[259]II.
Къ барчуку приставили гувернера, который училъ только его одного, гулялъ только съ нимъ однимъ. Петькѣ тоже не слѣдъ было оставаться неучемъ, и его стали посылать въ школу. Но тамъ вмѣстѣ съ нимъ училось множество ребятишекъ, всѣ они играли вмѣстѣ, а это куда веселѣе, чѣмъ вѣчно ходить съ однимъ гувернеромъ. Нѣтъ, Петька не помѣнялся бы съ Феликсомъ.
Петька, какъ извѣстно, уродился счастливцемъ, но оказалось, что и крестный его—тоже, хоть его и звали не Петькой. Онъ выигралъ на лотерейный билетъ, купленный въ складчину съ одиннадцатью товарищами, цѣлыхъ двѣсти рихсдалеровъ. Конечно, онъ сейчасъ же обзавелся приличною одеждою и чувствовалъ себя въ ней отлично. Но счастье
[260]коли ужъ повалитъ кому, такъ повалитъ валомъ! Крестный вслѣдъ затѣмъ получилъ и новую должность, бросилъ свою мусорную колесницу и поступилъ въ театръ. «Ка̀къ? Что̀?» удивилась бабушка. «Въ театръ? Да чѣмъ же онъ тамъ будетъ?» Подручнымъ машиниста! Да, вотъ такъ повышеніе въ чинѣ! Онъ какъ будто сталъ другимъ человѣкомъ. А ужъ какое удовольствіе доставляли ему театральныя представленія, хоть онъ и могъ глядѣть на нихъ только сверху или изъ-за боковыхъ кулисъ! Лучше всего были балетныя, но они зато и обходились всего дороже, и возни съ ними было всего больше, и пожаромъ они грозили не на шутку: пляска шла, вѣдь, и на небѣ и на землѣ. Вотъ бы поглядѣть на все это Петькѣ! Крестный и пообѣщалъ взять его съ собою въ театръ, когда пойдетъ «генеральная репетиція» новаго балета. Тогда всѣ будутъ разодѣты все равно какъ на настоящемъ представленіи, когда ужъ приходится платить деньги, чтобы полюбоваться на все это великолѣпіе. Балетъ назывался «Самсонъ»; филистимляне плясали вокругъ него, а онъ разрушалъ весь домъ, и всѣ вмѣстѣ съ нимъ погибали. Настоящей бѣды отъ этого произойти, однако, не могло: въ театрѣ всегда находились на готовѣ пожарные со всѣми своими снарядами.
Петька сроду не видалъ никакого представленія, не то что балета. Его нарядили въ праздничное платье, и онъ отправился съ крестнымъ въ театръ за кулисы. Тутъ былъ ни дать-ни взять огромный чердакъ, съ какими-то занавѣсками, ширмами и щелями въ полу; всюду горѣли лампы и свѣчи, всюду были какія-то узенькія лазейки и ходы, а отъ нихъ подымались кверху какъ будто церковные пульпитры; полъ былъ покатый. Петьку усадили, куда слѣдовало, и велѣли сидѣть тамъ, пока все не кончится и за нимъ не придутъ. У него было съ собою три бутерброда,—не проголодается!
Вотъ вокругъ разомъ посвѣтлѣло, и откуда ни возьмись появилось множество музыкантовъ съ флейтами и скрипками. На боковыя мѣста, гдѣ сидѣлъ Петька, стали усаживаться люди, одѣтые, какъ ходятъ на улицѣ, а также рыцари въ золотыхъ шлемахъ, прелестныя барышни въ кисеѣ и въ цвѣтахъ и даже ангелы съ крылышками за плечами. Всѣ они усаживались кто вверху, кто внизу. Это были танцовщики и танцовщицы, но Петька-то думалъ, что это тѣ самые сказочные люди, о которыхъ разсказывала ему бабушка. Потомъ явилась дама въ золотомъ шлемѣ и съ копьемъ въ рукѣ. Эта была лучше всѣхъ! Она зато и глядѣла на всѣхъ свысока и усѣлась между ангеломъ и троллемъ. У Петьки просто глаза разбѣгались, а самый-то балетъ еще и не начинался! Вдругъ все стихло. Какой-то человѣкъ, весь въ черномъ, замахнулся на музыкантовъ волшебною палочкой, и тѣ заиграли такъ, что вокругъ загудѣло, и вся стѣна поднялась кверху. Открылся чудесный садъ съ цвѣтами, освѣщенный
[261]солнцемъ. Въ саду танцовали и прыгали люди. Такого великолѣпія Петькѣ и во снѣ не снилось. Вотъ явились солдаты, началась война, а потомъ пиръ; видѣлъ Петька и Самсона и его невѣсту. Красивая-то она была красивая, да ужъ и злая же! Она предала Самсона, филистимляне выкололи ему глаза и заставили вертѣть жерновъ на мельницѣ, а потомъ привели его на пиръ и стали глумиться надъ нимъ. Но вотъ онъ ухватился за тяжелые столбы, на которыхъ держался потолокъ, потрясъ ихъ, и весь домъ развалился. Все смѣшалось въ кучу и загорѣлось чудесными красными и зелеными огнями! Петька просидѣлъ бы тутъ, кажется, всю жизнь, даже еслибы съѣлъ всѣ свои бутерброды! Онъ таки и съѣлъ ихъ.
Вотъ было разсказовъ, когда онъ пришелъ домой! Уложить его спать нечего было и думать. Онъ становился на одну ногу, вскидывалъ другую на столъ («такъ дѣлала невѣста Самсона и всѣ другія барышни»), ходилъ вокругъ бабушкинаго кресла, вертя жерновъ, и наконецъ опрокинулъ на себя два стула и подушку, чтобы показать разрушеніе дома. Изображая дѣйствіе, онъ изображалъ и музыку,—разговоровъ въ балетѣ не полагается. Онъ пѣлъ и высокимъ и низкимъ голосомъ, и со словами и безъ словъ, не заботясь ни о какой связи, и вышла ни дать-ни взять цѣлая опера. Всего замѣчательнѣе-то былъ чудесный звонкій, какъ колокольчикъ, голосокъ Петьки, но его-то какъ разъ никто и не замѣчалъ.
Прежде Петькѣ хотѣлось поступить въ мальчики въ мелочную лавочку, чтобы распоряжаться черносливомъ и сахарнымъ пескомъ, но теперь онъ узналъ, что есть на свѣтѣ кое-что получше. То-ли дѣло участвовать въ исторіи Самсона и плясать по балетному! Что-жъ, бабушка противъ этого ничего не имѣла; многіе бѣдные дѣти шли этой дорогой и дѣлались честными, уважаемыми людьми. Дѣвочкѣ изъ своей семьи она бы не позволила пойти этой дорогой, ну а мальчикъ стоитъ на ногахъ тверже, не упадетъ! «Да тамъ никто и не падалъ», сказалъ Петька: «пока не рухнулъ весь домъ,—тогда ужъ всѣ попадали!»
Г. Х. Андерсенъ. Собраніе сочиненій Андерсена въ четырехъ томахъ. Томъ третій. Изданіе второе — С.-Петербургъ: Акціон. Общ. «Издатель», 1899, С.255—312