Огорченіе, которое почувствовалъ Волкъ Ларсенъ, когда въ разговорѣ мы съ миссъ Брюстеръ забыли о немъ, должно было какъ-нибудь вылиться, и козломъ отпущенія явился Томасъ Могриджъ.
Онъ остался такимъ же, какимъ былъ, точно такъ же какъ и его рубаха, хотя онъ и увѣрялъ, что перемѣнилъ ее. Но этого совершенно не было замѣтно, а грязь и сало на кухонной плитѣ и въ горшкахъ не указывали на то, чтобы у него появились болѣе чистоплотный привычки.
— Я васъ предупреждалъ, поварокъ, — сказалъ Волкъ Ларсенъ, — а теперь вы должны принять лѣкарство.
Лицо Могриджа поблѣднѣло подъ слоемъ грязи, и, когда Волкъ Ларсенъ позвалъ двухъ матросовъ и сказалъ, чтобы они принесли веревку, то несчастный кокъ вихремъ вылетѣлъ изъ кухни и забѣгалъ по палубѣ, стараясь увернуться отъ преслѣдовавшихъ его матросовъ. Ничто не могло бы доставить матросамъ большаго удовольствія, чѣмъ потянуть его немного на буксирѣ, ибо въ кубрикъ онъ посылалъ совершенно несъѣдобныя помои. Погода была вполнѣ благопріятна для такого эксперимента. Призракъ едва качался на волнахъ, дѣлая не больше трехъ миль въ часъ, и море было совершенно спокойно. Но Могриджа это не прельщало. Весьма возможно, что онъ уже раньше видѣлъ, какъ тянули на буксирѣ другихъ, и это зрѣлище не доставило ему никакого удовольствія. Къ тому же вода была страшно холодна.
Какъ всегда въ такихъ случаяхъ, охотники и вахтенные, отдыхавшіе внизу, явились на палубу, какъ только узнали о предполагавшемся развлеченіи. Могриджъ, повидимому, смертельно боялся воды и выказалъ такую прыткость и ловкость, какой никто не могъ въ немъ предположить. Загнанный въ правый уголъ юта, онъ, какъ кошка, вскочилъ на крышу каюты и побѣжалъ къ кормѣ. Но матросы опередили его: тогда онъ повернулъ назадъ, снова пробѣжалъ по крышѣ и спустился на палубу по трапу. Затѣмъ онъ снова побѣжалъ, а за нимъ по пятамъ бѣжалъ Гэрисонъ. Но Могриджъ внезапно прыгнулъ вверхъ, схватился за снасти и повисъ на рукахъ. Все это случилось въ одинъ моментъ. Подбѣжалъ Гэрисонъ, но, получивъ ударъ прямо въ животъ, невольно застоналъ и упалъ на палубу.
Послышались рукоплесканія и взрывъ смѣха, а Могриджъ, избавившись отъ одного преслѣдователя, побѣжалъ обратно къ кормѣ. Онъ бѣжалъ такъ быстро, что, огибая уголъ каюты, онъ поскользнулся и упалъ. Въ это время у штурвала стоялъ Нильсонъ, кокъ полетѣлъ прямо ему подъ ноги и оба свалились на палубу; Могриждъ вскочилъ и побѣжалъ дальше, а Нильсонъ такъ и остался лежать со сломанной ногой. Его замѣнилъ у штурвала Парсонсъ, и преслѣдованіе продолжалось. Могриджъ бѣгалъ взадъ и впередъ, внѣ себя отъ страха; матросы неслись вслѣдъ за нимъ съ громкими криками, а охотники хохотали до упаду. На носу Могриджъ упалъ и на него навалились трое матросовъ; но онъ, какъ угорь, ускользнулъ изъ-подъ нихъ; кровь текла у него изо рта, рубашка была изорвана въ клочки, но онъ вскочилъ на ноги, бросился къ снастямъ и быстро полѣзъ наверхъ, почти до верхушки мачты. Съ полдюжины матросовъ столпились на реяхъ, при чемъ два изъ нихъ, Уфти-Уфти и Блэкъ, полѣзли за нимъ дальше по тонкимъ стальнымъ канатамъ.
Это было довольно опасное предпріятіе, ибо имъ приходилось держаться только руками на высотѣ ста футовъ надъ палубой и при этомъ слѣдить за ногами кока, который брыкался, что было мочи, пока канака, держась одной рукой, другою не схватилъ его за ногу. Блэкъ вскорѣ схватилъ его за другую ногу. Тогда всѣ трое сплелись въ одинъ клубокъ и, борясь и скользя, почти упали на руки своихъ товарищей, ожидавшихъ ихъ на реяхъ.
Воздушная битва кончилась, и Томасъ Могриджъ хныча и крича что-то невнятное, съ кровавой пѣной на губахъ былъ, наконецъ, спущенъ на палубу. Волкъ Ларсенъ сдѣлалъ петлю на концѣ длинной веревки и надѣлъ ему ее подмышки. Затѣмъ кока отнесли на ютъ и бросили въ море. Отдали сорокъ, пятьдесятъ, шестьдесятъ футовъ веревки, и когда, наконецъ, Волкъ Ларсенъ крикнулъ: «будетъ!» Уфти потянулъ веревку, и кокъ всплылъ на поверхность.
Это было ужасное зрѣлище. Онъ не могъ утонуть, но испытывалъ всѣ страданія утопающаго. Призракъ шелъ очень медленно и, когда его корма поднималась на волну, она вытягивала бѣднягу на поверхность воды и давала ему возможность вздохнуть; но затѣмъ она снова опускалась, веревка ослабѣвала и кокъ погружался въ воду.
Я совершенно забылъ о существованіи Модъ Брюстеръ и вспомнилъ о ней только тогда, когда она вдругъ подошла ко мнѣ. Это было ея первое появленіе на палубѣ, и оно было встрѣчено гробовымъ молчаніемъ.
— Что за причина такого веселья? — спросила она.
— Спросите капитана Ларсена, — отвѣтилъ я спокойно и холодно, хотя вся моя кровь кипѣла при мысли о томъ, что ей приходится присутствовать при такомъ звѣрствѣ.
Она уже хотѣла послѣдовать моему совѣту и направилась къ Ларсену, когда ея взглядъ упалъ на Уфти-Уфти, стоявшаго прямо передъ нею съ концомъ натянутой веревки въ рукахъ.
— Вы ловите рыбу? — спросила она.
Онъ не отвѣтилъ. Его глаза, пристально устремленные въ море, вдругъ блеснули.
— Акула, сэръ! — закричалъ онъ.
— Тяните! Живо! Беритесь всѣ! — закричалъ Волкъ Ларсенъ и самъ первый схватился за веревку.
Могриджъ у слыхалъ крикъ канака и пронзительно завизжалъ. Я разглядѣлъ черный плавникъ, съ страшной быстротой подвигавшийся къ нему. Когда. Могриджъ былъ уже прямо подъ нами, корма опустилась; черный плавникъ исчезъ на мгновеніе; затѣмъ вдругъ сверкнулъ бѣлый животъ съ открытой пастью, и акула сдѣлала прыжокъ. Почти также быстро подскочилъ и Ларсенъ, изо всей силы дернувъ веревку, Тѣло кока выскочило изъ воды такъ же, какъ часть акулы. Онъ поджалъ ноги, и акула, какъ будто только коснувшись одной его ноги, упала обратно въ воду. Но отъ ея прикосновенія Томасъ Могриджъ громко закричалъ. Затѣмъ его вытащили на палубу, какъ свѣже пойманную рыбу. Палуба быстро покрылась кровью — правая нога несчастнаго была начисто отрѣзана у самой щиколки. Я взглянулъ на Модъ Брюстеръ. Ея лицо поблѣднѣло и глаза раскрылись отъ ужаса. Она смотрѣла не на Томаса Могриджа, а на Волка Ларсена. Онъ почувствовалъ это и съ короткимъ смѣхомъ сказалъ:
— Это мужская игра, миссъ Брюстеръ. Она нисколько грубѣе тѣхъ, къ которымъ вы привыкли, но все же это только мужская забава. Акула не идетъ въ счетъ. Она…
Но въ этотъ моментъ Могриджъ, который уже увидѣлъ, что у него нѣтъ одной ноги, подползъ къ Волку Ларсену и вонзился ему зубами въ ногу. Волкъ Ларсенъ спокойно нагнулся къ коку, надавилъ пальцами его челюсти пониже ушей, и онѣ тотчасъ же разжались.
— Я говорилъ, — продолжалъ онъ, какъ будто ничего не случилось, — что акула не идетъ въ счетъ. Она была какъ… какъ бы это сказать… ну, скажемъ, въ родѣ Провидѣнія.
Она сдѣлала видъ, что не слышала, но въ ея глазахъ появилось невыразимое отвращеніе, и она повернулась, собираясь уйти. Но она успѣла сдѣлать одинъ только шагъ, закачалась и протянула руку. Я подхватилъ ее и усадилъ ее на крышу каюты. Я думалъ, что она тотчасъ же лишится чувствъ, но она превозмогла себя.
— Надо будетъ сдѣлать перевязку, мистеръ Ванъ-Вейденъ, — обратился ко мнѣ Ларсенъ.
Я колебался. Ея губы задвигались, и хотя она не могла произнести ни слова, въ глазахъ ея я ясно прочелъ просьбу.
— Пожалуйста, — наконецъ удалось ей шепнуть, и мнѣ оставалось только повиноваться.
Къ этому времени я сталь такимъ ловкимъ хирургомъ, что Волкъ Ларсенъ даль мнѣ только нѣсколько указаній и затѣмъ предоставилъ мнѣ полную свободу; я, съ помощью двухъ матросовъ, занялся раненымъ. Самъ же Ларсенъ взялся отомстить акулѣ. За бортъ спустили толстый крюкъ съ кускомъ солонины и, пока я перевязывалъ вены и артеріи, матросы вытаскивали на палубу страшное чудовище. Я его не видѣлъ, но мои помощники убѣгали одинъ за другимъ, чтобы взглянуть что происходить у гротъ-мачты. Акулу въ шестнадцать футовъ длины вытащили на палубу. Ей широко раздвинули челюсти, торчкомъ всадили въ пасть крѣпкую, заостренную съ обоихъ концовъ палку, такъ что челюсти не могли закрываться. Затѣмъ вырѣзали и вытащили крюкъ, и сильное, здоровое чудовище, осужденное на медленную, голодную смерть, бросили обратно въ море.