Но въ чемъ же заключается сущность различія, отдѣляющаго дикіе народы отъ культурныхъ? Теоретики ученія о развитіи свободно относятся къ этому вопросу и объявляютъ его давно рѣшеннымъ. Развѣ можно сомнѣваться въ томъ, что дикіе народы — „древнѣйшіе слои человѣчества, какіе мы можемъ видѣть еще въ настоящее время“? Они — остатки безкультурныхъ періодовъ, между тѣмъ, какъ другія части человѣчества, достигшія въ борьбѣ за существованіе высшей одаренности и пріобрѣтшія болѣе богатое культурное достояніе, давно уже выступили изъ этихъ періодовъ. Этому положенію мы противопоставимъ вопросъ: въ чемъ же состоитъ это культурное достояніе? Развѣ разумъ, являющійся основою, даже источникомъ всего, не составляетъ общаго достоянія человѣчества? Языку и религіи мы должны отдать предпочтеніе передъ другими проявленіями, какъ болѣе благороднымъ, и тѣснѣе сблизить ихъ съ разумомъ, согласно прекрасному выраженію Гаманна: „безъ языка у насъ не было-бы разума, безъ разума—религіи, а безъ этихъ трехъ существенныхъ составныхъ частей нашей природы—ни общественнаго духа, ни общественной связи“. Несомнѣнно, языкъ оказалъ неизмѣримо могущественное вліяніе на выработку человѣческаго духа. „Мы должны, говоритъ Гердеръ, смотрѣть на орудія рѣчи, какъ на кормило нашего разума, а на рѣчь, какъ на небесную искру, которая постепенно воспламеняла наши чувства и мысли“.
Столь же несомнѣнно, что и религія народовъ, бѣдныхъ культурой заключаетъ въ себѣ всѣ зачатки, которые съ теченіемъ времени должны были образовать великолѣпный, цвѣтущій лѣсъ духовной жизни культурныхъ народовъ; она — въ одно и то-же время искусство и наука, теологія и философія, и въ этой бѣдной жизни нѣтъ ничего стремящагося къ идеалу, чего бы она не охватывала. О жрецахъ этихъ народовъ можно сказать по всей справедливости, что они — хранители божественной тайны. Послѣдующее распространеніе этой тайны въ народѣ, популяризація ея въ обширномъ смыслѣ служитъ самымъ яснымъ и глубокимъ признакомъ культурнаго прогресса. Никто не сомнѣвается въ томъ, что разумъ составляетъ общее достояніе людей всѣхъ расъ и ступеней развитія; точно также можно считать фактомъ общую наличность языка, и противоположно тому, какъ думали прежде, низшіе народы не всегда обладаютъ самыми простыми, а высоко развитые — самыми богатыми языками. Между тѣмъ часто приходится слышать сомнѣнія, что религія встрѣчается у всѣхъ дикихъ народовъ. На послѣдующихъ страницахъ одной изъ нашихъ задачъ будетъ доказать съ помощью многихъ фактовъ неосновательность такого предположенія. Мы должны допустить общее распространеніе, по крайней мѣрѣ, извѣстной степени религіи.
По отношенію къ политическимъ и экономическимъ учрежденіямъ мы находимъ у дикихъ народовъ весьма большія различія культурнаго достоянія; мы можемъ найти у нихъ не только начала, но и довольно значительную часть прогресса культуры, и несомнѣнно, что упомянутыя различія сводятся не столько къ различію даровитости, сколько къ несходнымъ условіямъ развитія. Въ развитіи обмѣнъ игралъ извѣстную роль, а безпристрастнымъ наблюдателямъ, ввиду фактовъ, часто болѣе бросалось въ глаза совпаденіе, чѣмъ различіе. „Удивительно“, восклицаетъ Чапмэнъ, при изслѣдованіи нравовъ дамаровъ, „какое сходство въ нравахъ и поступкахъ человѣческой семьи господствуетъ во всемъ мірѣ! Даже у дамаровъ встрѣчаются обычаи, которые вполнѣ сходны съ обычаями новозеландцевъ, вродѣ выбиванія переднихъ зубовъ и отрѣзыванія мизинца“ (см. также рис. ниже). Насъ менѣе удивляетъ, когда, по словамъ того-же путешественника, у дамаровъ замѣчается еще большее сходство съ бечуанами. Сущность культуры заключается въ накопленіи множества опытовъ, затѣмъ — въ прочности сохраненія ихъ, и наконецъ — въ способности развивать и увеличивать ихъ. Поэтому мы прежде всего должны поставить вопросъ — какимъ образомъ можетъ осуществляться первое основное условіе 1) Барабанъ амбуелловъ (по Серпа Пинто). 2) Барабанъ люсонскихъ игорротовъ (изъ коллекціи д-ра Ганса Мейера въ Лейпцигѣ). культуры — накопленіе культурнаго достоянія въ формѣ умѣнья, знанія, силы или капитала? Давно уже существуетъ соглашеніе относительно того, что первымъ шагомъ въ этомъ случаѣ является переходъ отъ полной зависимости отъ произвольныхъ даровъ природы къ сознательному пользованію ими посредствомъ собственной работы, въ особенности въ земледѣліи или скотоводствѣ. Этотъ переходъ открываетъ разомъ всѣ самыя отдаленныя перспективы культуры; но слѣдуетъ имѣть въ виду, что отъ перваго шага до высоты, достигнутой въ настоящее время, лежитъ весьма большое разстояніе.
Духъ человѣка, такъ же, какъ и духъ цѣлыхъ народовъ, обнаруживаетъ дальнѣйшее развитіе, какъ вслѣдствіе разнообразныхъ дарованій, такъ и вслѣдствіе различныхъ вліяній, оказываемыхъ на нихъ внѣшними условіями. Болѣе всего подвержена колебанію степень внутренней связи и вмѣстѣ съ тѣмъ твердости или прочности духовнаго достоянія. Отсутствіе связи, распаденіе этого достоянія также рѣшительно характеризуетъ низшія культурныя ступени, какъ его связность, неразрушимость и способность къ развитію характеризуютъ высшія. Мы встрѣчаемъ на низкихъ ступеняхъ бѣдность традиціи, которая не позволяетъ этимъ народамъ придти къ сознанію своей прежней судьбы, въ теченіе болѣе или менѣе продолжительнаго времени, и не позволяетъ имъ умножить свое умственное достояніе пріобрѣтеніями отдѣльныхъ выдающихся умовъ, или воспріятіемъ и разработкою приходящихъ извнѣ стимуловъ. Здѣсь, насколько мы можемъ этому довѣриться, лежитъ причина самыхъ глубокихъ различій между народами. Мы, повидимому, касаемся ея, когда противопоставляемъ народы, имѣющіе исторію, народамъ, не имѣющимъ ея. Но развѣ историческіе факты потеряны для исторіи только потому, что память о нихъ не сохранена писанной исторіей? Сущность исторіи заключается въ самомъ происшествіи, а не въ запоминаніи и закрѣпленіи происшедшаго. Мы предпочитаемъ свести это различіе къ противоположенію раздробленныхъ и организованныхъ народностей, такъ какъ внутренняя связь, повидимому, обозначаетъ наиболѣе глубокое различіе, какое существуетъ въ области историческаго дѣйствія, а, слѣдовательно, главнымъ образомъ, и въ духовной области. Какъ общественная и государственная, такъ и духовная исторія человѣчества есть прежде всего переходъ отъ разрозненности къ взаимодѣйствію; и внѣшняя природа, прежде всего заставляетъ человѣческій духъ приспособляться къ ней тѣмъ, что онъ стремится стать въ опредѣленное отношеніе къ ней, конечной цѣлью чего является созданіе упорядоченнаго отраженія природы въ самомъ человѣческомъ духѣ, т. е. созданіе поэзіи, искусства и науки.
Принадлежа къ самымъ различнымъ расамъ, дикіе народы не составляютъ народной группы въ анатомическо-антропологическомъ смыслѣ. Такъ какъ они принимаютъ участіе въ высшихъ культурныхъ благахъ человѣчества въ области языка и религіи, то мѣсто ихъ не должно указываться у основанія родословнаго дерева человѣчества, и ихъ состояніе не должно считаться первичнымъ или дѣтскимъ. Существуетъ различіе между быстро созрѣвающею незрѣлостью ребенка и недостаточною зрѣлостью недвигающагося впередъ взрослаго. То, что мы называемъ дикими народами, близко къ послѣднему и далеко отъ перваго. Мы называемъ ихъ народами бѣдными культурою, потому что внутреннія и внѣшнія обстоятельства помѣшали имъ достигнуть такихъ прочныхъ успѣховъ въ области культуры, которые служатъ признаками настоящихъ культурныхъ народовъ и доказательствами культурнаго прогресса. Но мы не отважимся назвать эти народы безкультурными, такъ какъ каждый изъ нихъ обладаетъ первичными средствами для подъема на высшія ступени, — языкъ, религія, огонь, оружіе и орудія свойственны имъ всѣмъ, и обладаніе этими средствами и многими другими, въ числѣ которыхъ достаточно назвать домашнихъ животныхъ и культурныя растенія, вызываетъ многочисленныя и разнообразныя соприкосновенія съ настоящими культурными народами.
Существуютъ многія причины, почему эти дары не принесли имъ пользы. Въ числѣ ихъ меньшая умственная даровитость обыкновенно указывается на первомъ мѣстѣ. Это удобно, но не совсѣмъ справедливо. Среди нынѣшнихъ дикихъ народовъ, во всякомъ случаѣ, замѣчается большое различіе даровитости. Слѣдуетъ имѣть въ виду, что въ теченіи культурнаго развитія лишь нѣсколько болѣе даровитые народы все больше и больше овладѣвали средствами культуры и придавали прочности своему прогрессу, тогда какъ менѣе даровитые оставались позади. Но слѣдуетъ распознавать и оцѣнивать и внѣшнія условія въ ихъ задерживающемъ или поощряющемъ дѣйствіи; указывать ихъ на первомъ мѣстѣ будетъ справедливѣе и логичнѣе. Мы понимаемъ, почему мѣстообитанія дикихъ народовъ по преимуществу встрѣчаются на самыхъ внѣшнихъ окраинахъ эйкумены, въ холодныхъ и жаркихъ странахъ, на отдаленныхъ островахъ, въ замкнутыхъ горахъ, въ пустыняхъ. Мы понимаемъ ихъ отсталость въ другихъ частяхъ свѣта, которыя представляли столь мало средствъ для развитія земледѣлія и скотоводства, какъ Австралія, сѣверныя полярныя страны и самыя сѣверныя и южныя части Америки. Въ невѣрныхъ, недостаточно развитыхъ источникахъ существованія мы видимъ цѣпь, которая связываетъ имъ ноги и заставляетъ ихъ двигаться въ узкомъ пространствѣ. Этимъ объясняется ихъ незначительная численность, и отсюда же вытекаетъ незначительная общая масса ихъ умственныхъ и физическихъ проявленій, рѣдкость выдающихся людей, отсутствіе благодѣтельнаго давленія, которое оказывается окружающими массами на дѣятельность и предусмотрительность отдѣльныхъ лицъ и обнаруживается въ сословномъ наслоеніи общества, и въ содѣйствіи полезному раздѣленію труда. Отчасти изъ этой невѣрности вспомогательныхъ средствъ исходитъ и недостаточная устойчивость дикихъ народовъ. Всѣ они проникнуты духомъ кочевой жизни, которымъ объясняется и несовершенство ихъ политическихъ и экономическихъ учрежденій, даже и тогда, когда эти народы, повидимому, начинаютъ усердно заниматься земледѣліемъ на извѣстномъ участкѣ земли. Такимъ образомъ, несмотря на культурныя средства, которыми они часто богато одѣляются, возникаетъ разрозненная, лишенная сосредоточенія силъ Туземцы Куинслэнда. (По фотографіи.) и плодотворности жизнь. Не имѣя внутренней связи, эта жизнь лишена и прочнаго развитія; это — не та жизнь, гдѣ впервые выработались зачатки культуры, дающіе уже въ началѣ того, что̀ мы называемъ исторіей, богатые всходы: она наполнена скорѣе отбросами культуры и смутными воспоминаніями изъ культурныхъ цикловъ, лежащихъ отчасти позади начала нашей исторіи. Если мы сдѣлаемъ краткое заключеніе о положеніи этихъ народовъ относительно тѣхъ, къ которымъ мы принадлежимъ сами, то мы должны будемъ сказать: въ культурномъ отношеніи эти народы составляютъ слой, низшій въ сравненіи съ нами, между тѣмъ, какъ по естественному образованію и зачаткамъ они, насколько это можно распознать, равны намъ, а отчасти стоятъ недалеко отъ насъ. Это наслоеніе должно понимать не въ томъ смыслѣ, что оно составляетъ ближайшія къ намъ низшія ступени развитія, по которымъ мы прошли сами, а въ томъ, что оно столько-же состоитъ изъ неподвижныхъ, сколько и изъ отсталыхъ элементовъ. Существуетъ такимъ образомъ, крѣпкое зерно положительнаго свойства дикихъ народовъ. Въ немъ заключается значеніе и выгоды ихъ изученія. Отрицательное воззрѣніе, которое видитъ только то, чего имъ недостаетъ въ сравненіи съ нами, есть близорукая и слишкомъ низкая оцѣнка ихъ.
Словомъ культура мы означаемъ обыкновенно сумму всѣхъ духовныхъ пріобрѣтеній извѣстнаго времени. Когда мы говоримъ о степеняхъ культуры, о высшей и низшей культурѣ, о полу-культурѣ, и противопоставляемъ другъ другу дикіе и культурные народы, мы прилагаемъ къ различнымъ культурамъ масштабъ, заимствованный отъ той культурной высоты, какой достигли мы сами. Наша культура кажется намъ настоящей культурой. Допуская, что въ дѣйствительности самое высокое и богатое развитіе этого понятія можно найти только у насъ, мы должны для пониманія самого предмета считать особенно важной возможность прослѣдить распусканіе этого цвѣтка отъ самого сѣмени. Мы достигнемъ нашей цѣли — проникновенія въ сущность культуры, лишь тогда, когда поймемъ двигательную силу, которая развила культуру изъ первыхъ зачатковъ.
Каясдому народу свойственны умственныя дарованія, и онъ развиваетъ въ своей жизни нѣчто духовное. Каждый называетъ извѣстную сумму знанія и умѣнія своею, представляющею его культуру. Различіе между этими „суммами умственныхъ пріобрѣтеній“ лежитъ, однако, не столько въ ихъ величинѣ, сколько въ ихъ способности къ развитію. Прибѣгая къ сравненію, культурный народъ кажется намъ мощнымъ деревомъ, которое тысячелѣтнимъ ростомъ возвысилось до нынѣшняго величія и устойчивости надъ низменностью и непрочностью народовъ, бѣдныхъ культурою. Одни растенія ежегодно умираютъ, а другія изъ травки превращаются въ могучія деревья. Разница между ними заключается въ сохраненіи продуктовъ роста каждаго отдѣльнаго года, въ ихъ накопленіи и закрѣпленіи. Даже и этотъ непрочный ростъ дикихъ народовъ, которыхъ можно сравнить съ кустарникомъ, далъ-бы нѣчто болѣе устойчивое, при чемъ каждое новое поколѣніе выше поднималось бы къ солнцу и находило бы болѣе твердую опору въ томъ, что́ было достигнуто уже ранѣе его, еслибы въ немъ дѣйствовало стремленіе къ сохраненію и закрѣпленію. Но ему не достаетъ этого стремленія, и такимъ образомъ, происходитъ, что всѣ растенія, предназначенныя къ большему росту, остаются на землѣ и погибаютъ въ борьбѣ за свѣтъ и воздухъ, тогда какъ, поднявшись выше, они-бы вполнѣ пользовались ими. Культура есть порожденіе многихъ человѣческихъ поколѣній.
Въ ограниченіи во времени и въ пространствѣ, изолирующемъ хижины, деревни и народы, такъ же, какъ и слѣдующія другъ за другомъ поколѣнія, заключается отрицаніе культуры; наоборотъ, въ объединеніи вмѣстѣ живущихъ и въ связи слѣдующихъ другъ за другомъ, заключается возможность ея развитія. Соединеніемъ вмѣстѣ живущихъ упрочивается сохраненіе, а связью поколѣній — развитіе культуры. Развитіе культуры есть собираніе сокровищъ. Эти сокровища растутъ сами собою, если только ихъ оберегаютъ устойчивыя силы. Во всѣхъ областяхъ человѣческаго творчества и дѣятельности объединеніе является основаніемъ дальнѣйшаго высшаго развитія. Только взаимодѣйствіемъ и взаимною помощью между современниками или слѣдующими другъ за другомъ поколѣніями удается достигнуть той ступени образованности, на которой стоятъ теперь высшіе члены человѣчества. Ростъ этотъ зависитъ отъ характера объединенія и распространенія его. Для него менѣе благопріятны многочисленные мелкіе союзы родовъ, гдѣ индивидуумъ не свободенъ, чѣмъ болѣе крупныя, поощряющія индивидуальное соревнованіе общины и государства современныхъ народовъ.
Мы называемъ существеннымъ для высшаго культурнаго развитія возможно большую и тѣсную связь всѣхъ соревнующихъ между собою и съ прошлыми поколѣніями и проистекающую отсюда наибольшую сумму проявленій и пріобрѣтеній. Между этими крайностями лежатъ всѣ посредствующія ступени, которыя обнимаются многозначительнымъ названіемъ полу-культуры. Это понятіе „о половинѣ пути“ заслуживаетъ нѣкотораго поясненія. Когда мы видимъ въ высшей культурѣ энергическое выраженіе сохраняющихъ и созидающихъ силъ, въ полу-культурѣ мы замѣчаемъ, что существенными являются силы, задерживающія и обусловливающія ея низшее положеніе. Односторонность и неполнота полу-культуры заключаются въ области умственнаго прогресса, которому предшествуетъ развитіе экономической стороны. 200 лѣтъ тому назадъ, когда Европа и Сѣверная Америка не достигли еще нынѣшняго исполинскаго подъема съ помощью пара, желѣза и электричества, Китай и Японія, своими успѣхами въ земледѣліи, ремеслахъ и торговлѣ и даже, пришедшими теперь въ глубокій упадокъ, каналами и дорогами, вызывали величайшее удивленіе европейскихъ путешественниковъ. Но европейцы и происшедшіе отъ нихъ народы въ Америкѣ и Австраліи, въ послѣдніе 200 лѣтъ не только нагнали ихъ, но и далеко опередили. Здѣсь мы узнаемъ, въ чемъ заключается загадка китайской культуры, ея высокаго положенія и ея застоя, какъ и вообще всякой полу-культуры. Что, кромѣ стремленія къ свободному умственному творчеству, позволило западу такъ опередить востокъ? Вольтеръ совершенно правъ, говоря, что природа дала китайцамъ органы, чтобы находить все, что́ для нихъ можетъ быть полезно, но не для того, чтобы идти дальше. Въ полезномъ, въ искусствахъ практической жизни они велики, но мы не обязаны имъ ни однимъ глубокимъ взглядомъ на связь и причины явленій, ни одной теоріей.
Происходитъ-ли этотъ недостатокъ отъ какого либо пробѣла въ ихъ способностяхъ, или онъ заключается въ неподвижности ихъ соціальной и политической организаціи, благопріятствующей посредственности и подавляющей геніальность? Такъ какъ онъ замѣчается во всѣхъ формахъ ихъ организаціи, то мы должны высказаться за пробѣлъ въ ихъ дарованіяхъ. Только этимъ можно объяснить неподвижность ихъ соціальнаго расчлененія. Рѣшительный отвѣтъ можетъ, конечно, дать только будущее; оно прежде всего покажетъ, какъ и на сколько эти народы могутъ уйти впередъ по культурнымъ путямъ, какіе имъ такъ усердно указываютъ Европа и Сѣверная Америка. Въ томъ, что они хотятъ, или должны вступить на нихъ, не можетъ уже быть никакого сомнѣнія. Но мы не придемъ къ рѣшенію этого вопроса, если станемъ на точку зрѣнія общей культуры, которая въ несовершенствахъ Китая, Японіи и пр., видитъ признаки низшей ступени всей жизни, а часто и признаки полной безнадежности всѣхъ попытокъ къ прогрессу. Если въ нихъ лежатъ только способности къ полу-культурѣ, то потребность прогресса, путемъ привлеченія изъ Европы и Сѣв. Америки дѣятельныхъ силъ, выступитъ на первый планъ и медленно преобразуетъ народную массу. Многихъ изъ нынѣшнихъ культурныхъ народовъ только этотъ процессъ привелъ на ихъ настоящую высоту.
Сумма культурныхъ пріобрѣтеній всѣхъ ступеней и всѣхъ народовъ слагается изъ матеріальнаго и духовнаго достоянія. Весьма важно раздѣлять ихъ одно отъ другого, такъ какъ они имѣютъ весьма различное значеніе для внутренней цѣнности общей культуры и, прежде всего, для ея способности къ развитію. То и другое пріобрѣтается не одинаковыми средствами, не съ одинаковой легкостью и не въ одно и то-же время. Матеріальное достояніе культуры лежитъ въ основѣ духовнаго. Духовныя созданія являются, какъ роскошь, послѣ удовлетворенія тѣлесныхъ потребностей. Каждый вопросъ о происхожденіи культуры превращается, поэтому, въ другой вопросъ: что благопріятствуетъ развитію матеріальныхъ основъ культуры? Здѣсь надо отмѣтить на первомъ мѣстѣ, что такъ какъ въ пользованіи средствами природы для цѣлей человѣка дается путь къ этому развитію, наиболѣе высокую цѣну имѣетъ не матеріальное богатство природы, а богатство ея силами или, лучше сказать, стимулами, имѣющими высшую цѣнность. Тѣ дары природы всего дороже для человѣка, которые возбуждаютъ къ продолжительной дѣятельности заключающіеся въ немъ источники силы. Это можетъ сдѣлать всего менѣе то богатство или тѣ, такъ называемые, дары природы, которые освобождаютъ его отъ извѣстнаго труда, необходимаго при другихъ обстоятельствахъ, каково, напримѣръ, тепло подъ тропиками, благодаря которому строеніе жилища и изготовленіе одежды значительно облегчаются въ сравненіи съ умѣреннымъ поясомъ. А если мы сравнимъ то, что можетъ дать природа, съ тѣмъ, что̀ присуще человѣческому духу въ видѣ возможности, то различіе оказывается громаднымъ и заключается преимущественно въ слѣдующемъ: дары природы сами по себѣ, по роду и количеству, неизмѣнны, но полученіе необходимаго колеблется изъ года въ годъ и не поддается учету. Они связаны съ извѣстными внѣшними условіями, зависятъ отъ извѣстныхъ поясовъ, опредѣленныхъ высотъ и различныхъ видовъ почвы. Власти человѣка поэтому съ самаго начала указываются узкіе предѣлы, которые развитіемъ силы его ума и воли могутъ быть расширены, но не могутъ быть уничтожены. Силы человѣка, напротивъ, принадлежатъ только ему; онъ можетъ не только свободно примѣнять ихъ, но и разнообразить, и усиливать, причемъ для нихъ нельзя установить границъ, по крайней мѣрѣ, въ настоящее время. Ничто не показываетъ разительнѣе зависимости пользованія природой отъ воли человѣка, чѣмъ одинаковое состояніе дикихъ народовъ во всѣхъ частяхъ земли, во всѣхъ климатахъ и на всѣхъ уровняхъ высоты.
Не случайно слово „культура“ (воздѣлываніе) имѣетъ одинаковый смыслъ съ земледѣліемъ. Здѣсь лежитъ его этимологическій корень, а также и корень того, что мы въ болѣе обширномъ смыслѣ называемъ культурой. Приложеніе извѣстной суммы силъ къ клочку земли есть наилучшее, наиболѣе обѣщающее начало той независимости отъ природы, которая въ побѣдѣ духа надъ нею видитъ свою цѣль. Цѣпь развитія всего легче примыкаетъ здѣсь къ одному звену за другимъ: въ ежегодно повторяющейся работѣ на одной и той же почвѣ сосредоточивается творчество и закрѣпляется преданіе; такимъ образомъ, здѣсь возникаютъ основныя условія культуры.
Естественныя условія, отъ которыхъ зависитъ накопленіе богатства, благодаря плодородію почвы и приложенному къ ней труду, имѣютъ, такимъ образомъ, несомнѣнно величайшее значеніе для развитія культуры, но нельзя допустить вмѣстѣ съ Боклемъ, что исторія не показываетъ ни одного примѣра страны, которая цивилизовалась-бы собственными усиліями, если она не обладаетъ какимъ либо изъ вышеупомянутыхъ условій въ весьма благопріятной формѣ. Для перваго существованія человѣка теплыя, влажныя, надѣленныя плодородіемъ страны были безспорно наиболѣе удобными, и первобытнаго человѣка всего легче вообразить себѣ въ видѣ обитателя тропиковъ. Но если, съ другой стороны, культуру можно представить только какъ развитіе силъ человѣка въ природѣ и черезъ посредство природы, то она могла явиться, лишь благодаря необходимости, перемѣстившей человѣка въ менѣе благопріятныя условія, гдѣ онъ долженъ былъ больше заботиться о себѣ, чѣмъ въ этой мягкой колыбели тропическаго міра. Это приводитъ насъ въ умѣренныя страны, которыя мы по необходимости должны считать колыбелью культуры на столько-же, насколько тропическія были колыбелью человѣка. Въ плоскогорьяхъ Мексики и верхняго Перу мы видимъ менѣе плодородныя страны, чѣмъ въ окружающихъ ихъ низинахъ; тѣмъ не менѣе, Америка достигла наибольшаго развитія на обоихъ этихъ плоскогоріяхъ. Даже въ настоящее время, при высоко поднявшейся культурѣ, они кажутся такими-же сухими и пустынными, какъ степи, рядомъ съ несравненно болѣе роскошною и красивою природою низинъ, отстоящихъ отъ нихъ во многихъ мѣстахъ только на одинъ день пути. Въ тропическихъ и подтропическихъ странахъ плодородіе почвы вообще уменьшается по мѣрѣ того, какъ мы поднимаемся выше, и при всѣхъ климатическихъ условіяхъ плоскія возвышенности никогда не бываютъ такъ плодородны, какъ низины, холмистыя мѣстности или горные склоны. Тѣмъ не менѣе, обѣ американскія культуры появились на плоскихъ возвышенностяхъ: средоточіе мексиканской культуры,—главный городъ Тенохтитланъ (на мѣстѣ нынѣшняго Мексико) лежалъ на 2280 м. высоты, а Куско въ Перу — 3500 м. Въ обѣихъ этихъ странахъ мы находимъ гораздо менѣе тепла и влажности, чѣмъ въ большей части остальной Средней и Южной Америки.
Это заставляетъ насъ признать, что, хотя культура въ своей начальной стадіи имѣетъ тѣсную связь съ обработкой почвы, но при дальнѣйшемъ развитіи соотношеніе между ними не является необходимымъ. По мѣрѣ того, какъ народъ растетъ, его культура отрѣшается отъ почвы, и чѣмъ болѣе она развивается, тѣмъ болѣе у него являются органовъ, не заключающихся только въ содѣйствіи земледѣльческому труду. Можно сказать, что земледѣльцу присуща прирожденная слабость, которая легко объясняется непривычкою владѣть оружіемъ и стремленіемъ къ обладанію землею и осѣдлости, ослабляющимъ мужество и предпріимчивость. Высшую мѣру выраженія политической силы мы находимъ, напротивъ, у охотниковъ и скотоводовъ, представляющихъ во многихъ отношеніяхъ противоположность земледѣльцамъ. Въ особенности, это можно сказать о пастушескихъ народахъ, у которыхъ къ подвижности присоединяется способность къ массовымъ дѣйствіямъ и къ дисциплинѣ. Здѣсь именно дѣятельно проявляется то, что не позволяетъ земледѣльцу развивать свои силы—недостатокъ осѣдлости, подвижность, упражненіе энергіи, мужество и искусство владѣть оружіемъ. Окидывая взглядомъ нашу землю, мы видимъ въ дѣйствительности, что самыя крѣпкія организаціи такъ называемыхъ полукультурныхъ народовъ вызваны къ жизни сочетаніемъ этихъ элементовъ. Исключительно земледѣльческій народъ, китайцы, находятся подъ властью манджуровъ, персы повинуются туркестанскимъ властителямъ, египтяне подчинялись и теперь подчиняются гиксамъ, арабамъ и туркамъ, т. е. кочевымъ народамъ. Во внутренней Африкѣ кочевые вагумы являются основателями и охранителями самыхъ крѣпкихъ государствъ Уганды и Уньоро, а въ поясѣ государствъ Судана, тянущемся отъ моря до моря, каждое изъ нихъ основано выходцами изъ степей и пустынь; въ Мексикѣ утонченный земледѣльческій народъ толтековъ находился въ подчиненіи у грубыхъ ацтековъ. Въ исторіи пограничной полосы между степью и земледѣльческой страной это правило могло бы быть подтверждено еще бо̀льшимъ количествомъ примѣровъ. Мы видимъ здѣсь законъ исторіи. Менѣе плодородныя плоскогорья и прилегающія къ нимъ полосы не потому способствовали повсюду развитію высшей культуры и образованію культурныхъ государствъ, что они обладали болѣе прохладнымъ климатомъ и этимъ поощряли земледѣліе, а потому, что здѣсь соединялась завоевательная и охранительная сила номадовъ съ устойчивой работой скучивавшихся въ культурныхъ оазисахъ, но не имѣвшихъ способности къ образованію государствъ, земледѣльцевъ. Играли-ли при этомъ озера извѣстную роль, въ качествѣ пунктовъ притяженія и кристаллизаціи подобныхъ государствъ, какъ, напримѣръ, Титикака въ Перу, лагуны Тескоко и Чалько въ Мексикѣ, Укереве и Чадъ во внутренней Африкѣ — является интереснымъ, но второстепеннымъ вопросомъ.
По отношенію къ мѣстнымъ благопріятствующимъ и задерживающимъ условіямъ культуры, путемъ вліянія свойствъ климата, мы можемъ видѣть большія области одинаковыхъ климатическихъ условій, культурныя области, располагающіяся вокругъ земного шара ввидѣ пояса. Ихъ можно назвать культурными зонами. Согласно историческому опыту, насколько онъ до сихъ поръ оправдывался въ человѣчествѣ, Зеркало техасскихъ индѣйцевъ. Этнографич. музей въ Стокгольмѣ. настоящей культурной зоной является умѣренный поясъ. Въ этомъ насъ убѣждаетъ не какая-либо одна группа фактовъ. Этому поясу принадлежало самое важное, органически-связанное, непрерывно продолжающееся историческое развитіе трехъ послѣднихъ тысячелѣтій. Сердце древней исторіи не случайно билось въ этомъ поясѣ у Средиземнаго моря, какъ мы убѣждаемся изъ того, что историческое развитіе продолжало совершаться въ умѣренномъ поясѣ и послѣ распространенія историческаго круга по всей Европѣ, даже послѣ насажденія европейской культуры въ новыхъ мірахъ, открывшихся въ Америкѣ, Африкѣ и Австраліи. Правда, въ эту громадную ткань вплетается безконечное множество нитей; но все, что̀ создаютъ народы, въ концѣ концовъ, основывается на дѣятельности отдѣльныхъ лицъ. Поэтому несомнѣнно, наиболѣе богатыя послѣдствія получались здѣсь отъ скученія возможно большого числа возможно способныхъ индивидуумовъ въ умѣренномъ поясѣ и отъ совмѣщенія отдѣльныхъ культурныхъ областей въ одномъ культурномъ поясѣ. Сношенія, обмѣнъ, умноженіе и закрѣпленіе элементовъ культурной сокровищницы находили именно тамъ самыя благопріятныя условія, или, другими словами, сохраненіе и распространеніе культуры здѣсь могло происходить на самой обширной географической основѣ.
Древнія полу-культуры, остатки которыхъ мы встрѣчаемъ въ тропическихъ странахъ, принадлежатъ такой эпохѣ, когда культурная работа не предъявляла усиленныхъ требованій отдѣльнымъ лицамъ, но когда, именно по этой причинѣ, цвѣтъ культуры былъ болѣе преходящимъ. Изученіе географическаго распространенія старыхъ и новыхъ культуръ, повидимому, указываетъ, что, вмѣстѣ съ ростомъ культурныхъ задачъ, культурный поясъ стягивался къ областямъ проявленія наибольшей способности къ дѣятельности въ умѣренныхъ климатахъ. Это соображеніе весьма важно для первобытной исторіи человѣческаго рода и для исторіи его распространенія, а также для истолкованія остатковъ культуры въ тропическихъ странахъ. Съ другимъ видомъ культурнаго упадка знакомятъ насъ примѣры поглощенія высшихъ въ культурномъ отношеніи народовъ низшими, которые обладаютъ преимуществомъ лучшаго приспособленія къ тяжелымъ жизненнымъ условіямъ. Презираемые скрелинги поглотили норманновъ въ Гренландіи. И развѣ каждой группѣ европейцевъ, проникавшихъ въ арктическія ледяныя пустыни, во время своего пребыванія въ этихъ печальныхъ мѣстностяхъ, не приходилось привыкать къ нравамъ эскимосовъ и изучать искусства и ремесла арктическихъ народовъ, чтобы имѣть возможность выдержать борьбу съ силами природы полярнаго пояса? Точно также и колонизація на тропической и полярной почвѣ во многомъ является приближеніемъ къ потребностямъ туземцевъ. Колонизаторская сила португальцевъ въ Африкѣ и русскихъ въ Азіи заключается именно въ томъ, что это имъ удается лучше, чѣмъ ихъ соперникамъ.
Замкнутая и законченная культура, даже при несовершенныхъ средствахъ, оказывается въ эстетическомъ и этическомъ отношеніи явленіемъ высшаго порядка, чѣмъ въ томъ случаѣ, когда она разлагается въ состояніи прогресса и роста. Поэтому такъ безотрадны первыя послѣдствія соприкосновенія высшей культуры съ низшею, такъ какъ носителями высшей бываютъ отбросы культурнаго міра, а низшая страдаетъ отъ переполненія узкаго круга, въ которомъ все завершено и удовлетворено. Достаточно вспомнить о первыхъ поселеніяхъ китолововъ и бѣглыхъ матросовъ на богатыхъ искусствомъ и преданіями островахъ Новой Зеландіи и Гавайскихъ и о дѣйствіи, которое производили первые питейные дома на этихъ островахъ. Относительно Сѣверной Америки, Скулькрафтъ первый указалъ въ ней быстрый упадокъ туземной промышленной дѣятельности вслѣдствіе ввоза бѣлыми болѣе цѣлесообразныхъ орудій, посуды, платья и пр. Европейская торговля легко снабжала всѣмъ, что до тѣхъ поръ приходилось добывать продолжительной тяжелой работой и притомъ въ несовершенномъ видѣ, поэтому дѣятельность туземцевъ ослабѣвала не только на томъ поприщѣ, гдѣ она всего болѣе могла выразиться, но и повсюду: она теряла чувство необходимости, довѣрія къ себѣ, а съ теченіемъ времени исчезало и самое умѣнье. Мы знаемъ теперь, что то-же самое происходитъ въ Полинезіи, въ Африкѣ и у жалкихъ эскимосовъ (см. рис. стр. 18 и 28). Для Африки можно считать ясно выраженнымъ правиломъ: берега тамъ всегда — область разложенія, за ними — болѣе высокая культура, а еще высшая — въ нетронутой еще, внутренней части материка. Даже столь самостоятельное японское искусство пошло назадъ вслѣдствіе знакомства съ ниже стоящими въ художественномъ отношеніи европейскими образцами.