Ранние годы моей жизни (Фет)/1893 (ДО)/54

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
Ранніе годы моей жизни — Глава LIV
авторъ Аѳанасій Аѳанасьевичъ Фетъ
Источникъ: Аѳанасій Аѳанасьевичъ Фетъ. Ранніе годы моей жизни. — Москва: Товарищество типографіи А. И. Мамонтова, 1893. — С. 440—446.

[440]
LIV
Приказъ о выступленіи въ походъ. — Сдача ружей. — Выступленіе въ походъ. — Ново-Миргоррдъ. — Обѣды Бюлера. — Пріѣздъ Ел. Ѳ. Петковичъ въ Ново-Миргородъ.

Въ полкъ пришелъ приказъ о поступленіи нашемъ на военное положеніе и выступленіи черезъ недѣлю въ походъ къ австрійской границѣ.

Единовременно съ этимъ приказано намъ сдать оставленныя въ полковыхъ цейхаузахъ ружья, находившіяся въ полку для пѣшаго строя. Ружья эти были бракованныя еще съ 12 года, и изъ нихъ никогда не стрѣляли. Тѣмъ не менѣе съ одной стороны для исправленій и подѣлки ложъ въ полку находились нестроевые рабочіе, носившіе спеціальное [441]названіе ложныхъ мастеровъ, а съ другой, почти ежегодно изъ Тулы пріѣзжалъ съ мастерами артиллерійскій полковникъ, къ пріѣзду котораго ружья были разложены на смотръ и разбирались по номерамъ казенными мастерами, причемъ противъ ложи полковаго издѣлія полковникъ въ описи помѣщалъ бракъ, негодный для сдачи въ арсеналъ. Въ полученномъ приказѣ о сдачѣ ружій въ поселенное вѣдомство было сказано: „Его Величеству угодно, чтобы арсеналы принимали ружья не бракуя“.

Полковой командиръ тотчасъ же отправилъ меня въ Крыловъ для сдачи ружій начальнику округа Ѳ. Ѳ. Вернеру.

Въ Крыловѣ, кромѣ Вернера, бывшаго дивизіонера нашего полка, я засталъ только нашего бригаднаго командира, Петра Павл. Пущина, къ которому тотчасъ же и явился въ качествѣ адъютанта его бригады.

— Приходите ко мнѣ запросто обѣдать, сказалъ добрѣйшій хлѣбосолъ Петръ Павловичъ: кстати приглашу и Ѳедора Ѳедоровича, и мы общими силами поторопимъ сдачу ружей. Я понимаю, что у васъ тамъ горячка по поводу выступленія въ походъ, и вамъ прохлаждаться здѣсь некогда.

Когда послѣ обѣда я сталъ говорить Вернеру о сдачѣ ружей, онъ пришелъ въ такое отчаяніе и комическое волненіе, что я рѣшительно не могъ совладѣть съ душившимъ меня смѣхомъ.

— Вы не хотите понять, жалобно пищалъ Ѳед. Ѳед., что вы меня грабите! Вы пьете кровь моихъ дѣтей!

— Ѳед. Ѳед., ради Бога успокойтесь! Зачѣмъ вы предполагаете во мнѣ такую кровожадность? Вѣдь вамъ извѣстна воля государя? У него двухъ словъ не бываетъ. Сказано, арсеналамъ не смѣть браковать, а принимать, что даютъ. Поэтому не безпокойтесь; и я съ васъ попрошу только росписку въ принятіи такого-то числа ружей съ всѣми принадлежностями. И вамъ Кіевскій арсеналъ выдастъ такую же.

Насилу въ три дня окончилъ я сдачу ружей.

Въ Елизаветградкѣ я дѣйствительно засталъ суету по поводу приготовленій къ скорому походу. Мы получили двойное жалованье и рублей 400 подъемныхъ.

Милый П. В. Кащенко впопыхахъ сдѣлалъ [442]предложеніе и былъ объявленъ женихомъ моей кумы. А такъ какъ я не привыкъ швырять деньги и не хотѣлъ возить лишней суммы по походамъ, то съ удовольствіемъ далъ 700 руб. Петру Вас. подъ росписку.

Въ послѣднее время мнѣ не удалось побывать у Петковичей, но на походѣ чуть ли не всему полку пришлось проходить мимо Ѳедоровки и притомъ не далѣе полверсты отъ конца липовой аллеи, выходившей въ поле.

Самъ Карлъ Ѳед. съ нами походомъ не шелъ, иначе подъехавъ къ лѣвому его стремени я считалъ-бы себя безопаснымъ отъ всякаго рода выходокъ собравшейся въ кучку съ лѣвой стороны походной колонны зубоскаловъ. Чтобы избѣжать завѣдомо враждебной среды, я безотлучно шелъ въ головѣ полка, передъ трубаческимъ хоромъ, начинавшимъ по знаку штабъ-трубача играть при вступленіи во всякое жилое мѣсто. Мои поѣздки къ Петковичамъ не могли быть неизвѣстны въ полку; но едва ли многіе знали, гдѣ именно Ѳедоровка.

Душа во мнѣ замирала при мысли, что можетъ возникнуть какой нибудь неумѣстный разговоръ объ особѣ, защищать которую я не могъ, не ставя ее въ ничѣмъ незаслуженный неблагопріятный светъ. Поэтому подъ громъ марша я шелъ мимо далекой аллеи, даже не поворачивая головы въ ту сторону. Это не мѣшало мне вглядываться скосивъ влѣво глаза, и — у страха глаза велики — мнѣ показалось въ темномъ входѣ въ аллею бѣлое пятно. Тяжелое это было прощанье....

Въ Ново-Миргородѣ пришло приказаніе остановиться до новаго приказа. Насъ размѣстили по отводу весьма широко; въ большомъ одноэтажномъ домѣ отведена была квартира полковому командиру, и тутъ же съ другого крыльца помѣщался я въ двухъ или трехъ комнатахъ. Во флигелѣ расположилась полковая канцелярія. Недалеко была квартира и трубаческаго взвода. За широкою площадью къ рѣкѣ начинался базаръ. Пока мы тянулись къ Ново-Миргороду, Бюлеръ въ свою очередь успѣлъ съѣздить въ Крыловъ распорядиться остающимся полковымъ добромъ. Онъ разсказалъ со свойственнной ему ироніей, что былъ у добрѣйшаго П. П. Пущина, и что послѣдній, какъ домовитый хозяинъ, придумалъ отправлять на баркѣ вверхъ по Днѣпру мебель въ свое [443]Минское имѣніе. А такъ какъ задѣланной въ ящики мебели приходится въ страшную жару долго ожидать попутной барки, то мебель на знойномъ берегу стрѣляетъ.

— Хороша она придетъ въ Минскъ, смѣялся Карлъ Ѳедоровичъ: — черезъ недѣлю и самъ Петръ Павл. прибудетъ сюда, и ему уже отведена квартира.

Такъ какъ эскадроны расположились съ своими офицерами кругомъ Ново-Миргорода отдѣльно, а въ Ново-Миргородѣ офицерскаго караула не было, то и пререканій по случаю нарядовъ никакихъ быть не могло.

Величайшимъ удовольствіемъ для Бюлера было накормить, кого либо своимъ черезчуръ сытнымъ обѣдомъ. Служа когда, то въ Варшавѣ съ молодымъ въ то время еще безденежнымъ княземъ Радзивиломъ, баронъ сохранилъ при себѣ своего неизмѣннаго деньщика литвина Петра и Радзивиловскаго повара поляка. Петръ постоянно заботился о столѣ полковаго командира, который, кушая однажды въ день, не зналъ никогда, что будетъ у него за столомъ. Къ хорошей водкѣ Петръ всегда припасалъ какую либо незатѣйливую закуску, вродѣ колбасы, сыру, ветчины или сардинокъ. Затѣмъ слѣдовалъ супъ, а большею частію борщъ или щи, сопровождаемый растегаями такихъ размѣровъ, какихъ мнѣ уже не приходилось встрѣчать. Навѣрное каждый изъ нихъ былъ длиннѣе четверти съ соотвѣтственной тому шириной. Этого одного кушанья достаточно бы было накормить самаго голоднаго. Но въ жаркое время появлялся превкусный малороссійскій хлудникъ со льдомъ. Затѣмъ нерѣдко сразы съ подливкой и гречневой кашей. Не буду перечислять всѣхъ блюдъ неистощимаго Петра. Подавалось всего съ избыткомъ, и Карлъ Ѳед. былъ доволенъ.

Тотчасъ по другую сторону рѣчки было имѣніе богатаго помѣщика Лопухина, съ которымъ познакомился Бюлеръ и однажды отправился къ нему обѣдать. На другой день я въ своей нетычанкѣ поѣхалъ сдѣлать конное ученіе застоявшемуся трубаческому взводу.

Воротясь за часъ до обѣда, нахожу Петра въ необычномъ возбужденіи бѣгающимъ по двору, очевидно, безъ всякаго толка. [444]

— Что это ты, Петръ, въ такой суетѣ? спрашиваю я.

— Да какъ же тутъ быть! восклицаетъ онъ, подымая руки: скоро ли до базара то дойдешь! да и какой теперь базаръ: я, чай, всѣ разошлись. А вѣдь нашъ-то прибѣжалъ въ кухню да и спрашиваетъ: „что у тебя готовится? Лопухинъ будетъ обѣдать“. Поваръ показалъ кастрюли. „Ракалья! закричали полковникъ: вали все въ лоханку! Чтобы сію минуту былъ новый обѣдъ!“ Вотъ и поди ты!

— Да ты, Петръ, вмѣсто того, чтобы тыкаться, скачи на базаръ на моихъ лошадяхъ и забирай, что нужно.

— Дай Богъ вамъ здоровья! воскликнулъ шаровидный Петръ и, вскочивъ въ шарабанъ, помчался во весь духъ.

Наконецъ отыскался и нашъ бригадный Петръ Павловичъ.

Впродолженіе жаркаго дня и онъ, подобно намъ, отсиживался на квартирѣ; зато вечеромъ мы нерѣдко съ нимъ встрѣчались и втроемъ съ Бюлеромъ совершали прогулки по пустыннымъ улицамъ Ново-Миргорода.

Однажны, когда мы шли, направляясь къ главной улицѣ, я замѣтилъ невиданное въ Ново-Миргородѣ явленіе: навстрѣчу къ намъ шелъ по тротуару ливрейный слуга и подойдя обратился ко мнѣ со словами: — „Елиз. Ѳед. Петковичъ остановились въ гостинницѣ проѣздомъ на богомолье, и просятъ васъ пожаловать къ нимъ, такъ какъ завтра рано утромъ уѣзжаютъ“.

Слуга исчезъ, а мы продолжали подходить къ единственной небольшой гостинницѣ.

— Какъ? что? восклицалъ Пущинъ: это онъ идетъ къ Бржесской, и я пойду.

Слава о красотѣ Бржесской очевидно дошла и до генерала. Но какая въ его изображеніи возникла связь между ея красотой и мной, объяснить не берусь. Представленіе это возбуждало въ немъ явную игривость. Напрасно повторялъ я, что это не Бржесская, онъ продолжалъ восклицать: „Бржесская! Карлъ Ѳед., пойдемте за нимъ!“ приводя меня этими словами въ немалое смущеніе.

Когда я сталъ входить по деревяннымъ ступенямъ крыльца гостинницы, генералъ, какъ я втайнѣ предчувствовалъ, отсталъ отъ меня. [445]

— Вы встрѣтили моего слугу, сказала, подавая мнѣ руку, Елиз. Ѳед.; такъ какъ я завтра рано утромъ уѣзжаю, то онъ отпросился кое-что купить въ городѣ. Здѣсь по близости въ монастырѣ чудотворная икона Божьей Матери. Такъ какъ на своихъ стоверстная дорога представляетъ цѣлое двухъ суточное путешествіе, то я пригласила съ собой добрую Марью Ивановну. Марья Ивановна, сказала Петковичъ, вы знаете, что Аѳ. Аѳ. никогда не откажется отъ кофею: угостите насъ кофейкомъ. Когда кофей былъ поданъ, Марья Ивановна попросила позволенія воспользоваться случаемъ свиданія съ одной знакомой.

— Сдѣлайте милость, отвѣчала Елиз. Ѳед. И по уходѣ компаніонки свела рѣчи о замѣтномъ опустѣніи края послѣ ухода кавалеріи.

Лѣтній вечеръ между тѣмъ погасъ, и голубая ночь вступила въ свои права. Полная луна, глядя въ окно, перерѣзала полусумракъ комнаты яркимъ свѣтомъ. Полоса эта озаряла стоящій подъ окномъ стулъ. Вдругъ Елизавета Ѳедоровна съ привычнымъ проворствомъ вскочила съ дивана и подхвативъ плетеный стулъ поставила его рядомъ съ освѣщеннымъ луною.

— Я попрошу васъ на минуту сѣсть сюда, сказала она, опускаясь на освѣщенный стулъ.

Люди усланы, подумалъ я, и я посаженъ такъ, чтобы видно было малѣйшее выраженіе моего лида. Тутъ какая-то тайна, но какая, я не могъ угадать.

— Я говорила вамъ, начала моя собесѣдница, что пріѣхала въ монастырь, но это далеко не вѣрно. Я пріѣхала къ вамъ.

— Я въ этомъ самъ убѣдился, сказалъ я, наклоняя голову.

— Я хотѣла спросить васъ, продолжала она, что намъ дѣлать съ Hèléne: она въ такомъ отчаяніи, въ такой тоскѣ, что мы сами потеряли голову. Отправить ее въ такомъ положеніи къ отцу мы не рѣшаемся, и глядѣть на нее тоже, невыносимо.

— Я увѣренъ, сказалъ я, что привела васъ сюда ваша врожденная доброта и участіе, которое вы принимаете въ [446]племянницѣ, но не могу повѣрить, чтобы это было по ея просьбѣ.

— О, въ этомъ случаѣ вы совершенно правы. Она ни о чемъ меня не просила; она неспособна ни на что и ни н кого жаловаться.

— Зная взаимное довѣріе ваше съ племянницей, сказалъ я, я былъ увѣренъ, что вамъ давно извѣстны наши съ нею взгляды на наши дружескія отношенія; извѣстно также, что я давно умолялъ вашу племянницу дозволить мнѣ не являться болѣе въ Ѳедоровкѣ.

— Вы должны были исполнить ваше намѣреніе, такъ какъ вы уже не мальчикъ, слѣпо увлекающійся минутой.

— Я принимаю вашъ вполнѣ заслуженный упрекъ. Я виноватъ; я не взялъ въ разсчетъ женской природы и полагалъ, что сердце женщины, такъ ясно понимающей неумолимыя условія жизни, способно покориться обстоятельствамъ. Не думаю, чтобы самая томительная скорбь въ настоящемъ давала намъ право идти къ неизбѣжному горю всей остальной жизни.

— Можетъ быть, можетъ быть! воскликнула Елизавета Ѳедоровна; но что же намъ дѣлать? чѣмъ помочь бѣдѣ?

— Позвольте мнѣ вручить вамъ письмо къ ней, и я могу васъ увѣрить, что она постарается успокоить васъ насчетъ своего душевнаго состоянія.

— Я васъ объ этомъ прошу.

— Въ такомъ случаѣ, продолжалъ я, позвольте, поцѣловавъ руку вашу, пойти къ себѣ написать письмо къ раннему вашему отъѣзду.

Мы уже давно были съ Hèléne въ перепискѣ, но она съ самаго начала писала мнѣ пофранцузски, и я даже не знаю, насколько она владѣла русской „почтовой прозой“. Я всегда писалъ ей порусски.

Черезъ нѣсколько дней я получилъ по почтѣ самое дружеское и успокоительное письмо.