CXLIX.
Можешь-ли ты, жестокая, говорить, что я тебя не люблю, если я заступаюсь за тебя, противъ себя-же самого? Не о тебѣ-ли думаю я, когда забываю самого себя ради тебя, тиранка? Есть-ли кто ненавистный тебѣ, съ кѣмъ я дружилъ-бы? Угождаю-ли я кому изъ тѣхъ, на которыхъ ты сердита? И если ты хмуришься на меня, не мщу-ли я себѣ тотчасъ своею скорбью? Признаю-ли я за собою какое достоинство, достаточно высокое для того, чтобы я пренебрегалъ служеніемъ тебѣ, когда все, что во мнѣ наилучшаго, преклоняется передъ твоими недостатками и повинуется одному знаку твоихъ глазъ? Но, нѣтъ, возлюбленная, ненавидь меня; я знаю теперь твою склонность: ты любишь тѣхъ, кто видитъ, а я слѣпъ.