Чтобы совершенно отдалить А. А. Вырубову от князя, мы направили в этом отношении все свои усилия на Распутина; как я уже ранее указал, Распутина начали тяготить постоянные свидания у кн. Андроникова в обществе его тобольских знакомых, присутствие которых его нервировало, затем я оттенил, что Распутин не пожелал делать кн. Андроникова с первых же дней нашего сближения полным доверенным по передаваемым прошениям; вначале я не понимал причин, но они в скором времени для меня стали ясны и послужили мне основанием для моих в том направлении наблюдений за Распутиным. Когда мы представили А. А. Вырубовой свой план наших отношений к Распутину (лист 5), об осуществлении которого я буду говорить впоследствии, то кн. Андроников, который уже со слов Червинской и от меня многое слышал об окружающем в этот период Распутина обществе, завел речь об укладе жизни последнего, высказав Вырубовой, что Распутин мало, к сожалению, учитывает его деловые значения и связи, которые могли бы избавить его, Распутина, от необходимости получать на свои благотворительные нужды от неизвестных, зачастую, лиц незначительные денежные знаки внимания и брать на себя личное представительство по делам, которые могут поставить его, Распутина, в неловкое положение пред теми, к кому он обращался, а также, в случае его ходатайства перед августейшими покровительствами,[*] так как это может придать другой, не отвечающий сердечным побуждениям Распутина характер его просьбам, зачастую требующим предварительных деловых рекогносцировок и подготовки благоприятной основы для их исполнения.
Поэтому он представил[*] снова свои услуги с тем, что сумеет разобраться в этих делах и будет останавливать внимание Распутина лишь на тех просьбах, исполнение коих при ходатайстве Распутина может быть обеспечено путем предварительной подготовки их князем, не будет, при принятых со стороны князя мерах, служить поводом для неблагоприятных разговоров, связанных с именем Распутина, и даже даст возможность Распутину в некоторых случаях прибегать к монаршему вниманию. При этом добавил, что Распутин, как человек далекий от жизни, совершенно забывает материальную ее сторону, а он, кн. Андроников, при выполнении таких дел сам о нем подумает и настолько хорошо будет обеспечивать его, что Распутину не надо будет пользоваться ничьей другой денежной поддержкой, что такой предложенный им план во многом разрешит[*] состав обращающихся к Распутину лиц, а что в исполнении других просьб Распутина А. Н. Хвостов и я окажем Распутину полное внимание, так, чтобы Распутину кроме нас не приходилось прибегать ни к кому, разве только в исключительных случаях и то с ведома князя. А. А. Вырубова с этим согласилась.
Еще по вступлении[*] в должность товарища министра, когда кн. Андроников сводил меня с Распутиным, мне приходилось видеть при некоторых последних посещениях квартиры князя, что после обеда князь о чем-то говорил в кабинете с Распутиным, передавал ему какие-то бумаги, а затем перед прощанием, как я уже знал, отводил его в спальню, предварительно вынув деньги в кабинете из стола и, не скрыв[*] от меня, ему их передавал. И А. Н. Хвостов, и я знали взгляд кн. Андроникова на Распутина, как на неизбежное зло, которое надо учитывать при необходимом случае, видели, что кн. Андроников в удобной форме предлагал А. А. Вырубовой свои посреднические услуги, имея далеко не бескорыстное побуждение, так как в начатом деле желательно было добиться возможно меньшего выступления Распутина с просьбами, в большинстве небескорыстного характера. Это совпадало с нашим планом, А. Н. Хвостов не возражал, ибо сорт ходатайства[*] по нашему ведомству для нас сравнительно определился, а дела, которые имел в виду кн. Андроников, он брался устраивать сам лично. На правах старого знакомого кн. Андроникова, который ко мне хорошо относился в периоды, когда я не занимая почетных должностей, и приглашенного бывать у него, чего он многим уходящим от власти и сановникам не делал, я сравнительно присмотрелся к нему и его жизни до нашего разрыва с ним, происшедшего после ухода из должности товарища министра, и отметил в нем одну черту, резко останавливающую на себе внимание, это то, что в сферу своих деловых комбинаций князь, при присущей ему наклонности подчеркивать и свои связи, и влияния, посвящая меня иногда в свои замыслы против тех или других неугодных ему лиц, тем не менее, в свои дела меня не вводил и только раз мне сказал о проведенном им большом бухарском и хивинском деле, но и здесь он во все подробности меня не посвятил, а только из перечисления некоторых лиц, среди коих должны были быть расписаны учредительные акции, я мог вынести свои, быть может, и неправильные догадки о тех влияниях, кои им были пущены в ход при проведении этого дела. За бытность мою товарищем министра внутренних дел он ко мне обращался лишь по делам, о коих он не говорил Хвостову, а по другим делам он даже делал из этого секрет для меня, имел свидания с А. Н. Хвостовым и хотя и тот, зачастую, тяготился посещениями князя, что и мне говорил, тем не менее его принимал, быть может оказывал ему неизвестные мне услуги.
К отказам в приеме у министров князь всегда относился с нервностью, так как посещению личному министров, разговорам с ними по интимным телефонам он придавал огромное значение и это, насколько я понимаю кн. Андроникова, было не слабостью его, а обдуманным раз навсегда планом, в который входило всегдашнее его стремление узнать раньше всех о новом министерском назначении, заранее найти возможность проникнуть к новому министру, завязать с ним отношения, поднести затем ему, предварительно показав в приемной чиновникам, близким к министру, икону, как благолюдственное служебное напутствие и, наконец, бывать у него вне приемных обычных часов, а в часы преимущественно вечерних досугов министра вплоть до ухода последнего.
Возвращаюсь к прерванному характеристикой кн. Андроникова изложению. Через более отдаленный промежуток времени, когда мы были у кн. Андроникова на обеде, приехал Распутин в несколько повышенном настроении. Как всегда, обед был у князя приготовлен обычный для нас и специальный, согласованный со вкусами, привычками Распутина, везде в домах, где Распутан бывал, приготовляемый, состоящий из ухи, рыбы, сладкого, фруктов и чаю. (Распутин никогда не ел ни белого, ни черного мяса и не любил, если при нем курили, ел всегда мало, редко прибегая к ножу и вилке, из вин любил мадеру и иногда и красное; минеральных отрезвляющих вод, в том числе и Куваку, бывшую всегда на столе у князя, Распутин не пил, а заменял их для отрезвления или простой водой или простым квасом, который любил.) За обедом Распутин на этот раз был молчалив, а после обеда, переговорив со мною в зале, был отозван кн. Андрониковым в кабинет; дверь князь прикрыл слабо и начал с ним разговор о каком-то подряде. Распутин прервал князя и с слышной в голосе злою ноткой, не стесняясь в выражении, сказал ему, что тот его обманул при расчете и что он это заметил не первый раз, так как сам проверил. Князь начал оправдываться, и я, не желая поставить князя в неловкое положение, если бы он заметил мое присутствие, вышел из залы в столовую, где сидел А. Н. Хвостов и другие. Видимо, что потом князю удалось успокоить Распутина, хотя сам князь был взволнован и даже лично отправился провожать его. Об этом я передал А. Н. Хвостову.
Спустя некоторое время Распутин мне сказал, что нам лучше бы видеться в другом месте. Из этого я понял, что у него, после деловых сношений с князем, доверие к последнему пошатнулось, и когда нами была устроена, при посредстве Комиссарова специальная, для свидания с Распутиным, квартира, то здесь при первых же наших обедах с Распутиным, я указал ему на некоторые стороны жизни князя, добавив, что этого, быть может, А. А. Вырубова не знает, и попросил его предупредить А. А. Вырубову. Когда затем мы, А. Н. Хвостов и я, были у Вырубовой, то она спросила меня, правда ли, что князь — такой плохой человек. На это я ей ответил приблизительно в том смысле, что у него есть некоторые особенности, которые ей надо принять во внимание и, по возможности реже с ним видеться. Самому мне разговора заводить о князе было неудобно так как я вошел к ней в дом при его посредстве, и она, не будучи подготовлена, могла бы объяснить мое предостережение совершенно иными побуждениям... После этого я начал замечать некоторую нервность, проявленную кн. Андрониковым, так как А. А. Вырубова стала иногда отказывать ему в приемах, объясняя это разными причинами: то вызовами в лазарет или во дворец, то поездками в Петроград и проч. Затем, когда я приехал к ней один, она просила меня убедить кн. Андроникова не привозить ей ни сладостей, ни фруктов, так как это ей неприятно. Кн. Андроников, действительно, всякий раз, когда ездил и ранее со мной, и в эту пору с нами (при А. Н. Хвостове), всякий раз, желая подчеркнуть свое внимание к А. А. Вырубовой, привозил ей большие коробки с конфектами лучших петроградских кондитерских, первые фрукты и цветы; ценных подарков князь ей при мне не подносил.
Наконец, помог и случай, выдавший двойную игру кн. Андроникова. Кн. Андроников был в давних и очень близких, как я уже показал, отношениях с кн. Шервашидзе, состоявшим при вдовствующей императрице и пользовавшимся исключительным доверием ее величества, и всегда держал его в курсе всех новостей молодого двора, зная насколько эти новости близки сердцу Марии Федоровны, которая, в особенности за последнее время, начала явно для всех показывать свое неудовольствие в отношении императрицы Александры Федоровны. В числе вопросов, обеспокоивших вдовствующую государыню, одним из главных было отношение молодой императирцы к Распутину, росшее с каждым днем доверие к нему императрицы Александры Федоровны и его влияние не только на ее величество, но и на государя. Поэтому императрица Мария Федоровна старалась быть в курсе всех сведений, относящихся к личности Распутина, чтобы всякий раз указать, при свидании с государем, на отрицательные стороны поведения Распутина и тем отдалить государя от Распутина. Когда в Петрограде появились фотографические снимки кружка Распутина, о которых я говорил, вдовствующая государыня выразила Шервашидзе свое желание иметь такую фотографию, и последний обратился с этой просьбой к кн. Андроникову. Кн. Андроников достал, но не от нас, упомянутый снимок, сделав несколько увеличительных фотографических оттисков, и послал один из них князю Шервашидзе, а другой, в один из последующих наших приездов к А. А. Вырубовой, взял с собою, чтобы затем, зайдя к Воейкову, его показать и передать, ему. А. А. Вырубова уже знала о получении вдовствующей императрицей этой фотографии, но только не была в курсе того, кто ее снабдил ею, и обратилась ко мне с просьбой узнать об этом, так как это озабочивало императрицу и ее лично. Кн. Андроников боясь, как я полагаю, того, чтобы А. А. Вырубова, узнав впоследствии о его роли в этом деле, не прервала бы с ним из-за этого знакомства, которым он очень дорожил, так как на всякую поездку к ней сам он, как деловой человек, смотрел не как на визит, а как на средство для достижения той или другой преследуемой им цели, вмешался в разговор и, вынув из портфеля и показав означенный фотографический снимок, сказал, что это он послал князю Шервашидзе эту фотографию, движимый исключительно самыми лучшими побуждениями своего уважения и преданности к ней и к Распутину, чтобы вдовствующей императрице, никогда не видевшей Распутина и имеющей о нем превратное мнение вследствие неправильного освещения некоторых сторон жизни Распутина, кружком близких к ней лиц, показать его изображение, его одухотворенные неземные глаза и отношение к нему со стороны его окружавших близких к нему людей, свидетельствующее о их вере, в него, как в исключительного, не от мира сего человека.
Конечно, А. А. Вырубова объяснению князя не поверила, и несмотря на свойственную ей сдержанность и то, что мы были у ней в квартире, в несколько резкой форме ответила ему, что напрасно он, не предупредив ее, это сделал, так как это может иметь неприятные последствия. Но затем, когда я перевел разговор на другую тему и отвлек ее внимание последующим докладом по целому ряду имевшегося у меня материала, она снова сделалась ровной в обхождении с князем и приветливо со всеми попрощалась, когда мы стали уходить. Дорогой кн. Андроников был озабочен но я его понемногу успокоил, и, видимо, он этому разговору и впоследствии не придавал никакого значения, так как даже, когда у него с Распутиным и Вырубовой последовал разрыв и он обращался ко мне, при Протопопове, с просьбой помирить его с Распутиным, то, вспоминая причины охлаждения к нему со стороны Вырубовой, он об этом не упоминал. Но это обстоятельство имело последствием то, что при одном из последующих моих приездов к А. А. Вырубовой, она уже серьезно отнеслась к личности и деятельности кн. Андроникова и заявила мне, что Распутин и она ему совершенно не доверяют, и, дабы не раздражать князя, последовала моему совету сохранить видимость старых с ним отношений, а через некоторое время, когда он отойдет и от нас, окончательно прервать с ним всякие свидания, что и последовало незадолго до моего ухода. При этом Вырубова мне сказала, что в этом направлении будет поступать и владыка митрополит, по их совету, и попросила меня предупредить и владыку. При свидании я очертил владыке личность кн. Андроникова. Затем впоследствии я спрашивал у кн. Андроникова об отношении к нему владыки, и кн. Андроников дал мне понять, что хотя я и не хотел его сближения с архипастырем, но оно последовало, и владыка, несмотря на озлобление к нему, князю, Распутина, его все время дарил своим вниманием и что в лавре, когда он, князь, приезжал на торжественные богослужения, то пользовался тем же почетом, как и при предыдущих митрополитах, а когда подходил к кресту, то владыка митрополит, благословляя его, с ним был милостиво внимателен.
Силою указанных выше причин и обстоятельств свидания наши с кн. Андрониковым стали реже и, когда у нас установилась прочная, вне князя, связь с Распутиным, то А. Н. Хвостов вначале даже не посвятил князя в свой план проведения гр. Татищева на место П. Л. Барка министром финансов, в чем потом раскаивался, хотя я в этом деле и принимал, сравнительно с предъидущими назначениями, незначительное участие, так как А. Н. Хвостов во многое время не посвящал, но взял на себя руководящую роль, в особенности, во влияниях на Распутина и А. А. Вырубову, а затем и императрицу. Если эта кандидатура гр. Татищева не увенчались успехом то это последовало не потому, чтобы А. Н. Хвостов начал уже терять доверие у государя, а вследствие того, что ни он, ни тем более гр. Татищев, мало знавший обстановку петроградской жизни того времени, не учли многих обстоятельств и сделали несколько опрометчивых шагов, давших свои результаты. Об уходе П. Л. Барка слухи в обществе и в наших законодательных учреждениях неоднократно всплывали, но так же быстро о нем разговор замирал, так как П. Л. Барк хорошо знал Петроград и имел большие, издавна установившиеся с влиятельными лицами и кружками связи, умело пользовался каждым, кто был нужен ему при тех или других обстоятельствах, лично к нему относящихся и, как опытный шахматист, каждый свой ход и удар делал после того, как взвешивал все шансы в свою пользу; к тому же он был человек богатый, держал, как министр финансов, в руках своих нерв жизни — кредит, ведомственные ассигновки и 10-миллионный фонд; в отношениях со всеми был внимательно обходителен и, по натуре своей, выдержан и спокоен.
Должность министра Барк получил исключительно благодаря кн. Мещерскому, с которым он познакомился при следующих обстоятельствах. В свою пору П. А. Столыпин (я уже тогда был в Петрограде) широко пропагандировал и поддерживал национальное движение в стране; П. А. Барк выступил с запиской о национализации кредита, и на этой почве П. А. Столыпин с ним познакомился. Хотя эта идея особого значения в финансовом обороте жизни России не имела, так как бывший тогда министр финансов В. Н. Коковцов горячо против нее восстал, доказывая, что кредит по существу космополитичен, но, тем не менее, П. Л. Барк после этого получил назначение товарища министра торговли и промышленности. Так как кн. Мещерский (редактор «Гражданина»), будучи все время эолитическим и личным противником П. А. Столыпина, зорко следил за каждым его шагом, чтобы учесть ошибки Столыпина и подчеркнуть их в глазах государя с соответственной окраской, и в вопросе о кредите был на стороне Коковцова. Узнав, что Столыпин в лице Барка подготовляет будущего заместителя Коковцова, Мещерский выступил против Барка да страницах своего органа со статьею о роли Барка, как душеприказчика воли покойного председателя финансовой комиссии государственного совета члена государственного совета,[*] будучи в полной уверенности, зная с детских лет государя, что после такого разоблачения кандидатура Барка на пост министра финансов будет отложена и что о подробностях всего этого дела государь при личном свидании с ним, князем Мещерским, его спросит. Эта статья в свое время, действительно, причинила много неприятностей Барку, так как по этому делу начался разговор и в финансовых кругах и в среде членов государственного совета и в обществе.
Тогда Барк воспользовался услугами И. П. Мануса, который был близок к кн. Мещерскому и вел в «Гражданине» финансовый отдел и, при содействии Мануса, познакомился с кн. Мещерским, с тем придворным кружком, с которым был близок покойный князь, поддерживал с кн. Мещерским самые лучшие отношения и исключительно при его поддержке получил министерский портфель. В это время, вступив на должность товарища министра, П. Л. Барк успел завязать не без участия, между прочим, банкира Рубинштейна, близкого в ту пору лица к г-же Горемыкиной и последнему, хорошие отношения не только с Горемыкиным, но и с его семьей, затем составил себе партию в среде влиятельных петроградских финансистов, начал делать попытки к сближению с своим давним противником гр. Коковцовым, связей с придворным кружком, о коем я говорил, не потерял, а приобрел еще новые знакомства, и положение свое считал относительно прочным, имея везде, где нужно, своих людей. С Распутиным Барк был знаком еще со времени первого сближения с кн. Мещерским. Таким образом, Барк явился сильным противником для Хвостова, который возложил свои надежды только на Распутина, А. А. Вырубову и на доверие, оказываемое ему государем, и своим отношением к Барку в совете министров с первых же дней восстановил последнего против себя.
Я об этом узнал и предупредил А. Н. Хвостова о том, что в интересах ведомственных, а тем более департамента полиции, жившего исключительно в своих не гласных расходах на дополнительные ассигнования из 10-миллионного фонда, ему не следует восстанавливать против себя П. Я. Барка, и дал ему характеристику Барка; затем будучи с последним в хороших отношениях по предыдущей совместной работе в совете торговли и мореплавания, я предложил Хвостову свои услуги к сближению его с Барком. В это время А. Н. Хвостов меня еще на ввел в курс своих видов относительно гр. Татищева. Хвостов согласился, и я, переговорив с Барком, просил его приехать ко мне на Морскую вечером на чашку чая. Когда Барк, правда, с неохотою идя на сближение с Хвостовым, изъявил свое согласие, я устроил легкий ужин и передал Хвостову о времени приезда Барка, прося его быть точным и, если он может, то в интересах дела приехать даже раньше, что он мне обещал, сказав, что у него вечер свободный. Барк был аккуратен, но А. Н. Хвостов не только не приехал раньше Барка, но опоздал более, чем на три четверти часа, так что мое положение как инициатора этого сближения было очень тяжелое. П. Л. Барка такое поведение Хвостова задело, и он, отказавшись от ужина, посидел не более ½ часа и, извинившись делами, уехал, провожаемый моими извинениями. Меня также такое поведение Хвостова сильно обидело, так как ставило в неловкое положение перед Барком, который мог не поверить искренности моего намерения, и я, когда приехал А. Н. Хвостов, это ему высказал и объявил, что теперь Барк ему этого не забудет. Но Хвостов отнесся к этому как-то равнодушно: извинившись перед мною, он сказал мне, что был задержан визитом, который он делал (если мне не изменяет память) кн. Васильчиковой и от нее узнал много для себя интересного;[*] затем Хвостов добавил, что если Барк будет отказывать в кредитах, то он их проведет и помимо Барка докладом у государя, который в этих кредитах ему не откажет. Но я все-таки постарался ему еще раз подчеркнуть, что Барк серьезно обижен, и посоветовал ему извиниться перед ним сейчас же по моему телефону, чтобы Барк знал, что он, А. Н. Хвостов, приехал к нему,[*] запоздав только по какой-нибудь причине. Но Хвостов сказал мне, что лучше он на другой день в совете министров сделает это лично и что таким путем он снимет с меня ответственность перед Барком, и попросил меня пригласить кн. Андроникова, с которым, мы уже начали тогда борьбу, на ужин, что князю будет приятно, как знак нашего к нему внимания. Когда я по телефону передал князю мою и А. Н. Хвостова просьбу приехать ко мне на ужин, специально устроенный мною, чтобы поговорить с ним в интимной обстановке, без лишних свидетелей, то это очень тронуло князя, и он немедленно приехал, был все время в хорошем настроении духа и подчеркнул, насколько в общих интересах такие свидания нам всем полезны. Конечно, об истории с Барком ни я, ни А. Н. Хвостов ему не сказали.
Кроме Барка и его придворных связей, А. Н. Хвостов не учел влияний Горемыкина, который тоже знал хорошо государя и не променял бы установившихся хороших отношений с Барком на налаживание таковых с человеком, ему неизвестным и к тому же пользующимся большим расположением и всегдашнею поддержкою В. Н. Коковцова, политического противника Горемыкина. Затем А. Н. Хвостов, как я отметил, упустил значение кн. Андроникова и, наконец, никто из них не знал, а в особенности А. Н. Хвостов, Распутина. Мое участие, насколько я увидел из дальнейшего хода, было необходимо, в смысле направления этому назначению косвенного влияния на Распутина,[*] затем знакомства гр. Татищева с владыкой митрополитом и, когда Штюрмер вступил на пост председателя совета, то свидания гр. Татищева со Штюрмером и устройства знакомства, по просьбе А. Н. Хвостова, Мануйлова с И. С. Хвостовым. Видное же место в смысле влияний на Распутина и А. А. Вырубову взял на себя, как я уже указал Хвостов и привлек к этому Н. И. Решетникова и епископа Варнаву, старых знакомых гр. Татищева, а затем, для воздействия на Распутина в смысле частых свиданий и, как я впоследствии уже узнал, постановки своей агентуры около Распутина, своего двоюродного брата, зятя гр. Татищева, прапорщика запаса, члена правления соединенного банка, И. С. Хвостова, всецело находившегося под влиянием А. Н. Хвостова.
С первых же дней моего назначения А. Н. Хвостов познакомил меня с приехавшим в ту пору в Петроград Н. И. Решетниковым, которого я до того лично не знал. Как Хвостов, так и епископ Варнава, знавший уже давно Решетникова, указали мне, что это старый и хороший знакомый по Москве Распутина, который у него часто останавливался, и что, благодаря этому, он пользуется большим доверием А. А. Вырубовой, которая ценит в Решетникове безукоризненную привязанность к Распутину и доброе влияние последнего в смысле ограждения Распутина от подозрительных знакомств в Москве и то, что не раз Н. И. Решетников оказывал Распутину всякого рода услуги, в том числе и в материальном отношении, так как Решетников человек состоятельный, — этого мне потом гр. Татищев не подтвердил; затем А. А. Вырубовой нравится сдержанность и умение хранить молчание во всем том, что относится к жизни Распутина, в чем она неоднократно убеждалась. А. Н. Хвостов и епископ Варнава добавили, что Решетников дал слово поддерживать нас у А. А. Вырубовой и помогать нам во всех начинаниях и притом вполне искренно, но при условии оказания ему содействия в получении соответствующего положения в министерстве торговли и промышленности. Затем, зная, что я был в хороших отношениях с кн. Шаховским, с которым, когда он был сначала в министерстве торговли и промышленности, а потом начальником управления водных сообщений, я служебно сблизился, в особенности во время высочайших проездов в 1913 году на торжества 300-летия дома Романовых.
А. Н. Хвостов попросил меня, во имя общих интересов, взять на себя устройство судьбы Решетникова и заявил, что ко мне с этой просьбой обратится и А. А. Вырубова, так как он с ней по этому делу уже говорил. Действительно, при бывшем свидании А. А. Вырубова, затем и Распутин меня попросили помочь в устройстве Решетникова в министерстве торговли и промышленности с тем, чтобы Решетников был хорошо устроен и мог жить в Петрограде, так как Вырубова желала использовать его опытность и хозяйственные способности по своему лазарету. Решетников в период этого времени жил в Петрограде, имея постоянный номер в гостинице «Астория». О его знакомстве с Распутиным я знал из старых в свое время филерных наблюдений за Распутиным. Я попросил Решетникова зайти ко мне на квартиру, и когда он пришел, то здесь я от него получил подтверждение всего того, что мне говорили А. Н. Хвостов, епископ Варнава и что я слышал также и от сестры епископа Варнавы, накануне у меня бывшей и сообщившей о приезде из Москвы Решетникова. От последней я узнал, что владыка Варнава и она часто останавливались в Москве у Решетникова, который всегда окружает владыку знаками особого внимания и помогает ему. В общем Решетников произвел на меня несколько иное впечатление; мне он показался человеком, умеющих действительно хранить тайны, но понимающим и цену этих тайн и желавшим, вследствие удачно для него сложившихся обстоятельств использовать их в наиболее выгодных для себя отношениях. Жизнь Решетников, повидимому, знал хорошо, бывал в обществе и, упомянув о Распутине, не давая ему никакой обрисовки, и о А. А. Вырубовой, дал мне сразу понять, что он действительно им близок; когда же я спросил его о том, какие он имеет виды на служебное обеспечение, по министерству торговли и промышленности, то он даже выразил свое недоумение, так как, по его словам, А. А. Вырубова уже знает о той должности, которую он желает получить. Я Решетникову на это ответил, что, быть может, как женщина, мало разбирающаяся в служебных рангах, А. А. Вырубсюа и позабыла об этом, но подтвердил ему о переданном мне А. А, Вырубовой желании ее прилично его служебно обеспечить.
Это Решетникова успокоило, и он мне сказал, что хотел бы получить должность товарища министра торговли и промышленности; из этого, а также видя у него в петлице орден св. Владимира 4-й степени, я заключил, что верно Решетников ранее уже служил по этому ведомству и имеет соответствующий классу должности чин и, поэтому, спросил его об этом. Но оказалось, что Решетников из купеческого сословия и служит только, кажется, биржевым нотариусом, за что и получил орден, но чина ни статского советника, ни действительного статского советника не имеет. Тогда я ему отметил это обстоятельство и, узнав от него, что он с кн. Шаховским совершенно не знаком, заявил, что эти вакансии замещаются только по выбору самого министерства и что кн. Шаховским они замещены уже близкими ему лицами, так что трудно ему, Решетникову, на это надеяться, и что лучше ему было бы выбрать какую-нибудь другую должность, которая дала бы кн. Шаховскому возможность использовать его знания и знакомства в торговом мире и тем помогла бы ему, Решетникову, в будущем ближе стать к князю. На это он ответил, что отсутствие нужного чина не имеет особого значения, так как А. А. Вырубова окажет ему поддержку у своего отца[1], и что после моих переговоров с князем Шаховским последнего еще будут просить и А. А. Вырубова и Распутин, который уже давно знаком с кн. Шаховским. При этом Решетников добавил, что если, действительно, нельзя устроиться товарищем министра, то тогда он хотел бы получить, подобно Н. И. Гучкову после ухода от должности городского головы, должность члена совета министра торговли и промышленности.
Когда я поехал с этим поручением к кн. Шаховскому, передал ему просьбу А. А. Вырубовой, добавив ему о последнем желании Решетникова (о первом я даже не хотел и говорить, так как оно было совершенно невыполнимо при существовавших тогда условиях), и указал, что Решетников хороший знакомый Распутина, то кн. Шаховский выразил полную готовность, с своей стороны, итти навстречу пожеланиям А. А. Вырубовой, но высказал те же, какие и у меня были, затруднения в смысле не соответствия Решетникова звания IV классу должности члена совета; когда же я успокоил князя указанием на поддержку этого А. А. Вырубовой у Танеева, то он обещал предложить первую вакансию члена совета Решетникову, о чем и уполномочил меня передать А. А. Вырубовой. Я об этом передал А. А. Вырубовой и Решетникову, затем напомнил, при случае, кн. Шаховскому, но это назначение до моего ухода не состоялось, так как свободной должности не открывалось. Решетников же действительно был привлечен А. А. Вырубовой сначала к делу заготовок и покупок необходимых предметов для устраиваемого в то время А. А. Вырубовой лазарета, тратя, как мне передавала сестра владыки Варнавы, на некоторые закупки в первое время свои деньги, а затем стал уже там полным доверенным А. А. Вырубовой по хозяйственно-финансовой части этого лазарета.
Лазарет этот в последнее время А. А. Вырубова задумала значительно видоизменить, расширить, сделать постоянным учреждением с постройкой дома и для себя, и для Решетникова. Судя по словам и по показанному мне Решетниковым при нашем последнем свидании плану, Решетников для этой цели приобрел у крестьян большую земельную площадь вблизи Царского Села по баснословно дешевой цене. Когда я, пораженный грандиозностью плана задуманного учреждения, указал Решетникову, что эта затея будет стоит очень дорого, и, видимо, придется Вырубовой ходатайствовать об отпуске из казны ассигнования, то он мне заявил, что деньги у них имеются достаточно на все, но что пока они еще ни на одном из проектов не остановились и предполагают обратиться в академию художеств и вызвать, путем назначений премий, соревнование архитекторов; на том же месте, где похоронен Распутин, имелось в виду построить церковь.
За устройство служебного положения Татищева А. Н. Хвостов принялся энергично. Много я не знаю, как, например, того где происходили свидания А. Н. Хвостова, И. Хвостова и Распутина, а только предполагаю, что на временной, для приездов в Петроград, квартире гр. В. С. Татищева, Морская 11, куда А. И. Хвостов в этот период часто ездил, так как тогда еще не была урегулирована проследка за Распутиным; но из слов И. Хвостова и А. Н. Хвостова, когда я заходил к А. Н. Хвостову, я знаю одно, чего они не скрывали, что денег на это не жалел И. С. Хвостов, Затем, когда Распутин и А. А. Вырубова были достаточно подготовлены к поддержанию этого начинания А. Хвостова и императрица Александра Федоровна пожелала видеть гр. Татищева, то, последний был вызван, и я с ним познакомился, так как до этого времени я его видел только на похоронах его родного брата гр. С. С. Татищева, начальника главного управления по делам печати, моего сослуживца с 1894 года по Киеву, по Вильне, в Поволжьи и в Петрограде, с которым у меня до его смерти не прерывались добрые отношения. Граф В. С. Татищев мне впоследствии говорил, что вся горячка, проявленная А. Н. Хвостовым в связи с приездом его в этот период в Петроград, оставила на него такое впечатление, как будто он находился тогда в каком-то кошмаре: за него говорили, его возили, и сам он ясно не отдавал себе отчета во многом том, что происходило. Так в действительности было и на мой взгляд. Представление гр. Татищева императрице было для него благоприятно; подвергнутая им большой критике вся система Барка по поводу реализации займов остановила на себе особое внимание ее величества: государыня на другой день через А. А. Вырубову передала свое пожелание получить по этому поводу сжатый доклад для переговоров с государем.
Доклад был составлен гр. Татищевым и для секретного его отпечатания и корректурной шлифовки А. Н. Хвостов передал его мне, и в тот же день, по отпечатании, этот доклад был доставлен А. А. Вырубовой для представления по назначению. Затем А. А. Вырубова передала, что государыня изъявила свое согласие поддержать кандидатуру гр. Татищева, так как осталась довольной не только вынесенным ею лично впечатлением разговора с ним, но и его взглядами на широкое привлечение финансовых учреждений и средств на развитие системы нашей промышленности путем разработки природных богатств России, на борьбу с продовольственным кризисом и проч. При этом А, А. Вырубова пригласила на обед к себе А. Н. Хвостова, гр. Татищева и меня, сказав, что на обеде будет и Распутин, который пожелал как бы породнить нас всех. Это участие на обеде Распутина никого из нас троих не устраивало; но, конечно, все мы изъявили свою благодарность за приглашение. К этому времени полк. Комиссаров уже приступал к своим обязанностям по наблюдению за Распутиным. Поэтому, переговорив с Комиссаровым, я попросил его устроить так, чтобы нам избежать возможного появления Распутина на вокзале, так как Распутин настоял на том, чтобы мы совместно выехали в одном поезде, между тем, время выезда совпадало с большим наплывом публики, живущей в Царском Селе и возвращающейся к обеду домой после деловых своих занятий в Петрограде. Были взяты два купэ рядом. Наши, а не полк. Глобочева, филеры и Комиссаров привезли Распутина раньше на вокзал, причем Распутин находился в состоянии опьянения, ехать же с ним как с вокзала Царского Села до А. А. Вырубовой (на Церковную ул.), так и обратно должен был гр. Татищев. К нашему приезду на Царскосельский вокзал все было устроено, и Распутин с Комиссаровым, переодетым в штатское платье, пройдя ранее нас, находился уже в купэ; мы вошли к нему, поздоровались с ним, немного посидели и под каким-то предлогом вышли в соседнее купэ, прося Комиссарова не выпускать Распутина. Распутин в скорости заснул, и когда поезд подъехал к Царскому Селу, то мы поспешили вперед, как бы для найма извозчиков, а, по выходе всей публики из вагона, Комиссаров вышел с Распутиным и передал его гр. Татищеву.
Когда мы приехали почти одновременно к А. А. Вырубовой и вошли к ней, я поразился виду Распутина: если б не видел я, в каком он был состоянии, то не поверил бы, что он за такой короткий промежуток времени мог отрезвиться; конечно, этому способствовал сон и свежий воздух, но, как я потом наблюдал, у Распутина был крепкий организм, и он быстро, после короткого, иногда за столом, сна, приходил в себя. А. А. Вырубова, видимо, все-таки заметила, что он был несколько возбужден, потому что выразила гр. Татищеву, правда, в деликатной форме, свое неудовольствие, когда он попросил разрешения предложить ей и нам всем выпить за здоровье ее по рюмочке старого венгерского вина из привезенной им бутылки. Распутин этому обрадовался и присоединился к просьбе гр. Татищева. А. А. Вырубова с неохотою согласилась на это и следила, чтобы Распутин не пил много: поэтому мы выпили только по одной рюмочке и перевели скорее разговор на другую тему. Я несколько раз обедал с А. А. Вырубовой, и сам, и два раза с А. Н. Хвостовым, заметил, что у нее никогда на столе не было вина, даже столового; видел и у Распутина по воскресеньям за чаем-завтраком; она и там не пила, а следила за Распутиным, чтобы он поменьше пил. Только когда в последний раз после смерти Распутина, я был у нее в воскресенье на масленице, накануне, а потом на завтраке, она приказала принести шампанского, чтобы пожелать счастливой дороги двум, постоянно находившимся при Распутине, его отдаленным родственницам, приехавшим проститься с нею накануне своего отъезда в Тобольскую губернию с дочерьми Распутина; в этот раз Вырубова выпила, правда, не целый бокал и вторично его немного дополнила за здоровье гостей. За завтраком, кроме меня и Головиных, были также и чины администрации лазарета.
После обеда у А. А. Вырубовой мы. должны были с А. Н. Хвостовым заехать в Павловск к знакомым, а Распутин остался на попечении гр. Татищева. Затем Комиссаров доложил нам про один разговор, который позволил себе, кажется, в этот раз, Распутин. Когда мы ехали, Комиссаров уговаривал Распутина заснуть, ибо Распутин порывался выйти из купэ, ему указал на то, что неудобно ему, Распутину, в таком виде появляться в вагоне и выходить на станции Царского Села, потому что могут обратить на него особое внимание посторонние и довести до сведения императрицы, которая будет этим не очень довольна. Этот доклад мне запечатлелся и до сих пор в памяти. В ответ на эти упрашивания Комиссарова Распутин позволил себе настолько непозволительно отозваться о государыне, что Комиссаров, как он нам рассказывал, встряхнул его, сказав, что если он, Комиссаров, еще раз что-нибудь подобное от него услышит, то он его своими руками задушит.
Вместе с тем, А. Н. Хвостов, считая нужным привлечь к гр. Татищеву также и симпатию владыки митрополита, просил меня устроить у себя обед для владыки, чтобы дать возможность гр. Татищеву познакомиться с владыкой и сделать ему на следующий день визит. Это признавал нужным и епископ Варнава; при этом было решено сделать это в несколько тесном кругу, не приглашая кн. Андроникова. Я пригласил владыку митрополита, просил его не отказать мне в удовольствии видеть его у себя, указав ему, что у меня будет небольшой кружок приглашенных лиц и в том числе А. Н. Хвостов, который хочет поближе с ним сойтись, но из-за болезни жены лишен возможности пригласить его к себе; приэтом, перечислив владыке приглашенных лиц, я назвал гр. Татищева, сделав краткую характеристику его личности, оттенив его религиозность и дела благотворения на нужды церквей, что вполне отвечало действительности, и указав на его положение в финансовой среде. В число приглашенных, между прочим, входили: епископ Варнава, архиопископ тверской, хороший знакомый А. Н. Хвостова и кн. Андроникова, архимандрит Августин, Решетников. Владыка, после некоторого колебания, согласился.
Не знаю от кого, но через дня два кн. Андроников, передавая мне по телефону какую-то незначительную новость, иронически спросил меня, правда ли что мы проводим гр. Татищева в министры финансов и что я даже устраиваю для сближения последнего с митрополитом обед. Я ему ответил, что обед этот устраивается в интересах А. Н. Хвостова для более тесного его единения с владыкой митрополитом и что на обеде, действительно, будет, по просьбе А. Н. Хвостова, гр. Татищев, как родственник А. Н. Хвостова, но какие виды имеет на графа А. Н. Хвостов, я не знаю, порасспрошу его, а затем не премину, конечно, передать ему, князю, так как думаю, что А. Н. Хвостов от него, князя, никаких секретов делать не будет. Об этом я сейчас передал А. Н. Хвостову. Но, видимо, князь был задет сильно, так как, судя по тому, что я узнал уже впоследствии и от Распутина, князь пожаловался Распутину, причем дал понять последнему, что этот обед устраивается помимо него, Распутина, и князя и что, видимо, мы, в данном случае, преследуем какую-нибудь цель, пригласив владыку митрополита, а не пригласив его, князя, и Распутина и что митрополиту лучше было бы отказаться под благовидным предлогом. Я об этом ничего не знал и потому был поражен, когда накануне дня обеда владыка по телефону начал извиняться, говоря мне, что навряд ли дела ему позволят приехать на обед и что его приезд ко мне на Морскую, в связи со съездом других архиереев, обратит на себя внимание, даст пищу разговорам, что вообще он не любит званых обедов и тому подобное. Только уступая моим настойчивым просьбам, владыка дал полусогласие приехать, оговорившись, чтобы я не пенял на него, если что-либо помешает ему прибыть. Тогда я об этом передал А. Н. Хвостову и, чувствуя какие-то закулисные влияния на владыку, попросил епископа Варнаву, переехавшего уже, по вступлении в должность митрополита Питирима, в Александро-невскую лавру, убедить владыку митрополита приехать на обед. Затем я вызвал к себе Мануйлова, успевшего уже сблизиться с секретарем митрополита и заручиться доверием владыки, и поручил ему разузнать, в чем коренится в этом случае причина нерешительности владыки, и принять все меры для убеждения владыки прибыть на обед.
Благодаря, главным образом, старанию Мануйлова, только в день обеда, часа за три, я от него получил известие, что владыка будет, а о причинах он мне обещал сказать при личном свидании. Тогда я поручил Мануйлову взять мой автомобиль, заехать за владыкой и Варнавой и их сопровождать, а затем, так как владыка митрополит заявил, что он долго у меня не может остаться, проводить владыку обратно. Я с женою встретили владыку и всех собравшихся к столу. Владыка очень мало ел, так как оказалось, что он вегетарианец, ничего, кроме лимонаду, не пил, был сдержан в разговорах, неприветлив и после обеда, минут через 15, любезно попрощавшись, уехал.
На другой день мне Мануйлов в подробностях объяснил, что ему пришлось потратить много усилий, чтобы исполнить мою просьбу, так как Распутан настойчиво требовал, чтобы владыка отказался от обеда; поэтому пришлось влиять и на Распутина, и на владыку, и что совместные с Осипенко усилия привели к тому, что владыка решил поехать, но с тем, чтобы, успокаивая Распутина, после обеда не оставаться, дабы избежать каких бы то ни было, кроме общих за столом, разговоров или просьб. При этом Мануйлов передал мне, что на пути епископ Варнава в разговоре с митрополитом дал ему, Мануйлову, возможность догадаться о цели обеда, так как темой разговора епископа Варнавы была политика Барка, но что митрополит никаких реплик не подавал. Поэтому я, передав обо всем А. Н. Хвостову, вместе с последним при свидании с Распутиным и А. А. Вырубовой рассказал сам об истинной причине обеда и мотивах неприглашения кн. Андроникова, что их хотя и успокоило, но все-таки видно было, что Распутин был обижен неприглашением его на этот обед. А. Н. Хвостов, видя, что кн. Андроников начинает уже действовать против гр. Татищева и что я был в этом отношении прав, предупреждая его о кн. Андроникове, и боясь, чтобы через князя не дошли об этом слухи и до Горемыкина, пригласил к себе князя и, как мне говорил потом, принял меры, но какие я не помню, к привлечению князя на свою сторону. Однако из ближайших с князем разговоров я вынес убеждение, что князь не успокоился и язвительно подсмеивался, не ожидая успеха в дальнейших стараниях А. Н. Хвостова; поэтому снова я предупредил А. Н. Хвостова, чтобы он учел это обстоятельство должным образом. Через некоторое время, зайдя к А. Н. Хвостову в кабинет, я встретил там И. С. Хвостова и спросил у И. Хвостова, удалось ли им обезопасить себя от Андроникова в этом деле. На это мне И. Хвостов сказал, что все сделано, и теперь кн. Андроников в этом назначении заинтересован, но что все-таки они, для наблюдения за действиями князя, приблизили к нему своего человека, под видом привлечения князя в одну финансовую операцию, и что его, И. С. Хвостова, доверенный вошел уже с кн. Андрониковым в наилучшие отношения.
Действительно, как я заметил, кн. Андроников после этого несколько успокоился, но все-таки не раз давал понять, что напрасно А. Н. Хвостов не поставил его, князя, в курс дела этого назначения с первых же своих шагов, так как из-за этого он уже много сделал ошибок, и главное, указывал на недостаточную конспиративность, проявленную в этом деле, благодаря незнанию обстановки и молодости помощника А. Н. Хвостова, его двоюродного брата и неподготовленности почвы в среде окружающих государя лиц. Я об этом сообщил А. Н. Хвостову, обойдя молчанием первое указание кн. Андроникова, он по поводу второго мне ответил, что это обстоятельство он учел и говорил уже с дворцовым комендантом генералом Воейковым по вопросу о назначении гр. Татищева и уверен в том, что со стороны ген. Воейкова будет оказано полное содействие, так как последний за этот период времени сблизился с гр. Татищевым, который дал ему ряд указаний и предложил свои и руководимого им банка услуги по делу, которое сильно озабочивало ген. Воейкова, задумавшего реализовать свое промышленное предприятие по эксплоатации родников источника «Кувака» в находящемся в Пензенской губернии имении Воейкова. Со слов Воейкова в один из моих к нему приездов я уже знал, что Воейков, желая положить предел для многих неприятных разговоров по поводу этой коммерческой его операции, связанной в свою пору с уходом министра торговли и промышленности Тимашева и председателя медицинского совета академика Рейна, задумал устроить акционерное общество, провел уже устав, в котором были представлены бо̀льшие, чем даваемые в ту пору правительством в интересах государственных выгоды акционерным предприятиям, преимущества в правах жительства лицам иудейского вероисповедания и предполагал устроить через посредство какого-нибудь банка выпуск акций, сохранив за собою все-таки доминирующую в деле роль. Я так же и от А. А. Вырубовой слышал, что государь и императрица выражали свое неудовольствие как по поводу всякого рода слухов и шуток, связанных с именем Воейкова и этого его предприятия, так и потому, что это дело отвлекает Воейкова от его обязанностей, заставляя его выезжать на место эксплоатации Куваки.
В дальнейшем я не проверял у Воейкова, насколько хорош он с гр. Татищевым, но знаю, со слов гр. Татищева, что он в этом деле оказал Воейкову услугу (в чем — меня граф не посвятил) и что у него с Воейковым установились хорошие отношения. Был ли после моего разговора с А. Н. Хвостовым привлечен, для содействия к дальнейшему сближению Воейкова с гр. Татищевым, близко стоявший, как я уже указал, к Воейкову кн. Андроников, — я не знаю, так как последнего об этом не спрашивал. Что же касается указанной кн. Андрониковым недостаточно проявленной конспирации в этом деле, то это замечание было правильно, так как И. С. Хвостов чересчур проявил много ясной для всех энергии в этом назначении и о последнем проникли уже слухи в финансовые круги. Приехавший ко мне незадолго после этого банкир Рубинштейн для переговоров по делу выкупа находившихся в портфеле русско-французского банка акций «Новое Время», бывший всегда в курсе столичных новостей спросил меня, правда ли, что вместо Барка назначается гр. Татищев, так как об этом уже проговорился И. Хвостов. Тот же вопрос задал мне и Н. Манус,[*] впервые в ту пору познакомившийся со мной по делу поднесения государю рабочими вагоностроительного отделения Путиловского завода иконы, и при этом дал отрицательную характеристику гр. Татищева, как финансового деятеля. Так как Рубинштейн был близок к семье Горемыкина и хорош с Барком, а Манус хотя и разошелся в последнее время с Барком, но был в хороших отношениях с близкими к августейшей семье и А. А. Вырубовой, флигель-адъютантом Саблиным, которого в ту пору побаивался и Распутин, то я об этом предупредил снова А. Н. Хвостова, и он постарался познакомиться с этими двумя финансистами, но с ними как-то не сошелся. При этом я указал А. Н. Хвостову, что слухи эти могут проникнуть в замаскированном виде по адресу,[*] несмотря на существование общего запретительного циркуляра, воспрещающего писать о предстоящих назначениях. Бывший при этом разговоре И. С. Хвостов на это обратил серьезное внимание, и А. Н. Хвостов пообещал ему переговорить по этому поводу с Гурляндом.
Несмотря на все старания А. Н. Хвостова, разговоры по поводу смены министра финансов усилились, появилась помещенная в «Речи» Л. М. Клячко заметка, ясно всеми понятая, об уходе Барка. Узнал об этом, со слов Рубинштейна, Горемыкин и, как мне передал Рубинштейн, также и Барк. Когда я по делу вел. кн. Николая Николаевича явился к Барку и закончил ему свой доклад, то он с улыбкой спросил меня, что нового, и я, поняв его, ответил ему, что ищут нового министра финансов. Тогда Барк мне сказал, что он уже знает о том, что А. Н. Хвостов проводит гр. Татищева, и добавил, что он давно уже присматривается к гр. Татищеву и предполагает поближе познакомиться с характером его финансовых операций. Хотя А. Н. Хвостов и не придал особого значения этой угрозе Барка, но все вместе взятое привело к тому, что, при одном из последующих свиданий с А. А. Вырубовой, а затем с Распутиным, А. Н. Хвостов спросил Вырубову, нет ли каких-либо сведений по поводу гр. Татищева от государыни, которая, в случаях нетерпящих отлагательств или при затянувшихся пребываниях в ставке государя, ставя его величество в курс новостей по делам, кои ее величество интересовали, сносилась с государем письмами через специально для сего посылаемого курьера. На это Вырубова ответила, что надо повременить с этим делом и выждать приезда государя, так как государь получил какие-то о гр. Татищеве неблагоприятные новости, которые тогда можно будет проверить и разъяснить, и что по этому делу пошло много разговоров, и это в настоящее время удерживает императрицу, и надо выждать некоторое время, чтобы эти разговоры утихли. Гр. Татищев, узнав об этом, а также и об угрозах Барка, поспешил уехать в Москву, и вопрос о Татищеве остался в выжидательном положении до назначения Штюрмера.
Единственно, что для А. Н. Хвостова осталось выгодным наследием от этого дела, это то, что помимо моей агентуры около Распутина осталась около последнего агентура и И. С. Хвостова и сам И. Хвостов, не оставивший мысли помочь своему тестю в получении должности министра финансов и потому не прервавший, а усиливший свои сношения с Распутиным, так что в начале 1916 года А. Н. Хвостов зачастую дополнял мои и Комиссарова доклады о Распутине своими сведениями, нам неизвестными. Затем, когда состоялось назначение Штюрмера на пост председателя совета, то А. Н. Хвостов, зная уже от меня о роли, которую в этом назначении сыграл Мануйлов, и от своей агентуры о том влиянии, каким стал пользоваться у Распутина Мануйлов, просил меня познакомить с ним И. Хвостова, чтобы привлечь Мануйлова на сторону гр. Татищева и воспользоваться его услугами не столько у Распутина, сколько, главным образом, у Штюрмера, к которому Мануйлов был близок. Эту просьбу я исполнил и познакомил их за завтраком у себя на Морской, где они условились о времени и месте их дальнейшего свидания, от которого я лично успехов не видел, так как мне было известно отношение Мануйлова к А. Н. Хвостову. Потом, по просьбе того же А. Н. Хвостова, будучи давно знаком с Штюрмером, я доложил последнему о существовавших предположениях по поводу назначения гр. Татищева и о том отношении, которое проявлено было в этом деле со стороны императрицы, А. А. Вырубовой и Воейкова, продолжавших благоприятно относиться к гр. Татищеву и его кандидатуре, и дал понять Штюрмеру, что он своей поддержкой гр. Татищева доставит названным лицам удовольствие, а сам в лице гр. Татищева будет иметь не только благодарного ему за внимание человека, а и министра финансов, который будет оказывать поддержку в его начинаниях: при этом я добавил, что подробную характеристику личности гр. Татищева может ему дать А. Н. Хвостов, находящийся с гр. Татищевым в родстве и проводивший его кандидатуру. Штюрмер отнесся благожелательно к этому назначению и просил меня передать гр. Татищеву, когда тот приедет в Петроград, его желание с ним лично переговорить по тем вопросам, по коим гр. Татищев докладывал государыне; узнав же от меня, что гр. Татищев случайно находится в это время в Петрограде, Штюрмер попросил меня приехать с гр. Татищевым на другой день к нему на квартиру (Б. Конюшенная д. № 1) и представить ему графа.
Когда я об этом передал А. Н. Хвостову, а он гр. Татищеву, то они решили, что будет лучше, если гр. Татищев представит Штюрмеру поднесенную им вниманию государыни записку, о коей я уже упомянул, а на словах оттенит критику мероприятий Барка, к последнему времени состоявшихся. Так как у них в Петрограде черновика от записки не оказалось, то я отдал им оставшийся у меня экземпляр доклада гр. Татищева. На другой день, явившись с гр. Татищевым к Штюрмеру, по окончании своего доклада, когда Штюрмер проводил меня из кабинета в приемную, я представил ему гр. Татищева, остававшегося, во время моего пребывания в кабинете, в приемной. Штюрмер любезно принял гр. Татищева, попросил в кабинет, взял от него записку, согласился, как мне передавал гр. Татищев, по выходе от Штюрмера, с его взглядом и обещал ему свое содействие. После этого по словам А. Н. Хвостова, Штюрмер ему сообщил о благоприятном впечатлении, вынесенном им от знакомства с гр. Татищевым. Были ли и какие предприняты дальнейшие шаги гр. Татищевым и А. Н. Хвостовым в освещении кандидатуры гр. Татищева — я не знаю, так как в это время последовал разрыв между мною и Хвостовым, но, судя по событиям, я думаю, что, после ухода Хвостова, гр. Татищев сам отказался от дальнейших попыток сближения с Штюрмером. Отношения гр. Татищева к Воейкову и А. А. Вырубовой остались хорошие, что он и использовал во время судебного разбирательства дела Мануйлова.