительно нечего, и потому-то Гиршъ Бикелесъ прямо изъ дому направился въ своей тяжкой нуждѣ къ мудрому раввину Мейхесу, которому и повѣдалъ свое горе.
Раввинъ Мейхесъ, столь-же великій и разумомъ и ученостью какъ малый ростомъ, сидя на диванѣ и слегка посапывая словно сладко дремлющая кошка, выслушалъ печальную повѣсть Гиршевыхъ мученій, выслушалъ и улыбнулся.
— Если даже вы не поможете мнѣ, — взывалъ между тѣмъ Гиршъ Бикелесъ, — вы, солнце Талмуда, то я потерянный человѣкъ. Но вы, конечно, поможете мнѣ? Вамъ равно послушны злые и добрые духи, вамъ Господь далъ силу взгляда, достаточную для того, чтобъ отнялся языкъ у ругателя и чтобъ всякій клеветникъ испепелился…
— Видишь ты вонъ то зеркало? — прервалъ его раввинъ.
— Вижу.
— Возьми его съ собой и дѣлай, что я прикажу тебѣ.
Гиршъ осторожно снялъ со стѣнки небольшое зеркало оправленное въ старой черной рамѣ, и не безъ недоумѣнія началъ осматривать его.
— Какъ только жена твоя начнетъ ругаться — продолжалъ Мейхесъ, — подставь ей зеркало такъ, чтобъ она увидѣла себя въ немъ. Понимаешь?
— Понимаю! Но это все?
— Все! Дѣлай, какъ я говорю тебѣ.
Гиршъ призадумался, но, несмѣя возражать, отправился съ зеркаломъ домой.
Мятель окончилась, вѣтеръ разогналъ бѣлыя облака; выглянуло солнышко и маленькое зеркало въ рукахъ Гирша заиграло солнечными лучами.
Гиршъ остановился, снова присмотрѣлся къ зеркалу и снова не нашелъ въ немъ ничего особеннаго.
— Это навѣрно волшебное зеркало — сказалъ онъ себѣ. — Бываютъ вѣдь такія волшебныя вещи, которыя словно нарочно выглядятъ такъ незамѣтно, что тѣ, которые незнаютъ ихъ назначенія, не обратятъ даже вниманія на нихъ.
Медленнымъ шагомъ дошелъ Гиршъ до дома мясника Ката; у мясника имѣлся злющій песъ, но имени Рейсъ, песъ, которому уже не разъ попадали между зубами длинныя полы Гиршева кафтана. Какъ разъ у воротъ Мясникова дома и на сей разъ лежало это злобное животное. Едва Гиршъ поровнялся съ нимъ, какъ Рейсъ заворчалъ и страшно оскалилъ зубы.
— Ладно! — подумалъ Гиршъ. — Теперь братъ ты мнѣ ничего неподѣлаешь.
И быстрымъ движеніемъ онъ подставилъ раввиново зеркало къ мордѣ собаки.
Оказалось, что Рейсъ подался назадъ своей злобной мордой, пересталъ ворчать и даже, вставъ съ мѣста, отступилъ въ сторону. Еще болѣе того: со всякимъ движеніемъ Гирша, подставлявшаго взорамъ Рейса раввиново зеркало, песъ все отступалъ и отступалъ, а въ заключеніе даже вильнулъ слегка хвостомъ и сдѣлалъ попытку дружески лизнуть руку Гирша Бикелеса, державшую зеркало.
— Вотъ чудо-то! — неудержался, воскликнулъ Гиршъ. — Будь благословенъ мудрый раввинъ!
И, осторожно спрятавъ зеркало за пазуху, Гиршъ направился къ своему дому.
Красавица Шифра, — а она на самомъ дѣлѣ была очень хороша собою — встрѣтила своего благовѣрнаго цѣлымъ потокомъ злобной ругани. Но Гиршъ только посмѣялся въ душѣ: теперь вѣдь у него въ рукахъ было волшебное зеркало и никто не мѣшалъ ему пустить его хоть сейчасъ-же въ дѣло.
— Ты опять притащился домой? — кричала Шифра на мужа. — Погоди-же! Я удружу тебѣ какъ слѣдуетъ.
И она бросилась къ Гиршу съ очевиднымъ намѣреніемъ или выщипать ему бороду, или по малой мѣрѣ разцарапать супружескую физіономію.
Не безъ страха выдернулъ Гиршъ изъ за пазухи раввиново зеркало, и подставилъ его къ самому лицу обозленной Шифры. О чудо! Она взглянула въ зеркало, замолчала и отойдя къ окну, усѣлась тамъ въ кресло.
Прошла минута молчанія.
— Не пообѣдать-ли намъ Шифра? — съ облегченнымъ сердцемъ, радуясь своей первой побѣдѣ, спросилъ Гиршъ.
— Не получишь ты нечего! — проворчала въ отвѣтъ жена. — Камни глотай, коль хочешь! Вотъ твой обѣдъ!
Чувствуя новое приближеніе грозы, Гиршъ снова быстро подставилъ женѣ зеркало.
— Убирайся ты отъ меня съ этой гадостью! — проговорила Шифра тономъ ниже.
— О! Мое зеркало вовсе не гадость! Это прекрасное зеркало.
— Такъ ужъ не хочешь-ли ты сказать, что я такъ гадка, какъ выгляжу я въ немъ? Для тебя, я думаю, я достаточно красива.
Гиршъ молча снова поднесъ женѣ зеркало. Шифра повернулась къ нему спиной и отойдя къ двери принялась плакать.
— Что съ тобой милая Шифра? — ласково спросилъ ее мужъ.
— Ты всегда говоришь, что я хороша собой! — всхлипывая, отвѣчала Шифра. — И другіе повторяли тоже самое; а теперь я вижу въ зеркало ужасную физіономію и понимаю, что я не только не хороша но просто отвратительна.
— Нѣтъ Шифра! Ты не права! Ты хороша какъ ангелъ, если ты… въ хорошемъ расположеніи духа.
— А когда я сердита? Развѣ я тогда только и дѣлаюсь отвратительной?
— Нѣтъ Шифра! Тогда ты тоже прекрасна, но только прекрасна… какъ демонъ.
Шифра засмѣялась.
— Смѣйся, смѣйся! — продолжалъ Гиршъ. — Ты такъ хороша, когда ты смѣешься, и я такъ давно не видѣлъ тебя смѣющеюся. Знаешь Шифра! Ты до того постоянно сердишься, что я думаю ты даже не имѣешь времени на то, чтобъ прифрантиться, причесаться путемъ. Чуть-ли ты не перестала даже умываться.
Шифра вышла изъ комнаты, хлопнувъ дверью, а Гиршъ усѣлся у окна и, выставивъ раввиново зеркало такъ, что на немъ весело заиграли солнечные лучи, принялся цѣловать его и забавляться имъ словно ребенокъ, нѣжничать съ нимъ, словно передъ нимъ было не зеркало а была сама, видимо исправляющаяся Шифра.
Въ комнату вошла Шифра. Головка ея была изящно причесана, глаза опущены въ землю, хорошенькая фигура облечена въ изящное шелковое платье и мѣховую кацавейку, а ножки — въ шитыя золотомъ туфли. Ко всему этому она очень мило улыбалась.
— Ахъ Шифра! — встрѣтилъ ее мужъ. — Какъ хороша ты теперь!
— Полно такъ-ли? — усомнилась она.
— Взгляни! — И Гиршъ поднесъ ей раввиново зеркало.
Она улыбнулась радостной, немного гордой улыбкой, и, положивъ обѣ руки на плечи мужа, поцѣловавъ его проговорила:
— Я не буду больше никогда отвратительной. Только убери пожалуйста это зеркало! Я думаю, что оно не простое, а волшебное.
— Оно волшебное и есть! — не безъ гордости удостовѣрилъ Гиршъ.
Въ тотъ-же вечеръ зеркало было возвращено съ благодарностью мудрому раввину, и съ тѣхъ поръ Гиршу никогда не понадобилось прибѣгать къ чудодѣйственной его помощи; Шифра сдержала свое обѣщаніе: всегда быть прекрасной… какъ ангелъ.