Взаимная помощь как фактор эволюции (Кропоткин 1907)/4/ДО

Взаимная помощь, какъ факторъ эволюціи — Глава IV
авторъ Пётръ Алексеевичъ Кропоткинъ (1842—1921), пер. В. Батуринскій (1850—1930)

Оригинал: англ. Mutual Aid: Factor of Evolution. — См. Оглавленіе. Перевод опубл.: 1907. Источникъ: Сканы, размещённые на Викискладе

ГЛАВА IV.

Взаимная помощь среди варваровъ.

Великія переселенія.—Возникшая необходимость новой организаціи.—Деревенская община.—Общинная работа.—Судебная процедура.—Междуродовое право.—Поясненія, заимствованныя изъ теперешней жизни.—Буряты.—Кабилы.—Кавказскіе горцы.—Африканскія племена.

 

Изучая первобытныхъ людей, нельзя не удивляться развитію общительности, которую человѣчество проявляло съ самыхъ первыхъ шаговъ своей жизни. Слѣды человѣческихъ обществъ были найдены въ остаткахъ каменнаго вѣка, какъ позднѣйшаго, такъ и древнѣйшаго; а когда мы начинаемъ изучать современныхъ дикарей, образъ жизни которыхъ не отличается отъ образа жизни человѣка въ позднѣйшемъ каменномъ вѣкѣ (неолитическомъ періодѣ), мы находимъ, что эти дикари связаны между собой чрезвычайно древнею родовою организаціею, которая даетъ имъ возможность комбинировать свои слабыя индивидуальныя силы, наслаждаться жизнью сообща и подвигаться впередъ въ своемъ развили. Человѣкъ, такимъ образомъ, не представляетъ исключенія въ природѣ. Онъ также подчиненъ великому началу взаимной помощи, которая обезпечиваетъ наилучшіе шансы выживанія только тѣмъ, кто оказываетъ другъ другу наибольшую поддержку въ борьбѣ за существованіе. Таковы были заключенія, къ которымъ мы пришли въ предыдущихъ главахъ.

Какъ только, однако, мы переходимъ къ высшей стадіи цивилизаціи и обращаемся къ исторіи, которая уже можетъ разсказать намъ кое-что объ этой стадіи, мы бываемъ поражены той борьбой и тѣми столкновеніями, которыя раскрываетъ намъ исторія. Старыя узы, повидимому, совершенно порваны. Племена воюютъ съ племенами, одни роды съ другими, индивидуумы съ индивидуумами; и изъ этой хаотической борьбы враждебныхъ силъ человѣчество выходитъ раздѣленнымъ на касты, порабощенное деспотами, распавшееся на отдѣльныя государства, которыя всегда готовы вступить въ войну одно противъ другого. И вотъ, перелистывая такую исторію человѣчества, философъ-пессимистъ съ торжествомъ приходитъ къ заключенію, что война и угнетеніе являются истинной сущностью человѣческой природы; что войнолюбивые и хищническіе инстинкты человѣка могутъ быть, въ извѣстныхъ предѣлахъ, обузданы только какою-нибудь могучею властью, которая путемъ силы водворила бы миръ и такимъ образомъ дала бы возможность немногимъ благороднымъ людямъ, подготовлять лучшую жизнь для человѣчества въ грядущія времена.

А, между тѣмъ, стоитъ только подвергнуть повседневную жизнь человѣка въ теченіе историческаго періода разсмотрѣнію болѣе тщательному, какъ это и было сдѣлано за послѣднее время многими серьезными изслѣдователями человѣческихъ учрежденій, и жизнь эта немедленно получаетъ совершенно иную окраску. Оставляя въ сторонѣ предвзятыя идеи большинства историковъ и ихъ видимое пристрастіе къ драматическимъ сторонамъ исторіи, мы видимъ, что самые документы, которыми они обыкновенно пользуются, по существу таковы, что въ нихъ преувеличивается та часть человѣческой жизни, которая отдавалась на борьбу, и совершенно не дается должной оцѣнки мирной работѣ человѣчества. Ясные и солнечные дни теряются изъ виду, ради описанія бурь и шкваловъ. Даже въ наше время, громоздкія лѣтописи, которыя мы припасаемъ для будущаго историка въ нашей прессѣ, нашихъ судахъ, нашихъ правительственныхъ учрежденіяхъ и даже въ нашихъ беллетристическихъ произведеніяхъ и поэзіи, страдаютъ той же односторонностью. Они передадутъ потомству самыя подробныя описанія каждой войны, каждаго сраженія и схватки, каждаго спора и акта насилія, они сохранятъ эпизоды всякаго рода индивидуальныхъ страданій; но въ нихъ едва-ли сохранятся какіе-либо слѣды безчисленныхъ актовъ взаимной поддержки и самопожертвованія, которые каждый изъ насъ знаетъ изъ личнаго опыта; въ нихъ почти не обращается вниманія на то, что составляетъ истинную сущность нашей повседневной жизни—наши общественные инстинкты и нравы. Неудивительно, поэтому, если лѣтописи прошлыхъ временъ оказались такими несовершенными. Лѣтописцы древности неизмѣнно заносили въ свои сказанія всѣ мелкія войны и всякаго рода бѣдствія, постигавшія ихъ современниковъ; но они не обращали никакого вниманія на жизнь народныхъ массъ, хотя именно массы занимались больше всего мирнымъ трудомъ, въ то время какъ немногіе предавались возбужденіямъ борьбы. Эпическія поэмы, надписи на памятникахъ, мирные договоры,—словомъ, почти всѣ историческіе документы носятъ тотъ же характеръ: они имѣютъ дѣло съ нарушеніями мира, а не съ самимъ миромъ. Вслѣдствіе этого, даже тѣ историки, которые приступали къ изученію прошлаго съ наилучшими намѣреніями, безсознательно рисовали изуродованное изображеніе того времени, которое они стремились изобразить; и для того, чтобы возстановить дѣйствительное отношеніе между борьбой и единеніемъ, мы обязаны теперь заняться детальнымъ анализомъ мелкихъ фактовъ и блѣдныхъ указаній, случайно сохранившихся въ памятникахъ прошлаго; объяснить ихъ съ помощью сравнительной этнологіи; и, послѣ того какъ мы столько наслышались о томъ, что раздѣляло людей—возсоздать камень за камнемъ тѣ общественный учрежденія, которыя объединяли ихъ.

Вѣроятно, уже недалеко то время, когда всю исторію человѣчества придется написать сызнова, въ новомъ направленіи, принимая въ разсчетъ оба сейчасъ указанныя теченія человѣческой жизни и оцѣнивая роль, которую каждое изъ нихъ сыграло въ эволюціи. Но, пока такой трудъ будетъ совершонъ, мы можемъ уже воспользоваться громадною подготовительною работою, выполненною въ послѣдніе годы и дающею уже возможность возстановить, хотя въ общихъ чертахъ, это второе теченіе, долго остававшееся въ пренебреженіи. Изъ тѣхъ періодовъ исторіи, которые изучены лучше другихъ, мы можемъ уже набросать нѣсколько картинъ жизни народныхъ массъ, съ цѣлью—показать, какую роль, въ теченіе этихъ періодовъ, играла взаимная помощь. При этомъ, краткости ради, мы не обязаны непремѣнно начинать съ египетской, или даже греческой и римской исторіи, потому что въ дѣйствительности эволюція человѣчества не имѣла характера неразрывной цѣпи событій. Нѣсколько разъ случалось такъ, что цивилизація обрывалась въ данной мѣстности, у данной расы, и начиналась снова въ иномъ мѣстѣ, среди иныхъ расъ. Но каждое ея новое возникновеніе начиналось всегда съ того же родового быта, который мы видѣли сейчасъ у дикарей. Такъ что, если взять послѣднее возникновеніе нашей теперешней цивилизаціи,—съ того времени, когда она началась заново, въ первыхъ столѣтіяхъ нашей эры, среди тѣхъ народовъ, которыхъ римляне называли „варварами“,—мы будемъ имѣть полную гамму эволюціи, начиная съ родового быта и кончая учрежденіями нашего времени. Этимъ картинамъ и будутъ посвящены послѣдующія страницы.

 

Ученые еще не согласились между собою насчётъ тѣхъ причинъ, которыя около двухъ тысячъ лѣтъ тому назадъ двинули цѣлые народы изъ Азіи въ Европу и вызвали великія переселенія варваровъ, положившія конецъ Западно-Римской имперіи. Географу, однако, естественно представляется одна возможная причина, когда онъ созерцаетъ развалины нѣкогда густо-населенныхъ городовъ въ теперешнихъ пустыняхъ Средней Азіи, или же изслѣдуетъ старыя русла рѣкъ, нынѣ исчезнувшихъ, и остатки озеръ, нѣкогда громадныхъ, которыя нынѣ свелись чуть не до размѣровъ небольшихъ прудовъ. Причина эта—высыханіе: совсѣмъ недавнее высыханіе, продолжающееся и понынѣ, съ быстротой, которую мы раньше считали невозможнымъ допустить^[1]. Съ подобнымъ явленіемъ человѣкъ не могъ бороться. Когда обитатели сѣверо-западной Монголіи и восточнаго Туркестана увидѣли, что вода уходитъ отъ нихъ, имъ не оставалось другого выхода, какъ спуститься вдоль широкихъ долинъ, ведущихъ къ низменностямъ и тѣснить на западъ обитателей этихъ низменностей^[2]. Племя за племенемъ такимъ образомъ вытѣснялось въ Европу, вынуждая другія племена двигаться и передвигаться въ теченіе цѣлаго ряда столѣтій на западъ, или же обратно на востокъ, въ поискахъ за новыми, болѣе или менѣе постоянными мѣстами жительства. Расы смѣшивались съ расами во время этихъ переселеній, аборигены—съ пришельцами, арійцы—съ урало-алтайцами; и ничего не было бы удивительнаго, если бы общественныя учрежденія, которыя объединяли ихъ у себя на родинѣ, совершенно рухнули во время этого наслоенія различныхъ расъ другъ на друга, совершавшагося тогда въ Европѣ и Азіи. Но эти учрежденія не были разрушены: они только подверглись такому видоизмѣненію, какого требовали новыя условія жизни.

Общественная организація тевтонцевъ, кельтовъ, скандинавовъ, славянъ и другихъ народовъ, когда они впервые пришли въ соприкосновеніе съ римлянами, находилась въ переходномъ состояніи. Ихъ родовые союзы, основанные на дѣйствительной или же на предполагаемой общности происхожденія, прослужили для объединенія ихъ въ теченіе многихъ тысячелѣтій. Но подобные союзы отвѣчали своей цѣли только до тѣхъ поръ, пока въ предѣлахъ самого рода не появлялось отдѣльныхъ семействъ. Однако-же, въ силу указанныхъ выше причинъ, отдѣльныя патріархальныя семьи медленно, но неудержимо создавались среди родоваго быта, и ихъ появленіе, въ концѣ концовъ, очевидно, вело къ индивидуальному накопленію богатствъ и власти, къ ихъ наслѣдственной передачѣ въ семьѣ и къ разложенію рода. Частыя переселенія и сопровождавшія ихъ войны могли только ускорить распаденіе родовъ на отдѣльныя семьи, а разсѣиваніе племенъ во время переселеній и ихъ смѣшеніе съ чужеземцами представляли какъ разъ тѣ условія, которыми облегчалось распаденіе прежнихъ союзовъ, основанныхъ на узахъ родства. Варварамъ,—т. е. тѣмъ племенамъ, которыхъ римляне называли „варварами“, и которыхъ, слѣдуя классификаціи Моргана, я буду называть тѣмъ же именемъ, въ отличіе отъ первобытныхъ племенъ, или „дикарей“,—предстояло, такимъ образомъ, одно изъ двухъ: либо дать своимъ родамъ разбиться на слабо-связанныя между собою группы семействъ, изъ которыхъ наиболѣе богатыя семьи (въ особенности тѣ, у которыхъ богатство соединялось съ функціями жреца, или съ военной славой) захватили бы власть надъ остальными; или же—отыскать какую-нибудь новую форму общественнаго строя, основаннаго на какомъ-нибудь новомъ началѣ.

Многія племена были не въ силахъ сопротивляться раздробленію: они разсѣялись и были потеряны для исторіи. Но болѣе энергичныя племена не распались: они вышли изъ испытанія, выработавши новый общественный строй,—деревенскую общину,—которая и продолжала объединять ихъ въ теченіе слѣдующихъ пятнадцати или даже болѣе вѣковъ. У нихъ выработалось представленіе объ общей территоріи земли, пріобрѣтенной ими и защищаемой ихъ общими усиліями, и это представленіе заступило мѣсто угасавшаго уже представленія объ общемъ происхожденіи. Ихъ боги постепенно потеряли свой характеръ предковъ и получили новый—мѣстный, территоріальный характеръ. Они становились божествами или впослѣдствіи святыми данной мѣстности; „Земля“ отождествлялась съ ея обитателями. Вмѣсто прежнихъ союзовъ по крови выростали земельные союзы, и этотъ новый строй, очевидно, представлялъ много удобствъ при данныхъ условіяхъ. Онъ признавалъ независимость семьи и даже усиливалъ эту независимость, такъ какъ деревенская община отказывалась отъ всякихъ правъ на вмѣшательство въ то, что происходило внутри самой семьи; онъ давалъ также гораздо больше свободы личной иниціативѣ; онъ не былъ по существу враждебенъ союзамъ между людьми различнаго происхожденія, а между тѣмъ онъ поддерживалъ необходимую связь въ дѣйствіяхъ и въ мысляхъ общинниковъ; и, наконецъ, онъ былъ достаточно-силенъ, чтобы противостоять властолюбивымъ наклонностямъ меньшинства, слагавшагося изъ колдуновъ, жрецовъ и профессіональныхъ или прославившихся воиновъ. Вслѣдствіе этого этотъ новый строй сталъ первичной клѣточкой всей будущей общественной жизни, и у многихъ народовъ деревенская община сохранила этотъ характеръ вплоть до настоящаго времени.

Теперь уже извѣстно—и едва ли кѣмъ-либо оспаривается,—что деревенская община вовсе не была отличительной чертой славянъ или древнихъ германцевъ. Она была распространена въ Англіи, какъ въ саксонскій, такъ и въ нормандскій періоды, и удерживалась мѣстами вплоть до девятнадцатаго вѣка^[3]; она же являлась основой общественной организаціи древней Шотландіи, древней Ирландіи и древняго Уэльса. Во Франціи, общинное владѣніе и общинный передѣлъ пахотной земли деревенскимъ мірскимъ сходомъ держались, начиная съ первыхъ столѣтій нашей эры, до временъ Тюрго, нашедшаго мірскіе сходы „черезчуръ шумными“, а потому и начавшаго уничтоженіе ихъ. Въ Италіи, община пережила римское владычество и возродилась послѣ паденія римской имперіи. Она являлась общимъ правиломъ среди скандинавовъ, славянъ, финновъ (въ pittäyä, и, вѣроятно, въ kihlakunta) у куровъ и у ливовъ. Деревенская община въ Индіи—въ прошломъ и въ настоящему арійская и не арійская,—хорошо извѣстна, благодаря сдѣлавшимъ эпоху въ этой области трудамъ сэра Генри Мэна; а Эльфинстонъ описалъ ее у афганцевъ. Мы находимъ ее также въ монгольскомъ „улусѣ“, въ кабильскомъ thaddart’ѣ, въ яванской dessa, въ малайской kota или tofa и, подъ разнообразными наименованіями, въ Абиссиніи, въ Суданѣ, во внутренней Африкѣ, у туземныхъ племенъ обѣихъ Америкъ и у всѣхъ мелкихъ и крупныхъ племенъ на островахъ Тихаго океана. Однимъ словомъ, мы не знаемъ ни одной человѣческой расы, ни одного народа, которые не прошли бы въ извѣстномъ періодѣ черезъ деревенскую общину. Уже одинъ этотъ фактъ опровергаетъ теорію, въ силу которой деревенскую общину въ Европѣ старались представить порожденіемъ крѣпостного права. Она сложилась гораздо ранѣе крѣпостного права, и даже крѣпостная зависимость не смогла разбить ее. Она представляетъ универсальный фазисъ эволюціи человѣческаго рода, естественное перерожденіе родовой организаціи,—по крайней мѣрѣ у всѣхъ тѣхъ племенъ, которыя играли или до настоящаго времени играютъ какую-нибудь роль въ исторіи^[4].

Деревенская община представляла собою естественно-выросшее учрежденіе, а потому полнаго однообразія въ ея построеніи не могло быть. Вообще говоря, она являлась союзомъ семей, считавшихъ себя происходящими отъ одного общаго корня и владѣвшихъ сообща извѣстной территоріей. Но у нѣкоторыхъ племенъ, при извѣстныхъ обстоятельствахъ, семьи чрезвычайно разростались, прежде чѣмъ отъ нихъ почковались новыя семьи; въ такихъ случаяхъ, пять, шесть или семь поколѣній продолжали жить подъ одной кровлей или внутри одной загороди, владѣя сообща хозяйствомъ и скотомъ и собираясь для ѣды передъ общимъ очагомъ. Тогда слагалось то, что извѣстно въ этнологіи подъ именемъ „недѣленой семьи“ или „недѣленаго домохозяйства“, какія мы до сихъ поръ встрѣчаемъ по всему Китаю, въ Индіи, въ южно-славянской „Задругѣ“ и случайно находимъ въ Африкѣ, въ Америкѣ, Даніи, Сѣверной Россіи, въ Сибири („семейскіе“) и Западной Франціи^[5]. У другихъ племенъ, или же при другихъ обстоятельствахъ, которыя еще въ точности не опредѣлены, семьи не достигали такихъ большихъ размѣровъ; внуки, а иногда и сыновья, выходили изъ домохозяйства тотчасъ по вступленіи въ бракъ, и каждый изъ нихъ клалъ начало своей собственной ячейкѣ. Но какъ дѣленыя, такъ и не дѣленыя семьи, какъ тѣ, которыя селились вмѣстѣ, такъ и тѣ которыя селились врозь, по лѣсамъ, всѣ онѣ соединялись въ деревенскія общины; нѣсколько деревень соединялись въ роды, или племена, а нѣсколько родовъ объединялись въ конфедераціи. Таковъ былъ общественный строй, который развился среди такъ-называемыхъ „варваровъ“, когда они начали осѣдать на болѣе или менѣе постоянное жительство въ Европѣ.

 

Долгая эволюція потребовалась на то, чтобы родъ сталъ признавать отдѣльное существованіе въ немъ патріархальной семьи, живущей въ отдѣльной хижинѣ; но, даже послѣ такого признанія, родъ, все-таки, вообще говоря, еще не признавалъ личнаго наслѣдованія собственности. Тѣ немногія вещи, которыя могли принадлежать лично индивидууму, или уничтожались на его могилѣ, или погребались вмѣстѣ съ нимъ. Деревенская община, напротивъ того, вполнѣ признала частное накопленіе богатства въ предѣлахъ семьи и наслѣдственную его передачу. Но богатство понималось исключительно въ формѣ движимаго имущества, включая сюда скотъ, орудія и посуду, оружіе и жилой домъ, который, „подобно всѣмъ вещамъ, могущимъ быть уничтоженными огнемъ“, причислялся къ той же категоріи^[6]. Что же касается до частной поземельной собственности, то деревенская община не признавала и не могла признать ничего подобнаго и, говоря вообще, не признаетъ такого рода собственности и по настоящее время. Земля была общей собственностью всего рода или цѣлаго племени, и сама деревенская община владѣла своею частью родовой территоріи лишь до тѣхъ поръ, пока родъ или племя—точныхъ границъ здѣсь нельзя установить—не находилъ нужнымъ новаго распредѣленія деревенскихъ участковъ. Такъ какъ расчистка земли изъ-подъ лѣса и распашка цѣлины въ большинствѣ случаевъ производились цѣлыми общинами, или по крайней мѣрѣ объединеннымъ трудомъ нѣсколькихъ семей,—всегда съ разрѣшенія общины,—то вновь очищенные участки оставались за каждой семьей на четыре, на двѣнадцать, на двадцать лѣтъ, послѣ чего они уже разсматривались какъ части пахатной земли, принадлежащей всей общинѣ. Частная собственность или „вѣчное“ владѣніе землею были такъ же несовмѣстимы съ основными понятіями и религіозными представленіями деревенской общины, какъ ранѣе они были несовмѣстимы съ понятіями родового быта, такъ что потребовалось продолжительное вліяніе римскаго права и христіанской церкви,—которая вскорѣ восприняла законы языческаго Рима, чтобы освоить варваровъ съ возможностью частной земельной собственности^[7]. Но даже тогда, когда такая собственность или владѣніе на неопредѣленное время было признано, собственникъ отдѣльнаго участка оставался въ то же время совладѣльцемъ общинныхъ пустошей, лѣсовъ и пастбищъ. Мало того, мы постоянно видимъ, въ особенности въ исторіи Россіи, что когда нѣсколько семействъ, дѣйствуя совершенно порознь, завладѣвали какой-нибудь землей, принадлежавшей племенамъ, на которыхъ они смотрѣли какъ на чужаковъ, семьи захватчиковъ вскорѣ объединялись между собой и образовывали деревенскую общину, которая въ третьемъ или четвертомъ поколѣніи уже вѣрила въ общность своего происхожденія. Сибирь по сію пору полна такихъ примѣровъ.

Цѣлый рядъ учрежденій, отчасти унаслѣдованныхъ отъ родового періода, началъ теперь вырабатываться на этой основѣ общиннаго владѣнія землей, и продолжалъ вырабатываться за тѣ долгіе ряды столѣтій, которые потребовались, чтобы подчинить варваровъ власти государствъ, организованныхъ по римскому или византійскому образцу. Деревенская община была не только союзомъ для обезпеченія каждому справедливой доли въ пользованіи общинною землею; она была также союзомъ для общей обработки земли, для взаимной поддержки во всевозможныхъ формахъ, для защиты отъ насилія и для дальнѣйшаго развитія знаній, національныхъ узъ и нравственныхъ понятій; при чемъ каждое измѣненіе въ юридическихъ, военныхъ, образовательныхъ или экономическихъ правахъ общины рѣшалось всѣми—на мірскомъ сходѣ деревни, на родовомъ вѣчѣ, или на вѣчѣ конфедераціи. Община, будучи продолженіемъ рода, унаслѣдовала всѣ его функціи. Она представляла universitas, „міръ“ въ себѣ самой.

Охота сообща, рыбная ловля сообща, и общественная обработка насажденій фруктовыхъ деревьевъ были общимъ правиломъ при старыхъ родовыхъ порядкахъ. Общественная обработка полей стала такимъ же правиломъ въ деревенскихъ общинахъ варваровъ. Правда, что прямыхъ свидѣтельствъ въ этомъ направленіи мы имѣемъ очень мало, и что въ древней литературѣ мы находимъ всего нѣсколько фразъ у Діодора и у Юлія Цезаря, относящихся къ обитателямъ Липарскихъ острововъ, одному изъ кельто-иберійскйхъ племенъ, и къ свевамъ. Но за то нѣтъ недостатка въ фактахъ, доказывающихъ, что общинная обработка земли практиковалась у нѣкоторыхъ германскихъ племенъ, у франковъ и у древнихъ шотландцевъ, ирландцевъ и валлійцевъ (Welsh)^[8]. Что же касается до позднѣйшихъ пережитковъ общественной обработки, то они—просто безчисленны. Даже въ совершенно романизированной Франціи общинная пахота была обычнымъ явленіемъ всего какихъ-нибудь двадцать пять лѣтъ тому назадъ въ Морбиганѣ (Бретань)^[9]. Старинный Уэльскій cyvar, или сборный плугъ, мы находимъ, напр., на Кавказѣ, а общинная обработка земли, отведенной въ пользованіе сельскаго святилища, представляетъ обычное явленіе у кавказскихъ племенъ, наименѣе затронутыхъ цивилизаціей^[10]; подобные же факты постоянно встрѣчаются среди русскихъ крестьянъ. Кромѣ того, хорошо извѣстно, что многія племена Бразиліи, центральной Америки и Мексики обрабатывали свои поля сообща, и что тотъ же обычай широко распространенъ по сію пору среди малайцевъ, въ Новой Каледоніи, у нѣкоторыхъ негритянскихъ племенъ и т. д.^[11]. Короче говоря, общинная обработка земли представляетъ такое обычное явленіе у многихъ арійскихъ, урало-алтайскихъ, монгольскихъ, негритянскихъ, краснокожихъ индѣйскихъ, малайскихъ и меланезійскихъ племенъ, что мы должны смотрѣть на нее, какъ на всеобщую—хотя и не единственно возможную—форму первобытнаго земледѣлія^[12].

Нужно помнить, однако, что общинная обработка земли еще не влечетъ за собою необходимо общиннаго потребленія. Уже въ родовомъ бытѣ мы часто видимъ, что, когда лодки, нагруженныя фруктами или рыбой, возвращаются въ деревню, то привезенная въ нихъ пища раздѣляется между отдѣльными хижинами и „длинными домами“ (въ которыхъ помѣщаются или нѣсколько семействъ, или молодежь), при чемъ пища приготовляется отдѣльно у каждаго отдѣльнаго очага. Обычай садиться за трапезу въ болѣе узкомъ кругу родственниковъ или сотоварищей, такимъ образомъ, проявляется уже въ раннемъ періодѣ родовой жизни. Въ деревенской общинѣ онъ становится правиломъ. Даже пищевые продукты, вырощенные сообща, обыкновенно дѣлились между домохозяевами, послѣ того, какъ часть ихъ была отложена въ запасъ для общиннаго пользованія. Впрочемъ, традиція общественныхъ пировъ благочестиво сохранялась. При всякомъ удобномъ случаѣ, какъ напр., въ дни, посвященные поминовенію предковъ, во время религіозныхъ празднествъ, при началѣ и по окончаніи полевыхъ работъ, а также по поводу такихъ событій, какъ рожденіе дѣтей, свадьбы и похороны, община собиралась на общественный пиръ. Даже въ настоящее время, въ Англіи, мы находимъ пережитокъ этого обычая, хорошо извѣстный подъ именемъ „послѣ жатвенной вечери“ (harvest supper): онъ удержался дальше всѣхъ такихъ обычаевъ.

Даже долгое время послѣ того, какъ поля перестали обрабатываться сообща, всѣю общиной, мы видимъ, что нѣкоторыя земледѣльческія работы продолжаютъ выполняться міромъ. Нѣкоторая часть общинной земли до сихъ поръ во многихъ мѣстахъ обрабатывается сообща, въ цѣляхъ помощи неимущимъ, а также для образованія общинныхъ запасовъ, или же для употребленія продуктовъ подобнаго труда во время религіозныхъ празднествъ. Ирригаціонные каналы и арыки роются и чинятся сообща. Общинные луга косятся міромъ; и одно изъ самыхъ вдохновляющихъ зрѣлищъ представляетъ русская деревенская община во время такого покоса, когда мужчины соперничаютъ другъ съ другомъ въ широтѣ размаха косы и быстротѣ косьбы, а женщины ворошатъ скошенную траву и собираютъ ее въ копны; мы видимъ здѣсь, чѣмъ могъ бы быть, и чѣмъ долженъ былъ бы быть людской трудъ. Сѣно, въ такихъ случаяхъ, дѣлится между отдельными домохозяевами, и очевидно, что никто не имѣетъ права брать сѣно изъ стога у своего сосѣда, безъ разрѣшенія; но ограниченіе этого общаго правила, встрѣчаемое у осетинъ на Кавказѣ, очень поучительно: какъ только начнетъ куковать кукушка, возвѣщая о наступленіи весны, которая вскорѣ одѣнетъ всѣ луга травой, каждый получаетъ право брать изъ сосѣдскаго стога, сколько ему нужно сѣна для прокормленія своего скота^[13]. Такимъ образомъ, снова утверждаются древнія общинныя права, какъ бы для того, чтобы доказать, насколько неограниченный индивидуализмъ противорѣчитъ человѣческой природѣ.

Когда европеецъ-путешественникъ высаживается на какомъ-нибудь островкѣ Тихаго океана и, увидавъ вдали группу пальмовыхъ деревьевъ, направляется къ ней, его обыкновенно поражаетъ открытіе, что маленькія деревушки туземцевъ соединены между собой дорогами, которыя вымощены крупными камнями и вполнѣ удобны для босоногихъ туземцевъ,—во многихъ отношеніяхъ онѣ напоминаютъ „старыя дороги“ въ Швейцарскихъ горахъ. Подобныя дороги были проложены „варварами“ по всей Европѣ, и надо постранствовать по дикимъ, мало населеннымъ странамъ, лежащимъ вдали отъ главныхъ линій международныхъ сообщеній, чтобы понять размѣры той колоссальной работы, которую выполнили варварскія общины, чтобы побѣдить дикость необозримыхъ лѣсныхъ и болотистыхъ пространствъ, какія представляла изъ себя Европа около двухъ тысячъ лѣтъ тому назадъ. Отдѣльныя семьи, слабыя и безъ нужныхъ орудій, никогда не смогли бы побѣдить дикую тайгу. Лѣсъ и болота побѣдили бы ихъ. Однѣ только деревенскія общины, работая сообща, могли осилить эти дикіе лѣса, эти засасывающія трясины и безграничный степи. Грубыя дороги и гати, паромы и деревянные мосты, которые зимой снимались и строились снова послѣ весенняго половодья, окопы и частоколы, которыми обносились деревни, земляныя крѣпостцы, небольшія башни и вышки, которыми бывала усыпана территорія—все это было дѣломъ рукъ деревенскихъ общинъ. А когда община разросталась, начинался процессъ ея почкованія. На нѣкоторомъ разстояніи отъ первой выростала новая община, и такимъ образомъ шагъ за шагомъ лѣса и степи подпадали подъ власть человѣка. Весь процессъ созиданія европейскихъ націй былъ въ сущности плодомъ такого почкованія деревенскихъ общинъ. Даже въ настоящее время, русскіе крестьяне, если только они не совсѣмъ задавлены нуждой, переселяются общинами, міромъ поднимаютъ цѣлину и міромъ же сообща роютъ себѣ землянки, а потомъ строятъ дома, когда селятся въ бассейнѣ Амура или же въ Канадѣ. Даже англичане, въ началѣ колонизаціи Америки, возвращались къ старой системѣ: они селились и жили общинами^[14].

Деревенская община была главнымъ оружіемъ варваровъ въ ихъ тяжелой борьбѣ съ враждебной природой. Она также являлась связью, которую варвары противоставляли угнетенію со стороны наиболѣе ловкихъ и сильныхъ, стремившихся усилить свою власть въ тѣ тревожныя времена. Воображаемый „варваръ“ — человѣкъ, сражающійся и убивающій людей изъ-за пустяковъ — такъ же мало существовалъ въ дѣйствительности, какъ и „кровожадный“ дикарь нашихъ книжниковъ. Дѣйствительный варваръ, напротивъ того, въ своей жизни подчинялся цѣлому сложному ряду учрежденій, проникнутыхъ внимательнымъ отношеніемъ къ тому, что можетъ быть полезнымъ или же пагубнымъ для его племени или конфедераціи, при чемъ установленія этого рода благоговѣйно передавались изъ поколѣнія въ поколѣніе въ стихахъ и пѣсняхъ, въ пословицахъ и трехъ-стишіяхъ (тріадахъ), въ изрѣченіяхъ и наставленіяхъ. Чѣмъ болѣе мы изучаемъ этотъ періодъ, тѣмъ болѣе убѣждаемся мы въ тѣснотѣ узъ, связывавшихъ людей въ ихъ общинахъ. Всякая ссора, возникавшая между двумя односельчанами, разсматривалась, какъ дѣло, касающееся всей общины — даже оскорбительныя слова, которыя вырвались во время ссоры, разсматривались, какъ оскорбленіе общины и ея предковъ. Подобныя оскорбленія надо было окупить извиненіями и легкою пенею въ пользу обиженнаго и въ пользу общины^[15]. Если же ссора заканчивалась дракой и ранами, то человѣкъ, присутствовавшій при этомъ и не вмѣшавшійся для прекращенія ссоры, разсматривался, какъ если бы онъ самъ нанесъ причиненныя раны^[16].

Юридическая процедура была проникнута тѣмъ же духомъ. Каждый споръ, прежде всего, отдавался на разсмотрѣніе посредниковъ, или третейскихъ судей, и въ большинствѣ случаевъ разрѣшался ими, такъ какъ третейскій судъ игралъ чрезвычайно важную роль въ варварскомъ обществѣ. Но если дѣло было слишкомъ серьезно и не могло быть разрѣшено посредниками, оно отдавалось на обсужденіе мірского схода, который былъ обязанъ „найти приговоръ“, и произносилъ его всегда въ условной формѣ: т. е. „обидчикъ долженъ выплатить такое то возмездіе обиженному, если обида будетъ доказана,“ обида-же доказывалась, или отрицалась, шестью или двѣнадцатью лицами, которые подтверждали или отрицали фактъ обиды подъ присягою; къ Божьему суду прибѣгали только въ томъ случаѣ, если оказывалось противорѣчіе между двумя составами со-присягателей обѣихъ тяжущихся сторонъ. Подобная процедура, остававшаяся въ силѣ болѣе чѣмъ двѣ тысячи лѣтъ, достаточно говоритъ сама за себя; она показываетъ, насколько тѣсны были узы, связывавшія между собой всѣхъ членовъ общины. При томъ, нужно помнить, что, кромѣ своего нравственнаго авторитета, мірской сходъ не имѣлъ никакой другой силы, чтобы привести свой приговоръ въ исполненіе. Единственной возможной угрозой непокорному было бы объявленіе его изгоемъ, находящимся внѣ закона; но даже и эта угроза была обоюдо-острымъ оружіемъ. Человѣкъ, недовольный рѣшеніемъ мірского схода, могъ заявить, что онъ выходитъ изъ своего рода и присоединяется къ другому роду, — а это была ужасная угроза, такъ какъ, по общему убѣжденію, она непремѣнно навлекала всевозможныя несчастія на родъ, который могъ совершить несправедливость по отношенію къ одному изъ своихъ сочленовъ^[17]. Сопротивленіе справедливому рѣшенію, основанному на обычномъ правѣ, было просто „невообразимо“, по очень удачному выраженію Генри Мэна, такъ какъ „законъ, нравственность и фактъ представляли въ тѣ времена нѣчто нераздѣльное“^[18]. Нравственный авторитетъ общины былъ настолько великъ, что даже въ гораздо болѣе позднюю пору, когда деревенскія общины подпали уже въ подчиненіе феодальнымъ владѣльцамъ, онѣ тѣмъ не менѣе удерживали за собой юридическую власть; онѣ только предоставляли владѣльцу, или его представителю, „находить“ вышеупомянутые условные приговоры, въ согласіи съ обычнымъ правомъ, которое онъ клялся сохранять въ чистотѣ, при чемъ ему предоставлялось взимать въ свою пользу ту пеню (fred), которая прежде взыскивалась въ пользу общины^[19]. Но въ теченіе долгаго времени самъ феодальный владѣлецъ, если онъ являлся совладѣльцемъ общинныхъ пустошей и выгоновъ, подчинялся въ общинныхъ дѣлахъ рѣшеніямъ общины. Принадлежалъ ли онъ къ дворянству или къ духовенству, онъ обязанъ былъ подчиняться рѣшенію мірского схода —„Wer daselbst Wasser und Weid genusst, muss gehorsams ein“ — „кто пользуется здѣсь правомъ на воду и пастбища, тотъ долженъ повиноваться“, — говоритъ одно старинное изрѣченіе. Даже когда крестьяне стали рабами феодальныхъ владѣльцевъ, — послѣдніе обязаны были являться на мірской сходъ, если сходъ вызывалъ ихъ^[20].

Въ своихъ представленіяхъ о правосудіи варвары очевидно недалеко ушли отъ дикарей. Они также считали, что всякое убійство должно повлечь за собой смерть убійцы; что нанесеніе раны должно быть наказано нанесеніемъ точь-въ-точь такой же раны, и что обиженная семья обязана сама исполнить приговоръ, произнесенный въ силу обычнаго права, т. е. убить убійцу, или одного изъ его сородичей, или же нанести извѣстнаго рода рану обидчику, или одному изъ его ближнихъ. Это было для нихъ священной обязанностью, долгомъ по отношенію къ предкамъ, который долженъ быть выполненъ вполнѣ открыто, а никоимъ образомъ втайнѣ и получить возможно широкую огласку. Поэтому, самыя вдохновенныя мѣста сагъ и всѣхъ вообще произведеній эпической поэзіи посвящены прославленію того, что тогда считалось правосудіемъ, т. е. родовой мести. Сами боги присоединялись въ такихъ случаяхъ къ смертнымъ и помогали имъ.

Впрочемъ, преобладающей чертой правосудія варваровъ является уже, съ одной стороны, стремленіе ограничить количество лицъ, которыя могутъ быть вовлечены въ войну двухъ родовъ изъ-за кровавой мести, а съ другой стороны, — стремленіе устранить звѣрскую идею о необходимости отплачивать кровью за кровь и ранами за раны, и желаніе установить систему вознагражденій обиженному за обиды. Своды „варварскихъ“ законовъ, которые представляли собранія постановленій обычнаго права, записанныхъ для руководства судей — „сначала допускали, затѣмъ поощряли и, наконецъ, требовали“ замѣны кровавой мести вознагражденіемъ, какъ это замѣтилъ Кенигсвартеръ^[21]. Но представлять эту систему судебнаго возмездія за обиды, какъ систему штрафовъ, которые давали, будто бы, богатому человѣку carte blanche, т. е. полное право поступать, какъ ему вздумается, — доказываетъ совершенное непониманіе этого учрежденія. Вира, т. e. Wergeld, выплачивавшаяся обиженному, совершенно отлична отъ небольшого штрафа, или fred^[22], выплачивавшаяся общинѣ или ея представителю; и вира обыкновенно назначалась такая высокая за всякаго рода насиліе, что, конечно, она не могла являться поощреніемъ для подобнаго рода проступковъ. Въ случаѣ убійства, вира обыкновенно превышала все возможное имущество убійцы. „Восемнадцать разъ восемнадцать коровъ“ — таково вознагражденіе у осетинъ, не умѣющихъ считать свыше восемнадцати; у африканскихъ племенъ вира за убійство достигаетъ 800 коровъ, или 100 верблюдовъ съ ихъ приплодомъ, и только у болѣе бѣдныхъ племенъ она спускается до 416 овецъ^[23]. Вообще, въ громадномъ большинствѣ случаевъ, виру за убійство невозможно было уплатить, такъ что убійцѣ оставалось одно: убѣдить, своимъ раскаяніемъ, обиженную семью, чтобы она усыновила его. Даже теперь, на Кавказѣ, когда родовая война изъ-за кровавой мести заканчивается мировою, обидчикъ прикасается губами къ груди старшей женщины въ родѣ, и становится такимъ образомъ „молочнымъ братомъ“ всѣхъ мужчинъ обиженной семьи^[24]. У нѣкоторыхъ африканскихъ племенъ убійца долженъ отдать свою дочь, или сестру, въ замужество одному изъ членовъ семьи убитаго; у другихъ племенъ онъ обязанъ жениться на вдовѣ убитаго; и во всѣхъ такихъ случаяхъ онъ становится, послѣ этого, членомъ семьи, мнѣніе котораго выслушивается во всѣхъ важныхъ семейныхъ дѣлахъ^[25].

Кромѣ того, варвары не только не относились съ пренебреженіемъ къ человѣческой жизни, но они вовсе не знали тѣхъ ужасающихъ наказаній, которыя были введены позднѣе свѣтскимъ и духовнымъ законодательствомъ подъ римскимъ и византійскимъ вліяніями.

Если право саксовъ назначало смертную казнь довольно легко, даже за поджогъ и вооруженный грабежъ, то другіе варварскіе кодексы прибѣгали къ ней только въ случаяхъ предательства по отношенію къ своему роду и святотатства по отношенію къ общиннымъ богамъ, видя въ смертной казни единственное средство умилостивить боговъ.

Все это, очевидно, очень далеко отъ предполагаемой „нравственной распущенности“ варваровъ. Напротивъ того, мы не можемъ не любоваться глубоко-нравственными началами, которыя были выработаны древними деревенскими общинами и которыя нашли себѣ выраженіе въ уэльскихъ трехстишіяхъ, въ легендахъ о королѣ Артурѣ, въ ирландскихъ комментаріяхъ (Брегонъ)^[26], въ старыхъ германскихъ легендахъ и т. д., а также до сихъ поръ выражаются въ поговоркахъ современныхъ варваровъ. Въ своемъ введеніи къ „The Story of Burnt Njal“ Джорджъ Дазентъ очень вѣрно охарактеризовалъ слѣдующимъ образомъ качества нормана, какъ они опредѣляются на основаніи сагъ:

„Открыто и мужественно дѣлать предстоящее ему дѣло, не страшась ни враговъ, ни недруговъ, ни судьбы… быть свободнымъ и отважнымъ во всѣхъ своихъ поступкахъ; быть ласковымъ и щедрымъ по отношенію къ друзьямъ и сородичамъ; быть суровымъ и грознымъ по отношенію къ врагамъ (т. е. къ тѣмъ, кто подпалъ подъ законъ кровавой мести), но даже и по отношенію къ нимъ выполнять всѣ должныя обязанности… Не нарушать перемирія, не быть передатчикомъ и клеветникомъ. Не говорить за глаза о человѣкѣ ничего такого, чего не посмѣлъ бы сказать въ его присутствіи. Не прогонять отъ своего порога человѣка, ищущаго пищи или крова, хотя бы онъ былъ даже твоимъ врагомъ“^[27].

Такими же, или даже еще болѣе возвышенными принципами проникнута вся уэльская эпическая поэзія и тріады. Поступать „съ кротостью и по принципамъ безпристрастія“, по отношенію къ людямъ, безъ различія будутъ ли они врагами и друзьями, и „исправлять причиненное зло“ — таковы высшія обязанности человѣка; „зло — смерть, добро — жизнь“, восклицаетъ поэтъ-законодатель^[28]. „Міръ былъ бы нелѣпымъ, если бы соглашенія, сдѣланныя на словахъ, не почитались“, — говоритъ законъ Брегона. А смиренный мордвинъ-шаманистъ, восхваливши подобныя же качества, прибавляетъ, въ своихъ принципахъ обычнаго права, что „между сосѣдями корова и подойникъ — общее достояніе“, что „корову надо доить для себя и для того, кто можетъ попросить молока“; что „тѣло ребенка краснѣетъ отъ удара, но лицо того, кто бьетъ ребенка — краснѣетъ отъ стыда“^[29], и т. д. Можно было бы наполнить много страницъ изложеніемъ подобныхъ же нравственныхъ началъ, которыя „варвары“ не только выражали, но которымъ они слѣдовали.

Здѣсь необходимо упомянуть еще одну заслугу древнихъ деревенскихъ общинъ. Это то, что онѣ постепенно расширяли кругъ лицъ, солидарно связанныхъ между собою. Въ періодъ, о которомъ мы говоримъ, не только роды федерировались въ племена, но и племена, въ свою очередь, даже хотя бы и различнаго происхожденія, объединялись въ конфедераціи. Нѣкоторые союзы были настолько тѣсны, что, напримѣръ, вандалы, оставшіеся на мѣстѣ, послѣ того, какъ часть ихъ конфедераціи ушла на Рейнъ, а оттуда перешла въ Испанію и Африку, въ теченіе сорока лѣтъ охраняли общинныя земли и покинутыя деревни своихъ союзниковъ; они не завладѣвали ими до тѣхъ поръ, пока не убѣдились, чрезъ особыхъ посланцевъ, что ихъ союзники не намѣрены болѣе возвратиться. У другихъ варваровъ мы встрѣчаемъ, что земля обрабатывалась одною частью племени, въ то время, какъ другая часть сражалась на границахъ ихъ общей территоріи или за ея предѣлами. Что же касается до лигъ между нѣсколькими племенами, то онѣ представляли самое обычное явленіе. Сикамбры объединились съ херусками и свевами; квады съ сарматами; сарматы съ аланами, карпами и гуннами. Позднѣе, мы видимъ также, какъ понятіе о націяхъ постепенно развивается въ Европѣ, гораздо раньше, чѣмъ что либо въ родѣ государства начало слагаться гдѣ бы то ни было въ той части материка, — которая была занята варварами. Эти націи — такъ какъ невозможно отказать въ имени націи Меровингской Франціи, или же Россіи одиннадцатаго и двѣнадцатаго вѣка, — эти націи были, однако, объединены между собою ничѣмъ инымъ, какъ единствомъ языка и молчаливымъ соглашеніемъ ихъ маленькихъ республикъ, избирать своихъ князей (военныхъ защитниковъ и судей) изъ одной только опредѣленной семьи.

Войны конечно были неизбѣжны; переселенія неизбѣжно влекутъ за собой войну, но уже Генри Мэнъ, въ своемъ замѣчательномъ трудѣ о племенномъ происхожденіи международная права, вполнѣ доказалъ, что „человѣкъ никогда не былъ ни такъ свирѣпъ, ни такъ глупъ, чтобы подчиняться такому злу, какъ война, не употребивши нѣкоторыхъ усилій, чтобы предотвратить его“. Онъ показалъ также, какъ велико было „число древнихъ учрежденій, обличавшихъ намѣреніе предупредить войну, или найти для нея какую-нибудь альтернативу^[30]. Въ сущности, человѣкъ, вопреки обычнымъ предположеніямъ, такое не войнолюбивое существо, что, когда варвары, наконецъ, осѣли на своихъ мѣстахъ, они быстро утратили навыкъ къ войнѣ, — такъ быстро, что вскорѣ должны были завести особыхъ военныхъ вождей, сопровождаемыхъ особыми Scholae или дружинами, для защиты своихъ селъ отъ возможныхъ нападеній. Они предпочитали мирный трудъ войнѣ, и самое миролюбіе человѣка было причиной спеціализаціи военнаго ремесла, при чемъ въ результатѣ этой спеціализаціи получилось впослѣдствіи рабство и всѣ войны „государственная періода“ въ исторіи человѣчества.

Исторія встрѣчается съ большими затрудненіями въ своихъ попыткахъ возстановить учрежденія варварскаго періода. На каждомъ шагу историкъ находить блѣдныя указанія на то или другое учрежденіе, которыхъ онъ не можетъ объяснить при помощи однихъ лишь историческихъ документовъ. Но прошлое тотчасъ же озаряется яркимъ свѣтомъ, какъ только мы обращаемся къ учрежденіямъ многочисленныхъ племенъ, до сихъ поръ еще живущихъ подъ такимъ общественнымъ строемъ, который почти тождественъ со строемъ жизни нашихъ предковъ, варваровъ. Тутъ мы встрѣчаемъ такое обиліе матеріаловъ, что затрудненіе является въ выборѣ, такъ какъ острова Тихаго океана, степи Азіи и плоскогорія Африки оказываются настоящими историческими музеями, заключающими образчики всѣхъ возможныхъ промежуточныхъ стадій, пережитыхъ человѣчествомъ при переходѣ отъ родового быта дикарей къ государственной организаціи. Разсмотримъ нѣсколько такихъ образчиковъ.

Если мы возьмемъ, напримѣръ, деревенскія общины монголо-бурятъ, въ особенности тѣхъ которые живутъ въ Кудинской степи, на верхней Ленѣ, и болѣе другихъ избѣжали русскаго вліянія, то мы имѣемъ въ нихъ довольно хорошій образчикъ варваровъ въ переходномъ состояніи, отъ скотоводства къ земледѣлію^[31]. Эти буряты до сихъ поръ живутъ „недѣлеными“ семьями“, т. е., хотя каждый сынъ послѣ женитьбы уходитъ жить въ отдѣльную юрту, но юрты по крайней мѣрѣ трехъ поколѣній находятся внутри одной изгороди, и недѣленая семья работаетъ сообща на своихъ поляхъ и владѣетъ сообща своими недѣлеными домохозяйствами, скотомъ, а также „телятниками“ (небольшія огороженныя пространства, на которыхъ сохраняется мягкая трава для выкормки телятъ). Обыкновенно каждая семья собирается для ѣды въ своей юртѣ; но когда жарится мясо, то всѣ члены недѣленаго домохозяйства, отъ двадцати до шестидесяти человѣкъ, пируютъ вмѣстѣ. Нѣсколько недѣленыхъ семей, живущихъ въ одномъ урочищѣ, а также меньшаго размѣра семьи, поселившіяся въ томъ же мѣстѣ (въ большинствѣ случаевъ онѣ представляютъ остатки недѣленыхъ семей, разбившихся по какой-нибудь причинѣ), составляютъ улусъ, или деревенскую общину. Нѣсколько улусовъ составляюсь „родъ“ — вѣрнѣе племя, — a всѣ сорокъ шесть „родовъ“ Кудинской степи объединены въ одну конфедерацію. Въ случаѣ надобности, вызываемой тѣми или другими спеціальными нуждами, нѣсколько „родовъ“ вступаютъ въ меньшіе, но болѣе тѣсные союзы. Эти буряты не признаютъ частной поземельной собственности — землей владѣютъ улусы сообща, или точнѣе ею владѣетъ вся конфедерація, и въ случаѣ необходимости происходитъ передѣлъ земли между различными улусами, на сходѣ всего рода, а между сорока шестью родами на вѣчѣ конфедераціи. Слѣдуетъ замѣтить, что та же самая организація существуетъ у всѣхъ 250,000 бурятъ Восточной Сибири, хотя они уже болѣе трехсотъ лѣтъ находятся подъ властью Россіи и хорошо знакомы съ русскими порядками.

Несмотря на все сказанное, имущественное неравенство быстро развивается у бурятъ, особенно съ тѣхъ поръ, какъ русское правительство начало придавать преувеличенное значеніе избираемымъ бурятами „тайшамъ“ (князьямъ), которыхъ оно считаетъ отвѣтственными сборщиками податей и представителями конфедерацій въ ихъ административныхъ и даже коммерческихъ сношеніяхъ съ русскими. Такимъ образомъ открываются многочисленные пути къ обогащенію немногихъ, идущему рука-объ-руку съ обѣднѣніемъ массы, вслѣдствіе захвата русскими бурятскихъ земель. Тѣмъ не менѣе у бурятъ, особенно Кудинскихъ, держится обычай (а обычай — сильнѣе закона), согласно которому, если у семьи палъ скотъ, то болѣе богатыя семьи даютъ ей нѣсколько коровъ и лошадей, на поправку. Что же касается бѣдняковъ, безсемейныхъ, то они ѣдятъ у своихъ сородичей; бѣднякъ входитъ въ юрту, занимаетъ — по праву, а не изъ милости — мѣсто у огня и получаетъ свою долю пищи, которая всегда самымъ добросовѣстнымъ образомъ дѣлится на равныя части; спать онъ остается тамъ, гдѣ ужиналъ. Вообще, русскіе завоеватели Сибири были настолько поражены коммунистическими обычаями бурятъ, что они назвали ихъ, „братскими“ и доносили въ Москву: „у нихъ все сообща; все, что у нихъ есть, они дѣлятъ между всѣми“. Даже въ настоящее время, когда Кудинскіе буряты продаютъ свою пшеницу, или посылаютъ свой скотъ для продажи русскому мяснику, всѣ семьи улуса или даже рода ссыпаютъ пшеницу въ одно мѣсто и сгоняютъ скотъ въ одно стадо, продавая все оптомъ, какъ бы принадлежащее одному лицу. Кромѣ того, каждый улусъ имѣетъ свой запасный хлѣбный магазинъ для ссудъ на случай надобности, свои общинныя печи, чтобы печь хлѣбъ (four banal французскихъ общинъ) и своего кузнеца, который, подобно кузнецу въ индійскихъ селахъ^[32], будучи членомъ общины, никогда не получаетъ платы за работу въ предѣлахъ общины. Онъ долженъ выполнять всю нужную кузнечную работу даромъ, а если онъ употребитъ свои часы досуга на выдѣлку чеканныхъ посеребренныхъ желѣзныхъ пластинокъ, служащихъ у бурятъ для украшенія одежды, то при случаѣ онъ можетъ продать ихъ женщинѣ изъ другого рода, но женщинѣ, принадлежащей къ его собственному роду, онъ можетъ только подарить ихъ. Купля-продажа вовсе не можетъ имѣть мѣста въ предѣлахъ общины, и это правило соблюдается такъ строго, что когда какая-нибудь зажиточная бурятская семья нанимаетъ работника, онъ долженъ быть взятъ изъ другого рода, или же изъ русскихъ; замѣчу, что такой обычай насчётъ купли-продажи существуетъ не у однихъ бурятъ: онъ такъ широко распространенъ между современными варварами, — арійцами и урало-алтайцами — что онъ долженъ былъ быть всеобщимъ у нашихъ предковъ.

Чувство единенія въ предѣлахъ конфедераціи поддерживается общими интересами всѣхъ родовъ, ихъ общими вѣчами и ихъ празднествами, которыя обыкновенно происходятъ въ связи съ вѣчами. То же самое чувство поддерживается, впрочемъ, и другимъ учрежденіемъ, — племенной охотой, аба, которая очевидно представляетъ отголосокъ очень отдаленнаго прошлаго. Каждую осень всѣ сорокъ шесть Кудинскихъ родовъ сходятся для такой охоты, добыча которой дѣлится потомъ между всѣми семьями. Кромѣ того, время отъ времени созывается національная аба, для утвержденія чувства единства у всей бурятской націи. Въ такихъ случаяхъ, всѣ бурятскіе роды, разбросанные на сотни верстъ къ востоку и къ западу отъ озера Байкала, обязаны выслать спеціально для этой цѣли своихъ выбранныхъ охотниковъ. Тысячи людей собираются на такую національную охоту, при чемъ каждый привозитъ провизіи на цѣлый мѣсяцъ. Всѣ доли провизіи должны быть равны, а потому, прежде чѣмъ сложить вмѣстѣ всѣ запасы, каждая доля взвѣшивается выборнымъ старшиной (непремѣнно — „отъ руки“: вѣсы были бы профанаціей древняго обычая). Вслѣдъ за тѣмъ, охотники раздѣляются на отряды, по двадцати человѣкъ въ каждомъ, и начинаютъ охоту, согласно заранѣе установленному плану. Въ такихъ національныхъ охотахъ вся бурятская нація переживаетъ эпическія традиціи того времени, когда она была объединена въ одну могущественную лигу. Могу также прибавить, что подобныя же охоты — обычное явленіе у краснокожихъ индѣйцевъ и у китайцевъ на берегахъ Уссури (kada)^[33].

Въ кабилахъ, образъ жизни которыхъ былъ такъ хорошо описанъ двумя французскими изслѣдователями^[34], мы имѣемъ представителей варваровъ, подвинувшихся нѣсколько дальше въ своемъ земледѣліи. Ихъ поля орошаются арыками, удобряются и вообще хорошо воздѣланы, а въ гористыхъ областяхъ каждый кусокъ удобной земли обрабатывается заступомъ. Кабилы пережили не мало превратностей въ своей исторіи; они слѣдовали нѣкоторое время мусульманскому закону о наслѣдованіи, но не могли примириться съ нимъ, и лѣтъ полтораста тому назадъ вернулись къ своему прежнему родовому обычному праву. Вслѣдствіе этого, землевладѣніе имѣетъ у нихъ смѣшанный характеръ, и частная земельная собственность существуетъ на ряду съ общиннымъ владѣніемъ. Во всякомъ случаѣ, основой теперешняго общественнаго строя является деревенская община (thaddart), которая обыкновенно состоитъ изъ нѣсколькихъ недѣленыхъ семей (kharoubas), признающихъ общность своего происхожденія, а также изъ нѣсколькихъ, меньшаго размѣра, семей чужаковъ. Деревни группируются въ роды, или племена, (ârch); нѣсколько родовъ составляютъ конфедерацію (thak’ebilt); и наконецъ нѣсколько конфедерацій иногда слагаются въ лигу, — главнымъ образомъ для цѣлей вооруженной защиты.

Кабилы не знаютъ никакой другой власти, кромѣ своей djemmâa, или мірского схода деревенской общины. Въ немъ принимаютъ участіе всѣ взрослые мужчины, и они собираются для этого, или прямо подъ открытымъ небомъ, или же въ особомъ зданіи, имѣющемъ каменныя скамьи. Рѣшенія djemmâa, очевидно, должны быть приняты единогласно, т. е. обсужденіе продолжается до тѣхъ поръ, пока всѣ присутствующіе согласятся принять извѣстное рѣшеніе, или подчиниться ему. Такъ какъ въ деревенской общинѣ не бываетъ такой власти, которая могла бы заставить меньшинство подчиниться рѣшенію большинства, то система единогласныхъ рѣшеній практиковалась человѣчествомъ вездѣ, гдѣ только существовали деревенскія общины, и практикуется по сію пору тамъ, гдѣ онѣ продолжаютъ существовать, т. е. у нѣсколькихъ сотъ милліоновъ людей на всемъ пространствѣ земного шара. Кабильская djemmâa сама назначаетъ свою исполнительную власть — старшину, писаря и казначея; она сама раскладываетъ подати и завѣдуетъ распредѣленіемъ общинныхъ земель, равно какъ и всякими общеполезными работами. Значительная часть работъ производится сообща: дороги, мечети, фонтаны, оросительные каналы, башни для защиты отъ набѣговъ, деревенскія ограды и т. п., — все это строится деревенской общиной, тогда какъ большія дороги, мечети болѣе крупныхъ размѣровъ и большіе базары являются дѣломъ цѣлаго рода. Многіе слѣды общинной обработки земли существуютъ до сихъ поръ, и дома продолжаютъ строиться всѣмъ селомъ, или же съ помощью всѣхъ мужчинъ и женщинъ своего села. Вообще, къ „помочамъ“ прибѣгаютъ чуть ли не ежедневно, для обработки полей, для жатвы, для построекъ и т. п. Что же касается ремесленныхъ работъ, то каждая община имѣетъ своего кузнеца, которому дается часть общинной земли и онъ работаетъ для общины; когда подходитъ время пахоты, онъ обходитъ всѣ дома и чинитъ плуги и другія земледѣльческія орудія безплатно, выковать же новый плугъ считается благочестивымъ дѣломъ, которое не можетъ быть вознаграждаемо деньгами, или вообще какой-либо платой.

Такъ какъ у кабиловъ уже существуетъ частная собственность, то среди нихъ, очевидно есть и богатые, и бѣдные. Но, подобно всѣмъ людямъ, живущимъ въ тѣсномъ общеніи и знающимъ, какъ и откуда начинается обѣднѣніе, они считаютъ бѣдность такою случайностью, которая можетъ посѣтить каждаго. „Отъ сумы да отъ тюрьмы не отказывайся“, — говорятъ русскіе крестьяне; кабилы прилагаютъ къ дѣлу эту поговорку, и въ ихъ средѣ нельзя подмѣтить ни малѣйшей разницы въ обращеніи между бѣдными и богатыми; когда бѣднякъ созываетъ „помочь“ — богачъ работаетъ на его полѣ, совершенно такъ же, какъ бѣднякъ работаетъ въ подобномъ же случаѣ на полѣ богача^[35]. Кромѣ того, djemmâa отводитъ извѣстные сады и поля, иногда воздѣлываемые сообща, для пользованія бѣднѣйшихъ членовъ общины. Много подобныхъ обычаевъ сохранилось до сихъ поръ. Такъ какъ болѣе бѣдныя семьи не въ состояніи покупать для себя мяса, то оно регулярно покупается на суммы, составляющіяся изъ штрафныхъ денегъ, изъ пожертвованій въ пользу djemmâa, или изъ платы за пользованіе общиннымъ бассейномъ для выжимки оливковаго масла, и это мясо распредѣляется поровну между тѣми, кто по бѣдности не въ состояніи купить его для себя. Точно также, когда какая-нибудь семья убиваетъ овцу и быка не въ базарный день, деревенскій глашатай выкрикиваетъ объ этомъ по всѣмъ улицамъ, чтобы больные люди и беременныя женщины могли получить сколько имъ нужно мяса.

Взаимная поддержка проходитъ красной нитью по всей жизни кабиловъ, и если одинъ изъ нихъ, во время путешествія за предѣлами родной страны, встрѣчаетъ другого кабила въ нуждѣ, онъ обязанъ прійти къ нему на помощь, хотя бы и рисковалъ для этого собственнымъ имуществомъ и жизнью; если же такая помощь не была оказана, то djemmâa человѣка, пострадавшаго отъ подобнаго эгоизма, можетъ жаловаться, и тогда djemmâa эгоиста тотчасъ же вознаграждаетъ потерпѣвшаго. Въ данномъ случаѣ мы наталкиваемся, такимъ образомъ, на обычай, хорошо извѣстный всякому, изучавшему средневѣковыя купеческія гильдіи. Всякій чужеземецъ, являющійся въ кабильскую деревню, имѣетъ право зимой на убѣжище въ домѣ, а его лошади могутъ пастись въ теченіе сутокъ на общинныхъ земляхъ. Въ случаѣ нужды, онъ можетъ, впрочемъ, разсчитывать почти на безграничную поддержку. Такъ, во время голода 1867—1868 годовъ, кабилы принимали и кормили всякаго, безъ различія происхожденія, кто только искалъ убѣжища въ ихъ деревняхъ. Въ области Деллисъ собралось не менѣе 12.000 человѣкъ, пришедшихъ не только изъ всѣхъ частей Алжиріи, но даже изъ Марокко, при чемъ кабилы кормили ихъ всѣхъ. Въ то время, какъ по всей Алжиріи люди умирали съ голода, въ кабильской землѣ не было ни одного случая голодной смерти; кабильскія djemmâa, лишая себя часто самаго необходимаго, организовали помощь, не прося никакого пособія отъ правительства и не жалуясь на обремененіе; онѣ смотрѣли на это, какъ на свою естественную обязанность. И въ то время, какъ среди европейскихъ колонистовъ принимались всевозможныя полицейскія мѣры, чтобы предотвратить воровство и безпорядки, возникавшіе вслѣдствіе наплыва чужестранцевъ, никакой подобной охраны не потребовалось на кабильской территоріи: djemmâa не нуждались ни въ защитѣ, ни въ помощи извнѣ^[36].

Я могу лишь вкратцѣ упомянуть о двухъ другихъ чрезвычайно интересныхъ чертахъ кабильской жизни: а именно, объ институціи, именуемой anaya, имѣющей цѣлью охрану въ случаѣ войны колодцевъ, оросительныхъ арыковъ, мечетей, базарныхъ площадей и нѣкоторыхъ дорогъ, и объ институціи çоf, о которой я скажу ниже. Въ anaya мы собственно имѣемъ цѣлый рядъ установленій, стремящихся уменьшить зло, причиняемое войной, и предупреждать войны. Такъ, базарная площадь — anaya, въ особенности, если она находится близъ границы и служитъ мѣстомъ, гдѣ встрѣчаются кабилы съ чужеземцами; никто не смѣетъ нарушать мира на базарѣ, и если возникаютъ безпорядки, они тотчасъ же усмиряются самими чужестранцами, собравшимися въ городѣ. Дорога, по которой ходятъ деревенскія женщины къ фонтану за водой, также считается anaya въ случаѣ войны и т. д. Что же касается до çоf’а, то это установленіе представляетъ широко-распространенную форму ассоціаціи, въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ сходной съ средневѣковыми Bürgschaften или Gegilden, а также представляетъ общество, существующее, какъ для взаимной защиты, такъ и для различныхъ цѣлей, умственныхъ, политическихъ, религіозныхъ, нравственныхъ и т. д., которыя не могутъ быть удовлетворены территоріальною организаціею общины, рода или конфедераціи. Cof не знаетъ территоріальныхъ ограниченій; онъ набираетъ своихъ членовъ въ различныхъ деревняхъ, даже среди чужеземцевъ, и онъ оказываетъ своимъ со-членамъ защиту во всевозможныхъ случаяхъ жизни. Вообще, онъ является попыткой дополненія территоріальной группировки, группировкою внѣ-территоріальною, въ цѣляхъ дать выраженіе взаимному сродству всякаго рода стремленій за предѣлами данной территоріи. Такимъ образомъ, свободныя международныя ассоціаціи вкусовъ и идей, которыя мы считаемъ однимъ изъ лучшихъ проявленій нашей современной жизни, ведутъ берутъ свое начало изъ древняго варварскаго періода.

Жизнь кавказскихъ горцевъ даетъ другой рядъ чрезвычайно поучительныхъ примѣровъ того же рода. Изучая современные обычаи осетинъ — ихъ недѣленыя семьи, ихъ общины и ихъ юридическія понятія — профессоръ М. Ковалевскій, въ замечательной работѣ, „Современный обычай и древнее право“, могъ шагъ-за-шагомъ сравнивать ихъ съ подобными же установленіями древнихъ варварскихъ законовъ и даже имѣлъ возможность подмѣтить первоначальное нарожденіе феодализма. У другихъ кавказскихъ племенъ мы иногда находимъ указанія на способы зарожденія деревенской общины, въ тѣхъ случаяхъ, когда она не была родовою, а выростала изъ добровольнаго союза между семьями разнаго происхожденія. Такой случай, наблюдался, напримѣръ, недавно, въ хевсурскихъ деревняхъ, обитатели которыхъ принесли клятву „общности и братства“^[37]. Въ другой части Кавказа, въ Дагестанѣ, мы видимъ ростъ феодальныхъ отношеній между двумя племенами, при чемъ оба остаются въ то же время сложенными въ деревенскія общины, сохраняя даже слѣды родовыхъ „классовъ“; такимъ образомъ, мы имѣемъ въ этомъ случаѣ живой примѣръ тѣхъ формъ, которыя принимало завоеваніе Италіи и Галліи варварами. Побѣдители лезгины, покорившіе нѣсколько грузинскихъ и татарскихъ деревень въ Закатальскомъ округѣ, не подчинили эти деревни власти отдѣльныхъ семей; они организовали феодальный кланъ, состоящій теперь изъ 12.000 домохозяевъ въ трехъ деревняхъ и владѣющій сообща не менѣе чѣмъ двадцатью грузинскими и татарскими деревнями. Завоеватели раздѣлили свою собственную землю между своими родами, а роды въ свою очередь подѣлили ее на равныя части между семьями; но они не вмѣшиваются въ дѣла djemmâa своихъ данниковъ, которые до сихъ поръ практикуютъ обычай, упоминаемый Юліемъ Цезаремъ, а именно: djemmâa рѣшаетъ ежегодно, какая часть общинной территоріи должна быть обработана, и эта земля раздѣляется на участки, по количеству семей, при чемъ самые участки распредѣляются по жребію. Слѣдуетъ замѣтить, что хотя пролетаріи не являются рѣдкостью среди лезгинъ, — живущихъ при системѣ частной поземельной собственности и общаго владѣнія рабами^[38] — они очень рѣдки среди крѣпостныхъ грузинъ, продолжающихъ держать свою землю въ общинномъ владѣніи. Что же касается до обычнаго права кавказскихъ горцевъ, то оно очень схоже съ правомъ лангобардовъ и салическихъ франковъ, при чемъ нѣкоторыя его постановленія бросаютъ новый свѣтъ на юридическую процедуру варварскаго періода. Отличаясь очень впечатлительнымъ характеромъ, обитатели Кавказа употребляютъ всѣ усилія, чтобы ссоры не доходили до убійства; такъ, напр., у хевсуровъ дѣло скоро доходитъ до обнаженныхъ мечей; но если выбѣжитъ женщина и броситъ среди ссорящихся кусокъ полотна, служащій ей женскимъ головнымъ уборомъ, шашки тотчасъ же спускаются въ ножны, и ссора прекращается. Головной уборъ женщины является въ данномъ случаѣ anaya. Если ссора не была прекращена во-время и кончилась убійствомъ, то вира, налагаемая на убійцу, бываетъ такъ значительна, что виновникъ будетъ разоренъ на всю жизнь, если его не усыновитъ семья убитаго; если же онъ прибѣгнулъ къ кинжалу въ мелкой ссорѣ и нанесъ раны, онъ навсегда теряетъ уваженіе своихъ сородичей. Во всѣхъ возникающихъ ссорахъ веденіе дѣла поступаетъ въ руки посредниковъ: они выбираютъ судей изъ среды своихъ сородичей, — шесть въ маловажныхъ дѣлахъ и отъ десяти до пятнадцати въ дѣлахъ болѣе серьезныхъ, — и русскіе наблюдатели свидѣтельствуютъ объ абсолютной неподкупности судей. Клятва имѣетъ такое значеніе, что люди, пользующіеся общимъ уваженіемъ, освобождаются отъ нея, — простое утвержденіе совершенно достаточно, тѣмъ болѣе, что въ важныхъ дѣлахъ хевсуръ никогда не поколеблется признать свою вину (я имѣю, конечно, въ виду хевсура, еще не затронутаго цивилизаціей). Клятва, главнымъ образомъ, сохраняется для такихъ дѣлъ, какъ споры объ имуществѣ, въ которыхъ, кромѣ простого установленія фактовъ, требуется еще извѣстнаго рода оцѣнка ихъ. Въ подобныхъ случаяхъ, люди, которыхъ утвержденіе повліяетъ рѣшающимъ образомъ на разрѣшеніе спора, дѣйствуютъ съ величайшей осмотрительностью. Вообще можно сказать, что варварскія общества Кавказа отличаются честностью и уваженіемъ къ правамъ сородичей.

Различныя африканскія племена представляютъ такое разнообразіе въ высшей степени интересныхъ обществъ, стоящихъ на всѣхъ промежуточныхъ ступеняхъ развитія, начиная съ первобытной деревенской общины и кончая деспотическими варварскими монархіями, что я долженъ оставить всякую мысль дать хотя бы главные результаты сравнительнаго изученія ихъ учрежденій^[39]. Достаточно сказать, что, даже при самомъ жестокомъ деспотизмѣ королей, мірскіе сходы деревенскихъ общинъ и ихъ обычное право остаются полноправными въ широкомъ кругѣ всякихъ дѣлъ. Законъ государственный позволяетъ королю отнять жизнь у любого подданнаго, просто изъ каприза, или даже для удовлетворенія прожорливости, но обычное право народа продолжаетъ сохранять ту же сѣть учрежденій, служащихъ для цѣлей взаимной поддержки, которая существуетъ среди другихъ варваровъ или же существовала у нашихъ предковъ. А у нѣкоторыхъ, наиболѣе благопріятно-поставленныхъ племенъ (въ Борну, Угандѣ, Абиссиніи) и въ особенности у богосовъ, некоторыя требованія обычнаго права одухотворены дѣйствительно изящными и утонченными чувствами.

Деревенскія общины туземцевъ обѣихъ Америкъ носили тотъ же характеръ. Бразильскіе тупи, когда они были открыты европейцами, жили въ „длинныхъ домахъ“, занятыхъ цѣлыми родами, которые сообща воздѣлывали свои зерновые посѣвы и маніоковыя поля. Арани, подвинувшіеся гораздо дальше на пути цивилизаціи, обрабатывали свои поля сообща; также и укаги, которые, оставаясь при системѣ первобытнаго коммунизма и „длинныхъ домовъ“, научились проводить хорошія дороги и въ нѣкоторыхъ областяхъ домашняго производства^[40] не уступали ремесленникамъ ранняго періода средневѣковой Европы. Всѣ они жили, повинуясь тому же обычному праву, образчики котораго были даны на предыдущихъ страницахъ.

На другомъ концѣ міра мы находимъ малайскій феодализмъ который, однако, оказался безсильнымъ искоренить негарію, т. е. деревенскую общину, съ ея общиннымъ владѣніемъ, по крайней мѣрѣ частью земли, и перераспредѣленіемъ ея между негаріями цѣлаго рода^[41]. У альфурусовъ Минегасы мы находимъ общинную трехпольную систему обработки земли; у индѣйскаго племени уайандотовъ (Wyandots) мы встрѣчаемъ періодическое перераспредѣленіе земли всѣмъ родомъ; равнымъ образомъ, во всѣхъ тѣхъ частяхъ Суматры, гдѣ мусульманское право еще не успѣло вполнѣ разрушить старый родовой строй, мы находимъ недѣленую семью (suça) и деревенскую общину (коta), сохраняющую свои права на землю, даже въ такихъ случаяхъ, когда часть ея была расчищена безъ разрѣшенія со стороны общины^[42]. Но сказать это, значитъ сказать, вмѣстѣ съ тѣмъ, что всѣ обычаи, служащіе для взаимной защиты и для предупрежденія родовыхъ войнъ изъ-за кровавой мести и вообще всякаго рода войнъ, обычаи, на которые мы вкратцѣ указали выше, какъ на типичные обычаи для общины, также существуютъ и въ данномъ случаѣ. Мало того: чѣмъ полнѣе сохранилось общинное владѣніе, тѣмъ лучше и мягче нравы. De-Stuers положительно утверждаетъ, что вездѣ, гдѣ деревенская община была менѣе подавлена завоевателями, наблюдается меньшее неравенство матеріальнаго благосостоянія, и самыя предписанія кровавой мести отличаются меньшей жестокостью; и, наоборотъ, вездѣ, гдѣ деревенская община была окончательно разрушена, „жители страдаютъ отъ невыносимаго гнета со стороны деспотическихъ правителей“^[43]. И это вполнѣ естественно. Такъ что, когда Waitz замѣтилъ, что тѣ племена, которыя сохранили свои родовыя конфедераціи, стоятъ на высшемъ уровнѣ развитія и обладаютъ болѣе богатою литературою, чѣмъ тѣ племена, у которыхъ эти узы разрушены, онъ высказалъ именно то, что можно было предвидѣть заранѣе.

Приводить дальнѣйшіе примѣры, значило бы уже повторяться — такъ поразительно походятъ другъ на друга варварскія общины, не взирая на разность климатовъ и расъ. Одинъ и тотъ же процессъ эволюціи совершался во всемъ человѣчествѣ, съ удивительнымъ однообразіемъ. Когда, разрушаемый изнутри отдѣльной семьей, a извнѣ — разчлененіемъ переселявшихся родовъ и необходимостью для нихъ принимать въ свою среду чужаковъ, родовой строй началъ разлагаться, на смѣну ему выступила деревенская община, основанная на понятіи объ общей территоріи. Этотъ новый строй, выросшій естественнымъ путемъ изъ предыдущаго родового строя, позволилъ варварамъ пройти черезъ самый смутный періодъ исторіи, не разбившись на отдѣльныя семьи, которыя неизбѣжно погибли бы въ борьбѣ за существованіе. При новой организаціи развились новыя формы обработки земли; земледѣліе достигло такой высоты, которая большинствомъ населенія земнаго шара не была превзойдена вплоть до настоящаго времени; ремесленное домашнее производство достигло высокой степени совершенства. Дикая природа была побѣждена, чрезъ лѣса и болота были проложены дороги и пустыня заселилась деревнями, отроившимися отъ материнскихъ общинъ. Рынки, укрѣпленные города, церкви, — выросли среди пустынныхъ лѣсовъ и равнинъ. Мало-по-малу стали вырабатываться представленія о болѣе широкихъ союзахъ, распространявшихся на цѣлыя племена и на группы племенъ, различныхъ по своему происхожденію. Старыя представления о правосудіи, сводившіяся просто къ мести, медленнымъ путемъ подверглись глубокому видоизмѣненію, и идея исправленія нанесеннаго ущерба заняла мѣсто идеи объ отмщеніи. Обычное право, которое по сію пору остается закономъ повседневной жизни для двухъ третей человѣчества, если не болѣе, выработалось понемногу при этой организаціи, равно какъ и система обычаевъ, стремившихся къ предупрежденію угнетенія массъ меньшинствомъ, силы котораго росли по мѣрѣ того, какъ росла возможность личнаго накопленія богатствъ. Такова была новая форма, въ которую вылилось стремленіе массъ къ взаимной поддержкѣ. И прогрессъ — экономическій, умственный и нравственный — котораго достигло человѣчество при этой новой народной формѣ организаціи, былъ такъ великъ, что когда, позднѣе, начали слагаться государства, они просто завладѣли, въ интересахъ меньшинства, всѣми юридическими, экономическими и административными функціями, который деревенская община уже отправляла на пользу всѣмъ.

---

Примѣчанія

1. Безчисленные слѣды постъ-пліоценовыхъ озеръ, въ настоящее время исчезнувшихъ, мы находимъ по всей центральной, западной и сѣверной Азіи. Раковины тѣхъ же самыхъ видовъ, которые теперь живутъ въ Каспійскомъ морѣ, разсѣяны въ недавнихъ отложеніяхъ, на поверхности почвы: на востокѣ—на разстояніи полъ-пути къ Аральскому озеру, сѣверѣ—до Казани. Слѣды заливовъ Каспійскаго моря, которые раньше принимались за старыя русла Аму-Дарьи, пересѣкаютъ Туркменскую территорію. Конечно, необходимо принять во вниманіе временныя періодическія колебанія въ количествѣ осадковъ. Но при всемъ томъ высыханіе—очевидно, и оно прогрессируетъ съ быстротой, которой геологи раньше не ожидали. Даже въ сравнительно богатыхъ влагой частяхъ юго-западной Сибири, судя по ряду достовѣрныхъ съемокъ, опубликованныхъ Ядринцевымъ, оказывается, что на участкѣ земли, бывшемъ восемьдесятъ пять лѣтъ тому назадъ дномъ одного изъ озеръ Чанской группы, теперь расположились деревни; въ то же время другія озера той же самой группы, пятьдесятъ лѣтъ тому назадъ покрывавшія сотни квадратныхъ верстъ, теперь обратились просто въ пруды. Короче говоря, высыханіе сѣверо-западной Азіи идетъ такимъ темпомъ, который должно измѣрять столѣтіями, вмѣсто тѣхъ громадныхъ геологическихъ единицъ времени, къ которымъ мы прибѣгали раньше. См. мою статью, «The Dessication of Asia», въ «Geografical Journal» Лондонскаго Географическаго Общества», 1903.
2. Цѣлыя цивилизаціи, оказывается, исчезли въ эту пору, какъ это доказывается теперь замѣчательными открытіями, сдѣланными въ Монголіи, на Орхонѣ и въ Люкчунской впадинѣ (Дм. Клеменцъ) и около Лобъ-Нора (Sven Hedin).
3. Если я придерживаюсь, по отношенію къ Англіи, мнѣній, (называя лишь современныхъ спеціалистовъ) Нассе, Ковалевскаго и Виноградова, а не мнѣній F. Seebohm’а (Denman Ross можетъ быть упомянутъ лишь для полноты), то это не только потому, что взгляды вышеназванныхъ трехъ писателей основаны на глубокомъ знаніи предмета, и при томъ согласны между собою, но также въ виду ихъ превосходнаго знакомства съ деревенской общиной вообще—знакомства, отсутствіе котораго сильно чувствуется въ замѣчательномъ въ другихъ отношеніяхъ трудѣ Seebohm’а. То же самое замѣчаніе можно сдѣлать въ усиленной степени и относительно изящныхъ произведеній Fustel de Coulanges’а, котораго мнѣнія и страстныя истолкованія древнихъ текстовъ не находятъ иныхъ сторонниковъ, кромѣ его самого.
4. Литература о деревенской общинѣ настолько обширна, что мы ограничимся здѣсь указаніемъ на немногія работы. Такъ, работы Sir Henry Maine’а, F. Seebohm’а и Walter’а «Das alte Wallis» (Bonn, 1859), являются хорошо извѣстными и широко распространенными источниками для Шотландіи, Ирландіи и Уэльса. Для Франціи можно указать: P. Viollet, «Précis de l’histoire du droit français: Droit privé», 1886, и нѣкоторыя изъ его монографій въ «Bibliothique de l’Ecole des Chartes»; Babeau «Le Village sous l’ancien régime» («міръ» въ XVIII-мъ вѣкѣ), 3-е изд., 1887; Bonnemère, Doniol и др. Для Италіи и Скандинавіи главныя работы переименованы въ Лавелэ «Первобытная собственность» (нѣмецкій переводъ К. Bücher’а). Для финновъ: Rein’s «Foreläsningar», I, 15; Koskinen, «Finische Geschichte», 1874, и различныя монографіи. Для Лифляндіи и Курляндіи см. статью проф. Лучицкаго въ «Сѣверномъ Вѣстникѣ» 1891 года. Для Тевтоновъ, помимо общеизвѣстныхъ работъ такихъ авторовъ, какъ Maurer, Sohm («Altdeutsche Reichs und Gerichts-Verfassung»), см. также Dahn («Urzeit», «Völkerwanderung», «Langоbardische Studien»); Janssen, Wilh. Arnold и др. Для Индіи, помимо такихъ авторовъ, какъ H. Maine и писателей, которыхъ онъ указываетъ, см. также Sir John Phear’s «Arуan Village». Для Россіи и южныхъ славянъ см. работы Кавелина, Посникова, Соколовскаго, Ковалевскаго, Ефименко, Иванишева, Клауса и т. д. (Обширный библіографическій указатель, до 1880 года, данъ въ «Сборникѣ свѣдѣній объ общинѣ» въ изд. Русск. Геогр. Общ.). Общіе выводы см. помимо Laveleye, «Propriété», Morgan’s, «Ancient Society», Lippert’s, «Kulturgeschichte», Post, Dargun и т. д., a также лекціи М. Ковалевскаго («Tableau des origines et de l’évolution de la famille et de la propriété», Stockholm, 1890; имѣется и въ русскомъ изданіи). Должно упомянуть также о многихъ спеціальныхъ монографіяхъ, списокъ которыхъ данъ въ работахъ P. Viollet «Droit privé» и «Droit public». Относительно другихъ см. нижеслѣдующія примѣчанія.
5. Нѣкоторые авторитетные ученые склонны разсматривать недѣленую семью, какъ переходную стадію между родомъ и деревенской общиной, и несомнѣнно, что въ очень многихъ случаяхъ деревенскія общины выростали изъ такихъ недѣленныхъ семей. Тѣмъ не менѣе, я считаю недѣленую семью фактомъ иного порядка. Мы находимъ ее и внутри рода; съ другой стороны, мы не можемъ утверждать, что недѣленыя семьи существовали когда-нибудь не принадлежа въ то же время къ роду, или деревенской общинѣ, или къ «Gau». Я представляю себѣ, что раннія деревенскія общины медленно возникали непосредственно изъ родовъ, и состояли, согласно расовымъ и мѣстнымъ обстоятельствамъ, или изъ нѣсколькихъ недѣленыхъ семей, или же изъ недѣленыхъ и простыхъ семей одновременно или же (въ особенности въ случаяхъ образованія новыхъ поселеній) лишь изъ однихъ простыхъ семей. Если этотъ взглядъ правиленъ, то мы не имѣемъ права установлять такую серію: рядъ, недѣленая семья, деревенская община,—такъ какъ второй членъ рода не имѣетъ той же этнологической цѣнности, какъ два другихъ. См. Приложеніе XIII-е.
6. Stobbe, «Beiträge zur Geschichte des deutschen Rechtes», стр. 62.
7. Немногіе слѣды частной земельной собственности, встрѣчающіеся въ раннемъ варварскомъ періодѣ, находятся лишь у такихъ племенъ (батавы, франки въ Галліи), которые въ теченіе нѣкотораго времени находились подъ вліяніемъ императорскаго Рима. См. Inama-Sternegg, «Die Ausbildung der grossen Grund-herrschaften in Deutschland», т. I, 1878. Также, Besseler, «Neubruch nach dem älteren deutschen Recht», стр. 11—12, цит. y Ковалевскаго, «Современный обычай и древній законъ», Москва, 1886 г., I, 134.
8. Maurer’а «Markgenossenschaft»; Lamprecht’а, «Wirthschaft und Recht der Franken zur Zeit der Volksrechte», въ «Historischer Taschenbuch», 1883 и Seebohm’а, «The Englisсh Village Community», гл. VI, VII и IX.
9. Letourneau, въ «Bulletin de la Société d’Anthropоlоgie», 1888, томъ XI, стр. 476.
10. Walter, «Das alte Wallis», стр. 323; Дм. Бакрадзе, и H. Худадовъ въ «Запискахъ Кавказскаго Географическаго Общ.» т. XIV, часть I.
11. Bancroft «Native Races»; Waitz, «Anthropologie», III, 423; Montrozier, въ «Bull. Soc. d’Anthropologie», 1070; Post, «Studien» и т. д.
12. Работы Ory, Luro, Laudes и Sylvestre о деревенской общинѣ въ Аннамѣ, доказывающія, что она имѣла тамъ тѣ же формы, какъ и въ Германіи или Россіи, упоминаются въ критической статьѣ Jobbe-Duval’а въ «Nouvelle Revue historique de droit français et étranger», октябрь и декабрь, 1896. Хорошая работа о деревенской общинѣ въ Перу, до установленія власти инковъ, была сдѣлана Heinrich Cunow («Die Soziale Verfassung des Inka-Reichs», Stuttgart, 1896). Въ этой работѣ описаны общинное владѣніе землей и общинная обработка земли.
13. М. Ковалевскій «Современный обычай и древній законъ», I, 115.
14. Palfrey, «History of New England», II, 13; цит. у Maine’а, «Village Соmmunities», 1876, стр. 201 американскаго изданія.
15. Königswarter, «Etudes sur le développement des sociétés humaines», Paris, 1850.
16. Таковъ, по крайней мѣрѣ, законъ у калмыковъ, обычное право которыхъ имѣетъ чрезвычайно близкое сходство съ законами тевтонцевъ, древнихъ славянъ и другихъ.
17. Этотъ обычай до сихъ поръ сохранился у многихъ африканскихъ и другихъ племенъ.
18. «Village Communities», стр. 65—68 и 199.
19. Въ теченіе всего періода, вира (wehrgeld) платилась въ возмездіе за обиду обиженному; пеня же (fred) платилась общинѣ, а впослѣдствіи ея замѣстителю — барину, епископу, королю — за нарушеніе мира, какъ повинная передъ мѣстными богами (или святыми), общины.
20. Maurer («Geschichte der Markverfassung», § 29, 97) держится вполнѣ опредѣленнаго взгляда по этому вопросу. Онъ утверждаетъ, что «всѣ члены общины… а равнымъ образомъ свѣтскіе и духовные властелины, часто бывавшіе также отчасти совладѣльцами (Markberechtigte), и даже люди посторонніе общинѣ были подчинены ея юрисдикціи» (стр. 312); мѣстами такого рода представленія были въ силѣ вплоть до XV-го столѣтія.
21. Königswarter, loc. cit., стр. 50; J. Thrupp, «Historical Law Tracts», London, 1843, стр. 106.
22. Königswarter указалъ, что «fred» возникла изъ жертвоприношеній, которыя обидчикъ дѣлалъ для умилостивленія предковъ. Позднѣе она уплачивалась общинѣ за нарушеніе мира; а еще позднѣе — судьѣ, королю, или помѣщику, когда они присвоили себѣ права, прежде принадлежавшія общинамъ.
23. Post, «Bausteine» и «Afrikanische Jurisprudenz», Oldenburg, 1887, т. I, стр. 64 и слѣд.; Ковалевскій, loc. cit., II. 164—189.
24. Ѳ. Миллеръ и М. Ковалевскій «Въ горныхъ общинахъ Кабарды», въ «Вѣстникѣ Европы», апрѣль, 1884 г.; у шахсевеновъ Муганской степи родовыя войны изъ-за кровавой мести всегда заканчиваются бракомъ представителей двухъ враждебныхъ сторонъ (Марковъ, въ приложеніи къ «razr|Запискамъ Кавказскаго Географическаго Общества}}», т. XIV, часть I, стр. 21).
25. Post, въ «Afrikanische Jurisprudenz», даетъ рядъ фактовъ, иллюстрирующихъ представленія о справедливости, вкоренившіяся у африканскихъ варваровъ. То же самое можно сказать о всѣхъ серьезныхъ изслѣдованіяхъ въ области обычнаго права варваровъ.
26. См. превосходную главу «Le droit de la Vieille Irlande» (также «Le Haut Nord»), профессора E. Nys; въ «Études de droit international et de droit politique», Bruxelles, 1896.
27. George Dasent, «The Story of Burnt Njal», Введеніе, стр. XXXV.
28. «Das alte Wallis», стр. 345—350.
29. Майковъ, «Очерки юридическихъ обычаевъ у мордвы», въ «Запискахъ Русскаго Географическаго Общества», по отдѣленію этнографіи, 1886 г., стр. 236, 257.
30. Henry Maine, «International Law», London, 1888, стр. 11—13; E. Nys, «Les origines du droit international», Bruxelles 1894.
31. Русскій историкъ, казанскій профессоръ Щаповъ, который былъ высланъ въ 1862 году въ Сибирь, далъ хорошее описаніе ихъ учрежденій въ «Извѣстіяхъ Восточно-Сибирскаго отдѣла Географическаго Общества», томъ V, 1874.
32. Sir Henry Maine’s «Village Соmmunities», New-York, 1876, стр. 193—196.
33. Назаровъ, «Сѣверно-Уссурійскій край». Спб., 1887, стр. 65,
34. Hanoteau et Letourneau, «La Kabylie», 3 volumes, Paris, 1883.
35. При созывѣ «помочи», міру полагается какое-нибудь угощеніе. Одинъ изъ моихъ кавказскихъ друзей разсказывалъ мнѣ, что въ Грузіи, когда бѣднякъ нуждается въ «помочи», онъ беретъ у богача одну или двухъ овецъ для приготовленія такого угощенія, а община, помимо своего труда, приноситъ еще столько провизіи, чтобы бѣднякъ могъ уплатить сдѣланный для угощенія долгъ. Подобный же обычай существуетъ также и у мордвиновъ.
36. Hanoteau et Letourneau, «La Kabylie», II, 58. То же самое уваженіе къ чужеземцамъ является общимъ правиломъ у монголовъ. Монголъ, отказавшій въ убѣжищѣ чужеземцу, платитъ полную виру, въ случаѣ если чужеземецъ пострадалъ вслѣдствіе отказа въ гостепріимствѣ (Bastian, «Der Mensch in der Geschichte», III, 231).
37. Н. Худадовъ, «3амѣтки о хевсурахъ», въ «3апискахъ Кавказскаго Географич. Общ., XIV, I, Тифлисъ, 1890, стр. 68. Они также дали клятву не жениться на дѣвушкахъ, принадлежащихъ къ ихъ собственному союзу, проявивъ такимъ образомъ замѣчательный возвратъ къ древнимъ родовымъ установленіямъ.
38. Дм. Бакрадзе, «Замѣтки о Закатальскомъ округѣ», въ тѣхъ же «Запискахъ», XIV, 1, стр. 264. «Сборный плугъ» представляетъ обычное явленіе, какъ среди лезгинъ, такъ и среди осетинъ.
39. См. Post, «Afrikanisсhe Jurisрrudenz», Oldenburg, 1887; Münzinger, «Ueber dans Recht und Sitten der Bogos», Winterthur, 1859; Casalis, «Les Bassoutos». Paris, 1859; Maclean «Kafir Laws and Customs», Mount Coke, 1858 и мн. др.
40. Waitz, III, 423 seq.
41. Post, «Studien zur Entwicklungsgeschichte des Familien Rechts», Oldenburg, 1889, стр. 270 seq.
42. Powell, «Annual Report of the Bureau of Ethnography»: Waschington, 1881, цит. y Post’а «Studien», стр. 290; Bastian’s «Inselgruppen in Oceanien», 1883, стр. 88.
43. De Stuers, цитируемый у Waitz’а, т. V, стр. 141.