Король сидѣлъ нѣсколько мгновеній въ глубокой задумчивости, а затѣмъ, взглянувъ на Мильса, сказалъ:
— Странно, очень странно… Я этого положительно не понимаю.
— Тутъ нѣтъ ничего страннаго, государь. Я его знаю и нахожу его поведеніе совершенно естественнымъ. Онъ былъ съ самой колыбели подлецомъ и лицемѣромъ!
— Я говорю вовсе не о немъ, сэръ Мильсъ.
— Не о немъ? Такъ о комъ же? Что именно представляется страннымъ вашему величеству?
— То, что отсутствія короля какъ будто даже и не замѣчаютъ.
— Какъ, что такое? Я словно не совсѣмъ понимаю то, что вы, государь, изволили сказать.
— Быть не можетъ! Неужели васъ самихъ не поражаетъ своею странностью то обстоятельство, что меня даже и не думаютъ разыскивать. Слѣдовало бы, кажется, ожидать, что всюду разошлютъ курьеровъ съ прокламаціями о безвѣстной моей пропажѣ и обстоятельнымъ описаніемъ моихъ примѣтъ. Я вѣдь глава государства, и разъ что я исчезъ, все королевство оказывается въ положеніи обезглавленнаго трупа. Во всякомъ случаѣ мое исчезновеніе должно было повергнуть всю Англію въ величайшее горе и смятеніе. Между тѣмъ ничего подобнаго незамѣтно. Неправда ли, какъ все это странно и удивительно?
— Точно такъ, ваше величество! У меня съ горя все это вышло изъ головы, — отвѣтилъ со вздохомъ Гендонъ, добавивъ про себя: «Бѣдный помѣшавшійся мальчикъ, онъ все еще носится съ безумными своими грезами!»
— Я придумалъ, однако, планъ, который вернетъ намъ обоимъ законныя наши права, — продолжалъ король. — Я напишу собственноручный указъ на трехъ языкахъ: латинскомъ, греческомъ и англійскомъ, а ты, не теряя времени, поѣдешь съ нимъ завтра утромъ въ Лондонъ. Передай его моему дядѣ лорду Гертфорду. Онъ тотчасъ же узнаетъ мою руку, пойметъ, что я самъ написалъ этотъ указъ, и безотлагательно пошлетъ за мною.
— Не лучше ли будетъ, государь, обождать здѣсь, пока я докажу свою личность и званіе и вступлю законнымъ образомъ во владѣніе наслѣдственными моими помѣстьями? Тогда мнѣ будетъ гораздо легче выполнить…
Король прервалъ его повелительнымъ жестомъ и сказалъ:
— Молчи! Что такое несчастныя твои помѣстья и мелочные личные интересы по сравненію съ дѣлами, касающимися благосостоянія всего народа и неприкосновенности королевскаго престола?
Затѣмъ, какъ бы желая смягчить этотъ строгій выговоръ, мальчикъ ласково присовокупилъ:
— Повинуйся и не тревожься ни о чемъ. Я не дамъ тебя въ обиду. Все твое будетъ возвращено тебѣ съ лихвою. Можешь положиться на королевское мое правосудіе. Знай также, что я не забываю оказанныхъ мнѣ услугъ. Съ этими словами онъ сѣлъ къ столу, взялъ перо и бумагу и принялся писать.
Нѣжно поглядѣвъ на него, Гендонъ сказалъ себѣ самому:
— Если бы я не зналъ, что это мой мальчикъ, я могъ бы, пожалуй, вообразить, что со мной говоритъ настоящій король. Нельзя отрицать, что когда на него найдетъ такой стихъ, онъ мечетъ громами и молніями, какъ если бы впрямь родился на престолѣ. Удивительно, откуда у него явилось такое умѣніе? Вотъ тоже и теперь. Съ какимъ спокойнымъ самодовольнымъ видомъ выводитъ онъ разныя каракули, воображая, будто пишетъ по-латыни и по-гречески. Между тѣмъ если мнѣ не удастся придумать чего-нибудь такого, что заставило бы его отказаться отъ своего намѣренія, то я долженъ буду, пожалуй, прятаться въ теченіе нѣсколькихъ дней, увѣривъ моего мальчика, будто уѣхалъ выполнять данное имъ мнѣ сумасбродное порученіе.
Въ слѣдующее затѣмъ мгновеніе мысли сэра Мильса вернулись къ его собственнымъ дѣламъ. Баронъ до такой степени погрузился въ свои размышленія, что когда король передалъ ему собственноручный указъ, онъ какъ-то бозсознательно принялъ эту бумагу и положилъ ее въ карманъ.
«Какъ странно она себя держала, — думалъ въ это мгновеніе Мильсъ. — Я убѣжденъ, что она меня узнала, но въ то же время мнѣ кажется это немыслимымъ. Я совершенно ясно понимаю, что изъ двухъ противоположныхъ мнѣній только одно можетъ быть вѣрнымъ. Примирить ихъ я не могу. Точно также я не въ состояніи окончательно опровергнуть одно изъ нихъ разумными доводами или хотя бы даже выяснить себѣ, которое именно должно считаться болѣе правдоподобнымъ. Суть дѣла въ томъ, что она непремѣнно должна была узнать мое лицо, фигуру и голосъ. Я не въ состояніи представить себѣ, чтобы у нея могли имѣться на этотъ счетъ хоть какія-либо сомнѣнія. Между тѣмъ она сказала, что меня не знаетъ. Отсюда непосредственно слѣдуетъ, что она меня не узнала. Она вѣдь никогда не лгала и неспособна ко лжи. Однако же… Я, кажется, начинаю понимать, въ чемъ дѣло. Быть можетъ, она подчинялась его вліянію. Онъ приказалъ ей и принудилъ ее солгать. Да, это единственное правдоподобное рѣшеніе. Загадка теперь разъяснилась. Эдиѳь казалась полумертвой отъ страха… Понятно, что она дѣйствовала по принужденію. Надо сейчасъ же ее разыскать. Теперь, когда его нѣтъ, она выскажется передо мною совершенно искренно и откровенно. Она вспомнитъ прежнія времена, когда мы росли и играли вмѣстѣ. Это смягчитъ ея сердце. Она не станетъ больше отъ меня отрекаться и признаетъ меня. Сердце у нея всегда было честное, искреннее, чуждавшееся измѣны и лжи. Она вѣдь любила меня въ былые дни, и эта прежняя любовь служитъ мнѣ за нее порукой. Эдиѳь не отречется отъ человѣка, котораго любила!»
Онъ поспѣшно направился къ дверямъ, но въ это самое мгновеніе онѣ растворились, и вошла лэди Эдиѳь. Она была очень блѣдна, но шла твердой поступью. Вся ея осанка дышала нѣжной женственной граціей и сознаніемъ собственнаго достоинства. Лицо молодой женщины носило, однако, прежній безотрадный отпечатокъ грусти.
Мильсъ, въ невольномъ порывѣ, хотѣлъ было броситься къ ней навстрѣчу, но она едва замѣтнымъ жестомъ парализовала этотъ порывъ и заставила храбраго воина остановиться, словно онъ приросъ въ полу. Затѣмъ она сѣла и пригласила его тоже сѣсть. Такимъ образомъ Эдиѳи сразу удалось вытѣснить у него сознаніе прежнихъ товарищескихъ съ нею отношеній и превратить его въ гостя и незнакомца. Эта подавляющая неожиданность повергла Мильса въ такое удивленіе, что онъ, казалось, готовъ былъ задать себѣ вопросъ: «дѣйствительно ли онъ то самое лицо, за которое себя выдаетъ?» Лэди Эдиѳь сказала:
— Я, сударь, пришла васъ предостеречь. Быть можетъ, что человѣка, помѣшавшагося на чемъ-нибудь, нельзя разубѣдить, но во всякомъ случаѣ ему можно указать на существованіе опасности, и онъ самъ постарается тогда ея избѣгнуть. Думаю, что вы убѣждены въ истинѣ своей грезы, а потому не считаю ее преступной. Прошу васъ только немедленно же удалиться отсюда, такъ какъ пребываніе здѣсь грозитъ вамъ опасностью.
Пристально поглядѣвъ прямо въ лицо Мильсу, она добавила внушительнымъ тономъ: — Опасность эта тѣмъ серьезнѣе, что вы и въ самомъ дѣлѣ очень похожи на то, чѣмъ сдѣлался бы теперь мой кузенъ, если бы онъ не былъ убитъ въ сраженіи.
— Клянусь Богомъ, сударыня, что я этотъ самый кузенъ.
— Я нимало не сомнѣваюсь, что вы убѣждены въ этомъ, сударь. О вашей недобросовѣстности для меня не можетъ быть и рѣчи. Я считаю долгомъ единственно только васъ предостеречь. Мой мужъ въ здѣшнемъ краѣ полный властелинъ. Могущество его почти безпредѣльно. Благосостояніе всѣхъ и каждаго зависитъ здѣсь отъ него. Еслибъ вы не походили на человѣка, за котораго себя выдаете, мой мужъ, вѣроятно, дозволилъ бы вамъ мирно забавляться вашею грезою, но теперь онъ поступитъ совершенно иначе. Я его хорошо знаю, а потому вы можете мнѣ повѣрить, когда я вамъ скажу, какимъ именно образомъ онъ поступитъ. Онъ будетъ объявлять всѣмъ и каждому, что вы обманщикъ и сумасшедшій, и всѣ станутъ тотчасъ же повторять это съ его словъ.
Устремивъ еще разъ на Мильса прежній пристальный взглядъ, она добавила:
— Еслибъ вы были въ самомъ дѣлѣ Мильсъ Гендонъ и еслибъ это было какъ нельзя лучше извѣстно моему мужу и всѣмъ окружающимъ, то вамъ отъ этого не стало бы легче. Прошу васъ обдумать и взвѣсить хорошенько мои слова. Я говорю, что вы и тогда оказались бы въ такой же опасности, въ какой находитесь теперь. Гибель ваша была бы столь же неизбѣжна. Онъ и тогда отрекся бы отъ васъ и обвинилъ васъ въ самозванствѣ, а ни у кого не хватило бы смѣлости оказать вамъ поддержку.
— Да, я этому вѣрю! — съ горечью подтвердилъ Мильсъ. — Человѣкъ, который можетъ потребовать, чтобъ измѣнили и отреклись отъ дружбы, длившейся цѣлую жизнь, и знаетъ, что требованіе эго будетъ выполнено, въ правѣ съ увѣренностью разсчитывать на повиновеніе тамъ, гдѣ ставится на карту жизнь и кусокъ хлѣба и гдѣ нѣтъ даже такихъ ничтожныхъ задержекъ, какими должны представляться въ его глазахъ узы чести и совѣсти.
Легкій румянецъ окрасилъ на мгновеніе щечки Эдиѳи, и она потупила глазки, но продолжала безъ малѣйшаго волненія въ голосѣ:
— Я васъ предостерегала и предостерегаю снова немедленно же удалиться отсюда. Въ противномъ случаѣ онъ васъ погубитъ. Это тиранъ, которому состраданіе совершенно невѣдомо. Я вѣковѣчная его раба, и мнѣ это извѣстно какъ нельзя лучше. Бѣдняга Мильсъ, Артуръ и дорогой мой опекунъ, сэръ Ричардъ, освободились отъ него и теперь, по крайней мѣрѣ, вкушаютъ вѣчный покой. Для васъ тоже лучше умереть, чѣмъ остаться здѣсь въ когтяхъ этого изверга. Ваши притязанія являются угрозой для его титула и достоянія. Вы нанесли ему оскорбленіе въ собственномъ его домѣ. Онъ непремѣнно погубитъ васъ, если вы не спасетесь своевременно бѣгствомъ. Бѣгите и не медлите ни минуты. Если у васъ нѣтъ денегъ, возьмите, умоляю васъ, этотъ кошелекъ и подкупите слугъ, которые тогда, безъ сомнѣнія, васъ пропустятъ. Прошу васъ обратить вниманіе на мои слова, принять къ сердцу мое предостереженіе и бѣжать, пока это еще возможно.
Отстранивъ жестомъ кошелекъ, Мильсъ всталъ и выпрямился во весь ростъ передъ Эдиѳью.
— Исполните одну мою просьбу, — сказалъ онъ. — Смотрите мнѣ прямо въ глаза, дабы я могъ имѣть полную увѣренность, что вы на меня глядите. Ну, вотъ такъ. Теперь отвѣчайте: вѣдь я Мильсъ Гендонъ?
— Нѣтъ, я васъ не знаю!
— Поклянитесь въ этомъ.
Она отвѣтила тихимъ, но явственнымъ голосомъ:
— Клянусь.
— Это положительно невѣроятно.
— Бѣгите, не теряйте драгоцѣннаго времени! Бѣгите и спасайтесь, пока можно!..
Какъ разъ въ это мгновеніе полицейская стража ворвалась въ комнату. Гендона, несмотря на энергическое его сопротивленіе, свалили съ ногъ и утащили въ сѣни. Король былъ тоже схваченъ. Обоихъ ихъ связали и отвели въ тюрьму.