29 января мы потеряли изъ виду островъ Цейлонъ и „Наутилусъ“, идя со скоростью двадцать миль въ часъ, вступилъ въ лабиринтъ каналовъ, отдѣляющихъ Мальдивскіе острова отъ Лакедивскихъ. Онъ прошелъ мимо острова Киттана; этотъ островъ мадрепорическаго происхожденія открытъ Васко-де-Гамо въ 1499 году; онъ одинъ изъ главныхъ девятнадцати острововъ Лакедивскаго архипелага, лежащаго между 10° и 14°30′ сѣверной широты и 69° и 50°72′ восточной долготы.
Мы прошли, значитъ, шестнадцать тысячъ двѣсти-двадцать миль, или семь тысячъ пятьсотъ лье съ тѣхъ поръ, какъ выплили изъ Японскихъ морей.
На слѣдующій день, 30 января, когда „Наутилусъ“ всплылъ на поверхность океана, уже не было никакой земли въ виду.
„Наутилусъ“ направлялся къ сѣверу-сѣверо-западу, къ Оманскому морю; это море находится между Аравіею и Индѣйскимъ полуостровомъ и служитъ входомъ въ Персидскій заливъ.
Куда же велъ насъ капитанъ Немо?
Я никакъ не могъ этого сообразить, и такая моя несообразительность не понравилась Неду Ленду.
— Куда его нелегкая несетъ? повторялъ онъ съ неудовольствіемъ: куда мы плывемъ?
— Туда плывемъ, Недъ, куда угодно капитану, отвѣчалъ я.
— Ужъ этотъ мнѣ капитанъ! Ну куда насъ онъ мчитъ? А, впрочемъ замчитъ не очень далеко: изъ Персидскаго залива нѣтъ другаго выхода, и коли мы туда войдемъ, такъ скоро повернемъ оглобли!
— Ну, чтожъ такое Недъ, повернемъ, такъ повернемъ. А коли изъ Персидскаго залива „Наутилусъ“ пройдетъ въ Чермное море, такъ тамъ къ его услугамъ Бабель-Мандебскій проливъ, отвѣчалъ я.
— Позвольте, г. профессоръ, возразилъ горячо Недъ Лендъ: вѣдь Чермное море тотъ-же Персидскій заливъ, потому оно тоже не имѣетъ другаго выхода! Вѣдь Суэзскій перешеекъ не прорытъ! Да, будь онъ и прорытъ, такъ такой потайной поплавокъ, какъ „Наутилусъ“ не пойдетъ по каналамъ, гдѣ на каждомъ шагу все шлюзы да шлюзы. Значитъ и черезъ Чермное море мы не можемъ проѣхать въ Европу!
— Да развѣ я вамъ говорилъ, что мы проѣдемъ въ Европу?
— Такъ куда-жъ мы проѣдемъ? Вы вѣдь что-нибудь да думаете?
— Я думаю, что „Наутилусъ“ посѣтитъ любопытные берега Аравіи и Египта, спустится по Индѣйскому Океану, можетъ, черезъ Мозамбикскій каналъ, можетъ, мимо Маскаренскихъ острововъ и достигнетъ мыса Доброй-Надежды.
— Ну, а какъ достигнетъ мыса Доброй-Надежды, тогда что?
— А тогда мы, можетъ быть, пустимся по Атлантическому Океану. Это было-бы отлично! Атлантическій Океанъ почти неизвѣстенъ…. Послушайте, Недъ: неужели вамъ ужъ надоѣло подводное путешествіе? По моему, это такая прелесть, такая рѣдкость!.. Я бы очень огорчился, еслибъ меня теперь высадили на какой нибудь берегъ.
— Да вы знаете ли, г. Аронаксъ, что вотъ уже скоро три мѣсяца, какъ мы въ плѣну на этомъ „Наутилусѣ“?
— Не знаю, Недъ, и не хочу знать! Я не считаю ни дней, ни часовъ!
— Да какой же конецъ этому будетъ?
— Будетъ какой-нибудь въ свое время. Да изъ чего мы споримъ? Мы вѣдь ничего не можемъ сдѣлать, значитъ всякіе споры безполезны и ни къ чему не ведутъ. Кабы вы могли мнѣ сказать: „вотъ я нашелъ средство къ побѣгу!“ ну тогда бы еще можно было потолковать, а то вы ничего не нашли. Знаете что? Говоря откровенно, я не думаю, чтобы когда нибудь капитанъ Немо пустился въ Европейскія моря.
Мы еще долго разговаривали въ этомъ духѣ. Наконецъ Недъ Лендъ оборвалъ разговоръ такими словами:
— Нѣтъ, г. профессоръ, коли меня держутъ на привязи, такъ, по моему тогда на всякое удовольствіе наплевать, — ничего оно не стоитъ!
Въ продолженіи четырехъ дней, до 8 февраля, „Наутилусъ“ плылъ по Оманскому морю. Онъ плылъ то съ большою скоростью, то медленно, и держался то на большей, то на меньшей глубинѣ. Казалось, онъ не знаетъ дороги, идетъ ощупью, или колеблется, куда именно ему направиться. Я однако замѣтилъ, что онъ не переходилъ тропика рака.
Вышедъ изъ Оманскаго моря мы завидѣли Маскатъ, главный городъ Оманской земли.
Городъ этотъ выстроенъ между черныхъ скалъ и отъ нихъ ярко отдѣлялись бѣлые дома и крѣпость. Я различилъ выпуклыя крыши мечетей, красивую стрѣлку на минаретѣ и зеленѣющія терасы.
Но я едва успѣлъ на все это полюбоваться: „Наутилусъ“ скоро погрузился въ темныя волны.
Мы проплыли, держась въ шести миляхъ, вдоль аравійскихъ береговъ. Берега эти были мѣстами гористы и на горахъ виднѣлись иногда древнія развалины.
5 февраля мы наконецъ вошли въ Аденскій заливъ.
Этотъ заливъ можно сравнить съ воронкой, которая входитъ въ горлышко Бабель-Мандебскаго пролива и проводитъ индѣйскія воды въ воды Чермнаго моря.
6 февраля „Наутилусъ“ плылъ въ виду города Адена. Городъ Аденъ гнѣздится на скалѣ, выдающейся въ море и соединенной съ континентомъ узкимъ перешейкомъ. Въ 1839 г. имъ завладѣли англичане, укрѣпили его, и теперь это другой неприступный Гибралтаръ.
Я различалъ восьмиугольные минареты и вспомнилъ, что когда то, если вѣрить историку Эдризи, этотъ городъ былъ самымъ торговымъ и богатымъ береговымъ пунктомъ.
Я думалъ что капитанъ Немо, доѣхавъ до этихъ мѣстъ, повернетъ назадъ, но къ величайшему моему изумленію онъ не повернулъ.
На слѣдующій день, 7 февраля, мы вошли въ проливъ Бабель-Мандебъ, что значитъ на арабскомъ языкѣ „Врата Слезъ“.
Эти „Врата Слезъ“ имѣютъ въ ширину двадцать миль, а въ длину всего пятьдесятъ два километра. „Наутилусъ“ пустился во весь духъ и въ одинъ часъ перелетѣлъ это пространство.
Но я ничего не видалъ; не увидалъ даже острова Перима, который тоже принадлежитъ англичанамъ. Множество французскихъ и англійскихъ пароходовъ сновало по проливу, — одни шли изъ Калькутты, другіе въ Мельбурнъ, иные изъ Суэза въ Бомбай, иные къ Бурбону или Морицу — такъ что „Наутилусъ“ не могъ показаться на поверхность океана, а держался подъ водою.
Наконецъ въ полдень мы вступили въ Чермное море.
Чермное море, о которомъ такъ часто упоминается въ библейскихъ преданіяхъ, вотъ оно!
Консейль тоже смотрѣлъ на него не безъ волненія.
Море это не освѣжается дождями, ни одна рѣка въ него не впадаетъ; оно подвержено безпрестаннымъ, очень сильнымъ испареніямъ и понижается на цѣлые полтора метра. Будь этотъ заливъ со всѣхъ сторонъ замкнутъ, онъ бы, можетъ статься, совершенно высохъ.
Чермное море имѣетъ двѣ тысячи пятьсотъ километровъ въ длину и двѣсти сорокъ въ ширину. Во времена Птолемеевъ и римскихъ императоровъ оно было, по выраженію одного ученаго, „большою артеріей всемірной торговли“. Теперь проведеніе суэзскаго канала возвратитъ ему, можетъ статься, его прежнее значеніе. Суэзскія желѣзныя дороги уже отчасти и сдѣлали это.
Я никакъ не могъ понять, зачѣмъ капитанъ Немо заплылъ въ этотъ заливъ, но я былъ этимъ очень доволенъ.
„Наутилусъ“ шелъ тихо, то выплывалъ на поверхность океана, то погружался въ глубину, если показывалось какое нибудь судно на горизонтѣ. Я могъ, значитъ, наблюдать это море и подъ волнами, и на поверхности.
8 февраля, рано поутру, мы завидѣли Моку.
Городъ этотъ теперь раззоренъ, — говорятъ стѣны его рушатся отъ одного грома орудій. Онъ казался очень тихимъ; кое-гдѣ росли тѣнистыя финиковыя деревья.
Когда-то Мока тоже имѣла значеніе; здѣсь было шесть рынковъ, двадцать шесть мечетей и ее защищали укрѣпленныя стѣны.
„Наутилусъ“ приблизился къ африканскимъ берегамъ, гдѣ море гораздо глубже.
Тамъ „Наутилусъ“ остановился между массами водъ, прозрачныхъ какъ стекло, и мы могли любоваться на безподобные ярко-цвѣтные коралловые кустарники и на подводные утесы, сплошь устланные мягкими, бархатными зелеными коврами изъ водорослей.
Но самое-то диковинное ожидало насъ у восточныхъ береговъ; тутъ не только подъ волнами красовались самыя рѣдкія животнорастенія, но они образовали живописныя гирлянды и надъ поверхностью моря. Эти гирлянды возвышались на десять саженей надъ уровнемъ океана… Они не были такія яркоцвѣтныя, какъ подводныя, но формы ихъ отличались еще большей причудливостью.
Сколько пріятныхъ часовъ я провелъ у окна „Наутилуса“! Сколько новыхъ образчиковъ подводныхъ флоры и фауны я тутъ видѣлъ!
Тутъ были и груздевидные грибовики, актиніи аспиднаго цвѣта, между прочимъ thalassianthus ester, красные свирѣльники, свойственные этому морю, наконецъ тысячи видовъ губки.
Губка вовсе не растеніе, какъ предполагаютъ еще нѣкоторые натуралисты, но животное нисшаго разряда; нельзя даже допустить мнѣніе древнихъ, которые считали губку чѣмъ-то среднимъ между растеніемъ и животнымъ.
Впрочемъ, естествоиспытатели несогласны на счетъ организаціи губки. Одни признаютъ ее за полипникъ, а другіе, — и между этими другими г. Мильнъ Эдвардсъ, — признаютъ ее за отдѣльное, живущее особнякомъ животное. Классъ губчатыхъ заключаетъ въ себѣ около трехсотъ видовъ, которые встрѣчаются почти во всѣхъ моряхъ; даже въ нѣкоторыхъ рѣкахъ попадаются такъ называемыя рѣчныя губки. Но главнымъ образомъ онѣ водятся въ водахъ Средиземнаго моря, около греческаго архипелага, у береговъ Сиріи и Чермнаго моря. Тамъ добываются мягкія нѣжныя губки, которыя иногда продаются по ста пятидесяти франковъ за штуку, сирійская губка, твердая варварійская губка и проч.
Я не могъ изучать зоофитовъ Леванта, отъ котораго мы были отдѣлены Суэзскимъ перешейкомъ и утѣшался тѣмъ, что принялся наблюдать ихъ въ водахъ Чермнаго моря.
Я позвалъ Консейля.
„Наутилусъ“, держась на глубинѣ отъ восьми до девяти метровъ, медленно плылъ мимо прелестныхъ подводныхъ утесовъ восточнаго берега.
Тутъ росли всевозможныя губки: губки стеблистыя, губки листовидныя, губки шаровидныя и губки лапчатыя. Онѣ оправдывали названія корзиночекъ, чашечекъ, прялокъ, лосьяго рога, львиной лапы, павлиньяго хвоста, нептуновой перчатки, которыми окрестили ихъ рыбаки и губколовы. Изъ ихъ волокнистой оболочки, покрытой полужидкимъ, студенистымъ веществомъ безпрестанно вырывались тоненькія струйки воды, орошали каждую клѣточку, а затѣмъ клѣточки сжимались и вытѣсняли оттуда воду. Студенистое вещество исчезаетъ послѣ смерти полипа и истлѣваетъ отдѣляя аміякъ. Остаются только роговидныя плп студенистыя волокна, изъ которыхъ состоитъ обыкновенная губка; губка эта принимаетъ рыжеватый оттѣнокъ и, смотря по степени своей эластичности и проницаемости, служитъ на то или другое употребленіе.
Эти полипники лѣпились къ утесамъ, къ раковинамъ и даже къ стеблямъ водорослей. Они унизывали всѣ малѣйшія извилины утесовъ стлались, ползли вверхъ или висѣли, какъ кораловыя вѣтви.
— Съ позволенія ихъ чести, какъ добываютъ эти губки, спросилъ Консейль.
— Добываютъ ихъ или черпакомъ, или руками, отвѣчалъ я. Для ловли руками надо нырять, но за то губка отрывается осторожнѣе, оболочка ея не портится и слѣдовательно она цѣнится дороже.
Около губчатыхъ кишали другія животнорастенія, преимущественно медузы; представителями молюсковъ были кальмары или чернильницы, которыя по показанію д'Орбиньи, свойственны Чермному морю, а представителями пресшкающихъ явились черепахи изъ разряда кареттъ, которыя доставили намъ къ обѣду отличное блюдо.
Что касается до рыбъ, то ихъ попадалось множество и между ними часто бывали очень замѣчательные образчики. Наши сѣти захватывали скатовъ кирпичнаго цвѣта, усѣянныхъ неровными голубыми пятнушками, съ двойной зубчатой рогаткой, или съ золотистой спиной, или морскихъ котиковъ съ колючими хвостами, беззубиковъ, принадлежащихъ къ отдѣлу хрящеватыхъ, кузовковъ—дромадеровъ, изъ семейства твердокожихъ, у которыхъ горбъ оканчивается загнутой рогаткой, длиною въ полтора фута, ошебней, изъ семейства угревидныхъ съ серебристымъ хвостомъ, голубоватой спиной, фіатолей, изчерченныхъ узкими золотыми полосками и украшенныхъ тремя цвѣтами Франціи, великолѣпныхъ каранксовъ или толстоголовыхъ, помѣченныхъ семью продольными полосками чернаго цвѣта съ голубыми и желтыми плавниками, съ золотой и серебряной чешуей, шипоножекъ, краснобородокъ съ желтой головой, клювышей или зеленобрюшекъ, губановъ, единороговъ, колбней и тысячи другихъ рыбъ.
9 февраля „Наутилусъ" плылъ между Суакиномъ и Куонфодомъ; здѣсь Чермное море имѣетъ сто девяносто миль въ ширину.
Въ полдень каштанъ Немо вышелъ на платформу. Я поджидалъ его. Я далъ себѣ слово до тѣхъ поръ отъ него не отставать, пока хотя приблизительно не узнаю, куда хочетъ направить путь.
Увидавъ меня, капитанъ Немо тотчасъ же подошелъ, любезно предложилъ мнѣ сигару и сказалъ:
— Что жъ г. профессоръ, нравится вамъ Чермное море? Какъ вы находите его рыбъ, животнорастенія, цвѣтники изъ губокъ и лѣса изъ коралловъ? Замѣтили вы города по берегамъ.
— Да, капитанъ, отвѣтилъ я. Такія чудеса можно только видѣть съ „Наутилуса“. Что это за умный корабль, если можно такъ выразиться!
— Да, г. Аронаксъ, умный, отважный и неуязвимый! Онъ не боится ни страшныхъ бурь Чермнаго моря, ни его теченій, ни его подводныхъ скалъ.
— Да, сказалъ я, это море считается однимъ изъ самыхъ бурныхъ; если я не ошибаюсь, въ древнія времена о немъ была самая невыгодная слава.
— Да, очень невыгодная, г. Аронаксъ. Греческіе и латинскіе историки отзываются о немъ не очень лестно, а Страбонъ говоритъ, что во время этезьенскихъ вѣтровъ въ періодъ дождей оно ни куда не годится. Арабъ Эдризи, который описываетъ его подъ именемъ Кользумскаго залива, разсказываетъ, что корабли во множествѣ погибали, разбиваясь о подводныя скалы и что никто не рѣшался плавать по немъ ночью. „Это“ увѣряетъ онъ, „море бурное, на которомъ безпрестанно подымаются страшные ураганы; оно усѣяно неприступными островами и нѣтъ въ этомъ море ничего хорошаго, ни въ глубинѣ, ни на поверхности“. Такое же мнѣніе выражаютъ о немъ Арріенъ, Аготархидъ и Артемидоръ.
Изъ этого видно, что помянутые историки не плавали на „Наутилусѣ“, отвѣчалъ я.
Капитанъ усмѣхнулся.
— Относительно постройки кораблей, сказалъ онъ. Наши современники не очень далеко ушли отъ древнихъ. Сколько вѣковъ прошло пока открыли механическую еилу паровъ. Кто знаетъ, явится ли второй „Наутилусъ“ даже черезъ сто лѣтъ? Прогресъ идетъ медленно г. Аронаксъ.
— Да, отвѣчалъ я, вашъ „Наутилусъ“ опередилъ цѣлымъ вѣкомъ свое время, можетъ быть даже нѣсколькими вѣками. Какъ жаль, что подобное открытіе должно умереть вмѣстѣ съ изобрѣтателемъ!
Капитанъ Немо ничего мнѣ не отвѣтилъ на послѣднее замѣчаніе.
Помолчавъ нѣсколько минутъ онъ сказалъ:
— Мы говорили о невыгодномъ мнѣніи, которое имѣли древніе о Чермномъ море?
— Да, отвѣчалъ я, но они черезъ чуръ преувеличивали опасности…
— И да, и нѣтъ, г. Аронаксъ, сказалъ капитанъ, который казалось зналъ Чермное море, какъ свои карманы. То, что не представляетъ никакой опасности современному кораблю или пароходу, представляло судамъ древнихъ очень большую. Теперь у насъ корабли построены прочно, оснащены отлично, управляются посредствомъ пара, а вѣдь первые мореплаватели пускались въ плаваніе на баркахъ; эти барки были сшиты пальмовыми веревками, законопачены древесной смолой и обмазаны жиромъ морской собаки. У нихъ не было даже никакихъ инструментовъ для опредѣленія направленія корабля и они шли, вычисляя ходъ судна но теченіямъ, которыя едва знали. При такихъ условіяхъ кораблекрушенія были и должны были быть многочисленны. Въ наше время пароходамъ, плавающимъ между Суезомъ и южными морями, нечего бояться этого залива, не смотря на противные вѣтры. Теперь капитаны и пассажиры передъ отплытіемъ не приносятъ очистительныхъ жертвъ и при возвращеніи не идутъ въ храмъ украшенные гирляндами и золотыми повязками благодарить боговъ.
— Это такъ, сказалъ я. Пары, мнѣ кажется, убили всякую признательность въ сердцахъ моряковъ. Очевидно, что вы хорошо изучили это море, капитанъ, и вѣрно знаете все, что къ нему относится. Не можете ли вы мнѣ сказать, откуда происходитъ это названіе Чермное или Красное море?
— По этому поводу есть много различныхъ толкованій. Угодно вамъ знать мнѣніе лѣтописца XIV вѣка?
— Скажите, капитанъ.
— Этотъ выдумщикъ увѣряетъ, что названіе Краснаго было дано морю послѣ перехода Израильтянъ, когда фараонъ погибъ въ его волнахъ; онъ говоритъ: „Въ знакъ этого чуда море приняло алый цвѣтъ и никто послѣ этого не могъ его иначе называть, какъ только Краснымъ моремъ". Онъ говоритъ это стихами.
— Ну, Богъ съ нимъ! я на поэтовъ въ этомъ случаѣ не полагаюсь. Вы лучше скажите, какъ вы объ этомъ думаете.
— Я думаю, г. Аронаксъ, что это переводъ Еврейскаго слова Edrom и что древніе крестили море этимъ именемъ потому, что воды его отличаются особою окраскою.
— Однако до еихъ поръ я не вижу никакой особой окраски, капитанъ: волны прозрачны и совершенно такія же какъ въ другихъ моряхъ.
— Да, пока еще нѣтъ ничего особеннаго, но когда мы войдемъ въ глубину залива, вы замѣтите большое различіе. Я помню, видѣлъ Торскую бухту, такъ она была совершенно красная, - точно кровавое озеро.
— Чему же вы приписываете эту красноту: присутствію микроскопическихъ водорослей?
— Да, это слизистое пурпуровое вещество, отдѣляемое микроскопическими растеньицами, такъ называемыми волосатками. На одинъ квадратный милиметръ приходится сорокъ тысячъ этихъ волосатокъ. Когда мы войдемъ въ Торскую бухту, вы быть можетъ, увидите ихъ.
— Значитъ вы не въ первый разъ плывете на „Наутилусѣ" по Чермному морю?
— Не въ первый, г. профессоръ.
— Вы упомянули о переходѣ Израильтянъ черезъ Чермное море и о несчастій, которое постигло Египтянъ: — позвольте васъ спросить, капитанъ, вы не полюбопытствовали исслѣдовать подъ водами мѣето этого замѣчательнаго происшествія?
— Нѣтъ, г. профессоръ, и я имѣлъ на это достаточную причину.
— Какую же?
— Такую, что именно то самое мѣсто, гдѣ Моисей прошелъ со своимъ народомъ, такъ теперь занесено пескомъ, что вода едва покрываетъ копыта верблюдовъ. Понятно, что мой „Наутилусъ" не могъ тамъ плавать.
— А гдѣ это мѣсто, капитанъ?
— Это мѣсто находится немного повыше Суэза въ рукавѣ, который когда то, когда Чермное море простиралось до Горькихъ Озеръ, образовывалъ глубокій лиманъ. Надо ли приписать сверхъестественному пуду переходъ Израильтянъ, или нѣтъ, это другой вопросъ; но Израильтяне прошли въ Обѣтованную землю, а войеко фараона погибло именно здѣсь. Я полагаю, что примись кто нибудь за раскопку этихъ песковъ, нашлось бы множество Египетскихъ оружій и инструментовъ,
— Это можно сказать навѣрное. Надѣюсь, что рано или поздно археологи примутся за эти раскопки. Дайте только построиться городамъ на этомъ перешейкѣ! А города построются, какъ только будетъ прорытъ Суезкій каналъ. Мнѣ кажется, что этотъ каналъ безполезенъ для вашего „Наутилуса", капитанъ?
— Для моего „Наутилуса" безполезенъ, г. профессоръ, за то полезенъ для цѣлаго міра. Еще древніе хорошо понимали, какъ важно для ихъ торговыхъ дѣлъ установить сообщеніе между Чермнымъ и Средиземнымъ морями; но имъ не пришло въ голову прорыть прямой каналъ и они устроили сообщеніе черезъ Нилъ. Каналъ, соединявшій Нилъ съ Чермнымъ моремъ былъ, если вѣрить преданію, начатъ въ царствованіе Сезостриса. Вѣрно то, что за 615 лѣтъ до Р. X. Нехао велѣлъ рыть каналъ соединяющій Нилъ съ Аравійскимъ заливомъ. Каналъ этотъ снабжался водою въ четыре дня и ширина его была такая, что двѣ триремы или трѳхбаночныя галеры проходили рядомъ. Рытье этого канала продолжалъ Дарій, сынъ Гистаспа, п окончилъ его вѣроятно Птолемей II. Страбонъ видѣлъ, какъ по немъ плавали, но покатость отъ Бубасты до Чермнаго моря была очень мала и плавать по каналу можно было только нѣсколько мѣсяцевъ въ году. Этотъ каналъ служилъ торговымъ сообщеніемъ до временъ Антониновъ. Потомъ онъ былъ брошенъ и его занесло пескомъ; потомъ поправленъ по повелѣнію калифа Омара и наконецъ въ 761 или въ 762 г. былъ окончательно заваленъ калифомъ Альманзоромъ, который хотѣлъ отрѣзать подвозъ хлѣбныхъ припасовъ въ войска возмутившагося Магомеда-Венъ-Абдалдаха. Генералъ Бонапартъ напалъ, во время своего Египетскаго похода, на слѣды этихъ работъ въ Суезекой пустынѣ и, застигнутый приливомъ, чуть-чуть не погибъ на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ Моисей за 3.300 лѣтъ передъ нимъ стоялъ лагеремъ.
— Чего не придумали или не рѣшались сдѣлать древніе, то сдѣлалъ г. Лесепсъ. Молодецъ! Вѣдь это соединеніе двухъ морей сократитъ путь изъ Кадикса въ Индію на девять тысячъ километровъ! Онъ превратилъ Африку въ громадный островъ!
— Да, г. Аронаксъ! Вы имѣете право гордиться своимъ соотечественникомъ. Это человѣкъ энергическій. Онъ началъ дѣло и не смотря ни на какія препятствія, помѣхи и непріятности, таки доводитъ его до конца. Честь и слава г. Лесепсу! Только одно печально…
— Что же, капитанъ?
— А то, что великія предпріятія мало находятъ сочувствія, мало интересуютъ. Ето знаетъ, оборвись г. Лееепеъ, дѣло можетъ статься такъ бы и забросили. Честь и слава г. Лесепсу!
— Да, честь и слава гражданину, отвѣтилъ я, честь и слава!
Меня очень удивилъ тонъ капитана Немо.
— Къ несчастію, г. профессоръ, началъ снова капитанъ Немо, я не могу провести васъ черезъ Суезекій каналъ, но послѣ-завтра мы войдемъ въ Средиземное море и вы оттуда увидите длинныя гати около Портъ-Саида.
— Мы войдемъ въ Средиземное море? вскрикнулъ я.
— Да, г. профессоръ, это васъ удивляетъ?
— Меня удивляетъ, что мы будемъ тамъ послѣ завтра?
— Да?
— Да, капитанъ. Хотя тѣмъ, кто плаваетъ на „Наутилусѣ“ пора бы. перестать чему бы то ни было удивляться.
— Вы собственно чему удивляетесь?
— Страшной скорости хода. Вѣдь чтобы въ одинъ день объѣхать Африку и обогнуть мысъ Доброй Надежды надо пустить корабль…
— Да кто-жъ вамъ говоритъ, г. профессоръ, что мы будемъ объѣзжать Африку и огибать Мысъ Доброй Надежды?
— Да какъ же иначе? Вѣдь „Наутилусъ“ не поплыветъ по землѣ, не пойдетъ по перешейку?
— А подъ перешейкомъ, г. Аронаксъ.
— Подъ перешейкомъ?
— Разумѣется, спокойно отвѣчалъ капитанъ Немо. Природа давнымъ давно устроила подъ этой полоской земли то, что люди теперь устроиваютъ на ея поверхности. — Что вы! Неужто есть проходъ?
— Да, есть подземный проходъ. Я его назвалъ Аравійскимъ-Тонелемъ: онъ начинается подъ Суезомъ и доходитъ до Пелузскаго залива.
— Но вѣдь перешеекъ состоитъ изъ наносныхъ песковъ?
— Только на извѣстную глубину, на пятьдесятъ метровъ, а дальше лежитъ незыблемая скала.
— Вы случайно открыли этотъ проходъ, капитанъ?
Я былъ до крайности удивленъ.
— И случайно и нѣтъ, г. профессоръ. Я даже могу сказать „что я открылъ его не случайно“.
— Капитанъ, я наставилъ уши!
— А, г. профессоръ! Aures haben et non audient, вѣдь это бываетъ всегда, какъ въ древнія, такъ и въ новыя времена. Этотъ проходъ не только существуетъ, но я даже не разъ черезъ него проходилъ. Не будь его, я не рѣшился бы теперь забраться въ Чермное море.
— Не будетъ ли это съ моей стороны нескромностью, если я спрошу васъ, какимъ образомъ вы открыли Аравійскій-Тонель?
— Г. профессоръ, отвѣчалъ капитанъ Немо, зачѣмъ же секретничать съ людьми, съ которыми мы никогда не разстанемся?
Я ничего не отвѣтилъ на этотъ намекъ и ждалъ разсказа.
— Г. профессоръ, я тоже немножечко натуралистъ и разныя соображенія повели меня на мысль о существованіи этого прохода. Я замѣтилъ, что въ Чермномъ и Средиземномъ моряхъ попадаются совершенно одинаковыя рыбы, амебни изъ семейства угревидныхъ, фіатолы, радужные губаны, летучки пли долгоперы изъ семейства щуковидныхъ и нѣкоторыя другія. Мнѣ пришло въ голову, что вѣроятно между этими морями не существуетъ ли какого нибудь сообщенія; за тѣмъ я сказалъ себѣ, что если оно существуетъ, то подводное теченіе должно идти отъ Чермнаго моря къ Средиземному. Я поймалъ множество рыбъ около Суеза, прикрѣпилъ имъ къ хвосту мѣдныя колечки и опять выбросилъ ихъ въ море. Черезъ нѣсколько мѣсяцевъ я поймалъ у Сирійскихъ береговъ нѣсколько рыбъ, помѣченныхъ моими колечками. Сомнѣваться было нечего: сообщеніе между морями существовало. Я принялся его розыскивать, розыскалъ, рѣшился по немъ
