* 1811 г. Транспортъ Ѳеодосія. Командиръ Штурманъ В. Астафьевъ. (Охотск. м.) Слѣдуя изъ Охотска въ Нижнекамчатскъ, съ грузомъ провіанта и разныхъ вещей, казенныхъ и частныхъ, на значительную сумму (кромѣ цѣнности неизвѣстной, казеннаго на 37,704 р., и 287 мѣстъ купеческаго груза) съ нѣсколькими пассажирами, въ числѣ которыхъ жены и дѣти, подходилъ къ первому Курильскому проливу. Около полудня 4 сентября, командиръ, уговоренный купцомъ Выходцевымъ, вышедшій изъ своей каюты «въ порядочной подгулкѣ,» спустился было въ проливъ, хотя этимъ проливомъ, по опасности его, еще указомъ Адм.-Коллегіи 1801 года было запрещено ходить; но потомъ, обманувшись въ надеждѣ засвѣтло войти въ проливъ, на ночь, въ половинѣ 10-го часа вечера, изъ предосторожности привелъ къ вѣтру (вѣтеръ былъ NW крѣпкій), и будучи уже порядочно пьянъ, однакожъ помня свою обязанность, не сходилъ съ верха, приказавъ вынести койку на ютъ. Транспортъ шелъ по 134 узла, съ дрейфомъ до 4 румбовъ. Прижимаемый къ берегу, ночью поворотилъ на другой галсъ; когда же ему совѣтовали стать на якорь, отказался, полагая, что при такомъ жестокомъ вѣтрѣ и волненіи, судно можетъ «раздергать». Въ 3 часа утра 5-го, берегъ уже открылся съ палубы, и тогда только командиръ рѣшился на поворотъ, начавъ его совершать противъ вѣтра и оканчивая по вѣтру, при чемъ былъ прижатъ къ берегу до глубины 7 саж., потому сталъ на якорь. Но якоря не задержали; судно ударилось о грунтъ, руль вышибло, корпусъ поворотило бокомъ и волны полились черезъ. Ночь была темная и ненастная; огни потухали; вѣтеръ свѣжѣлъ и буруны разламывали ветхое судно. Ни кто не зналъ — гдѣ разбились. Испуганные, полуодѣтые, всѣ, команда и пассажиры, женщины, дѣти, столпились на кормѣ. Кто кричалъ въ отчаяніи, кто молился; нѣсколько человѣкъ бросились въ каюту, и разламывая сундуки, пьянствовали… Когда разсвѣло узнали, что выкинуты у Перваго Курильскаго острова, и увидѣли всю безнадежность своего положенія: транспортъ размывало волнами, а вѣтеръ не утихалъ. Переплывать на берегъ было почти невозможно. Однакожъ матросъ Ѳедоровъ, одинъ промышленникъ и одинъ ссыльный, отлично плавая, отважились броситься въ воду, и благополучно достигли берега. Въ ожиданіи возврата ихъ съ помощію, прошли еще цѣлые сутки. Въ слѣдующую ночь уже погибло пять человѣкъ, снесенныхъ волнами. Многіе изъ остававшихся были такъ ослаблены, что не могли держаться; такихъ товарищи привязывали къ борту. На другой день переплыли на берегъ еще боцманматъ Галандинъ и одинъ ссыльный. Наконецъ, на берегу показались двѣ Курильскія женщины и развели огонь, а въ 3 часу пополудни, прежде выплывшіе на берегъ, привезли съ собою маленькую лодочку. На этой лодочкѣ переправлялась команда, по два и по три человѣка, до самаго вечера. Командиръ, совершенно ослабленный, только тогда приказалъ перевезти себя, когда оставались уже очень немногіе, перевезенные въ слѣдъ за нимъ… Собравшіеся на берегу однакожъ вскорѣ замѣтили, что вахтеръ Страшный виситъ у борта, подвязанный подъ мышки. Начался ропотъ, стали спрашивать одинъ у другаго: отъ чего не спасенъ вахтеръ, для чего привязанъ? Но штурманскій ученикъ Дехтеревъ, послѣднимъ оставившій судно, объяснилъ что вахтеръ привязанъ изъ предосторожности, чтобы по чрезвычайной слабости не свалился за бортъ; что перевезти его на маленькой лодочкѣ, въ такіе буруны было нельзя, ибо у него закостенѣли руки; и что жена его, по той-же причинѣ, тамъ-же оставлена. Рѣшились ожидать болѣе тихой погоды, чтобы спасти этихъ несчастныхъ; но на другой день, нашли ихъ уже умершими…
7 числа судно совсѣмъ разбилось. Зиму провели на томъ-же островкѣ, у котораго разбились, питаясь выкидываемымъ провіантомъ и охотою. Въ слѣдующую весну, нарочно присланное за ними судно, перевезло ихъ въ Охотскъ. Грузу спасено, разумѣется попортившимся, на 27,576 руб.
Судъ обвинилъ командира въ слѣдующемъ: 1) Не долженъ былъ идти Первымъ проливомъ, когда имѣлъ возможность идти Четвертымъ, которымъ обыкновенно ходятъ. 2) Спускаясь въ Первый проливъ, худо расчиталъ свою парусность, и подойдя къ нему на ночь, поздно привелъ къ вѣтру. 3) Мало держалъ парусовъ, когда привелъ къ вѣтру. 4) Поздно сталъ на якорь, что могъ сдѣлать гораздо ранѣе. 5) Наконецъ, старался утаить шханечный журналъ, склоняя на соучастіе своихъ помощниковъ, штурманскихъ учениковъ, и ложно объявляя будто онъ потерянъ. Подгулки-же, Коммисія Военнаго суда извиняла такъ: «Что-же касается до показанія нѣкоторыхъ (показывали всѣ) служителей, что Штурманъ Астафьевъ былъ не въ надлежащемъ видѣ, отъ употребленія хмѣльныхъ напитковъ, то Коммисія не полагаетъ, чтобы оное могло мѣшать заниматься ему своимъ дѣломъ, и какъ примѣтно, находился онъ во весь несчастный случай на верху. Знавши-же его слабое для моря сложеніе, Коммисія заключаетъ, что если онъ и былъ нѣсколько въ необыкновенномъ видѣ, то весьма вѣроятно болѣе по нуждѣ, нежели изъ пристрастія и привычки».
Впрочемъ, всѣ подробности Слѣдственнаго дѣла обнаруживаютъ въ Астафьевѣ человѣка строгаго, въ хорошемъ порядкѣ содержавшаго свою команду на пустомъ острову, такъ что проявлявшіяся на него нѣкоторыя другія, частныя жалобы, были опровергаемы всѣми другими. Начальникъ Охотскаго порта, Капитанъ Миницкій, также рекомендовалъ его: честность, трезвость и усердіе, предлагая однакожъ, по слабости, впредь не ввѣрять ему въ командованіе судна. — Онъ умеръ въ 1817 году, прежде окончательнаго рѣшенія суда надъ нимъ.