Фелиситэ кончила тѣмъ, что стала запирать втеченіе дня на ключъ мансарду одинокаго мальчика, и посылала его играть въ садъ. Послѣдній уменьшался послѣ каждаго захвата и превратился въ какой-то лужокъ, на который выходили окна дома. Лоранъ, выгнанный изъ своей мансарды, пользовался благопріятнымъ моментомъ, чтобы очутиться на фабрикѣ.
Полторы тысячи фабричныхъ рабочихъ, были подчинены правиламъ, отличавшимся драконовской суровостью. За малѣйшую провинность назначались штрафы, вычеты изъ заработной платы, или разсчеты рабочихъ, безъ всякой возможности жаловаться. Тамъ царила суровая справедливость; не было беззаконія, но управляли какая-то военная дисциплина, кодексъ карательныхъ мѣръ, не пропорціональный для провинностей, вѣсы, всегда наклоненные въ сторону хозяевъ.
Лорана утомляли шумъ и движеніе безчисленныхъ работъ, которыя вызывались приготовленіемъ свѣчей, начиная съ обработки зловонныхъ органическихъ веществъ, воловьяго и бараньяго сала, откуда не безъ труда выдѣляется бѣлый и мраморный стеаринъ, вплоть до упаковки свѣчей въ ящики и нагрузки на телѣги.
Лоранъ спускался въ помѣщенія, гдѣ топятъ, входилъ въ отдѣленія машинъ, переходилъ отъ чановъ, гдѣ очищаютъ грубый матеріалъ, растопляя его по нѣсколько разъ, къ прессамъ, гдѣ, избавившись отъ дурныхъ веществъ, этотъ матеріалъ, скрытый между кожами животныхъ, снова твердѣетъ.
Онъ посѣщалъ фабрику по всѣмъ ея уголкамъ, проникалъ въ мастерскія съ отравленнымъ воздухомъ и оставался подолго въ смертоносныхъ мѣстахъ. Онъ взбирался на лѣстницы, проходилъ по узкимъ мосткамъ. Котлы обдавали его лицо своимъ влажнымъ дыханьемъ. Машины, рычаги и маховыя колеса на полномъ ходу, свистѣли, ворчали, ревѣли, заставляли вздрагивать большія каменныя клѣтки, въ которыя ихъ мѣдныя и стальныя части, уродливыя и циклопическія, съ странными формами, погружались наполовину, точно замурованные заживо гиганты.
Тамъ Лорану нечего было бояться. Онъ зналъ, что какъ разъ въ томъ мѣстѣ, гдѣ чудовище расправляется, и двигается, точно Анселадъ, подъ своимъ вулканомъ, оно наименѣе безопасно. Неусыпность его сторожей поддерживалась его рычаніемъ. Въ ту минуту, когда онъ хочетъ вырваться, разрушить и уничтожить все, что находится вокругъ его, его выдаетъ счетчикъ, или собравшійся паръ, становясь безобиднымъ, исчезаетъ черезъ предохранительные клапаны.
Опасность находится дальше, — въ помѣщеніяхъ, гдѣ механическое чудовище точно прибѣгаетъ къ хитрости. Не достигая ничего своими криками и поражающими жестами, и не имѣя возможности отомстить за себя однимъ ударомъ, общею катастрофою тѣмъ людямъ, которые покорили его силу, оно скрываетъ свои пріемы и хватаетъ свои жертвы одна за другой.
Черезъ отверстія, сдѣланныя въ стѣнахъ и въ потолкѣ простые кожанные ремни направляются отъ главной массы, точно длинныя руки спрута, и приводятъ въ движеніе приборы, находящіеся наверху. Эти длинные ремни наматываются и разматываются съ такимъ изяществомъ и съ такою легкостью, что они отгоняютъ всякую мысль О силѣ И бѣшенствѣ. Они двигаются такъ быстро, что кажутся неподвижными. Бываютъ моменты, когда ихъ совсѣмъ не видно. Они исчезаютъ, словно улетаютъ, исполняютъ съ какимъ-то послушаніемъ тѣ услуги, которыя отъ нихъ требуютъ, возвращаются на мѣсто отправленія, снова исчезаютъ, не утомляясь все однимъ и тѣмъ же путешествіемъ и однѣми и тѣми работами. Они продѣлываютъ мильоны, милліарды разъ скучную операцію, съ какою то очаровательную ловкостью и сдержанностью. Во время ихъ пути, они производятъ шумъ, едва ли болѣе громкій, чѣмъ ударъ крыльевъ птицы или мурлыканіе сладострастной кошечки, а если встать вблизи ихъ прохода, то ихъ движеніе нѣжно и почти ласково дуетъ на васъ.
Это настолько пріятно, что можно забыть объ ихъ нападеніяхъ, и подумать, что они укачиваютъ, словно пѣснь за прялкой. Но они находятся всегда на сторожѣ, терпѣливы, точно подстерегающія пантеры; они пользуются малѣйшей разсѣяностью, забывчивостью, минутою мечты и отвлеченія, случайной безпечностью ихъ укротителей, мимолетной необходимостью повернуться къ нимъ спиной и ослабить набѣгъ.
Они могутъ воспользоваться даже небрежнымъ костюмомъ. Достаточно для нихъ широкой рубашки, распущенной блузы, неловкаго шага, даже неудобной складки. Захвативъ кусокъ одежды, двигающіеся ремни тянутъ къ себѣ человѣка и уносятъ его въ своемъ круженіи, несмотря на его крики, его вѣсъ и сопротивленіе. Напрасно онъ борется. Въ какую нибудь одну минуту они подвергаютъ его цѣлому ряду пытокъ. Онъ распластывается на колесахъ, изрубленный, изрѣзанный, раздѣленный на куски, съ содранной кожей, искромсанный, ампутированный, выброшеный, въ видѣ отдѣльныхъ частей, на разстояніи нѣсколькихъ метровъ, точно камень изъ пращи, или выдавленный, какъ лимонъ, между зубчатыми колесами, изъ которыхъ брызжетъ его кровь, мозгъ на охваченныхъ ужасомъ товарищей. Счастливы тѣ, кто избавится отъ этого, лишившись только одного члена, оставшись съ изуродованной рукой, сломанной въ десяти мѣстахъ ногой, сдѣлавшись калѣкою на всю жизнь!
Бѣжать къ убійцѣ? Остановить его движеніе? Человѣкъ бываетъ изрѣзанъ или уничтоженъ прежде, чѣмъ у другихъ рабочихъ будетъ время замѣтить его оплошность.
Если останавливаютъ коварную машину, то, исключительно, чтобы вычистить ее, чтобы стереть всякій слѣдъ ея хищенія, осмотрѣть ея зубцы, вылощить ея зубчатые колеса, гладкіе ремни, придать ей снова видъ ручной кошки.
Можно-ли удивляться тому, что рабочіе, доведенные до крайности, во время стачки и красныхъ мечтаній, уничтожаютъ машины, которыя не удовлетворяясь тѣмъ, что разоряютъ и обезцѣниваютъ рабочія руки, раздробляютъ и сокращаютъ ихъ!
Но фабрика не всегда сводила счеты съ своими слугами такимъ открытымъ и быстрымъ образомъ. Въ числѣ помѣщеній, гдѣ растирались сала, одно отдѣленіе пользуется дурной репутаціей; отдѣленіе гдѣ, вырабатывается акреолинъ, безцвѣтное и летучее вещество, ѣдкіе пары, которые наносятъ вредъ рабочимъ. Напрасно терпѣливые работники смѣнялись каждые сорокъ восемь часовъ и пользовались время отъ времени продолжительнымъ отпускомъ, чтобы побороть и обезвредить дѣйствіе яда, въ концѣ концовъ, ужасное вещество одерживало верхъ надъ ихъ предосторожностями и лишало ихъ зрѣнія.
Въ тѣхъ условіяхъ жизни, въ которыхъ находился Лоранъ, онъ быстро узнавалъ всѣ изнанки промышленной жизни. Въ общемъ зрѣлище и сцены на фабрикѣ внушали ему больше ужаса, чѣмъ поклоненія. Онъ приписывалъ этой фабрикѣ, безукоризненному зданію, гдѣ были примѣнены всѣ успѣхи механики и химіи, гдѣ осуществлялись чудеса изобрѣтенія — тайное, роковое и пагубное вліяніе. Онъ почувствовалъ глубокое состраданіе, инстинктивную и безграничную любовь къ этому міру парій, трудившихся съ такою храбростью и съ такимъ самоотверженіемъ и небоявшихся, за ничтожную заработную плату, ни увѣчій, ни болѣзней, ни уродствъ, ни смерти, ни ужасныхъ орудій, которые обращались противъ нихъ, ни даже той атмосферы, которой они дышали. Точно сама природа, — вѣчный сфинксъ, — взбѣшенная за то, что у нея сумѣли вырвать ея тайны, вымещала на этихъ простыхъ помощникахъ тѣ дефекты, которые причиняли ей ученые.
Съ этими рабочими, боязливый мальчикъ быстро сходился. Когда онъ встрѣчалъ ихъ, запачканыхъ, потныхъ, задыхавшихся и они снимали передъ нимъ фуражку, онъ осмѣливался заговаривать съ ними. Ихъ живописная и твердая рѣчь, ихъ грубыя, и свободныя движенія, послѣ мелочныхъ преслѣдованій, насмѣшекъ, умалчиванія, и скрытыхъ мученій, выдержанныхъ имъ въ домѣ Добузье, вызывали у него какъ бы ощущеніе порыва свѣжаго и быстраго вѣтра, послѣ пребыванія въ теплицѣ среди роскошныхъ растеній и одуряющихъ ароматовъ. Онъ зналъ, что ихъ считали низшими существами и чувствовалъ себя солидарнымъ съ ними; его угнетаемая слабость сходилась съ ихъ пассивной силой; этотъ, выбитый изъ своего круга, ребенокъ подходилъ къ тѣмъ, кого эксплуатировали. А эти высокіе, широкоплечіе молодцы, истопники, машинисты, выгрузчики, мастера, столь здоровые и нѣжные, ласково обращались съ одинокимъ мальчикомъ, духовно заброшеннымъ, лишеннымъ всякой нѣжности, съ маленькимъ кузеномъ ихъ патрона, Гильома, челядь котораго, видя примѣръ Фелиситэ, глядя на него, пожимала плечами, точно передъ обузою ихъ дома, точно передъ «четвертью господина».
Такимъ образомъ, вся фабрика вскорѣ узнала его.
Одно изъ отдѣленій, въ особенности, нравилось ему, хотя нѣсколько и смущало его.
Это былъ въ первомъ этажѣ главнаго корпуса огромный залъ, гдѣ работали триста работницъ.
Большинство изъ нихъ были свѣжія, толстощекія и веселыя дѣвушки; у всѣхъ былъ чистенькій видъ, на всѣхъ были надѣты синія юбки, лиловыя кофточки, а волосы, были красиво зачесанны или спрятанны подъ маленькій, гладкій чепчикъ. Такъ какъ было тамъ жарко, надъ машинами, и такъ какъ онѣ ретиво работали, то многія изъ нихъ, чтобы легче дышать растегивались, несмотря на строгія правила и на цѣлый дождь штрафовъ, назначавшихся неохотно, но во имя дисциплины однимъ изъ помощникомъ мастера, бывшимъ солдатомъ. Оживленное щебетаніе господствовало на птичникѣ, какъ тамъ надъ однообразнымъ и правильнымъ карканьемъ машинъ.
Эти женщины обязаны были придавать окончательную отдѣлку свѣчамъ, выходившимъ изъ литейныхъ формъ, отполировать ихъ, навести на нихъ блескъ, классифицировать ихъ. Онѣ быстро работали по двѣ, три за столами, покрытыми различными приборами, свѣчами, доставляемыми подъемными снарядами, переходили отъ одного стола къ другому, и передавая изъ рукъ въ руки, приближали свѣчи къ окончательному виду, предназначенному для украшенія люстръ и канделябровъ… Паркетъ, постоянно навощенный обломками стеарина, былъ такой же скользкій, какъ паркетъ зала, предназначеннаго для танцевъ. Толстыя дѣвушки и ихъ станки отражались въ немъ, какъ въ зеркалѣ и эти отраженія, это количество людей, вмѣстѣ съ шумомъ словно ошеломляли Лорана каждый разъ, какъ онъ поднимался на лѣстницу, покрытой улитками, столь же жирными, какъ и самый полъ и входилъ въ залъ.
Это происходило обыкновенно вечеромъ, послѣ обѣда. Его появленіе каждый разъ вызывало цѣлую сенсацію. Немного безстыдныя личики поднимались и оборачивались по направленію къ маленькому непрошенному гостю. Лоранъ же, немного смущенный этими взглядами, пробирался, однако, между длинными столами въ глубину зала, гдѣ на чемъ-то, вродѣ каѳедры, словно царилъ помощникъ мастера, его другъ. Тамъ, подъ покровительствомъ этого ищейки, ласково встрѣчавшаго его, онъ овладѣвалъ собою. Онъ осмѣливался выдерживать пытку этой тысячи черныхъ или голубыхъ глазъ, и начиналъ также улыбаться всѣмъ этимъ веселымъ и толстощекимъ лицамъ. Онъ рѣшался даже подойти къ нимъ и слѣдить за быстрой работой этихъ розовыхъ рукъ, столь же шелковистыхъ, какъ самый стеаринъ. Часто одна изъ работницъ, получивъ позволеніе мастера, сопровождала его въ сосѣдній залъ, предлагала ему изъ склада взять этикетки или какой нибудь образецъ изъ многочисленныхъ ящиковъ; если же онъ не бралъ, она черпала за него. Лоранъ уходилъ тогда съ цѣлымъ ассортиментомъ красивыхъ этикетокъ, золоченныхъ или хромолитографированныхъ. Къ сожалѣнію, дня черезъ два, Фелиситэ отнимала ихъ у него. Такъ какъ она намекала на присвоеніе безъ спроса, или на кражу, Лоранъ, въ концѣ концовъ, отказывался отъ составленія колекцій, чтобы не навлечь непріятностей на добрыхъ лицъ, дарившихъ ему ихъ.
Какія легкомысленныя были эти работницы! Вечеромъ ихъ отпускали на четверть часа раньше мужчинъ. Лежа на постели, Лоранъ слышалъ, какъ колоколъ возвѣщалъ о концѣ работы. Сейчасъ же подымался словно шумъ, подталкиваніе другъ-друга попугаевъ, которые устремляются вдаль. Но, выйдя наружу, онѣ медлили, тихо ходили взадъ и впередъ. Колоколъ снова звонилъ. Мужчины выходили въ свою очередь, болѣе тяжеловѣстно, но посмѣиваясь меньше громкимъ смѣхомъ.
Черезъ нѣсколько минутъ на концѣ улицы, поднимались смѣшанные крики неистовыхъ женщинъ и грубыхъ браконьеровъ.
Лоранъ дрожалъ отъ этихъ криковъ. «Ахъ, жестокіе! Они дерутся!» Наивный мальчикъ ничего не понималъ изъ этихъ ругательствъ, изъ этого прерывистаго и нервнаго смѣха, изъ этого общаго шума, который дѣлалъ еще болѣе мрачнымъ меланхолическій характеръ этого позорнаго предмѣстія.
На другой день, тѣ дѣвушки, которыя сильнѣе всѣхъ кричали, казались веселыми, смѣлыми, радостными, точно ничего и не произошло; а въ залахъ перваго этажа мужчины казались тоже спокойными, веселыми, довольными собою, толкали другъ-друга подъ локоть въ знакъ сочувствія, обмѣнивались подмигиваніемъ глазъ, сочно прищелкивая языкомъ.
На какіе таинственные подвиги намекали эти нескладные молодцы?