Семья и род.
|
I. Современная наука совершенно оставила прежде распространенное представление о том, что С., и притом именно С. индивидуальная, состоящая из отца, матери и несовершеннолетних детей, была первоначальной формой человеческого общения и, разрастаясь, но сохраняя свое единство, превратилась в то, что называется родом. В настоящее время признано, что индивидуальная моногамическая С. является не изначальной формой брачных отношений, а, наоборот, результатом длинной их эволюции и что не род происходит из С., а С. обязана своим происхождением разложению рода (см. Брак, Гетеризм, Женщина, Левират, Полигамия, Полиандрия, Родство). История С. в новейших социологических трудах изучается с эволюционной точки зрения на основании не только исторического, но и этнографического материала, при помощи сравнительного метода (см. Социология). Отброшено наукой, далее, многое из того общего представления о родовом быте, которое еще недавно было ходячим в исторических сочинениях. Род старше С., будучи лишь видоизмененным продолжением более элементарной формы — первобытной орды; старое представление о родовом быте, предшествовавшем быту государственному, признано не вполне соответствующим действительности. Эволюция родовых и семейных отношений изучается в разных ее сторонах, каковы, напр., сторона экономическая и религиозная. Существование первой из них у С. и рода не нуждается в объяснении. В истории человечества политеистические культы отдельных народов или государств древности далеко не были первою ступенью религиозной эволюции: им предшествовал семейный и родовой культ предков (XV, 16; см. также Домашние боги — X, 941; Домовой — XI, 4). Эта сторона эволюции семейных и родовых отношений входит в состав сравнительного изучения религий. Внутренние распорядки С. и рода складывались первоначально вне всяких влияний со стороны государственной власти, которая по времени своего возникновения моложе власти, существовавшей в отдельных родах и семьях. Только с развитием государства С. могла получить, кроме санкции религиозного обычая, и чисто юридическую санкцию. В тех государствах, в которых была развита родовая организация, она имела и политическое значение, ложась в основу всего государственного строя и в то же время суживая сферу компетенции государства. В таких случаях само государство является как бы союзом отдельных родов, представлявших из себя своего рода самостоятельные единицы. Отдельные роды, с одной стороны, распадались на С., с другой — утрачивали свою цельность под влиянием иных форм общения (община, артель, дружина) и совместной жизни в более населенных местах, какими были даже древнейшие города. Дольше всего старалась поддерживать значение родовых связей знать, которая везде и всегда стремилась оберегать чистоту крови и вела свои родословия (см. Аристократия, Генеалогия, Дворянство, Местничество, Нобилитет). Самое слово gentil’homme значит родовитый человек (homo gentilis). Законодательства всех культурных стран признают, кроме С., и род в смысле совокупности лиц мужского и женского пола, связанных кровною связью и происходящих от одного родоначальника (см. Родство, XXVI, 922). В частности, родство является основанием права наследования; в разных странах существует понятие родовых имений (XIII, 35), т. е. таких имуществ, которые считаются достоянием всех членов С. (или рода), а не одного главы ее.
II. Эволюция семьи. Под С. следует разуметь малое общество людей, основанное на союзе одного мужчины и одной женщины или нескольких мужчин и нескольких женщин, связанных между собою взаимными правами и обязанностями, установленными обычаем или законом, и проживающих вместе с детьми, рожденными в этих союзах, в одном доме или же образующих семейную группу, хотя бы проживающую и в разных домах.
а) Зоологическая С. Поиски первобытного человеческого общества сводятся к поискам той преемственной связи, которая соединяет человека с животным в отношении социальных явлений. Для этого нет никакой надобности задаваться предположениями о состоянии абсолютной дикости, в котором не существовало ни одной из социальных сил, действующих в человеческих обществах самого низшего разряда (С. N. Starcke, «La famille primitive, ses origines et son développement»). Сексуальная потребность, лежащая в основе всяких половых союзов, настолько развита у всех раздельнополых животных, что она является таким же могучим определителем их образа жизни, как и потребность питания. Удовлетворение половой потребности тоже нередко производится решительно, ни на что невзирая, и даже в предсмертной агонии животного. Так, если взять самца и самку из семейства «богомолов» (из ходящих прямокрылых насекомых) и отрезать самцу голову, то обезглавленное тело соединяется с самкой и оплодотворяет ее перед смертью (J. С. Houzeau, «Etudes sur les facultés mentales des animaux comparées à celles de l’homme», 1872, т. 1). Во многих случаях вся жизнь взрослого самца сводится исключительно к отысканию и оплодотворению самки. Самцы часто во взрослом состоянии вовсе не принимают пищи и умирают тотчас после оплодотворения самки (см. Диморфизм, X, 617). В отношении интенсивности проявления чувства голода и полового влечения современные дикари мало чем отличаются от животных; у некоторых австралийских племен (напр., в Квинслэнде) жена и дети являются пищевым запасом мужа. Вынужденная голодным бредом антропофагия обращается нередко в каннибализм, т. е. в излюбленное и привычное людоедство (Elie Reclus, «Le primitif d’Australie», 1889; ср. Голод, IX, 102, и Каннибализм, XIV, 296). Половые влечения не только удовлетворяются повально на поле брани над завоеванными женщинами рядом с убитыми их мужьями, но и в обыкновенных «любовных» случаях иногда сопровождаются обрядом нанесения ран копьем ни в чем не повинной женщине (Reclus, ук. соч., стр. 134—141). Такие же предварительные «игры» совершаются и животными, но чаще всего менее жестокими способами (путем красивой окраски, пения и т. д.), не только при спаривании, когда в соперничестве самцов из-за самок (половой подбор) побеждает всегда наиболее сильный и крепкий самец, но и каждый раз, когда самец сходится с самкой, хотя бы она ему вообще принадлежала на более или менее долгий срок. «Когда совместная жизнь самцов и самок, связанных половыми функциями, длительна и вместе с тем явным образом обусловлена индивидуальной симпатией», тогда может идти речь и браке животных. В этом смысле нет и следа брачной жизни ни у беспозвоночных, ни у низших позвоночных животных. У раздельнополых животных встречаются чаще всего такие случайные половые союзы, которые не продолжаются после удовлетворения сексуальной потребности. Такие союзы не образуют С. и могут быть названы беспорядочным половым общением (promiscuité). Засим являются формы полигамии или полиандрии, смотря по тому, состоит ли С. из нескольких самок с одним самцом или из нескольких самцов с одной самкой. Наконец, образуется моногамическая С., переменная или постоянная, смотря по тому, меняются ли супруги или же постоянно пребывают в брачной связи (Houzeau, ук. соч. 2-й т., стр. 379—400). Гузо указывает на то, что у птиц беспорядочное половое общение встречается чаще, чем думают, хотя реже, чем у стадных млекопитающих. К числу птиц беспорядочного полового общения относятся, например, скворцы (Icterus pecoris), летающие большими стаями в Америке. Эти скворцы меняют самок изо дня в день, не строят гнезд и не воспитывают птенцов; самки кладут яйца в гнезда других птиц и притом по одному яйцу в каждого гнездо. Из млекопитающих беспорядочное половое общение встречается преимущественно у жвачных (напр., у оленей и быков) и плотоядных животных (напр., у собак). Страусообразные птицы живут полигамическими С. Принадлежащие к одной С. самки кладут совместно яйца в углубление, вырытое в земле, но сидит на яйцах, главным образом ночью, преимущественно самец; он же водит и защищает выводок. Полигамическими С. живет и большинство куриных родов (Бобрецкий, «Учебник зоологии», СПб., 1897, стр. 533 и 539). Райские птицы в Новой Гвинее живут группами, состоящими из одного самца и 15 самок (Гузо). Из человекообразных обезьян горилла живет в С., состоящей из самца, самки и потомства различного возраста. Шимпанзе живет или индивидуальной С., или малыми группами, состоящими из нескольких С. У орангутангов старые самцы живут изолированно до периода полового общения. Взрослые самки и не достигшие половой зрелости самцы встречаются часто в числе двух или трех; самки при этом чаще всего сопровождаются своим потомством. После родов самки большею частью уединяются на некоторое время. Вуву (из гиббонов), по-видимому, чаще живут парами, чем стадами (В. Hartmann, «Les singes anthropoïdes et leur organisation comparée à celle de l’homme»). «Самки млекопитающих, — говорит Летурно, — всегда слабее самцов, и потому в этом классе животных немыслима половая ассоциация, подобная полиандрии, так как при всем своем желании самка не в состоянии собрать себе гарем из самцов» («Evolution du mariage et de la famille», Пар., 1888). В постоянной и строгой моногамии живут макаки (Macacus silenus; y него одна самка, и он верен ей до смерти), дикий козел, африканская цесарка (из семейства фазанов) и, наконец, голуби, которые в пору размножения живут в строгой моногамии, несмотря на совместную жизнь в голубятнях (Гузо и Бобрецкий, стр. 539). Гелльвальд утверждает, что супружеская неверность чаще всего встречается у голубей и что вообще огромное количество всякого постороннего потомства (бастарды) в С. животных, живущих на свободе, вполне доказывает их половую разнузданность (Fr. Hellwald, «Culturgeschichte in ihrer natürlichen Entwickelung», Аугсбург, 1876). Рассматривая семейный быт животных исключительно с точки зрения защиты и воспитания потомства, нельзя не прийти к тому убеждению, что в большинстве случаев самец гораздо менее заботится об этом потомстве, чем самка. Не говоря уже о том, что при беспорядочном половом общении самец и не знает вовсе своего потомства, не говоря о насекомых, которые не могут даже видеть своего потомства, — самая любовь материнская развивается только благодаря заботам о детях, рождающихся все более и более беспомощными по мере того, как возвышается животное и приближается к человеку. Даже курица и та испытывает материнское чувство только к яйцам, которые она высиживает, а не к яйцам, которые она кладет. В силу этого С. у животных сначала вовсе не существует, а затем образуется и становится чисто матриархальной (Foveau de Courmelles, «Los facultés mentales des animaux», 1890).
b) Доисторическая С. (групповая С.). До Моргана (XIX, 833—835), несмотря на то что уже были накоплены огромные этнографические материалы о диких и полудиких народах, долгое время никто не пользовался этими данными, чтобы по явным переживаниям далекого прошлого судить о том, какой семейный строй существовал в доисторические времена. Это зависело прежде всего от недостаточного изучения правовых обычаев современных нам дикарей, а затем и от недостаточного применения сравнительного метода в этой области истории права, в силу чего, во-первых, все, что узнавалось о половых порядках дикарей, сводилось к полигамии (XXIV, 282) и к полиандрии (XXIV, 340) и признавалось ничем не обузданною половою безнравственностью или же странным обычаем, и, во-вторых, патриархальная С. считалась древнейшей и отождествлялась, за выключением из нее многоженства, с современной семьей. Предполагалось, таким образом, что С. вообще не испытала никакого исторического развития (Фр. Энгельс, «Происхождение С., частной собственности и государства», Киев, 1899). Со времен Бахофена (см. Гетеризм, VIII, 596) и в Европе появляется целый ряд научных исследований доисторической С., и если весь этнографический материал по этому вопросу еще не вполне исчерпан, то можно, во всяком случае, признать, что он уже в значительной степени использован. Труды представителей школы Моргана-Бахофена систематизированы и дополнены Шредером (E. A. Schroeder, «Das Recht in der geschlechtlichen Ordnung», Лпц., 1896). Нижеизложенная схема доисторических периодов развития групповой С. заимствована преимущественно у Шредера с необходимыми дополнениями и поправками по новейшим исследованиям представителей других школ.
Прежде всего является 1) первобытная семья, допускающая всякие половые общения внутри С. и не допускающая таковых с индивидами, не принадлежащими к составу С. Для выхода из животного состояния первобытные люди должны были заменить недостающую индивиду способность самообороны соединенной силой и совместным действием. Ради той же самообороны и для защиты образующейся человечности первобытные люди должны были, во избежание неминуемого регресса, всячески препятствовать своим женам и дочерям скрещиваться с наиболее антропоморфными обезьянами (см. Дриопитек) или тому подобными животными. К таким скрещиваниям первобытный человек должен был питать естественное отвращение (horror naturalis), и на этой почве возникла первая естественная ревность человека. Первобытная С. обусловливала полигамию для мужчин и полиандрию для женщин при полной свободе полового общения внутри С., и так как многоженство вообще способствует обильному деторождению, а кровосмешение до известных пределов продолжительности содействует укреплению особенностей состоящих в половом общении индивидов или особей (Vacher de Laponge, «Les sélections sociales», 1896, стр. 194 и след.), то первобытный человек инстинктивно и не мог питать никакой ревности к своим сыновьям, братьям и т. д. В первобытной С., которую можно назвать стадной, известна была только мать каждого ребенка; отец пребывал в полной неизвестности. Эта форма С. является наиболее продолжительной и, вероятно, исчезла лишь после открытия огня. В последнем периоде существования стадной С. из нее могли выделяться отдельные группы, которым почему-либо нежелательно было подчиняться половым ее порядкам. Наряду со стадной С. могли возникнуть, таким образом, и менее обширные групповые С., основанные на свободной любви или, вернее, — на предпочтении, оказанном главному мужу или главной жене перед остальными мужьями и женами. Эти групповые исходы, вероятно, преследовались как нарушения существующего порядка и как безнравственные, по понятиям того времени, деяния. Если группа беглецов ускользала от преследования, она или погибала в силу своей беззащитности, или основывала С., более или менее уклоняющуюся от типа той С., из которой она вышла. Запреты половых общений с индивидами, не принадлежащими к составу стадной С., могли быть нарушаемы, и таким образом возникла первая проституция. Гипотеза стадной С. отчасти примиряет учение о беспорядочном половом общении, неправильно названное (Бахофеном) гетеризмом, с теми многочисленными опровержениями, которые вызваны этим учением. Во всяком случае, общение жен, хотя бы и кровосмесительное, не всегда означает беспорядочное половое сожитие, точно так же, как общественное владение землей отнюдь не свидетельствует о беспорядочном пользовании землей (см. Коммунизм). Кунов («Die Verwandschaftsorganisationen der Australneger») полагает, что наиболее первобытной из всех организаций, которые исследователям удавалось открыть у разных народностей, оказывается состояние, когда члены группы объединены только территорией и не имеют еще представления о кровных узах. Такая группа разделялась на три класса по возрасту: детей — женатых, у которых еще нет достигших брачного возраста детей, — и лиц, дети которых уже достигли брачного возраста (деды, сыновья и внуки).
За первобытной С. идет 2) кровная семья, менее обширная и допускающая половое общение только в пределах одного и того же поколения С. Чуждые человеку элементы редеют, а количество человеческих С. все увеличивается; чувство ревности уже начинает проявляться внутри каждой С., обращаясь прежде всего к восходящим; дочери уже запрещается быть женою своего отца, а матери — женою своего сына, но все братья одного и того же поколения являются непременно мужьями всех своих сестер и племянниц (фактическими или предполагаемыми). Кровная С. имела, вероятно, менее продолжительное существование, чем стадная С. Она давно вымерла, но в том, что она существовала, убеждает гавайская, распространенная во всей Полинезии система родства, выражающая именно те степени кровного материнского родства, которые могли возникнуть только при такой форме С. (Энгельс, 40). Из этой С. выделялись целые поколения для образования отдельных С. В силу свободной любви из нее могли выделяться и небольшие групповые С., и даже индивидуальные С.; но потомства таких С. при невозможности основать самостоятельную С. должны были возвращаться в С. своей матери, а не в С. отца, которая, по действовавшему тогда порядку, была им вполне чужда. В роде своей матери они были кровными родственниками, а в роде отца — чужими. Если отщепенцы не возвращались почему-либо в род своей матери, они примыкали к чужеродным С. и тогда впадали, по мнению Шредера, в проституцию. Территориальная группа Кунова (обнимающая лишь нисходящих по мужской линии) является при дальнейшем своем развитии вместе с тем и тотемической группой, т. е. все жители одной и той же территории имеют один и тот же тотем, который в этом случае передается по мужской линии. Тотем есть предмет одушевленный или неодушевленный (по большей части — растение или животное), от которого человеческая группа считает себя происшедшей и который служит этой группе и эмблемой, и коллективным именем. В одной и той же территории могут существовать, по мнению Кунова, и две группы — одна территориальная, другая тотемическая, — не совпадающие между собою; тогда на этой территории могут проживать индивиды, носящие различные тотемы, и в таком случае тотем передается по женской линии. Путем дальнейших гипотез (более или менее произвольных) Кунов приходит к заключению, что принцип утробного происхождения устанавливается лишь в довольно позднюю историческую эпоху. Если разуметь под кланом группу индивидов, считающих себя родственниками, но исключительно распознающих это родство по тому признаку, что они все носят один и тот же тотем, то клан является семейным обществом (если, напр., тотем — волк, то все члены клана считают себя происшедшими от волка и называют себя волками); но клан отличается от всякого рода С. именно тем, что родство в нем исключительно основано на общности тотема, а не на определенной кровной связи (см. Клан). Точно так же отличается клан от племени, деревни и от всяких групп, имеющих основы исключительно территориальные: эти общественные группы или вовсе не знают тотема, или же, что редко случается, тотем является у них лишь переживанием и значение его все более и более стушевывается. В этих случаях тотем уже не натурализирует, так сказать, человека, точно так же, как теперь ношение несколькими лицами одного и того же имени не делает из них членов одной и той же С. Тотем является не условным знаком, а символом религиозной жизни; в первобытные же времена человечества поле действия религии ничем не ограничивалось. Отсюда следует, что передача тотема по женской линии имеет капитальное значение в образовании первобытной семьи. Везде, где такая передача установлена, она свидетельствует о существовании утробных кланов, а так как она чаще всего встречается у народов, стоящих на самой низкой степени развития (Австралия), то все ведет к заключению, что первоначально в состав клана входили только женщины и ими избранные мужчины.
3) С. пуналуа, не допускающая полового общения между представителями одного и того же поколения, постепенно образовалась из кровной семьи. Исходной точкой этого процесса послужило, вероятно, запрещение полового общения единоутробным братьям и сестрам (т. е. детям одной матери), завершился же он запрещением брака даже между отдаленными родственниками с материнской стороны. Общность жен продолжалась, но выражалась в следующей форме С. (по гавайскому обычаю): известное число сестер, единоутробных или более отдаленных (т. е. двоюродных, троюродных и т. д.), были общими женами своих общих мужей, в число которых, однако, не допускались их братья; эти мужья не называли уже друг друга братьями, но «пуналуа», т. е. близкими сотоварищами, как бы компаньонами. Подобно тому и группа единоутробных или более отдаленных братьев имела в общем браке известное число жен, между которыми не было их сестер, и эти жены также называли друг друга «пуналуа». В этой форме семьи появилась впервые необходимость в разряде племянников и племянниц, двоюродных братьев и сестер с материнской стороны. «Как только решительно было изгнано половое общение между братьями и сестрами и даже отдаленными родственниками с материнской стороны, С. пуналуа превратилась в род, т. е. образовала тесный круг кровных родственников по женской линии, которые не должны были вступать между собою в брак» (Энгельс, 42 и 45). Ревность стала проявляться в более обширной области; только единокровные братья (т. е. предполагаемые сыновья одного и того же отца от разных матерей) не ревновали друг друга, так как состояли законными мужьями одних и тех же жен. Никакой брачной формы еще не существовало, так как и девицы, и юноши вступали в половое общение в силу рождения своего, а не по выбору. Половые общения между членами одного и того же матриархального рода признавались прелюбодеянием и строго наказывались. Свободная любовь стала чаще проявляться в выделениях индивидуальных С. из С. «пуналуа», причем жена, вероятно, чаще всего похищалась из чужого рода. В С. «пуналуа» отец был неизвестен, но отцы были известны; в некоторых же случаях мать, вероятно, знала отца данного ребенка, а так как в отношении движимости мужья нередко являлись единственными приобретателями (путем охоты или войны) тех или иных вещей, причем могли и удерживать их в своем отдельном пользовании, то у отца, когда ему известны были его дети, могло появиться желание оставить вышеуказанные вещи в наследство этим детям. В этом уже заключались зачатки перехода от матриархальной С. к патриархальной. В эпоху господства С. пуналуа племя длилось на известное число родов, т. е. групп, объединенных кровным родством по матери, внутри которых браки были строго воспрещены; мужчины, принадлежавшие к одному из родов, могли брать себе жен только внутри племени (эндогамия), но должны были выбирать их вне своего рода (экзогамия). Таким образом, при строгой экзогамии рода племя, охватывавшее совокупность родов, оставалось всегда эндогамным. Другие основания экзогамии заключаются в следующем: первоначальный клан (фратрия) дробился впоследствии на второстепенные кланы (под первоначальным кланом следует разуметь племенную группу, а под второстепенным — родовую, но в дальнейшем изложении удерживается терминология Дюркгейма в силу особого вышеуказанного значения, придаваемого им клану; см. E. Durkheim, «La prohibition de l’inceste et ses origines», в «Année Sociologique», 1898 и 1899). Клан отличается от С. в современном смысле этого слова, но составляет во всяком случае основное семейное общество. Члены этой группы не только считают себя происшедшими от одного и того же предка, но состоят в таких отношениях, которые всегда считались характеристическими для родства. Так как кровосмешение заключается в половом общении между индивидами, состоящими в родстве запрещенной степени, то экзогамия (не дозволяющая половых общений внутри клана) является воспрещением кровосмешения именно потому, что клан есть первая С., социально установленная, а понятие о кровосмешении возникает только там, где семейные отношения признаны и организованы обществом. Правда, австралийский клан заключает в себе и малые С., состоящие из мужа, жены или жен и малолетних детей; но это, так сказать, частные группы, без всякой определенной нормы, произвольно образующиеся и распадающиеся. Они относятся к клану, как различные дружеские ассоциации или естественные С. относятся к нынешней законной С. Экзогамия в своем первоначальном виде не распространяется далее утробного клана, но засим она обнимает собою и отцовский клан, а иногда идет и дальше. Какие же причины обусловили появление экзогамии, т. е. закона, воспрещающего всякое половое общение между носителями одного и того же тотема? Так как тотем есть бог, а тотемизм есть культ, то причины экзогамии следует искать в религиозных верованиях обществ, стоящих на низших степенях культуры. Причина эта найдена; она является частным случаем общего религиозного учреждения, лежащего в основе всех первобытных религий и называемого табу (слово полинезийское, но понятие общечеловеческое). Этим словом называют совокупность ритуальных запрещений, препятствующих во избежание опасных последствий магического заражения всякому прикосновению между предметами (или категориями предметов), в которых пребывает начало сверхъестественное, и другими предметами, лишенными этого характера или обладающими им не в одинаковой степени. Первые предметы табуированы в отношении последних. Так, обыкновенному человеку строго воспрещается прикасаться к жрецу, к вождю или же к орудию культа, потому что в них пребывает бог или сила, превышающая силы человеческие; коснувшись их, обыкновенный человек должен получить губительный для него удар или толчок и погибнуть от заражения. Между вышеизложенными запретами и экзогамией усматривается следующее отношение: экзогамия также запрещает всякое прикосновение, а именно сексуальное общение между мужчиной и женщиной одного и того же класса. Представители обоих полов должны избегать друг друга с тою же тщательностью, как всякий избегает предмета священного, и всякое нарушение этого правила возбуждает такое же чувство отвращения, как нарушение табу. В основе этого факта лежит женская кровь. У всех народов, стоящих на низшей степени культуры, женщина совершенно изолируется как при первом появлении у нее менструации, так и при периодических ее повторениях и при послеродовых очищениях; в это время никто не смеет к ней прикасаться. Она становится, таким образом, хроническим табу, пока у нее не прекратится менструация. В этом отношении женщинам придается сверхъестественное значение, признаваемое дикарями за всякою кровью, капля которой, пролитая на землю, делает эту землю табу (в силу этого всякий раз, когда австралиец проливает человеческую кровь, он принимает тщательные предосторожности, чтобы она не попала на землю). Значением крови, как «души тела», объясняется и необходимость впустить несколько капель семейной крови в чужого человека для приема его в клан (blood-covenant), a также и то, что члены клана, считая свое общее происхождение от одного и того же тотема (волка, ворона и т. д.), признавали себя плотью от его плоти и кровью от его крови, воплощением одного и того же принципа, одною душою в разных телах. Вполне понятно после этого, что в первобытных кланах признавалось только материнское происхождение. Тотем матери сообщался детям; только посредством женщин распространялась кровь, общее пользование которою обусловливало единство группы. В этом отношении положение мужчины было почти подобно положению, созданному римским правом для женщины. Клан, к которому он принадлежал, им и кончался; он был finis ultimus familiae suae. Простейшее понятие о крови, сочетавшись с тотемическими верованиями, породило определенные ритуальные правила. Правила эти, в свою очередь, сочетались с ходячим понятием полового общения и породили экзогамию, благодаря которой сложились многие привычки, ныне входящие в состав нашего нравственного темперамента. Гипотезы Дюркгейма относительно первоначальной тотемической С. держится и Колер (J. Kohler, «Zur Urgeschichte der Ehe: Totemismus, Gruppenehe, Mutterrecht»), с тою, однако, разницею, что Дюркгейм признает коллективную С. лишь в виде соединения группы братьев с одной женщиной и группы сестер с одним мужчиной, причем полагает, что такая форма С. довольно поздно появилась в эволюции С., а Колер думает, что тотемизм должен был привести одновременно и к материнской С., и к коллективной С. более общего и древнего вида, в которой неопределенная группа мужчин соединялась с неопределенной группой женщин («Annéo sociologique», т. I).
4) На границе между диким состоянием и варварством возникла парная С. с индивидуальными браками, заключаемыми на более или менее продолжительное время. Для эпохи варварства она представляет, по мнению Энгельса, такую же характеристическую форму С., какую для дикого состояния представляет групповой брак, а для цивилизаций — моногамия. Парное супружество все более и более укреплялось по мере того, как классы «братьев» и «сестер», между которыми брак был невозможен, становились многочисленнее. Индивидуализм стал проявляться в более интенсивной форме и вступил в борьбу с древним коллективизмом. И в этой C., однако, брак обыкновенно заключался не по любви, а в силу традиции: муж и жена предназначались друг для друга чуть ли не с колыбели. Брачущиеся большею частью являлись представителями того же племени, а между представителями одного и того же рода соблюдалась строгая экзогамия. Браки заключались сначала лишь посредством похищений; позже установилась обязанность платить штраф за похищенную невесту, что послужило основанием для покупки жены. И в этой форме С. отец редко мог с уверенностью признать своими детей своей жены: брачный союз заключался на непродолжительное время, прелюбодеяния и произвольные прекращения семейной жизни были обыденными явлениями; дети, по материнскому праву, продолжали во всяком случае следовать за матерью. Свободная любовь, основанная на свободном выборе жены и мужа, по-прежнему оказывала свое полезное воздействие и способствовала укреплению парной С. По мере того, как материнское право вытеснялось отцовским, значительно развивалась и ревность, индивидуализируясь все более и более. Проституция тоже усиливалась вследствие шаткости и неустойчивости парной С. — Все формы доисторической С., только что описанные в общих чертах, являются лишь гипотезами, более или менее обоснованными. Третий тип С. (С. пуналуа) выработан на основании весьма ценных в научном отношении открытий Моргана, относящихся к так называемым классификационным системам родства; но все затруднения, возникающие при рассмотрении этих систем, еще далеко не разрешены. Четвертый тип С. (парная С.), который, по мнению Моргана, установился в средние времена варварства, не соответствует степени культуры того времени (Lothar von Dargun, «Studien zum ältesten Familienrecht», ч. I, Лпц., 1892). Парная С., вероятнее всего, существовала в виде исключения в течение всех доисторических времен и во всяком случае не может считаться индивидуальною С. (см. ниже, e). Существуют и другие гипотезы о доисторических формах С. Одна из них принадлежит Франсису Лакомбу («La famille dans la société romaine»). Под браком он разумеет всякое сексуальное общение мужчины с женщиной, от самого простого, случайного, до самого сложного и верного сожительства. По его мнению, сексуальные отношения людей весьма долго не подчинялись решительно никаким правилам. Такое состояние характеризуется, и по его мнению, общением жен, с редкими исключительными браками, заключенными на более или менее продолжительное время. Установив эту исходную точку, Лакомб признает, что человечество дошло до моногамии, но что слово это не соответствует действительности, так как у народов строго моногамных существует и проституция, и прелюбодеяние. Произошло это оттого, что эволюция брака совершалась односторонним путем: к супружеской верности принуждалась главным образом женщина, вследствие чего человечество прогрессировало от беспорядочного полового общения не до моногамии, а только до моноандрии (или монандрии). Если признать несомненным то положение, что эволюция брака вполне совершилась пока лишь в отношении женщины, то возможно в брачных формах установить другие категории. Сначала существовало беспорядочное общение полов, или безграничная полиандрия. Из этого состояния человечество вышло двумя расходящимися путями. На первом пути эволюция имела следующий ход: родовая полиандрия, классовая полиандрия, семейная полиандрия. На втором пути соответственный ход был: полигиния, полигиния конкубинарная (см. Конкубинат), моногиния. Во всяком случае не эволюция нравственности руководила прогрессом брачных форм, а экономические условия и различные домашние устройства (L. Tillier, «Le mariage, sa génèse, son évolution», 1898). Обширная литература о доисторической С. дает возможность и теперь установить некоторые основные положения относительно родового и семейного быта доисторических времен. Наиболее существенные из этих положений следующие: 1) Род не есть разросшаяся С. (М. Ковалевский, «Первобытное право. Вып. I. Род», М., 1886). 2) Первобытная С. была групповая, а не индивидуальная, причем семейные группы в своем объеме все уменьшались до преобладания индивидуальной С. того или иного вида. 3) Материнское, или матриархальное, право предшествовало отцовскому, или патриархальному, праву, существовало наряду с ним и теперь существует не только в виде различных переживаний прошлого, но и в виде действующего права. Первые два положения не вызывают в настоящее время никаких серьезных возражений; третье критически разработано Даргуном (в опровержение доводов Вестермарка, Старка и других) в указанном выше предсмертном его сочинении, из которого преимущественно позаимствовано последующее изложение оснований прав материнского и патриархального (догматическая работа Даргуна о материнском праве вышла гораздо раньше, под названием «Mutterrecht und Raubehe», Бреславль, 1883).
с) Основания прав материнского и патриархального. Главное недоразумение в спорах о материнском праве кроется в том, что смешивают два различных совершенно понятия: о власти и о родстве. Родство основано на кровном союзе (о значении родства в истории культуры см. соотв. статью), между тем как власть, независимо от этого союза, происходит от различных исторических причин (см. Власть; G. Tarde, «Les transformations du pouvoir», 1899). Между материнским правом и матриархатом (материнским владычеством), между агнатическим родством и патриархатом (отцовским владычеством) на самом деле нет никакой необходимой связи, точно так же, как и между материнским правом и беспорядочным половым общением. Воздействия родства и половых влечений тоже нельзя отождествлять, как это делает, напр., Старке. Родственные отношения начинаются не с переменных отношений супругов, а с постоянных отношений между нисходящими и восходящими. Принцип кровного родства заключался фактически в общем происхождении от одной матери, так как отец не считался кровным родственником, да и отеческая любовь вовсе не в такой мере свойственна человеку, как материнская. Территориальные семейные союзы, как и полигамию, нельзя считать существенными причинами возникновения материнского права. Занятие зарождающимся земледелием, предоставленное женщинам и связанное с индивидуальною собственностью жены на обработанную ею почву (установленное Липпертом), не составляет необходимого условия образования материнского права, но значительно содействует его развитию и порождает матриархальные явления. Все потребности, удовлетворяемые в первобытные времена только родственным союзом, неудержимо влекут человека к признанию единого материнского родства. Установлению материнского права способствует все то, что ведет к недостоверности отца, — полиандрия, одолжение жен или отдача их в наем, частое их похищение, непродолжительность брачного союза и т. д. Признаками существования материнского права являются: жительство мужа в доме жены или матери ее, привилегированное положение брата матери (диаметрально противоположное принципу патриархата, который не знает никакой власти, кроме отцовской), исключительное наследование по женским линиям, преимущественное наследование женщин, а не мужчин и т. д. Иногда материнское право соединяется с приобретенною тем или иным путем женщинами властью — и тогда образуется матриархат, как, напр., в Тибете, где при владычестве женщин после матери наследовал не сын ее, а сноха (L. de Backer, «Le droit de la femme dans l’antiquité, son devoir au moyen âge», 1880); но женовластие существовало иногда и без материнского права (см. Гинекократия). В некоторых отдельных случаях принцип матриархата поборол силу естественного кровного союза между матерью и детьми и привел к тому, что не рождение, а домашняя власть стала определять ребенка к той или иной С.; женщина становится матерью рожденного от другой женщины ребенка. У китайцев, напр., брак разрешается лишь с одной женщиной, но за ничтожные суммы могут быть куплены побочные жены, и все дети, рожденные от этих конкубин, смотрят на законную жену как на мать свою, а к своей настоящей родительнице относятся с презрением (J. Unger, «Die Ehe in ihrer welthistorischen Entwickelung», B., 1850). В основе образования патриархальной С. лежит покупка жен. Как только похищение жен заменяется покупкой, так зарождается право собственности мужа над женою. Но этим еще не определяется перевес отцовского родства над материнским. Так, по древнему ирландскому праву, дети, рожденные от прелюбодеяния, принадлежали мужу прелюбодейной жены, но действительный отец ребенка мог получить его за выкуп, уплаченный обманутому мужу. Из этого примера видно, каким образом совершался постепенный переход от кровного материнского к кровному отцовскому родству, помимо какого бы то ни было проявления отцовской власти. Отец С. желает признавать своими детьми лишь тех, которых он сам произвел, причем вопрос о принадлежности того или иного ребенка к С. разрешается уже в зависимости не от права собственности над матерью, а от чисто семейно-правовых отношений. Отсюда в патриархальном семейном праве две стадии развития. Первая, древнейшая, является эпохой установления отцовской власти, вторая — эпохой установления кровного отеческого родства. Материнское право, однако, и после покупки жены исчезает не сразу: его остатки или переживания замечаются и в древних С. греков, римлян и германцев. Этим объясняются затруднения, встречаемые при изучении древнего наследственного права всех народов, которое большею частью построено на двух основаниях родства, а не на одном. — Образование патриархальной С. и патриархата обусловливается не только покупкой жен, но и другими причинами. Ему содействуют, напр., переселения и кочевания, во время которых жена удаляется от своих естественных защитников — дядьев и братьев и с детьми своими все более и более поступает во власть мужа. Отношения агнатов между собою установились мало-помалу в древнейшей патриархальной С. как отношения власти, а не кровного родства. Наиболее употребительные наименования агнатов выражают лишь правовые отношения, между тем как названия родственников по женским линиям выражают действительное кровное родство. У древнейших европейских народов часто встречаются совершенно другие названия для родственников матери, чем для родственников отца. Утверждают, что у древних арийцев преобладала агнатическая система родства, что она всецело господствовала у греков во времена Гомера, у римлян — с незапамятных времен; но не следует упускать из вида, что когда греки и римляне появились в истории, они обладали уже более высокой культурой, чем германцы — 1500 лет или славяне — 2000 лет спустя. Весьма естественно предположить поэтому, что и греки, и римляне имели весьма продолжительное доисторическое существование, в течение которого у них агнатическая система родства вполне и укрепилась. Установившаяся окончательно агнация неминуемо влечет за собою следующее последствие: дети принадлежат безусловно С. отца даже и в том случае, когда мать их переходит в другую С. (хотя бы путем развода с их отцом); это правило удерживается в спорных случаях и после возникновения системы двустороннего родительского родства (когнация). В этом отношении у двух южно-славянских народов, стоящих на одинаковой степени правового развития, — у черногорцев и герцеговинцев — существует следующий интересный обычай. Когда муж безвестно отсутствовал в течение 9 лет, жена может вступить в новый брак; если первый муж возвращается, второй брак по его требованию может быть расторгнут и жена возвращается к первому мужу, дети же от второго брака остаются при их родителе; если жена окажется беременною при расторжении брака, она обязана родить в доме своего отца и ребенок отдается его действительному отцу. Вообще, нельзя признать следование детей за матерью (partus sequitur ventrem) естественным или очевидным положением даже в случаях конкубината или других незаконных сожительств. Такое положение разумеется само собою лишь в тех случаях, когда отец не может или не должен быть обнаружен. Исследования Моргана удостоверяют исторические случаи перехода (у индейцев) от материнского права к отцовскому родству; см. также у Летурно (вышеуказ. соч., стр. 410) случай окончательного исчезновения материнского права у кабилов, происшедший 120 лет тому назад. Ни один случай обратного перехода до сих пор еще не обнаружен, хотя, в сущности, и моногамический или, лучше сказать, монандрический брак вовсе не является препятствием развитию материнского права: полигамия или полигиния у многих народов обнимает лишь незначительную часть населения, между тем как материнское право охватывало целые народы (как в Австралии, так и у большей части индейцев Сев. Америки). Новейшие исследования все более и более подтверждают, что материнское право предшествовало, как общераспространенное явление, патриархальному праву, сопутствовало ему при росте патриархальной С. даже в тех случаях, когда жена являлась рабыней мужа, и далеко не исчезло с лица земли и теперь (о матриархальной С. негров см. Elisée Reclus, «Les primitifs. Etudes d’ethnologie comparée», Пар., 1885, стр. 168—208. О материнском наследственном праве у негров см. A. Hovelacque, «Les nègres de l’Afrique suséquatoriale», Пар., 1889, стр. 317 и 318). В финском населении бассейнов Волги и Камы сохранились и теперь следы коллективного родства, обусловленного групповым семейным состоянием. Даже у мордвы, значительно обруселой, найдены следы существовавшего некогда счета родства по женской линии, а вотяки сохранили до наших дней родовые прозвища, часть которых происходит от женщин-родоначальниц. Воспоминания о некоторых нормах материнского права также сохранились у наших инородцев (у мордвы и пермяков). При переходе мужа в родовую группу жены он терял свою самостоятельность; как чужак, он не выделялся из среды неполноправных членов группы. Отсюда смешение названий «зять» и «пасынок»; именно это смешение мы встречаем у мордвы и пермяков, причем у последних зять, вошедший в дом своей жены (приемный зять), совершенно утрачивает самостоятельность и становится в положение, которое может быть объяснено только бывшим господством материнского права; он теряет — напр. у пермяков Вятской губ. — связь со своим родом, свое фамильное имя и принимает имя тестя. Его дети входят в состав рода тестя и носят фамильное имя последнего. Остяк сохранил почтительное отношение к брату жены своей; среди ингушей (чеченского племени) значение брата при определении судьбы сестры удержалось не только в свадебном обряде, но и в действительной жизни. У якутов существует до настоящего времени организация, называемая ие-жа, что, собственно, значит материнский род, а в настоящее время означает родство по мужской линии (Н. Харузин, «Очерки первобытного права. С. и род» (М., 1898). Одним из переживаний материнского права является так называемая кувада, или притворная болезнь отца после рождения ребенка. Обычай этот сохранился, например, у басков (в испанских Пиренеях), а оттуда перешел во Францию и заключается в том, что после рождения ребенка в постель вместо матери ложится отец и соблюдает правила, предписанные роженицам. Кувада является, вероятно, переживанием того времени, «когда полигамическая или моногамическая С. начала одерживать верх над материнством, и муж был вынужден добиваться признания своего отцовства посредством внешнего знака, ясного для соплеменников. Материнская С., без сомнения, долго и упорно боролась, порою не без успеха, против вторжения отцовской С. В пользу этого говорит то обстоятельство, что обычай кувады удержался главным образом в тех местностях, где система материнского права была всего более распространена, а частью еще и теперь уцелела. Кувада представляет попытку освободиться от этой системы и сделать ясными права мужа в С. Это — выражение индивидуализма, выступающего против первобытного коллективизма» (Гелльвальд, «Первобытная культура и древние восточные цивилизации», СПб., 1897). Даргун признает куваду признаком не столько установления отцовского родства, сколько возникающей отцовской власти. Явные следы матриархального права усматриваются и в еврейской патриархальной С. (после Моисея); так, дети часто вели свое происхождение от матери, а не от отца, придерживаясь отчасти обычаев египтян, которые всегда вели свое происхождение от матери. В генеалогиях царей иудейских всегда тщательно обозначаются имена их матерей. Псалмист, обращаясь к Богу, дважды называет себя «сыном его рабыни».
d) Патриархальная С. является самой древней постоянной С. и промежуточной формой между групповыми С. и индивидуальной С. Материнское право долго боролось с патриархальным, в силу чего патриархальная С. у разных народов слагалась различно и принимала разнообразные формы. В большинстве случаев она обусловливала, в большей или меньшей степени, угнетение женщины и детей. Когда власть мужа и отца достигала своего апогея, патриархальная С. обращалась в патриархат. Деспоту-отцу требовалось, с одной стороны, обеспечить достоверность происхождения его потомства, с другой — увеличить его количество для получения даровых рабочих. В силу этого патриархат всегда сопровождался и сопровождается множеством и полным порабощением жен и детей. В таком виде патриархат существует еще в современном Китае, где дочь вполне подчинена своим родителям, жена — своему мужу, а вдова — своим сыновьям (в особенности старшему). Родители отдают дочь замуж без согласия ее. Право наследования для женщины не существует; когда у отца родятся только девочки, он говорит, что у него вовсе нет детей. Язык китайский сохранил воспоминания о групповой С., в которой группа братьев с общими женами не вступала в брак с сестрами; китаец и теперь называет сыновей своего брата своими сыновьями, между тем как сыновей своей сестры он называет своими племянниками. Во всем Китае имеются лишь около 200 фамильных названий; китайцы сами называют себя «стосемейным народом». Люди, носящие одну и ту же фамилию, не могут вступать между собою в брак. В некоторых селениях все носят одну и ту же фамилию. Две или три тысячи человек называются «быком, лошадью» и т. д. (тотемы). Отцовское родство вполне установилось и насчитывает в прямой линии 9 степеней. Муж имеет право отвержения своей жены за прелюбодеяние, бесстыдство, непослушание отцу, матери и мужу, за сплетничание, воровство, чрезмерную ревнивость и неизлечимую болезнь; но этих причин недостаточно, когда жена носила траур по тестю или теще, когда семья из бедной стала богатой и когда у жены нет ни отца, ни матери. Если муж отвергнет жену в только что указанных случаях, он наказывается 80 ударами бамбука и должен принять жену обратно. Тому же наказанию подвергается он и в тех случаях, когда он не отвергнет жены, имея на то законное право. Развод по обоюдному согласию мужа и жены допускается, но права возмущения против мужа жене не предоставлено, и если она самовольно покидает дом мужа, то получает 100 ударов бамбука и может быть продана мужем тому, кто пожелает на ней жениться. Неограниченное число конкубин разрешается китайцу, между прочим, для того, чтобы многочисленное потомство могло его оплакивать на могиле. Над этим потомством отец имел право жизни и смерти. Весь Китай, говорит Унгер, является не чем иным, как громадной окаменелой патриархальной С. с богдыханом в виде верховного отца С. («Die Ehe», стр. 14—20; Ср. К. П. Победоносцев, «Курс гражданского права», 1896, ч. 2, стр. 11). Древний еврейский патриархат представлял почти такую же картину. Отец являлся абсолютным владыкой всей семьи, обладая правом жизни и смерти над всеми ее членами. Наряду с главной женой у него были жены побочные. К составу С. принадлежали и рабы (у Авраама их было 318). Все это вместе с огромным потомством (у Гедеона, напр., было 70 сыновей) составляло как бы небольшое кочующее государство, совершенно подобное халдейской С., основанной на тех же началах. Законы Моисея несколько умалили права отца С.; он потерял право казнить своих детей, но мог еще по бедности продать в рабство свою дочь. Полигиния сохранилась и по законам Моисея, но только с соблюдением племенной эндогамии; сохранился и обязательный брак вдовы с деверем (см. Левират). Прелюбодеяние жены наказывалось смертью. Расторжение брака совершалось простым отвержением жены. Отвержение это допускалось даже в тех случаях, когда жена просто не нравилась мужу. Если отвергнутая жена не выходила вновь замуж, то первый муж мог опять на ней жениться. Еврейское государство было патриархальное государство, еврейский быт, главным образом, — семейным бытом (Unger, ук. соч., 32—35). Вопрос о семейном праве арийских предков европейских народов затемняется, по словам Даргуна, тенденцией уравнить древнеиндийское право с древнеарийским. Стремление это методологически совершенно неверно. Древнейшие источники наших сведений об Индии знакомят нас с высокоразвитым народом, обладающим чрезвычайно сложной и вместе с тем оригинальной религиозной системой. Источники эти большею частью возникли уже в то время, когда вследствие завоевания Индии, появления в ней многих чуждых ей элементов и разделения народа на этнологически различные касты в ней совершились глубокие перевороты во всех отношениях. Нельзя поэтому относить индийские учреждения к древним арийцам. Индусы Вед во многих отношениях более культурны, чем германцы — тысячу лет, славяне — две тысячи лет спустя. Германское право имеет лишь несколько точек соприкосновения с индийским правом, по большей части в тех случаях, когда дело идет не о специально индийских, а об общечеловеческих отношениях. То же замечание относится и к патриархату, к семейной общине и к переживаниям материнского права («Mutterrecht und Vaterrecht», стр. 91 и 92). Древнеарийская С. заключала в себе родителей, детей, рабов и домашних животных. Начальником этой С. являлся отец, у которого, однако, были весьма различные права на рабов и животных, с одной стороны, и на свободных членов семьи — с другой. Над первыми он имел право собственности, а над вторыми у него была лишь та власть, которая принадлежит администратору общего имущества (Leist, «Alt-arisches Jus civile», Иена, 1896; «Année sociologique», т. I, 335). Мы тут, очевидно, имеем дело не с патриархатом, а с патриархальной С. в виде домашней общины, т. е. с большой С., или греческим геносом (γένος) в тесном смысле этого слова. Слово γένος первоначально означало род, т. е. совокупность всех людей, происшедших от одного общего прародителя, но засим значение этого слова все более и более суживалось. Слово gens у римлян имело то же значение, как генос у греков; весьма вероятно, что слово familia сначала означало у римлян большую семью, а засим и малую. Большие и малые С. сохраняют и до сих пор явные признаки их происхождения от патриархальной С., но во всяком случае следует признать, что с исчезновением полигамии внутри этих С. и с ограничением отцовской власти наступает новый период развития индивидуальной, или моногамической, С. (см. ниже). Во время преобладания типа патриархальной С. и в особенности патриархата свободная любовь развивалась лишь односторонним путем у мужчин, но не у женщин, которые в проявлениях ее были крайне стеснены. Такое положение вещей могло бы иметь весьма пагубные последствия для человечества, если бы с увеличением народонаселения добыча средств на существование не становилась все затруднительнее, что повлекло за собою необходимость сократить число жен, конкубин или рабынь и привело в конце концов к моногамии. При господстве патриархальной С. развилась преимущественно тайная проституция домашней прислуги и рабынь, а также и явная профессиональная проституция танцовщиц и жриц. Ревность все усиливалась и нашла опору в праве (E. Schröder, ук. соч., стр. 36 и 37).
e) Индивидуальная или моногамическая С. В древних Афинах дети получали имя матери. Мать в Афинах давала свое имя детям по обычному праву, и Сократ полагал, что это право божественного происхождения. В этом не было ничего неправильного или произвольного, говорит Бакер, а, напротив, проявлялась вполне координированная система; если, по ликийским законам, наследовали одни дочери, то они же и должны были содержать своих престарелых и больных родителей. В Древней Греции существовало, по-видимому, материнское право; в Риме мать называли достоверной (certa), но никто не придавал этого эпитета отцу (см. ниже, С. в Греции и Риме). У германцев в момент выступления их на историческую сцену С. была моногамическая, проживала в построенном доме и являлась, при всей любви германцев к индивидуальной свободе, несомненной общиной, причем в общинном владении состояли не только неотчуждаемые земли, но и стада, пасшиеся на общих выгонах. Эмиграции происходили, когда недоставало корма скоту. В том, что древнегерманское семейное право было основано на материнском праве, не представляется никаких сомнений. Опекунские права принадлежали прежде всего единоутробным родственникам (главным образом — брату матери, который занимал почти отцовское положение) и сыну сестры. Германцы называли правовой порядок тем же словом, каким они называли брак, т. е. вечным порядком (Ehe). У англосаксов в древнеанглийский период (449—1066) сначала существовала полигамия, но затем она была запрещена законом. Брак между двоюродными был в обыкновении; сын мог жениться на вдове отца. Мачеха, вероятно, считалась частью отцовской собственности и, следовательно, частью наследства, оставляемого им сыну. Женитьба на вдове отца, как и брак между двоюродными, были запрещены церковью. В С. жена и сын были несвободны по отношению к супругу и отцу, находясь в его власти (mund). От этой власти сын, впрочем, мог быть освобожден, но не жена и не дочь. Положение могло измениться для жены только смертью супруга, для дочери — только замужеством. В обоих случаях власть переходила в другие руки. Передача власти отца над дочерью (mund) супругу производилась путем символического обряда: отец снимал башмак с ноги невесты и передавал его жениху, который дотрагивался им до головы невесты. Это вело, быть может, свое начало из обычая класть ногу на шею раба или пленника. Только в половине Х века женщина получила право сопротивляться вступлению в брак с женихом, выбранным для нее отцом. Около того же времени хозяйка дома получила право сидеть за столом рядом с мужем. Первобытное англосаксонское понятие о разводе сводилось к простому изгнанию жены. В течение VII в., по-видимому, самая незначительная причина недовольства со стороны супруга считалась поводом, достаточным для изгнания жены. При добровольном разлучении супругов жена имела право на половину собственности, если дети оставались при ней, если же она жила при отце, получаемая ею часть собственности равнялась части каждого из детей. Этельберт издал закон, по которому свободный человек, вступивший в связь с женою свободного человека, должен заплатить за это виру и достать обиженному на свои деньги другую жену. Несмотря на изменения, произведенные обычаями рыцарства, поклонением Богородице и христианской доктриной о равенстве перед Богом обоих полов, общество существует только для мужчин, а для женщин — лишь настолько, насколько они представляются мужчинами. В те времена даже в королевских семействах незаконность рождения не имела никакого значения или очень малое. В периоде 1066—1307 гг. брак уже запрещался in infinitum не только между кровными родственниками по восходящей и нисходящей линиям, но и между духовными родственниками. Наследницы не могли быть выдаваемы замуж без позволения сеньора (сюзерена). По достижении наследницей 14-летнего возраста сеньор мог принудить ее выйти за избранного им человека; если же по истечении этого срока он позволял ей оставаться незамужнею, она все-таки не имела права выходить замуж без согласия сеньора и опекуна. Невеста не должна была переходить через порог; ее нужно было переносить, чтобы показать, что она против воли теряет свою девственность. Родительский авторитет поддерживался преимущественно страхом. Дети молча стояли или преклоняли колено в присутствии своих отцов и матерей и не могли садиться без их позволения. Телесные наказания назначались очень щедро, без различия полов, пока молодые люди оставались под родительским кровом (1485—1603).
Патриархальная семейная община или большая семья, ныне еще кое-где существующая среди русского крестьянства, не была, конечно, самой архаической формой крестьянской С., точно так же, как и сербская задруга не могла быть самой древней формой сербской семьи. Выше уже указаны некоторые признаки, по которым следует предполагать, что и у славян существовали групповые браки и материнское право. Явным переживанием общности жен является, между прочим, и снохачество (сожительство свекров со снохами), довольно распространенное и теперь среди крестьян (М. Ковалевский, «Первобытное право. II. Семья», М., 1886). Во всяком случае, большая С. — этот обломок более обширной родовой группы — ныне в России уже почти повсюду разложилась на малые С. (см. Разделы семейные), но среди южных славян в некоторых местностях Герцеговины и Черногории она еще уцелела (см. Задруга), а также уцелели и прямые остатки родового быта в форме братства, т. е. союза нескольких семейных общин, объединенных родственными узами, общностью владения землей, религиозным культом, родовою местью, экзогамией и т. д. (М. Ковалевский, II: «Род»). Семейная община была одною из самых распространенных форм общины в средневековой Европе. Она существовала и в Византийской империи, и на Востоке (см. Поземельная община). У южных славян сельская С. отличается от городской: последняя является семьей в нашем современном смысле (малая С.); она состоит из отца, матери и детей с раздельностью имуществ. Сельская С. — сложная, многорабочая, с общением имущества. И в селах, однако, встречаются не одни только большие общины или задруги, но и малые, наподобие городских, известные под названием инокосна (inocosna). Задруга, подвергаясь разложению под давлением новых сербско-австрийских законов, обыкновенно разбивается на малые С. и хозяйства. И той, и другой С. в Черногории присваивается юридическая личность; в 686 ст. нового гражданского кодекса для Черногории прямо выражено, что сельская семейная община есть самостоятельный субъект всех домашних принадлежностей и совокупного имущества; имуществом же считается все, что искони принадлежит дому и что приобретено трудом членов С. Лишь в виде исключения им присваивается некоторое отдельное имущество (особина — приобретенное без труда, даром, завещанием или выделяемое с согласия С.). Жена может лишь с согласия мужа распоряжаться своей особиной. Выдел из общего имущества по желанию отдельных членов не допускается. Законным представителем С. считается старшина. Его добросовестные распоряжения и действия по имуществу обязательны для С. Каждый член С. может обязываться лично за себя, и в таком случае С. за него не отвечает; в случае его несостоятельности ответственность падает на удел его только в том случае, если С. не примет долга на себя. С. может по желанию большинства членов разделиться, и тогда производится общая ликвидация долгов и обязательств. Выход членов из С. сам по себе не служит поводом к ее разложению; хотя бы в С. остался один член — мужчина ли, женщина ли (лишь бы не бездетная вдова из чужого рода), — она продолжает сохранять значение юридического лица до приумножения ее другими членами. В Португалии существуют семейные союзы. Такой союз образуется между братьями или между родителями и несовершеннолетними детьми для совместной промышленной разработки общего земельного фонда на своей или на чужой земле. Такой союз образуется или формальным договором на произвольных условиях, или безусловно, самым делом, когда соучастники более года прожили в непрерывном общении домашнего быта и хозяйства; в последнем случае отношения соучастников определяются законом. Общение простирается на всякое пользование общим имуществом и на всякий в нем промысел, на весь домашний быт с жилищем, пищей, одеждою, с лечением в случае болезни. На общий счет относятся долги и расходы каждого соучастника, сделанные и понесенные для общей пользы. Каждый волен приобретать на стороне особенное для себя имущество, но с тем, что движимость считается его особиной лишь в том размере, в каком он ее не обращал на общее дело, а недвижимость во всяком случае считается его собственностью. Распадение союза соединяется с разделом, условия которого подробно определены в законе; доля каждого определяется сообразно той мере, в какой он своим трудом содействовал умножению общей прибыли. Исчисляются также женские и детские доли по мере участия женщин и детей в общей работе (К. Победоносцев, «Курс гражданского права», т. 2-й, изд. 1896). — Из вышеизложенных очерков моногамической С. видно, что индивидуальная или малая С. — сравнительно весьма недавнего происхождения. В течение периода образования этой С. ревность все более индивидуализируется и достигает высшей степени своего развития. Прелюбодеяние считается преступлением. Свободная любовь, однако, развивается, а проституция доходит до апогея своего развития. В настоящее время не представляется никаких сомнений в том, что многоженство, вне всякой зависимости от каких бы то ни было семейных форм, и до сих пор преобладает среди всех народов, населяющих земной шар, а единоженство, несомненно кое-где существующее, является в большей части случаев моногамией бедности (Гелльвальд и Даргун, 59), не только среди некультурных людей, но и среди представителей самой высшей современной культуры. Разница только в том, что в одном случае полигамия является и теперь семейным учреждением, а в другом — внсемейным, если только к участию в нем не привлечена домашняя прислуга. Даже там, где моногамическая С. установлена законом, фактически существует лишь монандрия: мужчины, с редкими исключениями, до вступления в брак (а иногда и состоя в браке) предаются полигамии, между тем как девушки, в особенности в культурных слоях населения, весьма редко пользуются безграничной свободой в своих отношениях к мужчинам да и жены во всяком случае гораздо реже занимаются полиандрией (адюльтерами), чем мужья — полигамией (с помощью проституции или конкубината). Полигамия, несомненно, ослабляет мужчин во всех отношениях и потому деморализует их; против нее может бороться только женщина, благодаря усилиям которой уже существует монандрическая С. Вековые усилия женщины выражались, главным образом, в ее ревности, которая зародилась в последних формах групповой полиандрии и с тех пор все росла, хотя еще до сих пор не доросла до ретроспективной ревности, т. е. до предъявления к жениху тех же требований добрачного сексуального воздержания, какие тот предъявляет к своей невесте. Развитие такой ревности может предупредить приобретение привычки к полигамии в холостом состоянии и привести к более ранним бракам, чем теперь (Bjornstjerne Bjornson, «Monogamie et polygamie», Пар., 1897). Что касается до прелюбодеяния мужей, то там, где еще существует материнское право, оно энергично преследуется; так, например, в племени коктш (Индия) муж-прелюбодей уплачивает жене своей значительный штраф, а при несостоятельности продается в рабство (К. Friedrichs, «Universales Obligationenrecht», Берл., 1896, стр. 135). Против нашей полигамии, однако, никакие наказания не помогут. Перемены к лучшему можно ожидать только от более радикальных мер — уравнения прав женщины с правами мужчин, предоставления обольщенным женщинам права иска концу их детей во всяком случае (а не только в случае конкубината), свободного, не судебного усыновления и узаконения детей, вне брака рожденных, обязательности для предпринимателей принятия в расчет при определении заработной платы и содержания С. рабочего и т. д. Все эти стремления и многие другие уже теперь содержатся, явно или неявно, в так называемом женском движении конца нашего века (см. Феминизм). По мере их осуществления проституция все будет падать, а за ней и полигамия, и тогда установится, наконец, не только монандрическая, но и моногамная, свободная С. без андрократии и гинекократии.
III. С. и род у древних греков и римлян. Вопрос о происхождении и эволюции античных С. и рода был поставлен уже в древности, причем у римлян он освещался более с юридической стороны, у греков — с философской. В общем древность признавала единицею человеческих ассоциаций С. с отцовскою властью и видела в роде и племени агрегат таких С., образовавшийся путем естественного размножения и разделения названной социальной клеточки. Эта теория была впервые отчетливо выражена у Аристотеля («Политика», I, 1, 7), который утверждает, что из соединения мужа с женою и господина с рабом образуется первая форма общежития — С., а из нескольких С. путем их расселения создается сельская община (κώμη). Типом первобытной С., по Аристотелю, является семейный союз киклопов, которых Гомер изображает в следующих стихах (Odyss. IX, 112—115):
Нет между ними ни сходбищ народных, ни общих советов;
В темных пещерах они иль на горных вершинах высоких
Вольно живут; над женой и детьми безотчетно там каждый
Властвует, зная себя одного, о других не заботясь.
Теория Аристотеля оставалась господствующею до исследований Бахофена, Мак-Леннана и Моргана, выводами которых историки и юристы, занимающиеся специально греко-римским правом и историей, до сих пор воспользовались мало; даже новейшие труды в этой области (Meyer, «Griechische Geschichte»; Busolt, «Griechische Geschichte» и др.) или обходят вопрос о происхождении С., или разрешают его в духе старой теории. Особенно чувствуется отсутствие исследований по истории развития греческих общественных ассоциаций, так как большинство писавших по истории Греции пренебрегали изучением ее юридической стороны (ср. Бузескул, «Характерные черты научного движения в области греческой истории за последнее 30-летие», «Рус. мысль», 1900, февр.).
А. Греческая С. Если признавать, по теории Моргана, первичною формою С. кровно-родственную С., основу которой составляет групповой брак братьев родных и коллатеральных со своими сестрами, то остатки ее можно видеть в греческих мифах, в которых брачная связь братьев с сестрами является частым явлением. Так, Зевс был женат на своей сестре Гере; среди богов, предшествовавших царству Зевса, эта форма брачного общежития была обычной. По мнению современных социологов, первобытная греческая С. была основана на материнском праве и на экзогамии. По Варрону, до Кекропа новорожденным давали имена их матери; тот же обычай, по словам Страбона, существовал у беотийцев. Плутарх и Павзаний говорят, что критяне и мессинцы, желая обозначить свою родину, не называли ее отечеством (πατρις), a говорили: земля моей матери (μητρίς). В поэмах Гомера родство по матери ставится гораздо выше родства по отцу; так, Ликаон просит пощады у Ахилла на том основании, что он не единоутробный брат Гектора. Величайшею утратою Гомер считает гибель единоутробного брата. Тот же мотив лег в основу легенды о Мелеагре, которого проклинает мать его Алтея за то, что он убил ее единоутробного брата. Ликийцы, племя, родственное грекам, по описанию Геродота (1, 173), называют себя по матери, а не по отцу. «Если кто спросит соседа о его происхождении, — пишет Геродот, — тот сообщает ему свою родословную с материнской стороны и перечисляет матерей своей матери. И если какая-нибудь гражданка сочетается браком с рабом, то дети ее считаются благородными, если же мужчина, хотя бы он был первым среди своих сограждан, женится на женщине из чужого племени или на рабыне, то дети его считаются неблагородными». У тех же ликийцев, по свидетельству Николая Дамаскина (Müller, «Fr. bist. graec.», 3, 461), имущество переходило от матери к дочерям, а не к сыновьям. У локрян, по словам Полибия (XII, с. 5, 6; XII с. 6 b, 2), все древнее благородное сословие производится от женщин, а не от мужчин; к сословию благородных принадлежат те, кто ведет свое происхождение от 100 семейств, из которых по велению оракула были выбраны по жребию 100 девушек, отосланных в Трою. Картина старого материнского права развертывается в культе Деметры, носительницами которого были женщины, в сказаниях о героинях, воспетых Гезиодом, об амазонках и пр. Характерен также приводимый св. Августином (Civ. Dei 18, 9) миф о наименовании города Афин. Когда в Аттике появились из земли оливковое дерево и источник воды, афиняне, узнав от оракула, что под оливковым деревом олицетворяется Афина, а под источником — Посейдон, созвали народное собрание, чтобы решить, чьим именем назвать город. Женщины, которые в то время имели право голоса в народных собраниях, высказались за Афину, мужчины — за Посейдона. Так как женщин было одною больше, чем мужчин, то город был назван по имени богини Афины. Оскорбленный Посейдон затопил Аттику, после чего мужчины, чтобы умилостивить разгневанного бога, ограничили права женщин и ввели происхождение по мужской линии. На этой же почве возник миф об Оресте. Преступление женщины, убившей своего мужа, и преступление сына, убившего мать, чтобы отомстить за отца, противопоставлены одно другому; к мести за отца побудил Ореста Аполлон, бог нового семейного начала, а за убийство матери его преследуют эринии, старые хтонические богини, стоящие за отжившее материнское право. Голоса судей разделились поровну между обоими принципами, новым и отжившим; тогда Афина — женщина, неспособная быть матерью и не имевшая матери, — положила свой камень в урну за Ореста, признав тем самым торжество отцовской филации. Творцом ребенка, виновником рождения, а потому и носителем прав был признан отец: отныне долг матери — питать то, что посеяно, сохранять воспринятый зародыш. Форма С., которая существовала в период матриархата, по терминологии Моргана, была пуналуальная (см. выше). Остаток ее следует видеть, между прочим, в левирате (деверстве), т. е. обязательном сожительстве вдовы со старшим братом покойного. Так, по смерти Париса Елена досталась брату его Деифобу; Андромаха сделалась позднее женою Гекторова брата Гелена. На существование экзогамии, идущей рука об руку с этой формой С., указывают, может быть, некоторые тотемические элементы греческих мифов. Брак Пасифаи с быком, любовные приключения Зевса, превратившегося в быка, с Европой, борьба Форбанта с родосскими змеями, рассказ об эгинских муравьях, обращенных в мирмидонян, змеиное туловище Кекропа — все это наводит на мысль о племенном тотемизме доисторической Греции, подобном тому, который существует у североамериканских индейцев. Связанная с пуналуальною формою С. система кровного родства распространяла запрещение брака на братьев и сестер, причем дети братьев считались также братьями и сестрами и как таковые не могли вступать между собою в брак. Это положение может служить объяснением знаменитого мифа о Данаидах. Данай и Египет были братьями и потомками Ио. У первого было от разных жен 50 дочерей (Данаиды), у второго от разных жен 50 сыновей. По только что названной системе родства Данаиды и сыновья Египта были братьями и сестрами и потому не могли между собою вступать в брак. Тем не менее, сыновья Египта сделали попытку переступить границы обычая и принудить к браку Данаид, которые ушли из Египта за море в Аргос, чтобы избежать незаконной и, в их глазах, преступной связи. Развязка в мифе такова, что сыновья Египта падают жертвой своих намерений. Эсхил в своей трагедии «Просящие защиты» изобразил борьбу матриархального семейного начала, представленного в Данаидах, с нарождающейся системой патриархального (моногамного) брака: без этого объяснения ни миф, ни трагедия не могут быть объяснены удовлетворительно. Пережиток этой стороны патриархальной С. сохранился в афинском законе, разрешавшем брату жениться на сводной единокровной, но не единоутробной сестре. Способ заключения брака в силу строго соблюдавшегося закона экзогамии состоял в умыкании, о существовании которого в Греции свидетельствует Дионисий Галикарнасский (II, 30). Доказательство господства этого явления в доисторической Греции можно видеть в сказании о похищении Елены. По правильному толкованию Леббока («The Origin of Civilisation»), Елена, с точки зрения троянского обычая, была законной женой Париса, и если троянцы и семья Приама относились к ней недружелюбно, то только потому, что брак ее с Парисом по своим последствиям оказался роковым для Илиона. В Илиаде она везде фигурирует как супруга Париса: так она сама себя именует, так зовет ее Парис, которого Гектор называет супругом Елены. Если Елена упрекает сама себя и как бы раскаивается в происшедшем, то не потому, что она чувствует себя нравственно неправою перед судом своих единоплеменников, а потому, что в результате ее семейного счастья было несчастье двух народов. Похищение ее Парисом было обычною формою заключения брака и с точки зрения того времени не считалось позором. С виду мягкое и основанное на инстинкте любви правление матери соединялось с кровавой жестокостью, к которой приводили, с одной стороны, материальный гнет, с другой — святость культа с его страхом перед оскорбленными демонами (Липперт). Обычай, завещанный предками, сделал человечество этой эпохи нечувствительным к тому, что мы называем верхом жестокости и преступности. Лишь под более благотворным влиянием отцовского права исчезли или видоизменились темные стороны первобытного времени (обычай уничтожать беспомощных детей, приносить детей в жертву, убивать одряхлевших стариков и принимать в пищу человеческое мясо). Остатки этих сторон первобытной поры человечества сохранились в качестве переживаний и в греческих мифах и обрядах. Так, на о-ве Хиосе существовал закон, повелевавший отравлять цикутой всех стариков свыше 60 лет, чтобы остальные не испытывали недостатка в пище. Когда Хиос осадили однажды афиняне, хиосцы постановили, чтобы старики умерщвляли себя по старшинству лет. Вследствие этого сложилось сказание, что на Хиосе, а также в Массилии у общественных властей хранился яд цикуты для тех, кто желал лишить себя жизни по уважительным основаниям, причем самоубийце должно было быть не менее 60 лет. В Древней Греции не раз издавались законы против дурного обращения с родителями. Древние греки с ненавистью и страхом думали о тяжкой, страшной, печальной и гибельной старости (гомеровские ее эпитеты), которую проклинает и Софокл («Эдип в Колоне», ст. 1265 и сл.). Подкидывание детей практиковалось греками даже в позднейшее время и было вызываемо боязнью материальных лишений, являющихся результатом густоты населения. Чаще всего выбрасывались дети уродливые или хилые (как это практиковалось в Спарте), особенно девочки, по отношению к которым применяли так назыв. έγχυτρισμός — обычай класть малютку в глиняный сосуд и бросать ее на произвол судьбы. Обычай подкидывания детей Аристотель вводит в свое государство. О принесении в жертву детей мы узнаем из многих сохранявшихся в предании обрядов и мифов. Так, по словам Павзания, культ Ликийского Зевса требовал приношения в жертву детей; о том же свидетельствуют мифы о Тантале, Тиесте, Ифигении, Ликаоне, дочерях Миния. Оргиастические культы также требовали приношения в жертву детей и взрослых: этот обычай нашел себе выражение в мифах о Деметре и Дионисе. Лишь тогда, когда более развитая социальная организация сделала возможным содержать большее количество людей и стали цениться рабочие руки, старые обычаи были уничтожены — а это произошло лишь с водворением патриархата. В последующих мифах Дионис признавался победоносным богом, всюду уничтожающим грубость и насилие и дающим новое культурное направление жизни народов: прежняя природа бога сохранилась лишь в обрывках сказаний и символических обрядах. Что касается культовой проституции, то следы ее в Греции, по-видимому, были весьма незначительны. С разложением пуналуальной С. связывается возникновение отцовской власти, которая впервые проявляется в синдиасмической форме С. (временное сожительство брачной пары). Переход от матриархата к патриархату произошел постепенно; из Орестии Эсхила можно заключить, что среди афинской публики V в. еще памятны были следы этой борьбы. Обусловлен ли был этот переход естественным желанием отца оставить свое имущество своим детям (Леббок), или возникновением собственности в связи с развитием скотоводства и земледелия (Морган), или развитием сознания долга, который должен нести отец детей (Жиро-Телон, Бахофен), или экономическим осложнением быта вследствие прироста народонаселения и обособления семейств, причем отец, как сильнейший, брал на себя роль защитника и кормильца (Зибер) — во всяком случае материнское право должно было уступить патернитету. Переход от материнства к патриархату сопровождался постепенным закреплением супружеских отношений и прогрессивным усилением власти мужа над женой и отца над детьми. Ко времени наступления этой последней фазы развития семейных отношений синдиасмическая форма С. уступила место патриархальной. Отношения супругов стали упрочиваться лишь тогда, когда они были поставлены под покровительство богов и особенно обожествленных предков. Освящение брака религиозными обрядами является отличительною чертой последней стадии его эволюции: с этого времени мать уступает первое место отцу, который вместе с приобретением права поддержания семейного культа предков юридически становится consors omnis vitae, на основах manus и patria potestas. Как велика была роль домашней религии в создании форм и установлении семейной жизни — это блестяще доказал Фюстель де Куланж в своем труде «La cité antique» (послед. рус. перев. М., 1895). По его мнению, религия если и не создала С., то дала ей прочную организацию и освятила те юридические основы, на которых покоится частное (семейное) право. Почитание предков и культ священного огня были неразрывно связаны с существованием патриархальной С.: они зародились вместе с нею и стали одною из причин ее долговременного существования. Центром культа был домашний очаг; последний был и центром С., которая называлась у греков, между прочим, επίστιον (Герод. V, 73). Очаг был местом, около которого происходили семейные собрания и сосредоточивалась внутренняя жизнь дома. Постоянно горевший огонь был символом вечности и чистоты семейного союза. Так как этот огонь мог оскверняться от прикосновения к нему нечистых предметов и лиц, то в Греции по истечении известного срока его тушили и привозили вновь священный огонь из какого-либо религиозного центра (напр. с Делоса). Существовал также культ предков, которых возвели в богов-покровителей С. Из слияния обоих культов создалась домашняя религия, освятившая патриархальную С. и узаконившая нормы семейного права. Брак, освященный религией, признавался нерасторжимым, так как религия требовала продолжения С. По той же причине безбрачие считалось нечестием, за которое в Афинах (по закону Солона) и в Спарте подвергали суровому наказанию. Цель брака заключалась в продолжении рода для сохранения культа; если С. вымирала, то наследниками ее делались без завещания ближайшие из родственников по мужской линии. К этому же времени относится установление фиктивного родства по усыновлению с целью продолжения рода и семейного культа, так как женщина не могла быть представительницею семейного начала и в религии очага играла лишь второстепенную, служебную роль. Муж мог развестись с женой, если она в течение известного срока не рождала ему детей. Если неимение детей было обусловлено болезнью или бессилием мужа, последний отдавал свою жену в распоряжение других мужчин. Будучи главой С. и носителем культа, отец имел власть над детьми; по афинским законам он даже мог продать сына. Впрочем, власть отца была ограничена семейной общиной, которую могло бы погубить абсолютное отцовское право. Отец мог применять к сыну телесное наказание, но под условием, чтобы оно не переходило в членовредительство. Изгнание сына из С. могло произойти не иначе, как с согласия семейного совета. Составляя религиозную общину, патриархальная С. представляла собою вместе с тем общину кровных родственников, живущих под властью старшего в роде и сообща ведущих хозяйство. Отцовская власть, полученная в наследство от старой семейной организации, способствовала закреплению нового социального порядка, существенною чертою которого было имущественное неравенство, связанное с наследственностью власти внутри семьи. Рабство, сперва ограничивавшееся военнопленными, дошло до стремления обращать в рабов собственных единоплеменников и даже родичей. Носителями отцовской власти в эту эпоху были потомки древних царей, всадники (ίππεϊς), в руках которых ко времени законодательства Солона сосредоточились громадные богатства. Закон экзогамии оставался по-прежнему в силе, хотя похищение невесты было уже лишь символом. Переживания этого обычая мы встречаем в Спарте и других городах Греции (Plut. Lycurg. 15; Herod., VI, 65; ср. К. О. Müller, «Dorier», II т., 4 кн. 4 гл., § 3). Обычай умыкать невест с течением времени был вытеснен куплею, о которой свидетельствует Аристотель (Полит. II, 5, 12). Благодаря этому акту жена становилась имуществом, а тем самым делалась предметом особого внимания со стороны мужа, как всякая собственность. Об этой форме брака знает уже Гомер, который называет дочерей приносящими родителям быков (παρθένοι αλφεσιβοιαι, Ил. XVIII, 593) и часто упоминает о свадебных подарках, подносимых женихом невесте или ее родителям. Полиандрический брак был немыслим при отцовском праве, но полигамия мужчин первоначально была допустима. Купленная за дорогую цену жена была верной и прилежной работницей, причем старейшей жене выпадало на долю быть руководительницей других. В то же время увеличилось расстояние между женщиной и рабыней, благодаря чему отношения между мужем и женой закрепились еще больше. Участие в отправлении домашнего культа постепенно обособило одну из жен, которая стала единственною подругой мужа, низведя остальных жен на положение работниц и наложниц. Религиозное законодательство стало на сторону единоженства: первая жена полигамической С. имела привилегию приготовлять жертвенные яства и поддерживать священный огонь на семейном очаге. К этому времени относится установление религиозных свадебных обрядов и исключение побочных детей из числа законных членов С. Таким образом, эволюция патриархальной С. привела в конце концов к моногамии, так как лишь эта последняя форма брака мирилась с культом предков. Наряду с детьми по крови под отеческою властью состояли и фиктивные. Принятие в С. таких детей обусловливалось отсутствием кровных родственников и опасностью прекращения культа; отдаленным родственникам отдавалось предпочтение перед чужеродцами. Так, в Афинах не имевший сына мог выдать свою наследницу-дочь за одного из своих родственников, с тем чтобы дети от этого брака признавались его потомством. Патриархальная С. у греков была не столь резко выражена, как у евреев и римлян, отчего переход к следующей стадии развития — моногамии и индивидуальному браку — совершился легче, чем у римлян. Греческая моногамная С. не смогла, однако, доразвиться до того супружеского равенства, которое отличает новейшую С. Она остановилась на полпути, не эмансипировав женщину и в то же время утратив преимущества отцовской власти. Моногамная С. такого характера встречается уже у гомеровских греков. В эту эпоху мужья требовали от своих жен главным образом целомудрия, допуская в то же время для себя конкубинат, хотя это правовое неравенство нередко вызывало гнев жены (Одисс. I, 433). Женщины времен Гомера пользовались лишь немногими правами и в общем находились в подчинении у мужа или старшего мужчины в С.: так, Телемах заявляет, что лишь он один имеет право в отсутствие Одиссея распоряжаться его достоянием, и указывает матери ее обязанности — заниматься пряжей и тканьем и наблюдать за рабынями (Одисс. XXI, 344—353). Напрасно мы стали бы искать у Гомера такие женские типы, какие давала в историческое время Спарта: самые высокие женские характеры у Гомера — Андромаха, Гекуба, Пенелопа, Арета, Навзикая — не более как нежно любящие, целомудренные женщины, мысли которых не простираются дальше сферы чувств и домашнего очага. Это не мешало, однако, женщине гомеровской эпохи играть важную роль в семейной жизни и быть центром хозяйства. Если не было в доме гостей, жена участвовала с детьми в общей трапезе, да и присутствие гостей не требовало непременно ее удаления; так, на пиру Алкиноя Арета сидела на высоком троне и принимала участие в разговоре (XI, 335); Пенелопа входила в залу, где сидели женихи (XVIII, 206); Елена принимала участие в пире, устроенном в честь Телемаха, и не только смешивала в чаше вино для гостей, но и вступала в разговор (IV, 233). Каково было положение женщины низшего класса, об этом эпос нам не дает сведений; более чем вероятно, что под влиянием нужды и тягостей обыденной трудовой жизни средний тип женщины здесь не мог быть высоким. Женщины исторической Греции представляют два контраста: в Спарте положение их было весьма высокое, в Афинах — весьма приниженное. В Афинах незамужние девушки были заключены в женскую половину дома и проводили все время в занятиях пряжей и тканьем. Все, что требовалось кроме этого от девушки, — это σωφρονειν (быть скромной). Монотонность замкнутой жизни нарушалась лишь участием в религиозных торжествах и празднествах, когда молодежь могла сближаться и давать волю чувству, хотя брак по взаимной склонности в Афинах не был признаваем. Браки у афинян заключались или, прежде всего, для поддержания рода и семейного культа, или для усиления государства, или, наконец, для того, чтобы иметь искусную и верную домоправительницу. При выборе невесты решающее значение принадлежало родителям жениха и невесты, причем главным образом имелось в виду социальное равенство сторон. Брак бедного на богатой ставил жениха обыкновенно в ложное и смешное положение. Единственною допустимою формою брака была моногамия. Запрещенных степеней брака было немного: нельзя было жениться на прямой родственнице по восходящей и нисходящей линии и на единоутробной сестре, но разрешался брак с племянницей единокровной сестрой (по отцу). Непременным условием брака было обручение; кроме того обычай требовал введения невесты в группу фраторов мужа на празднике Гамелий. Если у девушки не было законного опекуна и брак ее не был предопределен завещанием отца, архонт «присуждал» ее ближайшему родственнику, который высказывал готовность жениться. Если вследствие ее бедности не было желающих взять ее за себя, то ближайший родственник был обязан или дать ей приданое и выдать ее замуж, или сам жениться на ней. Для развода было достаточно при свидетелях отослать жену к ее опекуну и отдать ей ее приданое. Если ближайший родственник имел законные права на наследницу и ее имущество, он мог развести ее, если она была замужем, и жениться на ней. Отец мог развести замужнюю дочь с мужем; муж мог выдать свою жену замуж за кого-либо другого. Мужчина, уличенный в прелюбодеянии, мог быть законно убит на месте мужем женщины, ее сыном, братом или отцом или должен был уплатить пеню. Женщина, уличенная в прелюбодеянии, не могла быть убита: она получала развод и подвергалась атимии, т. е. ей запрещалось посещать храмы и носить украшения. Простить жене прелюбодеяние законом не дозволялось, или в таком случае муж подвергался атимии. По смерти мужа жена не могла наследовать его имущество и даже оставаться в доме мужа, если на то не соглашались его родственники. Ксенофонт в 10-й главе сочинения «О хозяйстве» изображает идеал женщины: она должна проводить время в хлопотах по хозяйству среди служанок, месить тесто, встряхивать и складывать домашнее белье, одним словом, стараться вызывать румянец на щеках деятельным трудом, а не косметическими средствами. Кроме того, женщина должна быть умеренна в потребностях, старательна, аккуратна; одним словом, она должна быть тем, чем бывает в улье матка. Солон издал ряд законов, регулирующих поведение женщин: так, напр., он запретил женщинам путешествовать ночью иначе, как в повозке и с факелоносцем. В Афинах и Сиракузах были даже особые чиновники (γυναικονόμοι), которые следили за поведением женщин вне дома. Относительной свободой пользовались лишь бедные женщины, которые, не имея рабов, должны были сами ходить на рынок. Положение женщин, живших не в городах, было свободнее; можно предположить, что главным образом условия городской жизни низвели женщину до крайней степени приниженности и бесправия. В таком же положении находились женщины Аттики, Ионийских колоний, Беотии, Аргоса и др. греч. городов и областей. В конце V в. почувствовалось было веяние в пользу эмансипации афинской женщины, но Аристофан осмеял это движение. Поборников женских прав в Греции почти не было; только Софокл создал величественный женский тип в лице Антигоны; в его трагедии «Тирей» женщины сетуют на свое бесправие. Еврипид, известный мизогин древности, выразился, что один мужчина лучше десяти тысяч женщин («Ифиг. в Авлиде», ст. 1373), Платон утверждал, что женщине труднее достигнуть добродетели, чем мужчине; Аристотель полагал, что женщина по природе хуже мужчины. Совершенно иным было семейное и общественное положение женщины в Спарте и вообще у дорян. Спартанки получали общественное воспитание, чтобы служить семье и государству, чтобы рождать здоровых детей для государства и поддерживать в мужьях доблесть. С детства спартанки занимались гимнастикой и стремились к физическому совершенству: оттого они считались самыми красивыми и здоровыми женщинами во всей Греции. Им позволялось присутствовать на гимнастических упражнениях мужчин, чтобы поощрять в них дух соревнования. Ни в одном греческом государстве не было таких доблестных женщин, как Горго, жена Леонида, и Агиатида, жена Агиса, который под ее влиянием провел свои реформы. По свидетельству Плутарха, лакедемоняне слушались жен; женщинам у них более позволялось вмешиваться в общественные дела, чем мужчинам — в домашние. Женщины сосредоточивали в своем владении 2/5 лаконской территории. По спартанскому закону, цель брака была — иметь детей. При неимении детей от мужа спартанка могла вступать во временную супружескую связь с другим мужчиной (полиандрия) и быть матерью в двух разных семействах. Несколько братьев могли иметь одну и ту же жену. При всем том разврат в Спарте был неизвестен, и семейные отношения весьма уважались. Такое высокое положение спартанской женщины может быть объяснено тем, что Спарта не была коммерческим городом и не принимала иностранцев: чистота нравов оставалась неприкосновенною и способствовала сохранению высоких семейных традиций. Единственно в Спарте моногамная С. развилась до супружеской равноправности. При раздроблении патриархальной составной С. и создании простой моногамной индивидуализм оказывал влияние на все стороны ее быта. Неизвестный сначала раздел общего семейного имущества сделался закономерным; права наследования, существовавшие первоначально в силу обычая, были регулированы законом. По афинскому закону дочери при сыновьях, сестры при братьях (и потомство сестер при потомстве братьев) не имели права на наследство. За неимением братьев и сестер, дядей и теток с отцовской стороны наследство переходило к пасынкам (от одной матери), если же их не было — к падчерицам (от одной матери); за неимением их — к братьям матери наследодателя, далее к ее сестрам или их потомству. Этим исчерпывался круг родственников трех ближайших степеней, начиная с деда. За неимением их наследство переходило к потомкам прадеда умершего с отцовской стороны. Незаконнорожденные дети не могли наследовать; вольноотпущенники могли завещать наследство только прямым преемникам, за неимением которых имущество переходило к бывшему господину. Право завещания ограничивалось при существовании сыновей или дочерей, так как прямых наследников нельзя было обходить в пользу посторонних. Впрочем, этот закон очень часто нарушался. Закон не возбранял подкидывания детей (пережиток матриархального периода). Отец не мог продавать взрослого сына в рабство и не имел права жизни и смерти над детьми; весьма редко разрешалось отречение от сына. Заработок сына по закону считался его собственностью и не принадлежал отцу, хотя в случае нужды закон обязывал сына содержать родителей. Если отец сходил с ума, распорядителем имущества делался сын или ближайший родственник. Подробные сведения о семейном праве греков черпаются главным образом из ораторов, особенно Изея и Демосфена (ср. Beauchet, «Histoire du droit privé de la république Athénienne», П., 1897).
В. Греческий род. Искусственная организация родственников и чужеродцев, находящихся под охраною общего тотема, называется родом или кланом. Греческий род представлял собою такую социальную единицу, пока существовало господство материнского права, хотя большинство историков классической древности (Фюстель де Куланж, Грот, Нибур, Моммзен и др.) и некоторые исследователи первобытного права (Мэн) видели в нем только агломерат семей. С. при родовом строе не могла быть единицей организации, потому что муж и жена непременно должны были принадлежать к двум различным родам. Род целиком входил во фратрию, фратрия — в племя, С. же наполовину входила в род мужа, наполовину в род жены. Это положение находит себе подтверждение в том, что само государство не признает С. в общественном праве, выделив для нее место лишь в области частного права. Греческое родовое общество по существу было демократическим; оно опиралось на организацию личностей, управлялось через отношения лиц к роду. Гражданский элемент, связанный с городскими формами политической жизни, был чужд этой эпохе: родовое и гражданское устройство взаимно исключали друг друга, второе могло утвердиться лишь на развалинах первого. Путем последовательных переходов роды соединились во фратрии, фратрии — в племена, племена — в нации. С образованием последних родовой элемент стал постепенно умирать под влиянием эволюции семьи и собственности; демократический характер его совершенно утратился, родовитость стала синонимом аристократичности. Отличительные черты греческого рода в эпоху его полного расцвета, до столкновения с другими социальными факторами, сводились к следующему: 1) общие религиозные празднества в честь того божества, которое считалось общим предком и имело особое имя (эпоним рода); 2) общее кладбище; 3) взаимное право наследования после умерших членов; 4) взаимная обязанность оказывать помощь и защиту против насилия; 5) владение общей собственностью, 6) экзогамия, за исключением тех случаев, когда выходила замуж осиротевшая дочь-наследница; 7) право принятия в род чужих и 8) право избрания начальников. Самым главным свойством рода было религиозное единство, т. е. происхождение от общего мифического предка. Чем выше и царственнее был родоначальник, тем выше считался род. Так, высокое положение спартанских царей было обусловлено происхождением от Зевса через Геракла; афинские бутады или этеобутады были обязаны своею влиятельностью происхождению от Афины Полиады и Посидона Эрехтея. Преемственность существовала, кроме культа, и по отношению к тем специальным занятиям и обязанностям, который были связаны с именем эпонима. Так, Эвмолпиды и Керики афинские были единственными исполнителями мистерий Элевзинской Деметры; Асклепиады косские были известны как представители врачебного искусства, Гомериды хиосские — как профессиональные рапсоды, Иамиды и Теллиды элидские — как предсказатели, Талфибиады лакедемонские — как глашатаи. Наследственность была характерною особенностью родовой организации; оттого в большинстве греческих государств, где удержалась родовая общественная организация власть сохранялась внутри знатнейших родов. Спартанские цари и геронты, критские космы (κοσμοι), фессалийские династы принадлежали к привилегированным родам. Принадлежность к роду в Афинах была непременным условием гражданственности, причем каждый афинянин носил три имени: личное имя (praenomen), отчество и родовое имя (nomen), напр., Мильиад, сын Кимона, Лакиад. Внутри рода были две категории родичей: коренные (γεννήται) и неполноправные (όργεώνες), имевшие лишь право участия в религиозных церемониях рода. Позднее в род включались и посторонние лица, которые, однако, должны были принадлежать к числу афинских граждан. С постепенным развитием С., собственности и городской жизни, также с усилением обмена и разделения труда, родовые учреждения сделались неспособными удовлетворять усложнившимся потребностям общества. Возникло движение, имевшее целью отнять у родов, фратрий и фил гражданские полномочия и вверить их новым корпорациям. Понадобились новые органы суда и власти, под тяжестью которых постепенно стали рушиться родовые учреждения. Первая попытка у афинян уничтожить родовую организацию приписывается Тезею, который изъял из заведования отдельных племен некоторые дела, предоставив их ведению центрального управления (совета). Эта реформа открыла доступ в число граждан людям, которые не входили в афинскую родовую систему. Кроме того, Тезей разделил народ на три класса: эвпатридов (благородных), геоморов (земледельцев) и демиургов (ремесленников), предоставив первым исключительное право на занятие должности. Это дало толчок к образованию вне родов привилегированного класса, раньше распределенного внутри родов, и к нарушению демократического характера родовой организации. Роды были разорваны путем выделения из них двух групп — привилегированных и униженных, из которых последние были в свою очередь подразделены на два класса по занятиям. В дальнейшей эволюции афинского государства владычество благородных все усиливалось; в их руках сосредоточились огромный денежные богатства, которые подорвали исконный быт сельских общин и родовую организацию. Как только ослабели родовые связи, рушилось и мелкое крестьянское землевладение и началась эксплуатация мелкого владельца капиталистом. На всех полях Аттики стояли закладные столбы; если же столбов не было, то это значило, что земля уже продана вследствие просрочки залога и перешла в собственность благородного заимодавца, причем в лучшем случае крестьянину разрешалось пользоваться шестою частью дохода от земли. Постепенному уничтожению родовой организации способствовали и другие явления, как то: смешение родичей и фраторов во всей области Аттики, разделение населения на группы по занятиям, усиление рабства, наплыв чужестранцев, введение воинской повинности (учреждение навкрарий) и т. п. Солон защитил обездоленных, но не вернул родовой организации ее прежней силы. Только в одном отношении родовая система была введена в реформы Солона: булевты были выбираемы из числа 4 фил, по 100 чел. из каждой. В остальном новый общественный строй был основан на новом элементе — частной собственности. Революция Клисфена уничтожила последние остатки родовой организации, заменив родовое деление граждан делением по месту оседлости, причем делился не народ, а область, и жители являлись лишь принадлежностью области. С введением новой общественной единицы — дема — органы родовой системы были совершенно вытеснены из государственного механизма и превратились в частные общества и религиозные корпорации, хотя нравственное влияние и традиции родовой эпохи еще долго сохранялись в государстве. Родовое имя вышло из употребления, уступив место наименованию по дему.
С. Семья у римлян. Эволюция римской семьи прошла те же стадии, что и эволюция греческой семьи, с тем только характерным различием, что римская семья дольше всего продержалась на патриархальной ступени и меньше всего сохранила следов материнского права. Первая попытка найти остатки допатриархального быта у италийских народов принадлежит Бахофену, который открыл в сабинских мифах и древнеримских сказаниях намеки на материнское господство, а также на переход к родству по мужской линии. Доказательство существования матриархата у сабинян Бахофен видел в сказании о похищении сабинянок, являющихся посредницами между своими бывшими и новыми мужьями, а также в том, что Фабии вели генеалогию по женской линии и что у сабинян было множество женских божеств, пользовавшихся значительным почетом (Flora, Feronia, Juno Curis и др.). Остатки материнского права в римской мифологии незначительны и заключаются лишь в признании добрачной проституции — пережитка материнской организации, которая была склонна к полиандрии. Намеки на гетеризм мы находим в сказаниях o tigillum sororium, Танаквиле и Акке Ларенции. Когда третий Гораций после победы над Куриациями встретил свою сестру, бывшую невестою одного из убитых Куриациев, она упрекнула победителя, сказав ему, что он убил своих братьев. Раздраженный упреком, Гораций убил сестру, за что был приговорен дуумвирами к смертной казни. Народное собрание, к которому он апеллировал, освободило его от наказания с тем, чтобы отец его в виде очистительной жертвы внес за сына определенную сумму денег и велел ему пройти с непокрытой головой под деревянной перекладиной (так назыв. sororium tigillum или tignum sororis), которая существовала в Риме еще при жизни Тита Ливия. Элемент материнства в этом сказании, по Бахофену, заключается в том, что сестра Горация назвала своего брата братом Куриациев, что вполне соответствует системе пуналуального родства: Горации и Куриации были дети родных сестер. С другой стороны, Гораций был провозвестником новой эпохи семейных отношений и, подобно Оресту, был оправдан, при чем богам отжившей религии была отдана дань в виде жертвы. В Танаквиле, содействию которой были обязаны своим воцарением римские цари Тарквиний Приск и Сервий Туллий, Бахофен видит типичную гетеру допатриархальной культуры, когда гетеризм существовал как тип семейной ассоциации, и в то же время переход от матриархата к последующей стадии семейных отношений. Танаквила как представительница материнского родства с развитием римской цивилизации преобразуется в римскую матрону, подобно тому как Flamen и Flaminica, первоначальные служители гетерического культа, делаются покровителями моногамии. К подобным выводам приводит и сказание об Акке Ларенции, сохранившееся в двух вариантах. Первый вариант имеет следующее содержание. Однажды жрец играл в кости с Геркулесом. Партия выиграна была Геркулесом, которому, по условиям игры, жрец устроил пир и доставил красивую гетеру Акку Ларенцию. На следующий день распространился слух, что Геркулес назначил Акке Ларенции в мужья того человека, который попадется ей навстречу при выходе из храма. Этим встречным оказался Таруций, по смерти которого Ларенция наследовала его имущество, завещанное впоследствии римскому народу. По второй версии, Акка Ларенция — гетера, составившая благодаря своей профессии состояние. У нее было 12 сыновей; по смерти одного из них она усыновила Ромула. В этой легенде сохранился взгляд на проституцию как на нормальное явление, предшествующее вступлению в замужество (ср. проф. Нетушил, «Dea dia, богиня материнского права», в «Филол. обозр.», 1899, XVII, 1). Более важным доказательством существования материнского права являются переживания его в родственных отношениях исторического периода. К таким переживаниям относятся семейные суды когнатов (родственников по жене), ius osculi (право поцелуя), по которому жена должна была целовать своих когнатов (Polyb. y Athen.), запрет брака между родственниками, особенно братьями и сестрами, брак per usum и др. (см. Ефимов, «Очерки по истории древнеримского родства»). Насколько немногочисленны наши сведения о существовании матриархального семейного строя, настолько обстоятельны данные о патриархальной С., которая нашла свое полное выражение главным образом у евреев и у римлян. Римское название для такой С. было familia — слово, которое сделалось собственностью литературных языков Западной Европы как название С. Самое слово familia (древн. лат. — famelia, оск. famelo, умбр. famedia) стоит в связи с оскским словом faama — дом и означает группу лиц, принадлежащих к дому. Существуют еще, впрочем, и другие объяснения этого слова: Фест и Моммзен, напр., понимают его в смысле совокупности рабов. Юристы и историки, рассматривавшие исконную римскую С. как патриархальную, видели в ней обыкновенно агрегат лиц (familiares), состоявших под властью pater familias (в форме manus и patria potestas). Между ними находились свободные и рабы, родные по происхождению и по усыновлению. Собственность С. называлась pecunia, хотя иногда в понятие familia входило и понятие собственности. Глава С. назывался paterfamilias, также erus (esus) и dominus; его жена — materfamilias, дети — filii и filiae familias. В юридическом отношении paterfamilias был домовладыкою, жрецом и собственником С., поскольку организация патриархальной С. была построена на основах власти отца, религии и собственности. Власть отца семейства проявлялась в manus по отношению к жене, в patria potestas по отношению к детям и в dominium по отношению к имуществу. Жена переходила в manus мужа лишь тогда, когда порывала связь со своей прежней С. и решалась приобщиться к sacra и имуществу мужа. По отношению к мужу она — дочь; он имеет над нею в случае нарушения супружеской верности право жизни и смерти. Необходимым условием установления manus был религиозный брак per confarreationem (так назыв. iustum matrimonium), который считался нерасторжимым. Вообще брак (conubium) был возможен лишь между равноправными семьями и предполагал экзогамию. Древний способ заключения брака — умыкание, следы которого мы находим в предании о похищении сабинянок, в эпоху господства патриархальной С. уступил место купле — connubium per coemptionem, — одному из обычных способов заключения брачных союзов в историч. пору. Обряд заключения брака per coemptionem сводился к процедуре манципации, т. е. продажи вещи (res mancipi). Существовал еще один способ заключения брака — так наз. usus, в силу которого брак объявлялся законным и жена переходила в manus мужа по прошествии года беспрерывного сожительства. Брак per usum вытеснил к концу республики обе другие формы брака, но необходимое при последних осуществление manus было необязательно при первой форме. Жена, вступая в брак, могла оставаться в patria potestas отца или tutela опекуна и сохранять за собою права на личное имущество; при этом она называлась не materfamilias, но uxor, хотя это был брак, а не конкубинат. Заключение браков не разрешалось внутри рода, а также между гражданами и иноземцами, между свободными и рабами, между лицами сенаторского сословия и вольноотпущенниками. Власть отца (patria potestas) над детьми проистекала из власти мужа над женой, так как муж, добыв себе жену, был таким же собственником ее потомства, как по отношению к плодам своего сада и приплоду скота. Для приобретения отцовской власти было достаточно быть мужем роженицы: pater est, quem nuptiae demonstrant (отец — тот, на кого указывает обряд бракосочетания). Хотя отсюда логически вытекало право безграничной власти над потомством, однако в Риме отцовский произвол подлежал всякого рода ограничениям. Их налагал в силу обычая предков (mos maiorum) семейный совет, состоявший из cognati, propinqui и amici. Этот совет играл у римлян значительную роль, хотя и не имел определенной компетенции. Отец не был обязан обращаться к нему всякий раз, когда хотел применить свое право; но он привлекался к суду как убийца, если совет по совершении поступка не становился на его сторону. Правом изгнания сына отец пользовался лишь в случае возбуждения против сына уголовного преследования: не желая нести ответственности за его проступок, отец мог выдать его обвинителю. Помимо этих ограничений, власть отца выражается в праве владения всем, что приобретают дети, за исключением peculium castrense (приобретения, сделанные на военной службе), и в праве над жизнью и смертью, которое разрешало отцу отвергать своих детей при рождении (Suet. Cal. 5, Aug. 65), продавать их в рабство, в чужие земли, уступать их временно третьему лицу посредством mancipatio. Отцовская власть простиралась не только на детей, рожденных в matrimonium iustum, но и на детей приемных. Действие отцовской власти могло быть временно прервано, напр. когда сын занимал должность, обязывающую отца к повиновению. Полное освобождение от отцовской власти имело место: 1) вследствие естественной или гражданской смерти отца и 2) вследствие emancipatio, посредством которой сын становился sui iuris. От отцовской власти были свободны flamen Dialis и весталки. Законное родство (agnatio) существовало только между детьми, находившимися в момент смерти отца под его patria potestas: только за агнатами древнее право признавало реальные права родства, а именно право наследования и право опеки над несовершеннолетними сыновьями и женщинами. Dominium отца выражалось в так назыв. ius commercii, т. е. праве собственности. Первоначально, пока существовало общинное производство, имущество было нераздельной собственностью семейной группы; лишь с раздроблением патриархальной С. раздел общего имущества стал закономерным и был регламентирован. Как жрец, paterfamilias был носителем семейного культа и исполнял религиозные обязанности, налагавшиеся на него почитанием огня и предков. Так как римлянин по природе был суевернее и боязливее в религиозном отношении, чем грек, то и формы домашнего культа у римлян были разработаны и установлены детальнее, чем у греков. Религиозные церемонии С. были связаны с почитанием пенатов и ларов, которые вместе со священным огнем составляли религиозный центр С. Религиозные обряды и торжества были ежедневные, периодические и чрезвычайные. Ежедневно члены С. совершали утреннюю молитву и жертвоприношение; периодически праздновались дни календ, нон и ид, годовщина рождения отца семейства, день женитьбы или совершеннолетия сына и проч. В разные минуты жизни, по разным случаям, можно было обращаться к божествам деятельностей (indigitamenta). Несмотря на полную, по-видимому, юридическую подчиненность жены мужу, римская матрона была не служанкой мужа, а равной ему личностью. Если дочь и жена не могли легально отчуждать семейного имущества, то лишь потому, что оно принадлежало всей С. Почетное положение женщины в С. было обусловлено, между прочим, близким отношением ее к семейному культу. Женщина, как materfamilias, свободно ходила по улицам и посещала вместе с мужчинами театр и праздничные пиры. В доме она не была замкнута в особых комнатах и не устранялась от стола мужчин. Все это благоприятствовало образованию в римских женщинах чувства личного достоинства и независимости. При встрече с женщинами на улице мужчины уступали им дорогу, в присутствии женщин они не произносили пошлых слов и не являлись в неприличном виде. Расторжение брака зависло от доброй воли супругов, но разврат до конца республики встречался весьма редко. Только с общим упадком древнеримских патриархальных нравов (с I в. до р. Хр.), с возрастанием роскоши и расточительности упало и значение римского брака. В сфере общественной жизни женщины, по-видимому, имели мало влияния, хотя встречаются в римской истории типы доблестных женщин. Социальное положение римской женщины можно сопоставить с положением женщины у спартанцев: римские и спартанские женщины были лучшими представительницами этого пола в древнем мире. Подобно греческой С., и римская не дошла до моногамии в современном ее значении: римская С. исторического периода была патриархальной в миниатюре.
D. Древнеримский род (gens) представлял собою такую же социальную единицу, как и греческий род, и был основою первоначальной общественной ассоциации до нарождения нового элемента — государственности. Древние мало сообщили нам данных о римском роде, так как права родов были отняты и переданы новым политическим корпорациям, прежде чем римляне стали вести правильную историческую летопись своих учреждений. Гай (II в. по Р. Хр.) замечает, что в его время ius gentilicium более не применяется, и потому считает излишним трактовать об этом предмете (Inst., III, 17). Свидетельства древних авторов о римском роде сводятся к следующему. По Цицерону (Topica, 6), основывавшему свое определение на мнении юриста Сцеволы, члены рода — все те, которые носят одно и то же имя, рождены от свободных родителей и никогда не присуждались к лишению гражданских прав, если притом между их предками не было рабов. Большинство других юристов и историков древности основную черту римского рода видели в общности имени, в родственной связи между членами или в военно-корпоративном характере. В новой литературе для объяснения понятия gens было создано много гипотез, из которых одни стояли на почве исключительно древнеримского права, а другие руководились выводами этнографии и социологии. Из сторонников первой группы теорий одни видели в gens политическое учреждение, подобное курии (Ортолан, Жиро, Вальтер, Нибур); по другим, gens — ассоциация родственных С., объединенных общностью происхождения, имени и культа (Гёттлинг, Беккер, Рейн, Ланге, Класон, Мэн, Моммзен, Виллемс, Фюстель де-Куланж), или военный союз агнатов, исповедующих общий культ (Иеринг, Тролон). Этнологические и социологические теории осветили понятие рода с совершенно новой стороны. По одним из них gens — товарищество, покоящееся на кровном родстве и на факте совместного жительства на общей территории и составляющее оборонительно-наступательный союз лиц, объединенных общностью языка, культа и имущества (Пост); по другим gens — группа лиц, объединенных сознанием родства сперва по матери, затем по отцу, образовавшаяся из первоначального группового союза (Мак-Леннан, Морган, Жиро-Телон). Несмотря на все старания современной науки, до сих пор не удалось выяснить вполне родовую теорию римлян, так как находящийся в распоряжении ученых материал оказывается весьма скудным. В римском роде господствовало обозначение происхождения по мужской линии: только те были членами рода, которые могли довести свою родословную исключительно по мужской линии до признанного родоначальника. Те, которые могли доказать свое происхождение в точном ряде степеней родства, назывались agnati; те, которые, не будучи в состоянии доказать родства, тем не менее вели происхождение от одного мнимого предка, назывались gentiles. Так как первоначально плебеи не имели родового устройства, то древнеримские роды были патрицианскими, вследствие чего в историческое время патриции составляли родовую знать (Моммзен). Отличительные черты римских родов в древнейшую пору их существования были следующие: 1) взаимное право наследования, устранявшее переход имущества в другой род. По закону XII таблиц право наследования прежде всего принадлежало детям, при отсутствии их — агнатам, при отсутствии последних — остальным родичам, хотя первоначальное родовое право наследования следовало обратному порядку. 2) Обладание общим кладбищем. Так, известно, что патрицианский род Клавдиев при своем переселении из Регилл в Рим получил во владение участок земли и при нем место для общего погребения. Еще во времена Августа фамильный склеп не совершенно вытеснил родовой, как доказывает погребение Квинтилия Вара (Vell. Paterc., II, 119). По словам Цицерона (в рассуждении «О законах») «святость кладбища так велика, что погребение без священных обрядов рода рассматривается как преступление». 3) Общие религиозные праздники (sacra gentilicia): Навции, напр., приносили жертвы Минерве, Юлии — Аполлону, Горации — Юноне и Янусу. В родовых жертвоприношениях участвовали все родичи; если род угасал, то прекращался и родовой культ. Исполнителем священных обрядов был Flamen. Некоторым родам были вверены sacra publica, причем, чтобы предотвратить возможность их прекращения, в род вводили чужеродцев, благодаря чему он обращался в sodalitas; точно так же при введении нового культа создавалась sodalitas с элементами рода. 4) Экзогамия. Женщина вследствие своего замужества теряла агнатические права; мужу и жене никогда не принадлежало одно имя. 5) Обладание общею земельною собственностью. У латинских племен одна часть земли находилась в общинном владении племени, другая — в общинном владении родов, третья — во владении домохозяйств. По мнению Моммзена, римская марка в древнейшее время распалась по родам на несколько округов, которые позднее послужили основанием для образования древнейших сельских триб. Что эти округа были родовые, на это указывают их названия, заимствованные не от местности, а от родовых имен. Из 171 триб, существовавших в начале V в., 16 имели родовые названия. 6) Взаимная обязанность помощи и обороны против насилия. Так как с учреждением политического общества член рода, сделавшись гражданином, должен был обращаться к закону и государству, эта основная черта родовой организации исчезла одною из первых при новом строе. Однако в истории есть данные, указывающие на пережитки этого обычая. Так, когда Аппий Клавдий около 432 г. был отведен в тюрьму, весь род Клавдиев облекся в траур (Liv., VI, 20). Камилл, когда против него выступил трибун с обвинением в утайке добычи, взятой у вейентинцев, созвал в свой дом родичей и получил от них уверение, что они доставят всякую сумму, к уплате которой он будет приговорен (Liv., V, 32). 7) Право носить родовое имя. Это право сохранилось до императорской эпохи. Когда начался упадок родовой организации, прекратилось образование новых родов, а из существовавших некоторые вымерли. Это повело к тому, что ценность принадлежности к роду возросла и переселявшиеся в Рим из разных частей империи семьи стали принимать родовые имена. Император Клавдий запретил это злоупотребление, особенно по отношению к древним родовым именам. Римские семьи, принадлежавшие к историческим родам, весьма высоко ценили свою родословную как во время республики, так и во время империи. 8) Право усыновления чужеродцев; причисление к семье влекло за собой принятие в род. Как единица общественной организации, род передал свой характер и высшим ассоциациям, которые были на нем построены. Изменения в родовом строе римлян произошли не сразу: они начались в первую эпоху царского периода и закончились к началу республики. В эпоху, предшествовавшую царскому периоду, латиняне представляли группу раздробленных племен, которые постепенно стали приходить к сознанию союза. При Ромуле, по преданию, сто латинских родов сосредоточилось на берегах Тибра; затем к ним присоединились еще 200 родов из сабинян, этрусков, латинян и других племен. Это движение завершилось окончательным слиянием родов в один народ и преобразованием общества, основанного на личности и личных отношениях, в общество, основанное на территории и собственности. Ромулу приписывается установление 10 родов в каждой курии и 10 курий в каждом из трех племен — Рамнов, Тициев и Люцеров. При создании курии принимались в расчет родственные роды, поскольку это было возможно, хотя в них был вводим и чуждый элемент. На родовом элементе был построен и сенат царского периода, состоявший сперва из 100, затем из 200, наконец из 300 членов, по числу существовавших в то время родов, причем сенаторами были родовые старейшины (senes) или отцы (patres). Народное собрание родов перешло в так называемые comitia curiata — комиции по куриям, в составе которых действовали роды. С родовыми учреждениями была связана также должность рекса как полководца и жреца. Таким образом, первая форма политического общества, существовавшая, по преданию, до Сервия Туллия, была обязана своим возникновением родовым учреждениям, которые в ней воплотились. Это было еще общество, а не государство; оно основывалось на личных, а не территориальных отношениях, так как взаимные отношения родов, курий и племен были построены на гентильном праве. Как и в Греции, разложение родового общества началось лишь тогда, когда родовая организация перестала удовлетворять потребностям осложнившейся общественной жизни. Главною причиною этого поворота было умножение бесправного, стоявшего вне родов элемента населения — плебеев, которые, платя подати и неся военную службу, были отстранены от участия в общественной жизни и в разделе общественных земель, образовавшихся путем завоеваний. Этот элемент благодаря своему постоянно возраставшему числу и военному развитию сделался грозной силой, опасной для родового общества, тем более, что он обладал значительными богатствами. Последовавшая борьба двух классов — гентилов и плебеев — привела к уничтожению родовой общественной организации и замене ее государственною, причем вместо куриатных комиций, основанных на родовом начале, возникли центуриатные, основанные на имущественном неравенстве населения, и вместо 3 племенных триб явились 4 территориальные (городские). Родовая система передала свои права новым корпорациям, которые включали в себя всех жителей Рима, кроме рабов, независимо от происхождения: род перестал существовать для государства как общественная единица. Внутри этого нового строя протекла история римской республики с ее борьбой между патрициями и плебеями, с поглощением родовой знати новым классом капиталистов, обезземелившим крестьян, обезлюдившим Италию и приведшим к торжеству германских варваров над империей. Вместе с падением родовой организации первоначально демократический характер рода утратился и превратился в аристократизм, как это было в древней Греции.
Литература. Post, «Studien zum Familienrecht»; его же, «Geschlechtsgenossenschaft der Urzeit» (Ольденб., 1875); Giraud-Teulon, «La mère chez certains peuples de l’antiquité»; его же, «Les origines du mariage et de la famille» (2 изд., П., 1885; перев. на русс. яз. в приложении к журналу «Знание»), Сокольский, «К учению об организации С. и родства в первобытном обществе» (М., 1881); Lippert, «Geschichte der Familie» (Б., 1884; русск. перев. «История семьи», СПб., 1897); Hermann, «Juris domestici et familiaris apud Platonem in legibus cum veteribus. Graeciae inque primis Athenarum institutis comparatio» (Марбург, 1836); Lenz, «Geschichte der Weiber im Heroischen Zeitalter»; Van den Es, «De iure familiarum apud Athenienses» (Лейден, 1864); Ortolan, «Les gentils chez les Romains» («Revue de législation et de jurisprudence», 1840, № 11); Kossbach, «Untersuchungen über die Römische Ehe» (Б., 1853); его же, «Römische Hochzeits- und Ehedenkmäler erläutert» (Лпц., 1871); Paul Gide, «Etude sur la condition privée de la femme dans le droit ancien et moderne» (П., 1867); Pustel de Coulanges, «La cité antique» (П., 1864, переработанное 7 изд. 1879; русс. перев. 1895), Leist, «Graeco-Italische Bechtsgeschichte» (Иена, 1884), Niebuhr, «Römische Geschichte» (Б., 1853); Lange, «Römische Altertümer» (I, Б., 1876); Mommsen, «Die Römischen Patriciengeschlechter» (в его «Römische Forschungen», I т., Берл., 1864); его же, «Römisches Staatsrecht» (III т., Б., 1887); Bachofen, «Die Sage von Tanaquil» (Берл., 1870); Ефимов, «Очерки по истории древнеримского родства и наследования» (СПб., 1885); Smith, «A Dictionary of greek and Roman antiquities» (статьи Genos, Gens, Familia, т., I, Л., 1890); Ed. Meyer, «Geschichte des Altertums» (Штуттгарт. II т., 1893); Gardner & Jevons, «A manual of Greek antiquities» (Л., 1895).
IV. С. и род у германцев. Во время поселения германцев в Европе у них господствовал патриархальный быт. С. состояла из главы дома — мужчины — и находившихся под его властью жены, детей, незамужних и вдовых сестер и прислуги. Единобрачие было господствующим; многоженство встречалось, в виде исключения, только у знатных германцев. Обычным способом заключения брака было похищение невесты женихом, и этот способ брака сохранялся у германцев еще долгое время, даже в эпоху Каролингов, несмотря на все старания каролингского законодательства, находившегося под влиянием христианских идей. В древнее время похищение женихом невесты влекло за собою кровопролитную борьбу между родственниками похищенной и похитителем и его родичами. В интересах общества было устранить такую борьбу, и потому обычаем был установлен выкуп, платимый женихом родственникам похищенной невесты. Уплата выкупа придала заключению брака форму купли-продажи, в которой женщина низведена была на степень вещи; позже выкуп стал рассматриваться как плата за приобретение от родственников женщины права покровительства над нею и рождаемыми ею детьми. С V и VI вв. такой брак является уже господствующим. Между супругами у германцев была тесная связь: жена была действительною подругою жизни; нередко германские женщины сопровождали мужей даже на войну. Женщина пользовалась большим уважением, что, впрочем, не избавляло ее от тяжелой работы по хозяйству, в то время как муж проводил время в войнах, охоте и развлечениях. Неприкосновенность брака строго соблюдалась; нарушение женщиною супружеской верности влекло для нее жестокое и позорное наказание. Хотя разводы и допускались, но были очень редки; вторичный брак или вовсе запрещался, или был затруднен. Представителем всей С. был глава дома: от своего имени он преследовал за обиду, нанесенную членам С.; он же отвечал за проступки и преступления кого-либо из домочадцев. Жена и дети находились в полной власти мужа и отца. От отца зависело, оставить новорожденного ребенка в живых или нет. Как детей, так и жену глава дома мог подвергать наказанию и в случаях чрезвычайных располагал даже их жизнью. Власть и покровительство отца над детьми прекращались для дочерей с выходом замуж, для сыновей — с усыновлением их кем-либо, вступлением в княжескую дружину или основанием ими собственного хозяйства, что обыкновенно следовало за торжественным вручением молодому человеку оружия в народном собрании. С наступлением старости отец передавал свое значение в С. сыну, а сам становился в зависимое положение. В случае смерти главы дома до совершеннолетия сына место его по отношению к жене, сыновьям и дочерям заступал обыкновенно старший родственник по мужской линии. Каждая отдельная С. стояла в тесной связи с родом, к которому принадлежала. Род заключал в себе всех кровных родственников со стороны отца и матери, причем особенным значением пользовался дядя по матери: он был для племянников то же, что родной отец. В кочевой период германских народов весь строй их жизни определялся семейно-родовыми отношениями. С переходом к оседлому образу жизни значение рода несколько уменьшилось: хотя поселения и совершались семьями и часто даже целыми родами, но вскоре семейно-родовой строй начинает уступать место государственному, основанному на поземельных отношениях. Впрочем, это была медленная эволюция, и родовые отношения сохранили еще надолго свое значение в жизни германцев. Принадлежность к роду, с одной стороны, давала отдельному его члену известные права, с другой — налагала на него известные обязанности. Между собою родственники должны были жить в мире, не выступать друг против друга на суде, оказывать друг другу поддержку, защищать слабых членов рода. Даже в войске родичи составляли отдельные отряды и сражались вместе. В случае нанесения обиды одному члену рода родственники его помогали ему мстить обидчику; за убитого мстил весь род. В свою очередь, обидчика или убийцу защищал его род. С заменою кровавой мести вирою родственники провинившегося должны были помогать ему в уплате ее, конечно — только в случае высокой виры, назначавшейся за тяжелое преступление; они же получали виру за убитого родича. Родственники являлись также соприсяжниками члена своего рода, обвиненного в каком-нибудь преступлении: обвиненный, желая очиститься от обвинения, приносил клятву в своей невиновности вместе с 12 членами своего рода. Всецело на семейно-родовых отношениях было основано наследственное право. Ближайшими наследниками имущества умершего германца считались сыновья покойного, затем его братья и дяди по отцу и по матери. Право женщин на участие в наследстве неясно; впоследствии земельное имущество переходило только к мужчинам, дочерям же и сестрам оно доставалось только в тех случаях, когда в той же степени родства или и в более отдаленных степенях не было мужских наследников. С распространением и утверждением среди германцев христианства семейно-родовые их отношения подверглись существенному изменению: смягчилась власть главы С. над женой и детьми, женщина приобрела большую личную свободу и самостоятельность; христианское понятие о праве и справедливости привело постепенно к уничтожению ответственности рода за преступления его членов. Усилившаяся государственная власть, в особенности со времени образования германских государств в пределах уничтоженной римской империи, также способствовала разложению родовых отношений: принудительная власть рода сменилась принудительною властью государства, защита слабых перешла от рода к представителю государственной власти — королю.
V. Семья и род у славян являются последовательными ступенями общественной эволюции в том же порядке, как и у прочих народов, и подвергаются аналогичным изменениям. Древнейший родовой быт славян может быть до некоторой степени охарактеризован по образцу общины и задруги. Основываясь на данных исторических (летописи, жития святых, где упоминаются роды и большие семейные союзы) и филологических (окончание -ичи), новейшие исследователи кладут в основу древнего рода кровную связь; культ предков (известия о полабских славянах, данные современной этнографии) указывает, кроме того, на религиозное единство рода; наконец, совместное нераздельное пользование собственностью (племенштина, дедина, отчина, отачбина, баштина — по имени деда, бати, отца как родоначальников) заставляет предполагать и трудовую связь древнего рода. Число членов рода могло быть очень велико (до 500, как в житии св. Оттона). Во главе стоял старейшина (старешина, господар, домачин, дед), выбираемый обыкновенно из старших летами, как более умудренных опытом, но иногда и из более предприимчивых. Члены рода равноправны; старейшина — лишь представитель их. В юридическом отношении род представляет одно лицо; отсюда кровная месть и круговая порука. Вследствие разных причин, главным образом экономических и правовых, род распался, у западных славян раньше (XII—XIII вв.), у южных — позднее; но следы его еще долго сохранялись и кое-где до сих пор сохраняются. В противоположность роду, который некоторые рассматривают как сложный семейный союз, индивидуальная С. состояла из отца, матери и детей. Связью древнеславянской С. служила, кроме брака, общность имущества. Брачный союз устанавливался, насколько можно судить по песням и поверьям, через похищение или куплю невесты или договор родителей. Хотя некоторые князья (Само, Мечислав) имели по нескольку жен, но на основании других свидетельств следует думать, что это были исключения. Первая жена пользовалась большим почетом, остальные были наложницами; в общем форма древнеславянской С. — моногамическая. Славянскую С. отличает от римской ее преимущественно сельский характер, обусловливающий большую свободу членов, хотя все-таки муж и отец — главное лицо С. Недвижимое имущество состоит в общем владении; жена может распоряжаться по своему произволу приданым; наследуют по нисходящей линии лица мужского пола поровну, дочь призывается к наследованию лишь при отсутствии сыновей; завещание было редко и большею частью соответствовало установившемуся порядку. См. Maciejowski, «Historya prawodawstw słowiańskich»; H. Jireček, «Slovanské právo v Čechách a na Morave»; Богишич в «Журнале Мин. нар. просв.» (1885, № 2); Первольф, «Славяне» (т. I); Дарест, «Исследования по история права»; Piekosiński, «О powstania spóleczeństwa polskiego w wiekach średnich i jego pierwotnym ustroju»; Lippert, «Die altslawischen Gesellschaftsformen u. Sodalgeschichte Böhmens in vorhussitischer Zeit» (1896); Новаковић, «Народ и земља у cтapoj cpпcкоj држави». Последний пересмотр вопроса, с полной библиографией, у К. Kadlec, «Rodinny nedil čili zádruha v právu slovanském» (Прага, 1898; рецензия в «Věstnik slovanskych starožitnosti sv. III», Прага, 1899); Peisker, «Slovo o zadruze» (Пр., 1899); Balzer, «О zadruze słowianskej uwagi i polemika» (Львов, 1899).
В древней Руси существовало многоженство. У князя Владимира, напр., кроме пяти законных жен, было 300 наложниц в Вышгороде, 300 в Белгороде и 200 в селе Берестове. Обычай многоженства долго сохранялся и после введения христианства. Девушки у русских пользовались полною свободою; он сходились с молодыми людьми чужих родов на игрищах, имея таким образом возможность совещаться с ними о бегстве. Жены хотя и были менее свободны, но не осуждались на вечное унижение и ничтожество и выказывали свою силу умственную, а иногда и физическую, приобретая этим путем уважение и влияние. Различие между детьми жен и наложниц существовало, но не такое, какое мы видим в настоящее время между детьми законными и незаконными. Христианство отняло у отцов семейств жреческий характер, который они имели во времена языческие, и С., до тех пор замкнутая и независимая, подчинилась надзору посторонней власти. Вообще, следует признать, что у нас существовала в древности патриархальная С., но не патриархат или андрократия; высокое положение княгинь в качестве жен и матерей прямо свидетельствует о том, что материнское право еще не вполне исчезло из памяти княжеских родов. В XIV в. женщины высших сословий уже запираются в теремах. По позднейшим иностранным известиям молодые люди высших сословий обыкновенно до самого брака не видали невест своих. Для женщин высших сословий считалось делом приличия вести затворническую жизнь. Очень редко посещали они церкви, еще реже показывались гостям-мужчинам, разве только старикам. Так как знатные люди того времени имели многочисленную прислугу из рабов и свободных, то не представляется сомнения в том, что рабыни играли ту же роль, как и в Греции. В 1556 г. было постановлено относительно духовных завещаний: «если жена, умирая, напишет в духовной мужа своего приказчиком, то ему в приказчиках не быть, и духовная эта не в духовную потому, что жена в мужней воле; что ей велит написать, то она и напишет». По Домострою, мужья «должны учить жен с любовью и благорассудным наказанием». Весьма часто брачные отношения заканчивались или отравлением мужа или жены, или же пострижением жены от живого мужа и наоборот. Жена, постригшаяся от живого мужа, называлась по отношению к нему посестриею, муж — побратимом. Одна такая посестрия подала жалобу, что «побратим, избываючи ее, бивал и мучивал, в подполье и в коник, крапивы постлавши, сажал и в соху впрягал, что она пострижена была неволею, в пустой избе, а не в монастыре; родственников ее при пострижении и у записи никого не было». В 1693 г. патриарх Адриан свидетельствовал, что брак заключается иногда без согласия брачущихся, отчего «житие их бывает бедно, друг другу наветно и детей бесприжитно». Петр Великий стремился уничтожить затворничество женщин, приказывая приглашать их вместе с мужчинами на обеды и вечера, и в апреле 1702 г. издал указ, в котором, между прочим, значилось: «А буде кто дочь или сестру, или какую свойственницу, или девица, или сама вдова сговорит замуж за кого, и прежде венчания обручению быть за 6 недель, и буде обручатся, а после сговора и обручения жених невесты взять не похочет, или невеста за жениха замуж идти не похочет же, и в том быть свободе по правильному св. отец рассуждению. А которая невеста выйдет замуж и умрет бездетна, и после смерти ее приданого ее, кроме вотчин и поместий и дворов, назад ничего не возвращать». См. Женщина. О роде у русских — см. Теория родового быта.
VI. Семья в экономическом отношении. Образование С. не обусловлено исключительно экономическими причинами, но тот или иной состав С., те или иные отношения между членами С., устойчивость С. или неустойчивость ее и т. д. имеют большое экономическое значение. Социальная кооперация, лежащая в основе всякой промышленности, может проявляться лишь в реальной социальной среде, т. е. или в С., или в общине, или в иных элементах социального строя, сформировавшихся в определенный вид. С. является и теперь промышленной мастерской в тех случаях, когда она производит те или иные предметы для сбыта (см. Кустарная промышленность). Даже в Англии семейная промышленность (petty trades) конкурирует с крупною промышленностью. Окрестности Лондона, Глазго и других больших городов наполнены семейными мануфактурами, нередко работающими с помощью дешевых небольших машин, нанятых или купленных. Гвозди и теперь производятся ручным способом в многочисленных С. Южного Стаффордшира (Black Country), а также в Дербишире.
Семейной жизни у рабов древности не было вовсе; она им просто была запрещена. В средневековом крепостничестве, заменившем рабство, не было надлежащей семейной жизни в силу бесчисленных прав господской власти. Содействуя освобождению крепостных людей, уравнивая занятия обоих полов и освобождая детей от деспотической власти родителей, все более и более вводя мужчин в отправление женских профессий, чем предоставлялась замужним женщинам возможность посвятить себя всецело С., фабричная промышленность, по мнению О. Конта, содействовала развитию С. («Cours de philosophie positive», 4 изд., 1877, т. 6-й, стр. 86—88). Это мнение не оправдывается ходом развития современной европейской промышленности, в которой все более и более расширяется участие женщин, отрываемых от С. и от исполнения своих материнских обязанностей. Женский фабричный труд наносит значительный вред как здоровью самих женщин, так и жизнеспособности и физическому развитию их детей и, следовательно, вредит интересам будущих поколений рабочего класса (см. И. Янжул, «Женщины-матери на фабриках. Очерки и исследования», М., 1884, т. I, стр. 392). И. С. Вегер («Врач», 1899 г., № 40) произвел на 3-х фабриках в Шуе (бумагопрядильной, бумаготкацкой и ситцевой) опросы 657 женщин, работавших на этих фабриках более года и не переставших рожать после поступления на фабрику. Большая их часть работали на фабриках долго: 48,55% — от 6 до 15 лет, 25,73% — от 16 до 26 лет. Наибольшее число этих женщин (87,4%) находятся в самом деятельном в смысле деторождения возрасте (от 21 до 40 лет). Из 2520 детей, ими рожденных, умерло 63,85%, в том числе 80,9% в возрасте до 1 года (общая для Россия норма детей, не доживающих до 1 года, — 28,7%). Заключение О. Конта подтверждается только в Сев.-Амер. Штатах, где женщины работают, пока не вышли замуж, и где этот труд служит им отчасти средством облегчения своих родственников (они продолжают обыкновенно жить в С.), отчасти подготовкою для себя посредством сбережений более обеспеченной и независимой семейной жизни; здоровье их на фабриках не ухудшается, а улучшается (И. Янжул, «Эдем тружениц. В поисках лучшего будущего», СПб., 1893, стр. 243—245). Экономической единицей в современных обществах считается индивид, насколько он является субъектом права; но в отношении к доходам настоящей экономической единицей должна быть признана С., представляемая, с точки зрения производительности, ее главой. На самом деле, однако, замужние женщины и дети участвуют в большом размере в образовании доходов. Для того, чтобы С. могла служить рациональной экономической единицей в отношении доходов, нормальная заработная плата должна покрывать издержки на содержание главы семейства, его жены и детей до достижения последними надлежащего физического развития и окончания профессионального образования, т. е. до получения ими возможности добывать собственным трудом средства к жизни. В действительности мы этого не видим. Промышленная утилизация женщин и детей обусловлена тем, что предприниматели желают пользоваться дешевым трудом, вследствие чего заработная плата главы С. слишком часто рассчитывается по издержкам содержания его лично, а не всей С. Такое определение заработной платы увеличивает трудность существования рабочей С., особенно в тех случаях, когда эта С. многочисленна. Нормальной заработной платой может считаться только та, которая исчислена по издержкам, необходимым для содержания средней рабочей С. (Paul Cauwès, «Cours d’économie politique», 1893, 3 изд., т. I). Достаточное питание человека всякого возраста и пола определяется тем количеством необходимых питательных веществ, т. е. белков, жиров и углеводов, которое он должен принять ежедневно в виде той или иной пищи для поддержания своего существования. На это установлены приблизительно исчисленные средние коэффициенты (см. Пищевое довольствие). Пользуясь этими коэффициентами (Ernährungsschlüssel), каждый человек может приблизительно определить, какого рода пища ему требуется ежедневно, сообразно с его средствами. В таком же положении находятся и отец С., и домохозяйка, на которой лежит главная забота о прокормлении членов С. Чем меньше имеется для того средств, чем тяжелее забота о питании, тем тщательнее должны производиться и по возможности записываться всякие расходы, необходимые для существования С. и помимо питания. Значение семейных приходо-расходных книг (livres de raison, Haushaltsrechnungen) было сознано еще в прошлом веке (Sir Morton Edens в книге «The State of the Poor», изданной в 1795 г., привел приходо-расходные вычисления 53 сельских английских рабочих С.). После Ле-Плэ (см.) ученики его (Рибб и другие) усиленно собирали такие документы, и в настоящее время их накопилось великое множество; из них выводятся семейные бюджеты, где параллельно излагаются приход и расход С. Нельзя сказать, чтобы эти работы производились всегда систематично; большая их часть является лишь сырым материалом и подлежит дальнейшей разработке. Были и ошибки, мешавшие успешному ходу этих работ. Для установления семейных бюджетов часто прибегали к опросам, словесным или письменным (Umfragemethode), — а между тем, нежелание отвечать, непонимание вопроса, преувеличение расходов, умаление прихода и всякие другие вольные и невольные обманы всегда проявлялись при употреблении этого метода. Наоборот, искажения истины очень редко встречаются в приходо-расходных книгах: они ведутся вообще правильно, в видах хорошего управления собственным домохозяйством. Ими теперь почти исключительно и пользуются на Западе для научных исследований. Общепринят теперь и так назыв. «экономический закон» Энгеля, который гласит, что чем беднее индивид, или С., или народ, тем больший процент своих доходов они принуждены тратить на свое продовольствие или питание (E. Hofmann-Engel, «Die Lebenskosten belgischer Arbeiterfamilien früher und jetzt», в «Archiv für Soziale Gesetzgebung und Statistik», т. 8, 1895, стр. 707). Из 39 французских семейных бюджетов Ласпейрес установил следующие 4 группы С. (расходы выражены в % % валового дохода).
| Валовой доход |
Питание | Одеяние | Квартира | Отопле- ние и освеще- ние |
Воспи- тание детей |
Налоги | Здоровье | Покупка утвари | |
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| I. 9 семей | 639 фр. | 63,38 | 16,96 | 7,22 | 4,25 | 2,01 | 0,70 | 1,71 | 0,30 |
| II. 10 семей | 1101 фр. | 58,77 | 18,11 | 5,62 | 4,26 | 2,07 | 2,37 | 3,91 | 1,79 |
| III. 10 семей | 1564 фр. | 56,21 | 14,98 | 7,90 | 6,17 | 4,25 | 2,14 | 6,81 | 1,52 |
| IV. 10 семей | 2522 фр. | 51,94 | 14,29 | 8,35 | 3,47 | 1,80 | 1,19 | 11,01 | 1,07 |
Из 199 бельгийских бюджетов, собранных Дюкпесио, Энгель вывел следующую таблицу (первая группа С. обращается отчасти к общественной благотворительности; вторая группа к благотворительности не обращается, но терпит нужду; третья группа обеспечена).
| Валовой доход |
Питание | Одеяние | Квартира | Отопле- ние и освеще- ние |
Воспи- тание детей |
Налоги | Здоровье | Покупка утвари | |
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| I | 565 фр. | 70,89 | 11,74 | 8,72 | 5,63 | 0,36 | 0,15 | 1,68 | 0,64 |
| II | 797 фр. | 67,37 | 13,16 | 8,33 | 5,51 | 1,06 | 0,47 | 2,78 | 1,16 |
| III | 1198 фр. | 62,42 | 14,03 | 9,04 | 5,41 | 1,21 | 0,88 | 4,30 | 2,31 |
В обеих таблицах графа «питание» вполне подтверждает закон Энгеля. Он подтверждается и нижеследующею таблицею, составленною Ласпейресом по сведениям, добытым в Гамбурге о 40808 С.
| Валовой доход |
Питание | % | |
|---|---|---|---|
| I. | 750 фр. | 503 фр. | 67,0 |
| II. | 1125 фр. | 750 фр. | 66,7 |
| III | 1800 фр. | 1020 фр. | 56,7 |
| IV. | 3750 фр. | 1500 фр. | 40,0 |
| V. | 5700 фр. | 1950 фр. | 34,2 |
| VI. | 18000 фр. | 3910 фр. | 21,7 |
Относительно пищи, употребляемой рабочими С., имеются следующие сведения по Германии, собранные Баллином.
| Общий годовой расход на питание |
Из общего расхода | ||
|---|---|---|---|
| Хлеб | Карто- фель |
Мясо | |
| 480 фр. | 39,4 | 15,9 | 3,5 |
| 495,69 фр. | 38,7 | 10,3 | 11,6 |
| 837,38 фр. | 31,3 | 4,8 | 17,0 |
| 1580,55 фр. | 10,6 | 2,4 | 29,0 |
| 2675,25 фр. | 14,9 | 4,1 | 26,5 |
Исследованиями Карроля Райта и др. в Соединенных Штатах и Гульда в Европе добыты сведения о расходах 2562 С. американских рабочих и 703 европейских рабочих С. (всякого рода промышленности), получающих от 2072 до 2590 фр. в год и проживающих на наемных квартирах при следующем составе С.: муж, жена и не более 5 детей.
| Соеди- ненные Штаты |
Европа | |
|---|---|---|
| Пища | 45,08% | 48,20% |
| Квартира | 15,29% | 11,42% |
| Одеяние | 14,38% | 15,08% |
| Отопление и освещение | 6,62% | 6,24% |
| Другие расходы | 18,63% | 19,06% |
| 100,00% | 100,00% |
Эти процентные отношения довольно близко подходят друг к другу. По исследованию Райта, произведенному исключительно в пределах ткацкой промышленности (бумажной и шерстяной), из вышеуказанного общего количества рабочих С. в Америке оказалось 1085 С., получающих в среднем 2657 фр. в год, а в Европе 334 С., получающих не более 1823 фр. Средний расход этих С. был:
| В Америке | В Европе | |
|---|---|---|
| Пища | 1093 фр. | 808 фр. |
| Квартира | 389 фр. | 197 фр. |
| Одеяние | 357 фр. | 243 фр. |
| Отопление | 161 фр. | 83 фр. |
| Освещение | 26 фр. | 31 фр. |
| Разные расходы | 466 фр. | 357 фр. |
| 2492 фр. | 1719 фр. | |
| Приход | 2657 фр. | 1823 фр. |
| Сбережение | 165 фр. | 104 фр. |
Если предположить, что цены равны в обоих случаях, то американские рабочие лучше питаются, имеют лучшие квартиры, лучше одеваются, лучше отапливаются зимою и тратят больше денег на разные расходы (Е. Levasseur, «L’ouvrier américain», 1898; «Seventh Report of the Commissioner of Labour, 1891. Cost of Production»). Об «экономическом законе» Энгеля см. «Основные начала финансовой науки» И. И. Янжула (стр. 221). Наше сельское население потребляет только хлеб и картофель. Потребление хлеба по 187 семейным бюджетам (средний состав С. — 7,4) вычислено ежегодно на душу в среднем размере 16,72 пд. ржи и пшеницы, 2,49 пд. прочего хлеба и 7,89 ид. картофеля (Марес, «Производство и потребление хлеба в крестьянском хозяйстве» в сборнике Чупрова и Посникова: «Влияние урожаев и хлебных цен на некоторые стороны русского народного хозяйства», 1897, т. I, стр. 74). О приходо-расходных книгах нашего сельского населения и речи не может быть ввиду его безграмотства, и потому для установления крестьянских бюджетов приходится по необходимости прибегать к методу словесных опросов; но зато так однообразны условия существования русской крестьянской С., что ошибки от употребления этого метода у нас сравнительно редки. По словам Ф. А. Щербины («Крест. бюджеты и зависимость их от урожаев и цен на хлеб», в вышеуказ. соч., т. II, стр. 6—7), в разных местах России получаются почти однообразные средние величины, определяющие объем крестьянских потребностей. Это подтверждается нижеследующей таблицей:
| Губернии | Число | Общая сумма годичных расходов |
На одну душу обоего пола приходится | |
|---|---|---|---|---|
| семей | душ | |||
| 1) Херсонская | 5 | 31 | 1813 руб. 70 коп. | 58 руб. 51коп. |
| 2) Вятская | 20 | 170 | 9946 руб. 94 коп. | 58 руб. 51 коп. |
| 3) Тверская | 1 | 6 | 340 руб. 02 коп. | 56 руб. 67 коп. |
| 4) Новгородская | 2 | 12 | 655 руб. 18 коп. | 55 руб. 43 коп. |
| 5) Ярославская | 2 | 13 | 715 руб. 56 коп. | 55 руб. 04 коп. |
| 6) Воронежская | 126 | 1048 | 57223 руб. 31 коп. | 54 руб. 60 коп. |
| 7) Пермская | 19 | 11 | 5931 руб. 13 коп. | 53 руб. 43 коп. |
| 8) Рязанская | 11 | 96 | 5124 руб. — коп. | 53 руб. 37 коп. |
| 9) Саратовская | 1 | 6 | 312 руб. 58 коп. | 52 руб. 90 коп. |
| 10) Тульская | 4 | 32 | 1679 руб. 08 коп. | 52 руб. 47 коп. |
| Итого по 10 губерниям | 191 | 1525 | 83751 руб. 50 коп. | 54 руб. 92 коп. |
Изучение всех бюджетов рабочих С. приводит к выводу, что рабочая С. не может содержаться средним заработком главы С. и что для ее содержания необходимы еще добавочные рабочие часы, заработная плата жены или подростков. Фабрика теперь положительно отрывает друг от друга жену и мужа, родителей и детей. Всякому взрослому рабочему должна быть предоставлена возможность иметь С., а может ли он ею обзаводиться, когда наверное знает, что не будет в состоянии даже прокормить ее как следует своим заработком? Трудно ожидать, что сами предприниматели придут к сознанию необходимости основать заработную плату на среднем семейном бюджете. Желательно поэтому установить подобный способ исчисления заработной платы мерами общественными или государственными, как это делается по отношению к уменьшению числа рабочих часов, к освобождению от фабричной работы маловозрастных детей, к вознаграждению увечных рабочих и т. д.
VII. Законы и обычаи, действующие в Российской Империи о родах и С. А) о родах. Под родом наши законы разумеют: 1) кровное родство (196, 1112 и 1113 ст. Х т. ч. 1), 2) совокупность всех кровных родственников, как уже родившихся, так и имеющих родиться; в этом смысле наследование простирается на всех членов рода, а заповедное имение признается собственностью рода (1111 и 485 ст. Х т. ч. 1) и 3) родовой союз (gens), т. е. посредствующая группировка людей между племенем и С. (см. Племя). Законы об этих родах или «поколениях» имеют в виду исключительно инородцев, до сих пор по большей части пребывающих в родовом быту (см. Инородцы). Для каждого поколения кочевых инородцев назначены во владение земли, разделение которых на участки производится по жребию или по обычаю. Разделение инородческих родов (или поколений) допускается административною властью, причем отбираются через родовые управления подписки: «от отделяющихся в особый род инородцев — в том, что они отрекаются от всякого домогательства на земли, остающиеся в том роде, от которого они отделяются, и от остающихся в прежнем роде — в том, что они не будут простирать претензий на земли, которые отойдут в пользование отделяющихся в особый род». По сбору податей род признается «нераздельным лицом» (143 ст. Полож. об инородцах). Каждый из инородцев и целые роды имеют право приносить жалобы на стеснения и обиды (31 ст. того же Полож. и 846 ст. IX т.). Отсюда следует заключить, что по нашим законам род является у кочевых инородцев юридическим лицом. Род уподобляется законом и семейству. Так, староста самоедский приемлется в значении старшего лица, «как будто бы род составлял одно семейство» (253 ст. Пол. об инородцах); хотунный приказный управляет своим хотуном (хотун — калмыцкий аул) и приемлется «в качестве старшего члена С., и потому ближайший надзор за порядком в хотуне и попечение о благосостоянии вверенных ему людей составляет главную его обязанность» (896 и 397 ст. Учреждения гражданского управления казаков, т. II, ч. 2 изд. 1857 г.). Каждый род сибирских кочевых и бродячих инородцев платит ясак (см. Подати) отдельно от других родов.
Б) О законных семействах. 1) Состав С. Определение состава С. имеет большое значение в ныне действующем уставе о воинской повинности, установляющем три разряда льгот по семейному положению (см. Комплектование армии и флота). При определении этих льгот считаются за родных сыновей: 1) состоящие в С. отчима или мачехи пасынки: а) при жизни своей родной матери или родного отца и b) после смерти родных отца или матери в том лишь случае, если по заявлению отчима или мачехи служат поддержкою их С., не имеющей другого способного к труду работника; 2) приемыши, усыновленные до 10-летнего возраста, и 3) приемыши, взятые ранее этого возраста в С. дворян из инородцев и мурз, составляющих отдельные сельские общества. Лица, сосланные в каторжные работы или на поселение с лишением всех прав состояния, считаются для С., за ними не последовавшей в место ссылки, в гражданском отношения умершими и потому не могут присваивать сыновьям никаких льгот по воинской повинности. При уменьшении состава семьи вследствие пострижения в монашество кого-либо из членов оной такая С. не приобретает права на какую-либо новую льготу по отправлению воинской повинности. Способными к труду в семье считаются только лица мужского пола от 18 до 55 лет от роду, за исключением: 1) совершенно не имеющих возможности работать вследствие увечья или болезненного расстройства, 2) сосланных, 3) находящихся в безвестной отлучке более 3-х лет и 4) находящихся по призыву на действительной службе нижними чинами в сухопутных войсках или во флоте. Лица, имеющие право на льготу I или II разряда, лишаются этого права, если они по заявлению отца или матери, деда или бабки не служат поддержкою С. Сила этого правила не распространяется на лиц, принявших христианство. Необходимость определения состава С. возникает и в промышленности, при смерти рабочего от увечья или болезни, полученных им на работе или вследствие работы, и вообще при всяких исках о вознаграждении за смерть человека, причиненную преступлением или проступком или же деянием хотя и не преступным, но не случайным, а совершенным с некоторою неосторожностью (644—689 ст. Х т., ч. 1). На основании 657 ст., определяющей право С. на вознаграждение за вред и убытки, причиненные убийством содержавшего «собственным трудом своих родителей, жену, или детей», наши суды признают, что исковое право в этом случае принадлежит лишь представителям трех поколений по прямой линии, если их содержал убитый (см. Убытки). Состав С. имеет также значение при назначении пенсий (см. соотв. статью) и при пользовании некоторыми другими правами по смерти главы С. Так, напр., вдовы и С. получают пособия на выезд из отдаленного края, где отец или муж был на службе. Жены и С. ссыльных, следующие в ссылку за осужденными, имеют право на пособие, равно как и жены и С. подсудимых, содержащихся под стражею. С. военных чинов призреваются не только в случае их убийства или поранения на войне, но и во время нахождения в походах нижних чинов, чинов запаса и ратников государственного ополчения. Ходатайство по делам своей семьи разрешается и лицам, не имеющим права хождения по делам. Разные льготы по представительству предоставляются также родственникам, смотря по родству (18 и 19 ст. Пол. земск. учр., т. II, изд. 1892 г.; 111 и 128 ст. т. IX; 19 и 28 ст. Учр. суд. установл.). Определение состава С. необходимо и в тех случаях, когда что-либо воспрещается С. по закону; так, участие в горном промысле воспрещается женам и неотделенным детям чиновников мин-ва земледелия и госуд. имуществ (по горной части и по управлению казенными землями) в тех местностях, где занятие горным промыслом воспрещено их мужьям и отцам (3 п. 265 ст. т. VII, изд. 1893 г.). Некоторые виды договоров, заключение которых запрещено или ограничено для некоторых чиновников, запрещено или ограничено и для жен их (2048 ст. Х т. ч. I; 2 примеч. к ст. 43 Пол. о каз. подряд.; 721—725 ст. Уст. о служб. правит., т. III, изд. 1896). По службе гражданской не определяются членами присутственных мест родственники и свойственники председателя и т. д. (166 ст. т. III, Уст. о сл. прав.; 600 ст. т. IX). Родство, свойство, опека и усыновление считаются поводом к отводу судьи и должностного лица, а также к устранению свидетелей. Семейственные отношения могут в некоторых случаях быть поводом к прекращению договора о личном найме (Пол. о крест. учр. прил. II к 31 ст., ст. 31) и оправданием в упущении судебных действий (Зак. суд. гражд. т. XVI ч. 2, ст. 104, и Уст. уг. суд., ст. 388, 642 и 650). По некоторым преступлениям, совершенным между родственниками, преследование начинается не иначе, как по жалобе обиженного (18 и 19 ст. ст. Уст. о наказ.; 1592 ст. и примеч. к 1664 ст. Улож. о наказ.). Разрешение жены от бремени принимается в оправдание по службе (628 ст. Уст. земск. пов., т. IV). Материнские обязанности признаются поводом к отсрочке исполнения уголовных приговоров (959, 970 ст. Уст. гр. суд.) и личного задержания неосторожных несостоятельных (Уст. гр. суд. ст. 1400 примеч., прилож. III, ст. 32 и 33).
В остзейских законах родственники мужеского пола, состоящие друг с другом в родстве исключительно через мужчин, называются агнатами (Agnaten, Schwertmagen), а совокупность их — мужским поколением. Родственники, состоящие друг с другом в родстве и через женщин, называются когнатами (Cognaten, Spillmagen), a совокупность их — женским поколением. Наконец, лица женского пола, находящиеся друг с другом в родстве исключительно через женщин, именуются нефтелями (Nifteln, 260 ст. Свода местн. узаконений губерний Остзейских, часть 3). Совокупность агнатов, происходящих от общего родоначальника и пользующихся его родовым или фамильным прозвищем, составляет его род или С. в обширном смысле (261 ст.). К С. в тесном смысле принадлежат отец, его жена и их дети, пока последние находятся еще под родительскою властью или по смерти родителей продолжают жизнь нераздельно между собою (262 ст.). Названия Schwertmagen, Spülmagen и Nifteln происходит из древнего германского права (см. R. Schröder, «Deutsche Rechtsgeschichte», стр. 60; Sanders, «Wörterbuch der deutschen Sprache», Лпц., 1863).
2) Власть мужа и родителей в С. — см. Женщина; Manus manu; Власть в сфере гражданского права; Patria potestas; Дети. 3) С. по прекращении и расторжении брачного сопряжения или единобрачного сожительства — см. Вдова; Разлучение супругов; Развод; Дети. 4) Семейные разделы — см. Разделы семейные. 5) Семейные советы — см. Советы семейные. 6) Принадлежность С. к тому или иному сословию — см. Дворянство, Купцы и Мещане.
7) О разноверии в С. Российским подданным православного и римско-католического исповеданий брак с нехристианами, а протестантского — брак с язычниками вовсе запрещается (85 ст., Х ч. 1), под угрозой наказания (1564 и 1568 ст. Улож. о наказ.). В губерниях Царства Польского все дети, рождающиеся в браках лиц греко-российского исповедания с иноверными лицами, должны быть воспитываемы в вере греко-российской (ст. 200 Положения о союзе брачном 16 марта 1836 г.); дети же, рождающиеся в разноверных браках лиц римско-католического и лютеранского вероисповеданий, должны быть воспитываемы: сыновья — в отцовской, а дочери — в той вере, которую исповедует мать, если о том не было иного между супругами условия прежде брака (195 ст. того же Полож.). Для всей остальной России, кроме Финляндии, существует закон о том, что если жених или невеста принадлежат к православному исповеданию, от иноверца отбирается до совершения брака подписка о крещении и воспитании имеющих родиться от этого брака детей в православной вере (67 ст. Х т. ч. 1 и приложение к ней). Родители, нарушившие вышеуказанное обстоятельство, присуждаются к заключению в тюрьму на время от 8 месяцев до 1 года и 4 месяцев, а дети их отдаются на воспитание родственникам православного исповедания или, за неимением оных, назначаемым для сего от правительства опекунам также православной веры (190 ст. Улож. о наказ.). Иноверцы, вступившие в Прибалтийских губерниях в брак с православными в период времени от 19 марта 1865 г. до 8 августа 1885 г., за воспитание их детей не в вере православной ответственности по 190 ст. Улож. не подлежат, хотя бы у них при вступлении в брак и была отобрана не требовавшаяся в то время подписка о воспитании детей (реш. угол. кассац. дпт. 1893, № 29). В Финляндии дети, рождающиеся от браков лиц разных христианских исповеданий, должны быть воспитываемы в той вере, к которой принадлежит отец; особенные о том договоры не допускаются. Закон этот в отношении лиц, исповедующих православную веру, распространяется на одних только коренных жителей Финляндии (68 ст. Х т. ч. 1).
8) С. у раскольников (см. Раскол). В указе Св. Синода от 14 авг. 1808 г. преосвященному Воронежскому и Черкасскому браки, повенчанные старообрядческими попами в простых домах и часовнях, были признаны незаконными любодейными сопряжениями. В 1827 г. этот указ повелено было распубликовать для единообразного и повсеместного исполнения как через правительствующий сенат, так и посредством Св. Синода. 10 декабря 1828 г. высочайше утверждено мнение Государственного совета, которым пояснено, что указ Св. Синода 1808 г. не простирается на раскольничьи браки вообще, а относится к тем только бракам, кои именно в том самом указе означены. Закон 19 апреля 1874 г. о записи браков раскольников при полиции (см. Гражданский брак) остается в большинстве случаев мертвою буквою, а так как браки раскольников, не переходящих в православие, приобретают в гражданском отношении силу и значение законного брака только путем занесения их в особые метрические книги (78 ст. Х т. ч. 1), то большинство раскольничьих браков и до сих пор являются «сопряжениями любодейными». Раскольничья С. представляет глубокий интерес в обычно-правовом отношении. Так, у дурмановцев Оренбургского и Бузулукского уездов С. является соединением по преимуществу имущественным, хотя не исключающим родственных связей. Неограниченная власть отца над детьми и мужа над женою отсутствует. Отец — только руководитель С.; право на руководительство нередко переходит к более умному, правдивому и честному члену С. Власть отца ограничивается семейным советом, который обсуждает и решает по общему согласию каждую хозяйственную меру (арендование земли, покупку или продажу скота и т. д.) и распоряжается всем имуществом, хотя бы оно было приобретено личным трудом одного из членов С. (Якушкин, ук. соч., стр. 188—190 и № 2347). Равноправность жены и мужа установлена также в малороссийской штунде и у духоборцев (см.), отрицающих необходимость брачного обряда и частной собственности. У богомолов или шалопутов смотрят на брак как на союз хозяйственный (Якушкин, №№ 975, 1105, 2300, 2316 и 2346). Имеются указания и на существование матриархата в секте «очищенцев» (в Тамбове, в Сибири и в финских селениях), признающих обязанность брака для всех достигших совершеннолетия и нравственное главенство жены. Как говорят, очищенцами еженедельно совершается покаяние перед женами. По более поздним известиям, эти сектанты подчиняются во всем своим женам или сожительницам, которыми из своей среды избирается так назыв. госпожа. На этой последней лежит обязанность разбирать поступки мужей и сожителей в случае нарушения ими клятвы повиновения и налагать за то наказания. Власть госпожи безапелляционна; сектанты беспрекословно исполняют ее волю и переносят налагаемые ею наказания, как бы тягостны они ни были (Якушкин, №№ 941 и 1122).
В) Незаконная С. В одной из своих речей Демосфен определяет, что следует понимать под гетерой, наложницей (паллакэ) и законной женою. Гетера — это куртизанка, от которой мужчина требует лишь более или менее чувственных удовольствий. Паллакэ — это конкубина, или незаконная жена, заботящаяся обо всех ежедневных нуждах физической жизни. Законная жена — это мать законных детей и верная хранительница всего того, что имеется в доме. Конкубинат не считался предосудительным у греков. Почтенный человек мог содержать незаконную жену и, заставая у нее любовника flagrante delicto, имел право убить его; но все-таки этот союз не пользовался таким уважением, как законный брак, и родители девушки богатой или принадлежащей к уважаемой семье никогда бы не позволили ей сделаться незаконной женой. Дети, рожденные в таком сожительстве, не считались законными, но обладали правом гражданства и зачислялись во фратрии и демы по представлению своих родственников с материнской стороны; дети, рожденные от иностранки, должны были еще натурализоваться для получения гражданства. Бедные девушки охотно шли в незаконные жены, потому что незаконный супруг обязывался в случае разлуки с такой женой уплатить ей определенную сумму денег (Daremberg, «Dict. des antiquités», т. 2, стр. 1434—1436). У римлян различали три вида сожительств: законный брак (matrimonium), конкубинат (inaequale conjugium) и блудодеяние, или связь с публичной женщиной или женщиной очень низкого происхождения (stuprum). В браке рождались законные дети, в конкубинате (см.) — «природные» дети (liberi naturales = enfants naturels) и, наконец, в сожительстве 3-го вида — дети, носившие презрительное название spurii. В первых двух случаях дети имели известного отца, а в третьем не имели его. Христианские императоры даровали детям, рожденным в конкубинате, право требовать алименты от своего отца; кроме того, разрешено было их узаконять последующим браком. Константин запретил родителям завещать свое имущество конкубинатным детям, а вельможам своим вовсе запретил вступать в конкубинат. Юстиниан относился благосклонно к конкубинату, который был окончательно запрещен лишь Львом Философом (887). Конкубинат являлся постоянным союзом, который не мог существовать одновременно с другим конкубинатом, а в особенности с браком. При браке конкубинат считался прелюбодеянием, и конкубина получала название наложницы, или содержанки (pellex). Во всяком случае по вступлении одного из сожителей в брак конкубинат считался расторгнутым (Daremberg, ук. соч., стр. 1436; см. также Дети). Незаконная материнская С. признана у нас в 1875 г., когда установлена льгота первого разряда и «для незаконнорожденного, на попечении коего находятся: мать, не имеющая других способных к труду сыновей, или сестра, или же неспособный к труду брат» (ст. 48 Уст. о воинск. пов., т. IV, изд. 1897 г.); незаконнорожденный сохраняет право на эту льготу и до смерти вышеозначенных родственников его, находившихся на его попечении, если, вступив в брак при жизни последних, имеет детей, для которых личный труд отца служит средством к существованию. Незаконнорожденный лишается этого права, если он, по заявлению матери, не служит поддержкою С. (55 ст.). Питомцы воспитательного дома и незаконнорожденные могут без увольнительного и приемного согласия общества приписываться в мещане во всех городах России, но должны переходить в новое общество целыми С., без раздробления (522 и 525 ст. IX т.). Мать незаконнорожденного может в уголовном порядке (2 ч. 994 ст. Улож. о наказ.) взыскивать алименты с отца его, подвергая и себя, и любовника уголовной процедуре и церковному покаянию. Если уголовный суд за прекращением преследования не войдет в обсуждение требования истицы об обеспечении ее и незаконнорожденных детей, то гражданский суд не может отказаться от рассмотрения этого требования (реш. гр. касс. 1873 г., № 1386 и 1891 г., № 28). Гр. кассац. департ. признал возможность предъявления иска об обеспечении младенца и его матери и непосредственно суду гражданскому, помимо суда уголовного (1880 г., № 182). По закону 12 марта 1891 г. незаконные родители христианского населения имеют право узаконить своих детей последующим браком до истечения годового срока со дня заключения этого брака, за исключением того случая, когда ребенок прижит прелюбодеянием (см. соотв. статью и Узаконение). На рассмотрение государственного совета представлен проект закона об улучшении положения незаконнорожденных, или внебрачных, детей. На основании этого проекта мать внебрачного ребенка, если она, как нередко бывает, не означена в метрической записи о его рождении, может удостоверить происхождение от нее ребенка посредством особого о том заявления. С другой стороны, и внебрачный ребенок, в метрической записи о рождении которого не означена его мать, может по суду доказывать свое происхождение от определенной женщины. Внебрачным детям присваивается фамилия матери, принадлежащая ей по рождению. При неизвестности матери ребенок получает фамилию, одинаковую с отчеством. — У мусульман временное сожительство может быть законным актом мусульманского (шиитского) права, ибо такой договор согласуется с предписанием шиитской веры и никаким законом не воспрещен (Малышев, «Курс общего гражд. права России», I т., 1880, стр. 680). В Пермской губ. сводные браки (конкубинаты) признаются по нашим народным понятиям законными, несмотря на легкость их расторжения. В некоторых местностях России незаконнорожденные дети после естественного их отца по обычному праву не наследуют; в других местностях они получают обыкновенно часть наследства и притом равную с его законными детьми, или же сельский сход назначает им часть, смотря по их личным качествам и отношению к родителям. В некоторых местностях незаконные дети признаются наследниками после отца при наличности следующих условий: когда у отца нет ни законных детей, ни даже пасынков, когда они были приписаны к С. или приняты в дом и работали на дом, когда между ними и отцом было заключено особое условие и т. д. (Пахман, «Обычное гражданское право России», 1879, т. 2, стр. 279—281). Крестьяне вообще смотрят на брак как на гражданский акт, заключение которого немногим отличается от заключения простого договора. Положение незаконнорожденных в крестьянской С. Владимирской губ. определяется очень часто их полом, трудовою способностью и положением их матери в С. (если мать считается в С. хорошей работницей и бабой «с умом»). Мальчик незаконнорожденный с ранних лет пользуется такими же правами в С., как и все другие члены ее (будущий работник). Незаконнорожденную девушку обделяют в С. и обегают в беседах. В онежских былинах незаконный сын называется заугольником. У крестьян-старожилов Томской губ. любовницы участвуют в наследстве, если они долго жили с умершим и способствовали приобретению имущества (Якушкин, №№ 1032, 1302, 2272 и 2289). См. еще Безбрачие, Бездетство, Морганатический брак.
VIII. Литература (кроме названных выше сочинений). R. Hildebrandt, «Recht und Sitte auf den verschiedenen wirtschaftlichen Kulturstufen» (1896); J. Kohler, «Zur Urgeschichte d. Ehe, Totemismus, Gruppenehe, Mutterrecht»; E. Grosse, «Die Formen der Familie und die Formen des Wirtschaft»; Friedrichs, «Familienstufen und Eheformen» («Zeitschrift für vergleichende Rechtswissenschaft», 1897); A. Reibmayr, «Inzucht und Vermischung beim Menschen» (1897); M. Kowalevsky, «L’organizzazione del clan nel Daghestan» («Riv. Ital. di soziol.», 1898); Smirnov et Boyer, «Les populations finnoises des bassins de la Volga et de la Kama» (1898); S. Ciszewski, «Künstliche Verwandtschaft hei den Südslaven» (1897); W. Thomas, «The relation of sex to primitive social control» («Americ. journal of sociology», 1898); A. Flechter, «Häusliches Lehen bei den Indianern» («Globus», т. 23); O. Dorsey, «Sionian Sociology» («15-th An. Rep. of the Bur. of Ethnol.», 1897); M. Gee, «The Sionian Indians» (там же); С. Hahn, «Die Milch verwandschaft im Kaukasus» («Globus», т. 22, № 7); Bachofen, «Das Mutterrecht» (1898); A. Comte, «Systeme de politique positive», (1852, 3 гл. II т.: «Théorie positive de la famille humaine»); Gr. Wirouboff, «De la classification de la sociologie» («La philosophie positive», Revue, т. VIII); A. Dubost, «La famille» (там же, т. X); П. Аландский, «Арийская С., ее строй и развитие» («Киевские университетские известия», 1880); J. Demour, J. Massart, E. Van-der Velde, «L’évolution régressive en biologie et en sociologie» (1897); W. H. Riehl, «Die Familie» (1858); H. Thulie, «La femme. Essai de sociologie physiologique; ce qu’elle a été, ce qu’elle est; les théories — ce qu’elle doit être» (1885); Kellen Tony, «Weihliches Sclaventum in neuerer Zeit» (1894), R. Keleti, «Die Ernährungs-Statistik der Bevölkerung Ungarns auf physiolog. Grundlage bearbeitet» (1887); L. Richer, «Le code des femmes» (1883); E. Simon, «La cité chinoise» («Nouvelle revue», 1891); J. Marquardt, «La vie privée des romains» (1892); A. Столповская, «Очерк истории культуры китайского народа» (1891); С. Staniland Wake, «The evolution of morality being a history of the development of moral culture» (1878); W. Endemann, «Die Behandlung der Arbeit im Privatrecht» (1896); E. Cheijsson et A. Toqué, «Les budgets comparés des cent monographies de familles» (1890); F. Scholz, «Prostitution und Frauenbewegung» (1897); К. Бюхер, «Женский вопрос в средние века» (1896); E. Ivanouel, «De la vie simple» (1893); G. Tarde, «Les transformations du droit» (1894); J. Lippert, «Die Kulturgeschichte du einzelnen Hauptstücken» (1886); W. Baer и F. Hellwald, «Der vorgeschichtliche Mensch»; Agénor de Gasparin, «La famille, ses devoirs, ses joies et ses douleurs» (1884); Ch. de Ribbe, «Le livre de famille» (1879); «Les familles et la société en France avant la révolution d’après des documents originaux» (1879); «Une famille au XVI siècle d’après des documents originaux» (1879) G. Le-Bon, «Les premières civilisations»; Bertilion и др., «Dictionnaire des sciences anthropologiques»; A. Боровиковский, «Отчет судьи» (т. II: «Суд и семья», 1892); M. И. Кулишер, "Развод и положение женщины (1896); G. Ratzenhofer, «Sociologische Erkentnis» («Positive Philosophie des socialen Lebens», 1898); Ch. Letourneau, «L’évolution de l’esclavage dans les diverses races humaines» (1897); A. Bertillon, «Les races sauvages»; A. Гольмстен, «Юридические исследования и статьи. Семейное право современной Болгарии» (1894); Гуляев, «Крестьянский двор» («Журн. Министерства юстиции», 1899); С. Никонов, «Домохозяин и его С.» («Право», 1899, № 29); Лозина-Лозинский, «Нечто о законодательном порядке и крестьянском дворе» (там же, 46).