Ранние годы моей жизни (Фет)/1893 (ДО)/56
| ← Глава LV | Ранніе годы моей жизни — Глава LVI | Глава LVII → |
| Источникъ: Аѳанасій Аѳанасьевичъ Фетъ. Ранніе годы моей жизни. — Москва: Товарищество типографіи А. И. Мамонтова, 1893. — С. 454—462. |
Между тѣмъ въ полку появился щегольски одѣтый высокій и плотный блондинъ, переведенный изъ конно-гвардіи съ чиномъ маіора Вейнбергъ. Любившій накормить обѣдомъ Карлъ Ѳед. пригласилъ новоприбывшаго ходить обѣдать. Въ это же время въ полкъ переведенъ былъ изъ гусаръ маіоръ Зелинскій. Это былъ широкоплечій, приземистый, весьма небогатый офицеръ. Не собравшись завестись легкими офицерскими кирасами, Зелинскій, хорошій ѣздокъ, служилъ въ конномъ строю въ тяжелыхъ солдатскихъ кирасахъ, и офицеры перешептывались между собою, какъ бы при его короткой шеѣ и раскраснѣвшемся затылкѣ его не ударилъ параличъ.
Глядя на этого коренастаго, почти лысаго, 50-ти лѣтняго человѣка, никто бы не повѣрилъ, съ какою легкостью и изяществомъ онъ танцуетъ мазурку.
Нѣкоторое время оба штабъ-офицера были почти ежедневными сотрапезниками у Бюлера.
Не дуракъ былъ покушать и красивый балагуръ Вейнбергъ, но всетаки въ дѣлѣ аппетита не могъ сравниться съ Зелинскимъ. Послѣдній носилъ высокій, изъ воротника выходящій шелковый галстукъ, и въ тихія минуты увлеченія сочнымъ кускомъ мы слышали ясно, какъ не чисто выбритая борода его мѣрнѳ скребла по шелковому платку. Грѣшный человѣкъ, я не воздержался указать барону на этотъ щеточный аккомпаниментъ бороды Зелинскаго, и съ тѣхъ поръ улыбка удовольствія озаряла лицо Бюлера при этихъ звукахъ.
Оказалось, что полякъ Зелинскій, проведшій, подобно Бюлеру, ранніе годы службы въ Варшавѣ, былъ неистощимъ не только въ разсказахъ о Вел. Кн. Константинѣ Павловичѣ, но и въ воспоминаніяхъ о польскихъ блюдахъ, изъ которыхъ съ особымъ смакомъ поминался „бигосъ хультайскій“ (охотничья солянка). Блюдо это такъ часто поминалось Зелинскимъ, что когда я спрашивалъ, приходилъ ли „бигосъ хультайскій“, всѣ понимали, кого я подразумѣвалъ.
Въ полкъ между прочимъ поступили два эстляндца на двухлѣтнихъ правахъ: темнорусый и весьма живой Майдель и совершенно бѣлесый и флегматическій Кошкуль. Какъ истые остзейцы, они сейчасъ же принялись усердно знакомиться съ кавалерійской службой.
Недалеко отъ Кременчуга и верстахъ въ 15-ти отъ Крылова проживала въ имѣніи своемъ молодая вдова генерала Боровская съ сестрою дѣвицей. Независимо отъ того, что ради сестры она по временамъ охотно приглашала въ гости молодежь, она лично во всемъ краѣ была одной изъ вліятельныхъ особъ. Причиною этого было необъяснимое очарованіе, производимое ею на такого неподатливаго 80-ти лѣтняго старика, какимъ былъ пользовавшійся безграничною довѣренностью Монарха графъ Ал. П. Никитинъ.
Излишне говорить, что не только офицеры, но и генералы не осмѣливались сѣсть безъ приглашенія несговорчивая графа. Позднѣе мнѣ случилось быть захваченнымъ, въ числѣ прочихъ офицеровъ, графомъ въ гостиной генеральши.
И безмолвно стоять и уйти было одинаково неловко. Увѣсистый старикъ опустился передъ нами на диванъ.
— Ваше сія—во, сказала хозяйка, позвольте моимъ гостямъ сѣсть.
— Если ваше пр—о прикажете, то мы, мало того, еще и попляшемъ, отвѣчалъ съ улыбкою графъ, подпрядывая на упругомъ диванѣ.
Въ описываемое мною время я не былъ еще вхожъ въ домъ Боровской. Но чтобы не возвращаться къ этому знакомству, игравшему слишкомъ ограниченную роль въ моей жизни, упомяну только о деревенскомъ балѣ, гдѣ я былъ съ моими трубачами, игравшими всю ночь, и гдѣ, когда я хотѣлъ тихонько уѣхать до конца танцевъ, мой кучеръ Каленикъ со смѣхомъ объявилъ, что ѣхать нельзя, такъ какъ у нетычанки украдено дышло. Пріемъ этотъ нерѣдко повторялся въ тѣ времена у гостепріимныхъ помѣщиковъ; но такъ какъ я положительно не желалъ идти во флигель ночевать, то снова отправился въ домъ, гдѣ огни уже были погашены. На порогѣ залы я въ полумракѣ увидалъ что то уходящее бѣлое и услыхалъ голосъ сестры хозяйки: „кто это?“
— Это я, Надежда Ивановна! воскликнулъ я лаконически: прикажите отдать мое дышло.
— Сейчасъ, былъ отвѣтъ. И не успѣлъ я дойти до коннаго двора, какъ Каленикъ съ тѣмъ же дѣтскимъ смѣхомъ объявилъ, что дышло наше и лежало то возлѣ самой нетычатки подъ сѣномъ. Въ памяти моей уцѣлѣлъ еще анекдотъ, разсказанный мнѣ самою Боровскою.
„Проходилъ черезъ нашу деревню, говорила она, пѣхотный офицеръ съ партіей безсрочно отпускныхъ. Узнавши, что имъ назначена дневка, я пригласила къ себѣ офицера. Когда послѣ обѣда я сѣла за фортепьяно, онъ всталъ за моимъ табуретомъ и вдругъ, прежде чѣмъ я начала играть, досталъ изъ кармана клѣтчатый платокъ и, поднося его къ носу, спросилъ: „вы позволите“? — „Конечно“, отвѣчала я. Вслѣдъ затѣмъ мой гость энергически высморкался и, кладя платокъ обратно въ карманъ, сказалъ: „покорно благодарю“. Вотъ и всѣ личныя мои отношенія къ дому генеральши, но Карлъ Ѳедоровичъ былъ давно съ нею знакомъ и въ свободную минуту навѣщалъ ее въ своей коляскѣ - тарантасѣ, запряженномъ отличною гнѣдою четверкою фурштадтскихъ лошадей съ колокольчикомъ.
Стоялъ прекрасный май мѣсяцъ, и полкъ былъ въ полномъ сборѣ для кампамента. Чѣмъ больше происходило ученій, тѣмъ пріятнѣе было мнѣ лично, такъ какъ усиленныя занятія представляли удобный предлогъ избѣгать общества офицерской молодежи, въ которомъ тайное возбужденіе противъ меня, я чувствовалъ, все продолжалось. Въ воскресенье, за отсутствіемъ ученій, всего труднѣе было укрываться служебными занятіями; тѣмъ не менѣе, не смотря на воскресенье, я въ 6 час. послѣ обѣда сидѣлъ уже въ канцеляріи и нарочно задерживалъ ожидавшихъ приказаній вахмистровъ.
Карла Ѳед. въ городѣ не было; онъ уѣхалъ къ Боровской, приказавъ назначить на другой день въ 8 час. офицерскую ѣзду за торговыми рядами на городской площади. Окна канцеляріи выходили на ближайшій конецъ широкой улицы, такъ что можно было на версту до самаго манежа видѣть все на ней происходящее. Поднявъ голову, я увидалъ, какъ нагруженная телѣжка бакалейнаго торговца Чибисова проѣхала подъ окнами канцеляріи и, повернувъ вдоль улицы, остановилась у каменной калитки, казеннаго по горѣ расположеннаго сада. Садъ этотъ террасами восходилъ на крутой берегъ, составлявшій переходъ отъ плоской возвышенности къ стародавнему рѣчищу, на пескѣ котораго и основанъ былъ нашъ Крыловъ (Новогеоргіевскъ). Кѣмъ разведенъ этотъ садъ, я никогда не справлялся, но судя по каменной входной калиткѣ, по купамь кустарниковъ и молодыхъ деревьевъ, и главное — по деревянной готической бесѣдкѣ на верхней площадкѣ, я полагаю, что садъ этотъ былъ разведенъ въ угоду Дм. Ер. Сакену. Тотчасъ рядомъ съ нимъ расположены были съ правой стороны на той же полугорѣ полковыя мастерскія и цейхаузъ, а съ лѣвой моя квартира, отдѣленная отъ него небольшимъ заборомъ.
По остановившейся у калитки телѣжкѣ Чибисова съ ящиками не трудно было догадаться, что въ саду предстоитъ офицерское сборище, для котораго припасаются ящики шампанскаго. Кадка со льдомъ не заставила себя доля ждать. Но когда я увидалъ вышедшихъ изъ калитки двухъ офицеровъ, повернувшихъ прямо къ канцеляріи, то издали еще узналъ въ нихъ двухъ весьма приличныхъ, сдержанныхъ корнетовъ. Сердце мое дрогнуло въ ожиданіи чего-то непріятнаго. Я еще усерднѣе принялся за свои бумаги, когда оба офицера вошли въ канцелярію, и одинъ изъ нихъ, Красносельскій, сказалъ: „г. адъютантъ, общество офицеровъ поручило намъ просить васъ о высылке въ казенный садъ трубачей“.
Утвердительно качнувъ головою, я сказалъ, что немедля пошлю за трубачами, что тутъ же исполнилъ черезъ нарочнаго. Не прошло и часу, какъ я увидалъ трубачей съ нотами и пюпитрами, въ ногу идущихъ по направленію къ казенному саду. Между тѣмъ стало смеркаться. Такъ называемыя словесныя приказанія были записаны, и пришлось отпустить вахмистровъ.
Въ это время раздались изъ сада громкіе трубные звуки. До сихъ поръ канцелярскія занятія могли служить предлогомъ непоявленія моего въ средѣ веселящагося полка. Но дальнѣйшее отсутствіе имѣло бы видъ преднамѣреннаго моего удаленія отъ товарищей. Пославши вопреки приказанію полк. командира трубачей въ садъ, я долженъ былъ и самъ идти туда же, хотя среди выпившей молодежи могъ попасть на роковое столкновеніе.
Когда я вошелъ въ садъ, то офицеры расхаживали по дорожкамъ отдѣльными группами вокругъ бесѣдки, освѣщенной, помнится, плошками. Тамъ въ одномъ изъ пролетовъ стояли люди, подававшіе шампанское, и не желая быть трезвымъ среди выпившихъ, я прямо отправился въ бесѣдку.
При входѣ въ нее, меня встрѣтили юнкера, находившіеся обыкновенно въ ближайшемъ завѣдываніи адъютанта.
— А, вотъ и нашъ адъютантъ! громко воскликнулъ Майдель, передавая мнѣ стаканъ: за здоровье адъютанта! воскликнулъ онъ.
— За здоровье адъютанта! крикнулъ флегматичный Кошкуль.
— За здоровье адъютанта! крикнулъ энергически князь Щербатовъ.
— Господа, позвольте васъ благодарить, отвѣчалъ я, посылая имъ съ своей стороны стаканы.
— Господа, крикнулъ Щербатовъ: давайте качать адъютанта.
Боже! подумалъ я: вся моя цѣль была проскользнуть незамѣтно, и вдругъ затѣвается такая громогласная демонстрація.
— Князь, ради Бога, прошу васъ, не дѣлайте этого! взмолился я.
Но гдѣ же мнѣ было устоять противъ широкоплечаго Щербатова, подкрѣпленнаго двумя могучими юношами, а быть можетъ и еще кѣмъ либо. Не успѣлъ я опомниться, какъ уже леталъ по воздуху, и когда среди криковъ „ура“ ноги мои коснулись пола, я, конечно, постарался надлежащимъ образомъ отвѣчать всѣмъ подходящимъ ко мнѣ стаканами шампанская. Вдругъ, къ моему изумленію, бывшій въ непріязненной ко мнѣ партіи поручикъ Ревеліоти подошелъ и взявъ меня подъ руку проговорилъ: „позвольте мнѣ сказать вамъ пару словъ“.
Съ этимъ вмѣстѣ онъ увлекъ меня въ полумракъ изъ бесѣдки и нагибаясь къ моему плечу сказалъ вполголоса: „я передъ вами виноватъ. Про васъ говорили много дурнаго, и я до извѣстной степени этому вѣрилъ; но теперь я убѣдился, что это напраслина и прошу васъ великодушно простить меня“.
Въ то время какъ я крѣпко жалъ ему руку, по улицѣ за калиткой промчался и замолкъ громкій колокольчикъ, и Рапъ крикнулъ: „полковникъ вернулся“.
— Господа! сказалъ я громко, не обращаясь ни къ кому отдѣльно: я долженъ на минуту отлучиться съ докладомъ.
Съ этимъ вмѣстѣ я скорыми шагами сошелъ на улицу и направился къ дому командира.
Узнавшій меня часовой подтянулъ прикладъ, и я быстро отворилъ комнату дворецкаго Петра.
— Что полковникъ?
— Они уже ложатся.
— Ничего, доложи, что адъютантъ желаетъ видѣть полковника.
Я засталъ Карла Ѳедоровича въ красномъ бухарскомъ халатѣ, въ креслахъ передъ двумя свѣчами на рабочемъ столѣ его небольшаго кабинета. Очевидно, онъ вышелъ изъ спальни, чтобы принять меня.
— Извините, полковникъ, сказалъ я, что потревожилъ васъ въ такое позднее время: я не желалъ долѣе мучиться мыслью, что далъ трубачей вопреки положительному запрещенію.
Затемъ я кратко описалъ ему обстоятельства, при которыхъ дано было разрѣшеніе.
— Я, признаться, думалъ, что къ вамъ пріѣхали Бржесскіе, и музыка для нихъ играетъ. Но вы прекрасно сдѣлали, пославъ трубачей. Вамъ надо сейчасъ туда возвратиться, прибавилъ Карлъ Ѳедоровичъ, не взирая на окружавшій меня винный запахъ, который я самъ чувствовалъ.
Изъ сада я ушелъ однимъ изъ послѣднихъ, чтобы своевременно отпустить трубачей.
На другое утро, когда удачно кончилась офицерская ѣзда на площади, Карлъ Ѳедоровичъ, подозвавъ меня, сказалъ: попросите ко мнѣ гг. офицеровъ“.
Пока я передавалъ соотвѣтственное приказаніе, въ толпѣ спѣшившихся офицеровъ оказался подошедшій посмотрѣть на ученіе бригадный генералъ Пущинъ. Подошелъ также и прикомандированный къ кирасирскому Е. В. полку поручикъ Потаповъ, купившій уже прекрасную рыжую лошадь и давно не являвшійся къ намъ на службу. Нельзя не сказать нѣсколько словъ объ этой личности. По какимъ причинамъ Потаповъ не отправлялся въ гвардейский полкъ, никто не зналъ. Но по слухамъ, проведя позднюю осень и зиму въ квартированіи 4-го эскадрона, онъ отъ скуки совершенно распустился и проводилъ время надъ пивомъ, приправленнымъ водкой. При этомъ отправлялся на недальнюю охоту и стрѣлялъ домашнихъ поселенныхъ гусей, утверждая, что они дикіе. Подогрѣвшись своимъ напиткомъ до полнаго благодушія, онъ дружески подѣлился имъ и съ приглашеннымъ въ комнату пѣтухомъ; а когда послѣдній, свалившись съ ногъ, сталъ околѣвать, Потаповъ началъ жалобно причитать надъ нимъ: „милый Петя, я не желалъ тебе зла, а хотѣлъ только угостить тебя“. Ко времени полковаго кампамента онъ давно уже изъ деревни перебрался въ городъ по сосѣдству съ городскимъ училищемъ. Тутъ швыряя въ окно мѣдныя деньги и пряники, онъ пріучилъ сбираться къ нему мальчиковъ, выходящихъ изъ школы. Онъ выучилъ ихъ громогласно подражать всевозможнымъ животнымъ, кричать пѣтухомъ, гоготать по гусиному, хрюкать по свиному, визжать поросятами, и награжденіе слѣдовало по степени громогласности.
Улица была самая глухая, и Потаповъ въ одиночку наслаждался своимъ скотскимъ концертомъ, къ немалому негодованію купцовъ-старообрядцевъ, державшихъ дома свои на запорѣ, и чуждавшихся офицерскаго общества. Дикимъ концертомъ не ограничивались однако продѣлки Потапова. Однажды, онъ положилъ куклу, составленную при помощи бѣлья и платья, на столъ, полъ въ комнатѣ засыпалъ травою, поставилъ вокругъ стола четыре зажженныхъ свѣчи, а деныцика, одѣвъ дьячкомъ, заставилъ бормотать надъ какой-то книжкой. Видя въ растворенное окно эту декорацію, прохожіе раскланивались съ покойникомъ, и вѣсть о смерти Потапова мгновеннно разнеслась по улицамъ. Пригналъ онъ эту комедію къ полнолунію, и когда вечеромъ хозяйки собирались, ложиться спать въ своихъ двухъ-этажныхъ домахъ, Потаповъ въ бѣлой простынѣ на ходуляхъ останавливался передъ окнами.
— Потаповъ-то воскресъ! кричали испуганныя женщины, къ величайшему удовольствію проказника.
Излишне прибавлять, что этотъ заштатный офицеръ большею частью уже съ утра былъ выпивши. Когда я приглашалъ офицеровъ къ полковому командиру, Петръ Павл. Пущинъ закурилъ уже свою сигару, и всѣ не безъ удивленія замѣтили, что Потаповъ, доставая папироску и подходя къ генералу, сказалъ: „в. пр., позвольте закурить“. Растерявшійся генералъ подставилъ сигару.
Никто не догадывался, для какой цѣли собралъ насъ полковникъ.
— Господа, сказалъ онъ совершенно твердымъ голосомъ, несмотря на смертельную блѣдность: вчера вечеромъ вы пили шампанское въ публичномъ саду. Я не только не противъ вашего веселья, но и самъ готовъ въ немъ участвовать и съ удовольствіемъ выпью за ваше здоровье. Но для такихъ сборищъ существуютъ частныя квартиры, а не публичныя мѣста, гдѣ офицера, растегнувшагося и вообще дозволившаго себѣ въ веселую минуту уклониться отъ обычной формы, можетъ черезъ заборъ видѣть всякій зѣвака. Могу увѣрить, что инспектору извѣстно всякое отступленіе наше отъ строгаго порядка, и конечно, все это будетъ отнесено на мой счетъ. Мнѣ такъ близки интересы полка, что, я полагаю, намъ не слѣдуетъ взаимно вредить нашей службѣ. Маіоръ Вейнбергъ! я знаю вліяніе, производимое вами на молодежь, и я въ этомъ случаѣ никакъ не могу быть вамъ благодаренъ.
Съ этимъ вмѣстѣ полковникъ взялся подъ козырекъ и ушелъ.
Начиная съ Вейнберга, стоявшаго взявшись подъ козырекъ при обращеніи къ нему полковника, никто не вымолвилъ ни слово въ присутствіи командира. Но не успѣлъ послѣдній уйти, какъ послышался взрывъ негодованія.
— Что выдумалъ! точно мы мальчишки, которыхъ Вейнбергъ можетъ вести, куда хочетъ!
Въ этомъ смыслѣ больше всѣхъ бушевалъ Потаповъ, хотя въ сущности давно не принадлежалъ къ полку.