Была весна. Цвѣли сирень и липа. На старую липу и утро и вечеръ прилеталъ соловей изъ ближняго сада. Вблизи липы и сѣраго дома съ колоннами алѣлъ цвѣтникъ—широкая клумба. На клумбѣ дружной семьей росли георгины, камеліи, левкои, маргаритки, анютины глазки, иммортельки, резеда—не перечесть—и розовый кустъ. Вечерѣло; на балконѣ пили чай, громко разговаривали; у балкона на пескѣ играли дѣти, голоса ихъ весело звенѣли. На клумбѣ было тихо; цвѣты, обрызганные вечерней росой, дремали… Чу!—полилась соловьиная пѣсня,—замираетъ, растетъ. По душистой резедѣ чуть-чуть, точно задыхаясь отъ волненія, ползетъ улитка, мягкія ея рожки трепещутъ,— ей пріятенъ ароматъ розы, ее тянетъ къ розовому кусту. Соловьиная пѣсня звенитъ, таетъ въ воздухѣ. Розовый кустъ тихо колышется, будто обвѣянный легкимъ вѣтеркомъ. Роза слушаетъ соловья и благоухаетъ. Соловей наслаждается ароматомъ розы и поетъ. Наконецъ улитка съ лиліями всползла на розовый кустъ и припала къ нѣжному цвѣтку розы. Она была счастлива. Соловьиная пѣсня лилась и лилась, минутами разсыпалась серебромъ. Голоса на балконѣ смолкли, дѣти затихли,—всѣ слушали соловья—люди, деревья, цвѣты, улитка. Вдругъ изъ сырой канавы выпрыгнула лягушка, глаза на-выкатѣ, смотритъ не сморгнетъ на розу, разинула пасть: «ква-а, ква-а, ква-а-а!», шлепъ-шлепъ и взбирается на розовый кустъ. Соловей замолкъ, улитка упала среди маргаритокъ, роза опустила душистые лепестки. — Ахъ, сестрица, какъ ты не во-время квакнула!… Онъ поетъ, роза и всѣ слушаютъ его,—сказала улитка.
— Ква-а! Я теперь въ голосѣ и тоже пою… Ты всегда безъ голоса и сиди въ своей скорлупѣ… Ква-а! Видишь,—онъ замолчалъ и слушаетъ меня. Роза благоухаетъ для насъ, и мы оба поемъ….
— Для всѣхъ,—прошелестѣли лепестки розы,—я не могу не благоухать, пока цвѣту; но ты можешь и помолчать минуту, когда поетъ онъ; слушай и молчи.
— Ква-а! Скажите, пожалуйста… вы душисты, сударыня,—это правда; но прыгните-ка такъ, какъ я. Ну-у, что? Ни съ мѣста? Спойте, какъ я! Ни-ни? Не можете?.. То-то… не завидуйте и молчите сами…
— Прыгай себѣ… только не пой!..
— Каждому свое, красавица,—шелестѣлъ лягушкѣ молодой кленъ:—розѣ—благоухать, соловью—пѣть, а вамъ—скакать въ родномъ болотѣ—будьте умны и не мѣшайте никому.
— Маня, Маня! Я сейчасъ сорву розу… цѣлый букетъ розъ! Какъ онѣ пахнутъ,—прелесть!—крикнулъ въ эту минуту мальчикъ въ голубой рубашкѣ.
— Ква-а! Слышишь,—твой конецъ, а я вотъ ускачу, не найти ему меня въ канавѣ,—квакнула лягушка. — И скачи, скачи,—пролепетали цвѣты.
«Тью-тью-тл-дью!» залился снова соловей.
Голубенькій мальчикъ протянулъ было руку къ розовому кусту, и рука его опустилась; онъ смотрѣлъ теперь, затаивъ дыханье, въ полутемныя вѣтви душистой липы. — Сеpежа, милый не рви розъ… онѣ завянутъ, и улетитъ отъ насъ соловей!—подбѣгая, тихо сказала худенькая дѣвочка съ разгорѣвшимся лицомъ.—Вѣдь розы цвѣтутъ и соловей поетъ не для насъ однѣхъ…