[88]
Новая литературная школа
[1]
Ученик.
Когда уж всяк в писатели играет
И каждый фофан с книжкой лезет в свет,
Тот нечто в прозе, тот в стихах марает,
Теперь, что к кучке, чающей расцвет
Трудов словесных вызвать между нами,
Хочу примкнуть и я, в том дива нет.
Учи меня, чтоб был я признан вами,
Чем Крайну я в стихах пленить могу,
Что должен прозы я считать красами.
Писатель.
Чтоб числиться в писательском кругу,
Прими моё премудрое ученье
И заруби его в своём мозгу.
[89]
Коль хочешь ты у нас иметь значенье,
Слов иноземных бойся как врага,
За личное считай их оскорбленье.
Будь проза вся бесцветна и нага,
В поэзии вверяйся лишь натуге:
Твоя нам будет муза дорога.
Коль классиком быть хочешь в нашем круге,
Ты речь загни, как горцы, погрубей;
Всё о своём кричать мы будем друге.
Язык пастушьих изучив речей,
Славян ты всех пленишь не без причины,
И воздадут могиле честь твоей:
Захватишь речи ты родной пружины;
Но года на три эти брось места
И удались в овчарские Афины.
Ученик.
Иль языка таится красота
У пастухов, которые умеют
Произносить лишь прозвища скота?
Писатель.
Там, где заветы предков не слабеют,
Где не меняют резко языка,
Немецких гнусных слов не разумеют.
[90]
Ученик.
Блаженный край! и мысль о нём сладка.
Но там, где речь уж вовсе не богата,
Добыча слов не будет велика.
Писатель.
Изжаренные, милый мой, цыплята
Ведь никому не прилетают в рот.
Чтоб вечно жить, труда нужна затрата.
Готовых слов, уж годных в обиход
Нигде — хоть будь то горы, хоть долина —
Никто, не поработав, не найдёт.
Прислушайся к речам простолюдина:
Лишь рот открыл, — вся соль перед тобой,
Все языка красоты, как картина.
Там корни слов на почве им родной;
Придай концы им: -ача, -ище, -уха,
-ов, -овец, -овка или хвост любой —
То первый сорта для мысли и для слуха!
Так всех славян затмишь ты без труда,
И пред тобой Добровский[2] будет — муха.
Ученик.
Вот мудрость в чём! прощайте, города!
[91]
Как Аполлон, гуляя с чабанами[3],
Себе стяжаю славу навсегда.
Но Аполлон с Минервой между нами
Жрецов ведь не имели искони;
От римлян и от греков с семенами
Наук попали к нам в былые дни
Слова чужие; что ж? нам непригоже
Употреблять их? воть что разъясни!
Писатель.
О, и не думай! сохрани нас Боже!
Не порти ими нашу речь никак!
Ученик.
Но у других славян мы видим то же:
Татарщина у русских есть, поляк
Французит, серб берёт у турок слово,
У немцев чех, а он ли не мастак?
Писатель.
У них по книгам столько, брат, чужого
Средь старого славянского зерна,
Что чист язык их уж не станет снова;
А крайнщина на книги так бедна,
Что все легко обречь их на сожженье;
Фениксом из огня взлетит она!
[92]
Ученик.
К чему послужит книг уничтоженье?
Иль ждать нам, не ломаючи голов,
Что слов за ним начнется возрожденье?
Писатель.
Просеем мы запас наличный слов,
Зерно удержим, а где взятки гладки,
Там из своих добавим мы мозгов.
Ученик.
Но выдумки и старые остатки
В чудно́й смеси — для крайнцев, хорутан,
Штирийцев будут темны, как загадки.
Писатель.
Есть у воров, разбойников, цыган
Язык, лишь им понятный; речь такая
Будь в наших книгах, — что в том за изьян?
Ученик.
Тарабарщина вам хоть воровская
Какую пользу в книгах принесёт,
Когда повсюду будет речь другая?
У вас самих очистка не пойдёт,
От слов чужих и ты не обеспечен;
К чему же мой боялся бы их рот?
[93]
Писатель.
То разговор; пусть он не безупречен, —
Лишь слуха он касается слегка
И, как туман, летуч и быстротечен.
Что в книгах есть, то проживёт века,
То и учёные прочтут лингвисты,
То красоту являет языка.
Да будут книги у словенцев чисты!
Когда не так, пусть чёрт меня возьмёт,
Но всех поучат крайнские пуристы.
Чего слепой кружок ваш не поймёт,
Что вашим забраковано советом,
В потомстве встретит то себе почёт.
Ученик.
Ты озарил мой ум нежданным светом.
Чтоб мой успех и прочен был и скор,
Снабди меня для пения предметом.
Писатель.
Горация словам наперекор,
Нет в utile et dulce[4] нам отрады:
Нам utile — зерно, a dulce — сор.
[94]
Ученик.
Теперь поют романсы и баллады,
Трагедия уж кем-то начата,
Сонетам, как новинке, также рады.
Писатель.
Любая песня мною проклята,
Которой пет славянского названья,
Хоть свей гнездо сама в ней красота.
Любовь поют певцов таких созданья
Во вред великий речи и сердцам;
Да грянуть в них все неба наказанья!
Баллады в «Пчёлке», эту гадость, срам,
Все беспощадно истребить бы надо,
Трагедия пускай не лезет к нам,
Чтоб краинки из них не пили яда
И с Юлии не брали образца,
Не ныли, не сводя с Ромео взгляда.
Ученик.
Да, это было б жаль: теперь сердца
Раз шесть горят в неделю, а девицы
За первого выходят молодца.
Писатель.
Баллады суть пустые небылицы,
[95]
Но и соблазна эта вещь полна:
«Леноре»[5] гнусной все они сестрицы;
Трагедия, как и романс, вредна;
Не сочиняй ни здравиц, ни сонетов:
Поет их тот, чья муза нескромна.
В стихах держись хозяйственных предметов, —
Что нужно для хлевов и для полей:
Пусть людям польза будет от поэтов!
Ученик.
Так, буду петь по воле я твоей,
Картофелю что помогает в росте,
Чем обеспечить репу от червей,
Овец как лучше пользовать в коросте,
Что делать, чтоб избавиться от гнид,
Чтоб на гумно не шлялись мыши в гости.
Писатель.
Вот, что словесность нашу оживит!
Сканы, размещённые на Викискладе