Коринфская невеста (Гёте; А. К. Толстой)/ДО
| ← Бог и баядера | Коринѳская невѣста | «Радость и горе, волнение дум…» → |
| Оригинал: нем. Die Braut von Corinth. — Источникъ: «Вѣстникъ Европы», 1868, № 3, с. 1—8 |
Изъ Аѳинъ въ Коринѳъ многоколонный
Юный гость приходитъ, незнакомъ, —
Но когда-то житель благосклонный
Хлѣбъ и соль тамъ вёлъ съ его отцомъ;
И дѣтей они
Въ ихъ младые дни
Нарекли невѣстой съ женихомъ.
Но какой для добраго пріёма
Отъ него потребуютъ цѣны?
Онъ — дитя языческаго дома,
А они — недавно крещены!
Гдѣ за вѣру споръ,
Тамъ, какъ вѣтромъ соръ,
И любовь и дружба сметены!
Вся семья давно ужъ отдыхаетъ,
Только мать одна ещё не спитъ,
Благодушно гостя принимаетъ
И покой отвесть ему спѣшитъ;
Лучшее вино
Ею внесено,
Хлѣбомъ столъ и яствами покрыть.
Такъ снабдивъ пришельца, доброй ночи
До утра ему желаетъ мать;
Но его смыкаются ужъ очи,
Онъ, одѣтъ, ложится на кровать;
И ужъ дремлетъ онъ,
Какъ ему сквозь сонъ
Слышно кто-то крадётся, какъ тать.
И въ покой, онъ видитъ, полутёмный,
Вся покрыта бѣлой пеленой,
Входитъ дѣва поступію скромной,
На челѣ съ повязкой золотой;
Но его узрѣвъ,
Стала, оробѣвъ,
Съ приподнятой блѣдною рукой.
— Видно въ домѣ я уже чужая,
Такъ она со вздохомъ говоритъ,
Что вошла, о гостѣ сёмъ не зная,
И теперь меня объемлетъ стыдъ;
Спи-жъ спокойнымъ сномъ
На одрѣ своёмъ,
Я уйду опять въ мой тёмный скитъ!
— Дѣва, стой, воскликнулъ онъ, со мною
Подожди до утренней поры!
Вотъ, смотри, Церерой золотою,
Вакхомъ вотъ посланные дары;
А съ тобой прійдётъ
Молодой Эротъ,
Имъ же свѣтлы игры и пиры!
— Отступи, о юноша, я болѣ
Не причастна радости земной;
Шагъ свершонъ родительскою волей:
На одрѣ болѣзни роковой
Поклялася мать
Небесамъ отдать
Жизнь мою, и юность, и покой!
И боговъ весёлыхъ рой родимый
Новой вѣры сила изгнала,
И теперь царитъ одинъ Незримый,
Одному Распятому хвала!
Агнцы болѣ тутъ
Жертвой не падутъ,
Но людскія жертвы безъ числа!
И ея онъ взвѣшиваетъ рѣчи:
— Неужель теперь, въ тиши ночной,
Съ женихомъ не чаявшая встрѣчи,
То стоитъ невѣста предо мной?
О, отдайся-жъ мнѣ,
Будь моей вполнѣ,
Насъ вѣнчали клятвою двойной!
— Мнѣ не быть твоею, отрокъ милый,
Ты мечты напрасной не лелѣй,
Скоро взять должна меня могила,
Ты-жъ сестрѣ назначенъ ужъ моей;
Но въ блаженномъ снѣ
Думай обо мнѣ,
Обо мнѣ, когда ты будешь съ ней!
— Нѣтъ, да будетъ пламя сей лампады
Намъ Гимена факеломъ святымъ,
И тебя для жизни, для отрады,
Уведу къ пенатамъ я моимъ!
Вѣрь мнѣ, другъ, о вѣрь,
Мы вдвоёмъ теперь
Брачный пиръ нежданно совершимъ!
И они мѣняются дарами:
Цѣпь она спѣшитъ златую снять, —
Чашу онъ съ узорными краями
Въ знакъ союза хочетъ ей отдать;
Но она къ нему:
— Чаши не приму,
Лишь волосъ твоихъ возьму я прядь!
Вотъ ужъ полночь. Взоръ, доселѣ хладный,
Заблисталъ, лицо оживлено,
И уста безцвѣтныя пьютъ жадно
Съ тёмной кровью схожее вино;
Хлѣба-жъ со стола
Вовсе не взяла,
Словно ей вкушать воспрещено.
И ему фіалъ она подноситъ,
Вмѣстѣ съ ней онъ токъ багровый пьётъ,
Но ея объятій какъ ни проситъ,
Всё она противится — и вотъ,
Тяжко огорчёнъ,
Палъ на ложе онъ,
И въ безсильной страсти слёзы льётъ.
И она къ нему, ласкаясь, сѣла:
— Жалко мучить мнѣ тебя, но ахъ,
Моего когда коснёшься тѣла,
Не земной тебя охватитъ страхъ:
Я какъ снѣгъ блѣдна,
Я какъ лёдъ хладна,
Не согрѣюсь я въ твоихъ рукахъ!
— Нѣтъ, клянусь любовію моею,
Эта ночь не даромъ насъ свела,
Я тебя въ объятіяхъ согрѣю,
Ты хотя-бъ изъ гроба изошла!
Онъ въ разгарѣ силъ
Дѣву охватилъ, —
И она въ блаженствѣ замерла.
Всё тѣснѣй сближаетъ ихъ желанье,
Ужъ она, припавъ къ нему на грудь,
Пьётъ его горячее дыханье
И ужъ устъ не можетъ разомкнуть.
Юноши любовь
Ей согрѣла кровь,
Но не бьётся сердце въ ней ничуть.
Между тѣмъ дозоромъ позднимъ мимо
За дверьми ещё проходитъ мать,
Слышитъ шумъ внутри необъяснимый
И его старается понять:
То любви недугъ,
Поцѣлуевъ звукъ,
И ещё, и снова, и опять!
И недвижно, притаивъ дыханье,
Ждётъ она — сомнѣній болѣ нѣтъ —
Вздохи, слёзы, страсти лепетанье
И безумнаго восторга бредъ:
— Скоро день — но вновь
Насъ сведётъ любовь!
— Завтра вновь! съ лобзаньемъ былъ отвѣтъ.
Долѣ мать сдержать не можетъ гнѣва,
Ключъ она свой тайный достаётъ:
— Развѣ есть такая въ домѣ дѣва,
Что себя пришельцамъ отдаётъ?
Такъ возмущена,
Входить въ дверь она —
И дитя родное узнаётъ.
И воспрянувъ юноша съ испугу,
Хочетъ скрыть завѣсою окна,
Покрываломъ хочетъ скрыть подругу;
Но отбросивъ складки полотна,
Съ ложа, вся пряма,
Словно не сама,
Медленно подъемлется она.
— Мать, о мать, нарочно ты ужели
Отравить мою приходишь ночь?
Съ этой тёплой ты меня постели
Въ мракъ и холодъ снова гонишь прочь?
И съ тебя ужель
Мало и досель,
Что свою ты схоронила дочь?
Но меня изъ тѣсноты могильной
Нѣкій рокъ къ живущимъ шлётъ назадъ,
Вашихъ клировъ пѣніе безсильно
И попы напрасно мнѣ кадятъ;
Молодую страсть
Никакая власть,
Ни земля, ни гробъ не охладятъ!
Этотъ отрокъ именемъ Венеры
Былъ обѣщанъ мнѣ отъ юныхъ лѣтъ,
Но для новой, для жестокой вѣры
Ты святой нарушила обѣтъ;
Знай-же, знай, о мать,
Дочь твою терзать
У тебя ужъ болѣ власти нѣтъ!
Знай, что смерти роковая сила
Не могла сковать мою любовь,
Я нашла того, кого любила,
И его я высосала кровь!
И покончивъ съ нимъ,
Я должна къ другимъ, —
Я должна идти за жизнью вновь!
Милый гость, вдали родного края
Осуждёнъ ты чахнуть и завять,
Цѣпь мою тебѣ передала я,
Но волосъ твоихъ беру я прядь.
Ты ихъ видишь цвѣтъ?
Завтра будешь сѣдъ,
Русымъ тамъ лишь явишься опять!
Ты-жъ услышь послѣднее моленье,
Мать, вели костёръ воздвигнуть намъ,
Свободи меня изъ заточенья,
Въ пепелъ дай разрушиться тѣламъ;
Такъ, въ дыму густомъ,
Мы, сквозь огнь и громъ,
Къ нашимъ прежнимъ улетимъ богамъ!
Гр. А. К. Толстой.
Веймаръ, сентябрь 1867.
- ↑ Разсказъ, весьма схожій съ содержанемъ этой баллады, находится въ книгѣ Περὶ Θαυμασίων (о чудесномъ) Флегона Траллійскаго, вольноотпущеннаго императора Адріана. У Флегона всѣ подробности событія переданы очень обстоятельно, и дѣйствующія лица названы по именамъ, а именно: невѣста — Φιλίννιω, женихъ — Μαχὰτης, мать — Χαρὶτω, а отецъ — Δημόστρατος. Въ книгѣ Περὶ Θαυμασίων недостаётъ начала, и не видно, чтобы дѣйствіе происходило именно въ Коринѳѣ. Трудно рѣшить утвердительно, что Гёте взялъ свою балладу изъ Флегона; мы знаемъ только, что она написана въ 1796 году, одновременно съ Баядерой, и принадлежитъ къ его первокласснымъ произведеніямъ по силѣ стиха, изящности картинъ и той объективности, съ которой онъ становится на точку зрѣнія язычества въ его тогдашней борьбѣ съ торжествующимъ христіанствомъ. (Прим. перев.)