CVII.
Ни мои собственныя опасенія, ни пророческій духъ всего обширнаго міра, грезящій о грядущихъ событіяхъ, не могутъ опредѣлить срока моей вѣрной любви, которая предполагается обреченною на ограниченный предѣлъ. Умиравшая луна пережила свои затмѣнія и зловѣщіе авгуры сами смѣются теперь надъ своими предвѣщаніями. Неизвѣстность вѣнчается нынѣ увѣренностью и миръ возноситъ оливковую вѣтвь на безконечныя времена. Моя любовь освѣжается каплями такого цѣлительнаго бальзама; смерть подчиняется мнѣ, или, вопреки ей, я буду жить въ моихъ бѣдныхъ стихахъ, пока она свирѣпствуетъ надъ тупыми и онѣмѣлыми толпами. А ты найдешь здѣсь памятникъ себѣ, когда гербы и мѣдныя гробницы тирановъ уже сотрутся въ прахъ.