Общеніе съ «Ивашкой Хмѣльницкимъ», по юмористическому термину его великаго поклонника и великаго человѣка—Петра, имѣетъ свою исторію на Руси, и очень любопытную, которая, къ сожалѣнію, до сихъ поръ не написана. Русское пьянство пріобрѣло міровую славу съ незапамятныхъ временъ, но въ послѣднее время въ литературѣ стали его вмѣнять почти исключительно одному низшему слою нашего народа—«мужикамъ» да «мѣщанамъ». Что же касается высшаго класса общества, интеллигенціи, то обыкновенно обличители пьянства и ревнители трезвости не распространяютъ на нихъ ни своихъ краснорѣчивыхъ укоровъ и увѣщаній, ни своихъ мудрыхъ мѣропріятій по пресѣченію злоупотребленій спиртомъ. Когда заходитъ рѣчь о порокѣ пьянства, то безъ оговорокъ и поясненій подразумѣвается одно народное, «мужицкое» пьянство; когда изливаются ручьи гражданской скорби на кабакъ, то въ воображеніи и Цицероновъ и ихъ аудиторіи рисуется одна лишь классическая грязная трущоба, украшенная казенной вывѣской или елкой, и никому не приходитъ въ голову обобщить съ этимъ заведеніемъ аристократическіе роскошные рестораны, клубскія «благородныя собранія» и иные гостепріимные пріюты для просвѣщенной публики.
Изъ этого можно бы заключить, что наши культурные классы, наша интеллигенція, безупречны въ данномъ пунктѣ нравственности. Но такъ ли это?—Безъ сомнѣнія, нѣтъ! Можно только сказать, что въ послѣднее время въ правилахъ исповѣдуемаго русскимъ обществомъ кодекса поведенія—быть въ подпитіи допускается сколько угодно, но казаться пьянымъ—верхъ неприличія, признакъ дурнаго тона и неблаговоспитанности. И современный, такъ называемый, «порядочный человѣкъ» очень, въ этомъ отношеніи, сдержанъ и акуратенъ, хотя это не всегда еще значитъ, чтобы онъ и на самомъ дѣлѣ отличался трезвостью. Относительно, это уже не малый шагъ впередъ по пути облагороженія нравовъ, тѣмъ болѣе ощутительный, что еще очень недавно пьянство и разгулъ составляли одно изъ главныхъ времяпровожденій людей культурныхъ, были очень популярны и терпимы въ обществѣ, и пользовались даже нѣкоторымъ покровительствомъ со стороны блюстителей. Пьянство не только не считалось порокомъ, но въ немъ видѣли какую-то художественную удаль благородной «широкой натуры», избыточествующей «силами мощными души», которыхъ некуда дѣвать; имъ рисовались и хвастались; оно воспѣвалось въ стихахъ и—не какими нибудь непризнанными Беранжерами рыночной литературы, а первоклассными поэтами. Пьянство имѣетъ у насъ блестящую литературу; изъ всего того, что̀ было писано въ похвалу ему, въ честь Вакха и для поэтическаго изображенія его непринужденнаго веселаго культа, можно бы составить цѣлую библіотеку. У насъ были поэты, и очень талантливые (напр. Давыдовъ), которые почти исключительно посвящали свои лиры удовольствіямъ выпивки, служили призванными спеціальными пѣвцами «рома и арака», а то и роднаго «сиволдая», которому даже изысканный князь Вяземскій съ несравненнымъ патріотическимъ чувствомъ пѣлъ славу:
|
А нашъ пѣнникъ, нашъ кормилецъ, |
Воспѣвались разные напитки, превозносилось самое питье и «вѣра въ вино», въ его «божественную» силу.
|
Счастливъ, кто вѣруетъ въ вино |
восторгался съ непостижимымъ паѳосомъ Языковъ, одинъ изъ вдохновеннѣйшихъ лириковъ бокала и «хмѣльныхъ собраній»—тѣхъ собраній, которыя такъ любилъ и съ такимъ удивительнымъ мастерствомъ опоэтизировалъ Пушкинъ:
|
Я люблю вечерній пиръ, |
Это называлось жить полной грудью, широко, весело, и—въ этомъ вкусѣ рисовались желанныя перспективы вольной, счастливой жизни.
|
Оставимъ мудрость мудрецамъ. |
въ видѣ общаго практическаго правила, проповѣдывалъ Баратынскій, товарищъ Пушкина по перу и призванію, а также и по засѣданію въ хмѣльныхъ собраніяхъ.
|
Мы вольно учимся и пьемъ,— |
похваляется Языковъ изъ Дерпта, гдѣ онъ шесть лѣтъ пробылъ въ университетѣ, ничему не учась, и кончилъ тѣмъ, что «разгулъ сдѣлался его потребностью». Языковъ въ этомъ отношеніи далеко не составлялъ исключенія среди тогдашней учащейся молодежи, которая вообще «вольно училась и пила», и несравненно усерднѣе пила, чѣмъ училась. Студенческій разгулъ былъ самый необузданный, и съ нимъ могъ соперничать развѣ только офицерскій, по размѣру питья, по шумному буйству и дикимъ шалостямъ «хмѣльныхъ собраній». Этимъ кичились, и на этой аренѣ дѣйствительно происходило ревнивое соперничество сословій, профессій и «родовъ оружія». Пьянство было возведено въ своеобразный благородный спортъ, на основаніи котораго составлялись репутаціи, и, какъ извѣстно, имена наиболѣе славныхъ героическихъ питуховъ перешли въ потомство. Можно бы образовать цѣлый пантеонъ знаменитыхъ россійскихъ пьяницъ.
Не было такихъ занятій, положеній и родовъ жизни, которые исключали бы умѣстность питья «до положенія ризъ». Пушкинъ даже «жизнь анахорета», т. е. отшельника, ушедшаго изъ міра и отъ его соблазновъ, ухитрился истолковать въ такомъ шутливо-вакханальномъ жанрѣ:
|
Чудо—жизнь Анахорета! |
Баратынскій, воспѣвая свои попойки съ друзьями, гдѣ первое мѣсто отводилось «звѣздящейся влагѣ Аи», говоритъ, что они—«въ ней заботы потопляли средь восторженныхъ затѣй». Болѣе прозаическій реалистъ Измайловъ, имѣвшій привычку «ходить съ музою въ трактиръ», по замѣчанію Воейкова, находилъ жизнь скучною и совѣтовалъ отъ скуки:
|
Взять книгу въ руки |
Безвременно погибшій Полежаевъ, отдавая дань излишествамъ по отвѣдыванію «звѣздящейся влаги», понималъ эту забаву нѣсколько иначе. Онъ думалъ, что въ этой влагѣ потоплялись не заботы, не скука, а силы, которымъ не было «воли»,—
|
Какъ въ широкомъ, чистомъ полѣ, |
Мы, впрочемъ, не имѣемъ намѣренія предлагать здѣсь исторію питейной словесности, а желали только указать на происшедшую коренную перемѣну въ литературныхъ и общественныхъ воззрѣніяхъ на данный сюжетъ. Теперь уже ни одному, самому неукротимому анакреонтическому лирику не придетъ въ голову воспѣвать съ такой наивной искренностью вино и его радости, да онъ и не нашелъ бы читателей или былъ бы всѣми осмѣянъ. Теперь ни одной развеселой компаніи гулякъ не взбредетъ на мысль гласно учреждать правильно организованное «общество мочемордія», какое процвѣтало у насъ на югѣ среди помѣщиковъ въ 50-хъ годахъ и сдѣлалось исторически-достопамятнымъ. Художественный культъ пьянства и его поэзія окончательно исчезли, и если не исчезли сами поклонники Вакха, то уже не выставляются со своими жертвоприношеніями, не бравируютъ пьяной удалью и разгуломъ, а подвизаются больше келейно, застѣнчиво, при закрытыхъ дверяхъ.
Нельзя не упомянуть однако, что между вышеуказаннымъ періодомъ эпическаго, такъ сказать, пьянства и современной намъ трезвенностью, хотя бы только въ принципѣ, былъ очень характеристическій промежутокъ пьянства свирѣпаго, циническаго и безшабашнаго во имя «гражданской скорби». Это пьянство, исповѣдывавшееся главнымъ образомъ среди пишущей братіи и интеллигентной молодежи, вспыхнуло во второй половинѣ 50-хъ годовъ и сопровождало медовые дни россійскаго прогресса,—стремительнаго съ первыхъ своихъ ребяческихъ прыжковъ, всеобъемлющаго и самоувѣреннаго, но также быстро растерявшагося и окислившагося въ разочарованіи и дешевой фразистой скорби. Унаслѣдованная отъ предшествовавшихъ поколѣній слабость къ хмѣльному зелью въ эти дни стала маскироваться гримасой горделиваго протеста. Пили какъ-бы на зло и существующему порядку вещей, тормозящему прогрессъ, и обществу, погрязшему въ апатіи и порокахъ; пили отъ міровой тоски и разъѣдающаго скептицизма, пили изъ демократизма и отъ стремленія уйти въ народъ или, точнѣе сказать, утонуть вмѣстѣ съ нимъ въ сивухѣ; пили наконецъ потому, что «среда заѣла», по одному изъ тогдашнихъ любимыхъ словечекъ. Пьянство—нужно сказать—было принципіальное и энциклопедическое, и въ самомъ дѣлѣ сходило въ глазахъ многихъ за какое-то подвижничество, за героическое выраженіе протестующаго «направленія» и самоотверженной агоніи сознательно спивающихся на смерть благородныхъ, глубоко чувствующихъ даровитыхъ силъ, которымъ нѣтъ ни простора, ни почвы для творческой дѣятельности… Очень ужъ наивныя были времена!
Дѣйствительно, многіе талантливые люди пропили тогда свои дарованія, свои силы и самую жизнь или, какъ сказалъ поэтъ, «не расцвѣвъ, отцвѣли въ утрѣ пасмурныхъ дней», но еще большее число принципіальныхъ съ виду гулякъ, съ теченіемъ времени, когда напущенный ими на себя яркій тонъ гражданской скорби повылинялъ, очень скоро вытрезвились и превратились въ исправныхъ, усердныхъ карьеристовъ-дѣльцовъ. Только немногіе слабохарактерныя и беззаботныя, но съ крѣпкими желудками, «жертвы заѣдающей среды» пріобрѣли такую основательную привычку къ загулу и спирту, что чуть не до нашихъ дней остались неисправимыми пьяницами, даже едва не составили себѣ этимъ всероссійскую славу, часто затмѣвающую ихъ славу литературную, но ужь этихъ послѣднихъ могиканъ пьянства «съ направленіемъ» никто нынче не считаетъ мучениками идеи, вдохновляемыми, якобы, къ опоражниванію стакановъ «музою мести и печали».
Безспорно, впрочемъ, что въ нашей общественной жизни было и есть немало такихъ тяжелыхъ гнетущихъ условій, которыя, при изслѣдованіи интеллигентнаго пьянства, должны быть приняты, какъ смягчающія вину обстоятельства. Люди впечатлительные изъ образованнаго класса, воспитавшись въ извѣстныхъ идеалахъ и принципахъ теоретическаго свойства, при столкновеніи съ родной дѣйствительностью, не могутъ не почувствовать съ болью, какъ далека она отъ предъявляемыхъ ей требованій высшаго порядка, какъ малочисленны и малосильны они сами, мечтатели-идеалисты, для того чтобы переиначить ее по своему! Возникаетъ естественное недовольство и собой и окружающей дѣйствительностью, опускаются руки, душу охватываетъ отчаяніе, изъ котораго бываютъ разные болѣе или менѣе драматическіе исходы—у русскихъ же людей всего чаще загулъ, переходящій нерѣдко въ систематическій запой.
Потомъ, нужно-же сознаться, что, при крайней разрозненности у насъ общества и весьма слабомъ развитіи общественной жизни, людямъ интеллигентнымъ, съ дѣятельными и энергическими натурами, съ несовсѣмъ пошлыми на этотъ счетъ требованіями и со вкусомъ, часто дѣйствительно некуда дѣваться, негдѣ, какъ говорится, отвести душу отъ вялой безцвѣтной прозы нашихъ дѣлъ и занятій, нашихъ мелочныхъ взаимныхъ отношеній и всяческихъ дрязгъ. Наши общественныя развлеченія и увеселенія рутинны по содержанію, малоинтересны и служатъ какъ бы для того только, чтобы скучающая публика имѣла возможность коллективно дѣлить свою скуку и въ томъ находить нѣкоторую отраду, такъ какъ «на людяхъ и смерть красна»—кольми паче скука. Того, что̀ французы называютъ «салономъ», какъ средоточіе образованныхъ людей извѣстной среды, извѣстныхъ партій и профессій, для живаго обмѣна политическихъ, ученыхъ и художественно-литературныхъ интересовъ въ непринужденной, веселой бесѣдѣ, скрашенной чарующимъ участіемъ изящныхъ, интеллигентныхъ женщинъ, у насъ нѣтъ почти и въ зародышѣ, а если и является что нибудь въ этомъ родѣ, то какъ вымученное искусственное подражаніе, разрѣшающееся жалкой каррикатурой. Говоря вообще, плохо мы воспитаны и довольно равнодушны къ высшимъ гуманитарнымъ интересамъ, чтобы умѣть составлять такія аттическія собесѣдованія. Въ сферѣ идей и высшихъ вопросовъ науки, искусства и политики мы, большею частью, только диллетанствуемъ, увлекаемся ими поверхностно и то—порывами, пароксизмами. На модныя идеи и преходящіе духовные интересы у насъ такой же бываетъ запой, какъ и на вино. Горячая минута увлеченія проходитъ, желанные и, казалось, вотъ-вотъ имѣвшіе осуществиться по щучьему велѣнью, по нашему хотѣнью, славны бубны, какъ были за горами, такъ тамъ и остались. Разочарованіе, апатія и лѣнь вступаютъ въ свои права и гонятъ нашихъ Чайльдъ-Гарольдовъ въ «хмѣльныя собранія», за карточные столы, въ кафе-шантаны и иные притоны болѣе или менѣе художественнаго разврата.
Обозрѣваемый сюжетъ вообще мало изслѣдованъ и трудно подчиняется точному изученію, но на основаніи нѣкоторыхъ наблюденій слѣдуетъ предположить, что та или другая степень распространенности пьянства и самыя его формы находятся въ тѣсной зависимости отъ различныхъ благопріятныхъ или несчастливыхъ измѣненій въ условіяхъ, складѣ и темпераментѣ общественной жизни. Есть времена по преимуществу пьяныя и—наоборотъ—бываютъ времена, отличающіяся господствомъ трезвости. Вѣроятно, первыя совпадаютъ съ эпохами общественнаго застоя и умственной косности, тогда какъ вторымъ должны соотвѣтствовать періоды оживленія общественныхъ силъ и—отсюда—естественнаго, безъ помощи наркотиковъ, возбужденія нервной системы въ дѣятельной массѣ современниковъ. Такъ, до крайней мѣрѣ, выходитъ это по теоріи. Духовная организація человѣка нуждается въ періодическихъ возбужденіяхъ, въ повышеніи, такъ сказать, интеллектуальнаго пульса, и такія минуты обыкновенно наиболѣе жизненны, наиболѣе патетичны. Если же это такъ, если, затѣмъ, наступаетъ такая вялая сѣренькая пора общей апатіи, «умѣренности и аккуратности», что люди бродятъ, какъ сонныя мухи, то натурально наиболѣе энергичные изъ нихъ станутъ искать искусственной эмоціи для своихъ нервовъ тѣмъ или инымъ способомъ. Самый же вѣрный, самый пластическій и наиболѣе пріятный для этого способъ—пьянство, которое, къ тому же, нигдѣ и никогда не заподозривалось въ революціонерствѣ.
Говоря о пьянствѣ культурномъ, необходимо различать однако сословія и профессіи. Существуетъ довольно примѣтное различіе въ поводахъ къ злоупотребленію виномъ и въ самой манерѣ питья между разными общественными слоями. Купецъ пьянствуетъ, напр., совсѣмъ не такъ, какъ чиновникъ, а сей послѣдній, въ свою очередь, существенно разнится въ этомъ пунктѣ отъ артиста, и т. д. Потомъ, существуютъ различные виды пьянства въ отношеніи физіологическомъ. Не всякій кутила—пьяница и не всякій пьяница—кутила. Кутятъ иногда люди воздержные на вино въ обыденной жизни. Пьянство затяжное, методическое встрѣчается среди людей привилегированныхъ классовъ чаще, чѣмъ можно было бы предполагать, но такіе пропойцы—обыкновенно превосходные актеры и мастерски умѣютъ скрывать свою слабость. Особенно искусны въ этой игрѣ люди служилые, напр., чиновники, воспитанные въ субординаціи и обязанные въ извѣстное время быть въ своихъ присутственныхъ мѣстахъ и выполнять, хотя бы для прилику, нехитрый ритуалъ служебной ревности. Сильно и подолгу запиваютъ также купцы отъ праздной, бездѣльной и до отвалу сытой жизни, но ужь эти своего «ндрава» не стѣсняютъ.
Вообще, слѣдуетъ различать два коренныхъ вида злоупотребленія спиртными напитками: одинъ, какъ увлеченіе, какъ шалость темперамента и часто какъ результатъ слабохарактерности и безпорядочности; другой—какъ органическій порокъ и, въ нерѣдкихъ случаяхъ, прямо какъ болѣзнь психіатрическаго порядка. Здѣсь, конечно, не мѣсто вдаваться въ паталогическій анализъ пьянства, но необходимо помнить его существенныя, съ этой точки зрѣнія, категоріи. Это различіе часто забывается и, при господствующемъ въ нашемъ обществѣ легкомъ, снисходительномъ взглядѣ на пьянство, нерѣдки случаи, что форменные закоренѣлые алкоголисты, положительно нуждающіеся въ опекѣ и въ систематическомъ лѣченіи, люди съ помраченнымъ разсудкомъ и парализованной волею, остаются по цѣлымъ годамъ на своихъ, иногда очень видныхъ, отвѣтственныхъ служебныхъ мѣстахъ и полными хозяевами судьбы своей и своихъ семействъ. Изъ-за этого происходятъ иногда вопіющія послѣдствія, гибельныя и для самихъ больныхъ, предоставленныхъ собственному произволу, и для зависящихъ отъ нихъ личностей и интересовъ.
Русское національное правило: «пей, да дѣло разумѣй!»—понимается и толкуется въ нерѣдкихъ случаяхъ очень поверхностно и растяжимо. Если человѣкъ держится на ногахъ, въ положенный срокъ исполняетъ механику своей службы или инаго занятія, соблюдаетъ внѣшній чинъ своего общественнаго и семейнаго положенія, не выходитъ вообще изъ границъ наружной добропорядочности, обусловленной требованіями полицейскаго благочинія и свѣтскаго приличія, то, хотя бы въ его бытіи не оставалось ни одной минуты трезваго состоянія,—никто и ни откуда не возбудитъ вопроса о степени правоспособности пропойцы, о существѣ его «разумѣнія»—достаточно ли оно ясно и толково,—и даже объ его здоровьѣ. Всѣ станутъ заочно говорить, что онъ пьетъ, пьетъ «мертвую», станутъ судачить, жалѣть или осмѣивать, но коль скоро человѣкъ пьетъ не на людяхъ, келейно, прилично, и умѣетъ дѣлать себѣ во-время «туалетъ трезвости», никого, впрочемъ, имъ не обманывая, губить себя и другихъ, разоряться, портить вѣдаемое имъ, будь даже важное общественное дѣло,—препятствій почти не встрѣтится. Бываетъ часто, что даже явно обезумѣвшіе алкоголисты, совершающіе и у себя дома, и въ публикѣ, и на поприщѣ своей общественной дѣятельности пьяныя нелѣпости, безобразія и насилія, пользуются снисходительной со всѣхъ сторонъ терпимостью въ обладаніи своей властью, своими правами и преимуществами, иногда очень широкими. Недавно былъ скандалезный случай, что одно начальственное лицо, да еще въ наиболѣе дисциплинированной и отвѣтственной сферѣ, цѣлые полгода оставалось на своемъ посту по управленію довольно важной и значительной частью, находясь явно въ бѣлогорячечномъ состояніи… Цѣлые полгода окружающіе этого несчастнаго—одни стѣснялись, другіе не смѣли изобличить его нравственное и умственное разстройство, чтобы устранить отъ дѣла, которое онъ могъ перевернуть вверхъ ногами,—и подвергнуть лѣченію! Обыкновенно чѣмъ выше по положенію алкоголистъ, чѣмъ шире его власть, средства и всякія прерогативы, а слѣдственно и гражданская отвѣтственность,—тѣмъ безпрепятственнѣе онъ можетъ изводить себя, отравляться, портить жизнь себѣ и другимъ, и причинять всяческій вредъ тому общественному дѣлу, которое онъ обязанъ «разумѣть». Странное противорѣчіе, вытекающее изъ того, что алкоголизмъ у насъ еще очень рѣдко разсматривается, какъ одна изъ наиболѣе острыхъ формъ психическаго разстройства, какъ болѣзнь и какъ несомнѣнный видъ самоубійства!
Само законодательство наше, кратко и рѣшительно воспрещающее пьянство «всѣмъ и каждому» и предписывающее цѣлый сводъ полицейско-карательныхъ и исправительныхъ мѣропріятій противъ пьяницъ, предусматриваетъ въ немъ лишь нравственный порокъ, происходящій отъ правоспособной дурной воли, но почти совершенно упускаетъ изъ виду указанную здѣсь форму злоупотребленія спиртомъ, которая есть чистая болѣзнь и вызываетъ необходимость воздѣйствія органовъ «общественнаго призрѣнія». Это произошло оттого, что такая классификація пьянства констатирована и утверждена психіатріей сравнительно недавно, да и въ настоящее время еще неокончательно формулирована. Во многихъ случаяхъ очень трудно опредѣлить, гдѣ въ томъ или другомъ запивающемъ индивидуумѣ кончается обыкновенный преднамѣренный кутила и начинается не поддающійся моральному и полицейскому исправленію алкоголистъ-больной? Отсюда, пожалуй, въ высшей степени щекотливо и затруднительно было-бы слишкомъ попечительное и ревностное примѣненіе человѣколюбиваго «общественнаго призрѣнія» къ каждому обывателю, заподозрѣнному въ недугѣ алкоголизма. У насъ и безъ того съ избыткомъ довольно всяческой опеки надъ личностью. Правда, наши врачебно-полицейскіе органы изымаютъ и лѣчатъ ежегодно нѣсколько тысячъ алкоголистовъ, но исключительно почти изъ среды сермяжнаго люда и городскаго плебса, съ которыми у насъ вообще мало церемонятся.
Тѣмъ не менѣе многочисленные, всѣмъ извѣстные факты изъ повседневной жизни указываютъ на то, что пьянство, какъ болѣзнь или какъ порокъ, имѣетъ во всѣхъ слояхъ общества значительное распространеніе и причиняетъ пропасть вреда въ экономіи современнаго соціальнаго строя. Вы часто слышите, напр., что жилъ-былъ такой-то артистъ, писатель, ученый, общественный дѣятель, даровитый, много обѣщавшій, но не сдѣлалъ ничего или сдѣлалъ очень мало, потому что «спился», опустился, сошелъ съ ума, умеръ въ расцвѣтѣ лѣтъ… Сколько такихъ, и кто ихъ не знаетъ?! Слышите про блестящихъ представителей аристократіи, ставшихъ закоренѣлыми пьянчугами, пропившими и размотавшими свою карьеру, положеніе, состояніе, а—случается—и всякій стыдъ, всякое чувство собственнаго достоинства. Еще больше слышите вы скандалезныхъ сказаній про именитое купечество, про свирѣпые загулы, сопровождаемые проявленіями самодурства, степенныхъ Титовъ-Титычей и про безобразныя, скандалезныя оргіи ихъ сынковъ, такихъ смиренныхъ и постныхъ на глазахъ у «тятенекъ». Нѣтъ такого сословія, нѣтъ такой среды, которыя были бы вполнѣ безупречны въ этомъ пунктѣ и не выдѣляли бы изъ себя болѣе или менѣе значительнаго числа индивидуумовъ, предающихся необузданному пьянству.
Извѣстны случаи, и весьма нерѣдкіе, что люди культурные, изъ порядочнаго общества, спиваются до потери «нити жизни», какъ говоритъ Островскій, ниспускаются до кабацкаго бражничества, до плачевнѣйшаго паденія, и перестаютъ даже стыдиться его, стараться выйти изъ захлебнувшаго ихъ омута. Разъ, при облавѣ на ночлежниковъ въ Вяземской трущобѣ, въ числѣ бродячихъ подонковъ столичнаго плебса былъ уловленъ пьяный, грязный оборвышъ, который, по справкѣ, оказался магистромъ университета, человѣкомъ съ научнымъ образованіемъ, готовившимся вступить на каѳедру и, вслѣдствіе своей губительной страсти, кончившимъ свою карьеру въ трущобныхъ кабакахъ. Намъ лично извѣстенъ другой несчастливецъ, тоже человѣкъ съ большимъ образованіемъ и университетскимъ дипломомъ, превосходно знающій нѣсколько языковъ, человѣкъ неглупый и порядочный, который нигдѣ и ни къ чему не можетъ пристроиться изъ-за своихъ неукротимыхъ «запоевъ». Этимъ запоямъ онъ предается время отъ времени по нѣскольку мѣсяцевъ подъ рядъ, и каждый разъ компрометируетъ себя, теряетъ мѣсто и заработокъ, пропивается чуть не до гола, прячась отъ знакомыхъ и таскаясь по самымъ неряшливымъ притонамъ. Нѣсколько лѣтъ тому назадъ, въ Петербургѣ можно было видѣть въ танцклассахъ и на подмосткахъ самаго низкаго сорта кафе-шантановъ породистаго молодаго князя, прямаго Рюриковича, въ амплуа наемнаго кривляки-канканера, подвизавшагося изъ-за «разовыхъ» въ нѣсколько гривенъ, которыя онъ тутъ же и пропивалъ въ компаніи трактирныхъ забулдыгъ. Другой, не столь «захудалый» князь, тоже съ громкой фамиліей, отставной полковникъ гвардіи, дошелъ до такого непотребства въ поведеніи, что родные вынуждены были приставить къ нему особыхъ дядекъ, которые всюду его сопровождали, воздерживали отъ лишнихъ рюмокъ, унимали, когда онъ начиналъ куралесить, а когда окончательно пьянѣлъ—бережно подбирали его тѣло и увозили. Этотъ сіятельный пропойца былъ хорошо извѣстенъ въ нѣкоторыхъ увеселительныхъ заведеніяхъ дурнаго тона, гдѣ всего охотнѣе водилъ компанію съ акробатами, цыганами, наѣздницами цирка и т. под. артистами. Особенно часты и скандалезны примѣры такого глубокаго паденія и разоренія въ средѣ купечества. Не очень давно по гостинному двору въ извѣстные дни бродилъ за милостынею, выклянчивая ее у знакомыхъ лавочниковъ, нестарый еще, но изможденный, поношенный субъектъ, въ нищенскихъ лохмотьяхъ. Онъ рекомендовался «потомственнымъ почетнымъ гражданиномъ», каковымъ былъ на самомъ дѣлѣ, и разсказывалъ очень охотно о своемъ прежнемъ богатствѣ, о торговыхъ обширныхъ оборотахъ, со вздохомъ жалуясь на несчастіе и на людскую злобу, изъ-за которыхъ-де все потерялъ и впалъ въ оскудѣніе… Его обрюзглая физіономія, трясущіяся руки и запахъ вина—симптомы застарѣлаго алкоголизма—говорили гораздо краснорѣчивѣе слезливыхъ розсказней о дѣйствительной причинѣ паденія «потомственнаго почетнаго гражданина».
А вотъ одинъ молодой, симпатичной наружности, сынъ статскаго совѣтника, получившій дворянское воспитаніе и принадлежавшій къ порядочному обществу, умудрился однажды пропить самого себя, то есть, буквально пропить, такимъ, вотъ, неправдоподобнымъ образомъ. Пріѣхалъ онъ въ Петербургъ изъ родительскаго дома,—гдѣ его содержали въ благочестіи и строгой субординаціи,—составлять себѣ карьеру, и остановился у родной сестры, бывшей замужемъ, женщины достаточной и порядочной. Какъ-то, въ одно прекрасное утро, молодой человѣкъ вышелъ погулять, полюбоваться столицей, и пропалъ безъ вѣсти. Пропадалъ онъ, къ великому горю сестры, цѣлую недѣлю, и когда возвратился наконецъ, приведенный какою-то подозрительною личностью, почтенная дама едва могла узнать его. Ушелъ онъ отъ нея приличнымъ, благообразнымъ юношей въ дорогой ильковой шубѣ, въ новомъ, съ иголочки, сюртукѣ—словомъ, щеголемъ во всѣхъ статьяхъ, а вернулся въ грязныхъ лохмотьяхъ, истомленный, растерзанный и съ явными признаками долгаго безпросыпнаго пьянства. Разсказалъ онъ о своихъ похожденіяхъ почти баснословную исторію, которая однако же оказалась потомъ на судѣ вполнѣ достовѣрной.
Молодой человѣкъ, наклонный къ выпивкѣ и, вѣроятно, подъ ея вліяніемъ, сошелся въ Пассажѣ съ какимъ-то незнакомцемъ, который увелъ его въ ресторанъ, гдѣ они играли на бильярдѣ и пили. Денегъ у юноши при себѣ было немного, и онъ скоро ихъ спустилъ, а между тѣмъ хмѣль вошелъ въ свои права и требовалъ новыхъ жертвоприношеній. Обязательный незнакомецъ пріятельски предложилъ помочь. Онъ предложилъ помѣняться верхнимъ платьемъ, съ тѣмъ, что онъ дастъ отъ себя прибавку. Опьянѣвшій молодой человѣкъ согласился: незнакомецъ снялъ съ него дорогую шубу, напялилъ свое плохое ватное пальто, далъ рубль прибавки и, не ожидая, когда жертва грабежа опомнится, скрылся. Съ помутившеюся головою и плохо зная городъ, юноша сталъ безъ цѣли бродить по улицамъ, очутился на Сѣнной площади и попалъ въ новую передѣлку къ другимъ обязательнымъ незнакомцамъ. Попалъ онъ на этотъ разъ въ трущобу, въ компанію отчаянныхъ проходимцевъ. Компанія начала его угощать и сама угощаться на его счетъ. Шло непробудное пьянство дешевой сивухой въ теченіе нѣсколькихъ дней, пока вся до нитки одежда молодаго человѣка, замѣненная грязной ветошью, не была пропита. Все это время онъ не разлучался со своими случайными пріятелями, ходилъ съ ними по кабакамъ и трактирамъ, а, опьянѣвъ, отдыхалъ въ ихъ квартирѣ. Очевидно, юноша принадлежалъ къ категоріи тѣхъ пьяницъ, которые, съ перваго же охмѣленія, теряютъ и волю и разсудокъ до полнаго самозабвенія. Онъ не только потерялъ сознаніе, гдѣ онъ и что съ нимъ дѣлается, не только не пытался отрезвиться, опомниться и выбраться изъ поглотившей его клоаки, но дошелъ наконецъ до такого отупѣнія и безразсудства, что позволилъ вести себя продавать… продавать въ рекруты! Эта остроумная идея возникла въ средѣ компаніи, когда молодой человѣкъ былъ уже окончательно ею обобранъ и она убѣдилась, что съ нимъ, пока онъ не вытрезвится, можно дѣлать что угодно. Сначала юноша упирался, но потомъ, въ желаніи добыть денегъ на продолженіе пьянства, согласился на продажу себя въ солдаты. И вотъ началась очень странная, возмутительная интермедія, удостовѣрившая существованіе въ столицѣ открытой, правильно-организованной торговли людьми, какъ «товаромъ», со всѣми рыночными пріемами барышнической мѣны. Оказалась цѣлая стая спеціально промышляющихъ этимъ товаромъ гуртовщиковъ, перекупщиковъ, барышниковъ, коммисіонеровъ и пр. Обнаружилось существованіе особой биржи или, точнѣе сказать, «скотопригонной площадки», на которой, въ роли продажнаго скота и путемъ совершенно скотопромышленнаго торга, приводилась, оцѣнивалась, сбывалась, перекупалась съ рукъ на руки, оптомъ и въ раздробь, всякаго сорта забулдыжная молодежь. Къ вящему скандалу, эта «скотопригонная площадка» имѣла мѣсто у стѣнъ казенной палаты, прямо передъ ея дверями, на улицѣ, и вся ея безобразная торговля, напоминающая блаженной памяти американскіе рабовладѣльческіе рынки, происходила открыто, среди бѣлаго дня, безъ всякихъ масокъ и церемоній, на глазахъ у всего города. Дѣло происходило въ концѣ 60-хъ гг., до введенія общей воинской повинности, вѣроятно, упразднившей этотъ безобразный торгъ.
На эту-то ярмарку компанія и привела спившагося съ круга молодаго человѣка и стала его формально продавать. Какъ разъ въ это время производился рекрутскій наборъ. Тотчасъ же явились покупатели-барышники, торгующіе рекрутами. Не справляясь даже о томъ, кто онъ такой и согласенъ ли продаться, одинъ за однимъ начали осматривать его по всѣмъ статьямъ—годенъ ли, таскать по трактирамъ, прицѣниваться и торговаться съ продавцами. Одни браковали, другіе находили годнымъ, столковывались и давали даже задатки.
— Они страстно хотѣли продать меня,—показалъ потомъ молодой человѣкъ въ судѣ на своихъ трущобныхъ пріятелей:—водили меня по всѣмъ вертепамъ, сбивали называться кантонистомъ, напаивали меня до пьяна, чтобы пьянаго спустить, добыли даже гдѣ-то паспортъ, сводили съ барышниками, и еслибы я не казался слишкомъ молодымъ, да хоть немножко оплошалъ,—быть бы мнѣ рекрутомъ въ гарнизонѣ!
Не смотря на то, что молодой человѣкъ, по его увѣренію, ухищрялся не оплошать, тѣмъ не менѣе онъ безпрекословно, въ теченіе четырехъ дней, позволялъ продѣлывать надъ собой всю процедуру закабаленія и продажи. Только когда пріятели убѣдились, что сбыть его не удастся, они отпустили его къ сестрѣ, и то подъ тѣмъ предлогомъ, что онъ достанетъ у нея денегъ на новые кутежи. Въ свое время процессъ объ этомъ странномъ приключеніи, происшедшемъ по причинѣ пьянства, надѣлалъ порядочнаго шуму.
Вообще нашему суду приходится весьма нерѣдко судить и карать, если не самое пьянство, то разныя, обязанныя ему своимъ происхожденіемъ законопреступныя дѣянія. Чаще всего изобличаются невоздержные на вино граждане въ буйствѣ, въ нарушеніи общественной тишины и благочинія, а то и въ болѣе тяжкихъ криминалахъ. Такихъ дѣлъ множество, и конечно, только незначительная ихъ часть доходитъ до вѣдѣнія суровой Ѳемиды. Напримѣръ, факты буйства, домашняго насилія надъ членами семействъ, совершаемыя ихъ главами въ пьяномъ видѣ, доходятъ до суда очень рѣдко, хотя они весьма обыкновенны въ малоразвитыхъ слояхъ общества—въ купечествѣ особенно. Впрочемъ, на этой почвѣ пьянство разрѣшается многими деморализующими семейный бытъ послѣдствіями, которыя рѣдко пресѣкаются органами общественной совѣсти, да они и безсильны были бы во многихъ случаяхъ возстановлять разрушенный спьяна семейный очагъ или избавить дѣтей отъ пьянаго гнета и дурнаго примѣра запивающаго отца. Между тѣмъ въ этой области порокъ пьянства является наиболѣе противообщественнымъ, разрушительнымъ, и наноситъ дѣлу нравственности самый чувствительный вредъ. Ничему другому, какъ пьянству, обязаны своимъ происхожденіемъ многочисленные, каждому изъ насъ извѣстные примѣры супружескихъ раздоровъ и разрывовъ, дурнаго воспитанія, заброса и деморализаціи дѣтей, домашней анархіи, разоренія и того семейнаго ада во взаимныхъ отношеніяхъ, который,—сто̀я, самъ по себѣ, раздирательной драмы,—приводитъ иногда священный матримоніальный союзъ къ кровавымъ и инымъ криминальнымъ развязкамъ, о чемъ говорилось нами въ своемъ мѣстѣ.
Пьянство, въ большинствѣ случаевъ, порокъ коллегіальный, точнѣе сказать—стадный. Хотя не рѣдки любители одиночнаго и даже тайнаго питья до «положенія ризъ», но гораздо большее число склонныхъ къ вину людей любятъ совершать возліяніе Бахусу въ компаніи, въ бесѣдѣ, и внѣ ихъ никогда не напиваются, а то и въ ротъ хмѣльнаго не берутъ. Въ этомъ дѣлѣ рѣшительную, предательскую роль играетъ, поощряемая соблазнительнымъ примѣромъ и круговой порукой, стадная и заразительная способность подражанія. Но дѣйствіе хмѣля бываетъ разное: однихъ онъ разнѣживаетъ, веселитъ и умиляетъ до «телячьяго восторга», другихъ повергаетъ въ слезливую грусть и меланхолію, а большинство распаляетъ духомъ строптивости и буйства. Оттого, въ нашемъ общежитіи, вспрыскиваемомъ увеселительной влагой, такъ заурядны подъ пьяную руку размолвки, ссоры и даже, случается, кулачныя побоища. Въ этомъ отношеніи не безупречны и люди такъ называемаго «порядочнаго» общества. Довольно вспомнить, что бо̀льшая часть дуэлей между представителями «золотой молодежи» возникаетъ изъ-за щекотливыхъ столкновеній спьяна, во пиру и бесѣдѣ. Фешенебельные молодые люди подъ хмѣлькомъ бываютъ необузданны и грубы, какъ простые мастеровые. На нашей памяти произошло нѣсколько дуэлей съ трагическимъ финаломъ, совершенно неожиданно для самихъ противниковъ, изъ-за того лишь, что они, связанные дотолѣ тѣсной дружбой, во время пирушекъ въ пьяномъ видѣ, слегка повздорили и весьма непринужденно обошлись съ физіономіями другъ друга: одинъ, напр., обсыпалъ пріятеля солью, другой смазалъ товарищескую физіономію жидкой икрой или селедкой, тѣ помѣнялись маленькимъ душемъ изъ стакановъ съ виномъ, а эти—натуральными пощечинами, и т. д. Еще чаще и зауряднѣе происходящіе по той же причинѣ дебоши, свалки, иногда съ кровопролитіемъ и убійствомъ, при встрѣчахъ кутящихъ компаній въ разныхъ распивочныхъ заведеніяхъ и увеселительныхъ мѣстахъ. Еще не очень давно одинъ блистательный сынъ Марса судился за то, что, находясь съ товарищами въ одномъ загородномъ ресторанѣ, гдѣ они кутили, смертельно ранилъ саблей пьянаго купеческаго сына, который тамъ же кутилъ со своей компаніей. Тутъ вышла цѣлая баталія, ни съ того ни съ сего, между обѣими компаніями, и дѣло кончилось убійствомъ. Подобныхъ столкновеній, только безъ такого трагическаго исхода, происходитъ множество въ разныхъ увеселительныхъ «кабачкахъ» и «Ташкентахъ», причемъ, разумѣется, и побѣдители и побѣжденные, по вытрезвленіи, не спѣшатъ разглашать о произведенномъ ими скандалѣ, который и остается чаще всего шитымъ да крытымъ.
Возмутительнѣе всего очень нерѣдкіе факты оскорбленія женщинъ со стороны озвѣрѣвшихъ кутилъ. Эротически возбужденные винными парами, они сплошь и рядомъ пристаютъ, не разбирая, къ встрѣчнымъ незнакомымъ женщинамъ на улицахъ и въ публичныхъ мѣстахъ съ грязными предложеніями и, получивъ отказъ и отпоръ, продолжаютъ настойчиво ихъ преслѣдовать, осыпая ругательствами, а не то прибѣгая и къ насиліямъ. Изъ этого выходятъ иногда настоящія побоища, если у оскорбленныхъ пьяными нахалами дамъ окажутся подъ рукою энергическіе защитники. Въ дѣло вмѣшивается полиція, и обыкновенно оно кончается у мироваго судьи. Въ практикѣ мироваго суда такихъ дѣлъ бываетъ немало, причемъ въ роли подсудимыхъ фигурируютъ здѣсь нерѣдко люди, получившіе образованіе. Нѣкоторыя изъ этого сорта «шалостей», какъ снисходительно назывались онѣ въ доброе старое время, носятъ иногда совершенно разбойничій характеръ первобытнаго «умыканія». За обозрѣваемый нами періодъ былъ однажды такой случай.
Во время масляницы, къ одной замужней молодой и красивой купчихѣ, въ отсутствіе мужа, явился отъ его имени посланецъ звать ѣхать куда-то въ гости въ знакомый домъ, гдѣ мужъ будто бы ждетъ ее. Не подозрѣвая обмана, молодая женщина собралась и дала себя увезти. На пути подкатила лихая тройка съ пьяной компаніей; компанія силой посадила къ себѣ хорошенькую купчиху и, съ гиканьемъ и пѣснями, ускакала съ драгоцѣнной добычей подъ покровомъ густыхъ сумерекъ зимняго вечера. Что̀ было дальше, куда была увезена молодая женщина и какъ обращались съ нею разгулявшіеся добры-молодцы—неизвѣстно, хотя не трудно догадаться. Уже на разсвѣтѣ опозоренная жертва пьянаго «умыканія» была подобрана какимъ-то случайнымъ сострадательнымъ проѣзжимъ на полѣ, за заставой, по пути въ одинъ изъ загородныхъ притоновъ для ночныхъ вакханалій. Негодяи, осатанѣвшіе отъ вина, имѣли безчеловѣчность, для довершенія своей «шалости», выбросить несчастную среди пустынной дороги въ снѣгъ, суровою зимнею ночью, можетъ быть въ разсчетѣ, что она зазябнетъ до смерти и не изобличитъ ихъ гнуснаго насилія надъ собою.
Бываетъ, впрочемъ, что представительницы прекраснаго пола добровольно и съ полнымъ удовольствіемъ принимаютъ участіе въ холостецкихъ оргіяхъ, соперничая съ мужчинами по осушенію бокаловъ и разгулу. Это въ особенности нужно сказать о милыхъ, но погибшихъ созданіяхъ, которыя въ большинствѣ пьютъ, какъ заправскіе пьяницы. Вообще прекрасный полъ далеко не безупреченъ въ этомъ пунктѣ. Выпивающія и даже «запивающія» дамы встрѣчаются во всѣхъ слояхъ общества и, несомнѣнно, нынче такихъ гораздо больше, чѣмъ ихъ было прежде, до провозглашенія «женской эмансипаціи». Это вполнѣ естественно. Эмансипація, выразившаяся, между прочимъ, въ протестѣ противъ прежняго теплично-салоннаго затворничества и обособленія женщины отъ режима мужской непринужденной жизни, началась съ внѣшняго уравненія правъ и положеній обоихъ половъ. Эмансипированныя женщины, отбрасывая съ презрѣніемъ дамскую жантильность и церемонность, стали усвоивать мужскія манеры и привычки, мужскія занятія, добродѣтели и пороки. Въ этомъ были преувеличеніе и крайность, неизбѣжныя въ медовые дни каждаго освободительнаго и прогрессивнаго движенія. Но то, что̀ у дѣльныхъ характеровъ было преходящимъ увлеченіемъ, данью горячей минутѣ, и, какъ внѣшній ненужный мундиръ эмансипаціи, сброшено вскорѣ для истинныхъ цѣлей завоеванія женской самостоятельности,—то̀ для Кукшиныхъ и иныхъ разновидностей дюжиннаго женскаго типа стало сущностью, руководствомъ.
Во всякомъ случаѣ, однако, женщинъ-пьяницъ несравненно меньше, чѣмъ пьяницъ-мужчинъ, вѣроятно, по той причинѣ, что женскій организмъ деликатнѣе и труднѣе выноситъ сильныя возбудительныя снадобья. Вообще пьянство—не женскій порокъ. Даже тѣ жалкія созданія, которыя, служа жертвами общественнаго темперамента, участвуютъ въ оргіяхъ кутящихъ мужчинъ, пьютъ и напиваются вмѣстѣ съ ними, дѣлаютъ это не столько по охотѣ, сколько за неволю, по ремеслу. Этого требуютъ отъ нихъ и ихъ поклонники, и ихъ хозяева либо пособники. Падшія женщины положительно оживляютъ и поддерживаютъ виноторговлю самымъ дѣятельнымъ образомъ и—это одна изъ ихъ миссій, одна изъ непремѣнныхъ обязанностей по отношенію къ ихъ антрепренерамъ-содержателямъ. Тутъ формальная сдѣлка насчетъ кармана гостя и поклонника. Каждый быстролетный романъ съ этими продажными красавицами начинается требованіемъ угощенія и вина, а чтобы торговля шла бойчѣе, необходимо имъ самимъ помогать гостю поскорѣе осушать бутылки, пить и пить, хотя бы съ отвращеніемъ. Это ужь выходитъ не гульба, не веселье, а своего рода каторжная работа, и многія изъ этихъ несчастныхъ женщинъ спиваются такимъ путемъ безъ всякаго внутренняго позыва къ вину и хмѣлю.
