В великолепном Риме встречаются в узких извилистых улицах прекрасные большие дворцы; находись они на виду, среди открытой площади, они были бы признаны архитектурными шедеврами. Один из таких я и собираюсь сейчас нарисовать и надеюсь, что по этому наброску пером его без труда отыщут среди других, если к тому же будет ещё указана улица — via Ripetta, где его следует искать.
Маленький четырёхугольный дворик обнесён высокими аркадами; каждая колонна — чудо искусства; между колоннами и в нишах стен изуродованные мраморные статуи. Стены внизу украшены барельефами, вверху лепными головами римских цезарей; постаменты статуй обвиты стеблями трав и вьющихся растений; побеги их цепляются и за складки мраморных одеяний. Паук протянул свою сеть и покрыл ею, точно траурным флёром, головы богов и императоров. Во дворе валяются кочерыжки, лимонные корки, осколки бутылок. Широкая мраморная лестница, ведущая в покои дворца, запущена и загрязнена ещё больше, чем двор.
На ступенях её сидят три босоногих полуокоченелых мальчугана. Один кутается в старый изодранный ковёр, вместо плаща, и сосёт обломок камыша, вместо трубки. У другого ноги обмотаны тряпьём, прикреплённым к телу верёвочками, а на плечах широкий и длинный белый балахон; мальчуган может обвернуть им всё своё тело хоть дважды; зато балахон, кажется, и служит ему вместе с тем и панталонами. Всё одеяние третьего состоит из шляпы да жилетки, если не считать старой туфли, лежащей под ступенькой. Все трое играют в карты.
Не интересно ли будет познакомиться с этими молодыми римлянами и с их семействами поближе? По воле случая чуть ли не все главы этих семейств собрались сейчас на террасе у площади del Popolo. Вон стоит группа бородатых мужчин в полосатых, белых с голубым, балахонах; мундир приметный; добавочной принадлежностью к нему являются обыкновенно цепочки — из тех, что носятся на ногах. Перед нами арестанты, которые вышли на работу. Тот передний, что опёрся на лопату, отец мальчугана, закутанного в ковёр вместо плаща. Да, отец его! Но он ни вор, ни разбойник; он только злой проказник! История несложная: он угодил в тюрьму из желания насолить своему господину. Как же он ему насолил? Взял да спрятал в господский экипаж контрабанду и сам же постарался, чтобы их с ней накрыли. По закону в таких случаях и лошади и экипаж конфискуются полицией, хотя бы собственник их и не был лично виновен в провозе контрабанды, кучера же сажают в тюрьму, но господин обязуется вносить на его прокорм ежедневно по пятнадцати байоки. Что ни говори — расход! Если арестант трудолюбив и ведёт себя хорошо, каждые восемь месяцев его заключения считаются за год, и за работу ему назначают наивысшую плату. Вот какие соображения занимают сейчас арестанта: «Хозяин-то потерял и лошадей и карету! Хозяину приходится ежедневно раскошеливаться на меня! У меня же готовое помещение, постоянная работа да ещё за высшую плату, и значусь я «порядочным арестантом!» Пожалуй, и сыну моему не добиться лучшего».
По аллее мчится лёгкий щегольский экипаж; богатый иностранец, лет тридцати, сам правит лошадьми. Он не в первый раз в Риме; он был здесь восемь лет тому назад, а теперь вернулся сюда с молодой женой и показывает ей вечный город. Сейчас они ездили смотреть чудесную статую Кановы. Иностранец с первого взгляда узнал эти роскошные формы, эту красавицу-женшину, обессмерченную резцом ваятеля, но, конечно, не проговорился об этом жене. Красавица Джудита давно истлела в могиле, а сынишка её играет теперь на мраморной лестнице дворца в карты и драпируется в свой огромный балахон не хуже, чем папаша его в свой щегольский плащ.
Ну, а где же искать нам родителей третьего мальчика. Постойте, на след-то мы уже напали! Тут же под деревом стоит сморщенная старуха с грелкой в руках и просит милостыни во имя Мадонны. Она не бабушка и, конечно, уж не мать мальчику, но она одна могла бы кое-что рассказать о нём.
От площади Св. Петра по направлению к за́мку Ангела идёт улица; в этой улице есть большое здание; в стене его устроена подвижная ниша, обитая такою же полосатою материей, из какой шьётся арестантское платье. На полу ниши лежит подушка, а самая ниша вертится на оси, как сторожевая будка. Рядом большой колокол. Девять лет тому назад к нише подошла эта самая старуха и положила на подушку небольшой свёрток, повернула нишу, позвонила в колокол и скрылась. Здание это — приют для подкидышей.
Вот откуда третий мальчуган. Старуха могла бы рассказать и о его матери, да что толку? Молодая богатая синьора теперь далеко отсюда, в плавучей Венеции, где слывёт образцом добродетели и неприступности. А сынишка её… Что ж, ему живётся не худо — сидит на мраморной лестнице и козыряет!
Мальчуганы эти так и просятся на полотно! Взгляды, каждое движение, засаленные карты, смелые клубы сигарного дыма — всё живописно! Да, вот так группа![1]
Её расстраивает нашествие стаи индюшек, которых вгоняют по ступеням мраморной лестницы двое крестьян. Индюшки куплены торговцем, что проживает в одной из зал дворца. День-два он ещё, пожалуй, даст птицам побегать по каменному мозаичному полу под чудным лепным потолком, украшенным гербом вымершего знатного рода!…