[102]
Стояли два пѣтуха; одинъ на навозной кучѣ, другой на крышѣ, но спѣсивы оба были одинаково. Кто же изъ нихъ совершилъ больше? Ну, кто, по-твоему? Скажи, а мы… все-таки останемся при своемъ мнѣніи.
Птичій дворъ былъ отдѣленъ отъ другого двора деревяннымъ заборомъ, а на томъ дворѣ была навозная куча, и на ней росъ большой огурецъ, сознававшій, что онъ—растеніе парниковое.
„А таковымъ нужно родиться!“ разсуждалъ онъ самъ съ собою. „Но не всѣмъ же родиться огурцами, надо существовать и другимъ живымъ породамъ. Куры, утки и все населеніе птичьяго двора тоже, вѣдь, созданія Божіи. Вотъ, дворовый пѣтухъ стоитъ на заборѣ. Онъ будетъ почище флюгернаго! Тотъ хоть и высоко сидитъ, а даже и скрипѣть не можетъ, не то, что пѣть! Нѣтъ у него ни куръ, ни цыплятъ, онъ занятъ только самимъ собою и потѣетъ ярь-мѣдянкой[1]! Нѣтъ, дворовый пѣтухъ, вотъ это такъ пѣтухъ! Какъ выступаетъ! Словно танцуетъ! А запоетъ—что твоя музыка! Какъ начнетъ, такъ узнаешь, что значитъ настоящій трубачъ! Да, приди онъ сюда, проглоти меня цѣликомъ—вотъ была бы блаженная смерть!“
Ночью разыгралась непогода; куры, цыплята и самъ пѣтухъ—всѣ попрятались. Заборъ повалило вѣтромъ; шумъ, трескъ!.. Съ крыши попадали черепицы, но флюгерный пѣтухъ усидѣлъ. Онъ даже съ мѣста не двигался, не вертѣлся,—онъ не могъ, хоть и былъ молодъ, недавно отлитъ. Флюгерный пѣтухъ былъ очень разуменъ и степененъ, онъ ужъ такъ и родился старикомъ и не имѣлъ ничего общаго съ легкими птичками небесными, воробьями и ласточками, которыхъ презиралъ, какъ „ничтожныхъ, вульгарныхъ пискуній“. Голуби—тѣ побольше, и перья у нихъ отливаютъ перламутромъ, такъ что они даже немножко смахиваютъ на флюгерныхъ пѣтуховъ, но толсты и глупы они ужасно! Только и думаютъ о томъ, какъ бы набить себѣ зобы! Прескучныя созданія! Перелетныя птицы тоже навѣщали флюгернаго пѣтуха и разсказывали ему о чужихъ странахъ, о воздушныхъ путешествіяхъ, о разбойничьихъ нападеніяхъ хищныхъ птицъ… Это было ново и интересно—въ первый разъ, но затѣмъ пошли повторенія одного и того же, а это куда, какъ скучно! Надоѣли ему и птицы, надоѣло и все на свѣтѣ. Не стоило ни съ кѣмъ и связываться, всѣ такіе скучные, пошлые!..
[103]
— Свѣтъ никуда не годится!—говорилъ онъ.—Все—одна ерунда!
Флюгерный пѣтухъ былъ, что называется, пѣтухомъ разочарованнымъ и, конечно, очень заинтересовалъ бы собою огурецъ, знай тотъ объ этомъ, но огурецъ былъ занятъ однимъ дворовымъ пѣтухомъ, а этотъ какъ-разъ и пожаловалъ къ нему въ гости.
Заборъ былъ поваленъ вѣтромъ, но громъ и молнія давно прекратились.
— А что вы скажете о ночномъ пѣтушиномъ крикѣ?—спросилъ у курицъ и цыплятъ дворовый пѣтухъ.—Грубоватъ онъ былъ, ни малѣйшаго изящества!
За пѣтухомъ взобрались на навозную кучу и куры съ цыплятами; пѣтухъ двигался въ перевалку, какъ кавалеристъ.
— Садовое растеніе!—сказалъ онъ огурцу, и послѣдній сразу уразумѣлъ высокое образованіе пѣтуха, и даже не замѣтилъ, что тотъ клюетъ и поѣдаетъ его.
„Блаженная смерть!“
Подбѣжали куры и цыплята,—куры, вѣдь, всегда такъ: куда одна, туда и другая. Они кудахтали, пищали, любовались на пѣтуха и гордились, что онъ изъ ихъ породы.
— Ку-ка ре-ку!—запѣлъ онъ.—Цыплята сейчасъ сдѣлаются большими курами, если я провозглашу это въ міровомъ курятникѣ!
Куры и цыплята закудахтали и запищали. А пѣтухъ объявилъ великую новость:
— Пѣтухъ можетъ снести яйцо! И знаете, что въ немъ? Василискъ! Никто не можетъ вынести его вида! Люди это знаютъ, а теперь знаете и вы, знаете, что̀ есть во мнѣ, знаете, что я изъ пѣтуховъ пѣтухъ!
И дворовый пѣтухъ захлопалъ крыльями, поднялъ гребешокъ и опять запѣлъ. Курицъ и цыплятъ даже ознобъ прошибъ, но какъ имъ было лестно, что одинъ изъ ихъ семейства—пѣтухъ изъ пѣтуховъ! Они кудахтали и пищали, такъ что даже флюгерному пѣтуху было слышно, но онъ и не шевельнулся.
— Все ерунда!—говорилъ онъ самъ себѣ.—Никогда дворовому пѣтуху не снести яйца, а я—не хочу! А еслибы захотѣлъ, я бы снесъ вѣтряное яйцо! Но міръ не стоитъ вѣтрянаго яйца! Все ерунда!.. Я и сидѣть-то здѣсь больше не хочу!
И флюгерный пѣтухъ переломился и слетѣлъ внизъ, но не убилъ двороваго пѣтуха, „хоть и расчитывалъ на это“, какъ увѣряли куры.
[104]
Мораль?
„Лучше пѣть пѣтухомъ, чѣмъ разочароваться въ жизни и переломиться!“
