Каландрино влюбляется въ одну дѣвушку, и Бруно даетъ ему заклинаніе. Какъ только онъ коснулся имъ своей дамы, она идетъ вслѣдъ за нимъ. Но жена накрываетъ Каландрино и задаетъ ему жестокую и крайне непріятную головомойку.
Когда недлинная новелла Неифиле была окончена и общество слегка посмѣялось и потолковало о ней, королева обратилась къ Фіамметтѣ и приказала ей продолжать. Та съ радостью и готовностью начала такъ:
— Благороднѣйшія дамы! Я полагаю, вы знаете, что сколько бы ни говорилось о какомъ-нибудь предметѣ, онъ будетъ все больше нравиться, если тотъ, кто толкуетъ о немъ, сумѣетъ выбирать требуемое обстоятельствами время и мѣсто. Поэтому, принявъ во вниманіе, для чего мы здѣсь собрались (вѣдь не для чего иного, какъ для веселаго препровожденія времени), я думаю, что всякій предметъ, могущій доставить развлеченіе и удовольствіе, будетъ умѣстенъ и своевременъ; и хотя бы тысячу разъ уже говорилось о немъ, всетаки и повтореніе можетъ только позабавить васъ. Поэтому, хотя о Каландрино между нами разсказывалось не мало, но въ виду того, что, по недавнему выраженію Филострато, всѣ его похожденія интересны, я желаю къ прежнимъ новелламъ прибавить еще одну, которую, если бы я хотѣла уклониться отъ дѣйствительности, могла бы сначала видоизмѣнить и разсказать подъ вымышленными именами; но такъ какъ уклоняться отъ истины дѣйствительныхъ происшествій въ повѣствованіи значитъ сильно уменьшить удовольствіе слушателей, то я, опираясь на этотъ доводъ, и разскажу все, какъ было на самомъ дѣлѣ.
Никколо Корнаккини былъ нашимъ землякомъ и богатымъ человѣкомъ. Въ числѣ прочихъ его помѣстій было одно очень красивое въ Камератѣ. Здѣсь онъ устроилъ весьма изящную усадьбу и заключилъ условіе съ Бруно и Буффальмакко, чтобы они расписали весь его домъ. Тѣ, въ виду громадности труда, пригласили на помощь Нелло и Каландрино и принялись за работу. Въ нѣкоторыхъ комнатахъ были постели и другая необходимая мебель, и за всѣмъ присматривала оставленная въ домѣ старая служанка; другой же прислуги не было. Въ виду этого одинъ изъ сыновей помянутаго Никколо, Филиппо, человѣкъ молодой и не женатый, иногда приводилъ сюда для своего удовольствія какую-нибудь женщину и держалъ ее день или два, а потомъ отсылалъ прочь. Вотъ разъ и случилось, что привелъ онъ нѣкую Никколозу, которую одинъ бездѣльникъ, по имени Маджоне, держалъ при себѣ въ Камальдоли и отдавалъ на прокатъ. Она была красива, хорошо одѣвалась и, сравнительно съ себѣ подобными, обладала довольно хорошими манерами и даромъ слова. Выйдя разъ въ полдень изъ своей комнаты въ бѣлой юбкѣ, съ подколотыми на головѣ волосами, и пройдя къ колодцу во дворѣ дома, гдѣ она мыла руки и лицо, Никколоза увидѣла, что Каландрино тоже пришелъ сюда за водой и дружески ей поклонился. Она отвѣтила и стала смотрѣть на него болѣе потому, что Каландрино показался ей страннымъ. Каландрино тоже уставился на нее; она показалась ему красавицей, и началъ мѣшкать подъ разными предлогами, не возвращаясь съ водою къ товарищамъ. Однако, не зная ея, онъ не рѣшался ничего ей сказать. Она же, замѣтивъ, что обратила его вниманіе, и желая его подразнить, поглядывала на него время отъ времени, испуская легкіе вздохи; вслѣдствіе этого Каландрино такъ втюрился въ нее, что не уходилъ со двора до тѣхъ поръ, пока Филиппо не позвалъ Никколозу къ себѣ.
Вернувшись къ прерванной работѣ, Каландрино то-и-дѣло пыхтѣлъ. Замѣтивъ это, Бруно, слѣдившій за его движеніями, какъ человѣкъ, всегда надъ нимъ потѣшавшійся, сказалъ:
— Что это за дьявольщина съ тобою, пріятель? Ты все пыхтишь!
— Другъ мой, — отвѣчалъ Каландрино, — если бы я могъ разсчитывать на чье-нибудь содѣйствіе, такъ былъ бы очень доволенъ.
— Содѣйствіе въ чемъ? — спросилъ Бруно.
— Этого не надо никому говорить, — отвѣчалъ Каландрино. — Тутъ есть одна дѣвушка прекраснѣе феи Ламіи; она такъ влюбилась въ меня, что тебѣ это показалось бы чѣмъ-то необычайнымъ, а я сейчасъ же замѣтилъ, когда ходилъ за водой.
— Увы! — воскликнулъ Бруно, — смотри, чтобы это не оказалась жена Филиппо!
— А пожалуй, что это она, — возразилъ Каландрино, — потому что онъ кликнулъ ее, и она пошла къ нему въ комнату. Но что же изъ этого? Я отбилъ бы ее отъ кого угодно, не только отъ Филиппо. По правдѣ тебѣ сказать, пріятель, она до того мнѣ нравится, что не могу и выразить.
— Ну, дружище, — промолвилъ Бруно, — я разузнаю для тебя, кто она такая и, если это жена Филиппо, то я покончу твое дѣло въ двухъ словахъ: вѣдь она очень дружна со мною. Но какъ бы намъ сдѣлать, чтобы Буффальмакко о томъ не пронюхалъ. Мнѣ никакъ не удается поговорить съ ней, чтобы и онъ не торчалъ при этомъ.
— О Буффалъмакко, — сказалъ Каландрино, — позабочусь ужь я, но поостережемся Нелло, который приходится родственникомъ Тессѣ и можетъ испортить все дѣло!
— Ты правъ, — согласился Бруно.
Бруно зналъ, кто она такая: онъ видѣлъ, какъ она пріѣхала, да и Филиппо говорилъ ему о ней, а потому, когда Каландрино оторвался на время отъ работы и отправился взглянуть на свою даму, Бруно разсказалъ все Нелло и Буффальмакко, и они трое, тайкомъ, рѣшили, что имъ дѣлать, въ виду этой любовной интриги. Когда Каландрино вернулся, Бруно спросилъ его тихонько:
— Видалъ ты ее?
— О, да, — отвѣчалъ Каландрино, — я влюбленъ въ нее на смерть.
— А я, — сказалъ Бруно, — тоже хочу пойти взглянуть, та ли это, въ самомъ дѣлѣ, какъ я предполагаю; если та, то предоставь ужь мнѣ уладить дѣло.
Итакъ, Бруно сошелъ внизъ; найдя, Филиппо съ Никколозой, онъ разсказалъ имъ въ подробности, что̀ за человѣкъ Каландрино и что онъ ему сказалъ; затѣмъ, уговорился съ ними, что имъ надо дѣлать и говорить, чтобы потѣшиться, какъ нельзя лучше, надъ этой любовью.
— Да, это та самая, — заявилъ Бруно, — вернувшись къ Каландрино, — а потому здѣсь надо дѣйствовать очень осторожно; вѣдь если Филиппо провѣдаетъ объ этомъ, то вся вода Арно не смоетъ оскорбленій. Но что бы ты хотѣлъ передать ей черезъ меня, если мнѣ случится съ нею разговаривать?
— Охъ, — отвѣчалъ Каландрино, — скажи ей прежде всего, что я желаю ей тысячу мѣръ того добра, отъ котораго родятся люди; затѣмъ, скажи, что я рабъ ея, и еще, не хочетъ ли она чего-нибудь. Ты хорошо меня понялъ?
— Да, — отвѣчалъ Бруно, — положись на меня.
Когда наступилъ часъ ужина, всѣ прекратили работу и сошлись во дворѣ; тутъ былъ и Филиппо съ Никколозой. Они замѣшкались тамъ немного ради Каландрино. Тотъ началъ смотрѣть на Никколозу и дѣлать самые нелѣпые жесты, которые замѣтилъ бы и слѣпой. Она съ своей стороны дѣлала все, чтобы еще больше разжечь Каландрино и, вслѣдствіе свѣдѣній, полученныхъ ею отъ Бруно, невообразимо тѣшилась надъ его усиліями; Филиппо же съ Буффальмакко и прочіе, дѣлали видъ, что разговариваютъ между собою и ничего не замѣчаютъ. Но черезъ нѣкоторое время, къ величайшему огорченію Каландрино, всѣ разошлись. Возвратясь во Флоренцію, Бруно сказалъ Каландрино:
— Вѣрно тебѣ говорю, что ты заставляешь ее таять, какъ ледъ на солнцѣ. Клянусь, если бъ ты захватилъ съ собой гитару и пропѣлъ передъ нею нѣкоторыя изъ твоихъ любовныхъ пѣсенъ, то заставилъ бы ее выброситься изъ окна къ тебѣ навстрѣчу!
— Ты думаешь, другъ мой? — спросилъ Каландрино. — Ты совѣтуешь захватить съ собой гитару?
— Да, — отвѣчалъ Бруно.
— А ты еще не вѣрилъ мнѣ, — замѣтилъ Каландрино, — когда я говорилъ тебѣ сегодня. Право, дружище, я убѣждаюсь въ томъ, что лучше всякаго другого могу достигнуть того, что захочу. Кто сумѣлъ бы, кромѣ меня, влюбитъ въ себя такъ скоро женщину, подобную этой. Пускай бы ухитрился это сдѣлать любой молодецъ, трубящій о своихъ побѣдахъ, а между тѣмъ цѣлый день бродящій понапрасну взадъ и впередъ; имъ и въ тысячу лѣтъ не набрать хоть три горсти подобныхъ орѣшковъ! Я хочу, чтобы ты посмотрѣлъ на меня немного, каковъ я съ гитарой; вотъ будетъ игра! Пойми же, наконецъ, я не такъ старъ, какъ тебѣ кажусь; она это сразу замѣтила, но я заставлю ее вполнѣ убѣдиться, когда запущу въ нее коготь. Клянусь, что я устрою съ ней штуку. Она будетъ бѣгать за мной, какъ сумасшедшая за сыномъ!
— Да, — согласился Бруно, — ты ее подцѣпишь; мнѣ кажется, я такъ и вижу, какъ ты впиваешься своими зубами, похожими на колки отъ гитары, въ ея аленькій ротикъ, затѣмъ въ ея щечки, напоминающія двѣ розы, и, наконецъ, проглотишь ее всю цѣликомъ!
Каландрино, слушая его рѣчи, вообразилъ, что такъ оно и будетъ, и пошелъ, подпрыгивая и напѣвая, до того веселый, что, казалось, сейчасъ выскочитъ изъ своей шкуры. На слѣдующій день онъ взялъ гитару и, къ величайшему удовольствію всей компаніи, пропѣлъ множество пѣсенокъ Никколозѣ. Въ скоромъ времени онъ впалъ въ такую праздность, вслѣдствіе частаго лицезрѣнія дамы, что не работалъ вовсе, а тысячу разъ подходилъ то къ окну, то къ дверямъ, то устремлялся во дворъ, чтобы только ее увидать. Она же, хитро дѣйствуя, по наставленію Бруно, очень искусно подстрекала его. Съ другой стороны, Бруно исполнялъ его порученія къ ней и приносилъ отъ нея иногда привѣтствія. Когда же ея не было въ домѣ, какъ это большей частью и бывало, онъ, приносилъ письма, словно отъ нея, въ которыхъ Никколоза обнадеживала Каландрино въ его желаніяхъ и заявляла, будто гоститъ у родныхъ, гдѣ онъ не можетъ съ ней видѣться. Такимъ образомъ, Бруно и Буффалъмакко, руководившіе этимъ дѣломъ, всячески потѣшались надъ выходками Каландрино, заставляя его иногда подносить имъ, яко бы по просьбѣ дамы, то гребешокъ изъ слоновой кости, то кошелекъ, то ножичекъ, то какой-нибудь иной вздоръ; отъ себя они дарили ему разныя поддѣльныя колечки, не имѣющія никакой цѣны. Каландрино же они радовали несказанно. Кромѣ того, они пользовались отъ него хорошимъ угощеніемъ и разными мелкими услугами за свои заботы о его дѣлахъ. Такимъ образомъ продержали они его добрыхъ два мѣсяца, не двигаясь впередъ. Наконецъ, Каландрино увидѣлъ, что работа подходитъ къ концу, и сообразилъ, что если онъ не осуществитъ своихъ любовныхъ надеждъ до окончанія работъ, то никогда, пожалуй, не представится ему случая; поэтому онъ началъ всячески упрашивать Бруно. Тотъ, въ присутствіи Никколозы, уговорился съ Филиппо и съ нею, что слѣдуетъ имъ дѣлать, и сказалъ Каландрино:
— Ну, товарищъ, эта женщина тысячу разъ обѣщала мнѣ исполнить то, чего ты хочешь, и всетаки ничего не дѣлаетъ; мнѣ кажется, она просто водитъ тебя за носъ; поэтому, разъ она не выполняетъ своего обѣщанія, то, если хочешь, мы заставимъ ее выполнить волей-неволей.
— Да, да, — воскликнулъ Каландрино, — заклинаю тебя Богомъ, устрой мнѣ это!
— Хватитъ ли у тебя духу, — спросилъ Бруно, — коснуться ея заклинаніемъ, которое я тебѣ дамъ?
— Разумѣется, — отвѣчалъ Каландрино.
— Ну, — продолжалъ Бруно, — такъ достань откуда-нибудь и принеси мнѣ немного кожи недоношеннаго животнаго и живую летучую мышь, затѣмъ три зернышка ладона и освященную свѣчку; все это принеси ко мнѣ.
Цѣлый вечеръ Каландрино возился съ ловушкой, чтобы поймать летучую мышь, и наконецъ словивъ, принесъ къ Бруно вмѣстѣ съ другими вещами. Тотъ, запершись у себя въ комнатѣ, написалъ на принесенной кожѣ каракулями разную чепуху и, возвращая ее своему другу, сказалъ:
— Знай, Каландрино, если ты коснешься ея этими письменами, она немедленно побѣжитъ за тобой и исполнитъ все, что ты пожелаешь; поэтому, когда Филиппо уйдетъ сегодня куда-нибудь, приблизься къ ней и коснись ея, а затѣмъ, отправляйся въ соломенный сарай; это удобнѣйшее мѣсто въ мірѣ; здѣсь васъ никто не потревожитъ. Увидишь, что она придетъ туда, а разъ она будетъ тамъ, ты самъ знаешь, что̀ тебѣ дѣлать.
Каландрино несказанно обрадовался и, схвативъ писаніе, сказалъ:
— Предоставь мнѣ теперь дѣйствовать, другъ мой.
Нелло, отъ котораго Каландрино таился, не менѣе другихъ тѣшился этою шуткой. Онъ тоже устраивалъ вмѣстѣ съ ними различныя продѣлки надъ влюбленнымъ. Теперь же, по распоряженію Бруно, онъ отправился во Флоренцію къ женѣ Каландрино и сказалъ ей:
— Тесса, ты помнишь, какъ поколотилъ тебя Каландрино, безъ всякой причины, въ тотъ день, когда возвратился съ камнями изъ Муньоны? Мнѣ хочется, чтобы ты за это отомстила ему, а если не сдѣлаешь этого, то не считай меня впредь ни своимъ роднымъ, ни другомъ. Онъ по уши влюбился въ одну тамошнюю даму, а она такъ безстыжа, что частенько запирается съ нимъ наединѣ; еще немного, — и они, пожалуй, сойдутся другъ съ другомъ. Я хочу, чтобы ты отомстила за это: поймай его и распеки хорошенько!
Услыхавъ это, Тесса приняла дѣло не въ шутку, вскочила и начала голосить:
— Ой, горюшко мое! Бродяга безсовѣстный, такъ-то ты со мной поступаешь! Вотъ тебѣ крестъ, не бывать, чтобы я ему это спустила!
Набросивъ накидку и захвативъ съ собой женщину для компаніи, она пустилась чуть не бѣгомъ, вмѣстѣ съ Нелло. Увидавъ ее издали, Бруно сказалъ Филиппо:
— А вотъ и нашъ союзникъ!
Филиппо пошелъ туда, гдѣ работалъ Каландрино, вмѣстѣ съ другими, и сказалъ имъ:
— Мнѣ, господа, надо отправляться сейчасъ во Флоренцію; работайте хорошенько!
Потихоньку онъ пробрался въ такое мѣсто, изъ котораго могъ, не будучи самъ видимъ, наблюдать за дѣйствіями Каландрино; а тотъ, когда рѣшилъ, что Филиппо достаточно удалился, отправился во дворъ, гдѣ увидалъ Никколозу въ полномъ одиночествѣ. Онъ вступилъ съ нею въ бесѣду и она, хорошо знавшая, что ей дѣлать, подошла къ нему и выказала бо́льшую близость, чѣмъ обыкновенно. Тутъ Каландрино коснулся ея своей рукописью и затѣмъ, ни слова не говоря, направилъ свои стопы къ сараю съ соломой, а Никколоза пошла вслѣдъ за нимъ. Она заперла изнутри ворота, обняла Каландрино и, поваливъ его на солому, усѣлась верхомъ на него и положила ему руки на плечи; не позволяя ему приблизить къ ней свое лицо, она смотрѣла на него какъ бы съ страстнымъ желаніемъ и говорила:
— О, мой дорогой Каландрино, мое сердце, моя душа! Ты — покой мой и счастье! Сколько времени жаждала я обладать тобою и оставаться съ тобой, сколько захочется! Ты своею обворожительностью сдѣлалъ меня словно шелковой, ты истерзалъ мое сердце своею гитарой! Неужели это правда, что я обнимаю тебя?
— Ахъ, моя сладкая греза, — отозвался Каландрино, еле будучи въ силахъ пошевельнуться, — дай мнѣ тебя поцѣловать!
Но Никколоза возразила:
— О-о, ты слишкомъ спѣшишь, дай мнѣ сначала наглядѣться на тебя вдосталь, дай мнѣ насытить свои взоры твоимъ очаровательнымъ личикомъ!
Бруно и Буффальмакко подошли между тѣмъ къ Филиппо, и всѣ трое смотрѣли и слушали, что передъ ними происходило. Каландрино порывался таки поцѣловать Никколозу; но въ это время приблизился Нелло съ Тессой. Подойдя къ сараю, Нелло промолвилъ:
— Клянусь Богомъ, они здѣсь.
Когда они дошли до дверей, то разъяренная Тесса налегла на нихъ, вломилась въ сарай и увидала Никколозу, сидѣвшую верхомъ на Каландрино.
Замѣтивъ Тессу, Никколоза встала и убѣжала туда, гдѣ былъ Филиппо. А Тесса вцѣпилась своими ногтями въ лицо Каландрино, который еще не успѣлъ подняться, и всего исцарапала; затѣмъ схватила его за волосы и, теребя во всѣ стороны, начала приговаривать:
— А, песъ похотливый, поганый, такъ-то ты со мной поступаешь! Старый дуралей, пусть будутъ прокляты заботы мои о тебѣ! Что жь, тебѣ показалось, что дома мало работы, что ты бѣгаешь еще влюбляться въ другихъ? Вотъ такъ прелестный влюбленный, да неужто ты не знаешь, до чего ты мерзокъ? Не знаешь, какой ты убогій? Тебя и всего-то выжать, такъ не наберется соку на одну подливку. Клянусь Богомъ, теперь не Тесса будетъ виновата въ твоей беременности, разрази ее Богъ! Кто бы она ни была, навѣрное, что-нибудь очень гнусное, если польстилась на такое сокровище, какъ ты!
Увидѣвъ свою жену, Каландрино едва не умеръ со страху и не осмѣливался защищаться. Наконецъ, исцарапанный весь, ободранный и потрепанный, онъ подхватилъ свой плащъ и униженно сталъ умолять Тессу не кричать такъ громко; иначе его искрошатъ всего на куски, такъ какъ женщина, которая здѣсь съ нимъ находилась, жена самого хозяина дома.
— Пусть такъ, — отвѣчала Тесса, — да пошлетъ ей Богъ всякое лихо!
Бруно и Буффальмакко, вдосталь посмѣявшіеся надъ этимъ съ Филиппо и Никколозой, явились, какъ бы на шумъ, вошли въ сарай и послѣ долгихъ увѣщаній успокоили Тессу, давъ совѣтъ Каландрино уѣхать во Флоренцію и болѣе сюда не возвращаться, чтобы Филиппо, прослышавъ какъ-нибудь объ этомъ дѣлѣ, не причинилъ ему какого-либо зла.
Итакъ, Каландрино, въ самомъ печальномъ и жалкомъ видѣ, весь исцарапанный и потрепанный, вернулся во Флоренцію, не осмѣливаясь никогда болѣе являться сюда. День и ночь точила и пилила его жена своими попреками и положила конецъ его пылкой любви. Пріятелямъ же своимъ, Никколозѣ и Филиппо, Каландрино доставилъ немалую потѣху.