Томъ проснулся голодный и голодный же ушелъ изъ дому, причемъ, однако, мысль мальчика все время была дѣятельно занята призрачнымъ великолѣпіемъ ночной его грезы. Онъ бродилъ по городу, почти не замѣчая, куда именно идетъ и что именно вокругъ него происходитъ. Случалось, что онъ на кого-нибудь натыкался и что его надѣляли за это толчками и грубой бранью, но это не могло пробудить его изъ разсѣянности. Подъ конецъ онъ очутился у Темпльской заставы, дальше которой никогда передъ тѣмъ не ходилъ. Тамъ онъ остановился и на мгновеніе какъ будто погрузился въ размышленіе, но затѣмъ опять предался своимъ мечтамъ и грезамъ и, совершенно того не замѣчая, вышелъ за черту стѣнъ, которыми былъ тогда обнесенъ Лондонъ. Такъ называемый Страндъ не былъ уже въ то время большою дорогою и могъ считаться улицей, хотя и не безъ нѣкоторой натяжки. По одной его сторонѣ тянулся сплошной рядъ домовъ, а по другой стояли порознь, въ довольно значительномъ отдаленій другъ отъ друга, большія зданія, роскошные дворцы вельможъ, съ обширными прекрасными садами, доходившими до самой рѣки. Теперь, какъ извѣстно, мѣсто этихъ садовъ сплошь занято мрачными сооруженіями изъ кирпича и камня.
Томъ увидѣлъ передъ собою деревню Черингь и остановился отдохнуть у подножія великолѣпнаго креста, воздвигнутаго тамъ однимъ изъ прежнихъ англійскихъ королей въ память о постигшей его утратѣ. Затѣмъ мальчикъ пошелъ не спѣша по спокойной хорошенькой дорогѣ, мимо величественнаго кардинальскаго дворца, къ еще болѣе величественному и колоссальному Вестминстерскому дворцу. Съ радостнымъ изумленіемъ смотрѣлъ онъ на это обширное каменное зданіе съ широко раскинувшимися флигелями, — на грозные дворцовые бастіоны и башни, большія каменныя ворота съ вызолоченными рѣшетчатыми створками, съ колоссальными гранитными львами и всѣми прочими знаками и символами англійской королевской власти. Неужели завѣтному его желанію суждено, наконецъ, исполниться? Это вѣдь настоящій королевскій дворецъ! Развѣ нельзя ласкать себя надеждой увидѣть теперь, если Богу будетъ угодно, и настоящаго, живого принца?
По обѣ стороны вызолоченныхъ воротъ стояли, словно живыя статуи, часовые, закованные съ ногъ до головы въ блестящія стальныя латы. Дѣйствительно, эти часовые держались совершенно прямо, съ величавой неподвижностью настоящихъ статуй. Въ почтительномъ разстояніи отъ дворцовыхъ воротъ толпились зѣваки, — частью новопріѣзжіе, частью же изъ лондонскихъ старожиловъ, въ надеждѣ хоть мелькомъ увидѣть какую-нибудь изъ августѣйшихъ особъ королевской фамиліи. Великолѣпно одѣтыя знатныя особы въ великолѣпныхъ каретахъ, съ великолѣпными лакеями на запяткахъ, то-и-дѣло подъѣзжали къ другимъ великолѣпнымъ воротамъ, прорѣзаннымъ въ оградѣ королевскаго дворца, или же отъѣзжали оттуда.
Бѣдняга Томъ, въ своихъ лохмотьяхъ, подошелъ тоже къ оградѣ и робкими шагами медленно пробирался мимо часовыхъ. Сердечко его усиленно билось отъ надежды и ожиданія, какъ вдругъ онъ увидѣлъ сквозь вызолоченную рѣшетку зрѣлище, заставившее его вскрикнуть отъ радости. Неподалеку отъ воротъ стоялъ хорошенькій мальчикъ, смуглый и загорѣвшій отъ дѣятельнаго спорта и разныхъ игръ на воздухѣ. Мальчикъ этотъ былъ въ великолѣпномъ костюмѣ изъ шелка и атласа, сверкавшемъ драгоцѣнными каменьями. На бедрѣ у него висѣли кинжалъ и маленькій мечъ, осыпанные тоже драгоцѣнными каменьями. Ноги были обуты въ изящные сапожки съ красными каблуками, а на головѣ красовалась нарядная алая шляпа съ изящными страусовыми перьями, прикрѣпленная пряжкой изъ большого сверкавшаго рубина. Возлѣ него стояло нѣсколько нарядныхъ джентльмэновъ, безъ сомнѣнія, его служителей. О, это принцъ, настоящій живой принцъ! Тутъ не могло быть ни малѣйшаго сомнѣнія. Сердечныя мольбы бѣдняги-мальчика, промышлявшаго нищенствомъ, были, наконецъ, исполнены.
Томъ задыхался отъ волненія, а глаза его широко раскрылись отъ изумленія и восторга. Все его существо мгновенно вспыхнуло только однимъ желаніемъ: подойти какъ можно ближе къ принцу и наглядѣться на него всласть! Передъ этимъ желаніемъ стушевывалось рѣшительно все остальное. Прежде чѣмъ Томъ успѣлъ сообразить, что именно дѣлаетъ, онъ очутился у самыхъ воротъ и прильнулъ лицомъ къ рѣшеткѣ. Въ слѣдующее затѣмъ мгновеніе одинъ изъ солдатъ безцеремонно отдернулъ его прочь и заставилъ полетѣть кувыркомъ въ толпу лондонскихъ и провинціальныхъ зѣвакъ.
— Веди себя на будущее время приличнѣе, молодой оборванецъ! — замѣтилъ при этомъ солдатъ.
Толпа расхохоталась и принялась насмѣхаться надъ Томомъ, но молодой принцъ, съ разгорѣвшимся лицомъ и глазами, сверкавшими негодованіемъ, подскочилъ къ рѣшеткѣ и воскликнулъ:
— И тебѣ не стыдно обижать такого бѣднаго мальчика? Какъ ты смѣешь обращаться подобнымъ образомъ хотя бы даже съ ничтожнѣйшимъ изъ подданныхъ короля, моего отца? Сейчасъ же отворить ворота и впустить его!
Толпа съ обычнымъ своимъ непостоянствомъ разразилась рукоплесканіями и, снявъ шапки, принялась кричать:
— Ура, да здравствуетъ принцъ Уэльскій!
Солдаты, отдавъ своими алебардами честь принцу, отворили ворота и взяли опять на-караулъ, когда сквозь эти ворота прошелъ въ своихъ развѣвавшихся лохмотьяхъ маленькій принцъ нищеты, чтобы обмѣняться рукопожатіемъ съ принцемъ безграничнаго обилія благъ земныхъ.
Эдуардъ Тюдоръ сказалъ: — Ты, кажется, усталъ и голоденъ? Къ тому же съ тобою дурно обошлись. Пойдемъ со мною!
Съ полдюжины приближенныхъ принца поспѣшно подскочили неизвѣстно съ какой именно цѣлью, но, по всѣмъ вѣроятіямъ, съ намѣреніемъ вмѣшаться. Принцъ, съ истинно царственнымъ жестомъ, повелительно махнулъ рукою, и всѣ они разомъ остановились, словно въ какомъ-то оцѣпенѣніи, такъ что ихъ можно было принять за статуи. Эдуардъ привелъ Тома во дворецъ, въ роскошную комнату, которую назвалъ своимъ кабинетомъ. По приказанію его туда принесли такой обѣдъ, какой передъ тѣмъ встрѣчался Тому единственно только въ книгахъ. Съ истинно царственною деликатностью и утонченнымъ тактомъ, принцъ отослалъ прочь служителей, для того чтобы они не смущали скромнаго его гостя своими испытующими взорами, а затѣмъ сѣлъ возлѣ Тома и, поощряя его откушать съ аппетитомъ, завязалъ съ нимъ слѣдующій разговоръ:
— Какъ тебя зовутъ, мальчикъ?
— Томъ Канти, съ вашего позволенія, государь.
— Странное имя! Гдѣ же ты живешь?
— Въ Сити, съ вашего позволенія, государь, на Мусорномъ дворѣ, что выходитъ въ Пирожный переулокъ.
— Мусорный дворъ, тоже какое-то странное мѣсто… Живы у тебя родители?
— Точно такъ, государь, а кромѣ нихъ жива и бабушка, къ которой я, впрочемъ, нельзя сказать, чтобы питалъ особенно горячую любовь. Прости меня, Господи, если я грѣшу, говоря это. Потомъ у меня имѣются еще двѣ сестры Лиза и Аня, близнецы.
— Должно быть, что бабушка не особенно къ тебѣ добра?
— Съ позволенія вашей свѣтлости, она ни къ кому не добра. Дѣло въ томъ, что сердце у нея злое, а потому она творитъ зло во всѣ дни живота своего.
— Значитъ она дурно съ тобой обращается?
— По временамъ, когда бабушка спитъ, или ужь очень пьяна, она не даетъ воли своимъ рукамъ, но зато, находясь въ здравомъ умѣ и полной памяти, встрѣчаетъ меня каждый разъ доброю потасовкою.
Маленькій принцъ, глаза котораго сверкнули гнѣвомъ, воскликнулъ:
— Какъ, она тебя бьетъ?
— Точно такъ, государь, съ вашего соизволенія!
— Какъ, тебя бьютъ, такого маленькаго и хилаго? Послушай, прежде чѣмъ наступитъ вечеръ, она будетъ уже сидѣть здѣсь, въ Лондонской башнѣ. Король, мой отецъ…
— Извините, государь, но вы упустили изъ виду низкое ея званіе. Въ Лондонскую башню сажаютъ только знатныхъ особъ.
— Да, правда, я объ этомъ не подумалъ. Все равно, я ужь пріищу для нея соотвѣтственное наказаніе! Ну, а что твой отецъ хорошо съ тобой обходится?
— Такъ же хорошо, какъ и бабушка, государь.
— Кажется, что всѣ отцы на одинъ ладъ. Мой тоже не отличается особенно кроткимъ нравомъ. Рука у него тяжелая, но меня онъ щадитъ и никогда не бьетъ, хотя словами язвитъ иной разъ порядкомъ… Какъ же обращается съ тобою мать?
— Она, государь, очень добрая, такъ что никогда меня не огорчала и не обижала. Аня и Лиза походятъ въ этомъ отношеніи на нее.
— Сколько же имъ лѣтъ?
— Пятнадцать, съ вашего дозволенія, гоеударь.
— Сестрѣ моей, лэди Елизаветѣ, четырнадцать лѣтъ, а кузина, лэди Анна Грей, мнѣ ровесница. Обѣ онѣ очень миленькія и хорошенькія. Но другая моя сестра, лэди Мери, такая мрачная и суровая… Ну, вотъ, напримѣръ, скажи пожалуйста, запрещаютъ ли твои сестры своимъ служанкамъ улыбаться и утверждаютъ ли онѣ, что это грѣхъ, способный погубить душу и ввергнуть ее въ адъ?
— Мои сестры? Неужели вы думаете, государь, что у нихъ есть служанки?
Маленькій принцъ, серьезно поглядѣвъ одно мгновенье на маленькаго мальчика, спросилъ:
— Отчего же нѣтъ? Развѣ онѣ могутъ обойтись безъ служанокъ? Кто же помогаетъ имъ раздѣваться вечеромъ, и кто одѣваетъ ихъ утромъ, когда онѣ встаютъ?
— Никто, государь. Неужели имъ слѣдовало, по вашему, снимать съ себя одежду и спать совершенно голымъ, какъ дикіе звѣри?
— Развѣ у нихъ всего одна одежда?
— Ахъ, ваша свѣтлость, на что же имъ больше? Вѣдь у каждой изъ нихъ всего одно тѣло?
— Странная и диковинная мысль! Извини меня, я вовсе не хотѣлъ надъ тобою смѣяться. Скажу тебѣ только, что твоя Аня и Лиза будутъ съ этихъ поръ имѣть достаточное количество прислуги и приличныхъ костюмовъ. Я насчетъ этого безотлагательно отдамъ приказаніе моему казначею. Нѣтъ, не благодари меня. Это такая мелочь, о которой не стоитъ и упоминать. Скажи мнѣ лучше, отчего ты такъ хорошо говоришь и объясняешься такъ непринужденно? Ты, можетъ быть, учился?
— Право, не знаю, какъ на это и отвѣтить, государь. Почтенный старичекъ священникъ, патеръ Эндрю, былъ настолько добръ, что училъ меня по своимъ книгамъ.
— Знаешь ты по-латыни?
— Немножко знаю, государь, но, кажется, что плоховато.
— Учись, мальчикъ! Въ латыни трудно только начало. Греческій языкъ не въ примѣръ хуже, но, кажется, что лэди Елизавета и моя кузина не видятъ для себя ни малѣйшихъ трудностей ни въ греческомъ, ни въ какомъ другомъ языкѣ. Я посовѣтовалъ бы тебѣ послушать, какъ эти барышни рѣжутъ по-гречески! Разскажи мнѣ, однако, про свой Мусорный дворъ. Что тебѣ хорошо тамъ живется?
— Сказать по правдѣ, государь, мнѣ, съ вашего дозволенія, живется тамъ хорошо, кромѣ тѣхъ случаевъ, когда слишкомъ ужь сильно подводитъ животъ отъ голода. Къ намъ на дворъ заходятъ петрушки, — Давидъ съ Голіаѳомъ, — обезьяны, такія забавныя и такъ хорошо выученныя. Онѣ изображаютъ рыцарей на войнѣ, дерутся и кричатъ до тѣхъ поръ, пока всѣ до одной не окажутся убитыми. Это ужасно занятно и стоитъ всего только одинъ грошъ, который, впрочемъ, съ позволенія вашего сіятельства, иной разъ очень трудпо раздобыть.
— Разскажи мнѣ еще что-нибудь.
— Мы, мальчики съ Мусорнаго двора, деремся иной разъ другъ съ другомъ на дубинкахъ, подобно тому, какъ это дѣлаютъ цеховые ученики. Глаза принца радостно засверкали и онъ сказалъ:
— Ну, что жь, это было бы занятно и для меня! Продолжай.
— Мы бѣгаемъ взапуски, государь, чтобъ посмотрѣть, кто изъ насъ проворнѣе.
— Это должно быть тоже очень весело. Разскажи еще что-нибудь!
— Лѣтомъ, государь, мы бродимъ и плаваемъ въ канавахъ и по рѣкѣ. Каждый старается затащить подъ воду своего сосѣда. Мы брызгаемся водой, ныряемъ, кричимъ, кувыркаемся и…
— Я, кажется, былъ бы готовъ отказаться отъ родительскаго престола, чтобы хоть разъ позабавиться такимъ образомъ. Пожалуйста, разскажи мнѣ еще что-нибудь!
— Мы пляшемъ и поемъ въ Чинзейдѣ, вокругъ Майской Мачты, — играемъ въ пескѣ, стараясь каждый забросать имъ своего сосѣда, а по временамъ изготовляемъ изъ рѣчнаго ила пирожки и разныя иныя кушанья. Ахъ, какая это дивная грязь! Прелестнѣе ея, кажется, нѣтъ нигдѣ въ свѣтѣ. Мы въ ней, съ позволенія вашего сіятельства, государь, валяемся и кувыркаемся такъ, что зарываемся почти по уши.
— Ахъ, пожалуйста, замолчи: вѣдь это и въ самомъ дѣлѣ обворожительно! Еслибъ я могъ когда-нибудь одѣться такъ, какъ ты, — разуться босикомъ и хоть разъ съ наслажденіемъ вываляться въ грязи, зная, что никто меня не остановитъ и не станетъ бранить, я, кажется, могъ бы смѣло отречься отъ короны.
— А я, милѣйшій мой государь, еслибъ могъ хоть разъ одѣться въ такія же платья, какія теперь на васъ…
— Неужели это было тебѣ пріятно? Ну, такъ что жь? Зачѣмъ же дѣло стало? Сбрось съ себя твои лохмотья, мальчикъ, и облекись въ этотъ великолѣпный костюмъ! Счастье наше будетъ скоропреходящимъ, но тѣмъ не менѣе мы имъ насладимся. Доставимъ же себѣ хоть кратковременное удовольствіе, а потомъ облечемся опять каждый въ свои одежды, прежде чѣмъ кто-нибудь явится, сюда, чтобы намъ помѣшать.
Нѣсколько минутъ спустя маленькій принцъ Уэльскій облекся въ ободранные лохмотья Тома, а маленькій принцъ нищеты красовался въ нарядномъ костюмѣ наслѣдника англійскаго престола. Оба они подошли къ большому зеркалу и стали рядомъ другъ съ другомъ. О, чудо! Зеркало донесло имъ, что никакой перемѣны какъ будто и не послѣдовало. Они съ изумленіемъ глядѣли то другъ на друга, то на свои изображенія въ зеркалѣ. Подъ конецъ принцъ воскликнулъ съ недоумѣніемъ:
— Что ты объ этомъ думаешь?
— Не требуйте отъ меня отвѣта, всемилостивѣйшій государь! Мальчику моего званія неумѣстно говорить объ этомъ.
— Въ такомъ случаѣ я самъ скажу напрямикъ, что у тебя такіе же волосы, такіе же глаза, такой же голосъ и манеры, какъ и у меня. Мы оба одного роста, одинаково сложены и замѣчательно похожи лицомъ другъ на друга. Еслибъ мы оба остались раздѣтыми, то никто не могъ бы съ увѣренностью сказать, который изъ насъ ты и который принцъ Уэльскій. Теперь, въ твоей одеждѣ, мнѣ кажется, что я еще сильнѣе чувствую то, что ты долженъ былъ испытать, когда этотъ грубый солдатъ… Послушай-ка! Вѣдь на твоей рукѣ остался синякъ.
— Да, но это чистые пустяки. Кромѣ того вашей свѣтлости извѣстно, что бѣдняга часовой…
— Молчи! Это былъ съ его стороны жестокій и позорный поступокъ! — вскричалъ молодой принцъ, топнувъ босою ножкою. — Если король… Не трогайся съ мѣста отсюда, пока я не вернусь! Я тебѣ это приказываю!
Съ этими словами принцъ Уэльскій схватилъ со стола предметъ, имѣвшій важное государственное значеніе, спряталъ его, выбѣжалъ изъ дверей и, одѣтый въ лохмотья, пробѣжалъ черезъ дворъ; лицо у него разгорѣлось, а глаза сверкали отъ гнѣва. Добѣжавъ до парадныхъ воротъ, онъ схватился за рѣшетку и пытался ее потрясти, восклицая вмѣстѣ съ тѣмъ:
— Эй, кто тамъ? Отворяйте ворога!
Солдатъ, который передъ тѣмъ обидѣлъ Тома, поспѣшно выполнилъ эго приказаніе. Когда принцъ, едва держась на ногахъ отъ царственнаго своего гнѣва, выходилъ изъ воротъ, солдатъ отпустилъ ему звонкую пощечину, свалившую его прямо въ грязь на улицу и сказалъ:
— Вотъ тебѣ нищенское отродье въ уплату за выговоръ, полученный мною изъ-за тебя отъ его высочества. Толпа разразилась громкимъ хохотомъ. Принцъ поднялся изъ грязи и яростно бросился къ часовому, восклицая:
— Я принцъ Уэльскій! Моя особа священна! Ты будешь повѣшенъ за то, что осмѣлился меня ударить! Солдатъ взялъ свою аллебарду на-караулъ и насмѣшливо проговорилъ: — Отдаю честь вашему высочеству! Затѣмъ онъ присовокупилъ сердитымъ тономъ:
— Убирайся отсюда, сумасшедшій оборванецъ! Толпа окружила маленькаго принца и, осыпая насмѣшками, принялась толкать его передъ собою, заставляя бѣжать по дорогѣ. Она гналась за бѣдняжкой, восклицая:
— Дорогу его королевскому высочеству! Дорогу принцу Уэльскому.