Атлантическій океанъ! Это громадное пространство воды, поверхность которой занимаетъ двадцать пять миліоновъ квадратныхъ миль, длина девять тысячъ миль, а ширина двѣ тысячи семьсотъ. Столь важное по своему значенію море, о которомъ однако едва знали древніе, за исключеніемъ можетъ быть карѳагенянъ, этихъ голландцевъ древняго міра, которые въ своихъ торговыхъ странствованіяхъ объѣздили восточные берега Европы и Африки! Океанъ, береговыя паралельныя извилины котораго описываютъ громаднѣйшую окружность, орошенный величайшими въ мірѣ рѣками Святаго Лаврентія, Миссисипи, Амазонской Ла-Плато, Ореноко, Нигеромъ, Сенегаломъ, Эльбой, Луарой, Рейномъ, которыя приносятъ ему воды какъ странъ наиболѣе
„Наутилусъ“ прошелъ около десяти тысячъ лье въ три съ половиною мѣсяца. Куда теперь мы направимся? что ожидаетъ насъ въ будущемъ?
Вышедъ изъ Гибралтарскаго пролива, „Наутилусъ“ вступилъ въ открытое море. Онъ поднялся на поверхность волнъ и наши ежедневныя прогулки по платформѣ такимъ образомъ были намъ возвращены.
Я не замедлилъ подняться туда въ сопровожденіи Неда Ленда и Консейля. На разстояніи двѣнадцати миль, въ неясныхъ чертахъ, обрисовывался мысъ Сенъ-Винцентъ, который составляетъ крайнюю юго-западную точку Пиринейскаго полуострова. Дулъ довольно сильный южный вѣтеръ. Море вздымалось и бушевало. „Наутиіусъ“ испытывалъ сильные толчки. Оставаться на платформѣ было почти невозможно: ее каждую минуту обдавало морского пѣной и брызгами. Мы снова спустились, успѣвъ вздохнуть свободнымъ воздухомъ.
Я отправился въ свою комнату. Консейль пошелъ къ себѣ въ каюту; но канадецъ, съ видомъ нѣсколько озабоченнымъ, послѣдовалъ за мною. Нашъ быстрый переходъ по Средиземному морю не позволилъ ему привести въ исполненіе его планы и онъ нисколько не скрывалъ своего неудовольствія.
Когда дверь моей комнаты затворилась, онъ сѣлъ и безмолвно сталъ смотрѣть мнѣ въ глаза.
— Другъ Недъ! сказалъ я ему: я васъ понимаю, но вы ни въ чемъ не можете себя упрекнуть. При тѣхъ условіяхъ, при которыхъ плавалъ до сихъ норъ „Наутилусъ“, думать съ него убѣжать, было бы безуміемъ!
Недъ Лендъ ничего не отвѣчалъ. Губы его были сжаты, брови нахмурены.
— Послушайте, Недъ, продолжалъ я: отчаиваться еще нечего Мы поднимались по направленію береговъ Португаліи. Недалеко отъ насъ Франція, Англія, гдѣ мы легко можемъ найти убѣжище. Другое дѣло, еслибы „Наутилусъ“ по выходѣ изъ Гибрал280 —
тара направился на югъ, гдѣ нѣтъ материковъ, тогда и я бы раздѣлялъ ваше безпокойства. Но мы теперь видимъ что капитанъ Немо не удаляется морей странъ цивилизованныхъ и чрезъ нѣсколько дней, я полагаю, вы можете болѣе или менѣе безопасно устроить...
Недъ Лендъ еще пристальнѣе на меня поглядѣлъ, разжалъ губы и произнесъ:
— Сегодня ввечеру.
Я вскочилъ съ мѣста. Признаюсь, я мало былъ приготовленъ къ подобному извѣстію. Я хотѣлъ отвѣтить канадцу, но слова замирали на языкѣ.
— Мы условились ждать случая, продолжалъ Недъ Лендъ. Случай этотъ представляется. Сегодня вечеромъ мы будемъ въ нѣсколькихъ миляхъ отъ испанскаго берега. Ночь темная. Вѣтеръ съ открытаго моря. Вы дали честное слово, г. Аронаксъ, и я расчитываю на васъ.
Я все еще безмолвствовалъ; канадецъ всталъ, приблизился ко мнѣ и произнесъ:
— Сегодня вечеромъ, въ девять часовъ. Я предупредилъ Консейля. Въ это время капитанъ Немо запрется въ своей комнатѣ и вѣрно ляжетъ спать. Ни механики, ни люди изъ экипажа не могутъ насъ увидѣть: Консейль и я сейчасъ проберемся къ центральной лѣстницѣ. Вы, г. Аронаксъ, останетесь въ библіотекѣ, въ двухъ шагахъ отъ насъ, и подождете моего сигнала. Весла-мачта и парусъ въ лодкѣ. Я снесъ туда немножко провизіи и досталъ ключъ, которымъ можно отвинтить гайки, придерживающія лодку. Стало быть все готово. До сегодняшняго вечера.
— Море-то не хорошо! сказалъ я.
— Согласенъ съ этимъ, отвѣчалъ канадецъ, но приходится рискнуть. Это стоитъ того. Къ тому же ботъ надежный, и нѣсколько миль съ попутнымъ вѣтромъ не Богъ знаетъ какое дѣло. Нечего откладывать! завтра, до завтра: хуже этихъ завтраковъ нѣтъ! Кто поручится, что завтра мы не будемъ на сто лье въ открытомъ морѣ? Авось кривая вывезетъ! Пустимся, а къ одиннадцати часамъ можетъ пристанемъ уже къ какому нибудь клочку земли. Ну! до сегодняшняго вечера.
Сказавъ это, канадецъ удалился. Я былъ словно ошеломленъ. — 281 —
Я воображалъ что случай бѣжать представится не скоро, что я буду имѣть время обдумать, обсудить. Упрямый товарищъ не давалъ мнѣ на это времени. Да, въ концѣ концовъ, что я ему могу возразить? Недъ Лендъ вполнѣ правъ. Представлялся случай, онъ пользовался имъ. Могъ ли я, дѣйствуя въ интересѣ чисто личномъ, брать на себя отвѣтственность за будущее своихъ товарищей? Завтра, кто знаетъ, капитанъ Немо развѣ не можетъ умчаться въ открытое море?
Въ эту минуту, довольно сильный свистокъ далъ мнѣ знать, что резервуары наполнялись и „Наутилусъ“ погрузился въ воды океана.
Я остался въ своей комнатѣ, желая избѣжать встрѣчи съ капитаномъ; я боялся, что не съумѣю скрыть своего волненія.
Такъ провелъ, я печальный день, между желаніемъ получить свободу и сожалѣніемъ покинуть этотъ чудесный „Наутилусъ“, не окончивъ свои подводные этюды! Покинуть такимъ образомъ океанъ, „мой Атлантическій океанъ“, какъ я любилъ называть его, не заглянувъ въ его сокровенныя нѣдра не вырвавъ отъ него ни одной изъ тѣхъ тайнъ, которыя открыли мнѣ моря Индіи и Тихій океанъ! Мой романъ ускользалъ отъ меня съ перваго же тома, мои мечты прерывались въ самый прекрасный моментъ!
Сколько грустныхъ часовъ прошло такимъ образомъ; я видѣлъ себя то въ безопасности на сушѣ съ моими товарищами, то желалъ, вопреки разсудку, чтобы какое нибудь непредвидѣнное обстоятельство помѣшало осуществленію проектовъ Неда Ленда.
Два раза я приходилъ въ залу, желая справиться съ компасомъ. Я хотѣлъ видѣть, дѣйствительно ли направленіе „Наутилуса“ приближало насъ къ берегу, или же отдаляло. Но нѣтъ, „Наутилус“ продолжалъ держаться около португальскихъ береговъ, направляясь вдоль ихъ къ сѣверу.
Какъ бы то ни было, но надо было рѣшиться и готовиться къ побѣгу. Багажъ мой не былъ тяжелъ: одни записки и болѣе ничего.
А капитанъ Немо? я спрашивалъ себя: что онъ подумаетъ, какія заботы, какой вредъ можетъ причинить ему нашъ побѣгъ и какъ онъ поступитъ въ случаѣ, если этотъ побѣгъ не удастся? Конечно, я не имѣлъ причинъ быть недовольнымъ имъ; напро- 282 -
тивъ, никогда гостепріимство не было болѣе искренно. Что я покидалъ его, не могло быть приписано неблагодарности; никакая клятва не связывала меня: я даже не давалъ ему никакихъ обѣщаній. Онъ полагался не на насъ, не на наше слово, а на силу обстоятельствъ. Но намѣреніе держать насъ вѣкъ плѣнниками на своемъ суднѣ именно и оправдывало покушеніе бѣжать.
Я не видалъ капитана со времени нашего свиданія на островѣ Санторинѣ.
Не сведетъ ли насъ до побѣга какая либо случайность?
Я желалъ этого и въ тоже время боялся. Я прислушивался, не раздаются ли шаги въ его комнатѣ. Но никакого звука не достигало до моего уха. Въ комнатѣ, какъ видно, никого не было.
Тутъ мнѣ пришла мысль, дома ли таинственный капитанъ?
Съ той ночи, когда лодка отправилась для исполненія какого-то таинственнаго порученія, я сталъ иначе думать о капитанѣ. Я теперь подозрѣвалъ, что у него сохранились кое какія сношенія и съ землей, и съ людьми. Кто знаетъ, можетъ статься онъ часто отлучается съ „Наутилуеа“? Случалось, что проходили цѣлыя недѣли, въ продолженіи которыхъ я ни разу съ нимъ ни встрѣчался. Что дѣлалъ онъ въ это время, гдѣ былъ? Я прежде думалъ, что онъ, быть можетъ, страдаетъ припадками мизантропіи — но очень можетъ быть, что онъ это время былъ далекъ, дѣятельно работалъ...
Но что это за дѣятельность, что за работа? Подобныя мысли осаждали меня. Поле предположеній при томъ странномъ положеніи, въ которомъ мы находились, было обширно. Я испытывалъ невыносимое безпокойство. Этотъ день ожиданія казался мнѣ вѣчнымъ. Часы какъ бы замедляли свой бой.
Обѣдать мнѣ подали какъ и всегда, въ мою комнату. Но ѣсть я не могъ. Я всталъ изъ за стола въ семь часовъ. Сто двадцать минутъ — я считалъ ихъ — отдѣляли меня отъ того мгновенія, когда я долженъ былъ присоединиться къ Недъ Ленду. Волненіе мое возрастало. Пульсъ бился усиленно. Я не могъ сидѣть спокойно, ходилъ взадъ и впередъ. Мысль о неудачѣ мало меня озабочивала; но при мысли, что намѣреніе наше будетъ открыто раньше, чѣмъ мы покин иъ „Наутилусъ“; при мысли, — 283 —
что насъ приведутъ къ раздраженному, или что еще хуже, опечаленному капитану Немо, сердце мое трепетало.
Я хотѣлъ взглянуть на залу въ послѣдній разъ. Я пришелъ въ этотъ музей, гдѣ провелъ столько полезныхъ и пріятныхъ часовъ. Я смотрѣлъ на всѣ эти богатства, на всѣ эти сокровища, какъ человѣкъ, который завтра долженъ отправиться въ вѣчное изгнаніе и никогда ихъ болѣе не увидитъ.
Эти чудеса природы, эти совершенства искуства, около которыхъ уже столько дней сосредоточена была моя жизнь, я ихъ долженъ покинуть, покинуть навсегда! Я хотѣлъ посмотрѣть на воды океана, но задвижки были герметически закрыты и ставни изъ листоваго желѣза отдѣляли меня отъ этого океана, который былъ еще мнѣ совсѣмъ незнакомъ.
Прохаживаясь такимъ образомъ по залѣ, я подошелъ къ двери, искусно прорубленной въ стѣнѣ, которая вела въ комнату капитана Немо. Еъ моему великому удивленію дверь эта была полуотворена. Я невольно приблизился къ ней. Еели бы капитанъ Немо былъ въ своей комнатѣ, онъ могъ увидѣть меня. Но все было тихо; я подошелъ еще ближе, комната была пуста. Я толкнулъ дверь, едѣлалъ нѣсколько шаговъ, оглянулся, — все тотъ же суровый, пустынный видъ.
Нѣсколько гравюръ, повѣшенныхъ на стѣнѣ и которыхъ въ первый визитъ я не замѣтилъ, бросились мнѣ въ глаза. Это были портреты великихъ историческихъ личностей, все существованіе которыхъ было всецѣло посвящено на служеніе человѣчеству. Здѣсь былъ Костюшко, герой павшій при крикѣ Finis Poloniae, Боцарисъ,— Леонидъ новой Греціи, О'Коннель, защитникъ Ирландіи, Вашингтонъ, основатель американскаго союза, Манинъ, итальянскій патріотъ, Линкольнъ — павшій отъ пули рабовладѣльца, и наконецъ этотъ мученикъ за освобожденіе черной расы, Джонъ Браунъ — изодранный на висилицѣ, въ такомъ ужасномъ видѣ, въ какомъ представленъ онъ Викторомъ Гюго.
Какая связь существовала между этими героями и капитаномъ Немо? Была ли возможность изъ этого собранія портретовъ разъяснить тайну его существованія? Былъ онъ поборникомъ за угнетенныхъ народовъ, освободителемъ невольничьихъ расъ? Былъ онъ дѣйствующимъ лицомъ въ послѣднихъ политическихъ или соціальныхъ волненіяхъ нашего вѣка? Былъ однимъ изъ героевъ -284
ужасной американской войны, войны вопіющей и вмѣстѣ съ тѣмъ достославной?
Вдругъ часы пробили восемь. Первый ударъ маятника прервалъ мои мечтанія. Я вздрогнулъ и бросился вонъ изъ комнаты.
Въ залѣ глаза мои остановились на буссолѣ. Мы плыли все еще по направленію къ сѣверу. Лагъ показывалъ скорость умѣренную, монометръ глубину около шестидесяти футовъ. Обстоятельства, стало быть, благопріятствовали планамъ канадца.
Я вернулся въ свою комнату; надѣлъ теплую одежду, морскіе сапоги, шапку изъ выдровой кожи, кафтанъ изъ ткани выдѣланной изъ эпилочницы, подбитый тюленьей шкурою. Я былъ готовъ и сталъ ждать. Только стукъ машины нарушалъ глубокое безмолвіе, царившее на „Наутилусѣ“.
Я напряженно прислушивался: не услышу ли вдругъ шумъ голосовъ, который мнѣ скажетъ, что намѣреніе Недъ Ленда бѣжать, открыто? Смертельное безпокойство меня обуяло. Тщетно я старался возвратить себѣ хладнокровіе.
Въ девять чаеовъ безъ нѣсколькихъ минутъ, я, приложивъ ухо къ двери комнаты капитана, сталъ прислушиваться. Ни единаго звука! Я вышелъ изъ своей комнаты и отправился опять въ залу, погруженную въ полу-тьму и пустую.
Я отворилъ дверь, ведущую въ библіотеку. Таже полу-тьма, тоже безмолвіе. За тѣмъ я отправился къ двери, выходившей на центральную лѣстницу, и сталъ ждать сигнала Неда Ленда.
Въ эту минуту сотрясенія машины замѣтно стали уменьшаться и наконецъ совсѣмъ прекратились. Почему такая остановка? Неблагопріятствуетъ она или помѣшаетъ планамъ Неда Ленда?
Тишина нарушалась теперь лишь біеніемъ моего сердца.
Внезапно почувствовалъ я легкій толчокъ. Я понялъ что „Наутилус“ остановился на днѣ океана. Безпокойство мое усилилось. Канадецъ не давалъ сигнала. Я охотно отправился бы къ Неду Ленду и предложилъ ему отложить попытку до другаго разу. Я чувствовалъ, что наше плаваніе совершалось теперь при особыхъ какихъ то условіяхъ.
Въ эту минуту дверь, ведущая въ большую залу, отворилась и появился капитанъ Немо. Увидѣвъ меня, онъ любезно сказалъ: А я васъ искалъ, г. профессоръ. Знакомы вы съ исторіей Испаніи? — 285
Можно знать основательно исторію своего отечества и все таки, притомъ волненіи какое я испытывалъ, не отвѣтить - запнуться и растеряться. Такъ со мной и случилось.
— Что-же? продолжалъ капитанъ: вы слышали мой вопросъ?
— Очень плохо, отвѣчалъ я.
— Вотъ вамъ и ученые? произнесъ капитанъ. Садитесь, прибавилъ онъ: я вамъ разскажу любопытный эпизодъ изъ этой исторіи.
Капитанъ растянулся на диванѣ; я машинально сѣлъ около него.
— Г. профессоръ, сказалъ онъ, слушайте меня хорошенько. Исторія эта заинтересуетъ васъ потому, что она вамъ отвѣтитъ на одинъ вопросъ, котораго, безъ сомнѣнія, вы еще не рѣшили.
— Я васъ слушаю, капитанъ, сказалъ я, не зная, на что онъ нfмѣкаетъ и спрашивая себя, не относится ли этотъ случай къ задуманному нами побѣгу?
— Г. профессоръ, продолжалъ капитанъ Немо, если вамъ угодно, мы начнемъ съ 1702 г. Вамъ не безизвѣетно, что въ эту эпоху король вашъ Людовикъ XIV посадилъ на испанскій престолъ внука своего герцога Анжуйскаго. Принцъ этотъ, царствовавшій подъ именемъ Филиппа V, долженъ былъ вести войны.
Въ 1701 году, царствующіе дома Голландіи, Австріи и Англіи, заключили въ Гагѣ договоръ между собою съ цѣлію отнять корону Испаніи у Филиппа V за тѣмъ, чтобы возложить ее на голову одного эрцгерцога, котораго они наименовали Карломъ III.
Испанія была вынуждена отказаться отъ этой коалиціи. У нея почти не было ни арміи, ни флота; въ деньгахъ однакожъ недостатка не предвидѣлось, если только ея судамъ, привозившимъ изъ Америки золото и серебро, удавалось входить безпрепятственно въ порты. Въ концѣ 1702 г. она ожидала богатый транспортъ, эскортируемый со стороны Франціи эскадрою изъ двадцати трехъ кораблей подъ начальствома адмирала Шато-Рено; союзные флоты ходили тогда по Атлантическому океану.
Транспортъ ожидалея въ Кадиксѣ, но когда адмиралъ узналъ, что англичане крейсеруютъ около этихъ мѣстъ, онъ рѣшилъ войти въ одинъ изъ французскихъ портовъ.
Испанскіе капитаны, шедшіе съ судами, воспротивились этому — 286
намѣренію: они захотѣли непремѣнно пристать къ испанскому порту, если не въ Кадиксѣ, то хотъ въ гавани Виго, на сѣверо-западномъ берегу Испаніи, еще не занятомъ непріятелемъ.
Адмиралъ Шато-Рено, по слабости, согласился на ихъ требованіе и флотъ вступилъ въ гавань Виго.
Еъ неснастію, эта гавань открытая и средствъ къ оборонѣ не представляетъ: слѣдовало, стало быть, разгружаться какъ можно скорѣе до прибытія союзниковъ, и разгрузить суда успѣли бы, еслибы дѣла не затянулъ ничтожный спорный вопросъ.
— Слѣдите вы за сцѣпленіемъ фактовъ? спросилъ вдругъ капитанъ Немо.
— Разумѣется, капитанъ, отвѣчалъ я, еще не понимая по поводу чего мнѣ давали урокъ изъ исторіи.
— Я продолжаю. Вотъ что случилось. Кадикскіе негоціанты пользовались привилегіею принимать всѣ товары, прибывающіе изъ западной Индіи. А разгрузить суда въ Виго значило — нарушить ихъ права. Они отнеслись съ жалобою въ Мадритъ и слабый Филиппъ V отдалъ приказъ, чтобы суда стояли не разгружаясь до тѣхъ поръ, пока не удалится союзный флотъ.
А пока это рѣшалось, англійскіе корабли подошли къ заливу Виго. Это было 22 октября 1702 г. Адмиралъ Шато-Рено отбивался храбро, не смотря на превосходство непріятельскихъ силъ. Когда же увидѣлъ, что всѣ привезенныя имъ богатства могутъ достаться врагамъ, онъ принялся разрушать и жечь свой флотъ, и всѣ суда его потонули съ всѣми несмѣтными сокровищами.
Капитанъ Немо умолкъ. Сознаюсь, я еще не усматривалъ вывода изъ всей этой исторіи.
— Чтоже дальше? спросилъ я.
— А то, г. Аронаксъ, что мы теперь именно въ этой гавани, въ Виго, отвѣчалъ мнѣ Немо, и вы можете если угодно, взглянуть на тайны сокрытыя подъ водами.
Онъ всталъ и попросилъ меня за собою слѣдовать.
Я нѣсколько опомнился и повиновался.
Въ гостиной было темно, но сквозь стекла блестѣли морскія волны. Я сталъ смотрѣть.
Въ полумили отъ насъ, вокругъ „Наутилуса“, вода сверкала электрическими искрами. На днѣ морскомъ песокъ былъ чистый
и мелкій. Народъ изъ экипажа въ пробочныхъ фуфайкахъ отрывалъ въ этомъ грунтѣ полусгнившія бочки, продавленныя ящики и прочій грузъ, почернѣвшій отъ времени. Изъ этихъ ящиковъ и бочекъ сыпались слитки золота и серебра, лился дождь піастровъ и драгоцѣнныхъ каменьевъ. На пескѣ лежали цѣлыя кучи сокровищъ. Нагрузившись многоцѣнною ношею, рабочіе шли къ „Наутилусу“, складывали ее и возвращались снова къ мѣсту, откуда ее забирали.
Я тогда понялъ что здѣсь было мѣсто бытвы 22 октября 1702 г. Здѣсь и потоплены суда, везшія сокровища испанскому правительству. Сюда капитанъ Немо приходилъ подбирать милліоны, которыжи нагружалъ „Наутилуеъ“. Ему одному Америка доставила эту дань дорогихъ металовъ. Онъ очутился непосредственнымъ и единственнымъ наслѣдникомъ всѣхъ богатствъ, отнятыхъ у инкасовъ и у народовъ побѣжденныхъ Фернандомъ Кортесомъ.
— Извѣстно ли вамъ было, г. профессоръ, что въ морѣ скрывалось столько благъ! спросилъ меня, улыбаясь капитанъ Немо.
— Я зналъ, что цѣнятъ приблизительно въ два милліона таннъ серебро, задерживаемое въ этой мѣстности водами, отвѣчалъ я.
— Да, но доставать это серебро изъ этихъ водъ — игра не не стоитъ свѣчъ. Я же, только нагнусь и подберу то, что обронили, и не только, въ заливѣ Виго, но еще и въ другихъ мѣстахъ кораблекрушенія, обозначенныхъ на моей подводной картѣ. Понимаете вы, что богатство свое я могу считать милліардами!
— Понимаю, капитанъ. Но позвольте вамъ замѣтить, что эксплуатаціей этой гавани вы опередили трудъ цѣлой компаніи, взявшейся за предпріятіе.
— Какой компаніи!
— Той самой, которая купила у испанскаго правительства привилегію на розысканіе этихъ потопленныхъ слитковъ. Акціонеры расчитываютъ на громадные барыши, такъ какъ потонуло болѣе чѣмъ на пять-сотъ милліоновъ.
— Пять сотъ милліоновъ! вскрикнулъ капитанъ. Да, тутъ было пятьсотъ милліоновъ, но уже теперь ихъ нѣтъ!
— Это вѣрно, отвѣчалъ я. И мнѣ кажется не мѣшало бы предупредить объ этомъ акціонеровъ. Неизвѣстно, впрочемъ, какъ бы еще они это приняли. Игрокъ обыкновенно менѣе горюетъ о проигрышѣ, чѣмъ о нерасчетѣ. Я о нихъ, по правдѣ сказать, не очень жалѣю. Я жалѣю о тѣхъ несчастныхъ, которыхъ могло бы спасти правильное распредѣленіе такихъ богатствъ. Да! много бы добра можно было сдѣлать этими богатствами, а не сдѣлается ничего!
Сказавъ это, я тотчасъ почувствовалъ, что капитанъ Немо оскорбился.
— Ничего! повторилъ онъ, съ живостью. Вы полагаете г. профессоръ, что ничего не сдѣлается1? Что сокровище попало въ худыя руки? Вы думаете, что я ради собственныхъ выгодъ, подбираю эти слитки и каменья? Кто вамъ сказалъ, что я не употребляю ихъ съ пользой. Развѣ вы думаете, я не знаю, что есть страдающія существа, угнетенныя племена на землѣ? Что много несчастныхъ требуютъ утѣшенія, многія жертвы еще не отомщены? Понимаете вы...
Капитанъ Немо остановился, можетъ быть раскаяваясь, что много высказалъ; но я уже разгадалъ его.
Какія бы причины не заставили его нырнуть отъ людей подъ воду „искать независимости" подъ морскими волнами, но онъ все-таки остался человѣкомъ. Страданія человѣчества были ему близки; онъ горячо сочувствовалъ веѣмъ порабощеннымъ и угнетеннымъ, и народамъ, и частнымъ лицамъ.
Я понялъ кому предназначались „безполезные", какъ я прежде думалъ, миліоны, когда „Наутилусъ" вступилъ въ воды возставшаго Крита.