На этихъ дняхъ главная квартира покидаетъ Боготъ, направляясь пока въ Ловчу, потомъ въ Сельви, а потомъ — куда укажетъ ходъ дальнѣйшихъ военныхъ операцій. Всѣ рады этому передвиженію, потому что дальнѣйшее пребываніе въ Боготѣ становилось если не окончательно невозможнымъ, то тягостнымъ до послѣдней степени.
До 3-го декабря многіе еще кое-какъ жили здѣсь въ палаткахъ, мирясь поневолѣ съ ночными морозами. Приходилось, конечно, спать не раздѣваясь, но это все же казалось сноснѣе, нежели жить въ болгарскихъ подземельяхъ, которыя именно скорѣе подземелья, чѣмъ землянки. Но съ 3-го числа загудѣла вьюга, которая длилась безъ перерыва двое съ половиною сутокъ, и за это время намела страшные сугробы; снѣгъ на полъ-аршина покрылъ всѣ поля, ночные морозы доходили до 17-ти градусовъ, однимъ словомъ, зима стала съ разу и притомъ зима суровая, совершенно сѣверная.
Такая рѣзкая перемѣна, конечно, не обошлась безъ жертвъ: на пути отъ Систова къ Боготу замерзло въ полѣ 68 лошадей и шесть человѣкъ вольныхъ погонцевъ; погибло и нѣсколько одиночныхъ солдатъ, заблудившихся среди вьюги, которая перемела всѣ дороги. Около Богйта, почти въ самомъ селеніи, нашли восемь закоченѣлыхъ труповъ, занесенныхъ снѣгомъ близь своихъ повозокъ; замерзъ въ пути транспортъ раненыхъ и больныхъ; замерзла и цѣлая партія плѣнныхъ турокъ.
Обитателямъ палатокъ поневолѣ пришлось наконецъ переселиться въ болгарскія подземелья. Трудно представить себѣ что́ нибудь хуже, непригляднѣе и неудобнѣе здѣшнихъ хатъ- землянокъ. Какая нибудь литовская курная изба въ сравненіи съ ними является верхомъ комфорта и даже изящества — и это отнюдь не преувеличено. Чтобы попасть въ болгарскую «кешту» (жилище, хату) приходится спуститься по скользкимъ, грязнымъ или обледенѣлымъ и обыкновенно очень крутымъ ступенькамъ, аршина на два съ половиною или на три въ землю; здѣсь наталкиваешься на низенькую дверцу, какія у насъ въ Россіи можно встрѣтить развѣ въ самыхъ бѣдныхъ свиныхъ или овечьихъ хлѣвахъ. Это самое предательское мѣсто, гдѣ непривычные люди получаютъ ушибы въ темя, и нерѣдко весьма чувствительные, отъ которыхъ нѣсколько дней потомъ испытываются головныя боли. Болгарскія землянки всѣ почти на одинъ образецъ, и вотъ ихъ внутренность: перешагнувъ за порогъ двери, съ разу попадаешь въ какое-то темное и вонючее пространство, ощущая липкую грязь подъ ногами; надо, чтобы прошло съ минуту времени, пока глазъ привыкнетъ и пообглядится въ этихъ потемкахъ, и тогда сквозь дымъ тлѣющаго очага и паръ, неисходно стоящій здѣсь отъ ужасной сырости, начинаешь понемногу различать окружающіе предметы. Налѣво отъ входа нерѣдко стоитъ пара воловъ или буйволовъ на навозной подстилкѣ; направо — идутъ вдоль стѣны двѣ или три полки, гдѣ помѣщается скудная домашняя утварь, которая вся заключается въ мѣдномъ котлѣ, двухъ или трехъ глиняныхъ кувшинахъ и въ такомъ же количествѣ мисокъ; ни вилокъ, ни ложекъ сельскіе болгары въ своемъ обиходѣ не употребляютъ, а ѣдятъ руками, или же макая въ жижицу куски хлѣба, которые и замѣняютъ имъ ложки. Въ слѣдующей стѣнѣ, тоже вправо отъ входа, устроенъ очагъ; но не думайте, чтобы онъ былъ чѣмъ нибудь огороженъ: древесные сучья, а еще чаще кизякъ тлѣютъ просто себѣ на земляномъ полу; дымъ выходитъ въ широкую, прямую трубу, ничѣмъ не прикрытую сверху; у основанія этой конусообразной трубы вдѣлана деревянная поперечина, на которой виситъ мѣдный котелъ, «казанъ», служащій для варки «чорбы», т. е. бобовой похлѣбки со стручковымъ перцемъ. Другихъ печей здѣсь не существуетъ, стало быть о теплѣ не можетъ быть и рѣчи. Болѣе зажиточные употребляютъ такъ называемый «мангалъ» — глиняную или желѣзную жаровню, въ родѣ миски, гдѣ тлѣютъ уголья. На очагѣ болгарскія хозяйки три или четыре раза въ день пекутъ себѣ кукурузныя лепешки, вмѣсто хлѣба, и пекутъ самымъ первобытнымъ способомъ, зарывая тѣсто въ горячую золу. До чего все это неопрятно — трудно даже и вообразить себѣ!.. Вокругъ очага обыкновенно ютится вся семья — старый и малый сидятъ на корточкахъ и грѣются. Стѣна противоположная входу имѣетъ по срединѣ небольшое углубленіе, въ родѣ печуры, гдѣ помѣщаются грубо намалеванные образа — обыкновенно св. Дмитрій, Козьма и Даміанъ, Пантелеймонъ Цѣлитель, Іоаннъ Креститель, Кириллъ и Меѳодій или Іоаннъ Рыльскій. У этой стѣны въ болѣе зажиточныхъ семьяхъ валяется большая камышевая цыновка, которую на ночь перетаскиваютъ поближе къ очагу и на ней укладывается спать вся семья въ повалку, вокругъ огня, который здѣсь никогда не угасаетъ. Спятъ не раздѣваясь, да и вообще болгары никогда не раздѣваются и никогда почти не моются — развѣ ужь предъ какимъ нибудь большимъ праздникомъ. Потолковъ въ такихъ землянкахъ не существуетъ; грубыя стропила образуютъ прямо кровлю, покрытую кукурузнымъ хворостомъ и засыпанную землею. Эта кровля — вѣчный пріютъ тарантуламъ, скорпіонамъ, мышамъ, крысамъ, ужамъ и змѣямъ; послѣднія въ особенности одолѣвали насъ въ Горнемъ Студнѣ[1]. У основанія крыши пролегаетъ поперечная балка, съ перпендикулярно вдолбленнымъ въ нее бревномъ, которое подпираетъ верхнюю балку, гдѣ сходятся стропила. Здѣсь обыкновенно подвѣшиваются кочни капусты, лукъ, чеснокъ, вороха кукурузы и краснаго стручковаго перца, составляющаго излюбленнѣйшее лакомство болгаръ — отъ годовалаго ребенка до глубокаго старца. Здѣсь же висятъ для просушки и бараньи или воловьи шкуры, издающія, вмѣстѣ съ живыми волами и буйволами, убійственно смердящій запахъ. Въ цѣлой хатѣ нѣтъ ни малѣйшей мебели — ни стола, ни скамейки; весь житейскій обиходъ совершается на грязномъ, смокломъ полу; стѣны осенью покрыты потеками и узорами сырости, а зимою — серебристымъ налетомъ изморози. И вотъ въ подобной-то хатѣ, на пространствѣ двухъ, а много трехъ квадратныхъ сажень проводитъ всю свою жизнь болгарская семья, обыкновенно изобилующая малыми ребятами. Эти люди, не смотря на всю ихъ гнетущую, убійственную обстановку, замѣчательно плодливы, и удивительно то, что младенцы ихъ, бросаемые матерями у очага безъ всякаго призора и часто даже безъ всякихъ признаковъ одежды, умираютъ, относительно, весьма мало. Мясную пищу болгары употребляютъ въ очень рѣдкихъ, исключительныхъ случаяхъ — развѣ ужь на Рождество или на Свѣтлый праздникъ зарѣжутъ они барана, да и похлебку-то ѣдятъ только по праздничнымъ днямъ, а въ будни довольствуются кукурузными лепешками и перцемъ. Изъ этой хаты обыкновенно ведетъ низенькая дверь въ смежную горницу, служащую кладовою, гдѣ стоятъ разныя кадушки и плетенки съ запасами, хранятся высушенныя бараньи шкуры и лишнее платье. Въ каждой такой кладовой продѣлана на уровнѣ наружнаго грунта дыра, замѣняющая оконце; но о рамахъ, а тѣмъ болѣе о стеклахъ, здѣсь, кажись, и понятія не имѣютъ. Въ оконце валитъ снѣгъ, сочится дождевая вода или уличная жидкая грязь, и это помѣщеніе даже очагомъ не согрѣвается. Вонь тутъ точно также ужасная, потому что около этого оконца, снаружи, обыкновенно совершаются всею семьею всякія нечистоты. И вотъ эти-то кладовыя, напоминающія скорѣе могильные склепы чѣмъ жилье, вынуждены были занять подъ себя офицеры и чиновники главной квартиры. Самъ начальникъ штаба имѣетъ помѣщеніе немногимъ лучше и чище прочихъ, а Великій Князь предпочелъ остаться въ юртѣ, не смотря на всѣ ея неудобства. Можно представить себѣ, что́ за грязь въ этихъ темныхъ затхлыхъ конурахъ и какія миріады самыхъ отвратительныхъ насѣкомыхъ плодятся въ этои грязи и ползаютъ по стѣнамъ, чуть лишь мангалъ согрѣетъ воздухъ темныхъ склеповъ. Здѣсь отъ нихъ не избавляетъ ни какая шелковая рубаха, никакая баня. Сегодня вымылся, а завтра опять зудитъ все тѣло, препятствуя и сну, и работѣ. Да и каково работать, если пальцы стынутъ и ноютъ отъ холода, если пронзительный вѣтеръ порывами врывается въ оконную дыру, не смотря на то, что ее затыкаютъ и тряпьемъ и соломой. Здѣсь мы всѣ дни на пролетъ проводимъ при свѣчахъ; выйдешь на свѣтъ Божій подышать немного свѣжимъ воздухомъ — серебряный снѣгъ, особенно подъ солнечными лучами, ослѣпляетъ и до боли, до крупныхъ слезъ рѣжетъ глаза, такъ что надо зажмуриться и постепенно привыкать къ свѣту; а войдешь опять въ свою конуру, въ глазахъ становится до того темно, что въ первыя мгновенья нельзя даже различить огонь свѣчей. Въ каждой такой конурѣ обыкновенно ютится отъ двухъ до четырехъ и даже до пяти офицеровъ. Тѣснота такая, чго буквально повернуться негдѣ. Но этимъ еще не исчерпываются наши неудобства и лишенія: лошади у насъ большею частью стоятъ на дворѣ, безъ конюшень; сѣна уже около двухъ мѣсяцевъ нѣтъ ни клочка; кормили соломою, но теперь въ Боготѣ и въ окрестныхъ плевненскихъ деревняхъ уже и вся солома съѣдена; за охапку платятъ отъ двухъ до четырехъ франковъ и рады-радехоньки, если только удастся достать. Сохранился у одного «чорбаджи» (богача) стожокъ соломы, пудовъ въ семьдесятъ; четыре офицера на дняхъ отправились къ нему поторговать этотъ стожокъ. Болгаринъ запросилъ за него триста пятьдесятъ полуимперіаловъ, и — если хотите — онъ правъ, потому что продавая послѣднюю свою солому, онъ тѣмъ самымъ обрекалъ на голодную смерть весь свой скотъ и, стало быть, въ соломѣ оцѣнялъ стоимость своего скота. Ячменя тоже нѣтъ въ послѣднія двѣ недѣли; вмѣсто него лошадей кормятъ кукурузою или пшеницею въ половинной и одно-третной дачѣ, и лошади уже начинаютъ падать. Но не всегда можно достать и кукурузу съ пшеницей; за эти продукты приходится платить полуимперіалами, и потому лошади гложатъ соломенныя и кукурузныя кровли сараевъ; этимъ способомъ уже съѣдена половина кровель въ Боготѣ. Объ услугахъ пресловутаго «товарищества» забыли и думать; на дѣлѣ его не существуетъ, хотя, какъ говорятъ, Зимница и Систово наполнены этою саранчею, обдѣлывающею въ тылу свои безшабашные гешефты на счетъ государственнаго казначейства. Говорятъ, что вскорѣ всей арміи предстоитъ зимній переходъ черезъ Балканы. Если это такъ, то и слава Богу, потому что иначе здѣсь, коли не намъ, то нашимъ лошадямъ ужь навѣрное предстоитъ пропасть съ голоду. Придунайская Болгарія уже съѣдена, и голодъ, такъ или иначе, долженъ способствовать нашему перевалу черезъ хребетъ еще въ неистощенныя долины Румеліи. За окончательнымъ отсутствіемъ корма, уже въ началѣ декабря вывели изъ Богота въ Ловчу конвойный дивизьонъ лейбъ-казаковъ.
Чтобы судить о здѣшней дороговизнѣ, достаточно сказать, что черствый пшеничный хлѣбъ величиною съ нашу обыкновенную французскую трехъ-копѣечную булку продается у маркитантовъ по франку, фунтъ чая рублеваго достоинства сто́итъ полуимперіалъ, фунтъ дряннаго сахара — четыре франка, фунтъ швейцарскаго сыра — три серебряныхъ рубля, бутылка румынскаго вина, за которое въ Плоэштахъ мы платили пять или семь галагановъ (отъ 12½ до 17½ коп. сер.) здѣсь идетъ за 10 и 12 франковъ; русской водки и въ поминѣ нѣтъ, а мѣстную ракію или мастику пить невозможно, до такой степени кажется она отвратительною; изъ живности, кромѣ баранины, ничего не достанешь; о коровьемъ маслѣ рѣдко кто изъ болгаръ имѣетъ понятіе, такъ что готовить кушанье надо на бараньемъ салѣ или на «свинскомъ маслѣ», какъ называютъ болгары топленое свиное сало. Молока и яицъ ни за какія деньги достать теперь невозможно, а потому приходится питаться всякою дряныо, и большею частью въ сухомятку. Въ довершеніе всего, когда поднялась морозная вьюга, маркитанты на двое сутокъ закрыли свои заведенія, пока наконецъ противъ нихъ не были приняты полицейскія мѣры.
Отъ множества почти такихъ же лишеній не избавленъ и самъ Великій Князь Главнокомандующій, справедливо вызывающій почтительное изумленіе и уваженіе иностранцевъ своимъ истинно спартанскимъ, солдатски-суровымъ образомъ жизни. Жестоко заблуждался бы тотъ, кто воображалъ бы себѣ, что главная квартира пользуется какимъ либо комфортомъ и избыткомъ въ своей нынѣшней житейской обстановкѣ. Объ этихъ предметахъ здѣсь давно позабыли, да и некогда о нихъ думать. Если скверно было жить въ бивуачной или траншейной землянкѣ на позиціи, то и въ болгарскомъ подземельѣ, право, не лучше, не считая конечно отсутствія свиста пуль и шипѣнія снарядовъ.
Но еще болѣе заблуждаются тѣ, которые воображаютъ войну непрерывнымъ рядомъ красивыхъ эффектныхъ сраженій, побѣдъ, торжествъ, ликованій и проч. Многіе даже и теперь еще являются сюда изъ Россіи именно съ подобными представленіями о войнѣ, и за то какъ же разочаровываются они съ перваго шага на дѣйствительно военной почвѣ! Все это бываетъ эффектно на картинахъ и поэтично въ описаніяхъ, но въ дѣйствительности боевыя дѣла — это, можно сказать, только блестящія, хотя и тяжелыя, но относительно рѣдкія міновенія военной жизни, а самая жизнь боевая, т. е. обыденная, постоянная ея сторона заключается не въ бояхъ, но въ непрерывномъ рядѣ всяческихъ лишеній, которыя закаляютъ или ломаютъ натуру и характеръ человѣка столько же, если еще не болѣе, какъ и сильныя ощущенія боя.
Послѣ паденія Плевны у насъ не было пока никакихъ крупныхъ военныхъ новостей; войска бывшаго блокаднаго отряда были заняты передвиженіями къ мѣстамъ новыхъ своихъ назначеній, и нѣкоторыя изъ этихъ передвиженій еще и до сихъ поръ не окончены. Вчера только, около четырехъ часовъ дня, генералъ Гурко прислалъ телеграмму о переходѣ части его войскъ за Балканы и о занятіи софійскаго шоссе кавалеріею, но подробности дѣла пока еще неизвѣстны. Извѣстіе это вызвало большую радость въ Боготѣ. Даже маленькіе болгарята кричали «уру» на улицахъ.
На дняхъ получено отъ генерала Гурко нѣсколько подробныхъ частныхъ реляцій о дѣлахъ при Правцѣ, Этрополѣ, Златицѣ и у Араба-конака. Донесенія эти отправлены въ Петербургъ къ Государю Императору. Всѣ эти военныя дѣйствія, какъ извѣстно, были сопряжены съ величайшими трудностями, о которыхъ было уже писано въ одномъ изъ предшествовавшихъ моихъ писемъ. Въ настоящее время есть возможность пополнить прежнія свѣдѣнія нѣкоторыми интересными подробностямы. Такъ, напримѣръ, вотъ какимъ образомъ екатеринославскіе драгуны отбили турецкій обозъ и орудія, отступавшія изъ Этрополя послѣ взятія нами этого города.
13-го ноября, командиръ 4-го драгунскаго Екатеринославскаго полка полковникъ Ребиндеръ, по приказанію генерала Дандевиля, пустился съ 1-мъ дивизьономъ своего полка и двумя конными орудіями преслѣдовать турокъ, отступавшихъ къ Араба-конаку. Не доходя деревни Равно, онъ получилъ изъ своего авангарда донесеніе, что недалеко впереди двигается непріятельскій транспортъ съ небольшимъ прикрытіемъ. Полковникъ Ребиндеръ сейчасъ же приказалъ командиру 1-го эскадрона, маіору Вербѣ, поспѣшить впередъ и по возможности постараться овладѣть транспортомъ. 1-й эскадронъ уже настигалъ хвостъ обоза, когда противникъ пустилъ по немъ двѣ гранаты и открылъ огонь изъ ружей. Маіоръ Верба въ карьеръ и въ шашки атаковалъ прикрытіе, которое, не выждавъ удара, бросилось бѣжать въ горы. Драгуны захватили въ плѣнъ троихъ пѣхотинцевъ и взяли около сорока повозокъ, нагруженныхъ разными продовольственными припасами. Все это было отправлено въ Равно.
Между тѣмъ остальная часть отряда прибыла съ полковникомъ Ребиндеромъ на Этропольскій Балканъ. Здѣсь узкій проходъ оказался такъ запруженъ сломанными повозками съ грузомъ ружейныхъ патроновъ, что полковнику Гебиндеру пришлось отправить назадъ оба свои орудія, за невозможностью продвинуть ихъ далѣе. Въ это время разъѣзды, высланные впередъ, донесли, что около трехъ таборовъ низама прикрываютъ обозъ, который съ большимъ усиліемъ поднимается въ гору. Тогда Ребиндеръ спѣшилъ 1-й эскадронъ, прикрывъ его фланги наѣздниками 2-го эскадрона, и поспѣшилъ въ догонку за транспортомъ. Вскорѣ стрѣлки-драгуны завязали перестрѣлку. Лѣсистая и пересѣченная мѣстность помогала нашему маленькому отряду скрывать отъ наблюденій противника свою слабосильность, а чтобы еще болѣе ввести въ заблужденіе турокъ, полковникъ Ребиндеръ разослалъ въ разныя мѣста по лѣсу своихъ трубачей и приказалъ имъ трубить «наступленіе». Подъ эти звуки стрѣлковая цѣпь 1-го эскадрона бросилась въ щтыковую атаку, причемъ «ура» кричали не только атакующіе, но для пущаго грома даже и коноводы. Драгуны съ разу овладѣли однимъ орудіемъ и частію транспорта, а обманутые турки, подъ вліяніемъ паники, побросали ружья и пустились бѣжать въ полномъ безпорядкѣ. Не теряя времени и желая воспользоваться остальными эшелонами транспорта, Ребиндеръ посадилъ свою спѣшенную часть на коней и рысью пошелъ нагонять непріятеля, въ виду котораго драгуны опять спѣшились и атаковали въ штыки, и опятъ захватили нѣсколько повозокъ; этотъ способъ преслѣдованія примѣняли они къ дѣлу нѣсколько разъ въ теченін дпя, и такимъ образомъ транспортъ, растянутый на протяженіи всей горы, послѣдовательно, часть за частью, переходилъ въ ихъ руки. Турки хотя и довольно упорно защищали два свои орудія, а около нѣкоторыхъ повозокъ строили даже сомкнутый фронтъ для встрѣчи залпами приближавшейся кавалеріи, но каждый разъ, чуть лишь драгуны спѣшатся и ударятъ въ штыки, противникъ не выдерживалъ стремительнаго натиска и уступалъ часть транспорта. Третье орудіе слѣдовало въ головѣ всего обоза, но турки уже и не пытались защищать его; они разбѣжались по лѣсу, чуть лишь наши стали насѣдать на нихъ въ послѣдней изъ своихъ атакъ. Въ этомъ дѣлѣ и офицеры, и солдаты показали себя истиннымн драгунами, безпрестанно превращаясь то въ мѣткихъ стрѣлковъ, то въ линейныхъ пѣхотинцевъ, «чисто» работающихъ штыками, то въ лихихъ наѣздниковъ, страшныхъ врагу своимъ внезапнымъ налетомъ и своею ловкою шашкой. Но особенно отличился штабсъ-капитанъ Масляниковъ 2-й, который находясь все время въ цѣпи правильно руководилъ ею и первымъ бросался на орудія, послѣдовательно овладѣвая ими. Послѣ взятія третьяго орудія дальнѣйшее преслѣдованіе было прекращено, потому что сдѣлалось уже темно, да и непріятель отдѣльными кучами разсѣялся въ разныя стороны. Полковникъ Ребиндеръ выдвинулъ впередъ сторожевую цѣпь, и расположилъ дивизьонъ на горной площадкѣ, для ночлега. Съ тѣхъ поръ это мѣсто получило у насъ названіе «Драгунскаго бивуака», подъ какимъ встрѣчается и въ реляціяхъ. Сторожевые драгунскіе посты въ теченіи ночи замѣчали огни, горѣвшіе въ разныхъ мѣстахъ лѣса, изъ чего можно было заключить, что турки провели ночь не успѣвъ собраться въ таборы, и это подтвердилось тѣмъ, что на зарѣ у нихъ послышались сигналы сбора.
Весь транспортъ, отбитый драгунами, состоитъ изъ трехъ стальныхъ полевыхъ крупповскихъ орудій дальняго боя, двухъ ящиковъ съ артиллерійскими снарядами, ящика съ ружейными патронами и, приблизительно, изъ трехсотъ болгарскихъ подводъ, нагруженныхъ разными пожитками, телеграфными принадлежностями, палатками, шанцевымъ инструментомъ, а болѣе всего патронами, герметически укупоренными въ жестяныя коробки. Кромѣ того подобрано до двухсотъ ружей, разбросанныхъ турками по лѣсу. Многое изъ отбитаго имущества и оружія было расхищено болгарами-подводчиками, которые ночью повыпрягали своихъ буйволовъ, позабирали съ возовъ, что́ болѣе пришлось по вкусу, и удрали тайкомъ съ бивуака — благо въ тылу не было сторожевой цѣпи. На утро подошли преображенцы и взяли на себя охраненіе отбитаго обоза, который былъ отправленъ ими въ Этрополь. Число убитыхъ турокъ до 40 человѣкъ, судя по валяющимся трупамъ въ разныхъ мѣстахъ и по словамъ болгаръ-подводчиковъ; съ нашей же стороны потеря ограничивается шестью лошадьми убитыми и ранеными.
На дняхъ Великій Князь Главнокомандующій получилъ изъ Москвы слѣдующее простодушно-искреннее посланіе:
«Его Императорскому Высочеству Великому Князю Главнокомандующему Николаю Николаевичу.
отъ прикащика бань въ Москвѣ, у Большаго Каменнаго моста, крестьянина Андрея Іевлева со служащими:
«Милый и незабвенный нашъ батюшка-благодѣтель Николай Николаевичъ! Мы сейчасъ получили отъ Вашей Милости, чрезъ Московскихъ Вѣдомостей редактора Каткова телеграмму о взятіи Плевны и Османа-паши. Мы съ радостію прочитали ее на томъ мѣстѣ, гдѣ милостію Божіею имѣли счастіе Васъ встрѣчать 1875 года, 12-го сентября, въ 10 часовъ вечера, на томъ самомъ подъѣздѣ, снаружи, съ обнаженными головами, и прочитавши, кричали отъ радости, какъ я и со мною всѣ служащіе, даже и женщины — «ура!».
«Въ такомъ случаѣ и спѣшимъ поздравить Ваше Императорское Высочество Николай Николаевичъ съ блистательной побѣдой. А то у насъ объ Вашемъ здоровьѣ было сомнительно. Но теперича — слава Господу Богу — наши ожиданія оправдались. Молимъ мы объ Васъ и Вашихъ сподвижникахъ Господа Бога, чтобы онъ Вамъ послалъ быть здоровымъ и невредимымъ, и покарать врага: какъ Господь послалъ св. великомученику и побѣдоносцу Георгію покарать змія подъ ногами, также и Вамъ пошли Господи одержать побѣды и возвратиться здоровымъ и невредимымъ въ нашу матушку Москву. А мы всѣ помолимся московскимъ угодникамъ.
«Ваше Императорское Высочество, извините насъ, что мы осмѣлились Вамъ написать письмо: мы очень рады и не знаемъ, какъ Васъ благодарить: Припадаемъ къ Вашимъ стопамъ, преданные Ваши
«Служители и прикащикъ Каменовскихъ бань, крестьянинъ Андрей Іевлевъ».
Его Императорское Высочество, 12-го декабря, изволилъ отвѣтить на это письмо слѣдующею телеграммой:
«Москва. Бани у Большаго Каменнаго моста. Крестьянину Андрею Іевлеву со служащими.
«Спасибо тебѣ и твоимъ товарищамъ за поздравительное письмо и за добрыя ваши пожеланія. Помолитесь святымъ московскимъ угодникамъ, чтобъ Богъ помогъ намъ довести святое дѣло до конца. Николай».
Выступленіе главной квартиры изъ Богота въ Сельви, предположенное на 20-е декабря, отсрочено до 24-го. День Рождества Христова Его Высочество проводитъ въ городѣ Ловчѣ.
Примѣчанія[править]
- ↑ Въ Горнемъ Студнѣ, мы, въ числѣ восьми человѣкъ, помѣстились въ буйволовомъ хлѣвѣ и считали свое помѣщеніе, сравнительно со многими другими, весьма и весьма удобнымъ: мы, по крайней мѣрѣ, не испытывали такой сырости и грязи, какъ въ палаткахъ; за то змѣи безпокоили. Въ крышахъ буйволовыхъ хлѣвовъ и въ щеляхъ каменной кладки ихъ стѣнъ значительно углубленныхъ въ землю, змѣямъ было теплѣе и удобнѣе жить; но такъ какъ и палатки не были избавлены отъ посѣщеній этихъ пресмыкающихся гостей, то приходилось предпочитать жизнь въ хлѣвахъ и землянкахъ.