133.
Будь проклято сердце, заставляющее скорбѣть мое сердце за ту двойную рану, которую оно нанесло моему другу и мнѣ! Неужели не довольно было ему мучить меня одного, и неужели такому же рабству долженъ былъ подвергнуться и мой дорогой другъ[1]? — Твои жестокіе глаза уже похитили меня у меня самого, а теперь ты еще болѣе усугубила мое горе, поразивъ моего друга, этого второго меня[2]. Я лишился тебя, его, себя самого и терплю такимъ образомъ тройную муку. — Если ты хочешь держать меня узникомъ въ стальной тюрьмѣ твоего сердца, то пусть по крайней мѣрѣ я буду въ ней затворникомъ сердца моего друга! Если ты стережешь меня, то позволь, чтобы я стерегъ его, — тогда по крайней мѣрѣ ты не усилишь жестокости моего заключенія. — Но ты на это не согласишься, потому что, держа насильно въ своей власти меня, ты вмѣстѣ съ тѣмъ держишь и все, что есть во мнѣ.
- ↑ Можно съ большой вѣроятностью предположить, что этотъ и слѣдующій сонеты имѣютъ связь съ тѣмъ, въ которомъ авторъ, обращаясь къ своему молодому другу, уступаетъ ему любимую имъ женщину. Въ первой строкѣ настоящаго сонета авторъ говоритъ о любимой имъ женщинѣ въ третьемъ лицѣ, а далѣе обращается къ ней во второмъ, что нѣсколько нарушаетъ гармонію текста, особенно въ прозаическомъ переводѣ.
- ↑ Въ подлинникѣ мысль эта выражена такъ сжато, что буквальный переводъ не можетъ ее передать:
Me from my self the cruel eye hath taken
And my next self thon harder hast engrossed,т.-е. буквально: "Твой жестокій глазъ похитилъ меня у меня самого и въ то же время жестоко обидѣлъ мое ближайшее «я». Подъ этимъ послѣднимъ эпитетомъ авторъ разумѣетъ своего друга.