Пока свежо было воспоминание о войнах, ведённых в эпоху Наполеона I, пока живы были участники этих войн, до тех пор в европейских армиях сохранялся истинно боевой дух. Но продолжительное мирное время скоро произвело своё действие. Боевые генералы и офицеры стали сходить с поприща, уроки прежних войн всё более и более забывались; забылась даже такая простая истинна, что войска существуют для войны, а не для мира. Напротив, выступали на первый план требования мирного времени, не замедлившие привести к рутине, к педантическому исполнению уставных мелочей. Всё внимание обращалось на внешнюю, показную сторону. Забыли, что войско состоит из живых существ, одарённых известными нравственными и умственными силами; забыли, что нравственная сила способна на войне делать из обыкновенных людей героев. Всё образование и воспитание войск было направлено к тому, чтобы превратить офицеров и солдат в машины, способные лишь к однообразному и одновременному исполнению команд. Никаких знаний не требовалось, кроме механического знания устава. К тому же уставы и учебные занятия войск имели в виду не подготовку к бою, а такие требования мирного времени, которые не только не оправдывались боевыми требованиями, но прямо им противоречили. Увлечение мирными занятиями войск довело до такого ужасного по своей нелепости убеждения, в то время весьма распространённого, что война портит войска, ибо на войне ослабляется знание устава.
На коннице такое направление отразилось тем, что стали смотреть на неё, как на средство для устройства эффектных зрелищ на учебных плацах. Поэтому и в коннице ценилось лишь то, что, по тогдашним понятиям, считалось красивым. Совершенно неестественная, натянутая посадка, которой не от всех и не скоро можно было добиться, до крайности укороченные аллюры при самом крутом сборе лошадей, всевозможные боковые движения и прочие фокусы, имеющие цену разве для представлений в цирках, сложные эволюции на ровных плацах с соблюдением самого педантического равнения, — вот, что считалось венцом кавалерийского искусства. Всё внимание обращалось почти исключительно на верховую езду. Тот, кто умел, по тогдашним понятиям, хорошо ездить верхом, считался уже готовым кавалеристом. Тогдашнее искусство верховой езды требовало весьма продолжительной работы в манеже, где только и было оно достижимо. Требования езды обусловили также требования выездки лошадей, носившей на себе исключительно манежный характер. Всё это повело к тому, что конница почти не выходила из манежа и в манеже видела цель своего существования. На полевую езду смотрели, как на неизбежное зло, полагали, что в поле и лошади портятся, и люди разучиваются ездить (и это было верно с точки зрения тех, кто считал манежную езду идеалом для конницы). Выводя конницу из манежа в поле, старались и там по возможности сохранить манежные условия, выбирали для учений самые ровные плацы, большую часть времени посвящали езде по одному и по три разомкнутыми рядами, потому что больше всего боялись потерять тот повод и испортить ту посадку, которых так тщательно добивались в манеже. Манежные взгляды преобладали и при обучении сомкнутому строю: сложные перестроения исполнялись шагом; рысь и галоп укорачивались до такой степени, что даже пехота была в состоянии перегнать двигавшуюся галопом конницу; карьер употреблялся лишь как редкое исключение. При господствовавшем тогда взгляде на конницу выездка лошадей была в высшей степени искусственна: требовался от лошади крутой сбор, для чего ломали её самым неестественным образом; требовались высокие ходы, при достижении которых не беспокоились о порче ног; укорачивание аллюров и обучение разным манежным фокусам вело к ещё большей ломке лошадей. Так как во всём требовалась красота, а по тогдашним понятиям красивыми считались толстые и круглые лошади, то особенно старательно заботились о теле, считая хорошим телом не развитые мускулы, а жир, делающий лошадь круглою; достижение такого тела требовало самого умеренного движения, и лошади по целым дням не выводились из конюшен. Чистка лошадей была доведена до такого педантизма, что их даже стригли и брили, а чтобы не отрастала длинная шерсть, в холодное время держали лошадей в тёплых конюшнях. В результате всего этого получались лошади, изломанные искусственною выздкою, совершенно не способные к быстрым и продолжительным движениям. О тактическом обучении конницы никто и не думал в это время исключительного господства манежа. Аванпостной службе конница обучалась лишь между прочим, во время травы, когда делать было нечего, притом в пешем строю и на ровном месте. Офицеры большую часть года находились в отпуску, а когда они состояли налицо в полках, то от них требовалось только выезжать на строевые ученья и на офицерскую езду; обучением же нижних чинов занимались исключительно эскадронные командиры и вахмистры. Одним словом, всё воспитание и образование конницы было ведено так, как будто имелось в виду уничтожить её боевые качества. Каковы были требования, предъявляемые тогда коннице, можно судить по тому, что мерилом благосостояния кавалерийских полков служили манежная езда и прохождение церемониальным маршем.
До подобного незавидного положения дошла и наша конница под влиянием взглядов на неё, существовавших в период времени с 1831 г. до Крымской войны 1853—56 гг. Между тем мало подготовленной к боевым требованиям коннице пришлось в Крымскую войну впервые встретиться с новым противником, нарезным ружьём, увеличившим дальность пехотного огня второе против прежнего. Сразу обнаружилось, что отношение между плохою конницею и пехотою, вооружённою нарезными ружьями, значительно изменилось во вред первой. Не привыкшая к маневрированию быстрыми аллюрами и на пересеченной местности, конница несла огромные потери всякий раз, когда она попадала под пехотный огонь. К этому надо прибавить ещё, что в Крымскую войну действия заключались главным образом в осаде и обороне Севастополя и происходили по большей части на очень пересечённой местности, вследствие чего редко представлялись удобные случаи для действия конницы в больших массах. По всем этим причинам в эту войну конница не играла видной роли.
Примером того, как мало была подготовлена к войне тогдашняя конница, может служить следующий случай (черт. 32). В Крыму после проигранного нами сражения на р. Альме (8 сентября 1854 г.). союзная армия (англо-французская) двинулась против Севастополя, который решено было атаковать с южной стороны. Наш главнокомандующий, князь Меншиков, оставив гарнизон в Севастополе, направился с армией от этого города к Бахчисараю. Таким образом, в то время когда союзники шли с севера на юг, наша армия двигалась от Севастополя к северо-востоку. Но до такой степени плохо исполнялась в обеих армиях разведывательная и сторожевая служба, что ни мы, ни союзники, ничего не знали о движении противной стороны. Неожиданное для всех столкновение двух армий произошло у хутора Мекензи. Наши войска двигались к этому хутору в одной колонне всего в расстоянии четырёх вёрст от противника, который не обнаружил ни малейшей попытки напасть на нас при столь выгодных для нападения условиях, потому что ничего об этом не знал. Английская конница, выйдя из леса близ хутора Мекензи, была немало удивлена, наткнувшись на часть обоза, следовавшего в хвосте нашей колонны. Англичане захватили 25 повозок. Но этим только ограничилась столь неожиданная встреча, и затем об армии разошлись совершенно спокойно, каждая в свою сторону.
В Крымскую войну достойные замечания действия конницы происходили в сражении при Баланлаве 13 октября 1854 г. (черт. 33).
Когда четыре редута, построенные на холмах к северо-востоку от Балаклавы и занятые турками, были взяты нашею пехотою, то генерал Рыжов получил приказание пройти с гусарскою бригадою, уральским полком и двумя конными батареями (14 эскадронов, 6 сотен и 16 орудий) между редутами № 3 и № 4, спуститься в долину и атаковать неприятельский парк, стоявший к северу от дер. Кадыкиоя и прикрытый справа английским пехотным полком и турками, а слева английскою конницею. Четыре эскадрона гусарского Ингерманландского полка атаковали английскую пехоту. Встреченные на близком расстоянии штуцерным огнём и картечью, они были отброшены. Так как в то же время английская конница направилась во фланг остальной нашей конницы, то Рыжов отвел её назад в долину, отделяющую Кадыкиойские высоты от Федюхиных гор, и стал за правым флангом пехоты. Приведя свою конницу в порядок, Рыжов снова повёл её на Кадыкиойские высоты мелкою рысью и, приблизившись к английской драгунской бригаде Скерлета (10 эскадронов = 800 человек) на расстояние около 500 шагов, остановился. Скерлет, заметив против своего левого фланга нашу конницу, стоявшую на Кадыкиойских высотах, решился тотчас броситься на неё в атаку, чтобы предупредить угрожавший ему удар. Он развернул ближайшие три эскадрона и повёл их на нашу конницу; за этими тремя эскадронами следовали семь остальных. На полном карьере английские драгуны врезались в нашу конницу, не ожидавшую атаки и стоявшую в линии колонн. Наши гусары и казаки были смяты и отброшены к Чоргунскому ущелью. Англичане преследовали их, но, встреченные огнём наших батарей, принуждены были отступить. Другая бригада английской конницы (тоже 10 эскадронов = 700 человек), бывшая под начальством Кардигана, осталась на месте и не поддержала атаки Скерлета, не имевшей вследствие этого более серьёзных результатов.
В это время подошла ещё одна наша колонна, состоявшая по преимуществу из пехоты, и заняла Федюхины горы, так что с тех пор наши войска были расположены в двух массах, одна в редутах, другая на Федюхиных горах, а пространство между ними оставалось свободным вследствие отступления конницы Рыжова к Чоргунскому ущелью. Поэтому для поддержания связи направлены были в это пространство сводный уланский полк Еропкина и Донская батарея.
Между тем английский главнокомандующий, лорд Раглан, задумал воспользоваться успехом конницы Скерлета и отнять орудия, захваченные нашими войсками в редутах. Так как английская пехота, двигавшаяся на помощь, была ещё далеко, то он решился атаковать нашу позицию конницею и послал об этом приказание её начальнику, лорду Лукану. Но последний не исполнил приказания, вследствие чего было упущено благоприятное для атаки время. Пока Лукан медлил, наши войска стали увозить орудия, захваченные в редутах. Раглан послал вторичное приказание Лукану атаковать нашу позицию, то есть редуты. На этот раз Лукан повиновался, но сделал не так, как было приказано: он направил бригаду Кардигана не на редуты, а в пространство между ними и Федюхиными горами. Кардиган построил бригаду в три линии: в первой четыре эскадрона, во второй два, а в третьей четыре. Драгунская бригада Скерлета, при которой остался Лукан, должна была поддерживать атаку Кардигана. Двинувшись вперёд, английская конница попала под сильный перекрёстный огонь нашей пехоты и артиллерии, но, не обращая внимания на причиняемые им большие потери, ускорила аллюр, наскочила на Донскую батарею, стоявшую южнее Федюхиных гор, изрубила прислугу при орудиях и бросилась преследовать гусар Рыжова, которые, не приняв атаки, отступали к Чоргунскому мосту. Но при этом передовые эскадроны бригады Кардигана совершенно расстроились и не были поддержаны прочими эскадронами, а драгунская бригада Скерлета возвратилась на прежнее место и участия в атаке не приняла. Несмотря однако на это, головные эскадроны Кардигана, увлечённые успехом, продолжали нестись в карьер за нашими гусарами, которые, в толпу, бросились на Чоргунский мост; состоявшая при них батарея с большим трудом перебралась на другую сторону речки. Но конец этой атаки был весьма печален для англичан. Их конница зарвалась очень далеко и при этом не была никем поддержана. А между тем ей готовилась неприятная неожиданность. Сводному уланскому полку Еропкина, стоявшему близ редутов № 2-й и № 3-й, приказано было атаковать английскую конницу. Уланы большою рысью двинулись вперёд и, дойдя до дороги, ведущей к Трактирному мосту, перестроились из колонн в линию. В это время английская конница возвращалась от Чоргунского моста рысью в совершенном порядке. 1-й эскадрон сводного полка ударил во фланг англичанам, а за ним пошли в атаку и прочие эскадроны; в то же время наша пехота и артиллерия открыли перекрёстный огонь. Бригада Кардигана была опрокинута и рассеяна, понеся при этом огромные потери. От окончательной погибели английская конница была спасена французским полком африканских конных егерей, который бросился в атаку на нашу пехоту и артиллерию, стоявшие на Федюхиных горах, отвлёк их огонь от бригады Кардигана и этим значительно облегчил её отступление.
Атака бригады Кардигана продолжалась 20 минут и стоила очень дорого: из 700 человек выбыло убитыми и ранеными 300, то есть около половины. Эта атака была ведена необыкновенно энергично и смело, но кончилась совершенным расстройством английской конницы. Направленная в промежуток между нашими отрядами и попавшая под сильный перекрёстный огонь, бригада Кардигана никем не была поддержана, не только пехотою, но даже драгунами Скерлета, которые оставались хладнокровными зрителями погибели своих товарищей. При таких условиях эта атака не могла иметь успеха и самым жестоким для англичан образом доказала, что без искусных начальников и хорошая конница не в силах достигнуть положительных результатов.
В войну 1853—56 гг. происходили военные действия между нашими и турецкими войсками также в Азиатской Турции. В этих действиях участвовали наши кавказские войска, которые всегда выделялись своими боевыми качествами, военным закалом, приобретённым продолжительною и беспрерывною борьбою с кавказскими горцами. Также и кавказская конница, находившаяся в совершенно иных условиях сравнительно с остальною регулярною конницей, приученная к бою, а не к манежу, явилась на войну с турками вполне подготовленною.
В сражении при Баш-Кадыкларе (на пути от Александрополя в Карс), 19 октября 1853 года, наша конница оказала самое решительное содействие к поражению турок (черт. 34). С нашей стороны главная атака была направлена против правого фланга противника, состоявшего из пехоты и 20-орудийной батареи. Когда первая атака наших гренадер на турецкую батарею не удалась, то наше положение стало весьма трудным и опасным, потому что в то же время наступление нашего левого фланга на дер. Угузлы было задержано сильным сопротивлением неприятеля, значительно превосходившего нас силами и расположенного на весьма выгодной местности, и вместе с тем обоим нашим флангам турки угрожали обходом. Чтобы поправить дело, начальник нашего отряда, князь Бебутов решился возобновить атаку на турецкую правофланговую батарею и с этою целью направил на неё с фронта свежие пехотные части. В то же время генерал Багговут, командовавший конницею левого фланга (2 дивизиона драгунского Нижегородского полка, 9 сотен линейных казаков и 4 конные орудия), предварительно опрокинув обходившую нас турецкую конницу, в самую решительную минуту боя перешёл через речку и взобрался на возвышенность, занятую правым флангом турок. Здесь четыре донские орудия снялись с передков в 50 шагах от турецкого каре и сделали несколько картечных залпов, а драгуны и линейцы бросились в атаку. Этот удар, совпавший с атакою наших гренадер, направленною с фронта, имел самые решительные последствия. Весь правый фланг и часть центра турок были опрокинуты, а главная их батарея в 20 орудий взята нами.
На нашем правом фланге три дивизиона нижегородских драгун, одна сотня милиции и четыре конных орудия под начальством князя Чавчавадзе всё время выдерживали бой с превосходящими силами турок и не позволили им обойти нас. Когда толпа башибузуков и курдов была рассеяна драгунами, то турки направили против них полк регулярной конницы, поддержанный огнём восьми орудий и восемью батальонами. Драгуны сами бросились в атаку на этот полк (сравнить с поведением гусарской бригады Рыжова в виду английской конницы Скерлета в Балаклавском сражении), опрокинули его и преследовали до турецкой пехоты, которая принуждена была остановиться. После этого ещё несколько раз турки выдвигали свою конницу против драгун, но всякий раз были ими отбиваемы. Во время одной из атак нижегородцы захватили два турецкие орудия.
В сражении при Кюрук-Дара (близ Баш-Кадыклара), происходившем 24 июля 1854 г., отличились Нижегородский и Тверской драгунские полки (черт. 35). Когда нужно было задержать во что бы то ни стало наступление турок на наш левый фланг, то тверские драгуны были направлены в атаку на турецкую батарею. Предводительствуемые бригадным и полковым командирами (графом Ниродом 2-м и полковником Куколевским), драгуны, несмотря на сильный картечный огонь с фронта и с фланга, стремительно понеслись в атаку, смяли неприятельскую конницу затем бросились на батарею, изрубили прислугу и увезли с собою четыре орудия (остальные восемь турки увезли поспешно назад). Хотя эта блистательная атака Тверских драгун остановила наступление турок, но вскоре они ввели в дело значительные свежие силы и стали теснить наш левый фланг. Минута была решительная. Но в это время подоспели нижегородские драгуны, которые произвели целый ряд лихих атак на турецкую пехоту, потеряв при этом убитыми и ранеными 23 офицеров из числа 33 и почти половину нижних чинов. Турки были остановлены.