Вступительная замѣтка къ «Семелѣ». Проф. Ѳ. Ф. Зелинскаго
Семела. Переводъ А. Фета
Собраніе сочиненій Шиллера въ переводѣ русскихъ писателей. Подъ ред. С. А. Венгерова. Томъ I. С.-Пб., 1901
СЕМЕЛА
ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА.Юнона.
Семела, ѳивская царевна.
Юпитеръ.
Меркурій.
Лирическая оперетка «Семела» появилась впервые въ «Антологіи» въ 1782 г.; была ли она написана много ранѣе или нѣтъ, сказать трудно. Несомнѣнно, что театральные эффекты, особенно второй сцены, обязаны своимъ происхожденіемъ воспоминаніямъ поэта о видѣнныхъ въ Людвигсбургѣ операхъ, сценическая постановка которыхъ, по личному желанію герцога, производилась съ большой пышностью. Кромѣ этихъ воспоминаній, можно указать два источника для Шиллеровской «оперетки»: Овидія, изъ «Метаморфозъ» котораго (ІІІ 259—309) поэтъ заимствовалъ самый сюжетъ, и Виланда, опернымъ текстамъ котораго онъ подражалъ въ манерѣ его обработки.
Всю фактическую часть даетъ Овидій. Прежде всего, у него взятъ центральный мотивъ: «довѣрчивая героиня, по наущенію лицемѣрной ненавистницы, выманиваетъ у своего возлюбленнаго подарокъ, который долженъ ее погубить» — мотивъ столь эффектно воспроизведенный Р. Вагнеромъ въ его «Лоэнгринѣ» и выказавшій именно здѣсь свою силу, именно какъ оперный мотивъ. Имъ были предопредѣлены и характеръ дѣйствующихъ лицъ: легкомысленная довѣрчивость Семелы, льстивое коварство Берои-Юноны, великодушная необдуманность Юпитера. Подъ вліяніемъ Виланда была внесена въ характеристику этого послѣдняго новая черта, которой не зналъ Овидій, тотъ чувствительный сентиментализмъ въ изображеніи любви бога къ смертной, который былъ такъ естествененъ въ эпоху, когда любовныя похожденія коронованныхъ особъ съ красивыми мѣщанками составляли важное явленіе въ жизни высшаго общества. — Изъ Овидія же заимствованы и многія частности; наконецъ, и развязка предполагается та же. Тутъ, однако, драматическій поэтъ находился въ худшемъ положеніи чѣмъ эпическій: гибель Семелы не могла быть представлена на сценѣ и нельзя сказать, чтобы придуманный молодымъ поэтомъ суррогатъ былъ удачнымъ. Будетъ поэтому нелишнимъ привести Овидіеву развязку въ русскомъ переводѣ:
…Хоть ротъ бы зажалъ говорящей!
Поздно; поспѣшное слово ревнивые вѣтры уносятъ.
Стонетъ Зевесъ: не вернуться ужъ вспять ни желанью Семелы,
Ни его клятвѣ. Унылый на вышній Олимпъ онъ восходитъ.
Маніемъ грозныхъ очей созывая покорныя тучи.
Сходятся всѣ: дождей родники, и вѣтровъ колыбели,
Молніи, громы, зарницы и вѣрныя стрѣлы перуна.
Все жъ, по возможности, самъ сокрушить онъ готовъ свою силу:
Тотъ ему не любъ перунъ, что Тифона сразилъ великана;
Есть тамъ полегче, другой потяжелѣе: Киклоповъ десница
Меньше дала ему силы и жара и ярости дикой;
«Меньшимъ перуномъ» зовутъ его боги, Его выбираетъ,
Съ нимъ онѣ къ Семелѣ нисходитъ; не вынесло бренное тѣло
Силы эѳирныхъ огней, отъ подарковъ погибло любовныхъ.
Позднѣе, когда Шиллеръ успѣлъ лучше познакомиться съ античнымъ міромъ, его юношескій опытъ ему самому показался неудовлетворительнымъ; въ 1789 г. онъ слѣдующимъ образомъ отзывается о немъ въ письмѣ къ Каролинѣ фонъ-Вольцогенъ: «Ваше упоминаніе о Семенѣ меня просто испугало: да проститъ мнѣ Аполлонъ и Муза этотъ тяжкій грѣхъ передъ ними!» Дѣйствительно, древній миѳъ о Семелѣ, родительницѣ Діониса-Вакха, заслуживалъ лучшей участи; его глубокомысленности не передаетъ даже изящная обработка Овидія, не говоря уже о галантности Виланда и его молодого подражателя, и чтобы его понять, нужно подняться до самыхъ источниковъ, нужно прочесть «Вакханки» Еврипида и вдуматься въ нихъ. Почва, на которой онъ выросъ — великій дуализмъ греческой религіи, разладъ между духомъ и матеріей, Зевсомъ и Землей. Гибель Зевса и боговъ, которую пророчила древнѣйшая религія («религія Зевса»), была предотвращена болѣе поздней религіей Діониса: Діонисъ своими таинствами спасъ царство боговъ отъ проклятія Земли, съ этой цѣлью онъ и былъ созданъ Зевсомъ, въ этомъ — смыслъ мистическаго брака бога со. смертной. Но это спасеніе было обусловлено беззаконіемъ, и Гера, ревнивая хранительница чистоты брачныхъ отношеній, за это погубила ту, которая была причиной ея нарушенія. Въ Ѳивахъ, въ кремлѣ, недалеко отъ дворца древнихъ царей показывали огороженное мѣсто, отъ котораго исходилъ постоянный дымъ, вѣроятно вслѣдствіе подземнаго огня, чему примѣровъ было въ Греціи не мало. Здѣсь, говорили люди, стоялъ нѣкогда теремъ Семелы; здѣсь она погибла отъ смертоноснаго подарка своего божественнаго жениха, давая въ то время жизнь своему недоношенному дитяти — будущему спасителю боговъ и благодѣтелю людей — Діонису.
ПЕРВАЯ СЦЕНА.
[править]Юнона.
(Сходитъ съ колесницы, окруженная облакомъ).
Прочь вы! съ колесницей крылатой
Павлины Юноны; ждите меня
На заоблачныхъ высяхъ Цицеры.
А, здравствуй, домъ моей несытой злобы,
Привѣтъ тебѣ, проклятья вражій кровъ
И ненавистный дворъ! Такъ вотъ то мѣсто,
Гдѣ предъ лицомъ стыдливымъ дня Юпитеръ
Безчеститъ ложе гордое мое!
Здѣсь громовержца смѣетъ женщина —
Простая смертная, мгновенный прахъ,
Исхитивъ лаской изъ моихъ объятій,
Теперь къ своимъ приковывать устамъ.
Юнона, Юнона!
У горняго трона
Ты одна стоишь.
Храмы шлютъ тебѣ куренье,
Всюду чтители твои.
Безъ любви на что почтенье?
Что и небо безъ любви?
Нужно было мнѣ въ обиду,
Чтобы пѣна родила Киприду,
Вѣчныхъ и смертныхъ
Всѣхъ побѣдилъ ея взоръ огневой.
Горе! — въ гнѣвъ тебѣ Юнона
Родила и Герміона —
И на вѣкъ прости покой!
Иль не царица боговъ я?
Иль не сестра громовержца?
Иль мнѣ властитель Зевесъ не супругъ?
Развѣ не мнѣ повинуются оси
Грузнаго неба? Не я ли блистаю въ вѣнцѣ олимпійскомъ?
Га! Я чувствую
Въ жилахъ безсмертныхъ Сатурнову кровь,
Сердце богини въ груди разрослось.
Мести! мести!
Унижать меня безнаказанно!
Безнаказанно сѣять раздоръ межъ богами,
И въ ясный чертогъ небожителей звать
Эриду? Какая безмѣрная дерзость!
Знай же, безумная!
Смерть у Коцита научитъ тебя
Божеское различать отъ праха земли!
Пусть задавитъ тебя твой гигантскій уборъ;
Прахомъ ты будешь
Вмѣсто богини.
Въ доспѣхахъ мести
Схожу съ Олимпа Высокаго я,
И сладко снотворныя
Льстивыя рѣчи
Изобрѣла;
Смерть и погибель
Скрываются въ нихъ.
Чу, шаги ея!
Вотъ ближе,
Ближе къ паденью и гибели вѣрной!
Увейся покровомъ земнымъ, божество!
Семела (кричитъ на сцену).
Ужъ солнце къ западу!… Скорѣй, служанки,
Наполните чертогъ пріятной амброй,
Розъ и нарцизовъ набросать вокругъ;
Да не забудьте златотканный пологъ…
Ужъ солнце къ западу, а онъ еще нейдетъ!
Юнона (входитъ въ образѣ старухи).
Благодареніе безсмертнымъ! Дочь моя!
Семела.
О, боги! Бодрствую иль брежу я? Бероя!
Юнона.
Уже ль свою кормилицу-старушку Забыла ты?
Семела.
Бероя, видитъ Зевсъ!
Позволь, чтобъ дочь тебя прижала къ сердцу!
Здорова ль ты? Зачѣмъ изъ Эпидавра
Пришла ко мнѣ? Ну, какъ живешь? Не правда ль
По-прежнему еще ты мать мнѣ?
Юнона.
Мать!
Давно ты такъ звала меня.
Семела.
Зову,
И буду звать — пока изъ темной Леты
Я не напьюсь.
Юнона.
Бероѣ, можетъ-быть,
Недолго ждать до волнъ самозабвенья;
Но Кадма дочь изъ нихъ не будетъ пить.
Семела.
Какъ, милая? Загадками ты прежде
Не говорила; духъ сѣдыхъ волосъ
Теперь въ уста твои влагаетъ рѣчь;
Ты говоришь: я Леты не увижу?
Юнона.
Да, я сказала. Что жъ сѣдинамъ ты
Смѣешься? Правда, что богамъ онѣ,
Какъ свѣтлые власы, сѣтей не ставятъ.
Семела.
Прости! Могла ль смѣяться я власамъ
Сѣдымъ, какъ-будто эти вѣчно будутъ
Златой волной катиться мнѣ на плечи?
Но что же ты сквозь зубы проворчала?
Богъ, говоришь ты?
Юнона.
Богъ, сказала я?
Ну да, вѣдь боги всюду! Ихъ молить
Намъ, слабымъ смертнымъ, должно. Боги тамъ,
Гдѣ ты, Семела. — Какъ спросила ты?
Семела.
Какая злость! Однакожъ говори,
Что привело тебя изъ Эпидавра?
Не то ли ужъ, что боги окружаютъ
Твою Семелу?
Юнона.
Только то, клянусь!
Какимъ огнемъ твои покрылись щеки,
Когда «Юпитеръ» я произнесла!
Послушай, дочь моя: ужасный моръ
Свирѣпствуетъ въ несчастномъ Эпидаврѣ.
Тамъ каждое дыханье ядовито,
Женихъ невѣсту, мать сжигаетъ сына.
Костры горятъ и превращаютъ въ день
Полночный сумракъ. Вопли и рыданья
По воздуху разносятъ смертный ужасъ.
Прогнѣваннымъ Юпитеръ смотритъ окомъ
На бѣдный нашъ народъ. Вотще предъ нимъ
Струится жертвенная кровь. Вотще
У алтаря, измучась на колѣняхъ,
Взываетъ жрецъ — онъ на моленье глухъ.
И вотъ меня несчастная отчизна
Ко дщери Кадма шлетъ: не упрошу ль
Ее избавить насъ отъ смертной кары?
Кормилица Бероя, говорятъ,
Должно быть, много значитъ у Семелы,
Семела же у Зевса много значитъ;
А вотъ и все — не поняла я словъ:
«Семела много значитъ у Зевеса».
Семела (съ жаромъ и забывшись.)
Скажи, что завтра кончится зараза!
Меня Зевсъ любитъ — нынче жъ стихнетъ моръ!
Юнона (неожиданно пораженная).
Такъ правда, что стоустая молва
Отъ Гемуса до Иды разглашаетъ?
Тебя Зевсъ любитъ? Зевсъ привѣтствуетъ
Тебя во всемъ величьѣ, какъ Юнону
Средь изумленныхъ небожителей?
О, боги! пусть теперь сокроетъ Оркусъ
Мои сѣдины — я жила довольно…
Во всемъ величіи снисходитъ сынъ Сатурна
Къ ней, къ ней — она сосала грудь мою!
Къ ней!
Семела.
О, Бероя, онъ явился мнѣ
Красавцевъ краше всѣхъ Аврориныхъ дѣтей.
Да, въ этотъ мигъ онъ былъ небеснѣй и свѣтлѣй,
Чѣмъ Гесперъ, ароматомъ окруженный
И членами въ эѳирѣ погруженный.
Онъ гордо шелъ, какъ-бы Гиперіонъ,
Когда за мощными плечами
Звенятъ колчанъ и лукъ. Зефиромъ окрыленъ,
Такъ океанъ сребристыми волнами
Блистаетъ. Серебра пріятный звонъ —
Его слова; ихъ переливъ свѣтлѣе
Живой мелодіи на лирѣ у Орфея.
Юнона.
Ахъ, дочь моя! Какъ все въ тебѣ полно
Минувшаго небеснымъ наслажденьемъ;
Что жъ дѣлалось тогда съ твоими слухомъ, зрѣньемъ,
Когда воспоминаніе одно
Тѣснится въ грудь дельфійскимъ вдохновеньемъ!
Но что же ты не склонишь разговоръ
На Зевсовъ драгоцѣннѣйшій уборъ?
Что жъ ты скупишься! Разскажи, какъ стрѣлы
Громовыя сверкаютъ предъ Семелой,
А имъ бы рвать густыя облака!
Девкаліонъ и Прометей красою
Могли снабжать — громитъ же лишь Зевесъ.
Одинъ лишь громъ, который онъ бросалъ
Къ твоимъ ногамъ, одинъ лишь громъ тебя
Такъ высоко возноситъ надъ землей.
Семела.
Что говоришь ты? Здѣсь о громѣ рѣчи
Не можетъ быть.
Юнона.
Тебѣ къ лицу и шутки
Семела.
Небеснѣй моего Юпитера не можетъ
Быть сынъ земли: но громъ… какой же громъ!
Юнона.
И… ревность!
Семела.
Нѣтъ, Бероя! Видитъ Зевсъ.
Юнона.
Клянешься?
Семела.
Видитъ Зевсъ! мой Зевсъ!
Юнона.
Клянешься?
Несчастная!
Семела (въ испугѣ).
Бероя! что съ тобою?
Юнона.
Ну, повтори слова тѣ, по которымъ
Несчастнѣй нѣтъ тебя на всей землѣ,
Погибшая! То былъ не Зевсъ!
Семела.
Не Зевсъ?
Презрѣнная!
Юнона.
Коварный соблазнитель
Изъ Аттики, подъ маской божества,
Похитилъ честь твою, невинность, стыдъ!
Да, упади! чтобъ вѣчно не вставать!
Пусть ночь навѣкъ потушитъ свѣточъ твой
Пусть тишина скуетъ навѣкъ твой слухъ!
Останься здѣсь на мѣстѣ хладнымъ камнемъ!
О, стыдъ, о срамъ! стыдливый день бѣжитъ
Опять назадъ въ объятія Гекаты!
О, боги! боги! неужель Бероѣ
Шестнадцать лѣтъ въ разлукѣ прострадать
И встрѣтить такъ дочь Кадма суждено!
Я съ радостью пошла изъ Эпидавра,
И со стыдомъ должна идти домой.
Отчаянье я принесу… О, горе!
О, мой народъ! Скорѣе до второго
Потопа моръ пробудетъ, онъ скорѣй
Загромоздитъ тѣлами темя Эты,
Скорѣй вся Греція въ кладбище превратится,
Чѣмъ ты, Семела, гнѣвъ боговъ смягчишь:
Обмануты я, ты, и Греція, и все!
Семела.
Моя Бероя!
Юнона.
Другъ, очнись. Быть-можетъ,
То былъ Зевесъ! Но кажется, что нѣтъ!
А все жъ, быть можетъ, онъ! Теперь узнать намъ должно;
Пусть онъ откроется, не то навѣкъ
Бѣги его; пусть Ѳивы за тебя
Презрѣнному отмстятъ кровавой местью.
Взгляни, о дочь! взгляни своей Бероѣ
Въ лицо: уже по симпатіи я
Всегда твоя. — Не испытать ли намъ
Его, Семела?
Семела.
Нѣтъ, клянусь богами,
Я въ немъ ошиблась бы.
Юнона.
Ужели бъ ты
Была покойнѣй, вѣчно сомнѣваясь,
Хотя бы онъ и подлинно былъ Зевсъ?
Семела (скрываетълицо на колѣняхъ Юноны).
Нѣтъ! онъ не Зевсъ!
Юнона.
И блескомъ окруженный,
Тебѣ бы такъ явился, какъ едва-ль
Являлся онъ Олимпу? Что тогда,
Семела? Ты бы каялась, зачѣмъ Его пытала.
Семела (съ силой).
Онъ открыться долженъ.
Юнона (скоро).
Дотолѣ онъ не знай твоихъ объятій —
Откройся прежде! — Слушай, дочь моя,
Что вѣрная кормилица тебѣ
Съ любовью отъ души совѣтуетъ.
Скажи, когда онъ явится? скажи!
Семела.
Онъ обѣщалъ, что прежде, чѣмъ къ Ѳетидѣ
Въ объятія сойдетъ Гесперіонъ.
Юнона (забывшись съ жаромъ).
Какъ? Га! Сегодня снова пусть придетъ,
И только-что въ восторгѣ упоенья
Онъ распахнетъ объятья за тобой,
Ты отступи — припомни — будто громомъ
Поражена. Га! Какъ смутится онъ!
Не долго, дочь моя, ты дли смущенье
И продолжай желѣзнымъ, хладнымъ взоромъ
Отталкивать его. Страстнѣй, сильнѣе
Онъ будетъ льнуть къ тебѣ; вѣдь спѣсь красавицъ
Плотина лишь, что дождевой потокъ
Запретъ на мигъ, и съ яростію новой
Нахлынутъ волны… тутъ ты станешь плакать;
Противъ Гигантовъ онъ стоялъ спокойно,
Глядя какъ гнѣвъ сторукаго Тифея
Въ его престолъ кидалъ Олимпъ и Оссу,
Но слезы милой побѣдятъ его…
Ты улыбаешься? А, вижу, ученица
Здѣсь превзошла наставницу свою!
Вотъ и попросишь ты, чтобъ богъ исполнилъ
Одно твое невинное желанье:
Въ знакъ божества и пламенной любви
Онъ Стиксомъ поклянется — избѣжать
Ему нельзя — ужъ Стиксъ его связалъ.
А ты скажи: "Не знай меня, доколѣ
«Во всей красѣ, какъ дочери Сатурна,
„Не явишься ты царской дщери Кадма“.
Семела, ты не бойся, если онъ
Начнетъ тебѣ присутствіе свое
Описывать ужаснымъ, въ пламени
Трескучемъ, при раскатахъ громовыхъ
Чтобъ, запугавъ, лишить тебя желанья…
Семела, это все пустые страхи.
И боги лишь скупятся для людей
Такой красой, такимъ величіемъ славы.
Не отступайся, и сама Юнона
Завистливо скосится на тебя…
Семела.
Дурная-то, съ воловьими глазами?
Въ жару любви онъ часто признавался,
Какъ черной желчью мучаетъ она
Его.
Юнона.
Га! смерть червю за поношенье!
Семела.
Что? какъ, Бероя? Что ты тамъ ворчишь?
Юнона.
Такъ, ничего, Семела! Черной желчью
И я терзаюсь… Часто строгій взглядъ
Зовется у влюбленныхъ черной желчью;
Воловьи же глаза не такъ дурны.
Семела.
О! самые безпутные, Бероя,
Какіе могутъ въ головѣ свѣтить!
Къ тому жъ примѣта ядовитой злобы
Желто-зеленый цвѣтъ ланитъ. Мнѣ жаль
Зевеса: отъ навязчивой любви
И вздорной ревности царицы нѣтъ ему
Одной покойной ночи. Это просто
Должна быть въ небѣ пытка Иксіона.
Юнона (съ ужаснымъ смущеніемъ и злобою ходитъ взадъ и впередъ).
Ну, полно же!
Семела.
Бероя! Что за горечь?
Иль я сказала болѣе, чѣмъ правда
И умъ велятъ?
Юнона.
Ты болѣе сказала,
Чѣмъ умъ и правда дѣвушкѣ велятъ.
Считай за счастье, если голубые
Глаза твои не рано въ чолнъ Харона
Заглянутъ. У Юноны тоже храмы…
Бродя между людьми, она не мститъ
Такъ ни за что, какъ за насмѣшки злыя.
Семела.
Что жъ! пусть придетъ и слушаетъ! что мнѣ?
Юпитеръ каждый волосъ на главѣ
Моей хранитъ, такъ что же тутъ Юнона?
Однакоже, Бероя, бросимъ это.
Еще сегодня я во всей красѣ
Увижу Зевса. Пусть себѣ Юнона
Хоть въ Оркусъ путь отыщетъ.
Юнона (въ сторону).
Этотъ путь
Найдетъ другая, можетъ-быть, но прежде:
Ужъ въ этомъ мнѣ порукой Зевсовъ громъ!
Да, да! у ней займетъ дыханье зависть,
Когда дочь Кадма предъ лицомъ Эллады
Подымется съ тріумфомъ на Олимпъ,
Семела.
Ужель
Про Кадма дочь узнаетъ Греція?
Юнона.
А будто-бъ отъ Сидона до Аѳинъ
Про что другое говорятъ?. Семена!
Боги, боги, станутъ предъ тобой
На колѣни, — боги предъ тобой!
Смертные съ покорной головою
Будутъ ждать за трепетной чертою,
Что невѣста громовержца…
Семела.
Ахъ!
Юнона.
И въ вѣха во всѣ предѣлы
То разскажетъ мраморъ бѣлый,
Что Семелу чтили здѣсь —
Ту красавицу Семелу
Чьи лобзанія свели
Въ прахъ владыку, громовержца,
Съ олимпійской высоты.
Тысячезвучныя крылья молвы встрепенутся,
Звуки ихъ съ моря возстанутъ и съ горъ разольются.
Семела (внѣ себя).
О, Аполлонъ! О, Пиѳія! что жъ онъ
Не явится!
Юнона.
И сквозь облако куренья
Ты услышишь ихъ моленья
Семела (вдохновенная).
И доступна буду всѣмъ,
Гнѣвъ его смягчу мольбами,
Молніи — залью слезами,
Счастье, счастье обѣщаю всѣмъ.
Юнона (про себя).
Бѣдная! зачѣмъ?
Чувствую!.. не звать меня безпутной…
Нѣтъ же! въ Тартаръ состраданье. (Къ Семелѣ).
Ну, бѣги жъ, мой другъ, бѣги же,
Чтобы Зевсъ не видѣлъ; чѣмъ онъ долѣ
Будетъ ждать, тѣмъ пламеннѣй восхощетъ
Онъ къ тебѣ…
Семела.
Бероя, небеса
Въ твои уста вложили сами рѣчи!
О, блаженство! Боги предо мною
На колѣни станутъ, а вокругъ
Смертные съ покорной головою-»
Нѣтъ же, -нѣтъ, бѣгу, бѣгу, мой другъ!
Юнона (съ восторгомъ смотритъ ей въ слѣдъ).
Слабая, гордая женщина! жаль мнѣ тебя!
Огнь пожирающій — страстные взоры его;
Въ каждомъ лобзаніи смерть, въ каждомъ объятіи
Вихрь удушающій! Смертному тѣлу нельзя
Снесть лицезрѣнье того, чья рука
Громы кидаетъ. Га пусть
Подъ молньеносной рукой
Воскъ ея смертнаго тѣла растаетъ,
Какъ предъ лампадою солнца
Утренній снѣгъ, — и невѣрный,
Вмѣсто нѣжнаго стана невѣсты,
Собственный ужасъ обниметъ. Съ какимъ торжествомъ я тогда,
Взоръ пресыщая, съ вершины Цитеры къ нему воззову,
Такъ что въ рукѣ у него задрожитъ громовая стрѣла:
«Полно; что жъ ты, Сатурній,
Такъ обнимаешь жестоко!»
ВТОРАЯ СЦЕНА.
[править]Внезапный свѣтъ.
Зевесъ въ образѣ юноши. Меркурій въ отдаленіи.Зевесъ.
Сынъ мой!
Зевсъ!
Меркурій (съ преклоненной головой становится на колѣни).
Зевесъ.
Зевесъ.
Скорѣй! спѣши! лети!
Направь полетъ на берега Скамандра:
Тамъ плачетъ надъ холмомъ своей пастушки
Пастухъ — никто не долженъ плакать,
Когда Сатурній любитъ.
Ступай и оживи умершую!
Меркурій (вставая).
Твоей главы могучей мановенье
Меня уноситъ въ даль въ одно мгновенье.
И въ мигъ назадъ.
Зевесъ.
Летя черезъ Аргосъ,
Я встрѣтилъ дымъ, клубящійся отъ жертвы
На алтарѣ моемъ — пріятно было мнѣ,
Что мой народъ такъ чтитъ меня; слетай
Къ моей сестрѣ Церерѣ и скажи,
Чтобъ въ десять тысячъ разъ она посѣвъ
Умножила Аргійцамъ на полвѣка.
Меркурій.
Я съ быстротою трепетной всегда
Спѣшу исполнить гнѣвъ твой, вседержитель,
А милость — съ радостной; вѣдь счастьемъ надѣлять
Людей богамъ отрадно, а карать
Людей богамъ прискорбно. — Гдѣ велишь
Принесть ихъ благодарность: на низу,
Въ пыли, иль на верху въ божественномъ чертогѣ?
Въ низу, въ божественномъ чертогѣ! Во дворцѣ
Моей Семелы! Ну, лети! (Меркурій уходитъ).
Она нейдетъ
Принять царя Олимпа, какъ всегда,
На грудь свою, взволнованную нѣгой.
О, что жъ нейдетъ ко мнѣ моя Семена
Навстрѣчу? Мертвое, пустынное молчанье
Во всемъ дворцѣ, который прежде такъ
Вакхически неистово шумѣлъ.
Ни вѣтерка… я видѣлъ торжество
Въ очахъ Юноны — своему Зевесу
Не хочетъ въ стрѣтенье Семела поспѣшить…
Га! Неужель преступная войдти
Въ святилище моей любви дерзнула?
Сатурнія — Цитера и тріумфъ.
Ужасно… признаки… Семена, ты не бойся!
Не бойся, я твой Зевсъ. Дохну, и небеса,
Подвинувшись, покажутъ: я твой Зевсъ!
Гдѣ воздухъ тотъ, который смѣетъ сильно
Подуть на ту, что Зевсъ своей зоветъ?
А козни мнѣ смѣшны… Семена, гдѣ ты?
Давно я жду прильнуть къ твоей груди
Главою, отягченной цѣлымъ міромъ,
Отъ бурь правленья чувства убаюкать,
Забыть во снѣ кормило и бразды
И потонуть въ отрадѣ наслажденья.
О, счастіе! О, нѣга опьянѣнья
Самимъ безсмертнымъ! Что Урана кровь,
Что нектаръ и амброзія, и что
Олимпа тронъ, златой вѣнецъ небесъ,
Могущество, безсмертье, вѣчность, богъ,
Безъ любви?
Пастухъ, что подъ журчаніемъ ручья
Въ объятьяхъ милой забываетъ стадо,
Моимъ громамъ не позавидуетъ.
Она идетъ… О, перлъ моихъ созданій!
О, женщина! Передъ творцомъ твоимъ
Молиться должно. Я тебя создалъ —
Молися мнѣ. Зевсъ молится Зевесу,
Создавшему себя. Га! Кто во всей вселенной
Мнѣ изречетъ проклятье! Какъ презрѣнны,
Какъ незамѣтны всѣ мои міры,
Мои моря лучей, мои системы
И вся моя огромная цѣвница,
Какъ мудрецы твердятъ, какъ это все мертво
Въ сравненіи съ душой.
Семела (приближается не поднимая глазъ).
Зевесъ.
Моя краса! престолъ мой — прахъ! Семела! Ты
Бѣжишь! Безмолвствуешь? Семела! Ты бѣжишь?
Семела (отталкивая его).
Прочь!
Зевесъ (пораженный; послѣ молчанья).
Грезитъ Зевсъ? Или природа хочетъ
Разрушиться? — Такъ говоритъ Семела? —
Какъ, нѣтъ отвѣта? Жадно простираю
Къ тебѣ объятья — такъ не билось сердце
Мое предъ дщерью Агенора, такъ
Оно и къ Ледѣ не рвалось, уста
Мои такъ устъ Данаи не искали,
Какъ въ этотъ мигъ.
Семела.
Молчи! Ты лжецъ!
Зевесъ (съ нѣжнымъ упрекомъ).
Семела!
Семела.
Прочь!
Зевесъ (смотря на нее).
Я Зевесъ!
Семела.
Ты Зевесъ?
Страшись, хвастунъ! онъ грозно у тебя
Потребуетъ украденный уборъ,
Которымъ ты ругался — ты не Зевсъ!
Зевесъ (величественно).
Вселенная, вращаясь вкругъ меня,
Такъ назвала меня.
Семела.
Га! богохульство!
Зевесъ (кротче).
Какъ, милая? Откуда рѣчь такая?
Кто жъ у меня похитилъ это сердце?
Семела.
Оно того, кого ты обезьянишь.
Чтобъ женщину увлечь, приходятъ люди
Подъ маской божества. — Прочь! ты не Зевсъ!
Зевесъ.
Ты сомнѣваешься? ужель сомнительно
Семелѣ божество мое?
Семела (печально).
Когда бы ты
Былъ Зевсъ, никто изъ смертныхъ не коснулся бъ
До этихъ устъ… О, еслибъ ты былъ Зевсъ!
Зевесъ.
Ты плачешь? Здѣсь Зевесъ, а ты въ слезахъ, Семела?
Скажи, проси — и рабская природа
Падетъ, дрожа, къ твоимъ ногамъ. Скажи —
И рѣки бой начнутъ съ своимъ теченьемъ,
И горы: Геликонъ, Кавказъ и Цинтъ.
Аѳосъ, Микала, и Родопъ, и Пиндъ,
Вслѣдъ за моимъ могучимъ мановеньемъ,
Сорвавшись, на поля и долы налетятъ,
Завьются въ воздухѣ и солнце затемнятъ.
Скажи — и вѣтры всѣ, въ одно мгновенье ока,
Помчатся съ сѣвера на море и съ востока,
Посидеона тронъ тяжелый покачнутъ;
Пучины вздуются и берега зальютъ;
Въ огняхъ предстанетъ ночь, изъ грома громъ родится,
И полюсъ затрещитъ и небо задымится.
Волнами океанъ начнетъ топить Олимпъ;
Передъ тобой Орканъ засвищетъ пѣснь побѣды…
Скажи!
Семела.
Я женщина, я смертная.
Какъ можно предъ горшкомъ горшечнику склоняться,
Или художнику передъ статуей пасть?
Зевесъ.
Пигмаліонъ палъ предъ своимъ созданьемъ,
Своей Семенѣ молится Зевесъ.
Семена (плачетъ).
Ну, встань же, встань! О, горе мнѣ несчастной!
Я лишь боговъ могу любить, а боги
И самъ Зевесъ — смѣются надо мной!
Зевесъ.
Зевесъ у ногъ твоихъ.
Семена.
О, встань же! Высоко
Тамъ на громахъ въ объятіяхъ Юноны
Зевесъ смѣется слабости червя.
Зевесъ (съ жаромъ).
Семела и Юнона! Га! Кто червь?
Семена.
О, необъятно-счастлива была бы —
Дочь Кадма, если бъ ты былъ Зевсъ, —
Но ты не Зевсъ!
Зевесъ (встаетъ).
Я Зевсъ.
Что? видишь ли?
Семела.
И человѣкъ могучъ любовью вѣчныхъ.
Тебя Сатурній любитъ — я однихъ
Боговъ могу любить.
Зевесъ.
Еще сомнѣнья!
Какъ-будто власть свою я у боговъ
На время выпросилъ, а не родился съ ней.
Семена, боги людямъ сообщаютъ
Благотворенья силу, но не каръ,
А смерть и гибель — вотъ печать боговъ:
Карающимъ увидишь ты Зевеса.
Семела.
Довольно? Опусти десницу! О, помилуй!
Помилуй бѣдный свой народъ! Тебя
Родилъ Сатурнъ!
Зевесъ.
А, легковѣрная!
Ужель Зевесу, женщинѣ въ угоду,
Планетъ и солнцъ теченье измѣнять?
Зевсъ все исполнитъ! Часто сынъ боговъ
Скалѣ огнечреватой рвалъ утробу,
Но онъ землей и связанъ: это можетъ
Одинъ Зевесъ!
Семела (падаетъ предъ нимъ).
О! еслибъ, всемогущій,
Ты могъ любить! (Снова день).
Зевесъ.
Дочь Кадма вопрошаетъ
Кроніона, что любитъ ли Кроніонъ?
Одинъ намекъ — и, сбросивъ божество,
Онъ прійметъ плоть, чтобъ только быть любимымъ.
Семела.
И будто Зевсъ?…
Зевесъ.
Самъ Аполлонъ признался
Намъ, какъ отрадно человѣкомъ быть
Между людьми. Скажи — я человѣкъ!
Семела (кидается къ нему на шею).
Зевсъ, въ Эпидаврѣ женщины зовутъ
Твою Семелу дѣвушкою глупой:
Любима Зевсомъ, говорятъ, а что жъ
Не выпроситъ у Зевса ничего?
Зевесъ (съ жаромъ).
Пусть женщины краснѣютъ въ Эпидаврѣ!
Проси, проси — и видитъ Стиксъ — владыка
Самихъ боговъ… и если Зевсъ замедлитъ —
Пусть грозный богъ меня въ одно мгновенье
Въ боздонный мракъ небытія сразитъ!
Семела (вскакиваетъ съ радостію).
Теперь я вижу своего Зевеса!
Ты поклялся — и клятву слышанъ Стиксъ!
Такъ никогда не обнимай иначе
Меня, какъ ты…
Зевсъ (кричитъ въ испугѣ).
Несчастная! Постой!
Семела.
Сатурнію…
Зевесъ (хочетъ ей зажать ротъ).
Умолкни!
Семела.
Обнимаешь.
Зевесъ.
Ужъ поздно! Звукъ разлился! Стиксъ! Семела!
Ты выпросила смерть.
Семела.
А, такъ-то любитъ Зевсъ!
Зевесъ.
Я небо отдалъ бы за то, чтобъ меньше
Любилъ тебя!
Погибшая!
Семела.
Юпитеръ!
Зевесъ (свирѣпо уставивъ глаза въ землю).
Теперь я понялъ твой тріумфъ, Юнона!
Проклятье ревности! Увы, красотка-роза
Ты слишкомъ хороша, ты слишкомъ драгоцѣнна
Для Ахерона!
Семела.
Не скупись же славой!
Зевесъ.
Проклятье славѣ! ею ты ослѣплена!
Проклятье моему величью, — раздробило
Оно тебя! Проклятіе, проклятье
Мнѣ, — счастіе я строилъ на пескѣ!
Семела.
Пустые страхи, Зевсъ! я не боюсь
Твоихъ громовъ.
Зевесъ.
Обманутый ребенокъ!
Ступай, простись въ послѣдніе съ твоими
Подругами: ничто, ничто не въ силахъ
Теперь спасти тебя, Семена! Я твой Зевсъ.
И этого ужъ нѣтъ — ступай.
Семела.
Завистникъ!… Стиксъ! Ты не уйдешь теперь (Уходитъ).
Звевсъ.
Нѣтъ, не тріумфъ, а трепетъ ждетъ ее!
И въ силу власти, по которой мнѣ
Подножіемъ земля и небо служатъ,
Къ утесу самому крутому, во Ѳракіи,
Алмазной цѣпью прикую злодѣйку…
Да, клянусь! (Меркурій является въ отдаленіи).
Что значитъ твой полетъ?
Меркурій.
Горячія признательныя слезы
Счастливыхъ.
Зевесъ.
Всѣхъ ихъ погуби опять!
Меркурій (въ изумленіи).
Зевесъ!
Зевесъ.
Никто не долженъ быть счастливымъ!
Она умретъ…
