Въ ночь съ 27 по 28 декабря „Наутилусъ“ съ необычайною скоростію оставилъ Ваникоро. Онъ направился въ юго-западу и въ три дня сдѣлалъ семьсотъ пятьдесятъ миль, отдѣлявшихъ группу Ла-Перузовыхъ острововъ отъ юго-восточной оконечности Папуазіи.
1-го января 1868 года, рано утромъ, Консейль пришелъ ко мнѣ на платформу.
— Коли ихъ честь позволитъ, сказалъ, онъ мнѣ, то я пожелаю ихъ чести счастливаго новаго года!
— Конечно, Консейль, отвѣчалъ я, конечно. Я принимаю твое пожеланье въ моемъ кабинетѣ точно также, какъ бы принялъ его при ботаническомъ садѣ въ Парижѣ, и благодарю за него. Только я спрошу, что ты подразумѣваешь подъ „счастливымъ годомъ“ при теперешнихъ нашихъ обстоятельствахъ? Желаешь ты въ этомъ году конца нашему заключенію или благополучнаго продолженія подводнаго плаванія?
— Ей-ей, отвѣчалъ Консейль, не знаю, что и сказать ихъ чести. Мы видимъ любопытныя вещи, и вотъ въ цѣлыхъ два мѣсяца мы еще не имѣли времени скучать. Ихъ чести вѣрно извѣстна поговорка: „послѣднее чудо всегда самое удивительное“; если и впередъ все будутъ такія же чудеса, такъ я ужъ и не знаю, чѣмъ все это кончится. Другаго такого случая не будетъ, смѣю завѣрить ихъ честь….
— Правда, Консейль, другаго такого не будетъ!
— И капитанъ Немо, съ позволенія ихъ чести, отлично оправдываетъ свое латинское имя: онъ ничуть не стѣсняетъ насъ, словно вправду не существуетъ.
— Это такъ, Консейль.
— Я полагаю, съ позволенія ихъ чести, что это будетъ счастливый годъ, когда мы будемъ все видѣть….
— Все видѣть, Консейль? Это можетъ далеко затянуться! А что думаетъ Недъ Лендъ?
— Недъ Лендъ думаетъ совсѣмъ не то, что я, отвѣчалъ Консейль. У него голова положительная, а желудокъ — супостатъ! Смотрѣть на рыбъ, да ихъ однѣхъ ѣсть, — это ему не по вкусу. Ему не достаетъ вина, хлѣба и мяса, — а это много значитъ для Саксонца: — Саксонцы до смерти любятъ бифштексъ и джинъ.
— Что до меня касается, Консейль, то для меня здѣшняя пища ни чуть не изнурительна, и я не жалуюсь на столъ капитана Немо, — я имъ доволенъ.
— И я тоже, сказалъ Консейль. Я бы ничего, остался бы здѣсь. А вотъ Недъ и спитъ, и видитъ какъ бы отсюда убѣжать. Значитъ, коли новый годъ будетъ для меня непріятенъ, то для него будетъ хорошъ, а коли для него будетъ новый годъ пріятенъ, то для меня…
— Понимаю, Консейль, понимаю! сказалъ я.
— Такъ выходитъ, съ позволенія ихъ чести, что одному изъ насъ огорченіе. А въ заключеніе я пожелаю того ихъ чести, чего ихъ честь сама себѣ желаетъ.
— Спасибо, Консейль, спасибо! Только позволь мнѣ отложить вопросъ о подаркахъ и замѣнить ихъ до поры до времени пожатіемъ руки, — со мной другой монеты нѣтъ.
— Эта самая лучшая монета, отвѣтилъ Консеіль.
2 января мы уже сдѣлали тысячу сто сорокъ миль, то есть пять тысячъ двѣсти пятьдесятъ миль отъ мѣста отправленія въ Японское море. Передъ шекомъ „Наутилуса“ растилались опасныя воды кораловаго моря у сѣверо-восточнаго берега Австраліи.
Наше судно шло на разстояніи только нѣсколькихъ миль отъ опаснаго рифа, гдѣ едва не погибли суда Кука 10 іюня 1770 года. Судно, на которомъ былъ Кукъ, ударилось о скалу, и если не потонуло, то потому только, что кусокъ корала, оторванный при ударѣ, остался въ проломѣ корабельнаго корпуса.
Мнѣ очень хотѣлось побывать на этомъ рифѣ длиною въ триста шестьдесятъ миль, о который вѣчно волнующееся море разбивалось съ такою страшною силою, что, казалось, васъ оглушаютъ раскаты грома.
Но въ это время „Наутилусъ“ унесъ насъ на большую глубину и я не могъ видѣть этихъ высокихъ кораловыхъ стѣнъ.
Я долженъ былъ удовольствоваться обращиками рыбъ, захваченныхъ нашими сѣтями.
Между этими рыбами я примѣтилъ жермона изъ рода макрелей, величиною съ тунца, съ голубоватыми боками и съ поперечными полосами, которыя исчезаютъ вмѣстѣ съ жизнію животнаго; эти рыбы слѣдовали за нами цѣлыми стаями и доставляли для нашего стола чрезвычайно вкусное блюдо.
Мы поймали также довольно большое количество спаровъ или мрежниковъ, длиною въ полъдециметра, имѣющихъ вкусъ златоспинной корифены и летучекъ, настоящихъ подводныхъ ласточекъ, которыя въ темную ночь своимъ фосфорическимъ блескомъ поперемѣнно освѣщаютъ то воздухъ, то воду.
Между молюсками и животнорастеніями я нашелъ въ неводѣ различные роды пробчаковъ, морскихъ ежей или киселей, молотковъ, бобцевъ, солнечниковъ, роговидовъ, гіалей или шипицъ.
Представителями флоры явились прелестныя пловучія водоросли, ламинаріи или морскія нити, макрописты, напитанные слизью, которая просасывалась сквозь ихъ поры. Тутъ же я примѣтилъ чудную Nemastoma, которая приклассифирована въ музеѣ къ естественнымъ рѣдкостямъ.
Два дня спустя послѣ нашего перехода чрезъ Кораловое море, 4 января мы увидѣли берега Папуазіи. По этому случаю капитанъ извѣстилъ меня, что онъ проѣдитъ въ Индѣйскій океанъ, чрезъ Торресовъ проливъ.
— Черезъ Торресовъ проливъ, капитанъ? спросилъ я.
— Да, г. профессоръ, какъ я уже имѣлъ удовольствіе вамъ сообщить.
Сообщеніе на этомъ и окончилось.
Недъ съ удовольствіемъ видѣлъ, что мы приближаемся къ европейскимъ морямъ.
Торресовъ проливъ опасенъ, какъ по подводнымъ рифамъ, которые его усѣеваютъ, такъ и по характеру дикарей, которые часто посѣщаютъ его берега. Онъ отдѣляетъ Новую Голландію отъ большаго острова Папуазіи или Новой Гвинеи.
Папуазія простирается на четыреста миль длины, на триста ширины и имѣетъ сорокъ тысячь квадратныхъ географическихъ миль. Она лежитъ между 0°19′ и 10°2′ южной широты и между 128°23′ и 146°15′ долготы. Въ полдень, когда лейтенантъ капитана Немо наблюдалъ высоту солнца, я примѣтилъ вершины Арфалькскихъ горъ, подымающіяся плоскостями и оканчивающіяся остроконечными пиками.
Эта земля была открыта въ 1511 году Португальцемъ Францискомъ Серрано; затѣмъ ее посѣтилъ донъ Жозе-де Менезесъ въ 1526 г., въ 1527 Грижальва, въ 1528 испанскій генералъ Алваръ-де-Сааведра, въ 1545 Жуиго Ортецъ, въ 1616 Голандецъ Сутенъ, въ 1753 Николай Срюикъ, въ 1792 Тасманъ, Дампіе, Фюмель, Картре, Эдвардсъ, Бугенвиль, Кукъ, Форрестъ, Макъ Клюръ, въ 1792 д'Антрекасто, въ 1823 году Дюперре и въ 1827 г. Дюмонъ Дюрвиль.
„Это очагъ всѣхъ малайскихъ негровъ” сказалъ г. де Ріензи.
— Чего добраго! Судьба, пожалуй столкнетъ носъ къ носу съ Андаменами! А Андамены шутить не любятъ! думалъ я.
„Наутилусъ” приблизился ко входу въ опаснѣйшій проливъ земнаго шара, которымъ самые отважные плаватели едва рискуютъ проходить. По этому проливу рѣшился проплыть Людовикъ Пацъ Торресъ, возвращаясь изъ южныхъ морей въ Меланезію. Въ этомъ же проливѣ въ 1840 году корветы Дюмонъ Дюрвиля сѣли на мель и чуть не погибли. Самъ „Наутилусъ“, пренебрегающій всѣми опасностями морей, принялъ однако нѣкоторыя предосторожности у коралловыхъ рифовъ.
Торресовъ проливъ имѣетъ въ длину около тридцати четырехъ миль, но загроможденъ безчисленнымъ множествомъ острововъ, островковъ, буруновъ и скалъ, которые дѣлаютъ его почти непроходимымъ.
Капитанъ Немо, какъ я уже сказалъ, принялъ всевозможныя предосторожности; „Наутилусъ“ плылъ наравнѣ съ водою и подвигался тихо; его винтъ, какъ хвостъ китообразнаго, медленно разбивалъ волны.
Пользуясь этимъ, мои товарищи и я помѣстились на платформѣ, которая всегда была пуста. Передъ нами находилась каюта кормчаго — и, или я очень ошибался, или видѣлъ, что капитанъ Немо лично управляетъ „Наутилусомъ.“
У меня передъ глазами были великолѣпныя карты Торресова пролива, снятыя и начерченныя инженеромъ гидрографомъ Дюмуленомъ и мичманомъ Куванъ-Девуа, нынѣшнимъ адмираломъ, который состоялъ въ штабѣ Дюмонъ Дюрвиля въ его послѣднее кругосвѣтное путешествіе. Это, вмѣстѣ съ картами капитана Кинга, самыя лучшія: по нимъ разбираешь путаницу прохода, и я слѣдилъ и свѣрялъ по нимъ самымъ тщательнѣйшимъ образомъ.
Вокругъ „Наутилуса“ море съ яростію бушевало. Волны, несшіяся съ юго-востока на сѣверо-западъ съ скоростію двухъ съ половиною миль, разбивались о коралловыя вершины, которыя то тутъ, то тамъ высовывались изъ воды.
— Вотъ скверное-то море! сказалъ мнѣ Недъ Лендъ.
— Въ самомъ дѣлѣ скверное, отвѣчалъ я, и вовсе непригодное для плаванія такого судна, какъ „Наутилусъ“.
— Надо полагать, что этотъ окаянный капитанъ ужъ очень, увѣренъ въ дорогѣ! Посмотрите-ка, вонъ цѣлая пропасть коралловыхъ громадинъ: любая можетъ разбить корпусъ въ тысячу кусковъ, только коснись легонько!
Въ еамомъ дѣлѣ положеніе было опасное, но „Наутилусъ“ скользилъ, какъ бы по волшебству, среди подводныхъ рифовъ. Онъ не шелъ по роковому для Дюмонъ Дюрвиля пути „ Астролябіи“, но взялъ болѣе на сѣверъ, прошелъ около береговъ острова Мюрая и возвратился къ юго-западу, къ Кумберландскому проходу. Я думалъ, что онъ такъ и пойдетъ, но онъ вдругъ поворотилъ назадъ къ сѣверо-западу и понесся, между множествомъ малоизвѣстныхъ острововъ и островковъ, къ острову Тунду и каналу Мове.
Я уже задалъ себѣ вопросъ: неужели сумасбродный капитанъ Немо хочетъ погубить свое судно въ этомъ проходѣ, гдѣ разбились корветы Дюмонъ Дюрвиля, — когда онъ измѣнилъ во второй разъ направленіе и, перерѣзавъ дорогу на западъ, направился къ острову Гвебороаръ.
Было три часа пополудни. Приливъ былъ почти полный; „Наутилусъ“ приблизился къ этому острову, который мнѣ еще живо представляется съ своими висячими гирляндами мху и зелени. Мы проплыли около его береговъ не менѣе двухъ жиль. Вдругъ меня опрокинуло. „Наутилусъ“ наткнулся на подводный рифъ и сталъ неподвижно, слегка покачнувшись на лѣвой бокъ.
Когда я поднялся, то увидалъ на платформѣ капитана и его лейтенанта. Они осматривали положеніе судна и говорили на своемъ, какъ выражался Недъ, „дьявольскомъ“ нарѣчіи.
Вотъ каково было положеніе: въ двухъ миляхъ на право виднѣлся островъ Гвебороаръ, — его берегъ закруглялся на сѣверо-западъ, какъ исполинская рука; съ юга и востока показывались верхушки коралловъ, которыя открывалъ морской отливъ. Мы сѣли на мель въ одномъ изъ морей, гдѣ приливы бываютъ весьма малые. Судно не потерпѣло никакихъ поврежденій — до того корпусъ его былъ крѣпко связанъ; но если въ немъ не могло быть ни течи, ни пролома, то онъ рисковалъ остаться навсегда пригвожденнымъ къ подводному рифу.
— Вотъ бѣда! думалъ я; вотъ бѣда!
Капитанъ хладнокровный, спокойный, безъ малѣйшаго признака какой либо тревоги, нодошолъ ко мнѣ.
— Несчаетіе? спросилъ я.
— Нѣтъ, только препятствіе, отвѣчалъ онъ.
— Но препятствіе, вскрикнулъ я, которое васъ заставитъ, можетъ быть, сдѣлаться обитателемъ земли! а вы земли убѣгаете!
Капитанъ, посмотрѣлъ на меня какъ то странно и сдѣлалъ
— Погодите, г. Аронаксъ: „Наутилусъ“ еще не погибъ! Онъ еще не разъ поноситъ васъ среди чудесъ океана! Наше путешествіе только что началось, и я не желаю такъ скоро лишиться вашего присутствія.
— Но, капитанъ, сказалъ я, какъ бы не замѣчая ироническаго оборота рѣчи: мы сѣли на мель въ полный приливъ, а въ Тихомъ океанѣ приливы и отливы не сильны, и если вы не выгрузите баластъ, — что мнѣ кажется невозможнымъ, — то я не вижу какимъ образомъ „Наутилусъ“ выплыветъ?
— Приливы не сильны въ Тихомъ океанѣ, вы это справедливо замѣтили, г. професоръ, отвѣчалъ капитанъ; но въ Торресовомъ проливѣ находятъ между уровнемъ прилива и отлива разницу въ полтора метра. Сегодня 4 января и чрезъ пять дней будетъ полнолуніе, — я буду очень удивленъ если этотъ любезный ночной спутникъ не подыметъ значительно водяную массу и не окажетъ мнѣ услуги, которую я желалъ бы принять только отъ него.
Съ этими словами капитанъ Немо въ сопровожденіи своего лейтенанта сошелъ во внутрь „Наутилуса“.
Что же касается до судна, то оно больше не качалось и стояло неподвижно, точно каралловые полипы вдѣлали его уже въ свой неразрушимый цементъ.
— Ну что, г. профессоръ? спросилъ Недъ Лендъ.
Онъ тотчасъ же послѣ ухода капитана подошелъ ко мнѣ.
— Ну, другъ Недъ, мы будемъ спокойно дожидаться 9 числа, отвѣтилъ я; кажется луна будетъ такъ любезна, что ссадитъ насъ съ мели.
— Просто луна?
— Да.
— И капитанъ, въ надеждѣ на луну, будетъ сидѣть сложа руки? ничего не станетъ дѣлать? не примется за….
— Да зачѣмъ же, Недъ, прервалъ Консейль: коли все нужное сдѣлаетъ приливъ?
Канадецъ посмотрѣлъ на Консейля, потомъ пожалъ плечами.
— Г. профессоръ, сказалъ онъ мнѣ: вы повѣрьте мнѣ, когда я скажу, что этотъ желѣзный кусъ не будетъ больше плавать, — ни на водѣ, ни подъ водою. Онъ теперь только годенъ въ продажу на вѣсъ, и я полагаю, что наступило время намъ развязаться съ капитаномъ Немо!
— Другъ Недъ, отвѣчалъ я ему: я не того мнѣнія о достославномъ „Наутилусѣ“. Погодите, черезъ четыре дня мы увидимъ каковы приливы Тихаго океана. Вы все думаете о побѣгѣ. Побѣгъ былъ бы еще возможенъ, еслибъ мы были въ виду Англіи или Прованса, но у береговъ Папуазіи — это совсѣмъ дѣло другое. Повторяю вамъ, обождите: къ крайностямъ можно будетъ прибѣгнуть въ случаѣ, если „Наутилусъ“ не подымется.
— Хоть бы пока поощупать эту землю! сказалъ неугомонный Недъ Лендъ. Вонъ островъ; на немъ деревья; подъ деревьями земныя животныя, изъ которыхъ дѣлаютъ котлеты и ростбифъ: — эхъ! отвѣдалъ бы теперь ихъ!
— Въ этомъ случаѣ Недъ правъ, сказалъ Консейль. Можетъ ихъ честь могла бы испросить позволенія у капитана Немо высадиться на землю, хоть бы для того, только, чтобъ не разучиться ходить по этой твердой части нашей планеты?
— Попросить могу, отвѣчалъ я, но онъ откажетъ.
— Пусть ихъ честь попробуетъ, сказалъ Консейль, мы по этому увидимъ чего можно ждать отъ капитана.
Къ моему удивленію капитанъ съ большою любезностью согласился на мою просьбу и не взялъ даже съ меня слова возвратиться на судно.
Но побѣгъ чрезъ Новую Гвинею былъ опасенъ и я не посовѣтывалъ бы Неду Ленду пускаться этимъ путемъ. Лучше было оставаться плѣнникомъ на „Наутилусѣ“, чѣмъ попасть въ руки жителей Папуазіи.
Шлюпка была отдана въ наше распоряженіе на завтрешнее утро. Я даже не старался узнать, поѣдитъ ли капитанъ съ нами; я думалъ, что намъ не дадутъ ни одного человѣка изъ экипажа и что Недъ Лендъ будетъ самъ управлять шлюпкой. Земля находилась отъ насъ не болѣе какъ въ двухъ миляхъ, и для канадца ничего не значило провести шлюпку между линіей рифовъ, столь пагубныхъ для большихъ судовъ.
На другой день, 5 января, шлюпка была отвязана и спущена съ платформы; это исполнили два человѣка; весла были въ шлюпкѣ и намъ оставалось только въ нее сойти.
Въ 8 часовъ мы, вооруженные ружьями и топорами, отчалили отъ „Наутилуса“. Море било довольно спокойно; съ земли дулъ маленькій вѣтерокъ. Консейль и я сидѣли на веслахъ и сильно гребли, а Недъ управлялъ по узкимъ проходамъ, между бурунами. Шлюпка легко управлялась и быстро плыла.
Недъ Лендъ не могъ опомниться отъ радости; это былъ выпущенный на волю узникъ; онъ вовсе не думалъ, что ему придется снова возвратиться въ темницу.
— Мясо! повторялъ онъ: мы будемъ ѣсть мясо! И какое еще мясо! Настоящую дичь! Вотъ только что хлѣба-то нѣту! Я не говорю, что рыба не хороша; но если все ѣсть рыбу да рыбу, такъ она пріѣдается, и кусокъ свѣжаго мяса…. Знаете, г. профессоръ, изжарить его этакъ на уголькахъ…. Прелесть, что такое!
— Лакомка! замѣтилъ Консейль. Такъ расказалъ, что у меня слюнки потекли! Погодите, сперва еще надо узнать, нѣтъ ли въ этихъ лѣсахъ такой дичи, которая начнетъ охотиться за охотниками сказалъ я.
— Ничего, г. Аронаксъ, отвѣчалъ канадецъ: я буду ѣсть и тигра, если на этомъ осѣровѣ не попадется другихъ четвероногихъ!
Зубы у него, казалось, были наточены, какъ остріе топора.
— Другъ Недъ заносится! замѣтилъ Консейль.
— Какія бы ни были животныя — безперыя четвероногія или двуногія съ перьями, — только бы мнѣ ихъ завидѣть и сейчасъ я въ нихъ — пафъ!
— Ну, отвѣчалъ я: сумасбродства дяди Ленда ужъ начинаются!
— Не бойтесь, г. Аронаксъ, отвѣчалъ канадецъ, и гребите сильнѣе. Я черезъ двадцать пять минутъ угощу васъ своей стряпнею!
Въ половинѣ девятаго шлюпка тихо остановилась на песчаномъ берегу, счастливо избѣгнувъ коралловаго кольца, окружающаго островъ Гвебороаръ.