Путешествие вокруг света в 1803, 4, 5, и 1806 годах. Часть 1 (Крузенштерн 1809)/Глава XII/ДО

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
Путешествіе вокругъ свѣта въ 1803, 4, 5, и 1806 годахъ — Часть I.
авторъ Крузенштернъ (1770—1846)
См. Оглавленіе. Источникъ: Индекс в Викитеке

[306]
ГЛАВА XII.
ПРЕБЫВАНІЕ ВЪ ЯПОНІИ.
Принятіе насъ въ Нангасаки.—Неудача въ ожиданіяхъ.—Мѣры, предосторожности Японскаго правленія.—Съѣздъ съ корабля Посланника, для житья на берегъ.—Описаніе Мегасаки, мѣстопребыванія Посланника.—Переходъ Надежды во внутренную Нангасакскую гавань.—Отплытіе Китайскаго флота.—Отходъ двухъ Голландскихъ кораблей.—Нѣкоторыя извѣстія о Китайской торговлѣ съ Японіею.—Наблюденіе луннаго затмѣнія.—Примѣчанія объ Астрономическихъ познаніяхъ Японцевъ.—Покушеніе на жизнь свою привезеннаго нами изъ Россіи Японца.—Предполагаемыя причины, побудившія его къ сему намѣренію.—Прибытіе Даміо или Вельможи, присланнаго изъ Эддо.—Аудіенція Посланника у сего уполномоченнаго.—Совершенное окончаніе посольственныхъ дѣлъ.—Позволеніе къ отплытію въ Камчатку.—Отбытіе Надежды изъ Нангасаки.

1804 годъ
Октябрь.
Оскорбительная предосторожность, съ каковою поступаютъ въ Японіи съ иностранцами, довольно [307]извѣстна. Мы не могли надѣяться, чтобы приняли насъ благосклоннѣе, нежели другихъ народовъ; но думая, что имѣемъ съ собою Посланника, отправленнаго Монархомъ могущественной и сосѣдственной націи сего столь боязливаго въ политическихъ отношеніяхъ народа, съ одними дружественными увѣреніями, ласкались не только нѣкоторымъ изключительнымъ приемомъ, но и большею свободою, которая могла бы долговременное наше въ Нангасаки пребываніе, содѣлать пріятнымъ и небезполезнымъ. Мы полагали, что шестимѣсячное наше бездѣйствіе вознаградится по крайней мѣрѣ пріобрѣтеніемъ свѣденій о семъ такъ мало извѣстномъ Государствѣ. Посѣщающіе оное въ продолженіи двухъ столѣтій Голландцы поставили себѣ закономъ не сообщать свѣту ни какихъ объ немъ извѣстій. Въ теченіи ста лѣтъ явились два только путешественника, которыхъ примѣчанія объ Японіи напечатаны. Хотя оба они находились въ Государствѣ семъ короткое время; однако описанія ихъ важны; поелику онѣ суть единственныя со времени изгнанія Христіанской вѣры изъ Японіи, послѣ чего Езуиты уже никакихъ извѣстій объ оной доставлять не могли. Но сіи путешественники не принадлежали къ Голландской націи, коей не обязана Европа ни малѣйшимъ свѣденіемъ о Японскомъ Государствѣ. Чтожъ бы такое удерживало отъ того Голландцевъ? Не боязнь ли строгаго за то Японцевъ мщенія? Не зависть ли или политика? Первая причина могла бы достаточна быть къ извиненію, естьли бы Японцы, вознегодовавъ на сочиненія Кемпфера и Тунберга, которыя толмочамъ, шпіонамъ ихъ правленія, очень [308]извѣстны, запретили дѣйствительно Голландцамъ писать объ ихъ Государствѣ. Но сего никогда не бывало.

Голландцы не доставили даже и посредственнаго опредѣленія положеній Фирандо и Нангасаки, гдѣ они такъ долго имѣли свое пребываніе. Кемпферова копія съ худаго Японскаго чертежа есть единственная извѣстная въ Европѣ карта Нангасакскаго залива. Они не сообщили никакого описанія даже и о положеніи острововъ, находящихся въ близости Нангасаки, а тѣмъ менѣе еще о лежащихъ между симъ и Формозою, мимо которыхъ плаваютъ они двукратно каждой годъ на двухъ корабляхъ. Не возможно думать, чтобы Японцы почли объявленіе о точномъ положеніи странъ сихъ непростительнымъ преступленіемъ. Итакъ чему приписать глубокое ихъ молчаніе? Безспорно не благоусмотрительной, но самой мѣлочной и вовсе безполезной политикѣ, которая духу 18 го столѣтія совсѣмъ противна, и республиканскому правленію несвойственна. Претерпѣла ли хотя малой уронъ торговля Агличанъ отъ того, что они свободно обнародываютъ описанія всѣхъ посѣщаемыхъ ими странъ? Что выиграли Голландцы отъ ненавистнаго ихъ храненія тайны? Состояніе Аглинской и Голландской торговли извѣстно каждому. Дальнѣйшее сравненіе оной ни мало здѣсь не нужно.

Я прошу читателя извинить меня въ семъ невольномъ отступленіи отъ настоящаго предмета, къ которому опять возвращаюсь.

Мы крайнѣ обманулись, надѣясь получить отъ Японскаго правительства бо́льшую свободу, нежели каковою пользуются Голландцы, которая впрочемъ казалась намъ [309]вначалѣ столь презрительною, что мы съ негодованіемъ отказались бы отъ оной, естьли бы предлагаема была съ условіемъ не требовать бо́льшей. Но и въ сей отказали намъ вовсе. Время пребыванія нашего въ Нангасаки по справедливости назвать можно совершеннымъ невольничествомъ, коему подлежалъ столько же Посланникъ, сколько и послѣдній матрозъ нашего корабля. Изъ сего явно видно, что никто изъ насъ, а особливо изъ находившихся всегда на кораблѣ, не былъ въ состояніи пріобрѣсть какія либо хотя бы и недостаточныя о сей странѣ свѣдѣнія. Единственными къ тому источниками могли служить толмачи, которые во всю бытность на берегу Посланника не смѣли къ кораблю приближаться[1].

По сей причинѣ не могу я удовлетворить читателя обстоятельнымъ описаніемъ сего Государства, хотя пребываніе наше продолжалось въ ономъ болѣе шести мѣсяцовъ. Я намѣренъ только разсказать здѣсь тѣ произшествія, которыя нарушали иногда тишину нашего заточенія. Большая часть оныхъ не заслуживаетъ особеннаго вниманія; но я не хочу и таковыхъ прейти въ молчаніи; поелику все, относящееся до мало извѣстнаго Государства, любопытно. Сверхъ того простое, но вѣрное представленіе случившагося съ нами, можетъ нѣкоторымъ образомъ привести прозорливаго читателя къ общимъ заключеніямъ.

Не излишнимъ поставляю я упомянуть вопервыхъ о [310]нашемъ невольничествѣ и о явной къ намъ недовѣрчивости Японцевъ, не оставляя впрочемъ въ молчаніи и оказанныхъ Посланнику нашему разныхъ преимуществъ, которымъ не было до того въ Японіи примѣра.

Первое доказательство строгой Японцевъ недовѣрчивости состояло въ томъ, что они тотчасъ отобрали у насъ весь порохъ и всѣ ружья, даже и Офицерскія охотничьи, изъ коихъ нѣкоторыя были очень дорогія. Послѣ четырехъ мѣсячной прозьбы позволено было на конецъ выдать Офицерамъ ружья для чищенья, но и то по одиначкѣ; спустивъ довольное потомъ время выдали только нѣсколько вмѣстѣ. Полученныя обратно ружья не бывъ долгое время чищены оказались по большей части изпорченными. Впрочемъ Офицерамъ оставлены были при нихъ шпаги, каковымъ снизхожденіемъ не пользуются никогда Голландцы. Солдатамъ предоставили также ружья со штыками, чего Голландцы и требовать не могутъ, ибо они столько осторожны, что никогда не показываются здѣсь въ военномъ видѣ. Всего удивительнѣе казалось мнѣ то, что Посланнику нашему позволили взять съ собою на берегъ солдатъ для караула и притомъ съ ружьями. Но сіе преимущество допущено съ величайшимъ нехотѣніемъ. Толмачи всемѣрно старались нѣсколько дней сряду уговорить Посланника оставить свое требованіе. Они представляли ему, что оное не только противно ихъ законамъ; но что и народъ возметъ подозрѣніе, увидѣвъ вооруженныхъ иностранныхъ солдатъ на берегу. Таковаго случая, говорили они, не бывало никогда въ Японіи. Само правительство подвергнется опасности, [311]естьли на сіе согласится. Видя, что всѣ ихъ представленія не могли преклонить Посланника оставить почетной караулъ свой, просили они его взять по крайней мѣрѣ половину только солдатъ. Но онъ и на сіе не согласился. Настояніе Японцевъ, чтобъ не имѣть вооруженныхъ иностранныхъ солдатъ въ своемъ Государствѣ, было, кажется, единственное только справедливое ихъ отъ насъ требованіе. Ибо между просвѣщеннѣйшими націями Европы иностранные Послы не имѣютъ своего караула. Сіе обстоятельство было столь важно, что Нангасакской Губернаторъ не могъ на то рѣшиться самъ собою. Болѣе мѣсяца продолжалось отъ начала сихъ переговоровъ до того времени, какъ позволено Посланнику съѣхать на берегъ. Губернаторъ, вѣроятно, посылалъ между тѣмъ курьера въ Эддо.

По объявленіи о семъ маломъ торжествѣ надъ Японцами возвращаюсь я опять къ униженіямъ, которыя заставляли они чувствовать насъ въ полной мѣрѣ. Мы не могли не только съѣзжать на берегъ, но и не имѣли даже позволенія ѣздить на гребныхъ судахъ своихъ около корабля въ нѣкоемъ разстояніи. Шестинедѣльные переговоры могли только склонить наконецъ Японцевъ назначить на ближайшемъ берегу для прогулки нашей мѣсто, къ чему убѣждены они были болѣзнію Посланника. Мѣсто сіе находилось на самомъ краю берега. Оное огородили они съ береговой стороны высокимъ заборомъ изъ морскаго тростника. Вся длина его превосходила не многимъ сто шаговъ; ширина же не болѣе сорока шаговъ составляла. Съ двухъ сторонъ стража наблюдала строгое [312]храненіе предѣловъ. Все украшеніе сего мѣста состояло въ одномъ деревѣ. Никакая травка не зеленѣла на голыхъ камняхъ цѣлаго пространства. Явно видно, что мѣсто сіе не соотвѣтствовало своему назначенію; а потому и оставалось безъ предназначеннаго употребленія. Для однихъ Астрономическихъ наблюденій нашихъ, въ коихъ Японцы намъ не препятствовали, приносило оно великую пользу. Когда отходило корабельное гребное судно къ сему мѣсту, называемому ими Кибачъ; тогда вдругъ флотъ ихъ въ 10 ти или 15 ти судахъ снимался съ якоря и окруживъ оное со всѣхъ сторонъ провожалъ туда и обратно.

Въ первой день прибытія нашего познакомился я съ начальниками Голландскихъ кораблей, и крайнѣ желалъ продолженія сего знакомства. Но ни мнѣ, ни Голландцамъ не позволено было посѣщать другъ друга. Японское правленіе простерло такъ далеко свое варварство, что запретило намъ даже послать съ Голландцами, отходившими изъ Нангасаки въ Батавію, письма и лишило тѣмъ желаннаго случая писать въ свое отечество. Посланнику только позволено было отправишь донесеніе къ Императору, но и то съ такимъ условіемъ, чтобы писать кратко объ одномъ плаваніи изъ Камчатки въ Нангасаки, присовокупя къ тому извѣщенія о благосостояніи всѣхъ, на кораблѣ находившихся. Сіе къ Государю нашему написанное донесеніе велѣли толмачамъ перевести на Голландской языкъ и доставить Губернатору съ подлинника копію, которая такъ точно была бы написана, чтобы каждая строка оканчивалась однофигурною съ [313]подлинникомъ буквою. По сравненіи такой копіи съ подлинникомъ прислалъ Губернаторъ донесеніе на корабль съ двумя своими Секретарями, чтобы оное въ глазахъ ихъ было запечатано. При отходѣ Голландскихъ кораблей приказали намъ не посылать къ онымъ своего гребнаго судна ни подъ какимъ видомъ. Когда я во время прохода мимо насъ Голландскихъ кораблей спрашивалъ начальниковъ оныхъ объ ихъ здоровьи и желалъ имъ счастливаго плаванія, тогда отвѣтствовали они мнѣ однимъ маханіемъ рупора. Начальникъ Голландской факторіи извинялся въ письмѣ своемъ къ нашему Посланнику, что управляющимъ кораблями запрещено было наистрожайше не подавать отвѣта на вопросы наши ни малѣйшимъ голосомъ. Не льзя найти равносильныхъ словъ къ выраженію такого варварскаго уничижительнаго поступка. Крайнѣ жалко, что просвѣщенная Европейская нація, обязанная политическимъ бытіемъ своимъ одной любви къ свободѣ и ознаменовавшаяся славными дѣяніями, унижается до такой степени изъ единаго стремленія къ корысти и рабскй покоряется жестокимъ повелѣніямъ. Не возможно смотрѣть безъ негодованія на поверженіе почтенныхъ людей къ стопамъ Японскихъ чиновниковъ, неимѣющихъ иногда никакого просвѣщенія, и которые не отвѣчаютъ на сіе уничижительное изъявленіе почтенія ни малѣйшимъ даже мановеніемъ головы.

По сообщеніи Посланнику позволенія имѣть на берегу свое временное пребываніе отвели ему жилище довольно приличное. Но едвали укрѣпленъ столько въ Константинополѣ семибашенный за́мокъ, сколько Мегасаки. [314]Такъ называлось мѣсто пребыванія нашего Посланника. Сей домъ находился на мысу столь близко къ морю, что во время прилива подходила вода съ восточной и южной стороны онаго къ самымъ окнамъ, ежели можно назвать окномъ квадратное въ одинъ футъ отверзтіе, переплетенное двойною желѣзною рѣшеткою, сквозь которую проходилъ слабый свѣтъ солнца. Высокой заборъ изъ морскаго тростника окружалъ строеніе не только съ береговой, но и съ морской стороны. Сверхъ сего сдѣланы были отъ воротъ два забора, простиравшіеся въ море столь далеко, какъ вода отходила во время отлива. Они составляли закрытой путь для гребныхъ судовъ нашихъ, приходившихъ съ корабля къ Посланнику. Предосторожность, едвали совсѣмъ не излишняя[2]. Большія ворота съ морской стороны запирали всегда двумя замками: ключъ отъ наружнаго замка хранилъ кораульной Офицеръ, находившійся на суднѣ въ близи корабля, отъ внутреннаго же другой Офицеръ, жившій въ Мегасаки. Итакъ естьли шла шлюбка съ корабля въ Мегасаки, то хранитель наружнаго ключа долженъ былъ ѣхать вмѣстѣ, дабы отпереть внѣшной замокъ, послѣ чего отпирали уже и внутренній. Подобное сему произходило и тогда, когда надобно было ѣхать кому на корабль изъ Мегасаки. Ворота не оставались никогда незапертыми, ниже на самое малѣйшее время. Естьли и знали, что по прошествіи пяти минутъ надлежало ѣхать обратно; то и тогда запирали неупустительно. [315]

Береговая сторона Мегасаки охраняема была съ такою же предосторожностію. Крѣпко запертыя ворота составляли предѣлъ малаго двора, принадлежавшаго къ дому Посланника. Отведенные намъ магазейны находились внѣ сего двора. Частыя наши въ оныхъ надобности утомили наконецъ караульныхъ Офицеровъ и ворота оставались незапертыми; однако другой дворъ предъ магазейнами окруженъ былъ множествомъ карауловъ. Двенадцать Офицеровъ, каждой со своими солдатами, занимали сіи караулы и смѣнялись ежедневно. Сверхъ того построены были три новые дома, въ коихъ жили другіе Офицеры, долженствовавшіе бдительно примѣчать за нами.

На дорогѣ къ городу были многія ворота въ недальнемъ однѣ отъ другихъ разстояніи, которыя не только что запирались, но и при каждыхъ находился всегдашній караулъ. Въ послѣднее время нашего пребыванія двое первыхъ воротъ оставляли незапертыми; но часовые никогда не отходили отъ оныхъ. Пріѣзжавшихъ съ корабля на берегъ перещитывали каждой разъ, и шлюбка не могла возвращаться съ берега, пока не было на ней опять числа людей равнаго прежнему. Естьли кто изъ Офицеровъ корабля хотѣлъ ночевать въ Мегасаки; то одинъ изъ жившихъ на берегу долженъ былъ вмѣсто его ѣхать на корабль: равномѣрно когда Офицеръ, принадлежавшій къ свитѣ Посланника, оставался ночевать на кораблѣ; тогда надобно было вмѣсто его послать на берегъ одного изъ матрозовъ. Число жившихъ въ Мегасаки не могло ни увеличиться, ни уменьшиться. При семъ не смотрѣли на чинъ, но наблюдали строго одно только число людей. [316]

Всѣ гребныя суда наши требовали починки. Мнѣ хотѣлось также сдѣлать на баркасѣ своемъ палубу и обшить его мѣдью. Почему и просилъ я о мѣстѣ на берегу для произведенія сей работы. Японцы въ томъ не отказали, но отведенное ими мѣсто было такъ близко къ морю, что во время полныхъ водъ работа останавливалась. Они огородили его также какъ и Кибачъ заборомъ. Двѣ лодки стояли всегда предъ онымъ на караулѣ, когда находились тамъ наши плотники. Ни одному изъ нихъ не позволяли выходить ни на шагъ изъ ограды. Въ мѣстѣ для обсерваторіи отазали, и симъ образомъ не допустили насъ съ точностію наблюдать небесныя свѣтила, хотя заборы до нихъ и не досязали[3]. Въ Кибачѣ не позволяли никогда оставаться ночью; слѣдовательно и не льзя было установить тамъ никакого Астрономическаго инструмента, и потому мы должны были довольствоваться одними наблюденіями лунныхъ разстояній и соотвѣтствующихъ высотъ.

Окончивъ всѣ мои жалобы на поступки недовѣрчивыхъ къ намъ Японцевъ, справедливость обязываетъ меня не умолчать и о томъ, что всѣ мои требованія, въ разсужденіи матеріаловъ нужныхъ для починки корабля, исполняемы были съ точностію. Провизію доставляли не только съ чрезвычайною поспѣшностію, но и всегда самую лучшую и при томъ каждой разъ точно требуемое мною количество. Предъ отходомъ нашимъ, кромѣ Императорскаго [317]служителямъ нашимъ подарка, о коемъ сказано будетъ ниже, дали намъ 200 пудъ сухарей и всякой другой провизіи на два мѣсяца; но купить за деньги ничего не позволили.

Теперь обращаюсь я къ произшествіямъ, случившимся съ нами со времени прибытія до нашего отхода.

Въ концѣ предъидущей главы мною упомянуто, что мы, бывъ сопровождаемы Японскимъ судномъ, пошли къ заливу Нангасаки 8 го Октября въ четыре часа по полудни. Въ половинѣ шестаго стали на якорь при входѣ въ оной. Сего же еще вечера въ десять часовъ прибыли къ намъ изъ Нангасаки многіе чиновники, отъ Японцевъ Баніосами называемые. Не дождавшись приглашенія, тотчасъ пошли они въ каюту и сѣли на диванѣ. Слуги ихъ поставили предъ каждымъ по фонарю, по ящику съ трубками и небольшую жаровню, которая нужна по причинѣ безпрестаннаго ихъ куренья и столь малыхъ трубокъ, что не болѣе четырехъ или пяти разъ только курнуть можно. Сопровождавшіе сихъ знатныхъ господъ составляли около 20 человѣкъ, между коими находилось нѣсколько толмачей. Сіи разпрашивали насъ съ великою точностію о плаваніи нашемъ отъ Кронштата, наипаче же любопытствовали узнать какимъ путемъ мы плыли къ нимъ, проливомъ ли Корейскимъ, или по восточную сторону Японскихъ береговъ? Услышавъ, что мы пришли къ нимъ путемъ послѣднимъ, казались быть довольными; потому что они весьма безпокоятся, чтобъ Европейцы не ходили Корейскимъ проливомъ, какъ то мы узнали при отходѣ нашемъ изъ Японіи. Главной толмачъ Скейзима [318]показалъ при семъ случаѣ нѣкоторыя Географическія познанія, по крайней мѣрѣ таковыя, каковыхъ мы не ожидали, напримѣръ онъ зналъ очень хорошо, что островъ Тенерифъ принадлежитъ къ островамъ Канарскимъ, а островъ Св: Екатерины къ Бразиліи. Впрочемъ какъ онъ, такъ и его сотоварищи изъявили послѣ крайнее невѣжество въ Географіи своего Государства; но, можетъ быть, сіе съ ихъ стороны было притворно, дабы не сообщить намъ о томъ свѣденій. Болѣе всего показалось имъ страннымъ и невѣроятнымъ то, что плаваніе наше изъ Камчатки продолжалось только одинъ мѣсяцъ. Баніосы привезли съ собою Обергофта или Директора Голландской факторіи Господина Дуфа; но слишкомъ часъ прошло времени, пока позволили ему на корабль взойти. Вошедъ въ каюту со своимъ Секретаремъ, двумя Начальниками бывшихъ здѣсь Голландскихъ кораблей и нѣкіимъ Барономъ Пабстомъ, должны они были всѣ стоять предъ Баніосами нѣсколько минутъ, наклонившись низко, къ чему дано было имъ чрезъ толмачей слѣдующее повелѣніе: Myn Heer Oberhoeft! Complement bevor de oppor Banios, то есть: Господинъ Обергофтъ кланяйтесь передъ Баніосами. На сіе покорное и унижительное привѣтствіе не отвѣчали имъ ни малѣйшимъ знакомъ. Наружное изъявленіе покорности Голландцами неодинаково съ оказываемымъ природными Японцами. Сіи послѣдніе должны повергаться на землю и простершись, касаться оной головою; сверхъ того иногда впередъ и взадъ ползать, смотря по тому, что начальникъ скажетъ подчиненному. Поверженіе на землю для Голландцевъ какъ ради узкаго платья, такъ и [319]негибкости тѣла не привыкшихъ съ младенчества къ такимъ обрядамъ было бы крайнѣ тягостно. Но что бы, сколько возможно, сообразоваться съ обычаями Японцевъ, долженъ Голланецъ наклоняться ниже, чѣмъ въ поясъ и въ такомъ положеніи находиться съ разпростертыми въ низъ руками столь долго, пока не получитъ позволенія подняться, котораго дожидается обыкновенно нѣсколько минутъ. Наружныя изъявленія покорности, которыя предлежатъ Голландцамъ въ Эддо, должны много разнствовать отъ тѣхъ, коихъ мы были очевидцами. Они разсказывали намъ сами, что предъ отъѣздомъ въ Эддо всякой, принадлежащій къ посольству, принужденъ бываетъ тому прежде научиться. Японцы не отваживались подвергнуть насъ таковымъ уничиженіямъ. Во второе посѣщеніе насъ чиновниками, когда началъ Баніосъ говорить со мною, коснулся легонько одинъ изъ толмачей, рукою спины моей; но какъ я, оглянувшись, посмотрѣлъ на него съ видомъ негодованія, то они и не отваживались уже болѣе на таковыя покушенія.

Въ 12 ть часовъ всѣ уѣхали. Однако обѣщались прибыть опять на другой день, чтобы проводить корабль нашъ далѣе въ гавань. Болѣе двадцати судовъ осталось въ близи корабля на караулѣ. Флаги оныхъ, съ изображеніемъ герба Князя Физена, показывали, что оныя принадлежали сему Князю, которой, какъ намъ сказывали, имѣетъ равное право съ Княземъ Чингодцинъ на владѣніе города Нангасаки и всей провинціи. Во всю нашу здѣсь бытность, содержали посмѣнно караулъ одни только принадлежавшіе симъ двумъ Князьямъ; однако Князь Омура [320]долженъ также имѣть участіе во владѣніи города Нангасаки; потому что и его Офицеры стояли часто на караулѣ у нашего Посланника. Въ гавани же напротивъ того видны были только флаги Князьевъ Физенъ и Чингодцинъ.

Чрезвычайная покорность, съ каковою говорили толмачи съ Баніосами, заставляло насъ въ началѣ высоко думать о достоинствѣ сихъ чиновниковъ; но наконецъ узнали мы, что чины ихъ сами по себѣ весьма малозначущи. Великое уваженіе оныхъ продолжается только до тѣхъ поръ, пока находятся въ исполненіи своихъ должностей по повелѣнію Губернатора. Какъ скоро долженствовалъ толмачъ что либо перевести Баніосу; то напередъ вдругъ повергался предъ нимъ на колѣна и руки, и имѣя наклонную голову вздыхалъ съ нѣкоторымъ шипеніемъ какъ будто желая вдохнуть въ себя воздухъ, окружающій его повелителя[4]. Послѣ начиналъ говорить тихимъ, едва слышнымъ голосомъ, при безпрестанномъ шипящемъ дыханіи, краткими, прерывистыми выраженіями и переводилъ такъ переговоры, продолжавшіеся на Голландскомъ языкѣ нѣсколько минутъ. Естьли Баніосъ говорилъ что толмачу или другому кому изъ сопровождавшихъ его; то сей подползши къ ногамъ Баніоса, наклонялъ къ землѣ свою голову и безпрестанно повторялъ односложное слово: Е, Е, которое означаетъ: слушаю, разумѣю. Баніосы поступали впрочемъ съ великою [321]важностію; они никогда не смѣялись; рѣдко изъявляли свое благоволеніе пристойною улыбкою. Они казались намъ разумѣющими правила общежитія; а потому и удивлялись мы болѣе нѣкоторымъ ихъ весьма неблагопристойнымъ обычаямъ, коихъ они ни мало не стыдились. Естьли собственное, нравственное чувствованіе ихъ въ томъ и не упрекало; то по крайней мѣрѣ неблагопристойность сія была имъ извѣстна; потому что толмачи того не дѣлали.

Одѣяніе Баніосовъ и толмачей состояло изъ короткаго верхняго платья съ широкими рукавами и изъ узкаго нижняго, длиною по самыя пяты, которое подобно одеждѣ Европейскихъ женщинъ, съ тою при томъ разностію, что въ низу гораздо у́же и въ ходу очень неудобно. Но они ходятъ только тогда, когда требуетъ крайняя надобность. Сіе одѣяніе есть въ Японіи всеобщее. Богатый отличается отъ бѣднаго тѣмъ, что первый носитъ изъ шелковой, а послѣдній изъ простой толстой ткани. Верхнее платье обыкновенно черное, однако носятъ и цвѣтное. Праздничное по большей части пестрое. Всѣ на многихъ мѣстахъ верхняго платья имѣютъ фамильной гербъ величиною съ имперіалъ. Сей обычай принадлежитъ обоимъ поламъ. При первомъ взглядѣ узнать можно каждаго не только какого онъ состоянія, но и какой даже фамиліи. Женской полъ носитъ гербъ до замужества отцовской, по замужествѣ же мужнинъ. Величайшая по́честь, которую Князь или Губернаторъ кому либо оказываетъ, состоитъ въ подаркѣ верхняго платья со своимъ гербомъ. Получившій таковое отличіе носитъ [322]фамильной гербъ на нижнемъ платьѣ. Посланнику нашему твердили многократно о великомъ счастіи, естьли Императоръ благоволитъ подарить его платьемъ, украшеннымъ гербомъ Императорскимъ. На платьяхъ изъ Японскихъ тканей гербъ вытканъ; на сдѣланныхъ же изъ Китайскихъ нашивается. Зимою носятъ Японцы часто по пяти и по шести одно на другое надѣтыхъ платьевъ; но изъ сукна и изъ мѣховъ не видалъ я ниодного, хотя въ Генварѣ и Февралѣ мѣсяцахъ бываетъ погода весьма суровая. Странно, что Японцы не умѣютъ обувать ногъ своихъ лучше. Ихъ чулки, длиною до полуикоръ, сшиты изъ бумажной ткани; вмѣсто башмаковъ носятъ они одни подошвы, сплѣтенныя изъ соломы, которыя придерживаются дужкою, надѣтою на большой палецъ. Полы въ ихъ покояхъ покрыты всегда толстымъ сукномъ и тонкими рагожами; а потому и скидываютъ они свои подошвы по входѣ въ оные. Знатные не чувствуютъ неудобности въ сей бѣдной обуви; потому что они почти никогда не ходятъ, а сидятъ только во весь день, подогнувши ноги: напротивъ того простой народъ, составляющій, можетъ быть, девять десятыхъ всего народосчисленія, долженъ, конечно, терпѣть отъ того много въ зимніе мѣсяцы. Голова Японца, обритая до половины, не защищается ни чемъ ни отъ жара въ 25 градусовъ, ни отъ холода въ одинъ и два градуса, ни отъ пронзительныхъ сѣверныхъ вѣтровъ, дующихъ во всѣ зимніе мѣсяцы. Во время дождя только употребляютъ они зонтикъ. Крѣпко намазанные помадою, лоснящіеся волосы завязываютъ у самой головы на макушкѣ въ пучекъ, которой [323]наклоняется впередъ. Уборъ волосъ долженъ стоить Японцу много времени. Они не только ежедневно оные намазываютъ и чешутъ; но ежедневно же и подстригаютъ. Бороды́ ни стригутъ, ни брѣютъ; но выдергиваютъ волосы щипчиками, чтобы не скоро росли. Сіи щипчики вмѣстѣ съ металлическимъ зеркальцемъ каждый Японецъ имѣетъ въ карманной своей книжкѣ. Въ разсужденіи чистоты тѣла не льзя сдѣлать имъ никакого упрека, не взирая на то, что они рубашекъ не употребляютъ, безъ коихъ не можемъ мы представить себѣ тѣлесной опрятности. Судя по всему нами примѣченному, кажется, что наблюденіе чистоты есть свойство, общее всѣмъ Японцамъ и притомъ во всѣхъ состояніяхъ.

9Слѣдующаго дня по полудни въ четыре часа присланъ отъ Губернатора на корабль подарокъ, состоявшій изъ рыбы, сарачинской крупы и птицъ дворовыхъ. Привезшій сіи вещи увѣдомилъ о намѣреваемомъ посѣщеніи насъ многихъ знатныхъ особъ. Скоро потомъ увидѣли мы большое судно, разпещренное флагами, которое, бывъ сопровождаемо многими другими, при непрестанномъ боѣ на литаврахъ, буксировалось къ нашему кораблю. По извѣщенію толмачей находились на немъ первой Секретарь Губернатора, главный Казначей и Оттона, то есть глава города. По прибытіи на корабль сѣли первые на диванѣ, а послѣдній на стулѣ по правую сторону. Пріятнѣе всего при семъ посѣщеніи было для насъ видѣть Голландцевъ, прибывшихъ вмѣстѣ съ ними. Разговоръ нашъ съ Капитаномъ Мускетеромъ, которой говорилъ весьма хорошо [324]по Аглински, Французски, Нѣмецки, и имѣлъ хорошія познанія морскаго Офицера, приносилъ мнѣ великое удовольствіе. Крайнѣ сожалѣлъ я, что продолженіе съ нимъ знакомства запрещено было подозрительною Японскою предосторожностію. Намѣреніе посѣтившихъ насъ сегодня Японскихъ чиновниковъ состояло въ томъ, чтобъ взять у насъ порохъ и все оружіе и отвести корабль къ западной сторонѣ Папенберга. Они не хотѣли дозволить намъ остановиться на восточной сторонѣ, подъ предлогомъ, что будто Китайскія Іонки, коихъ было тамъ пять, занимаютъ все якорное мѣсто. Въ 12 часовъ ночи подняли мы якорь. Болѣе шестидесяти лодокъ начали буксировать насъ къ назначенному новому мѣсту, отстоявшему отъ прежняго на 21/2 мили. Порядокъ, произходившій при буксированіи, возбудилъ въ насъ удивленіе. Вся флотилія построилась въ пять рядовъ, изъ коихъ въ каждомъ находилось по 12 и 18 лодокъ. Ряды сохраняли линію съ такою точностію, что ни единожды оной не нарушили. Вѣтръ былъ противный; но мы перешли въ часъ двѣ мили курсами OSO, OSO1/2O и O. Тридцатитрехъ саженная глубина уменьшалась мало по малу. Дно составлялъ прежде мѣлкой сѣрой песокъ, потомъ зеленая глина, смѣшанная съ пескомъ мѣлкимъ. Въ четыре часа по полуночи остановились мы на якорь на глубинѣ 25 ти саженей, тогда тридцать двѣ сторожевыя лодки окружили насъ со всѣхъ сторонъ и составили около корабля кругъ, въ которой никакое другое судно входить не смѣло. Рейдъ на западной сторонѣ Папенберга защищенъ мало; а потому и принуждены были лодки [325]оставлять часто посты свои при свѣжемъ вѣтрѣ; однако какъ только вѣтръ становился тише, то поспѣшали онѣ опять къ своимъ постамъ, что случалось нерѣдко въ день по два раза. Нѣкоторыя изъ судовъ сихъ были подъ Императорскимъ флагомъ, которой состоялъ изъ полосъ бѣлой, синей, бѣлой. Большая же часть изъ оныхъ имѣла флагъ Физино-Кама-Сама или Князя Физенъ. Суда превосходившія другихъ величиною, имѣли палубу черезъ все судно, покрыты были синимъ сукномъ, и отличались двумя утвержденными на кормѣ пиками, какъ знаками почести командующаго Офицера. Сверхъ сихъ 32 судовъ, стояли еще три близъ корабля за кормою для принятія и исполненія нашихъ порученій.

12Октября 12 го въ четыре часа утра вступилъ подъ паруса Китайской флотъ. Строеніе Китайскихъ судовъ или Іонокъ довольно извѣстно; слѣдовательно и не нужно здѣсь описаніе оныхъ. Мы были очевидными свидѣтелями съ какимъ неискуствомъ и трудностями поднимали Китайцы паруса на своихъ судахъ. Всѣ люди, коихъ было болѣе ста на суднѣ, работали долѣе двухъ часовъ съ чрезвычайнымъ крикомъ, чтобы поставить только одинъ парусъ, что они производили посредствомъ брашпиля. По выходѣ изъ залива поставили они и марсели, которые сдѣланы изъ парусины. Нижніе паруса, какъ извѣстно, состоятъ изъ рогожекъ. При таковомъ не совершенствѣ ихъ мореплаванія могутъ они только ходить при благополучномъ вѣтрѣ. Крѣпкой вѣтръ, естьли случится нѣсколько противной, подвергаетъ ихъ величайшимъ опасностямъ. Въ полдень [326]перемѣнился вѣтръ изъ NO въ NNW; но и при семъ, все еще попутномъ вѣтрѣ, принужденными нашлися они возвратиться на прежнее свое якорное мѣсто. Вторичное покушеніе ихъ вступить подъ паруса сдѣлалось также неудачнымъ. Въ третій разъ наконецъ когда насталъ вѣтръ постоянный отъ NO, удалось имъ только вытти въ море.

Октября 11 го, 13 го и 15 го[5], торжествовали Японцы праздники, которые называли толмачи Кермесъ. Безспорно, что учрежденіе не праздновать болѣе одного дня сряду означаетъ благонамѣренную цѣль народнаго Японцевъ постановленія. При таковомъ разспоряженіи не удаляется никто отъ своего порядка; никакое упражненіе совсѣмъ не прерывается. Многодневные празднованія вредны здоровью и нравственности, и сопрягаются съ великою потерею времени. У Японцевъ праздниковъ весьма мало. Называемые Кермесъ и праздники новаго года суть важнѣйшіе. У нихъ нѣтъ воскресныхъ дней.

16Октября 16 го въ 11 часовъ предъ полуднемъ прибылъ къ намъ одинъ Боніосъ со ста лодками, чтобы отвести нашъ корабль на восточную сторону Папенберга, гдѣ мы въ часъ по полудни стали на якорь на глубинѣ 18 саженей, грунтъ илъ. Тщетно просили мы, отвести корабль во внутреннюю гавань для починки потому, что оной много претерпѣлъ во время тифона, прежде коего оказывалась уже течь въ немъ. Намъ [327]отказали въ семъ не потому, что изъ Эддо не прислано на то позволенія; но приводили смѣха достойную причину, что военной корабль со знатною на немъ особою, каковъ Посланникъ, не можетъ стоять вмѣстѣ съ купеческими Голландскими кораблями. Какъ скоро пойдутъ въ море послѣдніе, говорили намъ Японцы, тогда можете занять ихъ мѣсто.

21Октября 21 го прислалъ Губернаторъ толмача увѣдомить насъ, что Голландскіе корабли придутъ на другой день къ Папенбергу; и сказать, чтобъ не посылали мы къ нимъ ни подъ какимъ видомъ своего гребнаго судна, также и не отвѣчали бы на ихъ салюты, которые отдаваемы будутъ крѣпостямъ Императорскимъ, а не нашему флагу. Не имѣя у себя ни одного золотника пороха, которой у насъ взяли по повелѣнію Губернатора, не могли мы не почесть смѣшною послѣдней предосторожности. Но естьли бы и приняли мы салюты на свой щетъ и имѣли порохъ; то и тогда не моглибы отвѣтствовать; поелику оные состояли по крайней мѣрѣ изъ 400 выстрѣловъ и продолжались съ малыми перемѣжками около шести часовъ. Губернаторъ приказалъ насъ притомъ увѣрить, что онъ позволитъ намъ по отходѣ Голландскихъ кораблей занять ихъ мѣсто; но во внутренную гавань не можетъ пустить насъ до тѣхъ поръ, пока не получитъ на то повелѣнія изъ Эддо. Онъ исполнилъ обѣщаніе свое съ точностію. По отходѣ Голландскихъ кораблей 8 го Ноября, прибыли къ намъ на другой день два Баніоса со своими для буксированья лодками. Мы вынули якорь и въ шесть часовъ вечера опять положили оной [328]между Императорскими батареями, 1804 годъ
Ноябрь.
8
находящимися на юговосточной и сѣверозападной сторонахъ входа во внутреннюю гавань; глубина сего мѣста 13 саженей, грунтъ зеленой илъ. Курсъ былъ NOtN1/4O, глубина уменьшилась мало по малу отъ 18 ти до 13 ти саженей. Верпъ положили на SO. Разстояніе между нами и городомъ составляло двѣ мили.

Нетерпѣливо желалъ я приступить къ починкѣ корабля сколько возможно скорѣе и требовалъ того настоятельно. Но какъ позволеніе свезти Посланника съ подарками на берегъ не было еще прислано, слѣдовательно и корабля не могли мы выгрузить; то предложилъ Губернаторъ намъ Китайскую Іонку, чтобы помѣстить на ней Посланника съ подарками до полученія изъ Эддо въ разсужденіи его позволенія. Китайскіе якори сдѣланы изъ дерева; почему мы для большей безопасности послали на Іонку свой якорь. Но какъ каюта на ней была чрезвычайно худа, то и не могъ Посланникъ согласиться жить въ оной, объявивъ притомъ, что и подарковъ перевести на Іонку не можно, которые должны находиться съ нимъ въ одномъ мѣстѣ. Итакъ Китайское судно отведено было опять въ Нангасаки и все осталось по прежнему.

24Послѣ сего приказалъ я корабль совсѣмъ разснастить и всѣ стеньги и реи отвезти въ Кибачъ, какъ такое мѣсто, которое предоставленнымъ намъ осталось и по удаленіи отъ онаго.

Ноября 24 го извѣстили Посланника, что хотя курьеръ и не присланъ еще изъ Эддо, однако [329]Губернаторъ пріемлетъ самъ на себя очистить для него домъ, но только съ тѣмъ условіемъ, чтобы солдатъ не брать ему съ собою. Выше упомянуто уже, что Посланникъ на сіе не согласился. Губернаторъ приказалъ притомъ объявить, что онъ, по прибытіи курьера изъ Эддо, отведетъ для Посланника домъ еще пространнѣе, хотя назначенное жилище въ Мегасаки, коему привезли толмачи планъ съ собою, и казалось быть довольно обширнымъ.

Утвердительно полагать трудно, что бы такое побуждало Губернаторовъ[6], коихъ поступки казались быть всегда честными, и кои наконецъ во многихъ случаяхъ показывали свое добродушіе, сообщать намъ безпрестанно ложныя извѣстія. Такъ напримѣръ: всѣ ихъ обѣщанія въ началѣ прибытія нашего были не что другое, какъ однѣ пустыя слова. Мы узнали послѣ дѣйствительно, согласно съ объявленіями Кемпфера и Тунберга, что изъ Эддо можно получить отвѣтъ чрезъ 30 дней; случались же примѣры, что и въ 21 день совершаемъ былъ путь туда и обратно. Но они никогда не хотѣли въ томъ признаться; напротивъ того еще увѣряли, что для сего оборота требуется по крайней мѣрѣ три мѣсяца въ хорошую погоду, въ настоящее же время года гораздо [330]болѣе. Все, что Губернаторъ намъ ни позволялъ, дѣлалъ то, по словамъ его, самъ собою, пріемля на свой собственной отчетъ. Невозможное дѣло, чтобы онъ приказалъ отвести въ городѣ домъ для Посланника и магазейны для подарковъ, не имѣвъ на то особеннаго повелѣнія. Изъявленная имъ боязнь, съ каковою велѣлъ отмѣжевать намъ мѣсто для прогулки въ Кибачѣ, доказываетъ довольно ограниченность его власти. Прибытіе наше въ Нангасаки долженствовало возбудить всеобщее Японцевъ вниманіе, и было столь важнымъ предметомъ, что о каждомъ, даже малозначущемъ притомъ обстоятельствѣ надлежало посылать донесеніе Императору. Я увѣренъ точно, что послѣ всякой бытности у насъ толмачей отправлялъ Губернаторъ курьера въ Эддо съ извѣщеніемъ о всѣхъ переговорахъ, даже и о словахъ, бывшихъ часто такого рода, которыя могли увеличить Японскую недовѣрчивость и раздражить высокомѣріе гордаго сего народа. Мы узнали послѣ, что Кубо или свѣтской Императоръ не хотѣлъ ни на что рѣшиться въ важномъ семъ дѣлѣ безъ согласія Даири. Первой отправлялъ къ послѣднему нарочныхъ, дабы извѣдать въ разсужденіи нашего посольства волю сей важной особы, предъ которою благоговѣютъ Японцы съ глубочайшимъ почтеніемъ. И такъ весьма вѣроятно, что Нангасакской Губернаторъ получалъ касающіяся до насъ повелѣнія изъ Міако[7], а не изъ Эддо. Ни малѣйшаго не имѣю я сомнѣнія, что споръ о взятіи почетной посланнической стражи на берегъ [331]не могъ рѣшить Губернаторъ самъ собою. Отъ начала переговоровъ о семъ предметѣ до перехода Посланника нашего въ Мегасаки, какъ выше уже сказано, прошло 21 день. Въ сіе время можно получить отвѣтъ даже изъ Эддо, но изъ Міако еще скорѣе.

1804 годъ
Декабрь.
17
Посланникъ нашъ отправился жить на берегъ Декабря 17 го. Для перевоза его со свитою въ Мегасаки прислалъ Князь Физена свою собственную яхту. Судно сіе превосходило величиною своею[8] и богатымъ убранствомъ всѣ видѣнныя мною прежде такого рода. Стѣны и перегородки каютъ на разныя отдѣленія покрыты были прекраснѣйшимъ лакомъ; лѣстницы сдѣланы изъ краснаго дерева и выполированы едва ли не лучше всякаго лака; полы устланы Японскими тонкими рагожами и драгоцѣнными коврами; занавѣски предъ дверьми изъ богатаго штофа; по бортамъ всего судна развѣшаны въ два ряда цѣлые куски шелковыхъ, разноцвѣтныхъ тканей. Наружный видъ сего судна представится яснѣе въ рисункѣ, сдѣланномъ Господиномъ Левенштерномъ[9], нежели могъ бы я описать оной здѣсь словами. Какъ скоро прибылъ Посланникъ на яхту, вдругъ поднятъ былъ Штандартъ Россійско-Императорской, которой развѣвался вмѣстѣ со флагомъ Князя Физена. Почетная стража Посланника, отправившаяся съ нимъ на яхту, заняла мѣсто на палубѣ подлѣ Штандарта. Крѣпости Японскаго Императора украшены были разными новыми флагами и [332]развѣшенными кусками шелковыхъ тканей. Многочисленное Японское войско занимало оныя, бывъ одѣто въ драгоцѣннѣйшее свое платье. Безчисленное множество судовъ, окруживъ яхту, сопровождало Посланника въ городъ. Таковъ былъ въѣздъ въ Нангасаки полномочнаго Посла Могущественнаго Монарха. Но едва вошелъ Посолъ въ назначенное для него жилище, тотчасъ заперли ворота по обѣимъ сторонамъ и при захожденіи солнца отослали ключи къ Губернатору.

1804 годъ
Декабрь.
18
На другой день по отбытіи Посланника пріѣхали на корабль два Баніоса со множествомъ лодокъ для принятія подарковъ. Для большихъ зеркаловъ приготовили два ластовыхъ судна, скрѣпивъ оныя вмѣстѣ и сдѣлавъ помостъ изъ толстыхъ досокъ, которой покрыли лучшими Японскими рогожами, а сверхъ оныхъ разостлали изъ краснаго сукна покрывало. Я уговаривалъ Японцевъ, чтобъ они дорогія рогожи и покрывало къ сему не употребляли, увѣряя ихъ, что это излишне и что зеркала можно помѣстить безъ оныхъ удобнѣе; но благоговѣніе ко всему относящемуся къ лицу Императора, въ Японіи столь велико, что экономической мой совѣтъ не возбудилъ въ Японцахъ никакого вниманія. Уложенные симъ обрязомъ зеркала были потомъ окружены караульными солдатами.

Слѣдующій анекдотъ обнаружитъ ясно настоящія свойства націи и образъ Японскаго правительства. При выгрузкѣ подарковъ спросилъ я одного изъ толмачей: какимъ образомъ отправятъ они зеркала въ Эддо? Онъ отвѣчалъ мнѣ, что приказано будетъ оныя отнести туда. [333]Я возразилъ, что сіе никакъ неудобно; поелику дальнее разстояніе требуетъ, чтобы при переносѣ каждаго зеркала по крайней мѣрѣ находилось по 60 человѣкъ, которые должны перемѣняться на всякой полмили. Онъ отвѣчалъ мнѣ на сіе, что для Японскаго Императора нѣтъ ничего невозможнаго. Въ доказательство сего разсказалъ онъ, что за два года назадъ прислалъ Китайской Императоръ Японскому живаго слона, которой отнесенъ былъ изъ Нангасаки на рукахъ въ Эддо. Съ коликою поспѣшностію и точностію исполняются повелѣнія Японскаго Императора, оное доказывается слѣдующимъ произшествіемъ, о которомъ разсказывалъ мнѣ толмачъ при другомъ случаѣ: недавно случилось, что Китайская Іонка, лишившись во время шторма руля и мачтъ, сѣла на мѣль у восточныхъ береговъ Японіи при заливѣ Овары. Постановленіемъ Императоровъ Японіи повелѣно, чтобы всякой иностранной корабль или судно, остановившееся на якорь или сѣвшее на мѣль у береговъ Японіи немедлѣнно приведено было въ Нангасаки: почему и сію Іонку, не взирая на крайнее оной состояніе, надлежало привести въ сей портъ. Японцы не имѣли къ тому другаго средства, кромѣ буксированья. Итакъ нѣсколько сотъ судовъ послано было для приведенія оной въ заливъ Осакка. При такомъ случаѣ не трудно могло бы послѣдовать, что при первомъ крѣпкомъ вѣтрѣ, часто свирѣпствующемъ у береговъ сихъ, погибли бы всѣ суда вмѣстѣ съ Іонкою. Плаваніе отъ залива Осакка сопряжено съ меньшею опасностію; потому, что произходило не въ открытомъ морѣ, но между островами Нипонъ, Сикокфъ и Кіузіу. [334]Сіе буксированье, продолжавшееся 14 мѣсяцовъ, долженствовало стоить весьма дорого; поелику болѣе ста судовъ, слѣдовательно по крайней мѣрѣ отъ 6 ти до 8 ми сотъ человѣкъ занимались онымъ безпрестанно. Разломать или сжечь судно и за оное заплатить, Китайцевъ же вмѣстѣ со спасеннымъ грузомъ привезти въ Нангасаки, было бы удобнѣе и несравненно дешевлѣ; но не согласовалось съ точнымъ постановленіемъ Японскихъ законовъ.

22Декабря 22 го увѣдомили Посланника о прибытіи курьера изъ Эддо съ повелѣніемъ, чтобы ввести корабль нашъ во внутреннюю гавань для починки. Въ 10 часовъ 23слѣдующаго утра, не взирая на довольно свѣжій вѣтръ отъ NO и сильный дождь пріѣхали къ намъ два Баніоса со своею флотиліею и отвели Надежду во внутренній заливъ, гдѣ мы въ разстояніи около четверти мили отъ пристани между Дезимою и Мегасаки остановились на якорь. Въ сей самой день пришли также двѣ Китайскіе Іонки; черезъ нѣсколько же дней послѣ еще четыре. Седьмая, принадлежавшая къ числу оныхъ, разбилась во время шторма у береговъ острова Гото; бывшіе на ней люди спаслися и по прошествіи нѣсколькихъ нѣдель привезены на Японскихъ судахъ въ Нангасаки.

Слѣдующія, малодостаточныя извѣстія, касающіяся Китайской торговли сообщены мнѣ здѣсь толмачами:

Китайцы имѣютъ позволеніе присылать въ Нангасаки двѣнатцать купеческихъ судовъ изъ Нингпо[10]. Изъ оныхъ пять приходятъ въ Іюнѣ, а отходятъ въ Октябрѣ [335]мѣсяцѣ; другія же семь приходятъ въ Декабрѣ, а уходятъ въ Мартѣ или Апрѣлѣ. Грузъ судовъ сихъ составляютъ по большей части сахаръ, чай, олово, слоновая кость и шелковыя ткани. Мнѣ не удалось узнать отъ толмачей, чтобы чай принадлежалъ также къ привозимымъ изъ Китая товарамъ; но заключаю потому, что при отходѣ нашемъ изъ Нангасаки предложили намъ два рода онаго, Японской и Китайской. Мы избрали первой; и нашли, что онъ гораздо хуже послѣдняго. Судя по собственному испытанію, полагаю я, что все сообщенное отъ разныхъ писателей о преимущественной добротѣ Японскаго чаю слишкомъ увеличено. Японской чай, присланной Губернаторомъ Посланнику по прибытіи нашемъ въ маломъ количествѣ, равно и тотъ, которой пили Офицеры при аудіенціи у Губернатора, много уступаетъ лучшимъ сортамъ Китайскаго[11].

Вывозимой Китайцами изъ Японіи товаръ состоитъ въ нѣкоторомъ количествѣ красной мѣди, канфоры, лакированныхъ вещей, но большею частію въ каракатицахъ, которыя употребляются въ Китаѣ вмѣсто лѣкарства; сверхъ того въ нѣкоторомъ морскомъ растеніи и сушеныхъ раковинахъ, кои употребляются въ пищу. Сушеныя раковины, называемыя Японцами Аваби почитаются въ Китаѣ отмѣнною пищею. Оныя, какъ то мы сами собою испытали, дѣйствительно вкусны и могутъ составлять надежную часть морской провизіи; потому, что не [336]портятся чрезъ многіе годы и смѣшанные съ солониною дѣлаютъ похлебку вкусною и питательною.

Судя по числу приходящихъ въ Японію Китайскихъ судовъ, слѣдовало бы полагать, что привозимый на нихъ грузъ довольно знатенъ; ибо Іонка мало уступаетъ величиною своею судну въ 400 тоновъ, хотя и мѣлко ходитъ. Однако я думаю, что все, привозимое двѣнадцатью Іонками можно было бы удобно погрузить на двухъ судахъ въ 500 тоновъ. Іонка выгружается здѣсь въ двѣнатцать часовъ, но съ величайшимъ безпорядкомъ. Весь грузъ укладывается въ мѣшкахъ и въ малыхъ ящикахъ, которые сгружая бросаютъ, не щадя ни мало ни товаровъ, ни гребнаго судна. Такелажъ Іонки составляютъ почти однѣ немногія ванты; почему тяжелыя вещи не могутъ, съ осторожностію, ни поднимаемы быть на судно, ни съ онаго спускаемы. Невѣроятною кажущаяся небрежность при выгрузкѣ произходитъ отъ слѣдующаго: когда придетъ въ Нангасаки Китайская Іонка; то на другой день отводятъ всѣхъ людей, даже и самаго начальника въ Китайскую факторію. Японцы дѣлаются господами судна и товаровъ и производятъ одни выгрузку. Китайцы не могутъ придти прежде на свое судно, какъ только за нѣсколько дней до отхода въ море. По выгруженіи совсѣмъ судна вытягиваютъ оное при первомъ новолуніи или полнолуніи, то есть во время высокаго прилива, на берегъ такъ, что при отливѣ стоитъ оно на сухой землѣ. Построеніе Іонокъ есть таково, что сіе не вредитъ имъ много; о небольшомъ же поврежденіи помышляютъ мало негостепріимственные ихъ хозяева. [337]Кромѣ двѣнадцати приходящихъ Китайскихъ судовъ, должны находиться всегда два, какъ залогъ, въ Нангасаки. Сими послѣдними разполагаютъ Японцы какъ своею собственностію. Доказательствомъ тому служитъ, что они предоставили одно изъ оныхъ для нашего употребленія. Сколь мало стараются Японцы о наблюденіи выгоды Китайцевъ, оное доказывается также и слѣдующимъ: когда пространство магазейновъ, окружавшихъ замокъ Посланника, оказалось недостаточнымъ къ помѣщенію пустыхъ нашихъ водяныхъ бочекъ; то немедленно очищены были для насъ магазейны, ближайшіе къ Мегасаки изъ принадлежащихъ Китайцамъ.

Въ продолженіи всего пребыванія нашего въ Нангасаки не приходило сюда ни одного судна ни изъ Кореи, ни отъ острововъ Ликео, хотя оные и лежатъ въ близости. Сказывали, что сообщеніе между сими землями и Японіею съ нѣкоего времени совсѣмъ пресѣклось, о чемъ упоминается и въ письмахъ, врученныхъ Посланнику предъ нашимъ отходомъ. Немалая могла бы быть выгода, естьли бы предоставили Японцы какой либо Европейской націи перевозъ товаровъ изъ Нингпо въ Нангасаки и обратно. Разстояніе сихъ мѣстъ составляетъ около 10 градусовъ долготы. Нангасаки лежитъ отъ Нингпо прямо на востокъ; итакъ плаваніе при каждомъ Мусонѣ удобно, и могло бы совершено быть въ четыре дни.

25Декабря 25 го выгрузили мы весь балластъ изъ своего корабля; онаго было около полуторы тысячи пудъ, тогда приступили мы къ починкѣ. Течь, какъ то мы догадывались прежде, оказалась въ носовой части, но я былъ [338]обрадованъ усмотря, что поврежденіе состояло только въ мѣдной обшивкѣ, дерево же было весьма крѣпко. Мнѣ хотѣлось возпользоваться симъ случаемъ и снова обшить корабль мѣдью столько, сколько возможно произвести то безъ килеванья, котораго по причинѣ отлогости береговъ предпринять было никакъ не льзя. Губернаторъ, получившій изъ Эддо повелѣніе доставить къ починкѣ корабля все, что ни требовано будетъ, предложилъ свою готовность выписать мѣдные листы изъ Міако; потому, что въ Нангасаки хотя оные и были, однако по причинѣ тонкости своей къ обшивкѣ корабля не годились. Изъ сихъ взялъ я однако 500 листовъ для обшитія баркаса и шлюпки. Посланникъ, имѣвшій надежду быть въ Эддо, принялъ на свое попеченіе доставленіе мѣдныхъ листовъ. Японцы, знавшіе уже, что посольству не позволено будетъ отправиться въ Эддо, были очень довольны, что освободились отъ сихъ заботъ.

1805 годъ
Генварь.
14
Генваря 14 го дня 1805 го года послѣдовало въ Нангасаки полное лунное затмѣніе. Густое облако возпрепятствовало намъ наблюдать оное въ началѣ; однако мы все могли видѣть закрытіе многихъ пятенъ, также и выходъ луны изъ тѣни. Господинъ Горнеръ употреблялъ присемъ астрономическую трубу Долландову, а я земную Рамсденову въ три фута. Наблюденіе сего луннаго затмѣнія не способствовало къ опредѣленію точной Географической долготы города Нангасаки. Оная опредѣлена нами посредствомъ множества взятыхъ лунныхъ разстояній и нѣсколькихъ закрытій звѣздъ гораздо точнѣе, нежели могло то учинено быть по лунному затмѣнію. Японцы знали также, [339]что въ сей день послѣдуетъ лунное затмѣніе; но время начала онаго въ календаряхъ ихъ не означено. Извѣстія объ астрономическихъ познаніяхъ Японцевъ, которыя я пріобрѣсть старался, такъ недостаточны, что я не смѣю и упоминать объ оныхъ. Да и не льзя думать, что бы люди такой земли, въ которой и ученѣйшіе (каковымы безпорно толмачей ихъ признать надобно) не имѣютъ ни малѣйшаго понятія о географической долготѣ и широтѣ мѣста, могли сдѣлать успѣхи въ наукѣ, требующей великихъ напряженій ума. По извѣстіямъ толмачей, заслуживающихъ довѣріе, можетъ быть потому, что они говорили о предметѣ, чуждомъ кругу ихъ занятія, должны находиться въ одномъ городѣ сѣверной Японіи не въ дальнемъ разстояніи отъ Эддо, такіе люди, которые живутъ во храмахъ, называемыхъ Изисъ, и владѣютъ искуствомъ предсказывать солнечныя и лунныя затмѣнія. Малознающіе толмачи не могли объяснить, на чемъ основываются ихъ предсказанія; что было бы конечно любопытно и разпространило бы извѣстія о знаніяхъ сихъ храмо-жителей, которые между многими милліонами одни только славятся астрономическими свѣденіями. Мнѣ не случилось ничего читать объ астрономическихъ знаніяхъ Японцевъ; неизвѣстно, имѣютъ ли они въ томъ успѣхи равные съ сосѣдами своими Китайцами, коихъ Императоры многіе любили сію науку и ей покровительствовали. Естьли бы Посланникъ получилъ позволеніе ѣхать въ Эддо; тогда Господину Горнеру, имѣвшему намѣреніе съ нимъ отправиться, взявъ съ собою астрономическіе инструменты, вѣроятно, удалось бы въ [340]близости храма Ураніи собрать о томъ надежныя извѣстія. По объявленію Тунберга должны между врачами города Эддо быть нѣкоторые, имѣющіе привязанность къ ученымъ знаніямъ. Между сими нашлось бы, можетъ быть, сколько нибудь и такихъ, кои могли бы сообщить что либо удовлетворительное о семъ предметѣ. Предсказанія храможителей Изисъ о солнечныхъ и лунныхъ затмѣніяхъ помѣщаются въ Японскихъ календаряхъ, коихъ выходитъ ежегодно два изданія въ Эддо; одно пространное для знатныхъ и богатыхъ, а другое краткое для простаго народа.

16Генваря 16 го прислалъ на корабль Посланникъ нарочнаго просить меня пріѣхать къ нему съ Докторомъ Еспенбергомъ сколько возможно поспѣшнѣе. По прибытіи нашемъ нашли мы у него двухъ Баніосовъ, многихъ толмачей и другихъ Гражданскихъ чиновниковъ. Причиною сему былъ одинъ изъ привезенныхъ нами Японцевъ, покусившійся на лишеніе себя жизни. Благовременное усмотрѣніе возпрепятствовало ему въ исполненіи самоубійства. Господинъ Лангсдорфъ, поспѣшающій унять теченіе крови[12], не допущенъ Японскими часовыми, потому, что о семъ не донесено было еще Губернатору. Несчастной долженствовалъ до учиненія того, и до прибытія присланныхъ Баніосовъ, валяться въ крови своей. Но и сіи не позволили ни Доктору Еспенбергу, ни Господину Лангсдорфу подать помощи раненому, а послали за [341]Японскимъ Докторомъ и Лѣкаремъ[13]. Между тѣмъ оказалась рана неопасною. При самомъ приходѣ нашемъ въ Нангасаки просилъ Губернаторъ Посланника отдать ему привезенныхъ нами четырехъ Японцевъ; но онъ на то не согласился; поелику хотѣлъ самолично представить ихъ Императору. Губернаторъ повторилъ опять сію прозьбу черезъ нѣсколько недѣль послѣ; но ему отказано было также, какъ и прежде. Случившееся приключеніе побудило Посланника просить Губернатора, чтобы онъ взялъ отъ него привезенныхъ Японцевъ; но послѣдній отвѣчалъ, что поелику онъ просилъ о семъ прежде двукратно и ему отказано было; то онъ теперь и самъ согласиться не хочетъ; впрочемъ приказалъ увѣдомить, что пошлетъ въ разсужденіи сего курьера въ Эддо. Но оттуда не получено на сіе никакого отвѣта и привезенные нами Японцы оставались въ Мегасаки до самаго дня нашего отбытія. Итакъ сіи бѣдные люди по преодолѣніи труднаго пути, продолжавшагося четырнадцать мѣсяцовъ, хотя и прибыли въ свое отечество; однако не могли тотчасъ наслаждаться полнымъ удовольствіемъ, которое они въ отчизнѣ своей обрѣсти надѣялись, но вмѣсто того принуждены были семь мѣсяцовъ находиться въ неволѣ и заключеніи. Да и не извѣстно возвратятся ли они когда либо на свою родину, которая была единственною цѣлью ихъ желанія, понудившаго ихъ, [342]оставить свободную и малозаботную жизнь, каковую препровождали они въ Россіи.

Чтобы такое понудило нещастнаго покуситься на жизнь свою, того не могу утверждать съ достовѣрностію, хотя многія причины дѣлаютъ Японцамъ жизнь ихъ несносною; ужасная мысль лишиться навсегда свиданія съ своими родными, находясь такъ сказать по среди оныхъ, была вѣроятно первымъ тому поводомъ. Сію догадку основываю я на томъ, что въ продолженіе нашей здѣсь бытности пронесся слухъ, что привезенные въ 1792 году Господиномъ Лаксманомъ Японцы осуждены на вѣчное заключеніе и не имѣютъ ни малѣйшаго сношенія со своими единоземцами. Сверхъ сего полагали тому причиною и слѣдующее: по прибытіи нашемъ подалъ, какъ говорили, сей Японецъ Баніосамъ письмо, въ которомъ жаловался не только на жестокіе съ ними въ Россіи поступки; но и на принужденіе ихъ къ перемѣнѣ вѣры, прибавивъ къ тому, что и посольство сіе предпринято главнѣйше съ намѣреніемъ испытать, не льзя ли ввести въ Японію Христіанскаго исповѣданія. Одна только чрезмѣрная злость могла сему Японцу внушить таковыя безсовѣстныя нарѣканія. Ко мщенію не имѣлъ онъ никакого повода; поелику принятъ былъ въ Россіи съ товарищами своими человѣколюбиво. При отъѣздѣ одарены они всѣ Императоромъ; на кораблѣ пользовались всевозможнымъ снизхожденіемъ. Сіе письмо не имѣло однако никакого успѣха. Неудача въ исполненіи предпріятія и угрызеніе совѣсти въ разсужденіи безчестнаго своего поступка, довели его, можетъ быть, до покушенія на жизнь свою. По залѣченіи раны [343]твердилъ онъ безпрестанно, что Россіяне весьма добродушны, но онъ только одинъ золъ и желалъ прекратить свою жизнь.

1805 годъ
Февраль.
19
Февраля 19 го извѣстили Посланника, что Японской Императоръ отправилъ въ Нангасаки уполномоченнаго съ восьмью знатными особами для вступленія съ нимъ въ переговоры. Хотя толмачи и не говорили явно, что Посланнику не надобно будетъ уже ѣхать въ Эддо; но не трудно было сіе заключить, потому, что отправленный Императоромъ уполномоченный былъ высокаго достоинства, которое по словамъ толмачей, состояло въ томъ, что онъ предстоя своему Монарху, можетъ даже смотрѣть на его ноги[14], не смѣя впрочемъ возвышать болѣе своего зрѣнія. Чтобы такая знатная особа отправлена была въ Нангасаки, для одного сопровожденія Посланника въ Эддо, о томъ думать было не можно. Желаніе Японскаго правительства сбыть насъ съ рукъ въ началѣ Апрѣля, обнаружено довольно прибывшими къ намъ толмачами. Они пріѣхали на корабль 2828 го Февраля по повелѣнію Губернатора развѣдать о нашемъ состояніи. Но при семъ случаѣ дѣлали такіе вопросы, изъ коихъ не трудно было заключать о главном ихъ намѣреніи. Любопытство ихъ, какъ скоро приготовить можно корабль къ отходу, произвело въ насъ немалое удовольствіе. Сего благопріятнаго признака не льзя было оставить безъ вниманія. Съ сего времени началъ я всемѣрно пещися о приведеніи корабля въ надлежащую готовность [344]къ выходу въ море; при чемъ не имѣлъ никакой причины негодовать на медленность Японцевъ, въ разсужденіи доставленія всего, что только мною требовано ни было.

1805 годъ
Мартъ.
12
Между тѣмъ 12 го Марта объявилъ первой толмачъ Посланнику, что ѣхать ему въ Эддо не позволено, что уполномоченный Японскаго Императора прибудетъ въ Нангасаки черезъ 10 или 15 дней, и что послѣ того, какъ скоро только готовъ будетъ корабль къ выходу, долженъ онъ немедленно отправиться опять въ Камчатку. Первой толмачъ извѣстилъ сверхъ того, что намъ не позволено покупать ничего въ Японіи; но что Императоръ повелѣлъ доставить всѣ нужные матеріалы, и снабдить двумѣсячною провизіею безденежно.

3131 го Марта и 1 го Апрѣля по нашему счисленію произходило въ Нангасаки празднество, называемое Муссума-Матцури. Оное особенно состоитъ въ томъ, что родители одаряютъ дочерей своихъ разными игрушками. Сколь ни маловаженъ предметъ сего празднества; однако Японцы, посвящая два дня сей дѣтской забавѣ, должны почитать его великимъ. Они присылали при семъ случаѣ даже и къ намъ толмача съ прозьбою, чтобы работавшихъ на берегу плотниковъ не посылать въ сіи дни на работу.

Марта 30 го въ 11 часовъ предъ полуднемъ прибылъ въ Нангасаки изъ Эддо Императорской полномочный. Переговоры о церемоніяхъ, при Аудіенціи произходившіе съ обѣихъ сторонъ съ немалымъ жаромъ, начались 3 го Апрѣля. Оные кончились тѣмъ, что Посланникъ могъ привѣтствовать представлявшаго лице Японскаго Императора по Европейскому, а не по Японскому обычаю. [345]Образъ Японскихъ привѣтствій столько унизителенъ, что даже простой Европеецъ соглашаться на то не долженъ, Посланникъ принужденъ былъ впрочемъ допустить, что бы явиться ему безъ башмаковъ и безъ шпаги. Ему отказали также и въ стулѣ или въ другомъ какомъ либо Европейскомъ сѣдалищѣ, а назначили, чтобъ онъ предъ полномочнымъ и Губернаторами сидѣлъ на полу съ протянутыми на сторону ногами, не взирая на неудобность такого положенія. Норимонъ, или носилки, позволили только одному Посланнику, сопровождавшіе же его Офицеры должны были идти пѣшкомъ.

1805 годъ
Апрѣль.
Первая аудіенція послѣдовала 4 го Апрѣля. Посланника повезли на оную на большомъ гребномъ суднѣ, украшенномъ флагами и занавѣсами. Свиту его составляли пять лицъ: Маіоръ Фридерици, Капитанъ Ѳедоровъ, Порутчикъ Кошелевъ, Господинъ Лангсдорфъ и Надворный Совѣтникъ Фоссе, сверхъ коихъ находился одинъ Сержантъ, которой несъ штандартъ. Судно пристало у мѣста, лежащаго отъ Мегасаки на сѣверѣ, Муссель-трапъ толмачами называемаго. Въ первую аудіенцію, кромѣ нѣкоторыхъ маловажныхъ вопросовъ, произходили однѣ взаимныя привѣтствія. Во вторую же, бывшую съ тѣми же обрядами, окончаны всѣ переговоры и вручены Посланнику бумаги, содержащія запрещеніе: чтобы никакой Россійской корабль не приходилъ никогда въ Японію. Сверхъ того не только подарковъ, но и писанія Россійскаго Государя не приняли. Естьли впередъ случится, что Японское судно разобьется у береговъ Россійскихъ; то спасшихся Японцевъ должны Россіяне отдавать Голландцамъ для доставленія оныхъ [346]чрезъ Батавію въ Нангасаки. При семъ запретили такъ же, чтобъ мы не покупали ничего сами за деньги и что бы не дѣлали никакихъ кому либо подарковъ,[15] сообщеніе съ Голландскимъ факторомъ равномѣрно запретили. Напротивъ того объявили, что починка корабля и доставленныя намъ жизненныя потребности приняты на щетъ Императора, повелѣвшаго снабдить насъ и еще двумѣсячною провизіею безденежно, и сдѣлать сверхъ того подарки: для служителей 2000 мѣшковъ соли, каждый въ 3/4 пуда; для Офицеровъ же вообще 2000 капокъ, то есть шелковыхъ ковриковъ, и сто мѣшковъ пшена сарачинскаго, каждый въ 33/4 пуда. Отвѣтъ полномочнаго, для чего онъ не принялъ подарковъ, былъ таковъ: что въ семъ случаѣ долженъ былъ бы и Японской Императоръ сдѣлать Россійскому Императору взаимные подарки, которые слѣдовало бы отправить въ С. Петербургъ съ нарочнымъ посольствомъ. Но сіе не возможно потому, что Государственные законы запрещаютъ отлучаться Японцу изъ своего отечества.

Въ семъ то состояло окончаніе посольства, отъ коего ожидали хорошихъ успѣховъ. Мы не только не пріобрѣли чрезъ оное никакихъ выгодъ; но и лишились даже письменнаго позволенія, даннаго Японцами прежде Господину Лаксману. Теперь уже никакое Россійское судно не [347]можетъ придти въ Нангасаки. На таковое предпріятіе покуситься можно только тогда, когда произойдетъ въ Эддоской Министеріи или въ цѣломъ правленіи великая перемѣна, которой, по извѣстной Японской системѣ, наблюдаемой съ чрезвычайною строгостію, едвали ожидать можно, не взирая и на то, что толмачи, лаская Посланника, увѣряли, что отказъ въ принятіи посольства произвелъ волненіе мыслей во всей Японіи, наипаче же въ городахъ Міако и Нангасаки[16]. Впрочемъ не могу я думать, что бы запрещеніе сіе причинило великую потерю Россійской торговлѣ.

Апрѣля 6 го имѣлъ Посланникъ у полномочнаго отпускную аудіенцію, послѣ коей немедленно начали мы грузить обратно подарки, провизію, пушки, якори и канаты. Радость, что мы скоро оставимъ Японію, сбнаруживалась наипаче неутомимостію въ работѣ нашихъ служителей, которые часто по 16 ти часовъ въ день трудились почти безпрестанно и охотно, для приведенія корабля въ готовность къ отходу. Впрочемъ безъ помощи присланныхъ къ намъ Японцевъ и лодокъ не возможно было бы намъ окончить всѣ работы и быть готовыми къ 16 му Апрѣлю.


Примѣчанія[править]

  1. Для принятія подарковъ только и выгруженія корабельной провизіи присылаемы были толмачи нижняго разряда.
  2. Для меня послужили сіи заборы удобнымъ средствомъ къ наблюденію прилива и отлива.
  3. Даже на горахъ, окружавшихъ Мегасаки, подѣланы были заборы.
  4. Таковое шипящее дыханіе есть всеобщее изъявленіе учтивости между Японскими знатными.
  5. По нашему корабельному счисленію, которое было однимъ днемъ позади.
  6. Городомъ Нангасаки управляютъ два Губернатора посмѣнно, каждые шесть мѣсяцовъ. Чрезъ нѣскольно дней по прибытіи нашемъ пріѣхалъ изъ Эддо другой Губернаторъ; однако первой не смѣлъ выѣхать; потому что мы пришли во время его управленія. Итакъ онъ долженствовалъ оставаться въ Нангасаки до самаго нашего отъѣзда.
  7. Столица Даири.
  8. Длина сего судна была 120 футъ. [В книге место сноски не указано. — Примѣчаніе редактора Викитеки.]
  9. Смотри No. 48 въ Атласѣ.
  10. Японцы выговариваютъ слово сіе Симфо.
  11. Японцы пьютъ одинъ зеленой чай; Китайцы же одинъ черной.
  12. Рана была въ горлѣ, причиненная всунутою бритвою.
  13. Японской Докторъ имѣетъ совсѣмъ обритую голову; Лѣкарь же напротивъ того совсѣмъ небритую. Всѣ прочіе Японцы ходятъ, какъ выше упомянуто, съ полуостриженною годовою.
  14. Почесть, коей не удостоиваются Нангасакскіе Губернаторы.
  15. По многократной прозьбѣ и представленіямъ только позволили наконецъ Посланнику подарить семи толмачамъ слѣдующія вещи: зеркало, кусокъ сукна, стеклянной фонарь, кусокъ глазету, жирандоль, мраморной столъ и мраморную умывальницу.
  16. Лейтенанту Хвостову, плававшему въ 1806 и 1807 годахъ къ сѣверному берегу Эзо, расказывали бывшіе тамъ Японцы, что по отходѣ нашемъ изъ Нангасаки произошло въ Эддо дѣйствительно возмущеніе, причиною коего было, по ихъ словамъ, непринятіе Россійскаго посольства.


Это произведение перешло в общественное достояние в России согласно ст. 1281 ГК РФ, и в странах, где срок охраны авторского права действует на протяжении жизни автора плюс 70 лет или менее.

Если произведение является переводом, или иным производным произведением, или создано в соавторстве, то срок действия исключительного авторского права истёк для всех авторов оригинала и перевода.