— Что это? измѣна, ловушка! — вскричалъ Кельмаркъ, принимая загадочный видъ.
— Наша молодежь Гильдіи св. Сециліи, нашъ оркестръ, явился привѣтствовать васъ, графъ! — торжественно объявилъ фермеръ „паломниковъ“.
Глаза Кельмарка заблестѣли какимъ-то таинственнымъ огнемъ и онъ сказалъ: „Въ другой разъ я вамъ покажу мою мастерскую… Пойдемте къ нимъ навстрѣчу!“ и онъ поспѣшилъ спуститься по главной лѣстницѣ, казалось, очень счастливый этой перемѣной, противъ которой хитрая Клодина возставала въ глубинѣ души.
Говартцы и другіе гости послѣдовали за нимъ внизъ въ обширную оранжерею, широкія стеклянныя дверцы которой были раскрыты по приказу все же непоказывавшейся Бландины.
Музыканты Гильдіи расположились полукругомъ у балкона.
Они дуютъ со всѣхъ силъ въ трубы съ широкими крыльями и бьютъ сильно въ барабаны… Всѣ были одѣты въ красивый національный костюмъ только съ нѣкоторыми варіаціями. У многихъ смѣшной нарядъ, изношенный и даже заплатанный, показывалъ больше мѣдной окиси и примѣси, чѣмъ слишкомъ новые наряды гостей. Нѣкоторые изъ нихъ были небрежно одѣты, безъ куртокъ, съ рукавами рубашки, или матросской блузы, которая показывала ихъ здоровую шею.
Это были почти всѣ высокіе и сильные парни, хорошо сложенные брюнеты, собранные со всѣхъ домовъ острова, какъ со всѣхъ фермъ Зоудбертинга, такъ и съ лачугъ Кларвача. Гильдія, вполнѣ демократическаго происхожденія, насчитывала въ своемъ составѣ сыновей благородныхъ родителей наряду съ мужественными дѣтьми грабителей остатковъ кораблей и бродягъ морского берега.
Самые младшіе потомки лицъ, потерпѣвшихъ кораблекрушеніе, мальчики съ взъерошенными волосами, блестящими, но жестокими глазами, съ смуглымъ лицомъ, какъ у ангеловъ Гвидо Рени, уже полные, подвязавъ панталоны съ разрѣзами у колѣнъ, веревкою вмѣсто помочей и украсивъ ихъ вѣтвями и сухими листьями, исполняли за нѣсколько динарій обязанность носителей факеловъ. Подъ предлогомъ увеличить освѣщеніе, но, въ дѣйствительности, чтобы забавиться, во все время пути, они опрокидывали свои фонари, проводили по землѣ пламенными языками смолы, которые они сейчасъ же затаптывали ногами, не боясь сжечь себѣ голыя ноги, подошва которыхъ стала тверда, какъ копыто.
Въ честь Дейкграфа, Гильдія св. Сециліи исполняла очень старинныя народныя пѣсни, которыя словно накладывали непонятную гармоническую дымку на ароматный теплый вечеръ. Одна пѣсня въ особенности, захватила и пріятно удивила Анри, своей жалобной мелодіей, точно морской отливъ, порывъ вѣтра среди вереска или звукоподражаніе на плотинахъ рабочимъ, вбивающихъ сваи. Эти рабочіе, или скорѣе ихъ надсмотрщики, въ дѣйствительности распѣваютъ ее, чтобы придать себѣ силы во время труда. Запряженные каждый за веревку, они одновременно поднимаютъ на воздухъ тяжелую бабу и опускаютъ ее. Ноги сжимаются, тѣло вытягивается и задъ сгибается въ тактъ. Можно услыхать эту пѣсенку и возлѣ рыбацкихъ лодокъ. Моряки вмѣстѣ съ нею берутся за свои инструменты, и съ помощью мелодій и пастушескихъ пѣсенъ они проводятъ иногда такъ скучные часы полнаго затишья моря или сливаютъ свою жалобу и томность съ трепетнымъ ритмомъ волнъ.
Одинъ изъ молодцовъ, ученикъ музыкальной школы въ Ипперзейдѣ переложилъ эту пѣсенку для трубныхъ инструментовъ. Маленькая труба передавала эту немного грубоватую мелопею съ модуляціями, подъ аккомпанементъ большихъ трубъ и тромбоновъ, изображавшихъ глубокій ревъ волнъ.
Кельмаркъ внимательно разсматривалъ этого юношу, игравшаго на маленькой трубочкѣ, болѣе красиваго и рослаго, чѣмъ его сверстники. Съ стройной таліей, съ цвѣтомъ лица амбры, съ бархатными глазами, но длинными черными рѣсницами, съ мясистыми и очень красными губами, расширенными ноздрями изъ-за таинственныхъ ощущеній обонянія, черными густыми волосами, онъ былъ очень красивъ въ своемъ дурномъ костюмѣ, который облегалъ его формы, точно шерсть на эластическихъ членахъ кошекъ. Тѣло нѣжно раскачивавшееся и переваливавшееся, казалось, слѣдовало за музыкальными переходами и исполняло на мѣстѣ очень медленный танецъ, похожій на трепетъ осени въ лѣтнія ночи, когда нѣжный вѣтерокъ колышетъ растенія. Точно высѣченная изъ мрамора фигура этого молодого крестьянина, который выдѣлялся по музыкальности изъ среды своихъ собратьевъ, какъ разъ напомнила Кельмарку игрока на свирѣли Франца Гальса. Этотъ юноша казался ему чудесною живою картиною сообразно полотну изъ музея Ипперзейда. Его сердце сжалось, онъ затаилъ дыханіе отъ слишкомъ пламенной радости.
Мишель Говартцъ замѣтилъ вниманіе, которое удѣлилъ графъ молодому солисту, воспользовался паузою, чтобы подойти къ нему и подвести его къ Кельмарку довольно грубо за ухо, съ рискомъ оторвать его.
Ничто не могло передать выраженія одновременно жалкаго, испуганнаго и восторженнаго, маленькаго игрока на трубѣ, грубо подведеннаго къ Дейкграфу. Казалось, что въ его глазахъ и на его устахъ вылилась вся высшая мука мученичества.
— Графъ, вотъ мой сынъ Гидонъ, негодяй, о которомъ я только что разсказывалъ вамъ, заговорилъ грубый бургомистръ, заставляя вертѣться мальчика кругомъ себя самого: вотъ товарищъ спорщиковъ Кларвача, отъявленный лѣнтяй, дурная голова, — который, можетъ быть, отличается всѣми достоинствами пѣнія зяблика и жаворонка, но не имѣетъ ни одного изъ тѣхъ достоинствъ, которыхъ я надѣялся найти въ своемъ сынѣ. Ахъ! мечтать, свистѣть, нѣжничать попустому, слѣдить за ласточками, валяться на спинѣ или грѣться на солнцѣ, точно какой-нибудь тюлень на пескѣ, вотъ что онъ любитъ! представьте себѣ, что съ самаго его рожденія онъ нивъ чемъ не былъ намъ полезенъ. Такъ какъ онъ никогда не помогалъ намъ на фермѣ, я рѣшилъ сдѣлать изъ него матроса и завербовалъ его въ качествѣ юнги на рыбацкую барку… Напрасно! Послѣ трехъ дней, лодка, возвратившаяся въ портъ, привезла его обратно… Посреди работы онъ вдругъ останавливался и смотрѣлъ на облака и волны… Его небрежность и забывчивость навлекли на него нѣсколько тяжелыхъ наказаній, но удары не имѣли большаго значенія для этого дурного юнги, чѣмъ уговоры и просьбы. Въ концѣ концовъ, мнѣ пришлось взять его и опредѣлить на скучную работу: онъ стережетъ коровъ и овецъ въ равнинахъ Кларвача, съ этими маленькими вшивыми ребятами, которые носятъ сегодня факелы Гильдіи… Развѣ это не позоръ, графъ, когда онъ такъ сложенъ, какъ вы видите! Плакса! Онъ начинаетъ кричать, не можетъ видѣть, чтобы убивали свинью во время деревенской ярмарки или чтобы мясникъ отмѣчалъ краснымъ крестомъ спины овецъ, предназначенныхъ на бойню!.. Гидонъ похожъ на дѣвушку… Мой настоящій сынъ, это моя Клодина… Вотъ она дѣлаетъ дѣло!..
— Жаль, такъ какъ у него все же умненькій видъ! замѣтилъ Дейкграфъ, съ намѣреннымъ равнодушіемъ. Онъ чудесно играетъ на трубѣ. Почему вы не сдѣлаете изъ него музыканта?
— Ахъ, нѣтъ! Вы изволите шутить, графъ. Онъ неспособенъ отдаться чему-нибудь, что могло бы принести пользу. Ей-богу, чтобы избавиться отъ него, я хотѣлъ отдать его въ паяцы. Можетъ быть онъ сдѣлалъ бы тамъ карьеру. Въ ожиданіи этого онъ приноситъ мнѣ только расходы и огорченія. Развѣ онъ не пытался чертить углемъ на заново оштукатуренной стѣнѣ фермы подъ предлогомъ изобразить нашихъ животныхъ!
— Нѣтъ-ли у него способностей къ живописи? — прошепталъ скучающимъ тономъ Кельмаркъ, принимая видъ человѣка, удерживающаго зѣвоту.
Товарищи Гидона окружили семью Говартца и Кельмарка, забавляясь смущеніемъ маленькаго пастуха, котораго осуждалъ самъ отецъ. Товарищи переминались, подталкивали другъ-друга локтемъ, подчеркивая смѣхомъ и шепотомъ жалобы бургомистра на своего сына.
Анри понялъ, что Гидонъ является прицѣломъ для шутокъ всѣхъ этихъ хитрецовъ. Клодина смотрѣла на брата жестокимъ и злымъ взглядомъ. Анри угадывалъ, что бургомистръ унижалъ и обижалъ сына, чтобы польстить Клодинѣ, своей любимицѣ. Между этой грубой, почти мужественной дѣвушкой и этимъ маленькимъ, болѣе утонченнымъ крестьяниномъ разница вырисовывалась очень рѣзко. Проницательный Анри представлялъ себѣ бурныя ссоры въ домѣ Говартца, и ему становилось очень грустно. Къ тому же Клодина казалась ему обиженной тѣмъ вниманіемъ, которое оказывалъ Дейкграфъ этому отверженному ребенку, подвергнутому изгнанію, живущему почти внѣ семьи.
— Послушайте, бургомистръ, мы поговоримъ объ этомъ! сказалъ Кельмаркъ. — Можетъ быть, мы найдемъ возможность сдѣлать что-нибудь изъ этого фантазера!
Это были очень неясныя слова, ничего не обѣщавшія, но произнося ихъ, Анри не могъ удержаться, чтобы не взглянуть на пастуха, и послѣдній прочелъ или, по крайней мѣрѣ, подумалъ, что прочелъ въ этомъ взглядѣ болѣе серьезное обѣщаніе, чѣмъ то, которое можно было угадать въ этихъ словахъ. Бѣдняжка ощутилъ отъ этого взгляда радостное чувство, полное надежды и возможнаго спасенія. Никогда никто не смотрѣлъ на него такимъ взглядомъ, или скорѣе никогда онъ не прочелъ столько доброты въ человѣческомъ лицѣ. Но непослушный юноша, разумѣется, ошибался! Графъ былъ бы безумнымъ, если-бъ заинтересовался молодцомъ, такъ дурно отрекомендованнымъ фермеромъ „Паломниковъ“. Кому придетъ въ голову связываться съ этимъ дикаремъ, дурнымъ мальчишкой?
Только бы Клодина ее наговорила бы слишкомъ много дурного про меня! — подумалъ маленькій пастухъ, страдая при видѣ, что Дейкграфъ удалился съ его жестокой сестрой. Но Кельмаркъ вышелъ, чтобы отдать приказанія Бландинѣ. Музыкантамъ предложили выпить. Когда графъ показался снова и захотѣлъ чокнуться съ ними, почему вышло такъ, что онъ протянулъ свой стаканъ къ другому, протянутому такъ преданно къ нему, стакану сына бургомистра Говартца? Юноша на одну минуту ощутилъ грустное чувство, но сейчасъ же вспомнилъ ласковый взглядъ графа. Онъ отошелъ отъ пившей компаніи, желая поблуждать по заламъ и, въ свою очередь, полюбоваться картинами. Анри, занятый настойчивымъ ухаживаніемъ за толстой Клодиной, невольно часто взглядывалъ на юнаго трубача Гильдіи. Онъ замѣтилъ его выраженіе, одновременно задумчивое и восторженное передъ изображеніемъ Конрадина и Фридриха, на которыхъ едва взглянула его сестра съ точки зрѣнія любопытства. Дейкграфъ былъ правъ, что предложилъ выпить грубоватымъ исполнителямъ серенады. Имъ казалось даже, что онъ самъ немного выпилъ, что не могло смутить ихъ, туземцевъ Смарагдиса, истинныхъ любителей пить, какъ всѣ сѣверные жители.
Вся компанія, жаждавшая прогулки, разбрелась по садамъ и по морскому берегу, откуда раздавалось грубое веселіе и громкій смѣхъ. Крикъ испугалъ даже парочку чаекъ, находившихся въ деревьяхъ плотины, и Кельмаркъ, гулявшій съ Клодиной по террасѣ со стороны моря, видѣлъ, какъ птицы нѣсколько разъ съ жалобными криками вертѣлись вокругъ фонаря маяка и внушили ему порывъ поэтическаго состраданія, о которомъ его спутница и не подозрѣвала. Что было общаго между ихъ полетомъ и его собственными тревогами? Затѣмъ онъ началъ снова шутить съ дочерью бургомистра.
Между тѣмъ члены Гильдіи потребовали своего трубача, и такъ какъ онъ все еще находился въ комнатахъ, передъ картинами, они отправились за нимъ и увели его, несмотря на его протесты, въ глубину парка. Анри, разумѣется, преувеличивалъ ихъ шутки съ юнымъ Говартцемъ, потому что вмѣстѣ съ Клодиной направился по какому то таинственному влеченію, въ сторону ихъ шумныхъ группъ. Его приближеніе смутило ихъ и прекратило быстро мученія, которымъ они хотѣли подвергнуть юношу. Однако, что то вродѣ цѣломудреннаго чувства или уваженія помѣшало Кельмарку прямо вмѣшаться и защитить мальчика; онъ отворачивался отъ него и удерживался даже, чтобы не сказать ему ни слова; но шутя съ Клодиной, онъ возвышалъ голосъ и Гидонъ наивно воображалъ, что графъ хочетъ, чтобы онъ его слышалъ…
Наконецъ, компанія рѣшила вернуться въ селеніе. Раздались звуки барабана. Послѣ того, какъ всѣ собрались на травѣ, босоногіе малыши Кларвача побѣжали зажигать свои факелы. Музыканты выстроились во главѣ шествія. Графъ проводилъ ихъ до главной калитки и смотрѣлъ, какъ они, подъ красивые звуки, исчезали въ большой рощѣ, находившейся между замкомъ и селеніемъ.
Клодина, опираясь на руку отца, восхваляла графа или скорѣе, его состояніе и роскошь, но не довѣряла еще фермеру главнаго плана, который она составила въ своемъ умѣ.
Юный Гидонъ, выпрямивъ голову, исполнялъ свою партію съ необыкновеннымъ мужествомъ. Его трубочка, казалось, взывала къ звѣздамъ. В ее время Гидонъ думалъ о владѣльцѣ Эскаль-Вигора. Въ отзвукахъ трубы, онъ надѣялся найти снова оттѣнокъ сострадательнаго голоса Дейкграфа, и въ туманномъ воздухѣ онъ искалъ его глубокаго взгляда. Странная противоположность: несмотря на этотъ восторгъ, бѣдняжка чувствовалъ сердце переполненнымъ, горло сжатымъ, глаза готовыми заплакать — можно было угадать иногда его отчаянные призывы, возгласы на помощь, съ которымъ его труба обращалась къ далекому покровителю, можетъ быть, и неслыхавшему еще ихъ, но тѣмъ не менѣе охваченнаго симпатіей, — послѣ того, какъ они затихали подъ необыкновенно торжественными вязами.