Перейти к содержанию

Божественная комедия (Данте; Мин)/Ад/Песнь XXIV/ДО

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
Божественная комедія. Адъ — Пѣснь XXIV
авторъ Данте Алигіери (1265—1321), пер. Дмитрій Егоровичъ Минъ (1818—1885)
Оригинал: ит. Divina Commedia. Inferno. Canto XXIV. — Источникъ: Адъ Данта Алигіери. Съ приложеніемъ комментарія, матеріаловъ пояснительныхъ, портрета и двухъ рисунковъ. / Перевёлъ съ италіянскаго размѣромъ подлинника Дмитрій Минъ — Москва: Изданіе М. П. Погодина. Въ Университетской Типографіи, 1855. — С. 192—201.

Божественная комедія. Адъ.


Пѣснь XXIV.


[192]Содержание. Мгновенное смущение Вергилия устрашает Данта; но он снова ободряется нежным взором своего учителя. Поэтам предстоит выйти из седьмого рва по страшному обвалу, произшедшему от падения моста над этим рвом. С помощию Вергилия, Данте наконец восходит с большим трудом на следующий мост, перекинутый через седьмой ров; а так как ров этот необыкновенно темен, то поэты, перейдя мост, восходят на внутреннюю ограду рва. Седьмой ров весь кипит змеями, между которыми бегают в ужасе взад и вперед грешники: это тати. Руки у них связаны змеями за спиною; змеи впиваются им в чресла, клубятся у них на груди в подвергают их разновидным превращениям. Так, в глазах Данта, змея кидается на одного из грешников, язвит его в шею, и тать, запылав, рассыпается пеплом; но пепел собирается сам собою и грешник опять получает свой прежний вид: это тень пистойского святотатца из партии Черных Ванни Фуччи. Он предсказывает Данту будущую судьбу Белых и Черных, при чём, желая опечалить поэта, говорит в особенности о предстоящем поражении его партии.



1 В том месяце, как солнце в Водолее
Златит власы на пламенном челе
И снова день становится длиннее;

[193]

4 Когда, какъ снѣгъ, бѣлѣя на землѣ,
Подобится сѣдому брату иней,
Хоть кратокъ срокъ пера въ его крылѣ:

7 Пастухъ, свой кормъ потратившій въ пустынѣ,
Встаетъ, гладитъ и, видя по полямъ
Сребристый снѣгъ, по бедрамъ бьетъ въ кручинѣ;

10 Идетъ домой, тоскуетъ здѣсь и тамъ
И, какъ несчастный, что начать, не знаетъ;
Потомъ опять выходитъ и очамъ

13 Не вѣритъ, видя, какъ лице мѣняетъ
Весь Божій міръ, и на зеленый лугъ,
Взявъ посохъ свой, овечекъ выгоняетъ.

16 Такъ мой поэтъ, въ лицѣ встревоженъ вдругъ,
Смутилъ меня; но съ той же быстротою
Уврачевалъ бальзамомъ мой недугъ:

19 Пришедъ къ мосту съ обрушенной скалою,
Ко мнѣ склонилъ онъ тотъ привѣтный взоръ,
Съ какимъ предсталъ впервые подъ горою.

22 Потомъ, подумавъ, руки распростеръ
И, обозрѣвъ обвалъ и торопливо
Схвативъ меня, пошелъ на темя горъ.

25 И какъ мудрецъ, который терпеливо
Обдумывать умѣетъ подвигъ свой, —
Мой вождь, поднявъ меня на верхъ обрыва,

28 Мнѣ указалъ надъ нимъ утесъ другой,
Сказавъ: «Взберись на этотъ камень голый;
Но испытай, чтоб онъ не палъ съ тобой.»

[194]

31 Нѣтъ, то былъ путь не для одѣтыхъ въ столы!
За тѣмъ что мы — онъ тѣнь, я имъ подъятъ —
Едва тутъ шли по камнямъ въ путь тяжелый.

34 И если бъ здѣсь высокъ былъ такъ же скатъ,
Какъ съ той страны: не знаю, до вершины
Достигъ ли бъ вождь; но я бъ низвергся въ адъ.

37 Но какъ къ вратамъ колодезя въ пучины
Идетъ сей кругъ наклономъ: то одно
Окружіе у каждой въ немъ долины

40 Возвышено, другое жъ склонено. —
Мы наконецъ взошли на верхъ обвала,
Отколь послѣдній камень палъ на дно.

43 Но грудь моя такъ тяжело дышала,
Что я не могъ ужь далѣе всходить
И тутъ же сѣлъ у перваго привала.

46 А вождь: «Теперь лѣнь должно побѣдить!
Кто на пулу въ житейскомъ дремлетъ пирѣ,
Не можетъ тотъ путь къ славѣ проложить.

49 А безъ нея кто губитъ жизнь, тотъ въ мірѣ
Слабѣй оставитъ за собой слѣды,
Чѣмъ пѣна на волнахъ, чѣмъ дымъ въ эѳирѣ.

[195]

52 И такъ, возставъ, преодолѣй труды:
Въ комъ бодрствуетъ надъ слабостью отвага,
Тотъ побѣдитъ всѣ скорби и бѣды.

55 Не конченъ путь, хоть выйдемъ изъ оврага:
Еще длиннѣйшій намъ сужденъ въ удѣлъ;
Коль понялъ ты, послѣдуй мнѣ во благо.»

58 Тогда я всталъ и болѣ, чѣмъ имѣлъ,
Явилъ въ себѣ и твердости и воли
И говорилъ: «Идемъ, я бодръ и смѣлъ!»

61 И мы пошли; но тутъ гораздо болѣ
Былъ крутъ, утесистъ, тѣсенъ и тяжелъ
Нашъ горный путь, чѣмъ былъ онъ намъ дотолѣ:

64 Чтобъ скрыть усталость, я бесѣду велъ,
Ползя по камнямъ; вдругъ изъ ближней ямы
Исторгся крикъ — безсмысленный глаголъ.

67 Не понялъ я, что значилъ онъ, хотя мы
Шли по мосту уже надъ рвомъ седьмымъ;
Но, мнилось, былъ то гнѣва крикъ упрямый.

70 Я наклонился; но очамъ живымъ
Непроницаемъ былъ туманъ надъ бездной,
И я сказалъ: «Учитель, поспѣшимъ

73 На томъ краю сойдти съ стѣны желѣзной:
Какъ, слушая, не въ силахъ я понять;
Такъ, въ ровъ глядя, не вижу въ мглѣ беззвѣздной.»

76 — «Не иначе могу я отвѣчать,
Какъ дѣломъ: должно» возразилъ учитель:
«Прошенья мудрыхъ молча исполнять.»

79 Тогда со мной низшелъ путеводитель
Съ скалы, гдѣ мостъ примкнутъ къ осьмой стѣнѣ:
Тутъ мнѣ открылась лютая обитель.

[196]

82 Я въ ней узрѣлъ всѣ виды змѣй на днѣ,
Крутившихся столь страшными клубами,
Что мысль о нихъ кровь леденитъ во мнѣ.

85 Да не гордится Ливія песками!
Пусть въ ней кишатъ хелидры, кенкры, тмы
И амфисбенъ и якулей съ ужами;

88 Но змѣй такихъ, столь гибельной чумы
Ни въ ней, ни тамъ, въ отчизнѣ Эѳіоповъ,
При Чермномъ морѣ, не узрѣли бъ мы.

[197]

91 Въ срединѣ рва, между свирѣпыхъ скоповъ,
Въ испугѣ рыскалъ рой тѣней нагихъ,
Ища норы, ища геліотроповъ.

94 Опутаны змѣями руки ихъ;
Впиваясь въ тылъ и пастью пламенѣя,
Клубятся гады на груди у нихъ.

97 И вотъ, предъ нами, въ однаго злодѣя
Метнулся змѣй и уязвилъ его
Въ то мѣстѣ, гдѣ съ плечемъ слилася шея.

100 Не пишется такъ скоро І иль О,
Какъ вспыхнулъ онъ и такъ горѣлъ жестоко,
Что пепломъ весь разсыпался на дно.

103 И, по землѣ развѣянный далеко,
Собрался пепелъ самъ собой и вновь
Свой прежній видъ прялъ въ мгновенье ока.

106 Такъ, по словамъ великихъ мудрецовъ,
Кончается и вновь изъ пепелища
Родится Фениксъ, жившій пять вѣковъ.

109 Не злакъ полей, ему цвѣтъ нарда пища;
А слезы мирры и аммомъ ему
Даютъ костеръ послѣдняго жилища.

112 И какъ больной, Богъ знаетъ, почему,
Вдругъ падаетъ, иль бѣсомъ сокрушенный,
Иль омракомъ, въ очахъ разлившимъ тьму;

[198]

115 Потомъ встаетъ, бросаетъ взоръ, смущенный
Злой немощью, отъ коей такъ страдалъ,
И переводить вздохъ въ груди стѣсненной:

118 Такъ грѣшникъ сей въ смятеніи возсталъ. —
О Господи! какъ строго Твой правдивый,
Предвѣчный судъ злодѣя покаралъ!

121 Мой вождь спросилъ: кто былъ онъ нечестивый?
И духъ: «Недавно волею судебъ,
Въ сей лютый зѣвъ я палъ съ тосканской нивы.

124 Какъ звѣрь я былъ между людьми свирѣпъ;
Я Ванин Фуччи, мулъ и скотъ! Пистойя
Была межъ васъ достойный мой вертепъ.»

[199]

127 И я: «О вождь! пусть онъ, предъ нами стоя,
Повѣдаетъ, за что онъ палъ сюда,
Живъ на землѣ средь крови и разбоя?»

130 Услышавъ то, не скрылся онъ тогда;
Но взоръ пытливый на меня уставилъ
И покраснѣлъ отъ горькаго стыда.

133 «О томъ грущу,» онъ рѣчь ко мнѣ направилъ:
«Что въ этомъ срамѣ ты меня узрѣлъ;
А не о томъ, что я твой міръ оставилъ.

136 Такъ вѣдай же, о чемъ ты знать хотѣлъ;
Я здѣсь за то, что съ алтаря святаго
Прекрасную похитить утварь смѣлъ

[200]

139 И обвинилъ коварно въ томъ другаго.
А чтобъ не въ радость былъ тебѣ мой стыдъ,
Когда придешь изъ мрачныхъ странъ ты снова,

142 То эта вѣсть пусть слухъ твой изумитъ:
Сперва Пистойя Черныхъ всѣхъ разгонитъ,
Потомъ гражданъ твой городъ обновитъ.

[201]

145 Изъ Вальдимагры, что въ туманахъ тонетъ,
Подниметъ Марсъ грозы кровавый паръ
И на поля Пичено вновь застонетъ

148 Бурь яростныхъ неистовый разгаръ
И весь туманъ съ полей разсѣетъ вскорѣ
И Бѣлымъ страшный нанесетъ ударъ.

151 Такъ говорю, чтобъ ты извѣдалъ горе!» —




Комментаріи.

[192] 1—15. В последней трети Января солнце вступает в созвездие Водолея, в котором оно и остается в первые две трети следующего месяца. И так время, о котором здесь говорится, есть половина Февраля, когда ночи, за исключением утренних и вечерних сумерок, длятся почти 12 часов. В эту пору солнце в Италии пригревает уже так сильно, что снег составляет большую редкость: потому-то так и удивился бедный пастух, глядя на нивы, побелевшие от утреннего инея; но удивление его быстро проходит, ибо с восхождением солнца исчезает иней. Эта прелестная картина из сельской жизни отлично выражает состояние души поэта. Привыкнув видеть Вергилия всегда невозмутимо-спокойным, Данте вдруг замечает смущение в его лице (Ада XXIII, 146), и, полагая, что оно происходит от невозможности взойти на страшный обвал горы, приходит в состояние того пастуха, который, ожидая с нетерпением возврата весны, вдруг видит побелевшие от инея, как от снега, нивы. Но смущение Вергилия не продолжительнее существования инея, и вскоре светлый лик его успокаивает тревогу Данта. Штрекфусс.

[193] 5 Сѣдому брату, т. е. снѣгу. Въ подлин.: sua sorella bianca: снѣгъ въ италіан. женскаго рода, какъ и иней (brina).

6. Въ подлин.: Ma poco dura alla sua penna tempra — слово въ слово: но мало длится раскепъ его пера.

9. Естественное движеніе человѣка въ отчаяніи. Портирелли.

18. Т. е. цѣлительнымъ бальзамомъ своего привѣтнаго взора.

21. У подошвы холма въ темномъ лѣсу (Ада I, 64).

[194] 31—33. Путь этотъ до того былъ труленъ, что не только лицемѣры, одѣтые въ свинцовыя рясы, не могли бы идти по немъ; но даже мы — Виргилій, легкая тѣнь, а я, имъ влекомый и поддерживаемый — едва могли по немъ двигаться.

37—40. Осьмой кругъ (Злые-Рвы) идетъ наклоненною плоскостію къ окраинѣ колодезя; потому внѣшняя ограда каждаго рва всегда ниже, нежели ограда внутренняя (Ада XVIII, 1 и прим.). Такое устройство Злыхъ-Рвовъ имѣетъ значеніе и нравственное: путь къ худшему всегда легче, нежели путь къ лучшему (Ада I, 26—30 и прим.). Копишъ.

51. «Quoniam spes impii tamquam lanugo est, quae a vento tollitur; et tamquam spuma gracilis, quae a procella dispergitur; et tamquam fumus, qui a vento diffusus est; et tamquam memoria hospitis unius diei praetereuntis.» Vulg. Sapient. Cap. V, 15.

[195] 55—57. Намекъ на будущее восхожденіе Данта отъ Люцифера (Ада XXXIV, 82) на вершииу горы чистилища (Чист. XXVII, 124).

61. Поеты восходятъ на утесъ, который, образуя мостъ, ведетъ черезъ седьмой ровъ и коего продолженіе разрушено надъ шестымъ рвомъ (Ада XXIII, 136).

[196] 82. «Въ седьмомъ рвѣ казнятся тати: одни изъ нихъ превращены въ змѣй, другіе еще носятъ человѣческій образъ; отъ взаимнаго столкновенія они подвергаются безконечно-разнообразнымъ превращеніямъ, переходятъ изъ однаго вида въ другой, сливаются въ необыкновенные образы, спутываютъ, ненавидятъ и губятъ одинъ другаго. Читая эту и слѣдующую пѣсни, съ одной стороны, изумляешься необыкновенной ясности, съ которою выражено одно изъ причудливѣйшихъ созданій воображенія; съ другой, при разсматриваніи болѣе внимательномъ, убеждаешься, что и эта картина, дивная и вмѣстѣ ужасная, не есть пустая игра фантази, но что, напротивъ того, изображаетъ съ поразительною вѣрностію природу здѣсь наказуемаго порока и людей, ему преданныхъ. Кому не извѣстно, какое сильное вліяніе имѣютъ одинъ на другаго воры, дѣйствующіе за одно шайками? какъ ловко передаютъ они другъ другу свой языкъ, свои пріемы и хитрости, перемѣняютъ свои роли и, такъ сказать, превращаются одинъ въ другаго? какъ въ самыхъ тесныхъ взаимныхъ связяхъ, необходимыхъ для своего преступленія, презираютъ, ненавидятъ и даже, въ случаѣ нужды, выдаютъ, губятъ одинъ другаго? Хитрые змѣиныя извилины пути, на которомъ дѣйствуютъ тати, ихъ внезапное исчезаніе и потомъ столько же неожиданное появленіе, ихъ безпрестанный страхъ быть открытыми — однимъ словомъ, все, чѣмъ отличается это ремесло постыдное, представлено съ неподражаемымъ искусствомъ въ этой и въ особенности въ слѣдующей пѣсняхъ. Не менѣе глубокій смыслъ имѣетъ и то, что осужденные въ этомъ рвѣ взаимно служатъ орудіемъ своей собственной казни.» Штрекфуссъ.

86—87. Исчисленные здѣсь породы змѣй заимствованы у Лукана и большею частію принадлежатъ баснословію: хелидры — водяныя змѣи; кенкры (cenchris) — испещренныя змѣи; ясулы — змѣи, бросающяся на добычу въ видѣ стрѣлъ или дротиковъ; амфисбены (отъ άμφί и βαίνω) — змѣи одинаково-толстыя къ головѣ и хвосту, почему и думали въ древности, что онѣ могутъ ползать и впередъ и назадъ. Въ подлинникѣ упомянуты еще фареи: вѣроятно, такъ-наз. очковыя змѣи, пріучаемыя нынешними Индусами къ пляскѣ.

89—90. Здѣсь приведены три пустыни, окружающія Египетъ: Ливійская

[197] налѣво отъ Нила; Аравійская за Чернымъ моремъ (гдѣ, по словамъ Геродота, водились летучія змѣи) и къ югу Эѳіопская. Филалетесъ.

93. Геліотропъ, камень изъ породы ясписовъ, темно-зеленаго цвѣта, имѣвшій согласно съ вѣрованіемъ простаго народа въ средніе вѣка, свойство делать обладателя имъ невидимымъ. Тати не надѣются уже найти какаго нибудь потаеннаго мѣста, или другаго средства, чтобы скрыться отъ змѣй.

100. Буквы самыя легкія для написанія.

106—111. Подражаніе Овидію, Metam. XV, 393—400.

[198]

Non fruge, neque herbis,
Sed turis lacrimis, et succo vivit amomi.
Haec ubi quinque suae complevit saecula vitae,
Ilicis in ramis, tremulaeve cacumine palmae,
Unguibus et pundo nidum sibi construit ore.
Quo simul ac casias, et nardi lenis aristas,
Quassaque cum fulva substravit cinnama murrha;
Se super inponit, finitque in odoribus aevum.

109—111. Нардъ (andropagon nardus) — ароматное растеніе; аммомъ — эѳіопскій тминъ; мирра — смолистый сокъ душистаго дерева.

112—115. Сравненіе съ больнымъ, страждущимъ падучею болѣзнію, которую въ древности и въ средніе вѣка приписывали силѣ демона.

118. Мы неоднократно говорили, что у Данта всѣ грѣшники, согрѣшившіе непосредственно передъ Богомъ, наказуются проявленіемъ Его божественнаго свѣта. Мысли этихъ грѣшниковъ невольно обращаются кь Богу, и вмѣстѣ съ тѣмъ мучатъ, или внезапно уничтожаютъ ихъ. Послѣднее мы видимъ на этомъ святотатцѣ. Онъ похитилъ принадлежащее Богу; потому мысль о Богѣ отнимаетъ у него послѣднюю его собственность — его образъ. Мысль о Богѣ мгновенно уничтожила его въ собственномъ сознаніи: онъ сгараетъ и разсыпается пепломъ; но пепелъ опять собирается (ст. 105), грѣшникъ опять получаетъ прежній образъ, какъ Фениксъ, и получаетъ для того, чтобы снова богохульствовать (Ада XXV, 1—3). Копишъ.

119—120. Опять обращеніе къ правосудію Божественному, какъ при всѣхъ проявленіяхъ пламени въ аду (Ада XIX, 10 и примѣч.).

124—126. Ваннн Фуччи де' Ладзери, побочный сынъ Фуччіо Ладзери изъ Пистойи (почему Данте и нязываетъ его муломъ), одинъ изъ самыхъ свирѣпыхъ приверженцевъ партіи Черныхъ (о происхожденіи партій Черных и [199] Бѣлыхъ см. Ада VI, 64, прмѣч.). Согласившись съ двумя молодыми людьми, онъ вызвался убить Фоккаччіа Канчеліери изъ бѣлой линіи; но какъ этотъ скрылся, то они умертвили рыцаря Бертино, за что Фоккаччіа съ своей партіей и племянникомъ Бертино умертвиль Детто изъ черныхъ Канчеліери. Тогда начальство Пистойи, желая положить конецъ этому душегубству, изгнало изъ города обѣ партіи, кромѣ Бертакки, отца Фоккаччіи; но Фреди, одинъ изъ Черныхъ, успѣлъ пробраться въ городъ и закололъ Бертакку, послѣ чего изгнанникамъ дозволено было возвратиться. Началась явная борьба между партіями; при малѣйшемъ поводѣ происходили кровавыя драки; каждое убійство влекло за собою рядъ новыхъ. Такъ, по случаю одно такой стычки, Ванни Фуччи ограбилъ домъ Царино де' Ладзери, перешедшаго къ партіи Бѣлыхъ, и завладѣлъ его боевою лошадью. Въ другой разъ солдаты подесты города хотѣли разогнать толпу вооруженныхъ людей, собравшихся въ домѣ Ладзери: узнавъ объ этомъ, Ванни Фуччи ворвался въ толпу, разогналъ солдатъ и при этомъ убилъ однаго изъ лучшихъ рыцарей подесты, который, видя невозможность обуздать неистовство партій, принужденъ былъ послѣ этого событія сложить съ себя достоинство градоначальника. Мы нарочно привели всѣ эти подробности, чтобы, съ одной стороны, показать, какими страшными смутами волновались въ то время города Италіи; а съ другой, чтобы оправдать передъ читателемъ Данта, присудившаго такую лютую казнь человѣку, причинившему столько бѣдствій Тосканѣ. Филалетесъ.

127—129. Данте, зная Ванни Фуччи какъ человѣка кровожаднаго и грабителя, удивляется, почему онъ помѣщенъ между татями, а не въ седьмомъ кругу между насилователями ближнихъ — разбойниками (Ада XII).

133—135. Онъ стыдится не своихъ убйствъ, но того, что уличенъ въ унизительной кражѣ.

137—139. Вотъ разсказъ древнихъ комментаторовъ объ этомъ событіи: [200] однажды, во время карнавала, послѣ шумной пирушки въ домѣ честнаго нотаріуса Ванни делла Моны или Новы, Ванни Фуччи, сговорившись съ двумя товарищами, пробрался въ ризницу собора Св. Іакова, похитилъ оттуда знаменитую церковную утварь и спряталъ ее въ домѣ Ванни делла Моны. Подеста города, узнавъ о покражѣ, велѣлъ схватить многихъ молодыхъ людей, имѣвшихъ худую репутацію, хотя и невинныхъ въ этомъ дѣлѣ, и для полученія сознанія подвергнулъ ихъ столь страшной пыткѣ, что одинъ изъ истязуемыхъ, Рампоно Форезе, умеръ среди истезанія. Между тѣмъ Ванни Фуччи, удалившійся въ это время изъ города, извѣстилъ письмомъ, гдѣ скрывается утварь. Ванни делла Мону схватили и безъ дальнѣйшаго суда повѣсили. Бенвенуто да Имола.

142—151. Считаемъ нужнымь привести здѣсь краткій перечень событій, на которыя намекаетъ Данте. Когда смуты въ Пистойѣ достигли высшей степени (см. выше), одна партія, называвшаяся умѣренною (posati) и болѣе склонная къ Бѣлымъ, принудила старшинъ пистойскихъ передать управленіе городомъ Флоренціи, гдѣ въ то время перевѣсъ былъ на сторонѣ Бѣлыхъ. Присланные Флорентинцами подеста и capitano дѣйствовали сначала въ духѣ умѣренныхъ; но вскорѣ передали всѣ мѣста въ городѣ Бѣлымъ и наконецъ, въ 1301, поставили Андрея Герардини въ подесты Пистойи съ условіемь выгнать окончательно всѣхъ Черныхъ, что и успѣлъ онъ вскорѣ исполнить при содѣйствіи народа. И такъ въ это время «Пистоія разогнала всѣхъ Черныхъ» (ст. 143). Между тѣмъ въ самой Флоренціи произошелъ переворотъ въ пользу Черныхъ (Ада VI, 64, примѣч.), на что намекаетъ слѣд. стихъ. Однакожъ Пистаія все еще оставалась во власти Бѣлыхъ; но вскорѣ принуждена была начать войну съ Флорентинцами, которые, соединившись съ Луккійцами, начали отнимать у нее крѣпости одну за другою. Особенно долго защищался замокъ Серравалле противъ соединенныхъ войскъ луккскихъ и флорентинскихъ подъ предводительствомъ маркиза Мороелло Малеспины. Наконецъ, въ 1303, осаждена была и самая Пистоія; Луккйцами предводительствовалъ опять маркизъ Малеспина. Послѣ долгой обороны, голодъ наконецъ заставилъ Пистойцевъ сдаться съ условіемъ, чтобъ Бѣлымъ были оставлены два замка въ горахъ (въ такъ-наз. Montagna). Вслѣдъ за тѣмъ были изгнаны всѣ Бѣлые какъ изъ Пистойи, такъ и Флоренціи; домы ихъ разрушены, а имущество конфисковано. Филалетесъ.

[201] 145—146. Данте сравниваетъ маркиза Малеспину, коего владѣнія находились въ Вальдимагрѣ, съ паромъ, скопившимся въ этой долинѣ въ грозовыя тучи, разразившіяся наконецъ бурею въ полѣ Пичено около Фачеккіо, гдѣ Бѣлые окончательно были разбиты, и это пораженіе было причиною изгнанія этой партіи изъ Флоренціи (Villani, lib. VIII, cap. 44). Можетъ быть, подъ кровавымъ паромъ Данте разумѣетъ Черныхъ. Замѣчательно также, что Виллани упоминаетъ о кометѣ, явившейся въ 1301 и сопровождавшейся чернымъ дымомъ, что принимали за дурное предзнаменованіе, тѣмъ болѣе, что она явилась въ томъ мѣсяцѣ, когда Марсъ и Сатурнъ сходились въ созвѣздіи Льва. Не на это ли явленіе природы намекаетъ Данте? Филалетесъ.