Михайла пригнал гурт поздно, отца уже не было дома. Убрав скотину, братья оставались в избе одни. Михайла сидел за столом над книгой; Антон курил возле печки.
Между братьями, как вообще водится в крестьянских семьях, не существовало близости. Антон, как старший, с детских лет привык относиться к брату слегка пренебрежительно. Ему до сих пор не приходило в голову сделать Михайлу соучастником своих стремлений и видов на будущее. Теперь, глядя на мужественную фигуру брата и на его сосредоточенное лицо, Антон как бы впервые увидал в нём равное себе существо, способное понять его.
— Мишанька! — позвал он, бросая «цигарку» под ногу.
— Что? — отозвался тот, не отводя глаз от книги.
— А не толковал вам учитель про чужие земли?
— Про какие это?
— Ну, про Африку там... про Америку?..
— Сказывал.
— Ну? — оживился Антон. — Что ж он говорил?
— Да всё не перескажешь, — про зверей... про деревья... — нехотя отрываясь от книги, ответил Михайла.
— Да я не про то! Люди как живут.
— Люди? Это дикари, что ль?.. живут кто охотой, кто землю пашет... Книжка такая есть, называется «про дикого человека»... вот бы тебе прочитать... Рыбин вчерась взял её, Афанасий.
И Михайла опять уткнулся в книгу.
«Что он? — подумал с досадой Антон, — нарочно, аль не понимает меня?.. Неужто у него ещё покойна душа?»
Антон встал с места, выпрямился во весь рост и подошёл к столу.
На душе у него шевельнулось было недоброе чувство, но парень постарался подавить его.
Михайла мельком окинул брата вопросительным взглядом и продолжал читать.
Антон пристально глядел в спокойное лицо брата и думал:
«Нет, не может быть, чтобы Мишка спокойно к жизни относился, он таится от меня... Потолковать разве с ним?.. Ведь у нас в семье-то и разговоров по душам никогда не бывает... Co своими-то товарищами, поди, он всё говорит»...
— Мишанька! — продолжал он после долгой паузы, присаживаясь к столу. — А что, учитель примет меня по вечерам-то учиться?
— Знамо, чай, примет.
— Ничего, что я экзамен не сдавал?
— Попросишь!.. Человек-от он хороший... Что это тебе вздумалось?
— Вздумалось-то?.. Да, может, я хоть от учёных людей добьюсь: как это люди промеж себя живут в разных землях? Так же, как и у нас, правды мало... Может, он про это вам сказывал?
— Про это?.. — задумчиво переспросил Михайла и быстро с тревогой добавил: — Нет! Про это он что-то совсем разговоров мало ведет... То есть так прямо не говорит... вот как, примерно, мы с тобой разговариваем, ну, а ежели всю науку понять, которую он нам преподаёт, то, правда, она уясняется...
— Как это? Где ж она?!.. — жадно спросил Антон.
— Да видишь ли ты... Трудно это тебе всё сразу пояснить. Вот к примеру я скажу: читал он нам книжку «История культуры» называется... Про всё там сказано, про старину, как она, жизнь человеческая, поначалу устраивалась... И что же, братец ты мой! Ни единым словом... то есть ни разу не обмолвился про то, к примеру, что Бога нет, аль понимать его надо как иначе... а как прослушал я книжку — вижу, что не тому мы молимся .. попы обман один ведут... Всё это у меня было в мыслях и раньше, когда я по монастырям ходил. Помню это, каялся я, плакал даже, избавиться от своих нечестивых мыслей желал, вроде как от хулы на духа... Стыдно мне было не только людям, аль попу на исповеди, — самому себе было стыдно сознаться; думал: один я такой грешник, дуром у меня в голове мозги работают... А тут, говорю, как прослушали — Мишка Растеряев на что уж, кажется, парень не тово, — Михайла помахал пальцем между глаз, — и то говорит: «братцы, а ведь Бога-то сами люди придумали!..»
Антон большими, растерянными глазами смотрел на брата и молчал.
— Оттого, видно, у разных народов и вера разная, и закон разный, а правда одна, — закончил свою мысль Михайла, — доходить надо до неё... добиваться...
— Эх! Кабы узнать такое место, где жить-то не тошно!.. — крикнул Антон.
— Ушёл бы?
— Махнул бы, безо всяких!..
Братья замолчали.
Что-то тёплое, сближающее почувствовали они теперь друг к другу, как будто это случайно брошенное слово открыло тайники их душ.
— А ведь тятенька-то женить тебя хочет! — заговорил вдруг с оживлением Михайла.
— Давно он хочет, — нехотя промолвил брат. — Да моя-то, видно, сужена где-нибудь в Африке неряжена ходит, — добавил он со смешком.
— Вчера говорил... Мы вышли из училища, а он выпивши... «Нашёл, говорит, и невесту»...
— У волостного, слышь, был; прибавку ему пропивал.
— А ты почём знаешь?
— Тимошка сказывал.
— Ну, вот, и про Тимошку тоже был разговор. «Прокляну, говорит, ежели что! Он, говорит, с ворами связался!.. Дружит!..»
Лицо Антона передёрнулось злою улыбкой.
— Это с Тимошкой-то? — переспросил он мрачно. — Да нешто он вор?
— А то кто же?
— Он?.. Он правду ищет в людях.
— Правду?! — наивно удивился Михайла, — всё-таки ж он ворует... и поджигатель.
— Ворует, да не как воры... Не ради корысти, а со зла! Потому — люди ему всю жизнь исковеркали, ну, он и вымещает на богатых-то... господ поджигает... А бедных да честных он не трогает.
— Не трогает? А на Покров кто у Мишиных мазанку подломал?
— Это не он! Так, валят всё на него... Тот и говорит, кто сам ворует... ты думаешь, настоящие-то воры в лачугах живут?..
Михайла уставил удивлённые глаза на брата. To, что сообщил сейчас Антон, было для него ново и маловероятно, но глядя на серьёзное лицо брата, он не мог ему не верить. Да и не стал бы Антон дружить с настоящим вором. Михайла знал это.
На дворе залаяла собака. Стукнула калитка, и звякнула защёлка.
«Кому б это быть?» недоумевал Антон, приложив лицо к окну и прислушиваясь.
Михайла мельком взглянул в окно и сказал:
— Это... Я знаю... Ко мне...
В избу вошли два парня, товарищи Михайлы по вечерним классам, Афанасий и Василий Рыбины, дальние родственники и закадычные друзья.
— Мир честной беседе! — промолвил Афанасий голосом, в котором слышалась природная насмешливость, и, перекрестившись на ходу образам, стал совать братьям по очереди правую руку, а левой утирал в это время лицо, закрыв сразу всей ладонью и нос, и губы, и подбородок.
Он был небольшого роста, сутуловатый блондин с большой головой и кривыми ногами. Наружность его и манера держать себя вызывали невольную улыбку. Василий, высокий, стройный брюнет с угрястым лицом, молча вошёл, не крестясь, порывисто поздоровался за руку и сел.
— О чём калякали? — продолжал Афанасий, садясь на лавку и щуря небольшие серые глазки на братьев.
— Да вот, Антон любопытствует, про что нам учитель толкует, — ответил Михайла.
— Да, любопытно... — тянул почти нараспев Афанасий, — вот про землю, как она кругом солнышка вертится... Ай-я-ай! Инте-е-ресно...
— Расскажи-ка... — полупрезрительно попросил Антон.
Ему стало немножко досадно, что этот, по-уличному «сопляк Афонька», заговорил так деловито о вращении земли. Антон слышал об этом раньше и в школе и в разговорах, но плохо понимал.
Афанасий продолжал:
— Вот, видишь ли: земля катилась бы вечно по прямой дороге, потому ей препятствиев нет... пространство... А солнышко-то её к себе тянет!..
— Ну, ну?! — торопил Антон.
— Ну, вот и работают две силы: одна хочет, чтобы земля прямо неслась, а другая к солнышку тянет... она и бежит по кругу...
— А ведь это на нас похоже! — неожиданно заключил Антон, обрадовавшись своей мысли.
— Как на нас?! — удивились собеседники.
— Да вот этак же!.. Вертимся целый век около отцов; а пристать к жизни настоящей, мужицкой, не можем, как следует, всё тянет куда-то. Уйти тоже нельзя — не пускают... Так и маемся без пути, без дороги...
— Верно! — громко брякнул Василий неожиданно и, точно испугавшись своего слова, стыдливо умолк.
— Ишь, куда метнул! — протянул Афанасий.
— Так и есть! — подхватил Михайла братнину мысль. — Либо шлёпнешься вот в такую жизнь, как наш Василий, и увязнешь; либо оторвёшься и полетишь, Бог знает куда.
Сделав такое неожиданное применение законов Ньютона, молодые мужики замолчали.
Молчание нарушил Афанасий.
— Что это, братцы, — сказал он, — нынче сыновья не в ладах с отцами жить стали: в каждом дворе скандал! Времена что ль изменились, старики сказывают?
— Ты как со своим отцом живёшь? — спросил быстро Антон.
— Я-то живу хорошо! В ладах... А вот не пойму я других-то...
— Слыхали?.. У Бабушкиных большак-то ушёл... — сообщил Михайла.
— Ушёл? — удивился Антон.
— Ушёл. Разругался с отцом, взял поддёвку да валенки — и в город...
— К купцу, слышь, нанялся... Видали его... — дополнил Василий.
— Не хотел работать на отца — порадеет на купца! — сострил Афанасий и засмеялся.
— И что это, братцы, — спросил задумчиво Михайла, — гонит человека из дому? Ну, бедный туды-сюды, а ведь Бабушкины богачи. Отчего бы это?
— Необъяснимо! — отрезал Василий, — спроси самого Бабушкина-большака — не скажет!
— A я скажу! — торжественно заявил Антон.
Все подняли на него глаза.
— Да, скажу! Ты говоришь богаты Бабушкины? — и повернулся всем корпусом к Михайле. — А в чём их богатство?.. Скотины много?.. Сеют помногу?.. Изба хороша?.. Да, ведь, она, скотина-то, ни будни, ни праздник не даёт ему покою, большаку-то! Её надо напоить, накормить, караулить! Где бы после больших-то посевов ваших отдохнуть, хошь в праздник, аль заняться делом каким по душе, — ты ступай лошадей пасти! Ночуй на холоде, да на дожде! А в хорошую-то избу могу я гостя привести, кто мне люб?.. Могу?.. Да старик придёт пьяный, выгонит!.. А что я свет вольный вижу от богатого-то житья? Ем, пью хорошо? Одеваюсь?.. Аль хозяйственными да мирскими делами занимаюсь? Эх вы! Пускай у купца я грош заработаю, да он мой!.. Праздник — мой!.. А тут работай на отцов-то, a у них только и заботы, что подушное заплатить, кабак жестью покрыть, да земскому, аль становому потрафить!.. вот что!..
Незаметно Антон перешёл с Бабушкина на самого себя и воодушевился ещё больше.
— Ты думаешь, легко всё это переносить? Да не только в город... на край света убежишь!
— Верно! Что верно, то верно, — соглашался Василий.
— А то вот ещё... женить хотят! — продолжал с прежним жаром Антон, — ты думаешь, за счастьем твоим гонятся?.. Как же! разинь рот... Рабу им в дом надо, работницу!.. Да чтоб душ наплодить побольше, а то земля-то нынче в цене!.. Тьфу!
Плюнув ожесточённо, Антон пошёл к печке и стал со злобой свёртывать «цигарку».
— Нет, Антош, всё-таки, пожалуй, эту задачу уходом не решить... — сказал мягко Михайла. — Може и дома можно дорогу к счастью найти... есть люди с головой и у нас...
— Знамо! — подхватил Афанасий, — недаром стары люди говорят: «Хорошо на Дону, да не как в своём дому».
— Пошёл ты к лешему с своими старыми людьми! — злобно огрызнулся Антон и замолк.